Метания

      Самое бесцельно проведенное время - это когда ты сидишь с чистым листом перед глазами. В паре миллиметров над бумагой занесена ручка, готовая исполнить любую прихоть мысли и соскучившейся по почерку руки. Но мысли кружаться неуловимым маленьким вихорьком, уходя всё дальше и глубже от внешнего мира в черную гущу того, что можно было бы назвать чувствами, если бы всё это не было бы густо замазано черным цветом боли. Она гудит из груди в голову и, кажется, разливается бессильным гневом, голодом и трепетом по всему телу. А тебе хочется красоты. И ты сидишь, тупо занеся ручку над бумагой, созерцая желание творить в беспомощьной истерикетрехмерного бытия. Ожидаешь стройных фраз и жгучих красок, сдвигающих смыслы друг на друга, переплетающих мысли и чувства. Но в руке лишь усталость и напряжённый страх пустоты и смерти. И ручка наливается холодным весом равнодушия, начиная водить по бумаге, создавая бесформенные мёртвые фразы, которые могут казаться стихами лишь по форме. Огня нет. Души нет. Всё это кажется мелким и ненастоящим. Бросаешь беспомощную, и страх охватывает сильнее - а вдруг больше никогда не возьмешь ее и не напишешь того что хотел. И уже не знаешь, чего хотел. Понимаешь, что ты как пустой желудок человека с отравлением. Его тошнит и тянет рвать, но нечем. А тетрадь ждёт. Она хочет тлеть под пером, чтобы, не угасая, жечь сквозь глаза души и умы. Усталость и осторое чувство вины пронизывает насквозь. Полный презрения к себе, откладываешь её в сторону, едва не оскверненную бездушием и бессмыслием. Но она зовёт. А ты не можешь ей помочь. Способен только водить глазами по страницам прошлого, вспоминая огонь и цвет, что-то получая. Но всё это уже иначе падает в покорёженное сознание, разучившееся дышать. Думаешь - не дышит , значит мёртвое? - нет, ведь болит. Приходишь к одной мысли - человек, ты болен, и твоя болезненная тяга к самоизлиянию, которую прежде ты с гордостью величал искусством и поэзией, уже не имеет под собой веских оснований. Ибо страшно тебе выпускать нечто глубинное и остро-правдивое, потому что боишься. Насмешек, непонимания, предательств. Ты-то думал, что всё не так. Нет, ты надеялся, даже умолял жизнь, что бы было всё не так, как в твоих опасения, которые порой закрадывались в хвалёный ум "отличающийся многообразием вариаций на тему существующей реальности". И ты изливался, и ручка чертила на бумаге тебя самого. А потом ты понял, что чёрное - бело, а белое - чёрно, а порой и вообще нет ни черного, ни белого, то есть все, что ты писал, чем жил - нет. То есть тебя нет. Вот и остался таким. Привыкшим писать, но оставшимся без материала, расходного материала для излияний на бумагу. Поэтому и тетрадь ждёт, и ручка обжигает руку, сама в неё влетая. Они ждут, когда же ты разъешь их подлинным цветом, чтобы прожгло до самой подошвы мира. Но ты не станешь этого делать. Потому что ничего уже не ждешь от этого самого мира ничего, кроме боли и потерь.
     Всё это однажды случилось и отныне ручка и бумага - редкие ключи к откровениям дыхания сознания. Резкий вдох, и, такой же резкий, выдох. И снова тишина. Монотонный звон пустоты. Он нарастает горящим комом, где-то возле сердца, давит снизу, мешает дышать, обжигает. и ты не знаешь, что с ним делать. Это всё чужое и необжитое. И вот, ждёшь, когда же, наконец, станет легче, чтобы жить можно было нормально, не пугая окружающих гримасами ужаса и усталости? А оно всё не приходит, потому что, все, что называл жизнью - исчезло, осталось в прошлом, ничего не объяснив, она просто перестала быть. И что-то новое лезет прямо в глаза и кричит - Это я, это я! Не узнаешь? разве ты меня не узнаешь?
     И как молотком по затылку - понимаешь, что всё, что разрешало тебе жить - розовые очки. И ты их разбил, упав с очень высокого дерева.
     И вот сидишь и тупо смотришь в пустой лист, как глухонемой, как динамик магнитофона. И пустота тупой злостью вводит в транс, ты боишься заснуть, холод в конечностях. Это край, думаешь, проскакивает мысль о самоубийстве, ибо делать больше ничего с собой не можешь. Тем более, знаешь, что именно за это заслуживаешь смерти как никто другой. И вот теперь, убив некоторое время, откладываешь ручку, закрываешь тетрадь и решаешь, что лучше к ним не прикасаться.