Фенька

      Феньку никто не ждал, она появилась вопреки отраве и работе - чтобы не пустить ее, Мама рвала жилы на сплаве.  Ноябрь сорок четвертого трещал морозами. Одноглазый учитель нервно теребил шапку, то и время бил о голенище, из-под телогрейки тускло выглянула медалька «За отвагу». Он рванулся на скрипнувшую дверь.
- Тимофеевна, че?!
Баба оперлась на стену, окатила недобрым взглядом.
- Че «че»?
- Матрена как?
- Опросталась, - баба отерла руки. – Пляши, кобель – девка.
- Как «девка»? – учитель выкатил единственный глаз.
- Как надо – без хера.
- Ты же…. – он растеряно оглянулся. – Не может…. Обещала, старая карга!
      - Чего выкатился, циклоп? – баба подбоченилась, нижняя губа нервно затряслась. – Обещала. Забирай свою консерву. Нечего шипеть, сам знай, куда писюн совать. Ванька с того света ее спихнул – злится, собака. Говорили люди…. – Фенька за стенкой взорвала голос, женщина сплюнула в грязь, нехотя перекрестилась в небеса. – Прости меня, Господи.
      Учитель глядел на ветхий домишко - желваки играют, кирза тонет в грязи. Дернулась занавесочка, под узорами – перепуганное лицо. Учитель сжал кулаки, показал спину.
- Вот же ж, сука! – рявкнул он. Фенька перекричала мат. Сутулая фигура учителя зашаталась вдоль обочины. – Вот сука!
      Баба, втянув холодный воздух, засобиралась обратно. Консерву жаль. Не взяла отрава – живучая писюха. Или, правда, покойничек решил неверной женке насолить? С тремя детьми…. Сдохнет, точно сдохнет.
                ***
      Феоньей назвала соседка-ведьма. Девочка слепо тыкалась в «сухую» грудь и разрывалась ором. Мать безразлично глядела на нее. Накатили слезы - жива…. Что теперь?
      - Фенька, - мать коснулась лиловой головки, внутри сухо – не тронуло. – Зачем ты…. – Рев скатывался в хрип. Иванова дочь, Файка, привстав на цыпочки, изучала страшного звереныша.
      - Ма, ляля, - глубокомысленно заметила она, Сандей спрятался на печи – глаза блестят, нос шмыгает.
      - Дай сиську, не бери греха, - ведьма покосилась в угол - иконы здесь отродясь не было, Ванька до фронта Бога клял. Маши не маши комсомольским значком – все у черта на рогах. Ведьма перекрестилась. – Прости Господи!
      - Ма, ляля, - Файка скривилась – вот-вот разревется.
      - Ну, тише! – мать отдала сосок младенцу. – На, чтоб тебе, на… Ммм! – она охнула, Фенька вцепилась деснами. Матрена прошипела сквозь слезы. – Ну, нету, нету! – Девочка обиженно закряхтела и вновь закричала. Мать опустилась на подушку, закрывая уши. – Господи-и….
                ***
      Декабрь, январь…. Матрена поняла – одна. Соседи чурались, учитель Фрол обходил дом стороной, а к февралю и вовсе, сгинул. Не стало его, Тимофеевна говорила – утек в город. Папаша, кулацкая морда, вернул письмо, да приложил к бумаге «****ь». Матрена смотрела на тетрадный лоскут, перечеркнутый крепким словом, хотелось разреветься – не смогла. Фенька выпила остатки жалости. Тупая горечь повешенницы обвязала Матрену. Каждый день Ванечка смотрит из Файки, да Сандея. Корит – не дождалась.
      - Убили тебя, Ванюшко-о, - взвыла она, пальцы царапают фото. – Убили-и. – Под стеклом – чубатый красавец, голубые глаза. За эти глаза бросила богатый дом и поселилась в землянке,  среди полыни. Если бы не война….
      - Ма, - Сандей тянет рукав, - ма, я кушать хочу. Ма.
      Матрена опомнилась, вытерла слезу.
      - Сейчас, Санюшко, сейчас….
      - Ма, а Феня не умерла? – малыш шмыгнул носом. Матрена посмотрела на крохотный кулек: тряпье на тряпье – собрала, что могла. Синюшний носик едва дрожит. Мать вздрогнула – испугало сожаление.
      - Нет, Санюшко, не умерла, - она притянула мальца, обняла.
      - Ма, я кушать хочу, - робко напомнил он.
      - Сейчас, сынок, мама что-нибудь придумает.
      В хате холодно, едва томится печь, земляной пол промерз. Файка на кровати, запеленатая, как капуста, играет с куклой. Время от времени дочь дышит на руки. На стенах иней.  В единственное оконце едва пробивается свет. Остальные заколочены, чем попало. Темно, как в могиле. Могиле….
      - Санечка, - она заглянула малышу в глаза. – Поедем в город?
      - Не хочу! – закапризничал он.
      - Там кушать будет, - пообещала она. – Там дядя Фрол…. Помнишь дядю Фрола? Он леденец приносил.
      - Да, - глаза Сандея загорелись, парок оторвался ото рта. – Там правда кушать будет?
      - Помнишь, Фрол… дядя Фрол рассказывал про магазины? Вокзал – ты хочешь на вокзал?
      - Угу, - Сандей поставил в тупик. – А па? Можно ему тоже вокзал? Он у деды, да? - Земля опрокинулась, рука едва поймала угол печи. Голос задрожал.
      - Санечка…. У деды.
                ***
      Потеплело, с крыш закапало, вылезли полудохлые воробьи. Матрена  дернула замок – брякнула на гвозде уключина.
      - Ну, скоро? – Онисим глянул исподлобья, рука нащупала плату - отрез сукна.
      - Ща, - отозвалась Матрена, колени задрожали, ладони прилипли к замку. – Ща, проверю….
      - Давай шибче! До вечера поспеть бы.
      - Ща, - Матрена закрыла глаза, переставила ватные ноги. Под валенками заскрипел снег, пахло гарью и лошадью. Рыжая «старушка»  повела ушами. Фыркнула.
      - «Ща, ща», - передразнил Онисим, - К вечеру не поспеем – брошу в поле с выводком. – Карие глаза дополнили: «Курва». – Где сыкуху то оставила? – возница подул на руки, одел рукавицы. – У соседей, че ли?
      - У соседей. - Спина встала колом, сердце давит под горло. Матрена машинально вцепилась в подол – сыканул мочевой пузырь. Онисим смекнул по-своему.
      - Горит передок? А то гляди….
      - Сам гляди, - Матрена подсадила Файку - из-под платка одни глаза. Сандей давно увлечен лошадью, щупает вожжи, пока дядька засматривается на мамку. Матрена с усилием отвела глаза от окна. – Поехали.
      - Ну, поехали, - согласился Онисим, шлепнул «рыжуху» по крупу. – Но-о, пошла, зараза! -
Лошадка переступила с ноги на ногу, потянула оглобли.
      - Ну, с Богом, - Онисим перекрестился.
      - С Бо…, - Матрена осеклась, спрятала лицо под рукавицей. Сзади прижались Файка и Сандей.
      Вдруг возница натянул поводья.
      - Тпру!!! – телега встала. В щебечущем воздухе тихонько «квакало».
      - Что случилось? – не поняла Мать.
      - Ребенок, кажись, - Онисим заломил шапку на затылок.
      - Ма, ляля? – переспросила Файка. Платок покрылся инеем, как белой бородой. Матрена еле вскрикнула –  сердце вот-вот выскочит, язык онемел.
      - Поехали, че ты? – пробормотала она.
      - Слышь, баба – точно дитя! – Онисим недобро оглянулся. Фенька уже не кряхтела, крик пробивался сквозь одеяло на окне.
      - Тимофеевна с ним. Поехали! - потребовала мать.
      - Тимофеевна? – они оба смотрели на замок.
      - Тимофеевна….
      - Ну, Матрена…. – потянул возница. – Мне че! – плевать….
      - Мама, там ляля? – Файка заглянула в лицо. Матрена не выдержала, брызнула слюной.
      - Заткнись! Заткнись! Мы сдохнем с ней, сдохнем! – она вырвала вожжи, хлестнула по лошадиной спине. Рыжуха, дернув сани, засеменила рысью. – Сдохнем….
      Плач Феньки кромсал под лопатку, мать лупила и лупила лошадь, пока Онисим, прыгнув на сани, не отобрал повод. Так Феньку убивали во второй раз.
                ***
      Матвей жену побаивался, плевать, что ведьма – люди до ерунды охочи – больно на руку тяжела. Но за полночь не выдержал.
      - Мань,  че это, а? - Баба заворочалась, зло уколола локтем. Матвей хрюкнул. Собаки за околицей надрывно кашляли – со двора на двор. Сон как рукой смело, Матвей обижено вякнул. – Че эта? – вдруг неожиданно предположил. – А можь фрицы, а? – По спине пробежал холодок, ужасно захотелось «до ветру».
      - Какие, ****ь, фрицы?! – сетка под Тимофеевной заскрипела. – Спи!
      - Так невмочь, - обиделся Матвей.
      - Невмочь…. – пробурчала баба. Плоскостопного Матвея на фронт не взяли, но немчура донимала того по ночам – дед повизгивал даже на ведро. Ведьма съязвила. – Топор возьми – глянь.
      - А как шлепнуть?
      - А и ладно - отдашь Богу душу.
      - Чаво ты?!  - старый сел, сунул ноги в валенки.
      - Да надоел.
      - Ведьма, - Матвей дотянулся до телогрейки. – Бес тебя приберет.
      - Так нету его, - хихикнула баба, - Карл Маркс один – с ним и поцелуешься.
      Он долго целился через окно, ночь – глаз выколи, дома пялятся мертвыми глазницами. Матвей обернулся.
      - Мань, дите надрывается….
      - У Скалкиных чель? – Тимофеевна зевнула. – И че?
      Матвей задрал брови.
      - Нет же ее!
      - Как нет? – удивилась баба.
      - Онисим в город забрал…. Всех. – Старый охнул. – Ох, прошмандовка!
      Он вернулся под одеяло, кряхтя, устроился.
      - Вот, люди то! Наплодят котят…. Что ж это деется, а, Мань? – Баба закусила губу.
Ребенок не унимался, собаки едва перелаивали визг. Через полчаса стало ясно, на помощь никто не придет.
      - Сидят за печками, ждут, кто жопу первым оторвет, - выругалась Тимофеевна. Фенька повизгивала с хрипом.
      - Так и мы сидим, а, Мань? – робко вмешался Матвей.
      - А нам надо?
      - Жалко ж, Мань. Не по-людски….
      - О людях вспомнил, - пробурчала баба. – Пусть председатель думает. Он за попа….
      Фенька захлебнулась, старый приподнялся на локте.
      - Можь я схожу?
      - Лежи! Другие сходят….
      Они вцепились в одеяло, псы постепенно затихли. Прошел еще час, сон не шел.
      - Представилась? – шепнул Матвей. Тимофеевна дернула плечами. Старый вздохнул. – Оно и к лучшему – измучилась бы с такой матерью….
      - Да заткнись ты! – шикнула баба, Матвей обиженно вперился в потолок. Старый будильник отсчитал набатом новые полчаса. Старый прикорнул, вдруг одеяло дернулось, он раскрыл глаза. Баба повязала платок.
      - Мань, куда? – встрепенулся Матвей.
      - В срамные пруда! Спи! – цыкнула баба, накинула тулуп.
      - Так параша….
      Дверь захлопнулась, окатив хату морозным паром. Матвей подслеповато изучил будильник. Четыре. Можно чего-нить кинуть в печь. Нехотя выбрался из постели, не расставаясь с одеялом. Доковылял к дровам. Холодок жалил под исподнее.
      - Ща, - пообещал себе Матвей, уселся под печью. Из-под топора поползла первая стружка. – Ща.
      Чугунок с картохой мозолил глаз, требовал пустить туда руку,  но Матвей с опаской зыркнул на дверь. Как заклинание повторил. – Ща. – Огонек пробежался по березовым «вихрам», лизнул дрова, горький дым ущипнул глаза. Старый вытер слезу, вслепую запер топку. Весело затрещало. Можно обратно в койку.  Он застыл, в сенях заскрипели половицы, ведьма ворвалась в дом – расхристанная, волосы выбились из-под платка. Ну, чисто ведьма!
      - Че, Мань? – спросил Матвей.
      - Топор! – Тимофеевна протянула руку.
      - Зачем? – Матвей наклонился, поднял его с пола. Ему стало жутко. – Че там, Мань? Ты чего это, а? Может, эта - я?
      Ведьма отобрала инструмент.
      - Живо оно еще! – крикнула Тимофеевна, прежде чем уйти.
      - Кто?!
      - Да дите!
      - Маня-а! – заголосил Матвей, хватаясь за сердце. – Можь оно само, не бери греха-а!
      Ведьма остановилась в проеме, словила ртом воздух.
      - Ты белены объелся, старый? – съязвила она. – Замок сбить…. Воды нагрей. Снегурочка теперь у тебя. – И захлопнула дверь.
                ***
      Фельдшера не дождались, ветеринар Савелий, запыхавшись, притопал со скотного двора.
      - Крепко вы…. – повесил пальто, круглые очечки заблестели. Следом ввалился Матвей.
      - Маня, ну че там? – он обошел ветеринара, наклонился над свертком. Пальцы зажали нос. – Че-та вонят.
      - Ты, вон, ромашками серешь, - пробурчала Тимофеевна. – Утром не продохнуть.
      - Че ты, Мань?
      Ветеринар брякнул умывальником, неторопливо вытер руки.
      - Давали ему чего? – поинтересовался он.
      - Ага, титьку свою, - отбрехалась баба. – Думай, что говоришь!
      - Не приучЁн, - Савелий трепетно, одними пальцами развернул бельишко. Фенька кряхтела, из открытого рта раздавался сип. – Чья ж? – он обернулся к старикам.
      - Известно чья,  Матренкина, - они переглянулись.
      - Так она….
      - Ага, - кивнул с готовностью Матвей, хотел прибавить крепче, но ойкнул.
      - Квелая совсем - помреть, - подытожил Савелий, не заметив. – К участковому надо….
      - Ну тя! -  вскинулась бабка. – Баба-дура перебесится, что она не человек? Не в себе.
      - Живое дитя холодом морозить – человек? – Савелий нахмурил брови. – Не телок, чай. Да и того жалко.
      - Ты-то больно бежал! – напомнила Тимофеевна.
      - Не слышал я… - Савелий поправился. – Не думал я!
      Фенька вдруг очнулась, прорезался писк. Савелий потрогал шейку - вздулись венки.
      - Надорвалась, бедная,  - пробормотал он.
      - Не квохчи. Скажи - поможешь? – надавила Тимофеевна.
      - Ты же ведьма, вот и наколдуй.
      - Что она курица? – взбесилась Тимофеевна, старый опасливо отодвинулся.
      - Вот и я говорю – не курица, - Савелий вздохнул. – Попробую….
                ***
      Минула четвертая весна, Фенька росла смышленой. Она уже многое понимала. Баба Маня больше не материлась. Сразу после смерти дедушки Матвея, в горнице появилась икона. Из светлого угла смотрела добрая тетя с лялькой. Баба Маня часто прикладывалась к ней и нашептывала.
      - Что же ты, Митя-а… - Дедушка праздновал Победу и провалился в прорубь. Тетя за ним не углядела.
      Однажды Феня подтащила табурет, едва не опрокинув лампадку, забралась в заветный угол. Маленькие пальчики потрогали лицо, Феня собралась с духом.
      - Мама? – Тетенька смотрела ласково, немного в сторону. Фенька погладила ляльку. – Холосая. - Слова пропали – захотелось расплакаться. Фенька побоялась не успеть. – Ма, плиежай, – всхлипнула она и поцеловала краску. За спиной охнули, Феня обернулась, готовая драпануть. Баба Маня. Старуха уронила веник, нижняя губа дрогнула.
      - Ба, я…. – Фенька села на коленки, глянула по щенячьи.
      - Фенечка, - запричитала Тимофеевна, - что ж это ты?
      - Ба, можно гулять?
      - Горюшко ты мое, - старуха обняла Феньку, чуть не придушив пахучей телогрейкой.
      - Можно, ба?
                ***
      Она играла. За забором – белая степь, грязная колея скачет по холмам, бурые проталины прорезались через снег. Фенька перелезла через дровяник, вцепилась в забор. Бабушка перемотала егозу пуховым платком, драповое пальтишко великовато и цепляется за коленки, ноги не гнутся в огромных валенках. Девочка вцепилась в штакетник, глазенки уставились на горизонт. Сейчас… Час, два….
      - Фенечка! – зовет от крыльца баба Маня. Фенька прильнула носом к доске, ноги дрожат – тяжело на цыпочках. Бабушка прикрикнула. – Фенька, выдеру! – Не выдерет, обещает только. Баба добрая. Сердце вдруг заколотилось – от сгоревшего хутора отделилась точка. Подвода. Варежки вцепились в доски, Фенька замерла и, пока не прояснилось, начала играть. Она представила: лошадка весело перебирает копытами, салазки шлепают в мокром снегу, а на санях сидит добрая женщина. Она правит подводу к крайней хате, на глазах слезы и грустная улыбка не сходит с лица. Мама.
 23.01.2011. Владивосток.

    


 
1


Рецензии
наверное и такие были...и тоже вроде как люди...но аа-чё-давай-на-ух...
надо ли вводить в оборот такие образы полулюдей-полупитекантропов???

с добр нч!

Ник.Чарус   09.09.2019 11:28     Заявить о нарушении
На это произведение написано 19 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.