Хитрый стул

«Безумие — это реальность,которая существует вне нашего восприятия»


Он опять, опять обманул меня! Он хитер, да, он дьявольски хитер! Когда я так неожиданно оглянулся, он скромно стоял позади  меня — старый венский стул красного дерева, сработанный мастером Берле Якобсоном из Эгрё в 1877 году. Он просто насмехается надо мной!
День за днем длится наша упорная борьба. И каждый раз я остаюсь в дураках. Он, этот хитрец, этот демон, всегда успевает принять вид самого обычного, скромного, без претензий, стула. Вот и сейчас... Я испробовал новую тактику. Придя к завтраку, я выдвинул стул из-под стола, поставил его позади себя, чуть левее, и затеял ссору с Эвелин (это моя жена). Я начал выговаривать ей за то, что она положила в суп клецки. Я попытался напрочь забыть о стуле, я сосредоточился, я полностью сконцентрировался на произносимых мною резких фразах в адрес жены, я весь ушел в ссору, но внутренне, где-то в глубинах моего сверхчувствительного мозга, я был остро напряжен — я ждал. И вот, в тот момент, когда, как мне казалось, демон потерял бдительность, я вдруг резко обернулся...
Он скромно стоял позади меня — старый венский стул красного дерева. Он упорно не хотел поддаваться на мои уловки и открыть мне свою сущность. Раскрасневшаяся жена порывисто встала из-за стола и выбежала из столовой, бросив: «Ты просто несносен!» Маргрета, моя пятилетняя дочка, смотрела на меня, приоткрыв рот и приплюснув нос ложкой. Я чертыхнулся, сердито пихнул моего врага и ушел в свой кабинет — есть мне уже не хотелось.
Мы с Эвелин купили этот стул на аукционе, года два назад, за сорок пять тысяч. Сначала все было хорошо — этот хитрец медленно и аккуратно вживался в мою семью, входил в доверие. И он умудрился на какое-то время обмануть даже меня. Но потом я стал замечать, что этот стул совсем не таков, каким кажется. Едва я поворачивался к нему спиной, как по коже моей сразу пробегал липкий холодок страха. Едва я садился на него (он принадлежит мне, главе семьи), как душа моя давала трещину и я чувствовал, что только одна половина меня остается сидеть во главе стола, на этом стуле, другая же — переходит в иное измерение, в иной мир, таинственный и странный. Я чувствовал, как некий демон разевает за моей спиной пасть, готовясь поглотить меня, отправить меня в свои огненные внутренности. А быть может, за моей спиной разверзался бездонный провал, черная дыра, способная в один миг перебросить меня на другой конец вселенной, на планету Зальфир, где огромные оранжевые гваллины охотятся на зеленых мух комболинги и пожирают их вместе с алмазными крылышками. А иногда — я это чувствовал — он превращался в огненный трон Великого Каббалиста, и тогда спину мою обжигали языки адского пламени и поцелуи ведьм. И каждый раз, чувствуя, что вот сейчас я оглянусь, он успевал превратиться в старый невинный венский стул.
Несомненно, он умеет читать мои мысли и мне никогда, никогда не удастся перехитрить его. Но я не оставлю своих попыток, я буду повторять их снова и снова, пока не увижу его истинное лицо; и неважно, последует ли за этим смерть или новая, вечная, жизнь; ужас или радость открытия...
В кабинете я выкурил сигару, чтобы хоть немного успокоиться и привести себя в рабочее состояние. Потом сел за стол.
Мой труд подходил к концу. Я писал историю первой эры Майалинги и уже дошел до последнего похода мюскеррагьюров на восток и до востания грюндрабюров. Мне предстояло дать анализ происхождения слова «майалинги», в основе которого, как я установил, лежит древний рабаданский корень «майала», означающий «закат», и более позднее среднебаттийское «ллинги» - «на восходе солнца». Я предвидел, что мое толкование вызовет бурные научные дебаты в кругах историков и лингвистов, и эта перспектива возбуждала меня, делая мой слог легким и быстрым, а мысль — отточенной как баттийский клинок. За каких-нибудь двадцать минут я написал четыре страницы и поставил точку на том, как корабли мюскеррагьюров были разбросаны по всему Асмаденскому морю злой богиней Эвелингой, покровительницей туканов. Я собрался было начать следующую главу, но мне вдруг ужасно захотелось Эвелин. Я попытался перебороть это никчемное желание и настроиться на рабочий лад, но ничего не получалось — перед моим мысленным взором стояли ее розовые трусики.
Я бросился в гостиную, но не нашел там жены. Тогда я ураганом ворвался в столовую и чуть не закричал от восторга — Эвелин была там. Они с Маргретой закончили завтрак и теперь пили чай с десертом. Дочурка что-то весело болтала, а жена, моя любимая супруга, рассеянно смотрела в окно. Она тоже думала обо мне! Я бросился к ней, обнял ее за плечи и покрыл поцелуями ее шею.
- Я услышал твой мысленный призыв! - воскликнул я в полном восторге. - Я здесь, любовь моя!
Но супруга отстранилась от меня и взгляд ее был полон удивления и даже, как мне показалось, - досады. В последнее время я часто замечал такое выражение в ее глазах. Оно раздражает меня, но сейчас я решил не обращать на него внимания и быстро расстегнул верхние пуговицы ее блузки, торопясь ощутить под ладонью упругость ее божественной груди.
- Йоган! - воскликнула она. - Мы в ссоре... Йоган... Ты с ума сошел!
Я не слушал ее, я сдавил пальцами ее левую грудь, другой рукой поднимая вверх подол платья.
- Маргрета... - тихо произнесла жена. - Не при ней же!..
Ах черт! Я совсем не обратил внимания на присутствие дочери.
- Иди, поиграй, - велел я ей.
Дочь, удивленно и испуганно наблюдавшая за нами, встала.
- Дай ребенку попить чаю, - раздраженно сказала жена, пытаясь оправить поднятый мною подол. Но я уже касался пальцами ее теплых шелковистых трусиков и был готов стерпеть подобный тон, который все же был сейчас неуместен.
- Но я хочу тебя, - возразил я как можно мягче. - Здесь и сейчас!
Я подхватил жену на руки и упал на стул, усаживая ее к себе на колени, покрывая поцелуями ее полуобнаженную грудь.
- Йоган... - сопротивлялась она. - Йоган, подожди... Давай поговорим... Нам нужно поговорить... Йоган!.. Последнее время ты...
Трусики были не очень прочными и я легко разорвал их, чувствуя как все сильнее закипает во мне страсть. Но жена вдруг резко оттолкнула меня, вырвалась и отскочила, поставив перед собой стул. В глазах ее мелькал, кажется, гнев, и блестели слезы. Такой она нравилась мне еще больше и мое желание возросло до просто бешеной страсти...
Но тут я увидел стул, которым она отгородилась от меня, и резко обернулся. Я отчетливо увидел два гнутых витых рога за своей спиной, такие же, как не шлеме Великого Каббалиста. Но едва я увидел их, как они тут же исчезли, превратившись в спинку венского стула красного дерева...
Вот! Вот!! Вот!!! Я поймал его! Я увидел! Вот!
Сейчас он меньше всего ожидал, что я повернусь и — попался.
Я вскочил, чувствуя, как по груди и животу разливается холодок ужаса.
- Есть! - воскликнул я. - Ты видела, видела?!
Жена непонимающе смотрела на меня, а дочь испуганно оглядывала стул.
- Он здесь! - кричал я. - Здесь!
- Кто? - спросила жена.
- Этуран Туканский, - пояснил я, - повелитель оранжевых троллей, Великий Каббалист, магистр ордена Бреатурийских всадников, Отражение Черной Луны.
Жена быстро отступила на шаг, словно боялась, что я сейчас брошусь на нее, и взяла на руки дочь, которая вдруг заплакала. А я протянул к магистру руку, ладонью вперед, как требует ритуал, и произнес по-тукански заклятие:
- Элла бо наммин, элла бо сунна, элла бо тлинги, махи Этуран!
Но было поздно, поздно! Он опять успел ускользнуть от меня! В сердцах я схватил со стола соусник и запустил им в стул.
Жена с дочерью на руках выскочила из столовой.
- Я видел тебя, видел! - кричал я магистру. - И я все равно одолею тебя! Я не позволю тебе проникнуть в этот мир, чертов колдун! Элла бо наммин, элла бо сунна... Ты хитер, магистр, ты очень хитер, но, как видишь, я тоже кое-что могу. И я одолею тебя! Я отправлю тебя в Желтые Земли, в бездну Магдатукана. Там атуланги закуют тебя в кандалы и бросят твой огненный трон в море, а мне — поставят памятник из чистого наггата.
Я плюнул в магистра и ушел в свой кабинет. Меня всего трясло и я никак не мог успокоиться. Около получаса я обессиленно провалялся в кресле и успел за это время выкурить две сигары.
Едва я немного успокоился и собрался задремать, как услышал за дверью шаги и голоса. Один голос был голосом моей жены, других я опознать не мог.
- Он здесь, - тихо произнесла жена за дверью.
- Да, я здесь, - сказал я слабым голосом. - Кто там, Эвелин?
Дверь открылась и в кабинет вошли двое мужчин в белом. Едва они появились в кабинете, как я сразу почувствовал озноб, пробежавший от затылка до поясницы, как струйка холодной воды. Это были они, да, да! Это были они! Я понял это по их напряженным взглядам. Бреатурийцы!.. Они приближались ко мне, а я был безоружен.
- Добрый день, местер Хедсвальд, - сказал один спокойно и тихо. - Что случилось?
- Эттале, та бреатури! - крикнул я. - Эттале каме сунна!
Они приближались, понимающе переглядываясь. Я не мог пошевелиться, я чувствовал скованность и слабость во всем теле.
- Успокойтесь, местер Хедсвальд, - сказал второй. - Мы ваши друзья, мы поможем вам.
За дверью появился третий, тоже — в белом. В руках он держал странный серый балахон. Наверное, именно такие балахоны надевают на пленников Кертаниона, прежде чем отдать их полохам, которые удобно устроятся на шее жертвы и будут высасывать из нее все соки, медленно, долго, бесконечно долго.
- Вы пришли за мной, - сказал я обреченно, понимая, что Великий Каббалист опередил меня, что я проиграл, что все кончено. - Пришли...
Они подошли совсем близко.
Я поглубже вдохнул и крикнул в последний момент:
- Но вы не получите меня!
И бросился на них.
Борьба была недолгой, я был слаб, а их — трое. В одну минуту они повалили меня на пол и ловко запеленали в серый балахон так, что я не мог и пальцем пошевельнуть, а только яростно болтал ногами, которые оставались свободными.
- Давно это с ним? - спросил один из всадников у жены.
- Не могу сказать, когда это началось, - ответила она. - Но заметно стало около года назад... И все хуже, хуже...
- Коварная Эвелинга, покровительница туканов! - крикнул я ей. - Так это ты, ты предала меня в руки мучителей мюскеррагьюров!
За спиной богини я увидел Маргрету, испуганно глядящую то на меня, то на Эвелингу, то на бреатурийцев.
Всадники поставили меня на ноги, вывели из кабинета.
- Мама, - услышал я голос дочери, - а папа вернется?
- Вернется, девочка моя, - ответила богиня. - Он скоро вернется.
- Я боюсь, - сказала Маргрета.
- Ничего, моя маленькая, не бойся, - успокаивала ее коварная Эвелинга.
- Я боюсь того рогатого дяди...
Наступила минутная гробовая тишина.
- Какого... какого дяди? - произнесла покровительница туканов.
- Того, что прятался за спиной у папы, когда ты сидела у него на коленках.
- Маргрета! - воскликнул я. - Маргрета, ты видела его?!
- Не говори глупостей, моя милая! - зашипела богиня.
- Да, - настаивала дочь. - У него были кривые рога, и желтые глаза, и красный плащ, и палка в руке...
- Магистр! - провозгласил я. - Да, это был он — Отражение Черной Луны!
Один из всадников злобно дернул меня и толкнул к двери. Я успел услышать как Эвелинга шлепнула дочь и что-то сказала ей повелительно. А дочь заплакала, повторяя: «Он злой, злой! Он хочет убить папу!»
Бреатурийцы вытолкали меня за дверь и потащили к лифту. Впихнув меня в кабину, они довольно рассмеялись.
- Всегда с ними так, - сказал один по-тукански.
- Ничего, - ответил второй, - теперь дело пойдет на лад.
- Девчонка тоже видела, - задумчиво вставил третий.
- Дойдет очередь и до нее в свое время, - усмехнулся второй.
Маргрета?! Моя дочка?! Нет!
Я закричал, как можно выше подпрыгнул, больно ударившись при этом о потолок кабины, и что было сил рухнул на пол лифта в надежде, что канаты не выдержат и мы сорвемся вниз, в пропасть, в бездну Огалла. И я увидел, как в руке одного из всадников мелькнул короткий, серебристый, не длиннее двух пальцев, туканский кинжал.
- Сейчас я успокою его, - сказал он, хватая меня за руку...