Пожарный Уход2

После того, как мы с Борисом столь невероятным образом слетали, а ведь это так и есть, в своё прошлое, я не перестал встречаться с Вольновым. Несколько раз, особенно в первое время после столь необыкновенного возобновления нашего знакомства, Борис даже заходил ко мне в гости. Я познакомил его со своей женой, он смог лицезреть моего сына. Не смотря на необщительность Борьки, я старался поддерживать с ним контакты. У меня, после своего полёта в прошлое, всё же оставались сомнения в реальности происшествия. Я всё-таки был склонен думать, что мой школьный приятель неким образом загипнотизировал меня, внушив, что виденные мной события, не плод воображения, а реальность чистейшей воды. Даже исчезновение друга, которое произошло буквально у меня на глазах, длительное ожидание Бориса в его же пустующей квартире не смогли до конца убедить меня в реальности происшедшего. Однако разговоры на данную тему мы с Борисом при наших редких встречах не вели. Более всего разговор шёл о его личной жизни. Дело в том, что моя супруга, узнав, что Боря старый холостяк, вознамерилась женить его на своей одинокой подруге, чем и окончательно погубила наше дружеское общение. Борис перестал приходить ко мне. Лишь иногда мы с ним перезванивались, поздравляя друг друга с наиболее значимыми праздниками. Хотя, если говорить по совести, то для Бориса таковых празднеств не было вовсе, как я понял. Борис просто не праздновал ни одного праздника. Все праздники он проводил точно так же, как и будни – размеренно и без всякой выпивки. А Новый год он вообще считал несуразицей. Не спать ночь, чтобы отметить некую временную условность? Нет, такое поведение Борис считал просто не рациональным. Да, вот такой уж он был человек. Однако при наших редких телефонных общениях Борис неизменно передавал привет моей жене, вежливо интересовался школьными делами сына. Школьными делами моего сына он неизменно интересовался уже и тогда, когда тот окончил школу. Зная некоторую академическую забывчивость моего друга и даже некоторое равнодушие к людям, я легко прощал неуместные вопросы. Пожалуй, все годы после того как Борис перестал посещать мой дом, все наши с ним контакты носили исключительно телефонный характер. Столь длительное отсутствие встреч в конце концов убедило меня в том, что всё произошедшее со мной есть просто воздействие электромагнитных полей Бориного непонятного агрегата, а не путешествие в параллельно-временное пространство, как это называл сам автор изобретения. Но, не смотря на такую самоуспокоенность, идти самому в гости к школьному приятелю мне совершенно не хотелось. Если говорить честно, то я просто боялся вновь попасть в аналогичную ситуацию. И так бы наша непродолжительная случайная встреча, несколько расшевелившая наши отношения, со временем заглохла, я думаю, совсем, если бы не та чудовищная жара и все события этого аномального лета. «А каким же образом погода могла повлиять на наши отношения с Борисом?», - вероятно, спросит меня читатель. Дело в том, что я, наблюдая трагические события тех дней с ужасными лесными пожарами, которые часто в свою стихию захватывали целые посёлки, уничтожая дома, сжигая всё прилегающее к пожару, невольно вспоминал Бориса с его чудо агрегатом, который он называл столь таинственно МВТ. Мой скептицизм в гений Бориса в те дни сильно померк и я всё больше и больше думал о том, как бы его чудо-агрегат использовать в интересах людей. Конечно, в мире постоянно происходят различные катаклизмы, трагедии. Но ведь в данном случае это горели наши люди, и происходило всё это не на далёкой чужой территории, а у нас под боком.
В нашей губернии тогда тоже горели леса. И хотя пожары меня лично не затрагивали, я всё же не мог оставаться абсолютно равнодушным. И вот в один из воскресных дней, после очередного просмотра новостей, где освещались в числе прочего и многочисленные пожары, я решился сходить к Борису домой. Я не стал заранее предупреждать своего приятеля, боясь спугнуть Бориса. Я ведь знал, насколько нелюдим мой друг, не смотря на свою довольно многочисленную клиентуру, которая ценила Борю как отличного специалиста. Я и сам несколько раз прибегал к помощи друга, когда требовалось вмешательство мастера в мой компьютер.
Честно говоря, я столь долго не бывал в квартире Бори, что у меня даже возникли опасения насчёт того, найду ли я его дом, ведь адрес моего друга я не помнил. Звонить же заранее, чтобы уточнить детали, мне почему-то не хотелось. Хотя, не желание звонить заранее и уточнять адрес, скорее всего, явились как бы защитной реакцией моего внутреннего «Я», которое опасалось, да что там опасалось, просто боялось вновь оказаться в той самой ситуации, в которой я некогда очутился. Именно поэтому я, очутившись всё-таки вполне благополучно перед дверью старого приятеля, ощущал некоторое беспокойство и даже некую внутреннюю дрожь. Не спрашивая, кто это, Борис сразу же открыл мне. Удивление его было при этом столь велико, что он даже на некоторое время потерял способность не только говорить, но и вообще что-либо совершать. Борис просто застыл на пороге своей квартиры словно истукан: челюсть его отвисла, а глаза буквально вылезли из орбит. Так мы и стояли, молча друг против друга, один в квартире, другой на лестничной площадке. Потом я заметил, что лицо Бориса стало как то неестественно бледнеть и, он тихонько прошептал:
- У тебя случилось что-либо серьёзное, Лось?
Этот дурацкий вопрос сразу же привёл меня в чувство. Я даже рассердился про себя, но не стал выказывать своих эмоций. Хотя как сказать. Ведь я даже не поздоровался со своим чудаковатым приятелем, а довольно хмуро и требовательно проговорил:
- Ты хоть впусти меня сначала к себе, а уж потом задавай свои никчёмные вопросы.
Услышав про «никчёмность вопросов», Борис сразу же понял, что ничего серьёзного у меня не произошло и, облегчённо вздохнув, пропустил в свою квартиру. Его радость по поводу отсутствия неприятностей в семье друга, очень пришлась мне по душе. Я ведь знал, насколько чёрствым мог быть Боря. Пройдя мимо оторопелого приятеля прямо в его комнату-мастерскую, я сразу же обратил внимание на лежащую на столе книгу по истории СССР. Книга принадлежала перу иностранного автора. Сейчас я даже не вспомню конкретно фамилии, ведь для россиянина иностранные имена непривычны. Мы даже имена мировых знаменитостей знаем в самом скудном объёме. В СССР вообще не любили тех, кто особенно интересуется заграницей. Да и сейчас на полках книжных магазинов практически нет научной литературы иностранных авторов. Свобода слова у нас до сих пор существует лишь на словах, извиняюсь за каламбур. Но, вернёмся к Борису.
Как вы понимаете, не фамилия автора монографии поразила меня, а то, что Борис читает подобного рода литературу. Ведь читатель, вероятно, помнит ту антипатию, вернее тот практический прагматизм отвержения любой литературы не по профилю, который присутствовал у моего друга ещё со школьной скамьи. Естественно, я не мог не задать Борису вопрос насчёт того, чтобы означал его столь поздний интерес к другим дисциплинам. На миг я даже подумал, что эту книгу у него забыл кто-либо из его клиентов, но Борис, развеял мою гипотезу, сказав, что в последние годы он решил несколько расширить свой кругозор, вернее, попросту ликвидировать безграмотность в некоторых гуманитарных областях. Моё удивление услышанным было столь велико, что я даже не нашёлся, что и сказать. Я лишь молча переваривал услышанное, растерянно листая сплошь исчерканную книгу. Читатель ведь знает о привычке Бориса подчёркивать на страницах особо интересующие его строки.
- Понимаешь, я ведь не собираюсь отказываться от своего намерения ещё раз использовать свой агрегат.
Я с интересом посмотрел на друга, не понимая, при чём здесь его МВТ. А то, что речь идёт о материально-временном трансформаторе я нисколько не сомневался.
Видя моё недоумение, Борис сразу же попытался обосновать, объяснить причину. Для этого он задал мне некий наводящий вопрос:
- Вот, если бы тебя, Лось, забросили на некоторое время в тайгу и заранее предупредили об этом, чтобы ты сделал?
- Да откуда же я знаю, - растерянно отвечал я, - ведь я вообще не знаю тайги.
- И что? – с терпеливой вкрадчивостью спросил Борис.
- Ну, я не знаю, - закрывая книгу по истории, недоумённо промямлил я.
Борис, однако, не торопил меня, ожидая терпеливо ответа.
- Ну, я не знаю, - опять абсолютно беспомощно воскликнул я и тут же совершенно непроизвольно добавил, - наверное, почитал бы литературу по данному вопросу, покопался бы в интернете.
Даже не закончив фразы, я с большим интересом посмотрел на Бориса, лицо которого отображало торжество разума. Я тоже откровенно ухмыльнулся и более не стал задавать по этому поводу ненужных вопросов. Зачем? Всё и так было ясно.
Положив книгу на место, где она была, я внимательно оглядел всю обстановку квартиры. С тех пор, как я в ней побывал последний раз, мало что изменилось. Хотя, меня очень порадовало то, что нигде не было видно Бориного  ужасного саквояжа. В комнате появились новые стулья. В то время у Бориса, как вы помните, в квартире был всего один стул. Присутствие некоторой мебели меня несколько удивило. Хотя по-настоящему поразил меня дополнительный книжный шкаф, который был битком забит книгами, но, что самое удивительное, книгами не по физике. В некой прострации я подошёл к новому шкафу. Боже мой! Там были не только книги по истории, но и масса художественной литературы, которую Боря так презирал. Но что меня окончательно сразило в содержимом книжного шкафа, так это наличие большого количества поэзии. И, зная дотошность своего друга, я был вполне уверен, что всё это многообразие Борис прочитал. К своему величайшему изумлению я узрел на полке даже книги по теории стихосложения. Это были труды мною глубоко чтимого Михаила Гаспарова. Бесцеремонно открыв шкаф со столь необычной для Бориса литературой, я достал одну из книг академика. Как я и ожидал, она была сплошь в подчёркиваниях.
- Да, Михаил Леонович просто великолепен, - услышал я за спиной голос Бориса.
Эта короткая характеристика поразила меня не столько восторженным тоном, с каким была высказана, но более всего тем, что Борис назвал этого корифея русской литературы по отчеству. Лично я не помнил Гаспарова по отчеству, хотя тоже весьма внимательно прочитал некоторые из его трудов. С настороженным недоверием, не разыгрывает ли меня мой приятель, я повернулся к Борису. Нет, выражение его лица было предельно серьёзным. А потом Борис сказанул такое, от чего меня чуть кандрашка не хватила, настолько это было невероятно в устах этого закоренелого технаря. Борис, подойдя ко мне и взяв из моих рук книгу Гаспарова, любовно провёл по обложке ладонью. Лицо его стало грустно задумчивым. Он тяжело вздохнул:
- Знаешь, Толя, я помню, как вокруг все охали да ахали по поводу смерти Сталина. Я, лично, в то время не испытывал никаких эмоций по поводу этого события. Дело даже, наверное, не в том, что был ещё мал, но в первую очередь потому, что в нашей семье никогда и не вели разговоров о Сталине. И этот «вождь народов» был для меня просто некой абстракцией с бесконечных плакатов. Мне даже не передалось настроения большинства окружающих. Может быть оттого, что мои родители лично не особенно горевали. Не знаю.
Полуоткрыв рот, я, словно загипнотизированный, оторопело вглядывался в лицо Бориса, с неимоверным интересом внимая его задумчиво-грустной интонации.
- Я скорее с любопытством, чем с горечью, взирал на происходящее тогда. Да и потом, когда умирали другие деятели политбюро, я тоже относился к данным смертям с абсолютным равнодушием. Для меня они были так же просто люди с плакатов, можно сказать, сами плакаты.
Я был в недоумении, зачем это Борис рассказывает о своих переживаниях, вернее отсутствия таковых в связи с кончинами наших партийных лидеров. Честно говоря, я и сам совершенно не переживал по данному поводу. Мне это было всё равно. Да это и не мудрено. Я ведь, как и остальная часть населения страны, по сути ничего не знал ни о ком из этих деятелей кроме фамилий да имени. Я не знал, кто у них родители, кто бабушки да дедушки. Это были действительно люди с плакатов, которые словно спустились с другой планеты. Люди если и видели их в кинокадрах, то лишь на трибунах, когда те читали доклады. Да и по этим докладам о деятелях нашей партии ничего нельзя было сказать, ибо были они написаны без души, да ещё и вдобавок не самими престарелыми деятелями, а их ушлыми референтами. И если я не испытывал к этим старикам ненависти, то и любви так же не питал. Поэтому по отношению к ним у меня сохранялось стойкое равнодушие. Наверное, многие в нашей стране испытывали те же эмоции по отношению к нашим лидерам. Вернее не испытывали никаких особых эмоций. Всё это было так. Но я не понимал, зачем Борис мне всё это высказывает. Происходи это на двадцать лет раньше, я бы даже посчитал своего друга провокатором. Но сейчас время было не столь сурово и думать столь негативно про Бориса я не стал, а лишь терпеливо слушал. И Боря, наконец, объяснил, зачем и к чему он затеял этот разговор о наших партийных маразматиках, на которых можно было взирать лишь с тихим ужасом, опасаясь, что эта развалина вот-вот рассыплется.
- Понимаешь, Толя, когда я услышал о кончине Михаила Гаспарова, я искренне расстроился, ибо уважаю его безмерно.
Я не знал, что ответить на такую откровенность и поэтому не стал ничего говорить. Мы немного помолчали, затем я, поражённый некоей неимоверной догадкой, растерянно спросил Борю:
- Ты, что, пишешь стихи?
Этот простой вопрос привёл моего друга в недоумение. Боря посмотрел на меня, не скрывая удивления. Потом, вероятно, до него дошло, что вопрос вполне закономерен. Борис посерьёзнел и как то даже впал в некоторую задумчивость, прежде чем прояснить ситуацию. Наконец Борис, нахмурив брови, произнёс:
- Да нет, что ты? У меня на это таланта нет.
Услышав такой ответ, я чуть не спросил настойчиво, почему же в таком случае он читает стихи. Я понимаю недоумение читателя подобным вопросом, но, прошу всё же не забывать, что за уникальная личность мой школьный приятель, который с самого раннего детства фанатично был предан одной лишь страсти – физике. И хотя теперь мне было весьма любопытно узнать причину столь обострившегося отношения Бориса к поэзии, я не стал торопить события и лишь выжидательно поглядывал на своего друга. Однако Борис ничего не стал более объяснять, пообещав, однако, всё рассказать потом. Затем Боря спросил, не желаю ли я холодной минералки или сока. И тут я обратил внимание на то, что в квартире Бориса, не смотря на адскую жару на улице, довольно комфортно. Да, так и есть, Боря поставил себе кондиционер. Я искренне позавидовал ему. У меня для такой роскоши не было возможностей. А так как ни у кого из моих знакомых не было в квартирах кондиционеров, я счёл своим долгом похвалить Бориса за такую покупку.
- Ты же понимаешь, с каким оборудованием я работаю, - пожав плечами, отвечал Борис, а потом пояснил, - я имею в виду не столько вычислительную технику, сколько мой МВТ.
Услышав про его чудо агрегат, я живо спросил:
- Ты продолжаешь работать над усовершенствованием своей машины?
- Разумеется, - как о чём-то само собой разумеющимся, спокойно отвечал Борис, приглашая пройти на кухню.
Там, налив мне сока и положив на тарелку печенье, он уселся напротив и тоже наполнил свой бокал. Мы немного помолчали. Я не знал, стоит ли его спрашивать, для каких целей ему необходим его агрегат. А ведь мой рациональный друг ничего не делал просто так. Хотя при данном его желании мне, как я думал, было бы легче уговорить его на конкретную целевую поездку, ну да, можно ведь и так сказать, в прошлое. Тем более, что я собирался попросить его о совершенно недавнем прошлом.
Наконец, отставив стакан с соком, я напрямую спросил своего друга, собирается ли он вообще использовать свой чудо-агрегат?
- Конечно, - просто отвечал Борис, - для чего же я, по-твоему, читаю всю эту литературу? – Боря сделал жест рукой по направлению к его рабочей комнате.
Услышанное меня весьма порадовало. То, что мой друг в этот раз собирается сам отправиться в прошлое, несколько успокаивало. Я почувствовал себя спокойнее и даже позволил взять с тарелки печенье, любезно предложенное гостеприимным всё-таки хозяином.
Борис, наоборот отодвинул свой бокал и с нескрываемым огорчением посетовал:
- Жаль, что мне приходиться работать в кустарных условиях. Тема слишком серьёзная.
С этим утверждением нельзя было не согласиться и я, откусывая печенье, промолвил, пожимая плечами:
- Конечно.
Борис тяжко вздохнул и неожиданно пустился в воспоминание о том дне, когда отправил меня в мою юность:
- Ты же помнишь, Толя, что мы с тобой как бы помолодели, оказавшись в том далёком времени, когда были школьниками.
С подозрительной напряжённостью взглянув на Бориса, я насторожённо согласился:
- Разумеется, помню.
- Вот, вот, - подхватил Борис, - и я потом задал себе вполне закономерный вопрос: «Что это? Закономерность или случайность?».
- Что закономерность? – не улавливая сути, переспросил я.
- Ну, то, что мы молодеем, перемещаясь в прошлое, - нисколько не сердясь за мою бестолковость, пояснил мой друг и тут же продолжил, - ведь в таком случае возникает множество вопросов.
- Например? – вновь задал я вопрос.
- Ну, если продолжить путешествие в более ранние периоды, то мы что, там превратились бы в младенцев? – глядя серьёзно мне в глаза, вопросил Боря.
От такого вопроса у меня по спине побежали задним числом мурашки. Я представил себе, чтобы было, если бы мой друг в тот раз отправил меня в год моего рождения.
- То есть я бы был грудничком? – не скрывая ужаса, вскричал я.
- Вот именно, - подтвердил Борис.
Затем Борис в возбуждении вскочил со стула и попытался ходить в крохотном пространстве нашей стандартной кухоньки. Естественно, что ничего из этого не получилось и, он опять уселся за стол, отпив большой глоток сока.
- Но вспомни, вскричал он затем, - ведь у нас не пропал наш жизненный опыт. Мы, хотя и оказались физически юными в тот момент, но, вместе с тем, не растеряли своих прежних знаний.
- Ну, да, - оторопело согласился я.
- Вот! А ты можешь себе представить младенца с разумом взрослого?
Борис в упор смотрел мне в глаза. Но я ничего не мог ему ответить и лишь недоумённо слегка пожимал плечами. Такую ситуацию я представить был не в состоянии. В растерянности отложив свой бокал с соком, я почесал непроизвольно затылок.
- Ну и ну! – только и смог я вымолвить, радуясь, что избежал столь плачевной ситуации.
- Вот видишь, - задумчиво произнёс Борис, как видимо вполне понимая моё оторопелое изумление и, продолжил, - а ведь это далеко не все проблемы моего агрегата.
- Да, - только и сумел я пробормотать, но немного погодя спросил, - так что же ты тогда читаешь стихи да книги по истории, если столько нерешённых технических вопросов имеется?
- Наверное, умнее стал, захотелось расширить кругозор, - с лёгкой самоиронией отвечал Борис.
Я с интересом посмотрел в лицо Бориса. Несмотря на блуждающую улыбку, он оставался очень серьёзен. Затем Борис усмехнулся совсем откровенно:
- Есть у меня кое-какие задумки. С этой целью я даже к тебе хотел обратиться с некоторой консультацией, но это потом. Ещё не всё готово.
Я был несколько озадачен тем, что такой человек как Боря хочет обратиться ко мне за некоей помощью. Я не понимал, чем бы мог ему пригодиться и, мне захотелось, разумеется, это выяснить. Но я ничего не успел предпринять, потому что Борис сам задал мне вопрос о цели моего визита.
- Не просто же так ты явился, спустя столь длительное время после последнего посещения, - с насмешливой прозорливостью подытожил Боря.
Однако прозорливость друга меня нисколько не смутила. Ведь вы знаете, что личных интересов в моей просьбе не было. Поэтому я охотно согласился с предположением Бори.
- Послушай, - не знаю от чего нахмурившись, проговорил я, - ты же знаешь, что сейчас у нас на громадной территории полыхают пожары.
- Ну, это не столько жара виновата, сколько наша безалаберность, - равнодушно отвечал Борис и продолжил, - государство должно предвидеть ситуацию и быть готовым ко всяким катастрофам.
- Катастрофа она и есть катастрофа, - растерянно возразил я.
- Ну, да, - иронично хмыкнул Борис. На его лице блуждала поистине мефистофельская ухмылка. Он откинулся на спинку стула и насмешливо пояснил, - а если другое государство таким образом, то есть при помощи пожаров, решит ослабить нас.
- Как это, - невольно поинтересовался я.
- Да так, очень просто. Ведь сейчас, при помощи космоса можно доставить любые самовозгорающиеся вещества в любую точку планеты, - он продолжал ухмыляться своей нехорошей ухмылкой, - причём доставить так, что об этом никто и не догадается. Мало ли какие химические вещества могут упасть из космоса.
Я изумлённо молчал. А Борис деловито продолжал:
- Ну, упадёт какая-нибудь льдинка из космоса, какое-либо вещество в замороженном виде, которое самовозгорается через определённый промежуток времени. И кто докажет, что не начались боевые действия?
- Ты думаешь…, - растерянно пробормотал я.
- Нет, конечно, - уверенно отвечал Борис, - это я так, гипотетически. Просто к тому, что нормальное государство должно всё предвидеть и, уж тем более должно быть готово справиться с катаклизмами даже такого масштаба.  А тут беспомощность, граничащая с бедламом, - резко подвёл итог Борис.
Я растерялся от его вполне правомерной резкости и даже не нашёлся что ответить. Подлив себе в бокал сока я отпил большой глоток и, нахмурившись, пробормотал:
- Как бы то ни было, пожары идут.
- А я то здесь при чём? – вновь с олимпийским спокойствием, вернее с полным равнодушием отвечал Боря.
- Конечно, ты не при чём, - поспешно отвечал я, - но ведь ты можешь повлиять на события.
- Я? – удивился Борис, - Каким образом?
- При помощи своего МВТ, - как о чём-то само собой разумеющимся, ответил я.
- А, вон ты о чём.
И тут Борис откровенно засмеялся, откинувшись на спинку стула:
- Ну, попаду я в не столь далёкое прошлое и дальше что? – насмешливо спросил меня Борис, - Кто меня вообще будет слушать? Кто я для них?
Борис, словно профессиональный актёр, сделал эффектную паузу. Но я был готов к подобному вопросу и поэтому ответил сразу:
- Ты сможешь сказать о событии, которое точно произойдёт, но которое никто не ожидает и не может предвидеть.
- Хочешь сделать из меня некоего предсказателя. Хочешь, чтобы я разыграл из себя ясновидца? – насмешливо спросил Борис.
-  А почему бы и нет, если это поможет делу! – тотчас же ответил я. И тут же развил наступление, - Ты мог бы рассказать об извержении этого Исландского вулкана. Можно и другие события «увидеть», - продолжал напирать я.
Тут я остановился, внимательно вглядываясь в лицо Бориса и ожидая его ответа. Боря совсем не торопился отвечать, глядя на меня взглядом бывалого человека. Да, он взирал на меня как на некоего наивного несмышлёныша. Наконец Борис тяжко вздохнул и, неожиданно потянувшись и сладко зевнув, словно очень не выспался, на несколько секунд прикрыл глаза, положив сплетённые кисти рук на затылок.
Такая бесцеремонность меня не только удивила, но и озадачила. Я ждал, что будет дальше. К счастью в своём состоянии отрешённости Борис пребывал недолго. Он открыл глаза и стал внимательно рассматривать лазурь неба в окне. Меня это несколько рассердило, но я не стал прерывать демонстративное равнодушие Бориса. Наконец Борис опустил руки на колени, потом он положил ногу на ногу. Руки он скрестил на коленке.
Нахмурившись, я терпеливо наблюдал за его манипуляциями, а Боря с некоторым сожалением всматривался в моё лицо.
- Ты думаешь, это что-либо изменит? – наконец спросил он.
- Не знаю, но попытаться можно, - с надеждой в голосе воскликнул я.
Борис вновь широко ухмыльнулся.
- Знаешь что, - Боря опёрся локтем о стол, как бы приближаясь ко мне, - этих чмошников ничего не изменит.
- При чём здесь чмошники? – удивился я, - Кого ты вообще имеешь в виду?
- Кого? – недоумённо переспросил Борис, - Да советских, конечно.
- Каких советских? – абсолютно ничего не понимая, упорно переспросил я.
- Да всех, которые мне и тебе поганили жизнь, лишали здоровья, карьеры, не давали получить образование.
Я хотел возразить, но Борис властным жестом остановил меня и, ещё более приближаясь ко мне, через короткое пространство стола сказал:
- Ты ведь такой же, как и я. Не понимаешь этого?
- Нет, не понимаю, - чистосердечно признался я.
- Я хочу сказать, что ты такой же изгой в этом советском обществе, как и я.
Несколько ошарашенный услышанным я молча вглядывался в лицо Бориса. А тот с воодушевлением продолжал:
- Мы с тобой такие же отверженные системой.
Я не отвечал, продолжая вглядываться в лицо Бориса.
- Да ведь у тебя, как и у меня, мать сидела. Только у тебя отец через тюрьму не прошёл, но это мало меняет ситуацию, ты всё равно попал в разряд неблагонадёжных. Тебе, как и мне были закрыты все дороги в нашем славном СССР.
Я упорно продолжал молчать. Борис, откинувшись на спинку стула, как то горестно усмехнулся и, отпив, словно оратор на трибуне из своего бокала, пояснил:
- С такой родословной нам нельзя было занимать руководящие посты, нельзя было служить офицерами.
Внезапно Борис с раздражением махнул рукой и раздражённо бросил:
- Да мало ли чего нельзя было.
- Ты чувствуешь себя обиженным? – растерянно пробормотал я.
- А что, у меня нет для этого основания? – возмущённо вскричал Борис.
Он опять приблизил ко мне своё лицо и яростно проговорил:
- Ты пойми, Толя, я был вполне нормальным советским парнем. Я и мыслил чисто по-советски.
Борис саркастически засмеялся:
- Вот я тебе тут про космос говорил, что из космоса можно в виде неких метеоритов разбрасывать что-то типа льдинок, которые затем могут и возгораться.
Тут Борис сделал паузу, а потом, чуть прищурившись, сказал:
- А ты знаешь, что эта мысль пришла мне в голову ещё в начале шестидесятых годов?
- Разбрасывать из космоса зажигательные вещества? – оторопело переспросил я.
- И не только. Можно замораживать бактерии и направлять их в глыбах льда на вражескую территорию.
- Да у тебя просто крыша от своего нелюдимства поехала! – возмущённо вскричал я.
- Ничуть, - спокойно возразил мне Борис и тут же вполне логически обосновал своё возражение, - очень многие учёные мира изобретали вещи и пострашнее. Возьми нашего миротворца Сахарова.
- Ты имеешь в виду того самого борца за мир? – растерянно пролепетал я.
- Борца за мир! – саркастически вскричал Боря, - Тоже мне борец!
Боря хохотнул и, откинувшись на спинку стула, вновь отпил сока:
- А ты знаешь, что этот борец предлагал проект атаки на США при помощи искусственного цунами, которое должно было образоваться в результате ядерных взрывов в океане?
- Да нет, я этого не знал, - пролепетал я.
Но Борис не слушал меня. Он явно оседлал своего конька. Я уже давно понял, что Борису явно не хватает аудитории и, он просто рад изливать передо мной свою одинокую душу.
- Интересно, сколько этот миротворец в компании с Лаврушкой Берия погубил человеческих жизней? – зло произнёс Борис.
Я был в полном замешательстве. Я просто не знал, что же отвечать моему другу. А тот устало махнул рукой. Он явно утомился. Наступила пауза.
Наконец Борис серьёзно произнёс. Да  я этих изуверов вовсе не осуждаю. И совсем бы не осуждал, если бы они достигли большего.
Борис слегка побарабанил пальцами по столу:
- Я ведь собственно сам такой. Я же говорю, что советского воспитания. Знаешь, я на днях смотрел по Дискавери передачу о поездах на магнитной подушке. А потом была показан и проект магнитной пушки. Принцип тот же самый. Так вот знаешь, что ещё учась в школе, я думал о таком же орудии. Да, я развлекался с магнитными катушками от радио и думал о том, как при помощи магнитов сделать орудие. Заметь, не поезда пускать при помощи левитации, а именно про пушку были мои детские мысли. Я продукт своей эпохи. Я был полностью советским.
В словах Бориса прозвучало не столько сожаление, сколько озлобление.
- Знаешь, Анатолий, мне много можно о чём пожалеть, но более всего я жалею о том, что как дурак до четырнадцати лет носил на груди пионерский галстук. Я был очень идейным парнем. Хотя в комсомол меня в школе так и не приняли. Не приняли, потому что знали, что я всё равно изгой в этой системе. Им насрать было на мои искренние убеждения, да они и не пытались понять меня. Самое главное, что я был сыном зека и зечки. Этого вполне хватило, чтобы лишить меня всего. Какая там физика, где всё, в принципе, в то время было засекречено.
Я всматривался в лицо Бориса, понимая, что мой друг во всём прав. Но как его успокоить я не знал. Как бы прочитав мои мысли, Борис с усмешкой произнёс:
- Да, я нищий, у меня в жизни ничего не было, у меня нет семьи, я никогда не занимал ответственных постов, но, тем не менее, я хожу по этой земле бывшего СССР как победитель.
- Победитель? – невольно изумился я.
- Разумеется, победитель, - уверенно подтвердил Борис. И криво усмехаясь, спросил:
- А как я должен относиться к этим советским? Как? Да, они преследовали таких ребят как я, не давали им возможности заниматься любимым делом, не допускали к серьёзной работе, но ведь они проиграли, проиграли эти марксисты ленинцы.
Слово «проиграли» Борис просто прокричал. Он вновь вскочил со стула, и вновь сел, вспомнив про мизерное пространство кухни.
- Да, Анатолий, да. Я хожу как победитель, я торжествую. Вы, суки, - Борис обращался не ко мне, а к неким абстрактным личностям, он глядел куда-то в пространство мимо меня, - преследовали таких ребят как я, мы для вас были нехороши. А что, те, кого вы допускали до должностей, добились успеха? Нет! И я счастлив, что дожил до того момента, когда весь этот «союз нерушимый» всё таки рухнул, когда все эти братские партии показали нам жопу и теперь смотрят с вожделением голодной собаки на сытый запад. Даже эти республики и то стремятся в Европу, но не к нам. Да и что им Россия. У них, в этих советских республиках, точно такая же отсталая технология на заводах, точно так же как у нас разорено сельское хозяйство, не смотря на колхозы-гиганты с громкими названиями типа «Путь Ильича», «Вперёд к коммунизму».
Борис сардонически захохотал.
- Да, я победитель! Я победитель!
Тут Борис посмотрел на меня и поправился:
- Мы все, такие отверженные советской властью, сегодня победители. Да, эта советская сволочь по-прежнему не пускает нас никуда, все эти руководители современные в прошлом члены коммунистической партии, офицеры, члены обкомов. И, тем не менее, я смотрю на них с чувством превосходства. Да, я не раскатываю в дорогой иномарке, у меня вообще нет машины, и всё же я победитель, потому что именно эта сволочь, которая раньше была у власти и которая и сейчас у власти, полностью развалила страну.
Да, дипломатия была Борису абсолютно чужда. Хотя, мы ведь были одни. Чего ему было стесняться, выбирать выражения.
Неожиданно Борис вновь рассмеялся:
- И ты хочешь, чтобы я отправлялся в прошлое, чтобы что-то изменить?
Борис просто хохотал.
Я понимал, что просто рассердиться на Борьку было бы бессмысленно. Но тут меня выручило воспоминание, вероятно благодаря Бориному сардоническому смеху. Облокотившись о стол, я задумчиво спросил не в меру весёлого друга:
- Борис, ты помнишь, как у нас в городе сгорело здание областного УВД?
Бориса мой вопрос поставил в тупик. Не потому, что он не мог на него ответить, а потому что не понимал, к чему я задал его.
- Да это же произошло лет десять тому назад, - недоумённо воскликнул мой школьный товарищ.
- Да, приблизительно так, - согласился я.
- А чего ты вдруг вспомнил об этом? – несколько настороженно, словно я собираюсь обвинить его в поджоге, спросил Боря.
Я вздохнул и, сложив руки на коленях, пояснил:
- В тот вечер я был в городском клубе поэзии. Когда мы покидали клуб, то увидели огромное огненное зарево. Я тогда подумал, что горит угловой магазин, что на площади Революции. Но нет. Я понял это, когда в автобусе услышал разговор двух мужиков. Один, радостно пояснял:
- Это ментовка горит! Это ментовка горит!
- Понимаешь, Боря, что меня более всего поразило в этом пояснении.
- Что? – совершенно автоматически спросил Борис.
- Злорадство. Знаешь, сколько было злорадства в интонации говорившего.
- Да, это надо довести человека, чтобы столько ненависти культивировать в личность, - задумчиво покачал головой Борис.
- Да, конечно, возможно у этого человека и были основания ненавидеть милицию, но ведь там всё же горели живые люди. Ведь в тот вечер там сгорело около шестидесяти человек. И радоваться пожару было, по меньшей мере, некрасиво.
- Ну, в средние века люди приходили на аутодафе чтобы, помимо всего прочего, и порадоваться тому зрелищу, как сгорают еретики, - рассудительно промолвил Борис, - Да и потом, я ведь не радуюсь ничьему горю, я чувствую себя победителем не оттого, что в Карабахе или Чечне людей убивали. Я чувствую себя победителем от полученного результата, результата, который коммунисты получили, преследуя и таких, как мы с тобой.
Борис внимательно посмотрел на меня и продолжил:
- Вот, Анатолий, взять хотя бы тебя. Ты человек трезвый, наверняка работящий. Ты прекрасно решал задачи повышенной трудности. Я уверен, что в трудовой книжке у тебя одни благодарности от этой самой советской власти, но ведь тебя она же и гнобила.
Я сделал слабую попытку вставить хоть слово, но Борис жестом руки остановил меня.
- Да, гнобила. Я вот заглядывал к тебе на литературные странички. У тебя очень хорошие стихи. Будь ты сыном палача, какого-нибудь тюремщика, работника политической полиции на многие твои стихи уже давно были бы написаны песни. Я уверен в этом, я недаром читал кое-что по теории стихосложения, да и вообще много прочёл за последние годы просто художественной литературы. А сейчас? Тебя вообще-то печатали в печати?
От его вопроса я несколько замялся, что заставило Бориса вполне беззлобно рассмеяться:
- Вот видишь.
- Ну, вообще-то печатали, - промямли я.
- Ну, да. В начале девяностых, когда они активно играли в демократию и свободу слова, они изволили поместить в местных газетёнках несколько десятков твоих стихов, - с насмешливой уверенностью и с поразительной прозорливостью согласился Борис.
Возразить мне было нечего. А Борис продолжал меня добивать.
- Я, Толя, уверен, что ты все эти годы работал где-нибудь на стройке простым рабочим. Ведь ты до нашей хвалёной перестройки работал рабочим на заводе. Но заводы прикрыли, осталось строительство.
Борис смотрел на меня с лёгкой иронией, что несколько вывело меня из себя.
- Ладно, прозорливец, - буркнул я, - дело то не во мне.
Я долил себе из пакета остатки сока и залпом выпил.
- У меня ещё в холодильнике есть. Достать?
- Спасибо, - вытирая губы платочком, проворчал я недовольно.
- Толя, ты пойми меня правильно, от того, что я что-то изменю в прошлом, ничего не произойдёт.
- Ты же можешь спасти много деревень, людей! – горячо возразил я.
Борис глядел на меня с лёгким сожалением. Так смотрят на несмышленых детей. Но я, вполне достойно выдержал его мудрый взгляд, в котором более всего сквозило сожаление, чем насмешка.
Наконец Борис тяжело вздохнул и поднялся из-за стола. Теперь он стоял, опираясь на спинку стула.
- Хорошо, Толя, я выполню твою просьбу, - с кроткой покорностью произнёс Борис, - но сначала я должен закончить несколько заказов моих клиентов. Тут у меня системные блоки, телевизор.
- Да, конечно, - радостно согласился я.
- Но дело не только в этом, - по-деловому добавил Боря.
- А что ещё? – с некоторым испугом спросил я.
- Ну, надо подготовиться и теоретически, - с лёгкой иронией пояснил мой товарищ.
- Не понял? – хмуря брови, насторожённо сказал я, всё ещё сидя за столом.
- Надо события, порядок временной изучить. В общем, пороюсь в интернете, посмотрю, что и где происходило крупного.
- Да, это, разумеется, надо, - согласился я, - но, сколько у тебя уйдёт на все эти дела времени?
- Думаю, недели хватит, - по-деловому подытожил Борис.
С эти мы и расстались, договорившись, что мой друг позвонит мне, когда будет вполне готов к перелёту в прошлое.
Как я провёл эту неделю, рассказывать не буду. Скажу только что был всё это время не в меру рассеян и даже не мог спокойно смотреть телепередачи. Мысли мои крутились вокруг предстоящего путешествия моего друга в прошлое, которое хотя и не было далёким, но всё равно вызывало у меня беспокойство.
Наконец в ближайший выходной Борис позвонил и сообщил, что у него всё готово. Наспех одевшись, я сообщил жене, что иду к Борьке, что у того ко мне дело и, чуть ли не бегом выскочил из квартиры.
Борис встретил меня широкой ухмылкой. Мы прошли в комнату, где он первым делом вручил мне ключи от своей квартиры.
- Так, за квартиру заплачено, если какая задержка, - деловито сообщил мой друг и сразу же предложил мне сесть в противоположный конец комнаты. Я искал глазами столь ненавистный мне агрегат из трубок и сплетения проводов, но ничего не было даже похожего на эту конструкцию. Меня это несколько успокоило, ибо ещё с прошлого полёта у меня выработался отрицательный рефлекс к изобретению моего друга.
Борис, увидев, как я верчу головой, понял, что я пытаюсь отыскать.
- Нет, никаких трубок и проводов, - пояснил мой товарищ, - с того времени я сильно усовершенствовал конструкцию.
С этими словами он взял в руки мобильный телефон, который до этого мирно покоился на его рабочем столе.
- Кому ты собираешься звонить? – недоумённо поинтересовался я, зная, что Борис давно ни с кем из родственников не общается, а друзей у него попросту нет. С клиентами же он рассчитался за эту неделю полностью.
Борису мой вопрос очень даже понравился. Он широко улыбнулся и с горделивым хвастовством сказал:
 - Это вовсе не телефон. Это мой МВТ.
- Что? – искренне изумился я, подходя ближе и непроизвольно протягивая руку к его чудо агрегату.
Но Борис не дал мне его.
- Нечего, - сказал он благодушно, - садись вон в противоположном конце комнаты и жди, а когда я исчезну, то отправляйся домой. Я вновь позвоню тебе по прибытии.
Борис говорил это столь будничным тоном, словно речь шла о поездке на электричке в соседнюю деревню.
Я послушно отошёл на прежнее место. Улыбаясь бессмысленной улыбкой, я ждал, что же будет дальше. А дальше Борис просто пропал. Произошло это так неожиданно, что я в первый момент подумал, что Боря вышел в коридор. Поспешно я бросился в прихожку, но там, естественно, никого не было. Я растерянно вернулся в комнату и принялся заглядывать под стол, под кровать. В общем, делал всё, что делают взрослые, играя в прятки с детьми. Единственно, что я не делал, так это не говорил подходящей для данного случая фразы:
- Где Боря? Куда он спрятался?
Наконец я прекратил свою бессмысленную возню и остановился посреди комнаты. В глубокой задумчивости я вновь отошёл на своё зрительское место и стал тупо разглядывать пустое пространство комнаты.
Не помню, сколько я так просидел в глубокой задумчивости или некой меланхолии. Но, в конце концов, я всё же покинул Борину квартиру.
Началось длительное ожидание моего друга. Нет, у меня не было прежнего нетерпения. Я просто взирал на те перемены, которые для других были вовсе невидимы. Это было ещё одним чудом, о котором Борис хотя и знал, но не мог его объяснить с точки зрения науки. Во первых я видел, что те места, где ранее проходила полоса пожара, оказались вдруг застроенными лёгкими постройками, которые страховались как очень дорогие фундаментальные строения. В прессе появились сообщения о махинациях с огромными партиями кондиционеров, которые покупались за границей совершенно по бросовым ценам, так как партии товара были огромны, но здесь в России они уже продавались по цене, превышающую закупочную в несколько раз. Так же были закуплены многочисленные пожарные самолёты и вертолёты, причём закуплены они были при помощи неких посреднических фирм, которые продали их тем по вполне приемлемой, разумной цене, но здесь в России вся эта техника была закуплена государством так же уже по баснословной цене. Иностранные самолёты покупались, но наши авиационные заводы в это время простаивали. Были и другие многочисленные махинации, от которых у меня просто голова шла кругом. Я уже начинал жалеть о том, что настоял на отправке моего друга в недалёкое прошлое. И когда он неожиданно позвонил мне, сказав, чтобы я приезжал к нему, я уже не с таким поспешным энтузиазмом поехал к своему другу.
Борис встретил меня как триумфатор. Такое же выражение лица у него, помниться, было и тогда, когда он говорил мне о том, что чувствует себя победителем, хотя и ничего не имеет в этой жизни.
Виновато взглянув на своего торжествующего друга, я молча поплёлся за ним на кухню. И хотя на улице, как и в тот раз, стояла жара, я отказался от всяких напитков, стремясь поскорее услышать рассказ о приключении моего товарища. Но Борис ничего не стал рассказывать. Он просто сел напротив меня и, заглядывая мне в глаза, произнёс:
- Ну, что, убедился.
Не услышав ответа, он продолжил:
- Эти козлы просто использовали мою информацию в своих корыстных целях.
Боря, как я уже говорил, не очень выбирал выражения. Но что я мог возразить?
А Борис, заглядывая мне в глаза, спросил:
- Что делать то будем?
Сузив глаза, я тихо произнёс:
- Оставим всё, как было до этого.
- Другими словами, мне надо вновь очутиться в прошлом и скорректировать события. Так?
- Так, - решительно подтвердил я.
Ничуть не медля, Борис отправился вновь в столь недалёкое прошлое.
Теперь я верю в «эффект бабочки». Очень это опасная штука – коррекция прошлого.