Три правила врача

Инна Геннадьевна мыла руки. Струя воды била ей на ладошки пузырясь и пенясь мылом. Инна Геннадьевна очень тщательно мыла руки, не менее трех  - четырех минут. Терла их мылом и маленькой щеточкой с мягким ворсом. Обрабатывала каждый палец, каждый ноготь обрезанный ею коротко, под мясо.

Это было первое правило врача. Хорошо вымытые руки – залог здоровья. Инна Геннадьевна, в которую три дня назад превратилась Инночка очень почитала это правило. Она ясно представляла, с каким количеством микробов каждый час контактируют ее руки. Она знала, как они выглядят эти микробы.  Какие у них противные усики и щупальца и перечень всех страшных болезней, которые  они могут возбудить в организме, был тоже хорошо ей известен.  Инна Геннадьевна считала людей, которые пренебрегают этими правилами латентными самоубийцами. Она многое могла простить человеку, но только не неряшливые ногти и не грязные руки. Тут не должно было быть никакой снисходительности.

Когда время, отпущенное ею на мытье рук закончилось, Инна Геннадьевна выключила воду, вытерла руки и начала втирать в них крем. Единственный недостаток такого частого мытья было то, что кожа рук, не смотря на обильное смазывание их кремом, постоянно пересыхала.
На вешалке ждали своего часа новенький накрахмаленный халат и белая докторская шапочка. Прием начинался через двадцать минут, и у Инны Геннадьевны все было готово для пациентов.

В открытом футляре лежала обязательная принадлежность всего докторского сословия – стетоскоп. В баночке с надписью «Чистые» выстроились медицинские шпатели, рядом стояла другая баночка с надписью «Грязные», она была еще пуста. В центре стола жиденькой стопкой высились медицинские карточки, рядом с ними лежала специальная ручка Инны Геннадьевны. Почему специальная?  Инна Геннадьевна взяла себе за правило писать только ручкой, которую нужно заполнять чернилами.

Второе врачебное правило, которое чтила Инна Геннадьевна было не обязательным для всех, но она сама его свято придерживалась. У каждого доктора, гласило оно – должна быть своя маленькая причуда. Девушка не догадывалась, что эта самая причуда формируется обычно у врачей зрелых и опытных.

Поэтому после долгого метания между огромным выбором причуд – а тут рассматривались такие, как писание книг и рассказов, рисование картин, игра на флейте или скрипке, курение трубки, небрежность в одежде, ношение старомодного пенсне и другие.

Первые три были отметены Инной Геннадьевной по причине отсутствия сколь более менее развитых талантов. Курение трубки было осложнено тем, что девушка один раз попробовав в тринадцать лет, курить палочки от камыша, раскашлялась и навсегда распрощалась с такой пагубной привычкой, как курение. Небрежность в одежде была настолько не свойственна чистой и свежее умытой натуре Инны Геннадьевны, что она скорее была готова начать разучивать на скрипке гаммы или курить трубку, но одеваться предпочитала стильно и аккуратно.  Зрение у Инны Геннадьевны к ее сожалению было идеальным, и если ей и грозили очки, то где-то в весьма отдаленном будущем. А причуда молоденькому доктору была нужна уже сейчас. Поэтому был найден такой  компромисс как чернильная ручка.

Это второе правило, так успешно реализованное Инной Геннадьевной, тесно переплеталась с третьим правилом врачей –  плохим почерком. Причем поработать ей тут пришлось основательно. Было время, что девушка уже готова была сдаться, забрать документы из деканата и податься в другую профессию, например бухгалтера или экономиста. От решительного шага ее останавливало только одно соображение, на самом деле очень здравое, которое ясно давало понять, что Инна Геннадьевна была весьма разумной и дальновидной  девицей. «У бухгалтеров и экономистов тоже может быть свой свод правил», - гласило это соображение.

В школе девушка стремилась быть лучшей в классе. Учителя требовали писать каллиграфическим разборчивым почерком.  Буквы у маленькой Инночки легко складывались слова и стройными рядами  вымуштрованных  солдат покрывали линейные строчки. В школе Инну хвалили. В мединституте же Инночке пришлось нелегко. Почерк преподавателей ставил ее в тупик. Часами она просиживала над тетрадками пытаясь расшифровать записи красной ручки преподавателя сделанные на страницах ее контрольных и лабораторных работ. Три строчки небрежных каракулей не подавались никакому анализу и раскодировке. Наконец один из студентов, сжалился над Инночкой и прочитал вслух  надпись, постоянно повторяющуюся на полях Инниных тетрадок: «Измените свой почерк. Или вам не удастся одолеть профессию врача».

- Что это шутка? – спросила тогда Инночка студента.
-  Такая себе медицинская шутка, - сказал студент, - но в каждой шутке есть только доля шутки, а все остальное правда. Так что учись студент, - добавил он.
Инночка не понимала причем тут ее каллиграфический почерк и как он может помешать ее будущей профессии врача, но ослушаться преподавателей не могла, и к концу пятого курса мединститута она наконец, овладела этим тяжелым искусством докторов.

И вот она стала врачом. Ведет прием пациентов. Она чувствует - есть еще пробелы в знаниях, не хватает опыта и умения, но Инна Геннадьевна твердо верит в себя и в свои три правила врача. Пока она их придерживается – все у нее будет получаться. Вот и моет она тщательно руки и  выводит чернильной ручкой докторские каракули.

Распахнулась дверь и в кабинет вошла женщина средних лет, усредненной комплекции и средненьким лицом. Это была Анна Гавриловна. Медсестра, с которой Инна Геннадьевна вела прием. Вместе они проработали два дня, и Инна Геннадьевна уже успела сложить свое  мнение о медсестре. Было оно не очень лестным. Вернее совсем не лестным. Анна Гавриловна не смотря на свой двадцатипятилетний стаж медсестры ни разу за два дня не вымыла рук на работе. Вот и сейчас она, поздоровавшись с Инной Геннадьевной спокойно поставила сумку на тумбочку, причесалась перед зеркалом и начала одевать легкий халатик сомнительного белого цвета.

- Анна Гавриловна.
- Что?
- Анна Гавриловна, вот вы сейчас пришли с улицы…

 Инна Геннадьевна решила начать издалека. Она побаивалась сразу же в лоб сказать медсестре, что та по ее мнению просто неряха. Она уже видела проявления несдержанного характера Анны Гавриловны, и предстоящий разговор рисовался ей не совсем в радужных красках. Но промолчать она не могла, в конце концов, Анна Гавриловна подвергала опасности не только свое здоровье, но и рисковала здоровьем их пациентов, и так людей больных, и ее Инны Геннадьевны здоровьем тоже. Так что промолчи она сейчас, не понятно во что выльется ей ее вежливое молчание. 
- Да, - отозвалась медсестра.
- Анна Гавриловна, и вы ехали в общественном транспорте.
- Да.
- И брались руками за грязные поручни, передавали грязные деньги, быть может чихали, и даже  кашляли.
- Да, Инна Геннадьевна, не понимаю, откуда вам все это известно.
- Известно, Анна Гавриловна. И вот сейчас вы пришли в поликлинику, стали одеваться в рабочую одежду и забыли сделать одну вещь.
- Что, что я забыла? – Анна Гавриловна сразу же начала волноваться. -  Может я забыла дома выключить утюг? Я гладила сегодня с утра блузку и не помню, выключила ли я утюг. Господи, что же делать? Поехать сейчас домой? А не забыла ли я ключи в замке, когда закрывала дверь?

Анна Гавриловна бросается к сумке и роется в ней. Она нервничает, руки  у нее трясутся, сумка ходит ходуном. Наконец из ее необъятных недр она вытаскивает связку ключей.
- Нет, шутите Инна Геннадьевна, вот они. Что ж  еще? Ключи здесь, а может я просто забыла дверь входную закрыть на замок, поэтому ключи и лежат в сумке. Вы начинайте прием  без меня, а я все-таки поеду домой. Проверю, выключила ли я утюг, закрыла ли дверь. А заодно посмотрю, выключен ли газ на кухне, погашен ли везде свет. А то ведь знаете, какие к старости люди забывчивыми становятся. Спасибо вам голубушка Инна Геннадьевна. Спасибо что подсказали, напомнили.
- Нет, нет Анна Гавриловна, я совсем не о не выключенном утюге говорила и не об открытой двери. Я имела в виду совсем другое.
- Другое? Что другое?

Анна Гавриловна осторожно опустилась на стульчик и пристально посмотрела на врача. Сегодня Инна Геннадьевна пугала ее. Неожиданно медсестра почувствовала дурноту и головокружение. Во рту появился вкус горечи. Сердце разбухло и бухало тяжело и гулко где-то под самым горлом, а не там где ему положено было биться.

Анны Гавриловна побледнела, губы у нее  посинели, с нею  произошел сердечный приступ. На крик Инны Геннадьевна сбежался почти весь персонал их амбулатории, в срочном порядке была вызвана скорая помощь.  Прогнозы были не утешительны, но все хотели надеяться на лучшее.

 Медсестру положили на носилки и понесли к медицинской карете. Инна Геннадьевна шла рядом с носилками и пыталась улыбкой приободрить больную. Губы у несчастной что-то шептали. Инна Геннадьевна  наклонилась к больной поближе, ей хотелось  расслышать этот еле различимый шепот, и она поднесла свое ухо прямо к губам Анны Гавриловны.
«Может быть, это последние слова Анны Гавриловны», - с умилением думала Инна Геннадьевна.

- Что, что я могла забыть, скажите мне Инна Геннадьевна, -  молила медсестра, - а то умру и так и не узнаю об этом.
- Вы забыли, вы забыли, - запиналась молоденькая докторша, - вы забыли помыть руки, когда пришли с улицы Анна Гавриловна.