Пронзая атмосферу, рассекая белые облака, промчалась старая, истрепанная жестоким космосом капсула. Она мчалась к земле с такой скоростью, словно всю свою жизнь стремилась к ней. Стремилась сгореть в ее атмосфере и останками разбиться о твердую поверхность. Однако этого не случилось. Стены капсулы были охвачены огнем, но выстояли, пролетев плотные слои атмосферы. Казалось, траектория падения, несомненно, разобьет ее о скалистый берег, но капсула упала в воду, охладив свои бока прохладными всплесками от атмосферного ожога. Она коснулась дна и замерла, как замирает солдат, достигший спасительного окопа.
Так это закончилось… Внутри капсулы вдруг заработал один маячок. Он пищал еле слышно, словно боясь потревожить остальных. Нет, на борту не было людей, были только их гены. Они хранились в отдельных пробирках, готовые вырасти в живого, уже взрослого человека. Но не успели. Время, проведенное в далеком космосе, погубило их окончательно. Кроме одной. Этой клетке суждено было выжить. Именно она стремилась попасть сюда больше всего. Именно ее жизненная энергия не сдалась. Именно ее мысли, невероятным образом заставили вернуться к первоначальному пункту назначения весь космический металлолом, который сейчас в совершенном спокойствии лежал на дне моря.
Заработали механизмы, зажужжали приборы, засверкали неведомыми лучами неведомые роботы. На столе под гибкой оболочкой, загерметизированной, заполненной жидкостью оболочкой,вырастал человек. Он был молод, почти юн. У него появилась белая кожа, шоколадные волосы и колючие острые ресницы. Брови вытянулись в две почти ровные тонкие линии, на тонком носу возгордилась горбинка. Над человеком нависла грозная махина из острых длинных иголок. Секунда, и они с точностью хирурга вонзились в воссозданное тело. Разряд, еще разряд – он задышал.
Ему показалось, что он что-то помнит, но как-то далеко, неосознанно, словно это было не с ним. Но тогда с кем? Что он вспомнил первым? Что-то утраченное. Он помнил только боль и одиночество, фатальное одиночество. М-да, не самые приятные воспоминания. Он должен вспомнить что-то еще, что-то прекрасное, согревающее душу… Он помнит… Он помнит… Он помнит снег! Да, это белое хрустящее покрывало – снег. Но при мысли о снеге его зазнобило и захотелось сжаться в комок. Он ведь холодный, а было что-то теплое? Он еще попытался покопаться в своей памяти (в своей ли?) и, вдруг, вспомнил – листок. Простой кленовый листок, вероятно, последний. Да, вот он сидит в кресле, и девушка в белом халате, со слезами на щеках и непомерной грустью отчаяния в глазах, берет образец его тканей, а он, отрешившись от всего, смотрит в окно. И вот тот самый, последний, махаем ему на прощанье, срывается с ветки и медленно, сбиваемый порывами ветров, падает к земле, снежной, ледяной, уже мертвой. Уже все мертвое на этой земле. Солнце больше не греет, как раньше, оно стареет и его света не хватает для последней твердой планеты. Дальше только газовые гиганты. И самый яркий из них – Юпитер. Если бы ему совсем чуть-чуть энергии, и он бы смог отогреть бедную планету, но этой энергии нет…
Нет… нет совсем… Зачем люди играют в богов? Разве не ясно, что Юпитер не засве-тит, чтобы люди не предпринимали? Ну, почему ему не верят? Почему его даже отвергли, когда он доказал все, просчитав, проанализировав? Ведь они погубят не только себя, но и две другие, младшие планеты! Я должен их спасти…!
День первый.
Поздравьте меня! - меня отвергли. Отвергли даже родители, даже мама, даже моя жена, хотя мы женаты меньше недели и медовый месяц в самом разгаре. Я, наконец, дождался ответа от своих деканов, они разрешили мне выступить на ученом совете за заслуги перед отечеством, ан, нет. Я понимаю, наша планета остыла окончательно и этот ледниковый период уже никогда не кончится, но пирамиды – это не выход. Нельзя безнаказанно взять кусок от солнца и надеяться, что он тебя не убьет. Чтобы засветил Юпитер ему необходимо больше массы солнечной плазмы, но больший кусок люди все равно не оторвут, а если оторвут, то сами от него и погибнут. Мне иногда начинает казаться, что это не просто плохой расчет, а всемирное помешательство. Откуда у людей столько непонятной гордости в тревожный час? Ведь проблема решилась бы намного проще: есть еще две планеты, где мы можем продолжать жить и процветать. Какие мы гордые! А что сказал Ноави? "Мы не опустимся до того, чтобы просить помощи у дикарей! И если нам суждено погибнуть, то и их не жалко". А дикари и не заметят. Я говорю о второй планете. Даже если мы поссорились с Марсом, вернее, марсиане нас не поняли, это еще не повод их уничтожать.
Я тут сейчас подумал, ведь на Гере можно попробовать спасти всех остальных, если я все-таки не смогу переубедить совет. Пережить потоп намного проще, чем огненный развал и удушие.
Сначала я полечу на… на Геру. Я возьму с собой чертежи наших паромов, и попробую адаптировать к условиям промышленности герян. Наверное, мне одному будет сложно, я же генетик и астрофизик, навряд ли я сумею адаптировать чертежи. Нужно найти единомышленников в разных сферах. Как мне их найти, чтобы меня сразу не убили? Подскажите кто-нибудь…
День второй.
Смешно. Меня выгнали из спальни вместе с чемоданом. Она меня ненавидеть так же сильно, как когда-то любила. Надеюсь, завтра это пройдет. Она заявила, что ни за что не будет спать с врагом нации. Я уже стал врагом нации? Словно я один, кто против пирамид! А эти все религиозные деятели? Или им, как религиозным деятелям позволительно критиковать прогресс, а мне, как студенту-ученому нельзя выказывать даже протест? Но ведь студенты всегда были не в ладу с правящими силами. Происходит что-то странное. Все новое всегда принималось неадекватно, потом к этому привыкают и, в конце концов, принимают. Только бы не было поздно. Мы ведь все равно занимаем наших людей на строительстве пирамид на других планетах, в том числе и на Гере. Почему бы нам всем туда не отправиться? Я очень сомневаюсь, что кто-то из строителей пирамид захочет вернуться на Фаэтон в момент «Часа Х».
А может, кто-то считает, что нас слишком много и все мы не поместимся на одной планете? Может, этот кто-то уже застолбил себе место на Гере, назвав себя Богом? Слава Богу, на Марсе не такие ранние, понимают что-нибудь, не считают нас за богов. И помогают в строительстве пирамид только за деньги, и то не все, а только те, кому начхать на родное правительство и их запреты и табу. Неужели марсиане не догадываются, зачем наши строят эти пирамиды? Неужели они не видят, как пирамиды похожи на микросхемы с высоты птичьего полета? Да, конечно, наши рассказали им сказку, что имеют великую мечту: отразить созвездия на поверхности планет, но… Нежели марсиане считают нас такими придурками, что поверили в это? Неужели ни один наш рабочий не проболтался в пьяном бреду? А что, если я им расскажу? У меня будут союзники. Если я хочу долететь до Геры, мне необходимы их корабли, хотя бы один. На свой я все равно никогда не заработаю. А на билет до Марса мне как раз хватит моей страховки по совершеннолетию. Вроде бы, я ее еще не снимал и не тратил. А если совсем радужно мыслить, то взрыва вообще может не быть. Марсиане станут в оппозицию нашим, и, под натиском общественного мнения, просто разнесут марсианские пирамиды. Без них цепочка рухнет, и придется делать новые расчеты, складывать новые цепочки и ждать следующего парада планет. А за это время я что-нибудь придумаю. Не я, так другие. В стрессовой ситуации человек быстрее соображает. Но люди за это время могут совсем замерзнуть, и чтобы согреться, начнут сами иммигрировать на Марс и Геру. И потом всем будет до фонаря, что станет с Фаэтоном. Будет просто плавать в космосе, никому не мешая.
Эх, как здорово! Дайте мой чемодан, пойду поищу место под солнцем… в каком-нибудь пансионе, где потеплее. Обниму батарею, и до завтра меня нет.
День девятый.
Мне грустно… мне очень грустно… Грустно и одиноко. Она не зовет меня, не звонит даже хотя бы для того, чтобы оскорбить и наговорить гадостей. Я не понимаю, что я сделал?! Я же не закрыл проект "Пирамиды"?! Да, пусть взрывают себя ко всем чертям! Слово больше не скажу. …Этот мир точно погибнет. Если даже под воздействием этого общего сумасшествия отреклись от любви, значит, мир погибнет. Скоро матери начнут отрекаться от детей, а дети приносить в жертву своих родителей. Будет все, как в Святой книге. Вот он и конец света: "Любовь предаст и верность покинет…" Я думал, это только слова, ан, нет. Как точно сбылось предсказание. Когда же банк вернет мне страховку?.. Я же только что пообещал не вмешиваться, тогда зачем собрался на Марс? Пусть деньги еще полежат, проценты набегут. Ха! Только вот потратить их времени не будет.
Надо принять решение. Но ведь у нас уже конец света, есть ли смысл что-то предпринимать? Нет. Лежи возле батареи и жди. Может, в последний день тебе посчастливиться, и ты снова будешь допущен до любимого тела. Такого мягкого, теплого, конечно не такого горячего как батарея, но очень уютного, особенно сверху. Я что, женился для того, чтобы фантазировать?! Молодость в разгаре, а я уже девять дней без секса! Кого бы найти, чтоб потом не лечиться? А марсианки, говорят, сладкие и сговорчивые. Пойду в банк! Пусть не изменю мир, зато спасу себя от вымирания от неудовлетворенности. …Последний шанс тебе даю, позвони… ну, же… Ты ведь тоже хочешь, я знаю! С твоим темпераментом и не хотеть! Зачем я женился?! А если мне уже и изменяют? Как жить? Когда же наступит тот день, и я смогу над всем этим от души посмеяться? Все, иду в банк. Захочешь, найдешь меня там.
День одиннадцатый.
Ползем по космосу, так медленно, что я хочу сказать, крадемся. И самое ужасное, что мне никогда не нравилось, пейзаж никогда не меняется. Как же далеко от нас звезды.
Зато у нас на палубе каким-то чудом оказались две прехорошенькие марсианки. По-моему, я им понравился, хотя, даже не пытался с ними заигрывать. Это они меня первые нашли. Мне еще никто так мило не улыбался. А мой сосед говорит, что на Марсе "полно дрянной заразы" – это он так называет все сексуальные болезни. И теперь я не знаю: улыбаться мне им или нет? Но как говорит он же: "пей больше – думай меньше". Все равно вымирать. Вирус даже смутировать не успеет. В общем, я решился, кажется. Две – это то, что мне надо сейчас после долгого воздержания. Интересно, почему они выбрали меня? Чу-у-увствуют! Ладно, пойду улыбнусь.
День тринадцатый.
Нет. Ничего не расскажу. Я умудрился сочных девочек спровоцировать на душещипательную откровенность. И только сегодня узнал, что их первоначальный план был… совпадал с моим. Но когда они узнали меня, мою душу, какой я хороший мальчик, то возблагодарили небеса за такой подарок природы, не тронутый пороками, и что у них даже рука не подымается подумать обо мне, как о сексуальном объекте. Что я наделал?!!! Теперь, хоть головой об стену бейся – иду на рекорд. Не поверю, что молодые монахи ни о чем не мыслят. Лучше бы они меня соблазнили и растерзали! Не хочу быть хорошим! Где там Марс? Когда кончиться эта неделя?
День шестнадцатый.
Мне улыбается мужчина с первого класса. Кажется, с голода я готов улыбнуться и ему. Какая теперь разница? Буду думать о марсианках, их красно-бронзовой коже, иссиня-черных прямых волосах, высоких скулах и мясистых больших губах, и делать с дядей, что моей душе и телу угодно, и получу за это хорошие деньги на карманные расходы. Хороший шанс… Я уже совсем не думаю о пирамидах. Вот, что с людями делают инстинкты. Хочешь выбить из головы человека дурь, типа моей – посади его на сексуальную диету.
И когда я прилечу на Марс, что дальше? Куда податься? Кому рассказать? Сразу к Мировому Вождю? Меня не пустят. Или лучше сразу на стройплощадку? Кто меня пусти, там вход только для… Значит, буду строить пирамиды! Ну, и что, что руки к физическому труду не приспособлены, научусь!... Посмотрела бы на это моя мама… она бы сразу потащила меня к психоаналитику. А папа – отходил бы ремешком за «такое неразумное растрачивание природных способностей». Какой же я сам бесполезный в этой ситуации: чертежи для кораблей строить не умею, агитировать тоже не получилось, денег у меня нет даже на булочку. И как я собираюсь спасать мир?… А спасти его очень хочется. Вон, как далеко эти звезды! Разве разумно убивать своих ближайших соседей? Как здорово, что в нашей системе сразу три планеты получили одинаковую порцию веществ и минералов, а главное – атмосферу! Даже Марс! А он, между прочим, стоит на критическом уровне, учитывая его массу. Даже если луч и не уничтожит саму планету, то… похерит последние критические проценты массы Марса и атмосфера сильно разрядиться. Уничтожить все из-за гордости – будет просто преступлением! Боже, дай мне силы хоть как-то защитить жизнь, хоть где, хоть чью-нибудь…
День семнадцатый.
Я на Марсе. Вишневая роса и Струи серебра пригласили меня перекантоваться пока у них. При моем финансовом положении было глупо отказываться, но видеть их и не касаться – еще день я этого просто не переживу. Я же не Каменный принц. "До встречи, Свет в твоих глазах, береги себя" – и это, когда хочется услышать: "Снимай штаны, знакомиться будем…" Ладно, в следующий раз обязательно буду скотиной. Лучше иметь риск получить по харе, но при этом всегда остается шанс, что кто-то согласится.
Мой сосед, узнав о моих планах устроиться на стройку, покрутил у виска и предложил взять меня к себе – заниматься поставками мяса на Фаэтон, обещал приличное жалование. Но мне нужно к пирамидам. "Ну, бывай. Звякни, если что подцепишь. Я знаю врачей", - и у меня от него осталась только визитка. Ну, все, со всеми распрощался, пора искать прибежище для чемодана. Кажется, у меня еще хватает мелочи на камеру хранения.
Вторая запись:
Я пришел устраиваться на стройку. Все покрутили пальцем и предложили должность повыше. Я, как идиот, начал распинаться, что хочу попробовать с самых низов, они обещали подумать. Я ждал три часа, пока секретарь бегала с моими бумагами по кабинетам, но в результате, меня назначили главным помощником директора проектного отдела. Видите ли, мое умственное развитие и образование не позволяет ниже. Я ей объяснял, что я в этих проектах и чертежах, ну, не бум-бум, - бесполезно. "Вы уже назначены, приказ подписан и в течение 3 месяцев ваш статус непоколебим". Это значит, что я не могу, даже если захочу, уволиться. Законы тяжкого времени. И кто только проголосовал за них? Но самое ужасное оказалось в кабинете директора: он мне все так же улыбался… Неужели он думает, что я ему отвечу взаимностью?! Быр-р-р-р!
Месяц каторги.
Еще немного, еще чуть-чуть… Приближаюсь к свободе. Сейчас пойду, напьюсь. Марсиане не очень любят называть людей по паспарту, чаще по определениям, наш директор, похоже, заразился от них. Меня он называет "Ангел мой", сволочь такая. А за ним и весь отдел, правда, за глаза.
На Марсе девушки действительно сговорчивые. Ее зовут Дневной Свет, вот такое простое имя. Имя простое, а особа… какая-то очень странная. Собственно, со странности все у нас и началось: она однажды решила проводить меня домой. Я опешил, когда она мне это заявила, так безапелляционно и просто: «Я тебя сегодня провожу домой». Вообще-то она студентка, а у нас просто подрабатывает, разносит напитки. Она даже не пыталась мне улыбаться или хоть как-то заигрывать – просто поставила перед фактом. Ну, мы люди не гордые, провожайте, а то, вдруг, заблужусь, все-таки чужая планета… Она всегда погружена в какой-то свой мир, постоянно о чем-то думает. Зачем я ей? «Мескалито указал на тебя», - исчерпывающий ответ! Единственное, что я понял, Мескалито – это их бог. «А зачем я Мескалито?», - и вместо ответа пронзительный взгляд прямо в глаза, но как-то сквозь, прям мурашки по коже. Больше не спрашивал. Появляется она, когда захочет и уходит вдруг, внезапно и быстро. У меня пока нигде не зудит и не чешется. Но я продолжаю знакомиться с другими женщинами, в надежде встретить ту, у которой папа работает на строительстве пирамид. Жаль, что они работают вахтенным методом и вдали от обитаемых мест, да еще дают подписку о неразглашении. Им хорошо платят, чтобы не появлялось соблазна болтать, а то сразу – увольнение. Ведь достаточно одному шепнуть, и цепочка взорвется. Но либо девушки меня обманывают, чтобы произвести впечатление респектабельности, либо я – плохой охотник. Скорее всего, второе. Может, действительно рассказать первому встречному? Тогда это будет просто еще одна сплетня, и не будет воспринята всерьез. Нет, мне нужны строители, они знакомы с нюансами, которые не ведомы другим. И если я им кое-что расшифрую… это уже будет не сплетня! Хотя, не факт, что меня не сдадут, как стеклотару… Как все сложно!
Несколько слов о моем плане, на случай, если с Марсом не получиться. В идеале было бы проще собрать образцы ДНК и поместить все в контейнер до лучших времен, потом воссоздать. Но проблема заключается в том, что у меня нет нужного оборудования для воссоздания, и взять мне его негде. Значит, остается одно: построить большой паром и попытаться собрать хотя бы по два экземпляра от каждого или большинства видов. У меня приличная зарплата, что позволит мне накопить денег на билет до Геры за 4 месяца. Чтобы на их технологии построить большой паром, сколько понадобиться времени? Лет несколько. Они могут и не успеть. А если помочь – процесс ускорится. За то дополнительное время, что у них остается, нужно выбрать, кому я дам такой заказ. Логично предположить – судостроителям. Но им придется долго объяснять зачем. Я изучил доклады о Гере и ее народах. Самый податливый называет себя иудеями. Им не нужно долго объяснять, просто достаточно сказать: "Так велит тебе твой Бог". Некоторые этим пользуются, и хорошо срабатывает. Пожалуй, я воспользуюсь этим пунктом. А тогда как же другие народы?… Значит, делаем так: основное количество генетического материала Геры будет на борту у иудеев, а все другие народности будут просто предупреждены и возьмут с собой только то, что смогут. Теперь марсиане. Нужно заставить их перебраться на Геру. Например: бесплатный тур на райский остров! Остров-то найти не проблема. Где взять корабль и деньги?
Интересно, кто-нибудь еще думает о спасении мира или только я один?
- Ангел мой, сколько тебе раз повторять: линия разметки должна быть тонкой, – директор улыбнулся и, взяв карандаш вместе рукой своего заместителя, начал чертить что-то непонятное для хозяина руки на мониторе.
- Уволили бы вы меня, Лумиен. Я никогда это не освою.
- А я на тебе и не сержусь. Не понимаешь, ну и ладно. Тебе главное подписывать документы и правильно все рассчитать по звездам.
- Тут уже все просчитано до меня.
- А ты следи, чтобы люди не ошиблись.
Пальцы директора покрепче сжали руку заместителя. Вот так бы он и остался с ней на всю жизнь. Разве это порок – любить красивое? Какая разница чье лицо природа наградила такой совершенностью: мужское или женское? И что бы еще такого сделать для него, чтобы ему все-таки позволили прикоснуться к этой красоте не только робко за руку? Как он красив! И все это достается марсианским потаскушкам.
"Вот вцепился, извращенец! Сейчас как закричу! Истерически. Слава Богу не маньяк, а то бы уже давно уложил. Вымахал под два метра и разрастил мускулатуру. Ничего, я вот тоже доживу до 37, тоже буду такой большой, тогда посмотрим, как ты посмеешь меня тронуть. Руки про-о-очь!"
- Ай, знаешь, что, рисуй сам, - он вырвал свою руку и встал с кресла.
- Я тебя обидел? Прости, пожалуйста, Ангел мой, я не хотел, - Лумиен протянул к нему свои руки.
"Ну, вот, сейчас опять будет просить у меня прощения, сжимая в тиски объятий, словно я его личная девушка. Поскорее надо сбежать".
- Да я не обиделся, - он попятился назад, - Просто проголодался. Пойду червячка заморю, – и быстро выбежал из кабинета.
Лумиен остался один, несчастный. Ему осталось только достать из внутреннего кармана фотографию Ангела и поцеловать в плоскость губ.
10 день весны на Марсе.
Весна конкретно стукнула в голову моему начальнику. Я уже не знаю, куда от него деваться? И это уже видят все. Даже спешат оставить нас наедине, когда у директора плохое настроение, и высылают меня в разведку, когда надо получить прибавку к зарплате. Я на него благотворно влияю. Но не знают они, что вчера он разнес кабинет после моего ухода. Теперь я боюсь с ним находиться в одном помещение. А что если у него лопнет терпение? Вот сейчас как наброситься на меня, и ведь не отобьюсь. Боже мой, как не хочется менять ориентацию! Аж, пальцы сводит от напряга. Скорее бы уже вырасти! Осталось полтора месяца каторги. Если уйти сейчас, мне придется платить неустойку, либо сесть в тюрьму, а там точно долго канителиться не станут, коль уж я такой милый. Из двух зол выбирают меньшее. По крайней мере, мое зло сидит тихонько за своим столом и ко мне не лезет. Только таращится вечно. Ну, может, еще под столом работает руками, может быть. Ужас-то какой! Вот, влип!
- Когда я смогу самолично проверить, как там идут дела на строительстве?
- Никогда. У тебя вся информация со спутника, можешь рассмотреть до песчинки и провести молекулярный анализ через радиотелескоп.
- Но воочию оно…
- Ты здесь не для того, чтобы пыль глотать или глохнуть от шума циркулярной пилы. Не с твоим интеллектом так низко опускаться.
- Ну, почему, я – начальник, но мне нельзя спуститься…?
- Техника безопасности. Там блоки по несколько тонн. Рабочего не жалко, если антигравит откажет. Я уже молчу, если ультразвуковая спайка глюкнет, - он только собирался насмешливо хрюкнуть, но Лумиен его строго опередил. – И это не шутки! Только за прошлый год было уже два случая! А этот год только начался, так что вероятность все еще остается возможной. Ты видел когда-нибудь человека, попавшего под воздействие УЗС? Это не уголек, это живой брикет жареного мяса, который орет, потому что еще живой! И ни что его уже не может вылечить, даже ваши хваленые геометрические волны, генетики!
- Клонирование все исправит, - парировал он приевшейся шуткой.
- Только это уже будет другой человек.
- Отчего же? Если облучить гармонией его личного сознания, будет очень похожий индивид.
- Только специалистов по гармонии сознания простому рабочему не купить. Не говоря уже о том, что никто не записал даже их матрицу сознания, ни то, чтобы создать на ее основе гармонию сознания. Ты когда-нибудь писал гармонию сознания?
- Нет. Только гармонию геометрии структуры. У меня здорово получается.
- Да, это я уже слышал от твоих преподавателей. Только ты себя недооценил. Они твои способности определяли все, как один: «гений!»… Ну, разве никогда не пробовал составить гармонию сознания, даже в качестве эксперимента?
Он помялся, поерзал на стуле…
- Но только в качестве эксперимента. Еще в младших классах. Ну, просто у меня тогда матрицы не было, я просто… по наитию, - пытался он себя заранее оправдать. - Мои разработки взяли в лабораторию… потом прибежали взъерошенные и закричали, чтобы я больше никогда не прикасался и даже думать не смел… Родителям дали строгое предписание… Уж и не знаю, какого монстра я сотворил? Мне потом еще года три психические монстры снились.
- А с геометрией структуры монстров не было?
- Нет, тут без проблем. Даже не надо ни матрицы, ни образца ДНК. Это я чувствую, как свои пять пальцев, – и вдруг подумалось: «может, ему меня склонировать, только с дру-гой ориентацией, и пусть успокоится?».
- Надо же, как ты оживился, когда заговорили о генетике! – Лумиен зло брызнул глазами, - Что вынюхиваешь?
- Так меня же отчислили! – быстро нашелся он. – Надо себя где-то приложить… Решил стать полезным обществу…
- Хватит! – Лумиен с такой силой шарахнул по столу, что тот даже крякнул.
Как-то зло и активно директор стал его перебевать, не давая договорить. Время прятаться:
- Тогда схожу за кофе…
- Сидеть, - Лумиен, похоже, начал шипеть.
- Тоже техника безопасности? – ошпарюсь? Вот, уж с кофеваркой я уже давно научился обращаться. И если бы имел возможность присутствовать на стройплощадке, а не сидеть в кабинете…
- В это твоя работа.
"Ой, не нравиться мне его взгляд. Мамочка, роди меня обратно, и лучше девочкой. Хоть обидно не будет".
Лумиен, смотря прямо в глаза, как удав, встал из-за стола и приблизился к подчиненному. Сел за его стол напротив и, поставив локти на стол, оперся на свои сведенные кулаки подбородком. Он вжался в кресло, стараясь не подавать признаков страха, но они почему-то так начали сквозить! Лумиен выжидающе молча смотрело на него, всласть любуясь каждой черточкой лица. Потом выдохнул, улыбнулся.
- Сколько ты от меня хочешь? Я тебе дам.
- Хочешь чего?
- Денег. Или дней на этой чертовой стройплощаке. Не понимаю, чего ты так на нее рвешься?
- Так ведь такая грондиозность! Хоть бы раз увидеть и ошеломиться! Со спутника, это, сам понимаешь, не то.
- Да, не то… когда на расстоянии и не прикоснуться. Ты ведь все обо мне знаешь. Еще, небось, с корабля заметил. Ты можешь вертеть мной как хочешь, я все тебе позволю.
- Я не хочу тобой вертеть.
- А я хочу, чтобы ты мной вертел. Я очень этого хочу.
- Полегче. Я еще ни на что не соглашался.
- Может, ускорим этот процесс? – Лумиен внезапно схватил его за голову и метко попал пряло в губы.
Он начал отбиваться и выворачиваться, как только мог. Лумиен полез через стол. Он юркнул под стол. Как только рука Лумиена начала шарить под столом, нащупывая вожделенного Ангела, он быстро протиснулся в щель между полом и столом, сам не понимая, как ему это удалось? Дальше – спасительна дверь кабинета. Дальше – длинный коридор. Дальше – проходная завода. Дальше – к черту с Марса! Он не мог отплеваться, хотя изгадил всю дорогу до дома, во рту не оставалось ни капли, а приторный привкус забивал все вкусовые рецепторы. Он бежал с высунутым языком, как собака. "На билет не хватить, но если пойти грузчиком на какой-нибудь контрабандный или развалистый корабль, где никто не спросить свидетельства IQ, то я смогу хотя бы просто слинять с этой планеты и меня не отправят в тюрьму. И я никогда не увижу эту рожу!"
Он вбежал в квартиру, вытряс заначку на черный день. Бежать в банк, не было времени и смысла - там его и повяжут. Собрав на скорую руку манатки какие смог, он вылетел из дому с неудобным чемоданом. "Сколько раз обещал себе купить рюкзак?! Слава Богу такси возят за наличные"…
Второй месяц каторги.
Вы, думаете, мне удалось сбежать? Оказывается, в аэропорту меня уже ждали. Разряд электрошока – я очнулся в больнице. И рядом он, а я накрепко привязан. Я уже успел распрощаться с жизнью, ан, нет. Он меня даже пальцем не тронул. Стоял и смотрел, как на икону. Я больше не хочу спасать мир, я хочу домой! К маме! Врачам и любопытным он оправдал мой побег, как "синдром чужой планеты". Зато теперь меня не трогают, даже не намекают ни на что, даже не смотрят в мою сторону, во всяком случае, когда я это вижу.
Я написал письмо маме, но она мне так и не ответила. Я написал письма своим друзьям, знакомым, - хотя их у меня раздва и обчелся, - все еще любимой жене… Никто так и не ответил. Неужели они все еще бойкотируют меня? Даже мама? Я, конечно, был не самым хорошим сыном, а чаще просто дерзким, но ведь она - моя мама, а мамы имеют свойство прощать своих детей. Особенно таких непутевых. Дневной Свет меня почему-то абсолютно покинула. И все что я сейчас имею сидит напротив меня, и дотошно изучает документы. Как бы мне проникнуть на стройку или в их питейное заведение?… М-г. Лумиен. Ради спасения трех планет можно пожертвовать своим… задом? Если я буду хорошим мальчиком и попрошу его о чем-то, он ведь мне не откажет? Он-то не откажет. А вот, как же мне себя убедить? Не могу, даже ради спасения мира, не могу.
- А что, Ангел мой, ты еще не передумал посетить стройку? – Лумиен попытался быть вежливым и не навязчивым.
- А можно?
- Отчего же нельзя? – Лумиен даже не поднял глаз, словно его заместитель его вовсе не интересует. – Соберись и поезжай. По прибытии доложишь мне все обстоятельно.
Он радостный вскочил со своего кресла и направился к двери.
- Хотя, постой, Ангел мой. Я вдруг совсем забыл, что ты в этом деле ничего не смыслишь. Не буду тебя утруждать. Садись, не беспокойся. Я лучше попрошу кого-нибудь еще.
- Ах, так? Решил поиздеваться, извращенец?
Лумиен поднял на него довольные глаза:
- Должен же я иметь хоть какое-нибудь удовольствие от общения с тобой.
- Это единственное, что тебе позволено, - он равнодушно плюхнулся на свое кресло. – Тебе повезло, что я совершеннолетний.
- Поверь мне, я тоже рад этому обстоятельству. Мы сможем заключить брак.
Он не ответил, но его единичный жест был очень выразителен. Лумиен только улыбнулся и снова занялся своими бумагами. Лумиен вообще в последнее время часто стал загадочно улыбаться, словно что-то задумал.
51 день весны.
У нас вчера была корпоративная вечеринка по поводу 50 дня весны… А сегодня я проснулся не у себя дома, в чужой кровати. Запах на подушке рядом был удивительно знаком, но в квартире никого не было. Зато на столе был вкусный завтрак. Поглощая вкусности, я вдруг подумал, может мне начало везти? Зайдя в офис, я внимательно принюхивался ко всем сотрудницам, но этого аромата так и не нашел… пока не зашел в свой рабочий кабинет! Меня как волной солнечной плазмы окатило! Так я по двери и сполз вниз на пол.
- Ангел мой, ты еще не протрезвел? – Лумиен был полон жизни.
- Да чтоб ты сдох… - еле прошептали его губы, а звук куда-то исчез.
- Ночью у тебя были совсем другие желания. И я их все, до единого, исполнил.
- Врешь! – а голос все не возвращался.
- Не следует так злоупотреблять местной огненной водой, чтобы на утро ни в чем не сомневаться. И не отрицать очевидное. Сам встанешь или тебе помочь?
- Я иду в суд.
- И что ты им расскажешь, если ничего не помнишь?
- Расскажу, что ты, сволочь, ко мне пристаешь.
- Ты совершеннолетний, в этом нет преступления, тем более, что мои чувства искренние. Каждый человек имеет права на выказывание своих искренних чувств, - он привстал с кресла, наклонившись вперед, - А давай-ка сходим в суд вместе. Ты расскажешь, что я тебя изнасиловал, а я расскажу, почему я это сделал. И нас обвенчают.
- Я уже женат, идиот.
- Уже нет.
- Что, значит, нет? – он напрягся.
- Я уже давно оформил твой развод от твоего имени. Твоя жена послала тебя ко всем чертям, и все твои родственники тоже. Я поссорился с ними со всеми от твоего имени. Теперь у тебя есть только я.
Он не мог поверить своим ушам. Как просто Лумиен рассказывает ему о том, что разрушил всю его жизнь! А потом гнев отступил. Он отвернулся в сторону: "Если Космосу что-то не угодно, он ставит подножки. Лумиен выполняет свою неведомую ему самому миссию. Значит, Космос хочет уничтожить наш вид на всех планетах. А, может, расчеты верны, и никто не погибнет, может, это просто я не прав? Но застраховаться все-таки стоит. Кто он: демон или ангел? Что я делаю? Я же не пророк, почему я решил, что это моя миссия спасти мир? То, что я до этого додумался, еще не делает меня ответственным. Может, живет на свете человек и не один, который занимается спасением мира в тайне от него. И это точно не я, потому что у меня ничего нет, я ничего сам не могу. Вот, все и разрешилось. А как стало легко…"
- Ангел мой, ты бы не посетил с деловым визитом кабинет напротив, вместо того, что бы нашу дверь подпирать. Кстати, у них есть хорошее лекарство от тяжелой головы.
Он медленно встал во весь рост.
- Да, хоть к пчелам в улей, лишь бы подальше от тебя, - дверь зычно хлопнула.
52 день весны.
Дождь. Я не вышел на работу. Ради чего живу, не знаю? И задумываться над этим то-же не хочу. Я почти рад, что грядет конец света. Лумиен постарался, и теперь все знают, что мы любовники. Кроме меня. А это означает, что теперь на меня даже смотреть запрещается всем, кто ниже рангом, чем Лумиен. А таких не много. Я – неприкосаемый! Даже самым красивым женщина запрещается на меня заглядываться. Ну, и плевать! Закончатся три месяца, и уеду домой. Я им все объясню, меня ведь обязательно поймут и простят? И все будет, как раньше.
Неужели я спал с мужчиной? Я ничего не чувствую. Когда я это делал с женщиной, на следующее утро, какой бы амнезией я не страдал, я все равно это чувствовал. Может, Лумиен меня обманул? Я столько выпил, что, скорее всего, просто вырубился без памяти, как бревно и все.
60 день весны.
У меня уже есть строгое предупреждение, выговор, строгий выговор с занесением в личное дело, и мне осталось продержаться 14 дней. Я уже купил билет домой. Я купил подарки для всех своих любимых. Я знаю, будет трудно налаживать отношения, и первые подарки они обязательно выбросят, поэтому я купил каждому по несколько подарков. А для любимой я купил 4 пары одинаковых сережек, они мне очень понравились, пускай выкидывает по одной. Я позвонил своему соседу, с которым летел с Фаэтона, он сначала уронил трубку, когда узнал, что это я, а потом спросил, чего это я вдруг запал на мужиков и почему это он мне не приглянулся? Оказывается у меня свадьба через месяц, только "невеста немного ломается". Вот как иногда полезно звонить старым знакомым. А еще его знакомый доктор, говорит, что для "наше" семьи подбираются лучшие условия для инкубации "наших" ген, а следовательно "нашего" потомства. Я его убью! Прямо сегодня! А с другой стороны, лучше дома отсидеться последние две недели, как я успешно это практикую по сей день. У Лумиена и вправду крыша поехала. Если бы меня так любили женщины, хоть одна!
Конец каторги.
Я свободен. Во всяком случае, я проснулся с таким убеждение. Чемодан уже давно собран, билет в кармане, осталось дождаться 18.40.
Это была не та спокойная ночь в космическом полете. Корабль был атаковал. Он внезапно оказался один на большом корабле, только лишь потому, что его оглушили прикладом, а потом в суматохе забыли. Так он и провалялся в груде разбросанных обломков, вещей и креплений. Он бы мог никогда не проснуться, если бы взрывчатое вещество, купленное на черном рынке, не оказалось бракованным. Он долго бродил по пустынным коридорам корабля в поисках хоть кого-нибудь. Не было даже трупов. "И куда все подевались? Это случайно не была пространственная дыра? И куда я сейчас лечу? - Он выглянул в окно, - Знакомые звезды". Идея осенила внезапно: "У меня теперь есть корабль! Я могу долететь до Геры, - и тут же потухла, - И с чем я туда полечу? У меня нет ни карт, ни чертежей. И управлять кораблем я не умею… Значит, остается одно – научится. Во всех кораблях есть инструкция по эксплуатации. Надо ее найти".
Пока он разбирал завалы в рубке, в его голову снова закралась осторожная мысль: "Космос мне подарил корабль". И тут же сам себя оборвал: "Если бы он мне еще подарил мозги и силы… и главным образом выбил дурь из головы". А руководство по эксплуатации не находилось. "Забавно, и патрульные катера меня еще не нашли, словно меня вынесло в открытый космос за пределы нашего бытия. А судя по звездам я еще и до Фаэтона не долетел. Но от курса отклонился. Как же мне тебя обратно восстановить?" Он сел за штурвал и попытался быть логичным, внимательно изучая надписи приборов. Примерно через час системы ожили, двигатели загудели, а просчитать курс для студента астрофизика не составляло ни малейшего труда. Но куда направить корабль: домой или на Геру? "Подарков моих нет, полечу… домой… Но ведь Космос подарил мне корабль? Я должен лететь на Геру? Правильно, я должен лететь на Геру и там все организовать, потом у меня будет время помириться с семьей. По телефону не хочу, хочу видеть их глаза и показать им свои".
Гера.
Я уже многое сделал. Я научился управлять кораблем довольно-таки сносно. Я залез в конструкторский фонд и выбрал простейшие образцы, даже понял, что к чему и как это усо-вершенствовать. Не зря я парился 3 месяца в этом отделе. Информация все-таки накрапывала и записывалась. Правы аналитики: если есть интеллект, его можно заставить работать в любой области. Конечно, потом придется вносить доработки, ориентируясь на то, что и как строят на Гере, но я к этому уже морально готов. Я подучил их язык, для начала будет достаточно, а послание от Бога я записал на голограмму, как поступали другие, прокручу в нужный момент. Все это усложняется тем, что наши поблизости, севернее, строят пирамиды. Как бы так приземлиться, чтобы не засекли? Я не военный пилот, хитростям не обучен. Но как студент астрофизик мог бы претвориться повышенным выплеском радиации. Угу, на Гере? Чем я думаю? Здесь такой толстый слой воды в верхней атмосфере, что ультрафиолету сложно пробиться. Благословенный щит от солнечной плазмы. Но если он прольется весь!… Хоть одна гора высунется из воды? Ладно, пора спускаться. Претворюсь куском метеорита и бухнуть на катере прямо в море.
Бухнуться в море было не сложно, сложно было выбраться на поверхность. Еще сложнее было ходить в мокрой одежде, точнее завернутым в мокрую коричневую скатерть со столовой корабля, чтобы не выделяться одеждой из толпы, но - хвала солнцу! - она быстро высохла.
Он подошел к городу, сделанному из камня. Что-то его остановило и даже неприятно передернуло. Он точно знал, что это. Это его неуверенность пред незнакомыми, чужими людьми. Он не струсил, он может мобилизоваться, но сначала – слабость. Она должна привыкнуть к мысли вторжения. Он еще постоял переминаясь с ноги на ногу, выламывая себе кисти рук, унимая дрожь в жилах.
- Мне нужны хорошие люди. А значит, мне нечего бояться – хороший человек, доб-рый человек никогда никого не будет обижать и задирать специально. Я просто посмотрю им в глаза. Я ни с кем говорить не буду, претворюсь немым. Немым и убогим. Плохой человек не посмотрит в мою сторону, добрый – обогреет. Хромать на ногу? Или лучше скосить глаза? Перевяжу один глаз и буду хромать на обе ноги… Я что, тронулся? А! Я просто претворюсь больным проказой, перебинтую руки и спрячу лицо. Все.
В сонный, изморенный солнцем городок вошел убогий юноша, прихрамывая на одну ногу и пряча руки и лицо под балдахином. На улицах почти никого не было – все решили спрятаться от палящего солнца. Он прошел по пустынным улицам, оглядываясь по сторонам, в поисках хоть чьих-нибудь глаз. Редко попадающиеся глаза были лениво полуприкрыты, с такой же ленью они провожали убогого. Юноша подошел к бассейну с водой. Вдруг одни ленивые глаза оживились и выскочили ему на перерез.
- Куда это ты лезешь? Хочешь заразить нам всю воду?
- Но я хочу пить. Что же мне делать?
- У тебя есть какой-нибудь кувшин или чашка?
- Нет, - убогий юноша сокрушенно развел руками, и отошел на шаг назад.
- Постой, - добрый человек подозвал его рукой. – Я принесу тебе кружку. Жди меня здесь.
- Спасибо, мой господин, - когда-то он слышал, что на Гере так общаются.
- Я не господин. Жди здесь.
Добрый человек ушел, а он остался на улице один. Из того дома вышла девочка лет восьми и протянула ему миску с кашей.
- Спасибо, - этот жест искренне тронул его.
- Отец сейчас найдет тебе кувшин, чтобы он всегда был с тобой, и ты смог зачерпнуть им воду для себя.
- Спасибо, - он даже улыбнулся.
- Ешь, это вкусно.
- Спасибо, - он уселся под деревом и принялся поглощать нехитрое угощение прямо руками – ложки никто не предложил. Вкус был очень пресный, ему явно не хватала синтетических специй, к которым он уже пристрастился. «Хоть попробуй, что такое натуральная пища!», - утешал он себя, заставляя жевать и глотать.
Девочка стояла рядом и рассматривала незнакомца со взрослым любопытством.
- Нравиться?
- Да, очень вкусно! – «Надеюсь, на лице написано тоже самое», - Большое тебе спасибо!
- Это я сама приготовила.
- Молодец. Тебя мама научила так вкусно готовить?
- Нет, - голос девочки упал, - Меня всему папа научил. А моей мамы больше с нами нет, она теперь рядом с Богом.
Он даже перестал жевать.
- Прости. Ты ее очень любила?
- Я не знаю. Я ее не помню. У меня всегда был только папа, - она, почему-то, смело села рядом с ними. – Хочешь быть моим другом?
- Вероятно.
Девочка посмотрела на него непонимающими глазами:
- Что это за слово такое?
- Это значит «да», если ты не боишься дружить с больным человеком.
Она пожала плечами почти серьезно, как взрослые:
- А что мне тебя бояться? Ты же перемотан.
Он посмотрел на свои руки и саркастично улыбнулся.
- Да, уж, хорошая защита против инфекции.
Она свела брови и сморщила носик:
- Я не смогу с тобой дружить, если ты будешь говорить такие непонятные слова.
- Прости, пожалуйста. Я больше так не буду. Постараюсь.
Из дома вышел отец с кувшином в руках. Он сам зачерпнул воду и протянул кувшин юноше.
- Я тебе еще веревку принес. Сможешь привязать кувшин на пояс, чтобы он не терялся.
"Вот я и нашел добрых людей", - подумал он.
- Милая, не сиди так близко, - попросил отец своего ребенка.
Девочка неспешно посмотрела на путники, на отца, и робко отодвинулась, спрятав голову в колени.
- Я не обиделся на тебя, – он поспешил утешить девочку, которая только что почти поклялась ему в вечной дружбе, а теперь вынуждена послушаться отца и отвернуться от нового друга. – Так должно быть. Это правильно. Когда я выздоравлю, тогда ты сможешь сесть ближе.
На улице показалась толпа народу. Они шли дружной гурьбой, неся в руках камни. Не нужно гадать, кому они предназначались. Девочка вскочила на свои хрупкие ножки и прижалась к отцу так, что собой закрыла путника от толпы. Отец обнял одной рукой, как крылом, дочку и, не глядя на путника, произнес:
- Тебе уже пора уходить. Прости за такое гостеприимство. Люди бояться проказы.
- Я все понимаю. – Он поспешно встал и протянул миску доброму человеку.
- Оставь ее себе. На память, и на доброе дело. К тому же, ты еще не доел.
Он быстро пошел прочь, забыв прихрамывать. Девочка посмотрела ему вслед и спросила у отца:
- Почему он не хромает? Он исцелился?
Отец не был столь наблюдательным, тем более, сейчас его волновала больше толпа с камнями, вдруг замер, прищурился, и что-то заподозрив, ответил:
- Бог исцелил его твоими добрыми мыслями и доброй кашей.
Организованная толпа подошла к дому доброго человека. Вперед вышел зазывала:
- Зараим, ты зачем не прогнал этого прокаженного?!
- Бог учит нас не отказывать в помощи, не отвергать нуждающихся. Этот юноша просто хотел пить.
- Он заразил наш источник! – раздался голос с задних рядов и толпа загудела.
- Успокойтесь, - мягко улыбнулся добрый человек, - Я не позволил ему прикоснуться к колодцу. Я дал ему кувшин, и сам зачерпнул из источника. Он к нему не прикоснулся.
- Он разнесет по городу заразу, и заразит наших детей! – бросился в истерику женский голос.
- Он ушел из города! – добрый человек терял терпение.
- Тогда он заразит наш скот, пасущийся в поле!
- Что вы хотите от человека?! Он не умеет летать! – а сам подумал: "Прав ли я? Человек ли он?"
- Пусть убирается к прокаженным!
- Он уже ушел. – "Или улетел?"
- Мы пойдем за ним, и погоним его прочь от нашего города! – острый гортанный крик воодушевил всю толпу, и она неудержимо ринулась по следам бедного юноши.
Увещевания доброго человека тонули в гуле топота ног. На выходе из города толпа настигла свою жертву. Юноша даже не успел опомниться, как ему в спину полетели камни и угрозы. Он бежал со всех ног, пытаясь скрыться от диких людей и варварских методов. Камни били в спину, попадали в голову и сбивали с ног. Он даже не подозревал, что может быть такой вид боли, но при этом так хотелось выжить! И, на удивление, тело откудо-то брало эти силы, и он вставал и бежал! Когда он рухнул в последний раз, как подкошенный, и приготовился к смерти, чье-то теплое и маленькое тельце упало на него, стараясь прикрыть собой. В ушах раздался пронзительный детский крик: "Вставай, миленький! Беги! Они же тебя убьют!" Чьи-то сильные руки оттащили ребенка, и снова посыпались камни и удары. Он скрутился калачиком и тихо заплакал, не в силах помочь себе. И вдруг все прекратилось. Толпа разошлась. Мимо улиц шел слепой человек. Он постукивал своей сучковатой тростью и просил тишины и "немного на хлеб".
- Можем предложить тебе кусок мяса освежеванного, - смеялся ехидный голос.
- Да мне бы просто хлеба, - мягко и душевно попросил слепой.
- Бери, что дают! – продолжали издеваться невидимые раззадоренные голоса.
- Ну, что ж? Пожалуй, возьму.
Слепой подошел к юноше, постучал по нему аккуратно палочкой и помог подняться.
- Ой, да мясо само идет! – пошутил слепой. – Спасибо вам, добрые люди. Пойдем, мясо, веди меня домой.
Слепой положил свою руку на плечо прокаженному, и они вместе ушли под хохот толпы.
Выйдя за пределы города и его окраин, слепой посерьезнел и спросил:
- За что тебя били?
Он, преодолевая боль, постарался повернуть голову в сторону слепого. С ресниц все еще капала кровь, в глазах расплывался пейзаж, но он увидел лицо спасителя: он был немногим старше его и очень красив, если бы не пугающие белые глазницы, но даже в них таилось тепло и доброта. Еще что-то?... – вдохновение! Казалось, он совсем не замечал негативного отношения мира к нему, он был сам по себе, сам себе друг, сам себе собеседник и аппонент.
- Я прокаженный.
Слепой приблизился к его лицу и втянул воздух.
- От тебя так не пахнет. Ты не болен.
- Они так не думали.
- А ты почему так думаешь?
- Потому что я дурак, – посетовал он.
- Не отчаивайся. Если ты это понял, скоро станешь умнеть, – слепой улыбнулся сам себе. – Можешь переночевать у меня.
Гера. Теплый дом.
Он проснулся у уже погасшего очага, согретый верблюжьим одеялом, перевязанный лоскутами разноцветной ткани. Все тело гудело от боли. Кажется, ему сломали одно ребро – дышалось трудно еще со вчера, но общая боль на весь организм не позволяла понять, где же источник боли. Теперь, когда побочная боль покинула воспаленное тело, можно сориентироваться, что нужно лечить. Вчера, когда они достигли лачуги слепого, уже было темно. Солнечные лучи сквозь прорезанные в стене круглые окна, почему-то освещали картины, которые стояли здесь почти небрежно, стопками, как у художников в мастерской. Они были нарисованы нелепым сочетанием красок и сюжета, но почему-то вызывали бурю эмоций. Невообразимые пейзажи и лица. Это было последнее, что он ожидал увидеть в доме слепого. Хотя… чем это нарисовано? Вроде, пальцами… Он рассмотрел картину поближе: стиль совершенно особенный, словно не рисовали, а… лепили(?). Сам хозяин спал в другом углу, обняв выточенную из дерева фигурку, рядом валялся нож. "Неужели слепой сам все это нарисовал?" – подумал он и подошел к одной из картин, которая завораживала больше других, и боль отступала. Он не мог понять, что на ней нарисовано: кромешный ад или рай? Эта картина одновременно пугала своей импульсивностью и притягивала тихим спокойствием. Экспрессивные мазки вливались в плавные линии, агрессивные цвета перемежались с пастельными. Глаза болели, но душа успокаивалась и что-то внутри невольно начало складывать гармонию сознания… кого?... чего? Этого зафиксированного момента или собственного восприятия? Он прислушался к себе и удивился: «Не больно… Обезболивающее? Так, все, стоп! Мне нельзя создавать гармонии сознания… - в очередной раз он остановил себя, наступив своей песне на горло. – И почему меня так тянет на составление гармоний сознания, если мне не дано?»
- Это самое потрясающее, что я когда-либо видел… - само сорвалось с губ.
- Кто здесь? – испугался слепой, и тут же сам опомнился, - А, это ты… Уже проснулся?
- Кто нарисовал эти картины?
- Это мои картины. Хочешь, я и тебя нарисую?
- Нарисуй, – ему очень захотелось увидеть, как он это делает.
- Сначала поедим. Кажется, у меня где-то завалялась сухая лепешка, – слепой начал шарить по полкам и достал еду. – О! Божья благодать сошла на мой дом: сухая лепешка превратилась в хлеб и рыбу!
- Они у тебя были, – он сам улыбнулся.
- А ты претворись, что поверил и жизнь станет веселее! – слепой радовался, как ребенок, даже не стараясь замечать гостя. Он явно не привык к гостям. Он продолжал жить сам с собой. – Я разогрею рыбу.
Он подошел к очагу, пошарил руками по полу и тяжело вздохнул.
- Нужно идти за дровами. Это так неприятно. Я опять споткнусь о какой-нибудь камень. Они словно специально каждый день выпадают новые, как дождь!… Так страшно падать… - кому он это сказал? Похоже сам себе, своему страху.
Слепой осторожно переступил через порог, словно вошел в холодную воду. Без своей трости он шел неуверенно медленно и шатко. Гость выбежал к нему и взял его под руку.
- Почему ты вышел без трости?
- Я боюсь ее перепутать с дровами и спалить. А я без нее уже не смогу ходить в город и мне нечего будет есть.
Они остановились перед деревянным навесом, покрывающим дрова. Он набрал полные руки дров, слепой положил в руку четыре полена.
- Держись за мое плечо, поедим паровозиком, как в детстве, – он почему-то сиял счастьем.
- Как поедим?
- Ой, забыл, ты не знаешь этого слова. Пойдем гуськом.
Слепой попытался мило отреагировать хотя бы на эту фразу, но и это понятие оказалось ему не знакомо. У него получилось только криво улыбнуться.
- Просто держись за плечо...
Так и понеслись дни за днями. Прежде чем нарисовать мой портрет, он ощупал мое лицо, так странно мягко, и опустил обе руки в горшок с краской. И обеими руками начал водить по холсту, иногда останавливаясь и аккуратно припечатывая кончиками пальцем некоторые детали. Пару раз вымазанной в краску рукой вернулся к моему лицу, чтобы прощупать еще раз. Нарисовал меня синей краской достаточно похожего. Когда я у него спросил, как он подбирает краски для своих картин, он просто ответил: "На вкус. Ты пахнешь странно, как этот особенный цвет – цвет неба". Если бы он нашу синтетическую краску пробовал на вкус, то давно бы уже отравился. Они с мамой жили тем, что пряли шерсть и перекрашивали нити и ткани. Мама научила его извлекать краски из разных растений, жуков, минералов (но он их называет просто камнями). Если растения и жуков он собирает сам, то камни ему привозят караваны, которые покупают у него ткани и некоторые картины.
- Когда я родился без глаз, муж моей мамы прогнал ее из города, подальше, чтобы другие не видели его позора. Так мы с ней здесь и жили, пока она не заболела. Мне было 12 лет, когда ее увели прокаженные… Я помню, как пахнет болезнь.
- Ты надеешься ее когда-нибудь найти?
- Найти? Ах, да, на небесах! Я ее там обязательно найду.
Вообще-то я имел в виду ее живую, но потом вспомнил, что только у нас проказа легко лечится, но не на Гере. И это мы принесли в этот благословенный мир эту заразу и многое другое. И я заткнулся.
Как-то сразу Иова стал мне близким и родным человеком. Я почувствовал свою ответственность за него. Я всегда и во всем стремился помочь ему, но он только смеялся над моими потугами – у него, у слепого от рождения, все получалось гораздо лучше. Словно ему и не нужны были глаза… пока он был в доме. Каждая вылазка из родимых стен начиналась с дрожи в руках – так сильно он боялся мира там за дверью. И каждый раз, когда он выходил без меня, он приходил с синяками и шрамами. Днями мы ткали, перекрашивали нитки, ловили жуков и собирали злаки, позже перетирали их в краску. Знаете, как Иова ловил жуков, совсем крошечных красных паучков? Он чем-то пахучим обмазывал свои руки и ноги, садился на землю и слушал, кто по нему ползет, и всегда безошибочно хватал только красных маленьких паучков. Вечером он говорил: "Я уже устал. Давай, пусть уже будет ночь", и садился у стены рисовать картины.
А однажды Иова постригся! Я упал прямо в пороге. Он слышал только звук моего падения, но не видел выражения лица. Иова гордо просиял, вытягиваясь в стройный кипарис, и спросил:
- Я так хорош, что ты не можешь удержаться на ногах? Мама всегда говорила, когда я не лохматый, в меня можно даже влюбиться, такой я становлюсь красивый.
Мне хотелось назвать эту красоту по-другому: "приходи ко мне в пещеру, будем мамонтов пугать". Но я не мог ему этого сказать, ведь он был слишком счастлив. Но и смотреть на этот оторванный клоками кошмар, который наверняка испугает и торговцев, мне не хотелось. Тогда я предложил ему довериться мне и стать еще красивее. Я не парикмахер, но практический опыт медбрата по бритью и стрижке больных в коме, набил мою руку. Мне удалось выровнять его ошметки от бывшей прически, хотя такой фасон здесь не носят. По привычке я взял локон для исследований биологии отдельного человека, и положил его в карман, как делал всегда ради развлечения.
- Хочешь, я нарисую для тебя? – вдруг однажды спросил Иова, словно вымаливая это разрешение.
- Ты уже нарисовал меня.
- Нет, не тебя, а для тебя. Специально, - почему-то мне показалось, что он готов заплакать.
- Нарисуй.
- А что?
- Что хочешь.
- Я хочу нарисовать твой дом. Расскажи о нем.
- Ты не сможешь его нарисовать. Ты никогда не видел снега и льда.
- А ты мне расскажи, и я нарисую, - мне вдруг показалось, Иова непременно хочет мне угадить, сделать что-то большее, чем всегда. Словно я завтра уйду, и он никогда меня больше не увидит, и опять останется один. А он этого совершенно не желает уже.
Мне тогда так захотелось прижать его к себе и успокоить, сказать, что я никуда не уйду, что мне просто не хочется никуда уходить. И ведь, действительно, не хотелось. От Иовы веяло такой блаженностью, что даже я, ученый, начинал верить в существование их Бога. У меня никогда не было брата или хотя бы такого хорошего друга, к которому тянется душа, а теперь он у меня есть. Родство душ – похоже, это про нас. И я рассказал о снеге, льдах, о нашем холодном мире. И он все нарисовал… малахитовой краской, и получилось лето вместо моей зимы. Краски из камней всегда ассоциируются у Иовы с холодом.
И когда я был абсолютно счастлив и уже давно не думал о параде планет и спасении жизней… космос снова призвал меня. Это я говорю сейчас, но тогда я проклял всех и вся.
Иова вел свою обычную охоту на красных паучков и вдруг вскрикнул. Потом улыбнулся и почесал лоб, так неуклюже и нелепо…
- Мои теплые паучки решили мне отомстить. Кажется, они меня укусили.
Когда я подбежал, красных паучков не было. Был только маленький черный паучок, быстро скрывшийся под камень. Ладонь Иовы уже начала краснеть и опухать, а улыбка все еще не покидала губ. Он стряхивал рукой и потирал больное место.
- Надо же, как укусил!
Я схватил его руку.
- Иова, не тряси рукой. А лучше замри.
Я сорвал с себя пояс и перевязал руку, зная, что это ему не поможет. Нужен антидот, но здесь у меня не было ничего.
- Можно я опущу руку в ведро с холодной водой, она у меня горит, – попросил Иова, стараясь пересилить боль. – Эти паучки действительно горячие, как огонь.
Ему оставалось пятнадцать минут до смерти, и я это знал. Так мало времени нам двоим… но я пошел за водой. Нет, помчался. Я не знал, говорить ему об этом или нет, а слезы лились неудержимо. Он, как ребенок, не понимал, что с ним происходит, и старался оставаться веселым, веря в то, что если перетерпеть, то все пройдет. Он ведь так часто разбивал колени! Я принес ведро с водой, а он сказал:
- Мне бы бочку. Паучки согрели все мое тело.
И я не выдержал, я зарыдал на взрыт.
- Ты упал? – кажется, у него уже началось путаться сознание.
- Нет… нет… - я мог просто обнять его и полевать холодной водой.
- Почему ты плачешь? – он начинал говорить с трудом, задыхаясь, перехватывая воздух.
- Я не хочу, чтобы ты… - я не мог произнести это слово вслух.
- Это пройдет. Так всегда бывает.
- Конечно, пройдет, – наверно, я на столько сильно в это не верил, что Иова мне тоже не поверил.
- Значит, я умру сейчас? Это смерть? Это был… черный паук?
- Да… - выдавил я из последних сил.
Иова вдруг дернулся от страха и схватился за меня руками, словно пытался удержаться за этот мир, прижался, как младенец к матери, чтобы спрятаться от страшного. Всхлипнул пару раз, а потом сказал:
- А моя мама меня найдет? Ведь я там вообще дороги не знаю.
- Конечно, найдет. Она тебя сразу там встретит.
- А я встречу тебя. Позже. Можно?
- Только попробуй не прийти. Я за тобой даже в ад спущусь, если не придешь встречать меня. Ты от меня не спрячешься, - а сам в сердцах проклял весь окаянный мир и рай с адом.
... На последнем вздохе он посмотрел мне прямо в глаза с изумлением внезапности, словно увидел меня… Может быть, и увидел. Я хочу в это верить. Мне так легче. Потом я думал: люди из разных планет попадают в один загробный мир или в разные? Если я погибну на его планете, в его доме, разве я не отправлюсь в его рай?
Всю ночь я просидел с ним в обнимку. Никогда не думал, что я на это способен. Я всю жизнь так боялся мертвецов, что даже не смог подойти к гробу своей бабушки. А мертвое теле Иовы не мог выпустить из своих рук, пока оно не стало совсем холодным. На рассвете я закопал его в землю, как принято здесь. В могилу я положил его трость, чтобы он смог ходить там сам. Я начал верить в их легенды. Я завернул его тело в самую красивую ткань с золотой нитью. Мы собирались продать ее за 6 золотых и на эти большие деньги купить две козы и корову. Три дня я долбил камень, высекая его имя. Потом водрузил его на могилу… Вот все и закончилось… Я стоял перед камнем и уже больше не мог плакать, в глазах была мутная поволока и радуги. Если бы я не был знаком с анатомией, то решил, что я слепну, но на самом деле я просто выплакал все глаза, слезные мешочки опустели. Потом я забрал картину, которую Иова нарисовал специально для меня и ушел из дому.
Только по дороге я понял, что же произошло. Если бы я тогда не захотел остаться с ним, Иова был бы жив. Его забрал космос, чтобы я не останавливался и продолжал спасать мир. И тогда я подумал: я не марионетка, теперь мне не нужен мир, который у меня все отнимает! Пусть он кончится! не расстроюсь… А вообще, я бы мог вернуться домой и помириться с друзьями и близкими. Только нужно ли им это? А мне? Мне уже нет. Кажется, я только что стал каменным.
Лумиен
Когда я вернулся к озеру, где на дне покоился мой катер, меня встретила засада. Как и следовало ожидать, меня засекли. Пришли арестовывать целой армией. Мне впаяли статью за угон государственного транспорта и контрабанду произведений искусств, когда нашли картину Иовы. Они все решили, что я ее украл или купил за меньшие деньги, чем ее реальная цена. А оценили они ее на три стада коров. Под конвоем я был доставлен на ближайшую юридическую базу Фаэтона – на Марс. Я даже был рад, когда следователь пригрозил мне пришить гибель экипажа и всех остальных пассажиров, которых еще не нашли, если я буду продолжать молчать. Все это мне грозило смертной казнью. Я ждал именно ее. Это то, что меня сейчас обрадует. И все к этому и шло, но…
Но вдруг у меня нашелся адвокат. Отличный адвокат. Меня объявили психически нестабильным, вспомнили мои прежние "заслуги" (мой первый побег с рабочего места), описали нападение на корабль, как сильнейший стресс, который мое воспаленное сознание не смогло пережить, и мое молчание выдали за амнезию. Я даже не хотел спрашивать, кто за этим всем стоит? А он встречал меня у ворот юридической базы. Лумиен посмотрел мне в глаза, оценил мой взгляд, и сказал:
- Ты повзрослел. Что-то случилось серьезное?
Я не ответил, а просто пошел прочь. Я чувствовал спиной, что он повернулся вслед за мной, но остался стоять. Я сам не знал, куда мне надо идти, у меня не было ничего. На Гере легко прожить, если у тебя нет ничего, там принято помогать бродячим людям, а в цивилизованном обществе, даже на Марсе, люди утрачивают эту способность. Пойду, еще куда-нибудь устроюсь на три месяца – больниц здесь хватает.
Меня грубо прервали, схватив за руку и резко развернув.
- Нет, ты мне ответишь, что ты делал на Гере!
- Любил другого мужчину! - я попытался сказать это как можно язвительнее (зачем я это сказал?)
Лумиен мне врезал такую оплеуху, что меня даже перекрутило, и я упал лицом в красный песок. Лумиен схватил меня за воротник и немного приподнял, крича в ухо:
- Твой корабль был ближе к Марсу, пусть даже Фаэтон. Но почему ты полетел на Геру, а не к своей семье?!
- Спроси у своего адвоката. Я невменяемый и в моей голове нет логики.
- Что происходит?!
- Отпусти меня! – я попытался вырваться, брыкаясь в его руке, как кролик, пойманный за уши.
- Зачем тебе, такому умному нужна стройка? И на Гере ты был возле пирамид, - Лумиен шептал у самого уха, как зловещую догадку. – Или ты мне все расскажешь и, клянусь, всем, что у меня есть, я тебе помогу, или я тебя просто убью!
- Отпусти меня! – последний раз попытался брыкнуться я, а потом затих, - Ну и убивай.
Лумиен опустил меня лицом в песок, а сам сел рядом.
- Почему ты мне не хочешь довериться? Как твой супруг, я просто обязан глотать твою пыль вместе с тобой.
- Я что-то не помню, чтобы давал тебе клятву верности, - меня аж передернуло от этой мысли, как только представил.
- Среди всех протоколов, что ты, не глядя, подписывал, попались и брачный договор, и брачное свидетельство. Теперь я полностью отвечаю за твою жизнь.
- Жить с тобой я не буду! – сама мысль об этом повергала меня в шок.
- Кто тебя просит? – вдруг равнодушно отозвался Лумиен. – Для этого я найду кого-нибудь еще. Мне единственное нужно, чтобы ты просто был. Я не хочу, чтобы ты страдал, я хочу тебе просто помочь, в чем угодно. Я бы даже не подсунул тебе эти брачные договоры, но тогда бы ты просто не имел юридического права на дорогого адвоката, ведь у тебя нет денег вообще. Твои родители отказались платить за сына сумасброда и вора, все свои деньги из кассы предприятия, ты уже забрал. Мне оставалось только одно, хотя, я точно знал, что тебя это обидит и разозлит. Я не смог придумать, как еще выйти из твоего безденежного положения.
- Вообще-то, я хотел умереть.
- Что такого случилось, что ты хотел умереть?
- Паук укусил моего… не знаю, как сказать? Хочу сказать друга, а кажется, что брата или сына. Кого-то очень родного… А у меня забрали его картину. Он нарисовал ее специально для меня. Он нарисовал мой мир.
- С зелеными холмами?
- Это его снег. Он слепой… Малахит холодный – значит это снег. Он так видит. Видел… - похоже, слезные железы восстановились, и глаза опять наполнились слезами.
Лумиен обнял меня за шею, как-то совсем по-другому, я даже не сопротивлялся. Он прильнул к моей голове своей, и мы оба тихо заплакали, каждый о своем.
В доме Лумиена ничего не изменилось с того раза. Я разместился в комнате для гостей, и Лумиен не заходит туда даже, чтобы пожелать мне спокойной ночи. В его комнате по ночам постоянно горел свет. Он с кем-то переговаривался по космо, перелистывал какие-то сводки, изучал банковские дела… но стоило мне скрипнуть половицей, он все прятал. Днем, уходя на работу, он запирал свою комнату.
К концу первой недели нашей совместной жизни, он вызвал меня к себе. Слишком официально, чтобы отказать. Как еще уведомление письменное не прислал?
Я стоял посреди комнаты, он сидел за столом и окидывал меня таким взглядом, словно отец, желающий отчитать своего сына-оболтуса по всей строгости. Я даже почувствовал неуверенность и страх.
- Дело вот в чем, - неторопливо начал он, все еще пережевывая в уме какую-то информацию, - Когда я тебя полетел искать на Фаэтон, после исчезновения корабля, твоя семья встретила меня не дружелюбно, стоило только назвать твое имя. Я узнал, что тебя отвергли из-за дерзкой идеи. Как они ее описали, не важно. Я хочу услышать это от тебя. Будь предельно искренним, я хочу тебе помочь. Но я не должен подставить все человечество.
- Это была неразумная идея.
- Я так не считаю. Дерзкая, да, согласен. Но поразмышлять над ней стоит. Мы все так дружно взялись за строительство пирамид, что толком просчитали только путь следования, а вот последствий плазмы… Сказали, ты вывел свою собственную формулу, по которой нам грозит исчезновение?
- Какая теперь разница?
- Будешь юлить, оторву уши, - как просто он это сказал, а колени задрожали.
Лумиен положил на стол листок и ручку.
- Напиши, я хочу это видеть.
- Ты не поймешь.
- А ты напиши так, чтобы я понял. – Лумиен положил еще один листок и цветные маркеры.
- Ладно, все очень просто. То, количество солнечной плазмы, которое способно разогреть Юпитер, и не повредить нам, не сделает его плотнее Солнца настолько, чтобы притянуть к себе Фаэтон. Нам этот разогрев Юпитера не даст ничего, поскольку, оставаясь на своей орбите, Юпитер временами будет от нас дальше Солнца. Если дать больше плазмы, то, есть вероятность, что она, набирая инерцию по ходу пирамид, взорвет Юпитер, конечно, не в сверхновую, но мы пострадаем. А если взять серединку между этими величинами, то мы рискуем оказаться разорванными двумя звездами в борьбе за право обладания. Единственный выход сохранить жизнь фаэтонян – это переселение на другие планеты. Если мы этого не сделаем, погибнут все планеты. Гера останется, ее защитит вода в верхних слоях атмосферы, но она будет затоплена полностью. Когда плазма достигнет Марса, ее инерция увеличится за счет пирамид на Гере. Она непременно выжжет часть атмосферы Марса и, боюсь, еще и материю за собой потянет. Марс станет намного легче и его уменьшившаяся гравитация просто не сможет удержать даже остатки своей атмосферы. А, опираясь на пирамиды Фаэтона, если не разнесет нас к чертовой матери, то просто раскачегарит наше ядро и у нас не только вечная мерзлота оттает, но и мы исжаримся.
Лумиен молчал, смотря на меня, как на ангела апокалипсиса. Вероятно, я такой и есть. Потом он помотал головой и, сузив глаза, спросил:
- Ну, хорошо. А есть ли шанс рассчитать такое количество, которое нам не повредит? Ведь должен же быть такой процент?
- Должен. И он есть. Но у нас не правильный подход к этой проблеме. Я еще не придумал, как его рассчитать, точнее, как воплотить расчеты в жизнь.
- То есть, ты рассчитал или не рассчитал?
- Рассчитал. Но пропускать этот пучок через планеты нельзя, это губительно. Все нужно сделать, когда от солнца до Юпитера будет абсолютно чистая зона. Юпитер разгорится и приобретет достаточную массу, чтобы перехватить нас, когда мы подойдем к нему и, причем, не за один год, а постепенно он будет притягивать нашу орбиту к себе. Но как доставить эту плазму ему без планет, я не знаю. Любой механизм, какой бы мы не поставили на пути плазмы, будет уничтожен, цепь будет нестабильна, и плазма просто пойдет разгуливать по космосу, как ее душе угодно. Планеты – единственные тела, которые могут устоять при этом ударе, но плазма выжжет их атмосферу. У нас просто нет выхода, кроме переселения. Это законы эволюции космоса. Когда-нибудь тоже самое случиться и с Марсом, и с Герой, и, может быть, даже Меркурий доживет до этого дня прежде, чем Солнце начнет рассыпаться и поглотит его. Нужно жить в гармонии с природой. Никто же не пытается заставить тропические растения зимовать на улице, пытаясь обогреть его под снегом всевозможными способами, его переносят в теплый дом. Теперь с нами нужно сделать то же самое.
- И ты собрался всех переселить на Геру?
- Не обязательно. На Марсе тоже хорошо. Но небезопасно, если проект все же будет запущен. Ты думаешь, сможешь повлиять на их настроение, как главный архитектор Марса? – я очень надеялся на эту перспективу.
- Как главный архитектор Марса, я могу только сказать, что пирамида не правильно повернута. Но ты прав, надо мне как-то протиснуться между их рядами и подсолить факты главным паникерам. Я знаю с десяток политиков, которые ни черта не смыслят в этом проекте, но отличные параноики и имеют вес. Если их хорошо напугать, может, все и уляжется. Но при одном условии. В том случаи мы останемся жить на Марсе. Я к нему прирос. Завтра мы полетим на Фаэтон.
- И я? Меня там знают. Ничего не выйдет. Это им должен сказать кто-то другой.
Лумиен задумался. Потом вошел в космо и с кем-то переговорил на языке гуронов. Иногда мне кажется, что Лумиен знает все наречия этой планеты. Они о чем-то договорились, и Лумиен обратился ко мне на гуронском языке. Потом ждал ответа. Я, естественно, нечего не ответил. Он задал вопрос еще раз и опять на гуронском. Я рассмеялся. Только теперь до него дошло, что я его не понимаю. Он рассмеялся вместе со мной, но как-то не по-дружески, словно радуясь моему хорошему настроению, а не смешной ситуации. Я так смеялся, поддерживая глупую забаву моей жены. Мне стало не по себе и внезапно передернуло. Я уже начал забывать, как он меня воспринимает. Очень неприятная ситуация. Я быстро развернулся и направился к двери.
- Постой, не уходи… так сразу, - он опять начал меня молить, ненавижу!
И я, почему-то, припустил, сорвавшись с места. Мне почему-то показалось, что он сейчас помчится за мной, и мне опять придется отбиваться. И я опять убежал из дома. Правда, уже не в аэропорт, а так, прыгнул на какой-то грузовик, и он меня увез в заброшенную деревушку.
Уже сидя под дождем на развалившейся скамейке, я задумался: и какого черта я сбежал? Кому от этого хорошо стало? Интересно, меня ищут? И куда мне теперь идти?
Мама Гера
"Сегодня день рождение моего сына, а у меня так болит сердце, словно это день его смерти, и я отмечаю очередную ее годовщину. Я уже приняла 4 таблетки, а оно не перестает. Почему? Я ведь точно знаю, что он с этим противный Лумиеном где-то в свадебном путешествии. Никогда не думала, что с моим мальчиком это случится… Хотя… он очень красив, это Лумиен. И младше меня всего лишь на два года. Встретила бы я его раньше, чем мой сын, я бы научила его любить женщин… Позвоню. Прямо сейчас. Пусть думают, что хотят. Я его родила, я несу ответственность за его грехи. Вот, за одно и проконтролирую, что он там еще нагрешил?".
Космо отозвался не сразу. И чем дольше звучал сигнал вызов, тем больнее резало в груди. Наконец ответили. Он был сонный и, кажется, пьяный, но все равно красивый. Гера любила красивых людей именно за то, что в каком бы плохом физическом состоянии они не были, всегда приятно смотреть в их красивые глаза.
Она нервно произнесла, пытаясь излить, как можно больше желчи:
- Я хочу поговорить с моим сыном.
- А ты кто? – Лумиен точно плохо соображал, все еще пытаясь стереть сон с глаз.
- Я его мать!
- Я это понял. Но кто твой сын? На мою маму ты не тянешь, да и детей у меня нет… вроде бы… или есть? Я тебя знаю? – Лумиен увидел что-то знакомое в этих нервно сжатых губах, готовых плюнуть ему в лицо. – И выражение лица знакомое. Но… ты точно не моя бывшая жена, даже если сделала семь модифицирующих операций. Или моя? Черт разберет сейчас этих генетиков. Понапридумывают всяких эффектов…
- Я мама твоего супруга. – Геру с детства научили сдержанности.
Глаза Лумиена наполнились осознанностью. Он перестал нести чушь и упал лицом в ладони. Пробыв там минуту, он вынырнул с увлажнившимися от слез глазами.
- Гера, скажи честно, зачем ты его родила? – он заметил дату вверху монитора, - Сегодня.
- Что за чушь вы спрашиваете? Все женщины рожают.
- Но почему именно таково?! Почему он не урод? Почему он так гениален? Почему он так красив?
- Это дело вкуса. Мой мальчик ни в школе, ни в институте не считался красавцем, девочки не атаковали наш телефон. Он всего лишь обаятелен. Это не физическое качество.
- А! Вот оно! Признайся, вы его облучили какой-то особенной гармонией сознания?
- Ничего подобного! Мы с мужем достаточно целостны, чтобы прибегать к подобным исправлениям! О какой гадости вы говорите?!
- Что, выскочки-генетики, сами бояться своей гармонии сознания? Побоялись, что получится такой монстр, которого однажды создал твой сынуля, и вы получили строгое предписание?! – Лумиен сам не понимал, за что ненавидит генетиков, но хотел уколоть побольнее.
- Это был не монстр, а…! - Гера поспешно осеклась. – Не монстр.
Лумиену стало очень интересно, и он должен выяснить этот момент, во что бы то не стало:
- Я никому не скажу, - он потянулся и включил защиту канала, Гера это ясно понимала. – Ну, же? Что там такое произошло? Предписание – дело серьезное. Гера… я должен знать о нем все.
Гера помедлила, покусала губы, в уголках глаз проблестели капельки слезинки, глубоко вздохнула:
- Это было задание на воображение, поэтому не было матриц… все дети, ну, что сказать? - класс гениев! – эксперименты, наблюдения, тесты… Знал бы ты сколько у нас предписаний…! Но ни потому, что он глуп или бездарь…
Лумиен выпрыгивал из штанов от нетерпения:
- Ну, же! Что он создал?
- Это… это… этого не должно было существовать в природе. Оно было уничтожено немедленно. – Гера собралась с духом и быстро выпалила, - Это было Высшее Совершенство. По-другому его невозможно было определить или как-то еще классифицировать. Человек создал Бога! Маленький ребенок создал гармонию совершенства! Конечно, на него наложили запрет! Проще наложить запрет на мальчика, чем получить живое воплощение Бога! Они уничтожили его гармонию, чтобы среди нас случайно не появилась сущность Высшего Совершенства. Ему запретили заниматься гармониями сознания, чтобы он ненароком не создал армию совершенных людей высшего порядка.
Лумиен даже прижался к коленям от испуга:
- Так не бывает. Человек не может создать Бога.
- Человек может создать любую гармонию. А Вселенная – всего лишь колебания волн звука, цвета… Но вот чтобы выстроить гармонию Высшего… как же ему это… примерещилось? Как он это смог… увидеть? Услышать? Уловить? Чем? … Кто же он, мой сын? Мой ли?
- Ты на него похожа! Я это заметил еще в прошлый раз. – Лумиен очень захотел ее утешить, но получилось, как-то нелепо.
- Это он на меня похож, - поправила Гера.
- Как знаешь. А еще я хотел спросить, почему тебя назвали Герой?
- Мои родители провели отпуск на Гере, а потом родилась я. Еще вопросы из твоей пьяной головы посыпятся?
- Нет. – Лумиен тряхнул головой, делая последнюю попытку вернуть себя в мир.
- Тогда я хочу видеть моего сына, - решительно заявила она.
- А у вас не осталось его фотографии?
- Я пришла с миром, - хотя без того иллюзорный мир в их отношениях держался на последнем волоске ее терпения. – Разбуди его.
- А его нет. Он убежал. Снова.
- Его ищут?!
- Нет. Но потом найдут, как только опять во что-нибудь вляпается.
- Вы…!!! – и сердце опять закололо со страшной силой. – Ты – взрослый человек! Ты просто обязан за ним присматривать! А ты просто напиваешься и ждешь, пока с ним что-нибудь случится, и его тебе приведут?!!
- Я уважаю его. Он не желает, чтобы я за ним присматривал, - Лумиен был сдержан, и обижен. – А то, что он попадает в различные неприятности, то это к вам. Вы его плохо воспитали, безответственно. Я не знаю, где он.
Гера больше не могла ничего говорить, она просто разрыдалась. Лумиен сначала испуганно смотрел на материнские слезы, а потом пустил собственные.
- Но если хочешь, я его найду. Но только ты потом ему обязательно скажешь, что я его нашел для тебя, ты меня попросила.
- Ищи, - выдавила Гера невнятно сквозь слезы, и экран погас.
Все бросив, не обращая внимания на угрозы мужа о разводе, сердце матери ринулось на Марс. Она была так взволнованна предчувствием, что даже не могла спать, а если и отключалась на минутку, то просыпалась в холодном поту от кошмаров. За время полета она выпила много кофе и много транквилизаторов. Наконец она достигла двери дома Лумиена. Гера ворвалась без стука.
- Ты его нашел?! – кричала она, носясь по пустым комнатам, в поисках Лумиена.
Шум воды натолкнул ее на здравую мысль: ее просто не слышат под струями душа. Но Гера была настроена решительно. Она не постеснялась войти в душ к чужому мужчине и перекрыть кран.
- Где мой сын? - произнесла она, делая акценты на каждое слово.
Лумиен, очистил глаза от пены и попытался прикрыть руками интимные зоны.
- Я уже все это видела. Где мой сын? Что ты о нем узнал?
- Ничего, - Лумиен стоял под ее суровым взглядом, как двоечник перед педагогом, робко скрестив руки на святой области и, прикрыв один глаз, в который заплыла щипучая пена.
- И ты спокойно моешься?! Кто давал клятву заботиться о нем: я или ты? Я на тебя в суд подам.
- А я на тебя, за домогательство, если ты сейчас же не уберешься из моего душа.
Гера не думала уходить. Она швырнула ему полотенце.
- Прикройся, если стесняешься.
- Да он в тебя такой упрямый, - Лумиен ухмыльнулся и обернулся в полотенце.
А Гера подумала: "Он может заставить забыть меня даже о сыне".
Лумиен никогда не отличался спешкой и необдуманностью действий. Даже суровые решения он принимал только на холодную голову, выжидая пока эмоции улягутся. Вот и сейчас не спешил. Прополоскав глаза, он медленно и гордо вышел из душа и отправился на кухню под крики, упреки и настойчивые требования Геры, которая в противовес ему носилась кругами по комнатам, не находя себе места. Лумиен подогрел чай и мирно уселся за стол. Гера от словесного бессилия принялась в отчаянии колотить по могучим плечам Лумиена своими хрупкими кулочками, пытаясь пробудить в нем чувство ответственности. Лумиен вздрогнул только, когда от колебаний плеснул на себя горячий чай. Он поставил кружку и, скрутив Гере руки одним махом, усадил ее на свои колени. Ее ухо было совсем рядом с его губами.
- Криками и суматохой дела не делаются, - сдержано ответил Лумиен. – Лучше иди выспись с дороги, может, лучше соображать начнешь.
- Я не могу спать, мне снятся кошмары о моем сыне!
Может быть, Гера и уснула бы сейчас, она чувствовала невероятную усталость, но, случайно оказавшись в объятьях Лумиена, затрепетала всем телом. Пойти спать, значило лишиться случайно предоставленной возможности… Оковы рук начали разжиматься, и Гера начала кричать и хлестать Лумиена снова, чтобы только он скрутил ее опять и прижал к себе. Она добилась своего. Только на этот раз они оказались лицом к лицу. Гера пыхтела в своем возмущении, вызывающе глядя в глаза. Он смотрел в ее глаза, и его суровый взгляд начал меняться на что-то откровенно бесстыжее. Гера почувствовала, как его рука отпустила ее запястье и поднялась вверх по позвоночнику к затылку. Там удобно расположилась и притянула голову Геры к его губам. Сердце перегоняло кровь с такой скоростью, что приток крови помутил ее сознание. Все что происходило дальше, она помнила, как в бреду. Но это был самый огненный и самый сладострастный бред.
Проснувшись в пустой комнате, Гера боялась только одного: что если он сейчас ее выгонет? если этого больше никогда не повториться? "Неужели я смогла забыть о своем сыне? – спрашивала себя Гера, бродя в одиночестве по пустому дому. – Я его предала? Предала, как мать, или как соперница? Что со мной происходит? Я схожу сума? Так это и случается? Это ничего не значит, я просто устала, у меня был стресс… Ах! Какая гадость! Я вру сама себе! Я хотела этого! Кажется, с той самой минуты, когда увидела его первый раз, когда не знала кто он. Какой позор. Ну, куда же он делся? Почему так долго не возвращается? Если он надеется, что я уйду в гостиницу, то зря!.."
- Вернись, пожалуйста, - прошептали губы.
В дверь позвонили. Гера сорвалась с места.
- Зачем ты звонишь? Это ведь твой дом, - сказала Гера на бегу, в мечтах надеясь, что Лумиен пришел с подарком для нее.
Дверь открылась, на пороге стояла женщина в форме.
"Меня арестуют, - быстро подумала Гера, - он все-таки подал на меня в суд".
- Мне нужен Лумиен Зевесус, - произнесла страж порядка.
- А его сейчас нет. Он на работе.
- На рабочем месте его нет.
- Как нет? А где же он? Что вы от него хотите?
- Мы нашли его супруга.
- Мой сынок? – Гера заплакала от стыда и вины перед ним. – Где он? Почему вы его не привели домой?
- Вы его мать?
- Да. Я ищу его. Я специально прилетела с Фаэтона. Я хочу его видеть.
Страж порядка протянула ей ордер.
- Я прислана обыскать этот дом на наличие наркотиков.
- Что? – Гера изумилась. – Вы же только что сказали, что пришли из-за моего сына?
- Это формальности, госпожа. Мы знаем, что ваш сын производил наркотики из-под палки, но закон есть закон.
- Наркотики? Из-под палки? Что вы такое говорите?! – перепуганная Гера схватилась за голову. – Где мой сын?!
- Его отправили в шестую больницу…
Она не успела договорить, а Гера уже мчалась к дороге, спотыкаясь на ровном асфальте.
- Эй, подождите! – пыталась кричать ей в след страж порядка, - Я не могу производить обыск без свидетелей.
- Плевать, - выдавила Гера сквозь слезы, вылавливая попутку.
Материнское сердце никогда не болит без причины – в этом Гера убедилась на собственном опыте. Ноги сами подкосились, как только она вошла в палату и увидела своего сына. Она просто съехала на пол, держась за дверную ручку. То, что лежало на кровати и значилось именем ее сына, была статуя… Белая гипсовая статуя. Без движения, без вздохов, без реакций. Из-под гипса выглядывал только один глаз и щель для губ.
- Что они с тобой сделали? – Геру покинул даже шепот, она просто шевелила губами и прятала их за своими ладонями.
Откуда-то набежали врачи и унесли ее из палаты, куда, она уже не помнила.
Гера проснулась в постели Лумиена от монотонного постукивания его пальцев по клавиатуре. Она скинула с себя остатки сна и прошептала:
- Зачем ты позволил мне уснуть? Мне опять приснился кошмар. Как будто ты ушел, и пришла стражница. Она сказала, что мой сын делал наркотики, и его арестовали, положили в больницу. А когда я увидела его в больнице… это было ужасно…
Лумиен молча смотрел на нее о чем-то думая, что-то взвешивая. Он ничего не сказал, а опять ушел в космо.
Гера поднялась, и решила выпить чаю. Нет! Она просто не могла находиться в одной комнате с Лумиеном. Нет, не она, а только другая ее часть. "Почему он молчит? Почему ничего не сказал? Хоть бы сказал: прости, я был не с тобой, я был с ним, я увидел в тебе его глаза и все закружилось. Почему он молчит? Как мне сейчас себя вести с ним?" А чай тонкой струйкой наливался в чашку и переваливался на стол из всех ее краев.
"Если она верит, что это лишь кошмар, пусть так и будет, - думал Лумиен, барабаня по клавиатуре. - Его еще не нашли. Его ищут. А если ей кто-нибудь другой расскажет? Отправить ее домой? Она не полетит. Придумать для нее марсианский вирус и держать дома в карантине? Так и сделаю".
Три коротких марсианских месяца Гера покорно лечилась от марсианского вируса, который проявлял себя в виде сыпи и вечной сонливости. Лумиен никого к ней не подпускал, кроме марсианской знахарке, которая окуривала ее какими-то травами и омывала маслами. После этих сеансов становилось легче, она чувствовала прилив сил, но, к сожалению, Гера не знала языка Нефтяного Облака, а она не понимала Геру. Поиски не приносили никаких результатов, а с каждой фотографии в доме на нее смотрели дорогие глазки. Лумиен все чаще отсутствовал. Гера жила одна с телевизором. Почти ежедневно по космо приходили угрозы мужа о разводе, но так до него и не дошло. Это даже опечалило Геру. Возвращаться к нему она уже не хотела, особенно когда на Лумиена находило затмение, и он врывался в ее комнату.
Однажды, в разгар трудового дня, вдруг дверь открылась, и в ее комнату вошел Лумиен. Он бесцельно прохаживался по комнате, рассматривая давно знакомые ему безделушки и задавая пространственные вопросы, типа "о погоде".
- Ты что-то мне хочешь сказать, Лумиен Зевесус? – кажется, в тайне даже от себя она надеялась на признание в любви.
- Да, кажется, хочу.
Гера просияла и бодро села в кровати, поджав колени и спрятав пол лица за руками. На Лумиена смотрели глаза юной пигалицы в ожидании открытия тайны, о которой она уже догадалась. И он, решительно выдохнув, сказал:
- Я привел твоего сына. Он пока не может ходить, но ему уже вырезали все шипы, осталось дождаться, когда все это заживет. Все, сказал.
Лумиен ждал скандал, обвинений, чего угодно, но только не молчаливого испуга. Гера молчала, то хватаясь за голову, то прикрывая ладонями губы. Хотел бы он знать, что ворочалось в ее голове? Гера встала с постели и начала нарезать круги по комнате, все ускоря-сь и ускоряясь. Он перехватил ее на очередном заходе:
- Ну, скажи хоть что-нибудь! – взмолился он.
Гера замотала головой и замахала руками, в желании что-то скинуть с себя:
- Нет! Не подходи ко мне! Не прикасайся больше никогда! Ты зачем…? Почему…? Ведь я… Как ты посмел?
- Ну, вот, - тяжко вздохнул Лумиен, - началось. Приступ совести.
- Я не могу к нему… Как я буду смотреть ему в глаза? Это же…
- Ты думаешь, он о чем-то знает? – Лумиену даже было смешно. – Если тебя это успокоит, мы с ним никогда не были вместе, ни разу. Даже, когда я однажды его напоил специально для этой цели, то не смог сотворить с ним этого, без его согласия. Он тогда совсем плохо соображал, но отталкивал мои руки из последних пьяных сих, когда я пытался его обнять. Я подумал, если он будет верить, что между нами что-то было, он смириться. Но этого не произошло.
- И ты спал со мной, чтобы быть с ним? Признай это сейчас! Ты видел, как мы похожи, и всякий раз представлял его вместо меня!
Лумиен запрокину голову, обращаясь к небесам, призывая немного здравого смысла для этой женщины, и прижал ее, растерянную, дезориентированную, дрожащую к себе.
- Не дай Бог этой мысли задержаться в твоей голове. Как ты только могла придумать такое? Вы совсем не похожи, только, если самую чуточку. Я всегда приходил к тебе и любил тебя.
- Постой, - Гера вдруг вспомнила его слова. – Ты сказал "шипы"? Ему вырезали шипы. Какие шипы? Я ничего не понимаю. Он что, упал на кактус? – Гера прослезилась от тщетности что-либо понять самой.
- Гера, выслушай меня спокойно, без истерик, ведь теперь все хорошо. - Лумиен серьезно посмотрел на нее, - Тогда… это был не сон. Он действительно был в плену у наркомафии. Чтобы нужные люди не убежали, мафия вшивает им в ступни металлические шипы. Люди не могут наступать, они только ползают. Так и на охрану тратиться не надо, и если вздумают убежать, легко догоняются.
- Он был весь замотан в гипс. Они его так сильно избили?
- Нет. Он так сам решил.
- Что решил? Я плохо соображаю, не говори загадками, - в очередной раз взмолились Гера.
- Он дополз до лифта, поднялся на крышу и спрыгнул вниз.
Гера невольно вскрикнула и схватилась за голову.
- Но к счастью, на мафию работал искусный доктор. Он собрал его по костям. Врачам в больнице даже не пришлось ничего переделывать. Они просто дождались, когда кости срастутся, и вырезали шипы.
- Где он сейчас?
- В своей комнате, спит.
Подарки из прошлого.
Я все никак не мог понять, почему мама до сих пор не уезжает? Я уже совершенно здоров, заботится обо мне не нужно. И вот однажды я случайно увидел ответ. Я вошел в комнату Лумиена без стука ясным днем – он обычно в это время на работе, – а они там оба голые в кровати. Оба испугались, вытаращились на меня, а я, естественно, на них. Минута шока и молчания. Я вышел из ступора первым:
- Даже не знаю, как на это реагировать? Кого из вас и к кому я должен ревновать? Моего супруга за то, что он изменяет мне с моей мамой, или маю маму, за то, что она изменяет моему отцу с моим супругом? – они оба растеряно молчали, - Надо подумать.
Я вышел из комнаты, закрыв дверь. Еще секунд пять я сдерживался, добегая до своей комнаты, а потом за закрытой дверью разразился здоровым гоготом. Я даже не думал, что умею так смеяться.
К обеду они выползли из постели и, переминаясь с ноги на ногу, стояли передо мной на кухне, пытались поговорить со мной, как взрослые люди, краснея и заикаясь, как малые нашкодившие дети. В роли папочки Лумиен мне даже стал больше нравиться. Мне было смешно выслушивать их оправдания, но я нарочно тянул до последнего, это было так забавно. Я впервые увидел, как моя мама покрывается стыдливым румянцем, впервые слышал, как Лумиен путает слова. И когда они совсем отчаялись добиться моего сочувственного понимания, я просто их обнял, и заставил рассмеяться вместе со мной.
Такое положение дел меня устраивало как нельзя лучше. Меня любили, и эта любовь меня ни к чему не обязывала. Даже деньги я начал брать с чистой совестью, ведь я их беру у своих родителей, хотя, отец не давал маме развода, и поэтому Лумиен не спешил оформить наш развод, все-таки они уже все для себя решили и жили в свое удовольствие, и оставили меня в покое в мое удовольствие. Когда я только заикнулся о поиске работы, то сразу же получил отцовский властный подзатыльник от Лумиена с напутственной фразой: "У тебя еще аспирантура впереди, лоботряс".
- Все равно не успею. В аспирантуре 6 лет, а конец света через 2.
Я просто хотел отшутится, но все напряженно замерли. Мама сразу же спросила Лумиена:
- Почему твой друг гурон так медленно все проталкивает?
Тут мне стало интересно, меня еще не посещали в делишки на этой почве.
- Потому что еще есть время. Проект "Конкурс оригинальных идей Марса" уже запущен, через полтора месяца будут объявлены результаты. Его дерзкая идея, зажечь для жителей солнечной системы еще одно солнце, получит широкую огласку в прессе, деньги я уже отложил, ну, а там дальше замутим, как надо. Все выгорит, не торопись.
- То есть, ты хочешь сказать, - оживился я, - что какой-то ученый с Марса выдаст мои расчеты за свои, но в контексте не обогреть Фаэтон, а просто зажечь Юпитер, ради самой сумасшедшей идеи?
- Именно. При этом он обязательно подчеркнет, что подобный эксперимент можно проводить только в условиях полной чистой дороги от Солнца до Юпитера, и обязательно расскажет о страшных последствиях, грозящих планете, ставшей на пути плазмы.
- И о том, - добавила мама, - что не нужно превышать определенный уровень концентрации, чтобы случайно Фаэтон не поменял орбиту.
- Отлично! – обрадовался я. – Это всколыхнет фаэтонян. Если об этом заговорил человек, который ни сном, ни духом не знает о планах Фаэтона, они к нему прислушаются.
- И откритикуют по всем статьям, - добавила мама, зная наших.
- Но зерно будет вброшено, и тогда появлюсь я, и всех, кого надо напугаю, - заключил Лумиен.
- Думаете, сработает? – усомнился я.
- Думаю, что нет, - мама точно знала, о чем говорила, она прекрасно была знакома с нашей системой.
- У нас есть запасные ходы, разве я не прав? – Лумиен посмотрел на меня.
- Летим на Геру? – уточнил я.
Доктор Морфий.
Он сидел понурый, нависая над кушеткой. На ней лежал юноша, истерзанный наркотиками сине-буро-зеленого цвета. Аппарат сбивчиво пикал, он лениво и устало поглядывал на его показания. Так же лениво и не торопясь, он вводил в капельницу нужные препараты. Потом снова садился, облокотившись на кушетку, подперев подбородок. Так длилось уже восемь часов…
"Каждый раз, когда я вижу этого парня, задаю себе вопрос: сколько у него жизней? Первый раз, когда его полуживого подобрали в лесу, он быстро оклемался, стоило ему хорошо выспаться и подкачаться витаминами. Второй раз, когда он сам пытался вырезать шипы мной лично ювелирно вставленные, изорвав себе сухожилья и сосуды, да еще додумался производить эту операцию в лаборатории, где выращивают вирусы и плохо хранятся, естественно занес половину их себе, естественно, случайно и по недоумию. Его сумели откачать только на третьи сутки, причем к обеду я его уже собирался на запчасти разбирать, пока еще было чего с него взять. Но в третий раз, когда он так удачно спрыгнул с крыши, что живого места на нем уже не было, я так и не смог понять, где в этом месиве поместилась душа, почему она не покинула тело сразу? Наверное, зацепилась за осколки костей. Я собирал его уже чисто для гроба, чтоб хотя бы не в пакете хоронить, ведь он столько прибыли принес ребятам, они меня попросили, чтобы все было чин-чинарем. Даже никто не пытался за него молиться, а он опять выжил. Чему там было выживать? И вот теперь, я уже завязал с криминальным прошлым, у меня лицензия есть, а покоя не будет, видимо, никогда. И где только Вулки нашел его? Это же надо додуматься столько наркотиков разом шахнуть? Ладно, пацан неопытный, поверю, передозировка, но этот же сам все может высчитать до сотой миллиграмма. Ну что ему еще не хватает?"
Пациент открыл глаза.
- Тьфу, на тебя! – рявкнул доктор. – Совесть у тебя есть или вместо души отправилась в рай?!
- Морфий? – удивился он.
- Архангел Казавий, - огрызнулся врач.
Страх поселился в глазах пациента. Он быстро вскочил и прощупал ступни. Потом протряс несколько раз головой и вдохнул.
- Я уж, было, испугался, что мой дом мне приснился, и я все еще делаю наркотики.
- Делаешь, - ухмыльнулся доктор. – Только более странным способом. Ты в себя их столько вкачал, что теперь можешь их прямо из мочевого пузыря выдавать.
- Почему я все еще живой? – удивился он.
- Потому что Вулки дома не сидится с его хромой ногой, он по подворотням шастает, вот и тебя подобрал. Притащил ко мне по привычке, а я уж, сам знаешь, редко кого в рай отпускаю вперед себя.
- Я столько принял… Ты не мог меня спасти.
- Значит, это сделал не я, а тот, кто тебя всегда спасал, - доктор встал и пошел к столу с давно остывшим кофе. – Удача, когда-нибудь кончиться и ты умрешь.
- Когда же она кончится?! – он застонал от горечи и бессилия.
- Как только исполнишь свой долг перед родиной.
- Нет у меня никакого долга! - он дерзко отмахнулся.
- А мы вот с Вулки думаем, что есть, - Морфий прикусил засохший бутерброд. – Он уже и подходящий астероид для тебя приметил. И у меня уже есть контракт на выкуп оного объекта, – он посмотрел на взъерошенного невзгодами юного человека. – Ну что опять случилось? Ты свободен, у тебя и мамка, и папка новоявленный появился. Ну, что ты делаешь со своей жизнью?
- Ничего, - он молча, отвернувшись, колупал пальцем стену. – Они меня предали. Они обещали помощь мне, а сами только навредили. Потом просто развели руками: "Кто ж знал, что люди такие дебилы?"
- Ладно, колись. Кому еще ты можешь довериться, как не мне? Я и психиатром могу поработать, - доктор Морфий деловито положил ногу на ногу. – Итак?
Он молчал, судорожно подергивая плечами, но всхлипов не было слышно. В комнату вошел хромой человек, очень большой, очень сильный и вечно угрюмый. Вулки – как его ласково величал Морфий, был очень замкнутым, друзей заводил крайне редко, но души у него хватило бы на целый взвод. Он заботился обо всех, с кем соприкасался, ничего не требуя взамен. Ему просто нравилось делать людям добро. Увидев своего спасенного в здравии, но хнычущего, он повеселел. Достал из пакета, который приволок с собой, шоколад и, с медвежьей лаской, на радостях обнял воскресшего.
- Э! Вулки! Его кости только срослись! – прикрикнул доктор.
- Эх, малыш! – Вулки немного ослабил хватку. – Я тебе шоколад принес. Он горе убивает лучше всяких лекарств. Скажи, док?
- Нет. Лучшее лекарство – морфий. Накачаешься – и спать. Проснешься, как огурчик... зеленый и в пупырышку.
- Не кается, - усмехнулся Вулки, указывая на доктора. – Ну, а ты-то чего, малыш? Твое счастье, что я тебя вовремя нашел.
- Это мое несчастье… - он с рыданиями зарылся в широкую медвежью грудь Вулки.
- Эх, малыш… - только и сказал Вулки, прихлопывая его по спине. – Пора мне уже брать с тебя арендную плату. Вечно ты у меня на груди ревешь, другого места тебе нет, - малыш не успокаивался. – А шоколад-то кушай.
Вулки почти насильно запихал в него полплитки шоколада, малыш съел его, давясь.
Когда слезы высохли, а на шоколад он уже не мог смотреть, рассказал все, что с ним произошло.
- … вернулся Лумиен и заявил, что его перекидывают на новый объект – теперь он будет строить пирамиду на спутнике Марса. На Фобосе.
- Я тебя не понимаю, - всплеснул руками Вулки, - Это же здорово! Теперь плазма пойдет по спутнику, а не через Марс. Луч уйдет от Марса.
- Да ты представляешь, как близко Фобос находится от Марса? – вскипел он. – Ты представляешь, что такое Фобос для луча? Он его разнесет на составляющие и пойдет гулять дальше по космосу, как ему вздумается, после взрыва спутника, на взрывной волне покатится, как на серфинге. Даже если он обогнет Марс, то само уничтожение Фобоса грозит Марсу гибелью. Он удерживает Марс на приблизительно постоянной оси. Если у Марса не будет Фобоса, его ось расшатается, полюса будут меняться каждые пять минут, смена климата, вечные бури, на Марсе от таких перепадов жизнь вымрет сама собой. Так они сгадят еще одну планету.
- А на Селене они тоже построят пирамиды? – спросил Морфий.
- Я не знаю, я убежал. Я не мог больше его видеть. Он говорил, что это я маленький глупый мальчик, а жизнь – это политика, в которой я ни черта не смыслю, что нужно ловить течение. Иначе не добьешься в жизни ничего. Вот я ничего и не добился… Ведь он бы мог отказаться, мог бы сказать, что грунт неподходящий, или еще чего-нибудь придумать, он же знает все уловки. Но он этого не сделал! И моя мама его поддержала. Она даже кричала мне в лицо, что я слишком зациклился на одном, что я неуч, возомнивший себя гением. Это так обидно.
Вулки положил ему на плечи свою медвежью лапу, малость вдавив его в стул и изрек, докладывая ему в тарелку дополнительную порцию картошки:
- Не переживай. Мы все равно сделаем так, как ты хотел. Мы отразим луч от поверхности планет и развернем его обратно на Солнце.
- Это просто дерзкая мечта. У нас нет таких зеркал, - он тяжело вздохнул и принялся мужественно доедать пюре, зная, что Вулки все равно его в него впихнет. "Будет опять откармливать, пока я не сдохну. Как ему объяснить, что я не вырасту до его размеров?"
- Ну, предположим, материал для строительства дерзкой мечты у нас уже есть, - доктор Морфий тянулся за 6 кружкой крепчайшего кофе. – Осталось выплавить из этого прекрасного железного астероида парочку-другую зеркал.
- Угу, - отозвался Вулки. – Подходящий заводик я уже нашел. Я сам все склепаю. Вы же знаете, профессионала в этом деле лучше меня в природе не существует.
- Да уже, - рассмеялся Морфий, - шип в ноге – это знак качества! Только не нужно было вытаскивать его из ноги без моей помощи. Теперь только клонирование избавит тебя от хромоты.
- Но малыш же вырезал! – оправдал свое глупое поведение Вулки.
- Малыш изучал анатомию. Он знал, что можно трогать, а к чему нельзя даже прикасаться, - отозвался Морфий. – Только вот зачем в лабораториие с вирусами это делал, не пойму, вроде, неглупый.
- Туда охранники боялись соваться, - теперь уже свое тупое поведение оправдывал малыш, передергиваясь от воспоминаний. – А почему у тебя никогда не было шипов?
- Я доброволец, - усмехнулся Морфий. – Когда я однажды увидел, что творит их бывших мясник, то решил остаться, чтобы спасать таких, как вы.
- Но ты же и бандитов спасал, - напомнил он.
- Перед богом и врачом все равны. Это мой девиз.
- Ты очень хороший, Морфий, - сказал малыш, потом перевел взгляд на "ручного медведя", - а ты особенно, Вулки.
Вулки стиснул губы и сморщил лицо.
- Я сейчас заплачу, - и выкатились слезы из глаз великана, но они никого не огорчили, всем просто стало весело.
Он снова вернулся на Геру. Кажется, он начинает прирастать к ней, как к родине. Он сидел на опасном выступе, с которого хорошо просматривался и город, в котором жил добрый человек с маленькой дочкой, и дом Иовы, спрятанный от города холмами. Кажется, он хотел прийти туда, но ноги сами убежали в горы. Сидя на скале, он вдруг подумал: "Как странно: ты стоишь на горе, и весь мир у твоих ног, и ты – король мира, но стоит сделать шаг, и ты уже жертва, отчаянно цепляющаяся за выступ. И вся жизнь в таком раскладе. Сначала, тебе кажется, что ты король, пусть и не мира, но своей собственной судьбы, а потом ты делаешь шаг и падаешь. Ты вечно падаешь, тебя кто-то поднимает, и ты падаешь вновь. Сколько так можно падать? Сколько раз я с новой точки начинал спасать мир, но разбивался сам? Если бы я разбился в конец, я бы точно знал, что это не моя миссия, но я не умираю… умирают другие".
- О чем задумался, малыш? – голос доктора жестоко вырвал его из странного покоя, граничащего с медитацией. – Ты не мог забраться выше?
- Почему эту миссию возложили на меня, если я сам ничего не могу сделать?
- Я думаю, у тебя просто дар притягивать к себе людей. А они сделают все остальное. Поэтому именно ты и заводила в этом деле. Тебе не нужно ничего делать, просто поплакать на груди у Вулкана, ткнуть пальчиков в того, кто тебя обидел, и он научит его… родину любить. – Морфий усмехнулся. – Его счастье видно не вооруженным глазом: 10 детей и он будет счастлив. Я ему уже предлагал наштамповать из его природного материала, так он - нет. Хочу, говорит, чтобы все, как у людей, чтобы жена красавица, и обязательно с большой грудью, чтобы детишкам молока хватало с избытком. Поэтому, пока он не женится, тебе придется терпеть его отцовскую любовь и заботу.
Он горько усмехнулся.
- Моим отцам свойственно меня предавать и отрекаться от меня.
- Ну, я к тебе в отцы не навязываюсь, авось, не предам.
- Ты, сказал, можешь создать человека из генетического материала? У тебя есть аппаратура? Или ты знаешь, где ее достать?
- Что ты задумал? – Морфий насторожился.
- Я подумал… - глаза заблестели, и он быстро ими заморгал, чтобы загнать слезы обратно, - я не хочу требовать от вас вечной верности, и не жду этого… кажется, я больше не хочу спасать мир, потому что уже в это не верю… Я просто хочу… вернуть одного человека… очень мне дорогого… Я точно знаю, что я ему нужен, просто потому что я есть. Я хочу жить с ним в его доме и делать ткани, как раньше… и не думать о конце света. Никакого груза на плечах…
- Тогда, может и не стоит его воскрешать, если ты все решишь забросить?
- Вы сами справляетесь хорошо.
- А идеи? Мы можем только воплощать идеи в жизнь, но их нам должен кто-то подавать. Вот ты нам, светлая голова, для этого и нужен. Зачем тебе воскрешать Иову?
- Откуда ты знаешь, как его зовут? – изумился он.
- Ох, чего только ты мне не порассказывал в бреду. А когда умирал, всегда звал Иову.
- Но он ни разу не пришел. А обещал встретить там… когда…
- Просто ты еще ни разу до туда не дошел. Эх, разве тебя не учили, что клонированное тело только может копировать некоторые повадки оригинала, а душа у каждого своя. У тебя будет только тело Иовы, но его душа может тебя возненавидеть.
- Я знаю. Тогда я успокоюсь, – он снял с шеи кулон. – Это его волосы, я сам подобрал, когда он себя постриг. Мне нужна установка, я сам все сделаю.
Морфий глубоко вздохнул, предчувствуя потерю.
- Эх! Всегда себя ненавижу за то, что делаю не то, что должен.
Пока Вулки самозабвенно занимался выплавкой зеркал, Морфий и малыш занялись скупкой и сборкой необходимого оборудования.
- Ой, как не разумно тратим деньги, - однажды пролепетал быстро, как бы вскользь доктор Морфий.
- Это мои деньги. Я их заработал для мафии, а ты их у нее украл. Ты, наверно, всех своих пациентов специально чем-то колешь, чтобы они тебе все тайны выложили?
- Еще раз повторяю: морфий – это вещь. Конечно, от болтовни о частных подробностях временами и голова трескалась, но оно того стоит, когда тебе сообщают шифры, где, что спрятано, под каким кустом и сколько шагов на север, - доктор взглянул на цепочку ДНК, вырисовывающуюся на экране. – Ошибка. Если не исправишь, родится без глаз.
- Разве я не говорил, что он таким и был?
- Слепым? Было дело, что-то мельком. Но тут, - доктор ткнул в экран, - почти полное отсутствие органов зрения: ни хрусталика, ни сетчатки, ни даже радужки. В лучшем случае только глазное яблоко. Как у мраморной статуи.
- Так и было.
- Было? Тогда исправь.
- Я не знаю… я не уверен, а надо ли?
- Разве он никогда не хотел увидеть белого света? Сделай ему подарок. – Морфий потер ладони, - Дай-ка я его почищу.
Морфий провел некоторые манипуляции, прочел результаты и скривился. Потом поменял комбинацию, снова проверил, и опять скривился. Малыш звонко рассмеялся.
- Действительно, по-другому никак. Или он рыжий и видит, или он черный и слепой.
- Ну, тебе выбирать, - Морфий махнул рукой.
- Значит, делаю ему подарок.
- Ты понимаешь, что это уже будет не он? То есть еще меньше шансов, что это он?
- Конечно.
- Ну, коль уж тебе все равно, то я могу оставить его прежнего цвета и внедрить глаза из другого образца.
- Нет. Пусть все будет родное. Может, так выглядела его мама, может, ему это очень понравится?
И вдруг что-то внутри запело. Это его самое знакомое чувство, но запретное на веке. Так захотелось нарушить предписание! Ну, хоть раз! Ведь у него есть матрица… ну, почему бы не попробовать? Ведь он так ясно слышит гармонию сознания Иовы! Он всегда ее слышал… и… чувствовал, как свои пять пальцев, а, значит, ошибки быть не может!... только раз и больше никогда!
Так на столе выросло тело Иовы. Прекрасные черты поразили Морфия.
- Если бы я знал, что он так красив, я бы непременно поиграл с хромосомами и сотворил женщину!
Иова открыл глаза… Потрясающие большие ярко-синие глаза. Иова был не узнаваем для него. Он не ожидал от себя такого. Иова еще не осознал себя, еще никак не проявил, а он уже испытывал отчуждение к нему. Зря он дал ему глаза, зря он поменял его гены. Это совсем чужой человек. Он даже и не похож на Иову. Что же теперь? Убить его заново? Он теребил пальцы, борясь с желанием убежать. "Я так часто убегаю от того, что мне не нравиться. Когда же я остановлюсь? Почему я всегда делаю глупости? Когда я начну сам исправлять свои ошибки?"
Иова начал испуганно озираться вокруг, лежа на столе. В этом испуге проявилось что-то знакомое и родное. Иова со страхом смотрел только на аппаратуру и не замечал людей. С особым ужасом он взирал на иглоукалыватель, который в последний раз пропустил по иглам остаточный ток. Иова перекрестился, шепча молитву, и быстро соскользнул со стола, прячась от ужаса цивилизации.
- Иова, - тихо позвал его доктор.
Иова быстро откликнулся, повернув голову в его сторону, но не глаза, а только ухо, как он делал всегда, будучи слепым… и вдруг обнаружил в себе что-то новое и непонятное. Его глаз задвигались из стороны в сторону слишком суматошно, чтобы осознать видимое и на чем-нибудь зафиксировать внимание. Он моргал, тряс головой, словно, желая избавиться от чего-то случайно прилипшего… непонятно где? Потом начал хватать воздух руками, обнюхивать то, что схватил – воздух. И вдруг, замер, принюхался… ему это что-то понравилось… Этот запах его успокоил. На лице Иовы нарисовалась спокойная улыбка, он закрыл глаза и стал принюхиваться, поворачивая голову. Остановился прямо напротив двух людей в белых халатах, один прятался за другим. Иова открыл глаза… очень удивился своему новому открытию. Но решил больше сегодня на новой… - новом… что это? – не заморачиваться. Со старшего доктора он перевел взгляд на растерянного юношу, дрожащего, не знающего, куда деть свои руки. В глазах Иовы отразилась заинтересованность и лояльность. Он протянул одну руку из-под стола к его чертам, хотя ему это было не нужно, он уже узнал его запах. Но дотянуться не мог, махая рукой по странному воздуху. Юноша стоял, как вкопанный, но доктор согнул его шею к ладони Иовы. Иова вздрогнул, когда под его пальцами пустой воздух вдруг стал четко осязаемым лицом. Он ощупал его лицо, как делал это тогда, закрыв глаза, и прослезился от счастья.
- Это ты! - Иова потянул его за руку на пол. – Мне приснилось, что я умер. Меня укусил черный паук. Это знамение. Я больше никогда не буду убивать живую тварь ради краски. Я сделаю такой цвет из хны. Мама говорила, что он тоже горячий, но не такой пестрый.
У него перехватило дыхание от такого откровенности Иовы. Откуда у него память!!! Морфий задал себе тот же вопрос, его это тоже обеспокоило, но… он это не создавал, - умываю руки, - поспешил уйти.
- Ну, вы тут уж сами разбирайтесь, а я пойду.
- Нет! – он схватил Морфия, чтобы задержать, прижался к его уху, прошептал, - Не оставляй меня с ним одного. Я не хочу. Я его боюсь.
- Ты боишься его или себя? – строго бросил Морфий и, резко отбросив его руку, ушел.
Он стоял молча, теребя халат, не зная, что сказать, как двинуться, что предложить? Иова сидел на полу под столом все еще голый, и наблюдал за ним своими новыми большими ярко-синими глазами.
- Почему ты меня так… - Иова готов был расплакаться, - так… не любишь? Теперь.
Он пошатался из стороны в сторону, метаясь между своими спутавшимися мыслями, и, наконец, сказал:
- Давай, ты сначала оденешься. И вылезешь из-под стола.
Иова задрал голову, осторожно высовываясь из-под стола, осмотрелся и залез обратно:
- Если это всегда здесь было, почему я никогда не ударялся головой?
- Просто тебя здесь никогда не было, - он подал ему халат. – Одевайся. Это мой мир, ты помнишь, я тебе о нем рассказывал? – «Блин, что я несу? Откуда ему помнить, он же клон?!»
- Про чудеса, которые летают среди звезд, как птицы? – уточнил Иова вдруг.
"Как ты можешь это помнить? Ты же другая душа, другое сознание? Клетка не может этого помнить, даже ощущать такой информации она не может. Гармония сознания может создать лишь манеру поведения и черты характера, но не память! Что же я создал?! Мне же предписали…!"- корил он себя, и хотелось плакать.
- Правильно. И сейчас мы в таком чуде. Тебе здесь нравиться?
- Нет. – Иова отрицательно покачал головой, опасливо обходя установку. – Теперь я знаю, почему ты убежал из своего мира ко мне. У вас здесь все так страшно, а у нас все так красиво и пахнет лучше! Мы вернемся домой? Я уже нагостился у тебя. А это был твой отец?
Иова забрасывал его вопросами, ходя по комнате и все ощупывая по привычке, он всегда был любопытен. Он так увлекся, что даже не спросил, почему он видит? Так думал он, пока Иова не поделился с ним.
- Знаешь, со мной произошло, что-то странное. У меня появилось что-то новое. Даже не знаю, как это тебе описать. Вот это кружка у меня в руках, я ее чувствую руками, как всегда, но есть еще что-то, что я не могу понять. Появилось что-то воздушное, чего нет. Я к этому не прикасаюсь, но знаю, что оно есть. Так странно. Словно у меня большие руки и они касаются всего сразу. Я даже чувствую, куда не надо идти, где есть стул или стол.
- Это называется видеть.
- Видеть? – изумился Иова. – Я вижу? Это значит видеть? Когда вокруг тебя ничего нет, но тебе кажется, что оно есть, это значит видеть? Так много лишнего. Зачем людям знать то, что им сейчас не нужно? Когда мне нужна кружка, я беру кружку. Когда мне нужна прялка, я беру прялку. Зачем мне видеть прялку, когда я не хочу за ней сидеть?
- Я не отвечу на твой вопрос. Я не понимаю его. Я всегда видел, со мной всегда это было. А если ты не хочешь видеть прялку, просто не смотри в ее сторону.
Иова встал и пошел по комнате, расставив руки, как канатоходец.
- Если я не споткнусь и не упаду, значит, видеть – это хорошо.
Так он исходил комнату раз десять, радуясь, как ребенок, что у него здорово все получается. "Как же он похож на Иову! – ошарашено думал он, зажимая голову в тиски своих рук, - Клетка не может столько передать, она не в состоянии это помнить. Жесты, мимика, болевой порог и выносливость – согласен. Но такой логической информацией клетка не обладает, даже нейронная, а у него от Иовы только клетка волос, и сам он создан из белковой болванки. И гармония сознания не возвращает память – это просто невозможно! Такого никогда не было! – тяжкие думы душили его и сковывали мозг, в котором безжалостно засела мысль: «Это я во всем виноват – не нужно было писать гармонию!». И, вдруг, внезапная мысль, - Неужели душа Иовы вернулась в его тело? Этого не может быть! Это меня пугает… Почему? Потому что он… призрак?"
Иова вырвал его из раздумий. Он стоял посреди комнаты и, очень быстро моргая, смотрел вверх, при этом опустив голову вниз:
- А небо? Это небо? Мама говорила, что небо высокое и большое, прозрачное, как самый чистый кристалл. Это синий?
- Это… потолок, - только и получилось придумать ответ.
Одиночество
Время шло. Зеркала плавились, пирамиды стоились, Иова продолжал пилить его вопросами. Вскоре первый шок прошел, и он решил просто: Иова воскрес, душа вернулась в тело – так проще ответить на все непонятные вопросы. Хотя… воскрешение выглядело не менее фантастичным… но хотя бы факт известный… хоть и мифический. Жили они в его комнате, потому что Иова ни в какую не соглашался оставаться один в «этом страшном месте, где все гремит и плохо пахнет».
- Когда мы поедем домой? – надоедал Иова частым вопросом.
- Мы слишком далеко от твоего дома. Видишь ту звезду? – Это и есть Гера, твой дом.
- Не-е-ет! Мой дом большой! Мой дом – твердая земля! – но потом гладил рукой иллюминатор и наслаждался, смакуя, - Небо! Как самый большой кристалл!
Иова искренне считал, что иллюминатор – это уже и есть небо, ведь он прекрасно знал какой на ощупь кристалл. А потом задался вопросом:
- А как в этом могут летать птицы и бабочки? Оно же твердое? И не высокое совсем…
Малыш устал пытаться объяснить то, что для него было очевидным с рождения, его интеллекту грозил серьезный вывих. Он начал ловить себе на мысли, что не может решить даже простое уравнение в уме. И Морфий вдруг предложил свою помощь. Он взялся за обучение Иовы «Основам жизни», как определил это сам Морфий. Сначала Иове все очень нравилось, он просто летал от получения новых знаний… но потом с ним начали происходить какие-то нелогичные изменения…
- Я не хочу, чтобы Морфий меня учил. Меня должен учить ты, - заявил он однажды настойчиво.
- Не сейчас, - в голове сидела разработка, которая не могла упуститься, Иова со своими примитивными вопросами был сейчас явно ни кстати. Там, на Гере, он бы с удовольствием занялся его обучением, там не было чрезвычайного положения и угрозы конца света, там они просто жили и радовались новому дню. Здесь – аврал, и соображать нужно быстро и свежо.
- Но мы ведь спим в одной комнате! – странное заявление Иовы прозвучало, как последняя капля отчаяния.
- Ну, и что? Это не делает меня обязанным! Вон, комп, садись и обучайся самостоятельно.
- Я его боюсь.
- Тогда иди к Морфию и не морочь мне голову! – Иова еще упирался, но он решительно выставил его за дверь и погрузился с головой в разработки.
Вечером Иова пришел с цветком, явно выкраденным из оранжереи под страхом смерти, и упакованным подарком. Он развернул коробочку и обнаружил браслет с резным сердцем из железа. Иова поспешил показать свой:
- У меня точно такой же. Я сам их сделал. Для нас.
- Ну, спасибо, - Иова любит творчество, хотел сделать приятное. – Только не надо на меня смотреть глазами побитой собаки. У тебя целый корабль – исследуй. А мне иногда надо работать в тишине и одиночестве.
- Но я так хочу, чтобы меня учил именно ты.
- Разве Морфий объясняет непонятно?
- Очень понятно. Но он мне не нужен.
- Ну, хорошо. На корабле есть и другие люди, и все тебя любят, выбери себе другого учителя. Думаю, они не откажутся.
- Не откажутся, да, да… - а голос дрожит.
- Что случилось?
- Они смотрят на меня… очень… просто пожирают глазами.
- Это потому, что ты очень красивый, - так вот в чем проблема! Всего-то?!
- Да? Я очень красивый? Очень-очень красивый? Ты так тоже считаешь?
- Ну, среди наших таких красивых, как ты, нет. Даже на всей планете. Привыкай. Скоро здесь будет очень много народу, - мы собираемся подобрать группу с Фаэтона, - они тебя проедят глазами, особенно женщины.
- А для тебя я красивый? Ты выберешь меня?
- Куда?
Иова замялся, подбирая слова:
- К себе… с собой рядом…
Он понял все по-своему, поскольку голова в последнее время была забита только одной проблемой – зеркала, траектории, волны, фотоны… «И кто ему рассказал о параде планет? А главное, зачем?»:
- Нет. Ты мне будешь только мешать. Ты останешься с остальными на Гере.
- Я хочу с тобой!
- Ну, что ты, как маленький? Сказал нет, значит, нет! Разговор окончен.
Утром он нашел на своем столе записку, накарябанную неумелой рукой Иовы без ошибок: «Выбери меня, пожалуйста!» Сам автор грандиозной саги суетливо бегал вокруг стола, изображая из себя заботливую клуху. Он очень хотел угодить.
- Иова, я оценил твои усилия, но… я не могу тебя взять с собой.
Иова остановился, опустил голову, измял все пальцы, всхлипнул пару раз, утер нос:
- Ну… ну, пожалуйста! – и упал на колени.
- О, Боже! Иова, сколько можно объяснять? Со мной тебе будет опасно, ты это понимаешь?
- Лучше с тобой и опасно, чем… я не хочу… Я хочу с тобой. Я тебя спас, помнишь? Они бы тебя просто забили бы камнями! Я тебя спас!
- Ладно. Устал я от тебя. Давай позже вернемся к этой теме. До парада еще…!
Иова приободрился:
- Ты подумаешь, да?
- Да, я подумаю.
- Тогда я пойду, скажу Морфию!
- Да куда ты так торопишься?
- Ты хочешь, чтобы я остался?! – Иова был по-детски счастлив. – Все! Я остаюсь! Мне с тобой так хорош, что я могу даже… - он немного поморщился, содрогнулся, но взял себя в руки, - с тобой я смогу, да.
- О, Боже! – а сам подумал: «Счастье – в неведении! Так радоваться тому, что будешь в эпицентре ада… ! Нужно просто не осознавать всей опасности».
А потом через пару дней Иова зачем-то взял и поцеловал его при всех в губы… Наверное… нет, точно, не надо было так на него кричать и отшвыривать. Потом он вспомнит, как был практически растерян и даже потерян Иова, как переводил взгляд с Морфия на него и искал спасения в нем, какой мерзко-довольный взгляд был у Морфия. Тогда он ничего это не видел, он был просто взбешен! Он обзывал Иову всякими обидными словами, прогонял и отплевывался. Выбежал из центрального зала и закрылся в своей комнате. Немного успокоился и с горечью подумал: «Да что со мной не так?! Ведь гормональный фон в порядке, ни одной женской хромосомы!!!... Может, стоит проверить феромоны? Что они излучают?» Что-то глухо ударилось в иллюминатор. Он обернулся, и сердце похолодело. Это был Иова… без скафандра… "Как он вышел?.. Как он сумел?.. Что я наделал?!"
В это время зашел Морфий, сообщить хорошую новость от Вулкана и замер. Он простоял с минуту в молчании, а потом набросился на виновника трагедии. Морфий тряс его за грудки, шипя как змея, лишившаяся голоса:
- Что ж ты, зараза…?! Что ж ты наделал?!… Он же не живая игрушка! Он столько сделал, чтобы тебе понравиться, а ты… бесчувственная чурбанка! Да лучше бы я тебя никогда не воскрешал!
Он даже не сопротивлялся, полностью признавая свою вину.
- Выкинь меня туда же, следом за ним, пожалуйста, - тихо попросил он. – Самому мне духу не хватит.
- Нет! Нет! Ты будешь жить с этим до последнего! Я клянусь последним святым, что у меня осталось, ты будешь жить, даже если мне придется сто раз достать тебя с того света! Даже если небеса рухнут, ты будешь жить! Это я тебе гарантирую!
Он отшвырнул поганого мальчишку в дальний угол, забрал из каюты все колющие и режущие предметы и захлопнул дверь.
Ему неизменно приносилась еда, но с ним никто не разговаривал, даже Вулкан, когда вернулся с завода и узнал обо всем. А между тем планы его идей продолжали сбываться. Лумиен и Гера поняли, что прохождение плазмы действительно растопит воду на Гере, и поэтому активно взялись за строительства парома. Чтобы их никто ни в чем не заподозрил, поручили это дело другим людям. Те в свою очередь, наняли самих герян, пообещав им спасение от неминуемой гибели. Вулки продвигал проект с зеркалами, проверяя прочность, выверяя направления и возможные отклонения. Морфий занялся переселением марсиан из глубинки на Геру, обещая им хорошие заработки, если они поработают в его саду и огороде на Гере, но при условии, что поедут туда с семьей года на два. А он сидел в своей каюте-тюрьме и ни о чем не хотел думать. Он ждал конца, он был уверен, что все это рухнет.
Однажды открылась дверь, и в проходе появился Лумиен.
- Выходи, - каменным голосом промолвил он. – Ты свободен.
- Не ты меня приговорил, ни тебе освобождать, - буркнуло что-то отдаленно похожее на молодого человека.
- Морфий с тобой даже разговаривать не хочет, ни то чтобы видеть и лично сообщить об этом. – Лумиен презирал его так же, как и все остальные.
Его душу охватил неимоверный страх: "И мама меня ненавидит? Я несправедливо обошелся с человеком слабее меня. Я не хочу выходить к людям! Я не смогу смотреть им в глаза и не хочу, чтобы их взгляды сверлили мне спину. Лучше вечно буду сидеть здесь в полной темноте и одиночестве. Я заслужил это".
- Тебя долго ждать?
- Как ты меня нашел? Зачем ты меня искал? – он хотел протянуть время.
- Я тебя не искал. Просто однажды наши пути пресеклись с Вулканом. От него я многое о тебе узнал.
- Тогда зачем хочешь меня забрать? Тебе не противно?
- Морфию противно, что ты засоряешь его корабль.
- Хочешь, чтобы я засорял твой?
- Нет. Но мы все еще не разведены, и я обязан нести тебя на своих плечах.
- Я тебя освобождаю от ответственности.
- Пойдем, скажешь это прокурору.
Он шел по коридору, укутавшись в одеяло с головой, давно не мытый, не причесанный, не бритый, в уже засаленной одежде. Ему казалось, что не только свет режет его глаза, но и взгляды людей секут его тело на куски. Он плотнее кутался в одеяло, прячась от всего мира, тупо уставившись в пол. Вот сейчас… сейчас он сам уже готов выпрыгнуть в космос и подталкивать не придется. А коридор все не кончался, людей становилось все больше. Откуда они все взялись? Раньше их было семеро на весь корабль, а теперь полки: и женщины, и мужчины, и даже дети, смотрят на него, как на прокаженного. Неужели всем нужно было рассказать о его ошибке?! Ведь Иова все равно умер, по законам божьим он был уже мертв. "Не я толкнул его в космос. Может, он решил, что это ад и убегал из него, тогда не я этот корабль построил и всю эту цивилизацию. Не я показал ему, как открыть люк. Это был кто-то другой, сам он никогда бы не догадался… не так быстро… Неужели в этой жизни я не сделал ничего хорошего?"
Он сорвался с места и метнулся за угол, зная, что там точно есть мусорный люк. До него оставался шаг, и вдруг что-то сверху кинулось на него, и он упал. Теплые тонкие руки обняли его за шею, и незнакомый не совсем детский голос прошептал:
- Ты не можешь умереть, ты всех нас спасаешь, я это знаю".
Он повернул голову. Девочка лет тринадцати смотрела на него добрыми глазами.
- Пока я только всех убиваю, - ответил он и попытался встать, а девочка, крепко уцепивших, продолжала висеть на нем.
- Если ты прыгнешь, то убьешь и меня.
- Какая мне теперь разница?
- А такая. Ты не убийца. Клон сам прыгнул. Не один врач не отвечает за поведение созданного клона – это закон.
- Ты много не знаешь. Это я его подтолкнул на это. Меня все ненавидят.
- Ага, самый грешный. Плюй на них. Они умеют только осуждать. А у меня есть свои глаза и уши, и главное думаю я сама, а не по газетам. Они тебя ненавидят за то, что ты убил клона человека, который уже был мертв, а прославляют тех, кто собирается уничтожить их.
По узкому темному коридору загрохотали тяжелые армейские сапоги. Они быстро минули пятиметровую дистанцию до люка и оттащили подростка, а его оттолкнули от люка. Он стоял с горькой усмешкой под взглядами солдат.
- Боже, как матерого преступника! Словно из-за вас ни одна девушка не вскрыла себе вены? А преступник - я один. Если я вам так мешаю дышать, почему бы меня не закопать глубоко и навсегда?
- Я поклялся, что ты будешь жить с этой ношей вечно, - откуда-то сверху отозвался голос Морфия.
- Больше для меня это не ноша.
Как права была девочка. Как она была права! Он рассмеялся, как легко ему стало.
- Я больше не чувствую совей вины за его гибель. Можешь меня убивать. И, кстати, Морфий, скольких головорезов ты воскресил, после чего они снова начали грабить, насиловать, убивать, истязать? Сколько косвенных убитый людей на твоей совести? Если бы хотя бы десяток из тех головорезов не выжили, благодаря тебе, сотни людей были бы живы. Так кто из нас больший грешник?
- Твои наркотики тоже убили не мало народу! – скрежетал уязвленный Морфий.
- Если бы ты меня не вернул к жизни, я бы не смог их создавать. Как не крути, ты – ведущее звено цепи. Меня заставили, меня избивали и морили голодом, вшили в ноги шипы, а ты их воскрешал добровольно.
- Замолчи, мальчишка! Он сошел с ума! Вколите ему морфия! Тройную дозу!
- Правда - теперь признак сумасшествия? – зацепил он доктора.
- Я, - зашипел Морфий, - в отличие от тебя, искупаю свою вину тем, что спасаю сотни жизней. А ты зашился в свой угол и забыл про всех тех, кому грозит вымирание! Ты даже пальцем не шевельнул, сидя в своей норе!
- О, нет, - справедливость рвалась наружу. – Если бы я ничего вам не сказал, вы бы все сейчас радовались пирамидам и подыхали, как подсадные утки. Вы бы палец о палец не ударили, чтобы самим открыть глаза и просчитать возможные варианты. Вы бы даже не знали, как себя правильно спасать!
Морфий разразился хохотом.
- Ты спятил! Ты приписываешь себе то, что сделали мы с Лумиеном! Все знают, что Лумиен был первым, кто предупредил людей об опасности. Это он пошел обходным маневром и начал строительство пирамиды на Фобосе. Он уполномочил Вулкана строить корабли и зеркала. Он уполномочил меня отобрать здоровых людей, чтобы в случаи неудачи было кому продолжить род человеческий. А что сделал ты?! Всего лишь путался у нас под ногами! Пшел прочь!
Он был ошарашен. Как легко они построили новую историю, в которой ему места нет. Как легко они забрали его идеи и доказать уже ничего нельзя, да и… кому это нужно? Что-то ущипнуло его за шею, и мир поплыл перед глазами. Его вели куда-то сквозь неясный гул голосов, понять которые он не мог. Свет мерещился и исчезал. И было так хорошо и спокойно, что он твердо решил подсесть на морфий.
… На этом утлом суденышке, на котором он очнулся, не было ничего, кроме пульта управления и двух кресел для пилотов. Он лежал на полу, голый, но умытый и причесанный. "Если меня хотят убить, зачем так тратится?" Пол был холодным, но он не хотел вставать. Он так хотел умереть, что даже желал холода… холода и боли. У него не было мыслей, и не было эмоций. Были только слезы, неудержимые, горькие, крупные…
… Пришел бред от обезвоживания. Все плыло, кружилось, изменялось, реальность становилась сном, а сон – реальностью. Он не мог себя найти и понять. Он лишь с трудом осознавал себя… Скоро все кончится… скоро совсем все кончится…
… Зачем я встаю?.. Куда я иду?.. Это вода?.. Но я не хочу пить… не заставляй меня… я давлюсь… - его мысль замерла, приобретая осознанность, он это уже чувствовал, когда его кормят, а он не хочет.
- Вулки? – осторожно спросил он.
- Я, малыш. Пей, - отозвался знакомый, но плохоузнаваемый голос, а глаза не находили лица.
- Зачем ты явился мне? – он был уверен, что говорит с призраком.
- Я не верю им. Я не люблю политику. Они только болтают и хамят, обливают грязью, и правда у них только то, что им выгодно.
- Не забивай мальчику голову, - прозвучал женский голос. – Он еще очень слаб.
- Мама? – спросил он, не узнавая ее голоса.
- Фимия, - ответил тот же голос.
- Это твой адвокат, - пояснил Вулки.
- Я же сказала, не забивай мальчику голову. Не время, - остановила Фимия Вулкана.
- … они даже не знают, куда завернуть зеркала, - доказывал что-то Вулки.
Сознание приходило теплым одеялом и уютной мягкой подушкой, запахом свежих домашних булочек и кофе. Он боролся с желанием еще понежится в постели и вкусно поесть. Когда он открыл глаза, оказался в другом месте, а не на своей шлюпке. Вулки, сидя за столом, разговаривал с незнакомой женщиной. Они не заметили его пробуждения и продолжали беседу.
- Я не дам им ни одного зеркала, хватит! – отрезал Вулки.
- И лишишь людей шанса? – она говорила мягко, как хитрая кошка.
- Они все равно не знают, что с ними делать?
- У них не плохой штат научных сотрудников. Лумиен Зевесус сумел собрать под свои знамена нужных людей.
- Но ведь все идеи принадлежат малышу! – кипел возмущением Вулки. – И мамаша его хороша! Я ж ей по-человечески, поехали, мол, малыша спасать, а она опять про политику партии. Я, говорит, готова пожертвовать своим сыном, ради спасения человечества. Народ, говорит, должен иметь безупречного лидера, такого, как Лумиен. У народа и мысли не должно возникнуть, что все это придумал человек, который убил своего беззащитного друга, а то план рухнет и за ними, мол, никто не пойдет! – он с отвращением смачно сплюнул на пол, забыв о приличиях. – Да им только скажи, что завтра они подохнут, и только дьявол их спасет, так они за ним и побегут!
И он вдруг вспомнил, еще перед тем, как оказаться на шлюпке… когда его сознание еще было под воздействием морфия… там была мама и Лумиен…
Лумиен: Мне кажется, это лишнее. Мы его спрячем.
Мама: (борясь с собой) Мы должны это сделать. Они заявляют, что это была совершенная гармония сознания умершего человека. Как ты не можешь понять? Я не верю, что он сумел создать совершенную гармонию сознания, это не возможно! Я чувствую, что он его просто воскресил. Я не знаю, как это у него получается? Но это опасные умения.
Лумиен: Но он же твой сын!
Мама: … Поэтому я даю ему шанс, но… Он слишком замечательный. Наш мир к нему не готов. Ты сам знаешь, какую гармонию он может создать, и что на самом деле стало причиной предписания и запрета!
Лумиен: Его интеллект нам бы очень пригодился.
Мама: Нам или тебе?! Интеллект или он сам?! Ты все еще его любишь?! (пролилась слезами) Ужас! Из-за тебя я ненавижу своего сына! Не тереби мне душу! Все приняли это решение! Выполняй!...
Что это было? Какая истинная причина предписания? Голос Фимии вернул ее в реальность.
- Не горячись, Вулкан. Только пол загадил. – Фимия со вздохом посмотрела на кляксу на полу. – Бери тряпку и вытирай. Только малыша не разбуди своим топотом.
- Ты отстоишь его права на идею, - настаивал Вулки, ползая с тряпкой под столом.
- Нет. Я отстаю его материальные права при разводе. Его авторские права отстоять не возможно, они документально не подтверждены. – Фимия была спокойна.
- Все прекрасно помнят шумиху, с которой все началось, из-за которой малыша с позором выгнали из университета. А теперь этого нет?! Я сам могу предъявить видеозапись этого выступления. И знаешь, где я ее нашел? У девчонки, подростка, на корабле переселенцев. Если даже ребенок знает это, то, что уж говорить о взрослых? Мы добьемся признания его хозяином идеи!
- За это дают премию? – тихо спросил малыш, неожиданно вклинившись в разговор.
- Нет, - мягко ответила Фимия.
- Тогда зачем мне это авторское право?
- Ну, как же, малыш? – вступился Вулки. – Они же тебя позором заклеймили, как самого отъявленного негодяя, они раздули эту историю до таких масштабов, что практически сделали твое имя символом предателя, обманувшего доверившегося!
- Ты ведь тоже так думал, - тихо отозвался он.
- Да, думал, - признал Вулки, стыдливо опустив глаза, - Но только потому, что мне эту историю рассказал Морфий, а он ее рассказал по-своему. Но на корабле в тот момент помимо дока было еще 5 человек. Они-то мне и рассказали, что это Морфий знакомил Иову с нашим миром, с нашими механизмами… И это он… очень обманул Иову.
- Обманул? В чем?
- Он показывал ему фильмы, романтичные, слава Богу, а не порно, но только исключительно про любовь сугубо мужскую и сказал, что в нашем мире мужчина может жить только с мужчиной – это закон… И кто о мужчине заботиться, например, вылечил или обучает его, тот и… значит… мужем будет. Но Иова очень не хотел жить с мужчиной, и уж тем более с Морфием. И раз уж надо было все равно кого-то выбирать… Иова хотел выбрать тебя, потому что надеялся с тобой как-нибудь договориться не быть… в тесном контакте.
- О, Боже! Почему он мне об это не сказал? Почему он меня об этом не спросил, он же постоянно задавал вопросы? Почему об этом не спросил?!
- А потом Морфий сказал ему, что ты его не любишь и не возьмешь его в жены, а одному по закону в его возрасте не положено, тем более что он чужак, и они уже подлетают к планете, времени у него особенно нет. И если Иова не будет женат, то его казнят очень страшной казнью. А вот он Иову очень любит. И именно потому, что любит, благородно позволит ему проверить твою любовь. Но если ты его прогонишь, Морфий возьмет Иову себе.
- Так не должно было случиться! Так не должно было случиться!!!! – так горько ему еще никогда не было. – Как же так?! Как же я так мог?! Да пусть бы зацеловал всего… ну, почему же все так?... – как же он теперь все начал понимать, все слова Иовы, все порывы отчаяния, которые он принимал за капризы, - Ну, почему он не сказал мне все, как есть?!! Почему я этого не понял?! Бездушный я! Это я во всем виноват, я всегда от него отмахивался и не слушал. Какой же я бесчувственный!!!
- Для меня во всем виновен Морфий! – твердо заявил Вулкан.
- Но когда Морфий понял, - продолжила Фимия, - что это только благодаря ему Иова выпрыгнул в космос, но, зная твою манеру винить во всем себя, постарался внушить тебе получше, что только ты в этом виновен. После раздул эту историю о капризном мальчике, который создает себе игрушки из живых клонов, а потом, когда они ему надоедают, убивает их. Так никто не позволит забыть тебе о своей вине. Ты – убийца, а не спаситель. Спасители теперь Морфий и Лумиен Зевесус.
Малыш, сидя на кровати, понуро опустил голову, качаясь из стороны в сторону, читая, как мантру:
- Почему он мне ничего не сказал?... Все-таки это я виноват. Я совсем его не слушал, не понимал, даже не заметил, что что-то не так. Я был слишком увлечен проектом, будь он проклят! Бездушная, бездушная тварь я! Только я во всем виноват!
- Давай-ка я тебя лучше накормлю, пока ты не впал в еще один голодный обморок.
- В любом случае, - решил поставить точку Вулки, - нужно уметь прощать людям ошибки, пусть даже такие страшные. Я ведь тоже не святой. Я тоже хочу, чтобы меня кто-нибудь простил и принял таким, какой я есть.
Новая глава
Фимия, а для меня Фимидия Новесу, выбила для меня при разводе с Лумиеном достаточную сумму для покупки катера и генетической моделирующей установки.
- И зачем оно тебе? – нахмурился Вулкан, оценивая мою покупку.
- Это все, что я умею и знаю. Может, когда-нибудь пригодится?
Мир разделился на два лагеря: на испуганных плебеев-неучей, и на интеллектуальную элиту, свято верующую в человеческий гений и прогресс. Тогда слабые вопли одинокого студента были подавлены одним пальцем, но громкий голос бывшего главного архитектора "Пирамид", помощником которого была астрофизик с известным именем, заглушить было не возможно. Люди протестовали, ходили по морозу с транспарантами и требованиями прекратить проект и сохранить им жизнь. А правительство отвечало: "Кто не верит в прогресс – убирайтесь с планеты к чертовой матери!" Они бы убрались, да вот денег у них не хватало. Кто мог, писали письма-прошения в "штаб Зевесуса", но и там на всех мест не хватало. Увозили только здоровых, молодых и красивых. Те, кого не принимал "штаб Зевесуса" по тем или иным причинам, выбирались с планеты на частных извозах прямо до Геры. Они были готовы пережить наводнение, готовясь строить себе лодки всем миром по прибытии. Чем ближе был парад планет, тем больше людей впадало в истерию. Лумиен даже уже и не пытался внедрить проект с зеркалами, поэтому Вулкан был отстранен. Лумиен, готовился к концу света, остался на противоположной стороне солнечной системы на орбите Геры, а не Марса, как он хотел. Научный штат сотрудников и новоявленная жена, убедили его, что Марс больше не жилец.
В глазах Вулкана я читал страх перед стихией и желание помочь людям. Он старательно исполнял все, что я его просил сделать. К каждому зеркалу мы протянули дорожку из маяков, да, по возможности, побольше, чтобы не прерывался сигнал, если несколько маяков будут уничтожены или выйдут из строя. Больше всего меня волновал взрыв Фобоса, и влияние его взрывной волны на луч. Если бы луч обладал только световой энергией, я бы смог отправить его обратно на Солнце не отходя от кассы, но магнетизм пирамид притянет луч к ним и далее. Если при взрыве Фобоса луч потеряет свою сплоченность, то в этом будет шанс раздробить его зеркалами еще больше… Да вот только я не знаю, сработает ли это? Это всего лишь теория, ни разу не подтвержденная на практике. Да, я, конечно, разбивал нашими зеркалами естественный выброс солнечной энергии, но ведь его было мало, и его никто насильно не притягивал. Как это будет искусственным путем, я даже не представляю. А Вулки все молчит и молчит.
- Уходи к другим людям, - однажды сказал я ему, когда вся работа была завершена.
- Оставить тебя одного?
- Я давно один.
- Не обижай меня, малыш, я все еще с тобой.
- Ты здесь, но ты не со мной. Я не хочу, чтобы после "Пирамид" сказали, что я убил еще одного человека. Ведь всякое может случиться.
- Я взрослый мужик и это мой выбор! И если им так надо, я им по всем каналам в самое эфирное время заявлю, что я сам иду на это!
- Мы знаем, что присутствие двоих для управления зеркалами не нужно. К тому же глупо будет погибать двоим, стоя в зоне огня, тем более что это может и не принести никакой пользы. Я хочу, чтобы ты вернулся к людям. Ты добрый, а Лумиен и Морфий алчные. Они могут разграбить Геру, поработить ее жителей и научить плохому. Я видел людей на Гере, даже злые люди там лучше, чем здесь. Если они тебя ненавидят, то делают это искренне, а не за глаза и с улыбкой.
- Просто они не научились еще это делать, - улыбнулся Вулкан. – Прогресс и на Гере возьмет свое.
- Я хочу, чтобы они этому не учились, как можно дольше. Время показало, я плохой агитатор и учитель, у меня есть только идеи, но я не умею сам их реализовывать, а ты сможешь. Ты сможешь научить людей быть добрее, прощать другим их недостатки, и, главное, ты точно сможешь научить людей жить правильно, по совести. Ты сильный. Нельзя оставлять герян на растерзание гордыни Лумиена и Морфия. Ты сможешь пресекать попытки Морфия и Лумиена, когда их алчность попрет выше горы.
- Да если б только эти двое, - вздохнул Вулки, - На Гере уже застолбили места другие «боги». Есть хорошие, а есть абсолютные язвы. Я со всеми не справлюсь. Я не люблю политику. Я лучше останусь здесь. Здесь я нужнее.
- Если ты не уйдешь сам, я выкину тебя в космос, - твердо заявил я.
Вулкан рассмеялся молодецким гоготом.
- Я уже представляю, как ты меня тащишь к люку.
А сам он того не заметил, что стоит в грузовом отсеке, а я – от него на один шаг – в коридоре. Я просто протянул руку к кнопке, и дверь закрылась. Вулкан с удивлением оценил ситуацию и прильнул к стеклу.
- Давай, пацан, испугай меня.
Он знал, что я этого не сделаю. И я это знал.
- Ну, пожалуйста, не погибай напрасно! – взмолился я. – Если бы я только мог быть сильнее, если бы я только мог быть настойчивее, если бы я только мог не бегать от своих страхов, я бы остался и защитил герян от Лумиена. Но я знаю, что я этого не смогу. Ты сможешь. Не покидай меня сейчас. Ты сейчас моя единственная надежда, что я не наврежу герянам. Ведь если бы я не сказал, что на Гере можно спастись, тогда бы не было нашествия на эту благословенную землю. Я боюсь, что фаэтоняне вытеснят герян.
Видать, мой монолог был пламенным и Вулки согласился. Мы все хорошо обдумали: на Гере есть несколько наших океанических станций, сейчас они покинуты, а при конце света – хозяин тот, кто первый занял. Это очень удобное место, чтобы переждать потоп. К тому же я написал несколько гармоний геометрии структур, которые при необходимости заставят морскую воду превращаться в чистый кислород, и даже стоять глухой стеной не растекаясь, если вдруг давление станет слишком мощным для стенок станции – предугадать невозможно, как поведет себя планета после такова шока. Да, много для чего еще я написал гармоний, ведь жизнь продолжится и после потопа, и нужно будет строить жизнь дальше: строить дома, выращивать фрукты, создавать производства и средства перемещения. Так много всего надо предусмотреть! Какая же все-таки замечательная вещь – Вселенная, в ней можно создать все, что угодно, главное правильно организовать волновые колебания. Я бы и пирамиды построил один без циркулярных пил и гравитационных машин, я точно знаю, какие гармонии мне бы помогли… Я бы даже смог зажечь Юпитер… но на это нужно больше времени, чем у меня есть, чтобы просчитать все досконально и не сдвинуть всю нашу звездную систему в непонятном направлении. Ах, какая жалость! Что же я так ступил?! Почему я не осмелился подумать об этом раньше?! Почему мы открыли эти колебания волн энергии так поздно?
В помощники Вулкану была целая гвардия… из шестнадцати человек. В целом, достаточно для начала. Но он решил, то маловато – ему бы армию. И… выход был прост: я зарядил 100 новых людей, чисто из генного материала, чтобы не напрягаться, и пусть сама природа решит, какими они будут. А потом подумал, что в таких критических условиях нельзя все пускать на самотек: нужны здоровые, выносливые и интеллектуально развитые люди. Написал еще несколько гармоний геометрии структур, но только уже для живых структур… а потом… Его структура просто смотрела на меня… даже не знаю, зачем я это сделал?... Мой сто первый… будет жить на Гере, ведь он единственный из всей группы, кто ей принадлежит. Авось, выживу?… подумал и… поменял хромосомный набор… на всякий случай, если его кто-нибудь опять захочет обмануть. Главное, стереть ко всем чертям его гармонию сознания, а то, боюсь, Иова не переживет своего превращения в женщину. Интересно, какая это будет женщина? Одно известно точно – это будет самая красивая женщина.
Я передал все инструкции и записи гармоний Вулкану перед отлетом, и даже вложил свое пожелание, какое бы общество я бы хотел видеть, с какими законами и устоями. Так, размечтался. Перед смертью можно все! Вулкан глянул на список и вдруг отметил:
- Все люди под номерами и только один – буквами: «ВИНОРА». Это какой-нибудь код?
- Нет, просто имя.
- Такое странное имя? Хм, Винора… что-то буквы знакомые? – Вулки обо всем догадался, а я просто смутился и отвернулся от его взгляда. – Как бы там не сложилось, я не дам его… ее в обиду.
- Спасибо… и, на всякий случай, прощай, Вулки.
- Вообще-то, меня зовут Оаннес, малыш.
- Очень приятно. А меня, вообще-то, Атлан.
- Я знаю, малыш. Прощай.
На том мы и расстались.
… И, вот, сейчас я все тебе рассказываю. Я знаю, что ты не будешь мной, и, наверняка, ничего не будешь помнить из того, что со мной произошло, потому что я не рискну составить свою гармонию сознания, хотя знаю ее лучше, чем свои пять пальце. Но я очень хочу, чтобы ты об этом знал. Поэтому я делаю одну запись за другой. Я очень хочу, чтобы ты помнил меня где-нибудь в дальнем уголке своего подсознания. Я хочу, чтобы ты прожил свою жизнь за нас двоих. Чтобы в твоей жизни было все, чего не было в моей…
Ты должен жить за двоих…
В час "Х" он отключил все приборы. Через космос шла волна, посланная с Фаэтона через планеты на Солнце. Он оставил включенным только один маленький хиленький портативный приемник, настроившись на шумы. С треском и грохотом отразился звук сигнала от волны. Весь мир замер и планеты остановились на секунду. Затормозили даже кометы, а звезды погасли все разом, когда яркая вспышка на Солнце озарила весь прилегающий космос. И пошел обратный луч. Слишком яркий, слишком нестерпимый, слишком стремительный. Он быстро перебирал пальцами, поворачивая зеркала, пытаясь поймать луч и отразить его обратно на солнце. Зеркала гибли одно за другим. Он даже не видел их мелких спичечных вспышек, светящихся перед потоком слишком могучего луча. Вот луч коснулся Геры, и его сила возросла. Облизав ее, он ринулся дальше, оставляя после себя серую планету, которая вмиг вся обернулась темными грозовыми тучами. Самые ужасные прогнозы подтвердились… Но остановить процесс уже не представлялось возможным – это была цепная реакция. Жители Фаэтона погрузились в вопль ужаса в свои последние минуты… А вот жители Марса так и не поняли, что случилось с Солнцем…
Еще ярче луч мчался на встречу с Фобосом. Взрыв был неминуем, и он свершился. Бедный спутник, как орех, раскололся, теряя внешний слой породы, как скорлупу, пожираемый энергией неестественной стихии. На месте пирамид осталась огромнейшая воронка, слишком глубокая и слишком широкая, от нее разбежались трещины до другой стороны спутника. Луч со взрывной волной и обломками Фобоса понесся в разные стороны, изжаривая атмосферу Марса, который на глазах менял цвет с сине-зеленого на сухой красный, покрываясь пеплом и невероятным полярным сиянием на всей планете. Последнее, что видели жители Марса, было незабываемое северное сияние ослепительных вспышек. А он увидел, как на поверхности планеты нарисовался шрам, видимый даже ему из космоса. Он только мог с ужасом догадываться о силе сейсмических потрясений.
"Пришло ваше время, - сказал он зеркалам, - Только не рассыпьтесь".
Зеркала ловили протоны и пытались их сфокусировать на гигантское зеркало, которое вернет луч обратно на Солнце. Многие зеркала продолжали рассыпаться золотыми брызгами, но те, что выстояли, помогли ослабить буйный ход в просторы космоса смертоносной теперь уже сферы. Сфера начала закручиваться в самой себе и могла бы уже остановиться, но пирамиды с Фаэтона тянули ее, не стесняясь. Сфера сначала вытянулась в каплю, а после и вовсе стала сосулькой, которая свисает с крыши и грозит упасть тебе на голову… плазма просто соскользнула с краев зеркала – притяжение пирамид было сильнее.
… Он все это видел. Он видел, как его планета разлетелась вдребезги, в раскаленные искры. Космос сходил сума. Луч не пошел на Юпитер. Взрывная волна Фаэтона потянула его в разные стороны за своими осколками на пределы солнечной системы и далее. Однако и Юпитеру перепало – в его атмосферу свалился самый крупный осколок Фаэтона – тот самый, на котором стояли самые крупные пирамиды – центр всей операции. Юпитер ярко вспыхнул в месте взрыва, но не засветил, а возмутился в огромную воронку.
Ну, вот, я живой… и бесполезный оказался. Я не справился! Стоило ли…? Дурацкий план!
Он даже не замечал, как трясется все его тело, как дрожат руки от пережитого напряжения и усилий, даже головная боль от перенапряжения была отброшена… осталась только истерика бессилия, ужас, неверие в произошедшее… Сон… это сон… Так не бывает в жизни! Только в фильмах! Это не правда! Так не бывает!
Он просто рухнул на пол и выл, ненавидя себя… И вдруг, странный шум, треск волн. Что за странный процесс? Он взирал на показания: не возможно! Этого он точно не ожидал и даже не предполагал. Солнце не выпустила плазму дальше орбиты Нептуна, и все потекло обратно. Только теперь оно несло с собой весь подобранный мусор, все осколки пострадавших планет и комет.
"Этот поток уничтожит Геру", - ясно осознавал он, и обернул гигантское зеркало навстречу потоку так, чтобы прикрыть Геру.
… Он сделал все, что мог. Он погиб в огненном смерче. Но его зеркало, которое так кропотливо и старательно ковал Вулкан, защитило теперь уже единственный живой островок в холодном океане космоса. В последний момент своей жизни, он сумел так развернуть зеркало, что все обломки и остатки, собравшиеся в сферическом танце на поверхности зеркала, грозящие раздавить его в любой момент и проложить себе путь на Геру, полетели на Солнце, но по траектории, огибающей покой живой планеты. Он до последнего момента очень надеялся, что все получится, пока поток энергии не скомкал его катер в яркий уголек.
Огненная сфера прокатилась по дуге, обогнув Геру, и остановилась рядом с ней.
… Когда тучи над землей развеялись, люди увидели новую яркую звезду…
… Когда вода спала, выжившие геряне повстречали человека-рыбу, который выходил из воды, обучал их новому и полезному, а на ночь возвращался в воду. Позже с ним начали приходит другие люди, такие же высокие, крепкие и красивые. А однажды вместе с ними из воды на берег вышла женщина… самая красивая на свете, с огненно-рыжими волосами, большими ярко-синими глазами и очень похожая на выпрыгнувшего в космос. Но у нее была другая душа.
Оба новых явления назвали одним именем, однажды кем-то придуманным… чье имя носил в своем сердце Вулкан, носил с одержимостью во что бы то ни стало увековечить это имя. Атлан… и все он строил по его замыслу и инструкциям.
Все складывалось отлично, пока новые боги не заселили гору Олимп под предводительством Лумиена Зевесуса…
С тех давних времен носилась по космосу капсула, которую специально отправили за пределы солнечной системы по элипсоидной орбите, чтобы она могла вернуться, когда все уже закончится, в которой были и мама, и друзья, и любовь, и он. И все они были другими. У всех был шанс подружиться и прожить счастливую жизнь. Но огненный поток вытолкнул ее за пределы родной системы, сбив ей координаты и направив траекторию через всю галактику… Выжил только он один. Он один вернулся домой, пролетев больше световых лет, чем было запланировано.
… Он лежал и слушал чужие слова, чужие мысли, про чужой мир, про последний лист, который срывается… и больше ничего от него не остается, даже памяти, что он когда-то существовал.
Он встал – он может ходить. Он увидел себя в зеркале – он голый, ему надо одеться. Он вспомнил, что есть шкаф, одежда там. Он открыл створки. На полках аккуратно сложены халаты, брюки, даже носки. Но все они рассыпались в пыль в его руках, едва он к ним прикоснулся. Он посмотрел в иллюминатор: вода, рыбы. Почему он это знает, если видит впервые? За железной дверцей шкафа среди прочих инструментов он нашел стальной нож. Это ему пригодится. Он подошел к люку. Он знает, как его открыть. Дверь открывается. Он входит в бункер, дверь за ним закрывается, и узкое помещение начинает заполняться водой. Он уже хватает воздух под самым потолком, а вторая дверь все еще не открывается. И вот, последний глубокий вдох, он нырнул под воду, дверь распахнулась. Его понесло течение. Грести надо вверх, там можно вдохнуть. Последние силы, еще чуть-чуть… Глубокий вздох… Свобода! Как близко он от берега! Как легко он плывет, откуда он знает, как это делается? Плавник! Это опасно! Поднырни и убей! Сейчас! Пока она не убила тебя! Зачем же еще у тебя в руке нож? Он бесстрашно развернулся и поплыл на акулу. Всадить острый нож в рыбу и распороть ей брюхо оказалось очень легко. Если эта рыба опасна, почему он об этом не знает, а только смутно догадывается?
… Берег…
Если я сниму с нее шкуру, это уже будет одежда… Кто я? Почему я что-то помню, но не свое, чужое? Почему я так много знаю, и не знаю ничего?
Он натянул на себя шкуру акулы, нелепо, не кстати, но он был одет. Он пошел вверх по скалистому берегу и вышел к зеленой траве, соснам, цветам… к пьяным людям. Они замерли при виде парня в акульей шкуре и с ножом. Не понятно: то ли акула его проглотила и научилась ходить, то ли это космонавт-диверсант в новом скафандре? Самый пьяный и самый бывалый сообразил быстро, наливая полный стакан и протягивая его пареньку.
- Выпей с нами, пацан!
Что ему говорят? Его о чем-то спросили? Он не знает этого языка. А что я знаю? Какой язык я знаю?
Он порылся в памяти, но все что он нашел, была одна фраза, капающая на сознание, как вода с крана: "Ты должен жить за двоих… Ты должен жить за двоих…" Значит, ему больше нечего сказать, он знает только эти слова.
И он ответил:
- Ту рес вита су.
- А? – переспросил один из них.
Другой любезно взялся ему объяснить:
- Да, вот, говорит, турист он. Витусом зовут.
- Как Беренга? За это надо выпить! – постановил третий.
Его хлопали по плечу, усаживали за импровизированный стол, улыбались ему, вливали в горло пекучую жидкость, что-то говорили наперебой, а он отвечал только то, что знал: "Ты должен жить за двоих"…
Промашка Фаэтона
© Copyright: Дина Ессей, 2011
Свидетельство о публикации №211012500167
Свидетельство о публикации №211012500167
Рецензии
Повесть довольно большая, потому почитал начало, не обессудьте) Зато честно признаюсь)) Ну что Вам сказать - стиль у Вас есть, интересный, необычный, свой. Правда текст нуждается в редактировании и подчистке, но то проблема практически любого текста на прозуре - о том уже и говорить не надо. По сюжету конечно ничего определённого сказать не могу, но завязка интересная. Мысли тоже(особенно по поводу трудоустройства на марсе хо-хо)). В общем, надеюсь что удача Вам улыбнётся!
С уважением, Райн.
Райн Брингерхат 01.03.2011 16:15 • Заявить о нарушении
С уважением, Райн.
Райн Брингерхат 01.03.2011 16:15 • Заявить о нарушении
Знаю, что прозвучит пафасно, но мне больше хочется, чтобы это народу нравилось, а удача... при таком переизбытке авторов может быть лишь на пять минут. Все равно спасибо!
Дина Ессей 01.03.2011 16:33 Заявить о нарушении
Дина Ессей 01.03.2011 16:33 Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.