Хрупкий подарок

ХРУПКИЙ ПОДАРОК
     Больше всех праздников, которые очень радовали нас, любили мы дни рождения. К ним, распределившимся по всем временам года, готовились мы трепетно и очень ответственно...     У  вагона с арбузами, промерзшими за долгую последнюю ночь сентября, толпились с утра женщины с ребятишками, предвкушающими полузабытый за год треск разрезаемого лакомства. Кто-то уже отходил под тяжестью авоськи с астраханским великаном, кто-то заглядывал через головы впереди стоявших счастливцев в открытую дверь полупустого товарного вагона, внутри которого сновали двое мужчин в телогрейках, надетых на теплое белье грязно-телесного цвета. Мужчины подносили или подкатывали, в зависимости от величины заказа, арбузы, водружали их на напольные весы. И продавщица, только что смачно вгрызавшаяся в ярко-розовую мякоть широченного куска, откладывала его на деревянный ящик рядом со счетами, вытирала одним движением руки влажные щеки и рот о рукав телогрейки и начинала быстро двигать блестящий цилиндрик весов по горизонтальной линейке с насечками, торжественно объявляя стоимость очередного арбуза. Мы еле дышали от нетерпения. В школе разговоры велись только вокруг вагона с арбузами, которые могли за¬кончиться раньше уроков...
Получив в авоську долгожданный полосатый шар, и с трудом оторвав его от покатого настила, мы с сестрой направились домой. Надо было успеть до возвращения мамы припрятать покупку и целые сутки ждать...
День рождения мамы приходился на самое вкусное время года. И почти ежегодно главным украшением стола был огромный арбуз. Возвращалась мама с работы поздно, когда при свете фонаря усталая продавщица уже подсчи¬тывала выручку, а ее помощники, изрядно принявшие «для сугреву», выметали опустевший вагон, громко и беззлобно матерясь.
«Вы и не знали, что на станции весь день арбузы продавали?» - улыбаясь, упрекала нас мама. Мы, пряча глаза, успокаивали ее: ничего, мол, на следующий год обязательно купим. Папа тоже подыгрывал нам: «Проиграли весь день, наверно?» Этот обман прощался нам из года в год: сюрприз в день рождения - двойной подарок! Лишь бы мама в кладовку ни за чем не пошла. Она, конечно, посылала туда нас, и мы, как никогда, с охотой бегали несколько раз за вечер: то за мукой, то за банкой варенья... И каждый раз с трепетом, поднимали уголок мешковины, укрывшей нашу драгоценность. Утром, перед уходом в школу, мы, обцеловав нашу именинницу, вручив ей кучу са¬модельных подарков, натеребив ее при этом за уши и, конечно, проглотив по кусочку арбуза, выскочили за калитку.
Анютка, новая черноглазая соседка, открывала ставни своего окна.
- Вы чё с утра там сёдни пели?
- Поздравляли маму, она именинница!
- Как это?
- А так это! В этот день все делают подарки и дерут за уши!
- А у меня именинов нет? Они только у больших бывают?
- У всех они бывают!,
- И у меня тоже?
- И у тебя, и у всех-всех, даже у бабушек и дедушек. Аня устроила дома допрос с пристрастием, не без удовольствия узнав, что через восемь дней ей исполняется шесть лет. Родителям были заказаны: бантики, кукла в кроватке и сто килограммов конфет, А еще - чтобы ей тоже испекли большой каравай.
Десятого октября Аня залетела к нам, даже не постучав в дверь, и комната наполнилась ее торжествующим писком:
- Я сегодня именинница! - И добавила: - Приходите к нам с подарками!
- Тебя после уроков оставляли? -  упрекнула я сестренку, которая училась на два класса выше и уроков у нее, естественно, было более моих. - Аня уже два раза прибегала, пошли!
Мы взяли раскладную книжку про Козу Дерезу, сетку с мячом и плитку шоколада, на зеленой обертке которой золотились буквы: «шоколад ванильный с орехами». Аня впустила нас радостно, приняла подарки, гордо заявив, что у нее уже их «полом». И первым делом продемонстрировала синий портфель, полный школьных принадлежно¬стей. В нем до времени покоились: чернильница-непроливашка, пенал с хохломской росписью, пахнущий лаком, в котором оказались ручка с пером N 11 и кругляшка-перочистка.
Богатство свое Анютка демонстрировала с достоинст¬вом, но какая-то небрежность едва улавливалась в ее движениях. Так и есть! Самое главное она оставила на «потом». Когда в ее руках появилась кукла, все остальное по¬казалось совсем незначительным. Много кукол уже успели порадовать меня, начиная от тех, которые шила нам мама, имея в руках лишь пластмассовые бюстики-заготовки, привозимые папой из города; потом был пупсик величи¬ной с младенца; кукла Света с глиняно-опильчатыми ручками и с ножками в нарисованных туфельках. Какие малюсенькие настоящие пуговички украшали белоснежный фартучек, довершающий ее наряд! Света за свою красоту постоянно одаривалась новыми нарядами: мои подруги шили ей платья, юбки, вырезали кофточки, я позволяла примерить обновки, но вердикт обжалованию не подлежал: не идет! И моя маленькая богиня снова восседала в своем маркизетовом темно-фиолетовом в мелкий горошек платьице.
То, что мы увидели в Аниных руках, вызвало в нас, во всяком случае, во мне, восхищение и зависть одновременно: фарфоровая барышня-крестьянка, установленная Аней на столе, начала кокетливо покачивать головкой в косыночке, а сарафанчик при этом в такт движениям красивой головки стал ходить справа налево и обратно. Молча мы любовались хрупким фарфоровым чудом, не в силах произнести ни слова. А Аня иногда слегка притрагивалась к сарафанчику, чем сообщала плавное движение. И чудо повторялось. Тетя Маруся, появившаяся за нашими спинами, нарушила благоговейную тишину:
- Это дядя Вася ей принес. Ну, девчонки, за стол! Уплетать вкуснятину было тоже интересно, но барышня-крестьянка, поставленная на комод тетей Марусей, уже не мотала головкой, и нам казалось, что она заскучала без нас. Мы съели все, что было на столе, вымыли руки на кухне, где было уже изрядно накурено и шумно. Там поздравлялись с днем рождения Ани взрослые: Анин папа, туркмен-репатриант, и дядя Вася, живший по соседству. Выпивал он крепко, был холостяком и «наказанием Господним» своей престарелой, скандальной мамаши - тетки Марины.
Коли вспомнила я о ней, то, видимо, пришла пора ей появиться в моем повествовании.
- Пьешь опеть? - взвизгнула она, заглянув на кухню. -И когда ты ее -нахлебаисси?
Взгляд ее упал на стол, куда опять была водружена кокетливая красавица,.
- Это чё тут Лидкин подарок делат? Я тебя, ирод, спрашиваю. Она чё, таку красоту из Чехословакии привезла, чтоб ты ее на рюмку променял?
Смерч, именуемый теткой Мариной, яростно колотящий захмелевшего Василия, вытолкал его на улицу и  унес  нашу барышню-крестьянку, а с ней -  и ощущение праздника.
Аня не плакала, не билась в истерике; она как будто приросла к стулу и замолчала. Наши уговоры, неумелые, но искренние сочувствия, проклятья на голову тетки Марины не расшевелили ее. Тетя Маруся уложила Аню в кровать и, закрывая за нами дверь, грустно сказала:
- Ничё, девочки, завтра Аня все забудет…
. Не знаю, забыла ли Аня, а я помню вот уже много лет тот хрупкий Анин праздник.