Я поставил точку

Я поставил точку.
Мне даже показалось, что я решительно поставил точку.
Эта точка меня ни в чем не убедила.  Оказалось, что она ничего и не значила.
Поставить точку. Закончить что-либо. Так ведь мы обычно рассуждаем?
На самом деле, мы ничего не можем закончить самостоятельно.
Даже если мы ощущаем в себе силу это сделать, именно в момент решительной попытки начать что-то с чистого листа, эта самая сила куда-то исчезает, не становясь слабостью, а будучи сломленной другой, невидимой силой.
Может быть, даже это не сила, а нежная и сдержанная слабость, бороться с которой не хватает сил.
Так бывает.
Я внимательно посмотрел на чистый белый лист,  на точку, которую только что поставил.
Поставил своей любимой ручкой.
Потом этой же ручкой провел прямую линию, проходящую через эту точку.
Совершенно прямую линию.
Я очень старался и у меня получилось.
И что же?
Точка перестала быть точкой.
Линия не стала короче или длиннее.
Вот такая бессмыслица может получиться, если захотеть поставить точку или продолжить что-либо, изобразив линией это продолжение.
Ничего нельзя решить и моментально сделать.
Задумать и реализовать.
Жизнь подскажет, когда это можно или даже нужно сделать.
Только внимательно слушай подсказку, не пропусти ее.
Жизнь не подсказывает одно и то же дважды или трижды.
Она  иногда не подсказывает вообще.
Я сказал иногда потому, что вполне допускаю такое.
Здесь я должен прерваться и честно сказать, что вечером того же дня, когда были написаны предыдущие строки, я начал читать книгу Милана Кундеры «Жизнь не здесь». Меня охватила какая-то радость, похожая на удивление, когда я встретил на очередной странице следующие слова «…и художник сказал: «Проводи линию, которая нравилась бы тебе. И помни, что художник существует на свете не для того, чтобы срисовывать нечто, а чтобы сотворить на бумаге мир своих линий».
Я прочитал эти слова после того, как написал первые страницы.
Это сущая правда.
Именно поэтому я был какое-то время, несколько секунд, охвачен маленьким, немножко горденьким и радостненьким  остолбененьицем.
И тогда я решил  сделать эпиграфом эти слова маститого автора, но не переносить эпиграф в начало книги, а оставить его на этом месте моего повествования, выделив шрифтом.
Не знаю, встречал ли кто-то эпиграф не на первой странице книги?
А будет ли в моем случае эпиграф эпиграфом?
Теперь это не имеет значения.
Я иду дальше, делая попытку творить мир своих линий. Мой мир.
Я опять возвращаюсь к точке. Вернее к маленькому, хорошо видимому кругленькому значку, который я поставил ручкой.
Если быть объективным, это конечно, уже не точка.
Точка значительно меньше.
Она, практически, невидима и бесцветна.
Как только точка обретает форму и цвет, как в нашем случае, она перестает быть точкой.
С линией еще сложнее.
Линия должна быть прямой, т.е. чем-то похожей на тетиву или струну.
А вот, к примеру, синусоида – это уже не просто линия.
Это прямая линия, потерявшая свою грациозность и приспособившаяся к жизни.
Это результат вечного противостояния.
Как можно видеть прямую линию и не пытаться ее изогнуть?
Кто-нибудь захочет еще больше «согнуть» человека, застывшего перед хозяином в рабском поклоне?
Никогда.
При этом хозяин даже не задумывается над тем, как дальше будет ему служить  этот «вопросительный знак», никогда не задающий вопросов, если его голова все ниже склоняется к земле,  а ее место занимает  совсем другая часть тела.
Вечное противостояние мы замечаем почти во всем.
Просто стараемся не обращать внимания на это явление.
Даже на такое явное, как противостояние облака и солнца.
Противостояние, в котором, казалось бы, известен победитель.
Правда, «побежденного» никто и никогда не назовет побежденным.
Облако в любой момент может на какое-то время «затмить» солнце, подарить человеку прохладу.
И все-таки человек иногда ловит себя на мысли о том, что эти «заслуги» облака на самом деле принадлежат не облаку.
Они принадлежат ветру.
И снова я вернулся к словам «человек ловит себя на мысли».
Кажется, что человек постоянно ловит себя на какой-либо мысли.
Создается впечатление, что человек все время удивляется тому, что обладает способностью  мыслить.
Человек анализирует мысль, на которой себя «словил».
Он посвящает  какое-то время себе.
Я тоже иногда посвящаю время себе.
Я не лукавлю, если скажу: посвящаю время откровенному разговору с собой.
Должен же кто-то, в конце концов, посвящать мне иногда немного времени.
Совсем немного.
Я не знаю: это потерянное время или нет.
Может быть как раз посвящая какое-то время себе, пусть самую малость, человек знакомится с самим собой.
И за многое ругает себя.
А дальше все происходит примерно так.
Все самые удивительные мысли откладываются в человеческой памяти.
Память со временем уничтожает мечту.
А мечта?
Мечта появляется из розового тумана и исчезает в розовом тумане.
При этом в обоих случаях розовый цвет имеет разные оттенки.
Речь не идет о цветовых оттенках.
Просто в первом случае – это робкая радость надежды.
Во втором – робкая надежда на то, что мечта исчезнет не навсегда.
Итак, память постепенно уничтожает мечту и не дает возможности вспоминать о будущем, воспринимая настоящее и немного опасаясь «завтра», если оно будет чем-то похоже на «вчера» и «сегодня».
Кто-то спросит, почему происходит так, что причина опасения за возможное «завтра» находится в наших «вчера» и «сегодня»?
Потому, что именно сегодня  нас нередко поражает зловонный цинизм, возросший на почве холуйского почтения,  развивающегося параллельно с тщательно скрываемой ненавистью к «хозяину», любующемуся собой, ненавидящему всех вокруг и, в это же время, завидующему каждому, в ком даже по ошибке (которой он у себя, конечно же, не видит) усмотрел предмет зависти.

На несколько минут меня отвлек телефонный звонок.
Сейчас я подумал о том, что телефонный звонок – это увертюра к спектаклю, всякий раз таящему в себе загадку, манящему своей таинственностью и возможностью сохранить в себе надежду на то, что самый важный в жизни диалог все-таки состоится.
Увертюра к спектаклю…
А я так давно не был в театре…
Телефонный звонок и сам телефон здесь, конечно же, не при чем.