Эта история приснилась мне (не обман). Все было совсем по-настоящему...
История, однажды рассказанная Волшебником Наиром, Старейшиной, сокрытого от людских глаз, мира (Мира Гномов) и исправленная добавлениями Бессмертного Величественного Черного Человека, имеющего тысячи имен, но не принадлежащего ни к одному из них.
Когда-то очень давно, когда нас с вами еще не было, мир населяли такие интересные и загадочные создания, как гномы. Эти маленькие человечки почти ничем не отличались от нас, обычных людей, разве что своим маленьким ростом. Во всем остальном это были абсолютные люди, нет — они были лучше людей….
Многовековая мудрость и великие тайные знания делали гномов великолепными прорицателями, совершенными советниками и немножечко колдунами — ну, самую малость. Никто лучше них не мог так точно предсказывать погоду, разговаривать на птичьем языке, понимать голос ветра, улавливать пение зеленой листвы, чувствовать настроение перетекающих волн океанов и рек, — короче говоря, никто лучше них одних не мог видеть этот мир изнутри, слышать его и составлять с ним единое целое.
Что ни говори, а к этим жизнерадостным малышам всегда можно было обратиться за помощью. И не было ни единого случая в истории, чтобы гномы когда-нибудь кому-нибудь отказали. Слово "нет" для них попросту не существовало. К тому же, ни один человек на свете не умел так складно и так напевно слагать песни и сказки. А гномы умели. Бывало, слушаешь их и удивляешься тому, насколько правдоподобно у этих коротышек выходят совершенные небылицы.
Да, это было давно, когда нас с вами еще не было…
I
По-утреннему прохладный свежий ветер стучался в распахнутое настежь окно. Он то и дело раздувал, словно огромный парус, прозрачную занавеску, которая так назойливо, так неприятно била спящую Лию по лицу.
С трудом раскрыв глаза, заслонившись ладонью от яркого солнечного луча, прямой линией насквозь пронзающего маленькую, чисто убранную, комнатку, девушка тяжело вздохнула и посмотрела на часы, висящие на противоположной стенке. На часах было ровно шесть.
"Черт! — разозлилась Лия. — Теперь придется вставать на целый час раньше. И откуда этот проклятый ветер взялся на мою голову?!"
Приподнявшись, она с грохотом захлопнула окно и, снова упав на подушку, задумалась: "Какое-то странное чувство, будто что-то изменилось за эту ночь. Но что именно? И как это возможно?"
Обведя взглядом свою просторную, девичью комнату, и не найдя в ее «внешнем виде» ничего особенного или из ряда вон выходящего, Лия сильно-сильно зажмурила глаза, в надежде на дальнейший сладостный сон, но уснуть почему не удавалось. В голове то и дело всплывали какие-то, незнакомые до сей поры, мысли. Они будоражили душу, заставляли сердце то сильно подпрыгивать от неожиданности, то снова замирать от необъяснимой тревоги.
«Да что такое, в конце концов! — не выдержала Лия и садясь на кровати, недовольно посмотрела в окно».
Но и там, за окном, все было как обычно: одинаково, тускло, неинтересно. И хотя яркое, по-летнему жаркое солнце радостно освещало, давно уже покосившиеся, и, порядком обветшавшие дома, маленькой, узкой улочки, а все равно, все вокруг казалось каким-то унылым и даже в чем-то жалким.
"Да, все как обычно, — с грустью подумала Лия и тяжело вздохнула".
Но, что было плохого в этом обычном, что ненормального или из ряда вон выходящего, Лия определенно не знала. Знала только, что все это жутко ей надоело, осточертело, но чем-то устраивало ее, совсем немножко, но устраивало, наверное, прежде всего, своей простотой и определенностью.
Поэтому и сейчас, сидя у окна, она в тысячный раз бессмысленно наблюдала за тем, как какие-то безликие, похожие друг на друга, незнакомые люди спешили на работу, как неуклюже, как смешно спотыкались они о бесчисленные выбоины, за много лет образовавшиеся на мощеной дорожке, как одинаково они злились и как похоже ругали этот «проклятый» город, на чем свет стоит.
А вот и примелькавшаяся за столько лет, вечно сонная дворничиха Евсеевна уныло побрела в сторону, покрывшейся «венозной сеткой», асфальтированной площади. Взметнув в воздухе такой же худой, как и она сама, метлой, она подняла ввысь целое облако пыли и, скрывшись в нем, как будто растворилась, исчезла, а, может, и вовсе рассыпалась, наконец, на миллиарды крохотных, никчемных песчинок.
И эта, до боли знакомая с детства машина с огромной вывеской на правом боку "Молоко", прибывающая всегда в срок, по расписанию, грохоча и скрежеща своим насквозь проржавелым нутром, промчалась мимо окон, так же как и дворничиха, исчезая во всепоглощающем облаке желтой пыли.
Все как обычно. Все как всегда. Новый день быстро набирал обороты, а жизнь продолжала свое привычное монотонное течение.
«Как же все это мне надоело! — с раздражением подумала Лия и вновь плюхнулась головой на подушку. — Нет, но все же что-то произошло! — не унималась она. — Что-то такое, от чего мне сейчас не по себе. На сердце, словно камень какой-то и так плакать хочется… Но ведь вчера все было нормально, — припоминала она, — даже, можно сказать, хорошо. Обыкновенный день, обыкновенный распорядок: завтрак, работа, ужин, телевизор и сон. И все же, что-то не так! Черт! — вскипела Лия. — Я просто схожу с ума! Ну что значит "не так"?! Да все нормально! Господи, да просто я не выспалась! Еще бы, встать на целый час раньше обычного, это же огромное потрясение для моего утомленного и уставшего от жизни организма! Боже! Как же мне все это надоело: это утро, это окно, эта проклятая комната и эта противная работа! Ненавижу ее! И ненавижу себя за то, что позволяю ненависти каждый день точить меня изнутри! И это ужасное, убивающее однообразие я тоже НЕНАВИЖУ! "
Тяжело вздохнув, Лия, наконец, решилась встать. Накидывая халат, она босиком быстро прошмыгнула в ванну и, посмотрев на себя в зеркало, недовольно перевела взгляд на полку, где одиноко валялась ее зубная щетка. От увиденного ее сердце вдруг как-то неприятно сжалось и внутри появилось какое-то непривычное ощущение не то беспомощности, не то жуткого, отравляющего весь организм, чувства одиночества. Не сумев справиться с таким обилием негативных чувств, Лия, неожиданно для себя, заплакала. Горячие, соленые слезы потоками стекали по ее заспанному, немного оплывшему лицу, касались подбородка и, соединяясь в несколько огромных капель, бесцеремонно падали на розовый, пахнущий мятой, махровый халат.
"Этого еще не хватало! — вдруг спохватилась она. — Через несколько часов я должна быть на работе, а тут зареванное лицо! Не хочу, чтобы кто-то видел, что я вообще умею плакать! Все! — отрезала Лия. — Нужно взять себя в руки и успокоиться, выпить чаю, съесть свежую, только вчера купленную булочку с маком, и может быть даже посмотреть телевизор".
Налив себе только что заваренного душистого чаю и осторожно, чтобы не обжечься, отхлебнув из чашки, Лия, как обычно, включив телевизор, начала щелкать каналами. Но повсюду было одно и тоже: сплошные новости, обсуждения каких-то тупых, неинтересных тем, какие-то программы, для рано встающих домохозяек, и ничего, что могло бы хоть как-то ободрить или развеселить.
"Ужас! — со злобой отбрасывая в сторону телевизионный пульт, возмутилась Лия. — С утра показывают такую ерунду! Ух, и надо же мне было ночью открыть окно! Сейчас бы сопела себе в обе дырки, вместо того, чтобы сидеть в этом, надоевшем за столько однообразных вечеров, старом, продавленном кресле!"
Резко встав и пройдясь по комнате, взгляд Лии вдруг неожиданно упал на стоящую на верхней полке синюю книжку, корешок которой был давным-давно оторван и выброшен в мусорное ведро. Не заметить ее, истерзанную длительным чтением, было невозможно: она по каким-то известным только ей причинам некрасиво выбивалась из стройного рядя своих сестер.
"Странно, — подумала Лия. — Вроде я туда уже давно не залазила. Почему эта ободранка так выпячивается? Непорядок. Терпеть не могу, когда что-то не в порядке!"
Встав на стул, Лия, с трудом дотянувшись, попыталась запихнуть книгу обратно, но с той стороны, что-то с силой как будто выталкивало ее, от чего книга то и дело накренялась все больше и больше вперед, готовая вот-вот рухнуть с приличной высоты.
"Что такое?! — рассердилась Лия. — Что за полтергейст! А ну, залазь!" — скомандовала она и вдруг почувствовала, как стул под ней начал предательски раскачиваться. Лия и ахнуть не успела, как оказалась лежащей на полу с книжкой в руке, а рядом с ней лежал «вверх тормашками» стул.
— Черт бы тебя побрал! — с ненавистью отбрасывая книгу от себя, зло прошипела Лия и, потирая ушибленную руку, машинально посмотрела на часы. «Половина седьмого, — констатировала она».
С трудом вставая на ноги, и, уже почти успокоившись, Лия подошла к, валяющейся возле опрокинутого стула, рваной книжке. Повернув ее лицевой стороной к себе, она с удивлением прочла "С.Лагерлеф. "Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями". Машинально раскрыв первую страницу, она быстро пробежала глазами, по хорошо знакомому еще с детства тексту, и не заметила, как углубилась в чтение.
Очнувшись, Лия рассеяно снова посмотрела на часы — на них было ровно восемь. Это была катастрофа! Впервые в жизни Лия без уважительной причины опоздала на работу. Но как ни странно, эта мысль почему-то никак не подействовала на нее, а даже наоборот, Лия как-то абсолютно спокойно снова опустила глаза в текст, а затем будто на что-то рассердившись, швырнула несчастную книжку в угол, с такой силой, что та мгновенно разлетелась на сотню отдельных листков.
Тяжело дыша, с трудом сдерживая подступающие слезы, Лия встала и прошлась несколько раз по комнате, пытаясь хоть как-то успокоиться. Но успокоиться не удавалось. Что-то как будто не давало ей сделать это. Ей было больно. Ее душе было больно. Впервые в жизни, именно ее душе было больно. А почему — Лия не знала.
Но больше всего ее раздражало то, что в голове ежесекундно всплывали эти слова из книжки, которые она, казалось, повторила уже про себя раз пять или шесть:
"— Да ведь это гном! — догадался Нильс. — Самый настоящий гном!"
"Дурацкая фраза, — сердилась Лия. — Абсолютно дурацкая! Не за что зацепиться. Ну и зачем мне она? Какого черта она прилипла к моему мозгу? Почему засела у меня в голове и так назойливо жужжит? Да что же сегодня такое творится?!»
Резко вскочив на ноги, и зло пнув ногой, так и не поднятый ею стул, Лия быстро направилась в прихожую, где на стенке висел ультрамодный, ужасно навороченный телефон, купленный за недавние премиальные. Набрав хорошо знакомый номер, она машинально посмотрелась в висевшее рядом большое зеркало и, смерив себя взглядом, недовольно отвернулась. После нескольких длинных гудков с той стороны провода послышался неприятный, просто холодящий душу, гнусавый девичий голос:
— Алло. Вы позвонили в отдел секретных документов…
— Соедини с начальником, — неучтиво оборвала девушку Лия.
— А… вы кто? — дрожащим голосом спросила та.
— Ты что! Совсем уже! — взбесилась Лия. — Своих не узнаешь?!
— О да, да, конечно, прости, сейчас… одну минуту… сейчас.
В телефоне снова послышались длинные протяжные гудки и вскоре донесся мужской, немного хрипловатый голос:
— Я слушаю тебя, Лия. Почему ты не на работе?
Начальник у Лии был человек уже не молодой, но и не такой уж старый. Во всяком случае, он не был из тех толстых, раскормленных за долгие годы пассивной службы, стариканом, с вываливающимся наружу пузом. Наоборот, он был даже местами симпатичен (редкими, правда, местами), но все же что-то в нем было. Во всяком случае, он был всегда спокоен, никогда не кричал, не унижал своих подчиненных, — да он вообще не особо интересовался простыми служащими. Для него его подчиненные были чем-то вроде тягловых лошадей, которых каждое утро впрягали в давно износившийся, пропитанный трудовым потом, плуг. Причем ему было абсолютно наплевать на то, эффективно вспахивает «бумажные плантации» этот плуг или вообще стоит на месте. Главное, это чтобы его подчиненные неизменно находились на своих рабочих местах и чтобы великое, «святое» слово дисциплина оставалось таковым до конца всей жизни — правда, неизвестно, чьей именно.
Вот и сейчас ему было абсолютно безразлично, по какой такой причине Лия опоздала на работу. Главное это то, чтобы она, забывши в одну секунду обо всем на свете, быстро, ну просто молнией, метнулась бы в сторону хорошо знакомого ей желтого, обшарпанного здания и без лишних слов заняла свое законное рабочее место.
— Мне абсолютно неинтересно, что там с тобой приключилось, Лия, — доносился из трубки немного раздраженный и где-то уставший голос начальника. — Просто ты должна быть на месте через… — задумался он, — через пять минут, максимум шесть… И если через указанный срок ты не появишься, считай, что работы у тебя больше нет. Тебе ясно?
— Ясно, — безразлично ответила Лия. — Тогда прощайте, — неожиданно для себя самой выпалила она и аккуратно повесила трубку.
"Все, — задумчиво глядя в зеркало на свои покрасневшие от слез глаза, сказала она сама себе. — Это конец. Теперь я безработная. Ну и что? — улыбнулась она отражению. — Что тут такого? Разве это плохо совсем немножечко побыть безработной? В конце концов, сколько можно жить такой скучной однообразной жизнью? Скучной и однообразной… — задумалась она. — А, может быть, это и вовсе была не жизнь, а простое существование? Простая видимость жизни…».
Видимость жизни… А что это такое, эта видимость жизни? Видимость движения? И эти годы, потраченные впустую? И эти дни, ушедшие безвозвратно? Дни — одинаковые, безликие мгновения? И эта работа…
Господи, эта работа! Это бестолковое перекладывание абсолютно пустых, никому не нужных бумажек из одной стопки в другую. Эти глупые, просто выводящие из себя нравоучения от коллег, ото всех тех, кто поднялся выше, пошел дальше, кому было доверено перекладывание не просто одинарных, исписанным кривым почерком, бумажек, а целых подшивок, неподъемных томов. И эта вера, да-да, именно вера в то, что это и есть сама сущность жизни, это и есть сама жизнь.
Вера… Еще одно сложное, непонятное, абсолютно необъяснимое слово. Оно используется так часто, а смысл его всегда так размыт. Но она есть эта вера. Есть у всего, что, пусть даже отдаленно, напоминает жизнь. Была она и у Лии. Была… И так же, как и все Лия безоговорочно верила в то, что уже через несколько лет, ей, быть может, тоже доверят такую ответственную, "сопряженную с риском" работу, как сортировка "важных и очень секретных" документов. Она верила в это, она об этом мечтала…
А может быть, ей только казалось, что она об этом мечтала? Ну, разве могла молодая девушка, когда-то отчаянно верившая в сказочных персонажей, зачитывающаяся Толкиеном и Волковым, мечтать о должности главного сортировщика? Может быть и могла… Но только не сегодня, не в этот странный, совершенно загадочный день.
"Как-то быстро все произошло, — размышляла Лия. — Как-то все неожиданно, так сказать, на скорую руку. И почему именно сегодня в этот самый солнечный и жаркий июньский день?
А может день здесь совсем ни причем? Может это рано или поздно ДОЛЖНО было случиться? Возможно… Так может быть теперь, — осенило ее, — все будет совсем по-другому?! Все будет лучше, ярче, красивее, интереснее! Ведь это невыносимо трудно жить в сером, убогом мире! Это же просто невозможно ежесекундно задыхаться от нехватки свободы, от нехватки времени, от нехватки внимания и любви! Нет! Хватит! — уже вслух воскликнула она. — Я больше не хочу так жить! Я больше не могу так жить! Отныне, с этой самой минуты, в моей жизни все будет по-другому! Все! Я клянусь! Я клянусь всем, что у меня есть!"
Отойдя от зеркала, и все еще пребывая в какой-то эйфории, от всего произнесенного вслух, Лия, словно загнанный зверь, начала метаться по комнате, пытаясь хоть как-то заглушить эту, откуда-то внезапно явившуюся душевную боль и сумятицу. В висках с силой пульсировала кровь, а в голове так неприятно, так навязчиво шумело, так гадко отдавало ударами в уши, так давило и распирало изнутри, — но Лия не замечала всего этого. Она просто ходила из стороны в сторону, от окна к стене, от стены к дверям и со стороны все это выглядело более чем странно.
Наконец, остановившись, Лия задумчиво посмотрела, на ласково греющий ее обнаженную ногу, солнечный луч и, видимо, что-то решив для себя, опрометью бросилась к полуотворенному огромному шкафу. Достав из него первое попавшееся, она наскоро оделась и «пулей» вылетела из дома.
Выйдя на крыльцо, и вдохнув уже порядком разгоряченный, успевший стать тяжелым от всевозможных запахов, городской воздух, Лия почувствовала, как быстро, почти что мгновенно, душевная боль ее и внутренняя сумятица начали утихать, рассеиваться, таять, ослабляя свою мертвенно-ледяную хватку. Мысли перестали вдруг так отчаянно бомбардировать ее, почти что уже закипающий мозг, они как будто на время исчезли, растворились, забылись, а, может быть, и вовсе потерялись в этом уже начавшемся новом дне. Где-то внутри даже появилось приятное чувство радости от этого ярко светившего солнца и оттого, что в одночасье она стала просто свободным человеком, свободным как никогда.
Как ни странно, но на улице было безлюдно. Да, в общем-то, в этом не было ничего странного — рабочий день уже был давно начат, а сезон отпусков давно открыт.
Вот где-то сзади, за спиной, послышались тяжелые, шаркающие шаги — это старик Адамыч со своей маленькой болонкой вышел на дневную прогулку. Поздоровавшись с Лией, он все так же тяжело ступая, направился прямо к маленькому магазинчику за углом. "За хлебом, — машинально подумала Лия, провожая старика взглядом".
Оглядевшись по сторонам, Лия осторожно, чтобы не споткнуться о торчащий из земли ржавый кусок железа, брошенный когда-то очень давно строителями, начала переходить дорогу. Она не знала, куда собиралась идти, просто решила сдвинуться с мертвой точки. Но неожиданно ее взгляд зацепился за что-то, что ей было хорошо знакомо, и с чем она просто ужасно не хотела сталкиваться. Этим «чем-то» оказалась почтальонша Эмма Адамовна.
Эта толстая, похожая на жирную утку, городская сплетница, плавно покачивая своими необъятными бедрами, направлялась прямо к Лие. Успев разнести всю почту, почтальонша, прогуливаясь по опустевшим улицам, мечтала лишь об одном, когда в кондитерскую за углом с таким приятным названием "Сладкий булочник" завезут свежие пирожные, которые она любила больше всего на свете. Правда от этой любви, ее и так далеко не идеальная фигура все больше и больше превращалась во что-то, что называют растекшимся киселем. Конечно, она уже сотню раз клялась сесть на диету, обещая вновь стать стройной привлекательной женщиной, от которой без ума будут все мужчины близ лежащих домов, но, то ли обещание было пустым, то ли мужчин всех «разобрали», только Эмма Адамовна, с каждым днем «раздувалась» все больше и больше и, казалось, еще несколько лет такой сытой и беззаботной жизни, и почтальонша, наконец, лопнет от обжорства.
Заметив Лию, Эмма Адамовна с нескрываемой радостью быстро (если черепаший шаг вообще можно назвать таковым), подошла к девушке и, с присущим ей женским любопытством, поинтересовалась:
— Разве ты не должна быть на работе в это время, Лия?
— Нет, — солгала Лия и слегка покраснела оттого, что к двадцати пяти годам никак не могла научиться лгать. — Я решила отдохнуть. Взяла несколько дней отгулов.
— Вот и молодец, — оживилась почтальонша, — сколько же можно просиживать штаны в этой душной конторе, нужно же когда-нибудь заняться и своей личной жизнью. Ведь только подумай, — нежно беря Лию под руку, с нескрываемым удовольствием от представившегося шанса выдать пару-тройку жизненных советов, продолжала говорить она, — тебе ведь пора бы уже и замуж, да и детей завести не мешало бы, а то не заметишь, как придет старость, и ты уже никому не будешь нужна. Одиночество начнет поедать тебя изнутри. Ты потолстеешь, тебя начнет мучить отдышка и все, что тебе будет доставлять удовольствие — это поедание все новых и новых заварных пирожных. Так что, мой тебе совет, скорее ищи себе мужа.
— Может быть, вы даже знаете где его искать? — язвительно поинтересовалась Лия.
— Не сердись, моя девочка, а лучше внимательно послушай умную тетю Эмму, она тебе плохого не посоветует. А насчет, где искать, — таинственно прищурилась она, — так это не проблема. Вон, смотри, видишь этого дохляка? — указала она на задумчивого и не очень привлекательного молодого человека, что-то с грустью рассматривающего в витрине универмага. — Так вот, ты не смотри, что он немного не в себе — это не самое страшное. Главное, это то, что он сказочно богат.
— С каких это пор Влад стал богат? — ухмыльнулась Лия.
— А с тех самых. Умер у него кто-то, то ли дядька, то ли дед — не важно, а наследство оставил. Так этот дурень так растерялся, — засмеялась почтальонша, — Говорит, я не знаю, что с этими деньгами делать, мне и своих хватает. Своих хватает! — возмутилась она. — Астрономишка недоделанный! Что у него есть-то, кроме этой… ну как ее… — попыталась показать она на руках. — Ну… Такой длинной штуки, как колбаса….
— Телескопа, — догадалась Лия.
— Ну, да-да, точно телескопа, в который он каждую ночь неотрывно смотрит?! Дурак! — воскликнула громко почтальонша, так что несколько прохожих даже обернулись и удивленно посмотрели на нее. — Другой бы на его месте с такими деньжищами уже давно бы в завидных женихах ходил, да поплевывал на всех сверху. А он: "Простите, извините…" Тьфу! Кошмар какой-то!
— Так вы мне значит, прочите этого недоделанного астрономишку в мужья, я вас правильно поняла? — начинала терять терпение Лия.
— А какая тебе разница, какой он? — возмутилась почтальонша. — Все мы, знаешь, не без греха. Я вон тоже по ночам мучаюсь бессонницей, потому, кстати, и вынуждена платить за дополнительные телевизионные каналы. Да, ты знаешь, — резко переходя на шепот, словно собираясь открыть страшный секрет, сказала она, — я там такое кино сегодня ночью видела, такое кино! Ну, ты понимаешь… — загадочно подмигнула почтальонша. — Я смотрю, а они там такое вытворяют! Такое! Сроду ничего подобного не видела! А ты не смотрела?
— Нет, — отстраняясь от разгоряченной почтальонши, недовольно поморщилась Лия.
— А зря! Ты молодая. Тебе нужно такие фильмы смотреть. Хотя, — задумалась почтальонша, — зачем тебе на это тратить время? Лучше найди себе кого-нибудь, тогда будет на ком проделывать такие штуки! А? — дружно хлопнула она по плечу Лию и раскатисто засмеялась. — Да, так о чем это я. Ну да, конечно… Главное — это то, что у этого недоумка теперь куча денег, представляешь! Да за них ты сможешь купить себе все! Все, что только пожелаешь! Это же счастье!
— А как же любовь? — начинала горячиться Лия.
— Любовь? — недовольно покривилась почтальонша. — Да что такое это, твоя любовь?! Кому она нужна в современной-то жизни! Нет! — отрицательно покачала она головой. — Любовь это для малолеток, для этих юных дурочек. Тебе же следует подумать о чем-то большем, чем мимолетные чувства. К тому же, Лия, за большие деньги можно стерпеть многое, можно даже и полюбить.
— Спасибо, вам конечно, Эмма Адамовна, за совет… — не успела однако договорить Лия, потому что в этот самый момент, внезапно обезумевшая почтальонша, с силой оттолкнула хрупкую девушку от себя и, сорвавшись с места, покачиваясь и пыхтя, засеменила, к подъехавшей к крыльцу кондитерской, старой, обшарпанной машине. — Прости! — услышала она уже издалека задыхающийся голос почтальонши. — Мне некогда! Пирожные привезли! Я должна быть первой!...
"Вот и докатились, — с грустью подумала Лия, провожая взглядом счастливую почтальоншу. — Неужели моя жизнь и вправду уже прошла? Но ведь мне еще так мало лет, ведь еще вся жизнь впереди… А если нет?.. Если эта глупая утка действительно права и вскоре я начну покрываться толстым слоем жира, и во мне поселится целый пуд неподъемной лени? Нет, — отогнала Лия от себя ужасные мысли, — не может такого случиться со мной. В конце концов, почему все должно в результате сводиться только лишь к замужеству и рождению детей? Дети… дети — это, конечно, счастье, это продолжение тебя самой, но… но что-то есть другое в этой жизни, что-то незнакомое, чуть-чуть таинственное, неординарное что ли. Что-то, что может перевернуть эту проклятую рутинную жизнь с ног на голову. Ну, должно быть так, просто обязано, а в противном случае и жить не стоит!"
Пройдя еще несколько кварталов, Лия и не заметила, как оказалась в хорошо знакомом ей месте. Там, где кончались дома, расстилалась огромная, поросшая сочной травой и сплошь усеянная душистыми сиреневыми цветами, поляна. Позади нее, вдалеке, высились темно-зеленые покосившиеся ели. Когда-то их было гораздо больше, да и сам лес был гораздо гуще. Теперь же он больше напоминал беззубый рот тысячелетнего старика.
А ведь еще совсем недавно люди боялись даже заходить в него, боялись потеряться, не вернуться домой. Помнится, какое-то время этот лес вообще был источником многочисленных "пугалок" и "страшилок". Говорили даже, что однажды там, ни с того ни с сего, пропал человек — будто бы просто взял и растворился. Правда, вскоре выяснилось, что человек этот был беспросветный пьяница Марк, а тот, кто утверждал, что самолично видел это чудесное исчезновение — его друг-собутыльник. В результате разговоры скоро утихли, история эта забылась, да и весь город с облегчением вздохнул, ведь на одного пьяницу стало меньше — а разве это не счастье?
"Да, — вздохнула Лия. — Казалось, совсем недавно мы с друзьями здесь, вот на этом самом месте, возле этого маленького круглого холмика, до самой глубокой ночи рассказывали друг другу занимательные, временами даже очень страшные истории, придуманные прямо на ходу, за несколько минут. И ведь было интересно, — улыбнулась она, — и было так весело. Кто бы тогда мог подумать, что жизнь окажется всего лишь словом "жизнь", лес превратиться в покосившийся неровный ряд болезненных елок, а выдуманные истории станут всего лишь частью дорогих, но совершенно бесполезных воспоминаний".
Присев на холодную, все еще слегка сыроватую от утренней росы, траву, Лия с интересом посмотрела на огромное голубое небо, по которому безмятежно плыли пышные, похожие на взбитые сливки, облака. Все в этой голубо-белой бездне говорило о какой-то свободе, о каком-то призрачном счастье, о всеобщей радости и неземной любви. Упав на мягкую траву, Лия начала с интересом всматриваться в эти пушистые белоснежные пуховики. Она, как в детстве принялась гадать, на что именно похоже то или иное облако. Здесь были зайцы, львы, кареты, дома, замки и даже — гномы! И снова в голове пронеслась эта фраза из детской книжки, заставляя сердце в который раз неприятно сжаться.
"Черт! — взметнулась Лия. — Да что же такое происходит на самом деле?! Эти гномы мне не дают покоя! Бред какой-то! Я же взрослый человек, откуда у меня появились эти детские фантазии?!".
Чтобы хоть как-то отвлечься от вновь подступающих тяжелых мыслей, Лия начала внимательно изучать ползающую по ее руке божью коровку. Коровка была настолько занята какими-то известными только ей одной поисками, что вот уже несколько минут не замечала, что находится на «опасной территории», и что в любую секунду ее крохотная и такая короткая жизнь может с легкостью оборваться.
"Как она напоминает нас, людей, — опять задумалась Лия, глядя на это красное в черную крапинку создание. — Точно, как мы, бежит куда-то, а куда и сама даже не знает. Вся ее жизнь проходит в вечном поиске еды для себя, для своих детей. Она больше ничего не видит, не слышит, не чувствует. Все, что ей нужно — это чувство сытости, так она запрограммирована самой природой и это, конечно, правильно. Ее жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на какие-то другие занятия. А ведь как было бы, наверно, интересно просто взять и остановиться, хотя бы на мгновение, ну на самую малость, на чуть-чуть и может быть тогда жизнь бы перестала казаться такой тяжелой и совершенно бессмысленной штукой".
Тяжело вздохнув, Лия снова, упав на мягкую, уже почти прогретую до основания горячим солнцем шелковистую траву, опять задумчиво посмотрела на бесконечно огромное и такое далекое небо, по которому все так же безмятежно скользили белые облака. От удовольствия она даже зажмурила глаза.
Когда же она вновь их раскрыла, то была несказанно удивлена тому, как быстро, можно сказать, мгновенно, наступил вечер. Казалось, всего каких-то пару минут назад, вокруг было так светло, день только-только набирал обороты, а сейчас по вечернему, розовато-белому небу плавно скользили редкие, тонкие, как шелковая ниточка, облака, удаляясь куда-то далеко-далеко за горизонт, прямо к красному заходящему светилу.
"Странно, — подумала Лия, — неужели я заснула? А казалось, я только на минуточку закрыла глаза…"
Откуда-то, прямо из глубины сумеречного оживленного города, донесся знакомый звук запирающейся пекарни, а через несколько минут все вокруг наполнилось запахом дрожжей и свежевыпеченного горячего хлеба.
Сглотнув слюну, Лия почувствовала, как нестерпимо ей хочется есть. Вскочив на ноги, она с радостью бросилась к источнику издаваемого аромата. Но не успела она добежать до узенькой дорожки, ведущей к городу, как вдруг явно ощутила под ногами какое-то странное шевеление, будто сама земля вдруг ожила, пробудилась и начала медленно покачиваться из стороны в сторону, пытаясь размять свои застывшие кости. Испуганно посмотрев себе под ноги, Лия, однако, ничего странного или из ряда вон выходящего, а теме более двигающегося не заметила. «Наверно, показалось, — успокоила она себя».
Лия сделала еще несколько шагов и вдруг замерла. Где-то позади, за спиной, она услышала странный, почему-то жутко испугавший ее, треск. И хотя странного или необъяснимого в этом треске ничего в общем-то не было, в конце концов неподалеку ведь находился старый лес, но Лия все равно испугалась. И страх этот был больше душевный, подсказанный не иначе как самими чувствами так давно и надежно закопанными где-то внутри, в самой глубине, неизведанного до конца, человеческого организма. И страх этот говорил, что далекий треск — не результат случайно переломившихся веточек и кустиков, а это что-то другое, что-то огромное, страшное и чего стоит не просто опасаться, а от чего нужно бежать и бежать как можно быстрее, не оглядываясь.
Но Лия не могла бежать. Она словно приросла к этому уже, окутанному со всех сторон непроглядной темнотой, гиблому месту. Цепенея от страха, она боялась не то что бы пошевелиться, а лишний раз вздохнуть.
Лия слышала, как треск позади нее становится все сильнее и сильнее, все громче и громче, все объемнее, он, как будто ширился, рос, касаясь звуком своим ее липкой кожи.
И вот, что-то вдруг с недюжинной силой обрушилось на Лию сзади и, повалив на землю, начало неприятно вдавливать ее хрупкое тело, в быстро остывающий рыхлый чернозем. Закричав, Лия машинально попыталась ухватиться за какую-то тоненькую, торчащую рядом с ней веточку, она хотела вскочить, но увы, то, что обрушилось на нее сверху, было неподъемно, как скала.
Придавленная к земле, обессилевшая от страха и нехватки воздуха, Лия тихо, протяжно стонала, как вдруг, словно по волшебству, тяжесть куда-то исчезла, растворилась в темноте, освободив, наконец, свою, до смерти испуганную жертву. Вокруг мгновенно воцарилась почти что замогильная, удушливая тишина, изредка, правда, разрезаемая, доносившимся из глубины города, гудками автомобилей.
С трудом поднявшись, дрожа от страха, Лия тревожно огляделась по сторонам. Она сделала всего несколько шагов, как вдруг ощутила жгучую, почти невыносимую боль в колене. Взглянув на правую ногу, Лия ахнула, из колена тоненькой струйкой сочилась кровь.
«Черт! — морщась от боли и пытаясь хоть как-то остановить кровь, прошипела Лия. — Это я наверно ударилась об этот булыжник, — со злобой пнула она валяющийся неподалеку небольшой камень».
Сорвав растущий рядом подорожник, Лия прилепила его к ране и вскочив на ноги, решила поскорей убраться из этого страшного места. Но не успела она ступить и шагу, как вдруг в очередной раз что-то со страшной силой толкнуло ее в спину и бесцеремонно потянуло за собой. Неожиданная яркая вспышка белого света мгновенно ударила Лию по глазам, отнимая у нее зрение, мысли и даже чувства. В кромешной тьме, в душном неведении, она, бедная, попыталась было закричать, но и голоса у нее уже не было. Где-то внутри, в области сердца, ее что-то больно кольнуло, затем сильно ударило в грудь и, остановив движение, исчезло.
II
— Сегодня как-то ужасно пасмурно, правда, Томи?
— Да, мамочка, и этот густой туман. Мне даже немножко страшно.
— Чего ты боишься, глупый, я же с тобой?
— Я боюсь, вдруг ты куда-нибудь исчезнешь, вдруг бросишь меня, что я тогда буду делать? Как я найду дорогу домой?
— Ну, о чем ты говоришь, Томи. Как же я могу тебя бросить, ты же все, что у меня есть.
— Да, но туман такой густой, что я почти не вижу тебя.
— А ты держись за меня, вот, возьми меня за руку и тогда я всегда буду рядом и никуда не исчезну.
— Но я не вижу, тебя, мама! Я совсем не вижу тебя!
— Томи, протяни мне руку, просто сделай несколько шагов и протяни ее!
— Нет! Мама, я не вижу тебя! Я совсем не вижу тебя! Этот туман, он… он застилает мне глаза! Мама я ничего не вижу! Где ты?! Где же ты?! Не бросай меня! Не бросай! Ведь ты же обещала, что не бросишь! Ты же обещала! Ты обещала!
Холодный ветер, разметая почерневшую сухую листву, плавно скользил над бесконечными черными холмами. Он, словно одинокий волк, тревожно завывал, проносясь над ледяными волнами серого, давно заснувшего, океана и, касаясь этой мутной, мертвой глади, тонул в его вязких водах, пропадая каждый раз навсегда.
А где-то на берегу, на самом его краю, на холодных мокрых камнях, не шевелясь, лежал маленький мальчик. Его глаза были широко открыты и в них, как в зеркале, отражалось такое же мертвое безликое небо.
Неизвестный человек, в развевающемся на ветру черном плаще, склонясь над бездыханным телом ребенка, с интересом всматривался в эти бездонные, по-детски чистые глаза, и по его щеке катилась скупая мужская слеза. Осторожно прикоснувшись рукой к посиневшим от холода губам мальчика, он что-то таинственно прошептал, целуя его в мягкую детскую щечку, а затем аккуратно, словно хрупкий цветок, взяв мальчика на руки, исчез, растворился в пространстве, оставив после себя лишь холодную, серую пустоту и спокойствие.
III
Раскрыв глаза, Лия, еще несколько минут не могла понять, где она находится, и что же с ней все-таки произошло.
Прямо над головой ее висело уже знакомое, голубое небо, а по нему по-прежнему беззаботно проплывали пушистые, белые облака. С трудом поднявшись, она задумчиво уставилась в землю.
"Что же случилось? — подумала она. — Неужели я уснула? А вечер, а пекарня, а мое падение… Падение, — схватилась она за колено, на котором красовалось огромное, красное пятно — до колена было больно дотронуться. — Значит, — испугалась Лия, — все это было правдой? Ничего не понимаю. Но ведь был вечер, это я точно помню, был же уже вечер! А может быть я здесь провалялась целую ночь и все утро? — предположила она".
Взглянув на электронные часы, когда-то подаренные ей родителями на восемнадцатилетие, она с удивлением прочла: 12 июня, вторник.
«Да нет, похоже, это все тот же день. Значит… Значит, мне все-таки это приснилось. Ну, слава богу, — облегченно вздохнула Лия и стряхнув с себя налипшую цветочную пыльцу, быстро вскочила на ноги».
Но идти она не могла — жутко болело ушибленное колено. Снова плюхнувшись на траву, она вдруг заметила, идущую вдалеке знакомую немолодую женщину, продавщицу из галантерейного магазина. Когда-то Лия была дружна с ее рыжеволосой дочкой — непоседой и ужасной выдумщицей. Теперь же женщина осталась совсем одна — дочь вышла замуж и уехала в другую страну. А продавщица по-прежнему каждое утро, словно по привычке, становясь за уже порядком обшарпанный прилавок, грустно улыбалась посетителям и ежеминутно задумчиво смотрела куда-то вдаль, как раз на ту самую северную дорогу, по которой когда-то давно ходила ее любимая дочь в школу.
Заметив тетю Улю, Лия оживилась и, что есть мочи, закричала:
— Ульяна Петровна! Ульяна Петровна, можно вас на минуточку! Мне нужна помощь!
Но женщина, словно и, не замечая этого клича, спокойно прошла мимо, даже не обернувшись.
— Ульяна Петровна! Вы слышите меня?! — кричала Лия.
Но женщина, видимо, действительно ничего не видела и не слышала, а, может, и не хотела слышать, а потому уже через несколько секунд скрылась за поворотом.
— Черт, — выругалась Лия. — Совсем неживая стала — прошла и даже не заметила!
С трудом поднимаясь, сделав несколько неустойчивых шагов, Лия снова, схватившись за колено, сердито плюхнулась на траву и заплакала: не то от невыносимой боли, не то от беспомощности. Растирая соленые слезы по лицу, и, беспрестанно хлюпая носом, она лишь изредка озиралась по сторонам, в надежде увидеть хоть кого-нибудь, кто мог бы помочь ей. И этим кем-то оказался никто иной, как чудаковатый астрономишка Влад. Погруженный, как обычно, в какие-то свои «запредельные» мысли, он не спеша брел по узкой дорожке, прямо по направлению к травмированной Лии.
Заметив его, Лия оживилась и громко закричав, помахала ему рукой. Но несостоявшийся «звездочет», видимо, был уж слишком глубоко погружен в свои запредельные астрономические размышления, а потому в упор не видел и, главное, как назло, не слышал надрывных воплей несчастной Лии.
Тяжело вздохнув и высказав про себя все, что она думает о звездах, о Вселенной и об астрономии вообще, Лия, с трудом поднявшись, поковыляла навстречу к Владу, как вдруг уткнулась лбом во что-то твердое и холодное. Ничего еще не понимая, она снова рванулась вперед, однако в очередной раз ударилась обо что-то невидимое и ужасно твердое.
«Что за черт? — напрочь растерялась Лия. — Что это такое?
Сойдя на всякий случай в сторону, она непонятливо огляделась по сторонам, но вокруг не было ничего, что хоть как-то могло объяснить загадочное происшествие.
«Глупость какая-то, — подумала Лия и сделала очередной шаг». Но и на этот раз что-то невидимое преградило ей путь.
«Да что такое, в самом деле?! — не выдержала Лия. — Здесь же ничего нет! Как то, чего нет, может мне мешать?! Что за чертовщина?!».
Протянув вперед руку, Лия начала быстро водить ею в воздухе, пытаясь нащупать предполагаемый предмет. И — о чудо! — ее ладонь вдруг скользнула по чему-то холодному и даже слегка выпуклому. На ощупь казалось, что впереди находится обыкновенное стекло, но ни рамы, ни креплений Лия вокруг не заметила. «Ничего не понимаю, — растерялась она. — Откуда здесь появилось это? Ведь еще несколько часов назад все было нормально, проход был открыт. Когда же успели возвести здесь эти невидимые преграды и зачем?»
— Эй! — крикнула она, находящемуся буквально в нескольких шагах от нее, астрономишке, что-то пристально рассматривающем на своих, никогда не чищеных ботинках. — Ты не мог бы мне помочь?! Слышишь, ты?! Помоги мне!
Но молодой человек, словно и, не замечая орущую во всю глотку Лию, так же как и прежде безмятежно наслаждался своей грязной обувью.
— Да что же это такое! — уже выходя из себя, завопила Лия. — Вы что все оглохли что ли?! Эй ты, искатель других миров, помоги мне скорее! Ты слышишь меня?!
Но, видимо, Влад действительно ничего не слышал или тоже, как и Ульяна Петровна, по каким-то известным только ему одному, причинам игнорировал несчастную девушку.
Как вдруг неожиданно чудаковатый астроном поднял глаза и, пристально взглянув на Лию, застыл. От неожиданности Лия громко вскрикнула и, отскочив на несколько сантиметров от незримой преграды, схватилась за грудь. Пытаясь хоть как-то прийти в себя, она с жадность вдыхала разгоряченный воздух, но это плохо помогало — сердце бешено билось в груди, готовое вот-вот вырваться наружу, а в голове как-то очень неприятно гудело и кружилось.
А Влад все смотрел и смотрел своими какими-то блеклыми, абсолютно бесцветными глазами на Лию и, что самое интересно, похоже, в упор не замечал несчастную девушку.
Но Лия еще этого не поняла. Бедная девочка, с радостным воплем кинулась, как на амбразуру, на невидимый щит и начала, что есть мочи колотить по нему, сбивая руки в кровь, надеясь на одно — Влад должен ее, наконец, заметить. Но он почему-то не замечал.
Как ни в чем не бывало, тощий парень вдруг глубоко вздохнул, еще раз задумчиво посмотрел на Лию и, резко развернувшись, пошел прочь от этого непонятного, заколдованного (для Лии) места, слегка покачиваясь, от опьяняюще глубоких размышлений на тему: «Есть ли жизнь на Марсе, нет ли жизни на Марсе?..»
Он уходил, а вместе с его узкой, сгорбленной спиной уходила и последняя Лиина надежда.
— Этого не может быть, — как будто в забытьи причитала Лия. — Это неправда… Это не может быть правдой… Не может быть… Это сон... Мне все это снится... Сон! — неожиданно очнулась она. — Ну, конечно, это же сон! Самый настоящий сон! Как в детстве! И как я сразу не догадалась, что все это мне снится! Вот глупая! — радостно ударила она себя по лбу. — Значит, — соображала Лия, — мне нужно поскорее проснуться! Да-да, проснуться! Но как это сделать? Что-то я не очень помню, как это нужно делать. Боже, это было так давно, как будто в другой жизни… Проснуться, — задумалась она. — Ах, ну конечно! — снова ударила она себя по лбу. — Нужно себя ущипнуть. Точно-точно, ущипнуть и тогда от боли я должна буду проснуться! Тогда почему от этой ноющей боли в колене я до сих пор не проснулась? — промелькнуло у нее в голове. — Не важно, — словно назойливую муху отогнала она, совсем неуместную в этот ответственный момент, но вполне здравомыслящую, мысль. — Главное, нужно поскорей проснуться. Итак, — приготовилась Лия, — за что щипать? За бок, за ногу, за руку? Жалко как-то своего собственного тела! Ну, что поделать, — вздохнула она. — Надо, значит надо! Ущипну-ка я себя за руку.
Черт! — словно уж на сковородке закрутилась на месте Лия, сжимая руку. — Мама дорогая, как же больно! Но я проснулась, — с надеждой огляделась она по сторонам. — Проснулась или нет? «Похоже, что нет, — как будто подсказал ей изнутри усталый мозг».
Действительно нет, ибо все вокруг было по-прежнему: все то же поле, то же горячее летнее солнце на лазурном небе и то же монотонное, похожее на музыкальный фон, пение птиц.
«Не может быть, — растерянно, чуть не плача, пробормотала Лия. — Я ведь хорошо себя ущипнула. Значит…— испуганно прошептала она, белеющими от страха губами. — Значит это не сон, значит это правда… Но как такое может быть? Как такое вообще могло случиться?! Ведь чудес не бывает! Ведь такого в жизни вообще не должно быть! Господи, что же делать?!— в ужасе хватаясь за голову, бессильно прокричала она и, повалившись на сочную траву, горько заплакала».
И неизвестно сколько бы еще продолжались эти бесконечные всхлипывания и непрекращающиеся рыдания, если бы не донесшийся откуда-то со стороны леса загадочный, приглушенный стук. Подняв голову, Лия прислушалась. Стук становился все сильнее и даже, как будто ближе. «Что это? — подумала Лия. — Может быть дятел? Нет, — покачала она отрицательно головой. — Дятлы не так стучат. Это больше похоже на удары топором. Но откуда в нашем лесу дровосеки? — удивилась она. — Там уже давно нечего рубить. Да и вообще, этот лес считается проклятым и туда мало кто наведывается, разве что любители пощекотать себе нервы. А может, — продолжала размышлять Лия, — просто кому-то вдруг срочно понадобилась огромная старая ель? Кто знает? Нашего человека не поймешь: ему все нужно, что плохо лежит или растет, тем более, бесплатно. Что ж, — оживилась Лия, — уже хорошо. Значит я здесь не одна. Значит, есть надежда как-то выбраться отсюда. Наверняка этот лесной рубщик должен знать, что здесь происходит. Думаю именно он мне и поможет попасть в город».
Быстро вскочив на ноги, не обращая внимания на уже притупившуюся и ставшую почти привычной боль в колене, Лия стремглав бросилась прямо по направлению к лесу. Правда, в тот самый момент, когда до вступления в эту темную, сырую обитель оставалось сделать всего пару шагов, она вдруг остановилась и, боязливо оглядевшись по сторонам, слегка поежилась: не то от страха, не то от пахнувшего на нее лесного холода. Наконец, собравшись с силами, взвесив все «за» и «против» она решительным шагом направилась в ГУСТЫЕ дебри.
IV
В лесу было прохладно и ужасно сыро. Противно пахло плесенью и мокрым мхом. Огромные вековые ели, словно древние гиганты, уносились верхушками прямо в бескрайнее, едва различимое голубое небо, а вокруг царила почти что мертвая тишина. Лишь изредка ее разрезали пугающие вопли каких-то невидимых птиц.
«Странно — удивилась Лия. — Откуда в нашем лесу такие высокие ели и их так много, а со стороны казалось, что этот лес уже доживал свои последние годы. А эти загадочные, холодящие душу крики? Никогда еще таких не слышала, неужели их издают птицы? Но, что это за птицы? Странно как-то… Странно и… ужасно страшно…»
Она сделала несколько неопределенных, еще до конца не взвешенных шагов, и, испуганно оглядевшись по сторонам, наконец, медленно, с какой-то уже явно прослеживающийся обреченностью, побрела по угрюмому, сырому «царству» навстречу предполагаемому спасению.
Но спасение не находилось. Правда, стоит отдать ему должное, — оно и не исчезало никуда — удары топора как раздавались где-то неподалеку, так и продолжали раздаваться, только найти того, кто их издавал почему-то никак не удавалось. «Прямо мистика какая-то, — устало думала Лия. — Казалось бы рубят где-то совсем рядом, но где это рядом — непонятно… Вот уж поистине заколдованное место, черт бы его побрал!»
Уже после второго часа безрезультатных поисков стало очевидным, что длинная, кем-то все же вытоптанная, тропинка ведет в какую-то бесконечную неизвестность. Конечно, можно было свернуть с этого прямого, усеянного мелкими камнями и поднявшимися из глубины земли, корнями, пути, но Лия очень хорошо помнила наказ своего отца, который когда-то давным-давно, когда она была совсем маленькой девочкой, часто брал ее в лес. Он всегда говорил: "Если не знаешь куда идти, иди по дорожке — она обязательно тебя куда-нибудь да приведет". Так Лия и делала. Правда теперь, когда ее силы были на исходе, а тропинка никуда не выводила, ей казалось, что она совершила огромную ошибку, отправившись на эти ужасные поиски неизвестного дровосека.
Остановившись и переведя дыхание, Лия устало огляделась по сторонам, но кроме, уже порядком поднадоевших гигантских елей, ничего не заметила. Но вот, где-то вдалеке почудилось легкое, почти что незримое шевеление увесистых еловых лап и странный приглушенный гул, совсем не пугающий, а вполне привычный гул ветра, мгновенно пронесся над лесом.
Тяжело вздохнув, Лия вновь обреченно поковыляла по ухабистой кривой тропинке, как вдруг спиной ощутила чье-то невидимое присутствие. Испуганно вдавив голову в плечи, она хотела было оглянуться, но чье-то горячее, почти обжигающее дыхание над самым ухом, не дало ей сделать этого.
Замерев от ужаса, Лия машинально закрыла лицо руками, как будто боясь увидеть то, что находилось там, за ее спиной. А дыхание все нарастало и нарастало. Казалось, еще мгновение и что-то огромное и обязательно клыкастое (как думала Лия) схватит ее несчастное измотанное тело в свои когтистые лапы и разорвет на части, или, еще чего хуже, съест. Колотясь от страха, не отнимая рук от лица, Лия уже в каком-то беспамятстве вполголоса залепетала:
— Не трогайте меня. Пожалуйста, не трогайте, — молила она. — Я всего лишь заблудилась. Я не сделаю вам ничего плохого. Честное слово. Только не трогайте меня.
Но тот, кто был позади, видимо, и не собирался обижать испуганную девушку. Он просто дышал. Вот уже несколько долгих, длиною в целую жизнь, минут, учащенно дышал, как будто прислушиваясь, присматриваясь, принюхиваясь к своей потенциальной жертве, а может и не жертве вовсе. В конце концов, он не обязательно мог быть огнедышащим монстром. Он мог быть каким-нибудь безобидным духом леса, ну или еще там непонятной лесной нечестью. Ведь, что ни говори, а лес есть лес. Мало, что водится в этих, заросших гигантскими елями, сырых дебрях.
Но то ли бессмысленное бормотание до смерти перепуганной девушки возымело успех, то ли невидимое чудище, наконец, растратив весь свой пыл и жар, решило удалиться от не совсем, видимо, вменяемого человеческого существа, только обжигающее дыхание вдруг неожиданно исчезло и вокруг воцарилась прежняя лесная тишина.
С трудом вытаскивая шею из затекших плеч, Лия по-прежнему дрожа как осиновый лист от невыносимого страха и ужаса, наконец, нерешительно оглянулась. Но позади уже никого не было, лишь усыпанная желтыми, почти гигантскими иголками, чертовски надоевшая дорожка, уносилась в пройденную даль.
«Господи, — шептала про себя Лия, — спаси и помоги, — вдруг вспомнила она какие-то обрывки, никогда не используемой ею прежде, молитвы. — Дай мне выбраться из этого жуткого места. Пожалуйста».
И, видимо, Господь ее услышал. Хотя бы один раз за всю жизнь, но он обратил со своих высоченных небес на бедную девушку свое драгоценное внимание, потому что где-то там, вдалеке, за еловыми лапами, Лия вдруг к своей неописуемой радости увидела чью-то просто-таки гигантскую широченную спину. Спина это, правда, как-то странно то вздымалась, то низко опускалась. Но, присмотревшись повнимательнее, Лия с облегчением заметила и прикрепленную к этой спине вполне человеческую голову и сильные мускулистые руки, а в руках — отливающий серебром, огромадный топор.
«Ничего себе, — с тревогой подумала Лия. — Ну и размеры. Таким тесаком убьешь и не заметишь, — содрогнулась она. — Нет, — испуганно начала пятиться она назад. — Ни за что не подойду к этому верзиле».
Но пятиться и отходить, в принципе, было некуда — вокруг были елки, колючие кустарники, бесчисленные корни, камни, гигантские шишки, ну и, конечно, одна единственная мало-мальски пригодная для ходьбы кривобокая дорожка, ведущая, правда, в абсолютную неизвестность.
«Нет, — со страхом соображала Лия, — все таки мне придется подойти к этому жуткому верзиле с топором. Боже мой, но как же страшно это делать! А вдруг он как замахнется… Да и к тому же его рост! Никогда прежде не видела таких высоких людей. Ну и что, — пыталась переубедить она себя. — Ну и что, что он высокий, не всем же быть белыми мышами. А топор? — навязчиво подсказывал ей голос в голове. — Ну, топор… — мгновенно ответила себе Лия. — Топор… Мало ли. Топоры вообще могут быть любых размеров. В конце концов, мужик ведь рубит елку, да и не просто елку, а целую ёлищу! Каким интересно орудием труда он должен пользоваться — кухонным ножом? Нет, — расхрабрилась она. — Он обыкновенный человек, которому вдруг понадобилась старая елка. Ничего страшного. Ничего угрожающего. Все нормально. Нормально…»
И Лия пошла. Нет, не пошла, а, правильнее будет сказать, поползла, словно змея. Тихонечко-тихонечко, прячась за каждой елкой, за каждой веткой, за каждым обгрызенным кустиком, мечтая лишь об одном, чтобы верзила, не дай бог, не заметил ее раньше времени — ну, пока она сама не решиться себя явить, пока не соберется с силами. А верзила ее и не видел — он был слишком занят. Так занят, что, похоже, и не замечал за своей бесконечной рубкой подозрительно громкий треск сухих веток под Лииными ногами (что ни говори, а навыка тихого передвижения Лия за всю свою жизнь так и не приобрела).
Подойдя поближе, Лия на всякий случай спряталась за близ растущим, огромным стволом дерева и начала наблюдать. Но вот незадача, верзила, как назло, был постоянно повернут к ней спиной, а ведь ей так хотелось, наконец, рассеять свой удушающий страх, навязчиво подсказывающий, что верзила этот не может быть простым человеком, он точно какой-нибудь оборотень-мутант, а, может, и вовсе снежный человек. «А вдруг у него медвежья или обезьянья морда? — суетились в Лииной голове глупые, детские предположения. — А вдруг он людоед? Нет, ну что за бред лезет мне в голову?! — рассердилась она. — Какой же он снежный человек? У него то и шерсти нет, так немного волосни на мускулистых и совершенно человеческих руках, и он одет».
Вот именно, что одет. И одет даже очень неплохо, хотя и немного странно, однако вполне приемлемо для дровосека. Ну, да, конечно, что ни говори, а не было на нем привычной, вылинялой майки с надписью «adidas», ну зато была вылинялая, когда-то, видимо, при рождении своем, зеленая рубашка, ну не растянутые треники с пузырями прикрывали его прелести, а странные, какого-то защитного цвета, пыльные штаны, так рьяно смахивающие на галифе. Но зато какие у этого загадочного верзилы были сапоги! Вот это точно — обувь так обувь, всей обуви обувь! Длинные, почти достающие до колен, сшитые точно из натуральной кожи и, скорей всего вручную, да еще с выдавленными загадочными рисунками на них. Ну просто чудо, если не сказать больше!
Короче сзади, как убедилась Лия, парень был что надо, но вот что же он представлял собой с лица, вот это оставалось для нее загадкой. Но недолго.
Гигант повернулся быстро и резко, а Лия так же быстро и резко с воплем скрылась за стволом, в который она, не то чтобы вдавилась, она просто влипла в него и стала составлять с его обсыпающейся сухой корой единое целое.
Трясясь и сопя от страха, Лия с ужасом думала, что вот теперь, вот в это самое мгновение и наступит ее неминуемый конец. Но он не наступал. Вернее, дровосек, похоже, не очень-то и спешил на «кровавую разборку» с до смерти напуганной девушкой.
Дрожа всем телом, Лия все сильнее и сильнее вдавливалась в какой-то уж очень вонючий и липкий ствол. Ее сердце колотилось так, как колотилось только однажды, очень давно, когда ее чуть не застукали ворующей клубнику с соседских грядок. И хотя гигант был не совсем похож на того бешеного, лысоватого соседа с лопатой в руках, разъяренным орангутангом вопящим на всю округу, но кто знает, на что способен отнюдь не плюгавый дядька с лопатой, а высоченный детина с топором!
«Зато он человек, — бубнила Лия. — Он не оборотень…»
Человек! Громко сказано. Разве люди могут быть такого роста? Ну, возможно, и могут… Возможно…
«Черт! — после долгого ожидания, уже начала раздражаться Лия. — И где он делся, в самом деле?! Уже бы что ли появился! Сколько его ждать?!»
Набравшись храбрости, она осторожно выглянула из-за своего укрытия. Однако к ее глубокому разочарованию гиганта уже и след простыл. Хотя валяющийся под елкой латаный мешок, доверху запиханный кривовато разрубленными бревнами, говорил, что дровосек, скорей всего, ненадолго отлучился и еще должен обязательно вернуться.
— Вот же дура! — зло ударила себя по лбу Лия. — И чего я испугалась?! Идиотка! Да я же ради него-то и пошла в этот вонючий лес! Нет, ну если есть на свете дуры, так это определенно я! — уже громко, не сдерживаясь, выпалила она и обмерла, потому что прямо из-за другого гигантского ствола с неподдельным интересом ее (уже очень давно) разглядывал красавец-мужчина.
Что он был красавец, это Лия заметила сразу. Еще бы не заметить! Такие черные, слегка сыроватые кудри, такое загорелое красивое, моложавое лицо и эти глаза! Мама дорогая, какие у этого верзилы были глаза! Они просто погружали в себя, затягивали в свою голубую бездонность и уносили прочь, ко всем чертям, а, может, ко всем ангелам, и в них хотелось смотреть и смотреть, не отрываясь, и тонуть в них тоже так хотелось, ну так хотелось, что даже где-то в животе щекотало от этого хотения и отдавало в ноги.
Но вот верзила, наконец, зашевелился и, приблизившись к Лие, с неподдельным интересом посмотрел на нее сверху вниз.
А у Лии, вдруг что-то опять заклинило! Ну, как обычно. Ничего нового. Она как подпрыгнет, как взвизгнет, как отскочит, как ударится о еловый ствол головой… Короче, если гигант до этого смотрел на нее с интересом, то теперь он смотрел на нее с этим же интересом вдвойне.
— Простите, — подходя поближе, но, правда с видимой опаской, сказал он. — Я не хотел вас испугать. Кстати, — улыбнулся гигант, — для человека у вас очень хорошая реакция… Вы не сильно ушиблись?
— Для человека? — все еще ощущая колокольный звон в какой-то, казалось, совсем пустой голове, растерянно переспросила Лия.
— Ну да, для человека. А что в этом слове для вас необычного?
— Да нет, ничего, — потрясла головой Лия, пытаясь вытряхнуть остатки боли. — Просто… Просто вы так сказали: «для человека», как будто вы знаете не людей, у кого реакция лучше…
— Ну… вообще-то… знаю… — заикаясь и не совсем уверенно промямлил гигант. — Слушайте, — как-то уж совсем серьезно, неожиданно спросил он, — а вы действительно человек?
— Что? — опешила Лия.
— Вы — человек?
— А что — не похожа?
— Да нет-нет… — пробормотал гигант-незнакомец. — Просто, честно признаться, я вообще впервые вижу человека.
— Что?! — оторопела Лия. — Что вы только что сказали?!
— Что я никогда не видел человека.
То что Лия ощутила в этот момент, описать простыми статистическими словами почти невозможно. Конечно, первым делом (ну, как обычно) ее парализовало (похоже данное состояние организма для нее становилось уже привычным), а затем она почувствовала, что у нее почему-то обмяк язык, а в глазах как-то, ну очень непривычно потемнело, будто ее ударили под дых и ей вдруг стало нехорошо.
Безотрывно впиваясь, расширенными от удивления, глазами, в начисто «убитого» и, по-детски растерянного гиганта, Лия начала медленно, осторожно отходить назад, подальше от этого не совсем, похоже, здорового представителя человеческой расы.
— Подождите! — неожиданно остановил ее гигант. — Что случилось? Куда вы?
— Я? — судорожно всматриваясь в предполагаемые места отступления, пролепетала Лия. — Я… домой… пойду… домой… Что-то я по-моему здесь задержалась… до свидания… с-спасибо за все… до свидания…
— Нет, постойте! — схватил незнакомец ее за руку. — Подождите! Я сейчас все объясню. Вы меня неправильно поняли!
— Отпустите меня, пожалуйста, — попыталась вырваться Лия из крепких жилистых рук дровосека.
— Не могу, — спокойно проговорил дровосек.
— Что з-значит не могу? — задрожала всем телом Лия. — Отпустите! — снова попыталась она вырваться.
— Но я правда не могу этого сделать, — настаивал дровосек.
— Да что такое?! — завопила испуганно Лия. — Отпустите! Вы слышите?! — начала брыкаться она. — Отпустите меня! Вы не имеете права! Вы… Вы… Урод! Сумасшедший! — ударила она гиганта по колену. — Отпусти меня! Быстро! Отпусти!
И незнакомец отпустил… Только уж очень неудачно, потому что Лия, не удержавшись на ногах, с оглушительным визгом плюхнулась на мокрый, пахнущий гнилью и неприятной затхлостью, мох.
— Дурак! — зло прокричала она. — Зачем же так резко отпускать?! Идиот! Ну что, что ты смотришь на меня?! Псих!! Зачем ты меня схватил?!
— Ну, понимаете, — растерянно пролепетал незнакомец, — мне очень не хотелось, чтобы ваша жизнь оборвалась так рано.
— В каком смысле? — испугалась Лия.
— В самом прямом. Обернитесь и вы поймете, о чем я говорю.
Но лучше бы Лия не оборачивалась, потому что то, что она увидела, повергло ее в еще сильнейший, чем прежде, ступор (оказывается состояние парализации имеет несколько стадий, и это была, похоже, вторая, потому что с такими темпами, с таким экстремальным развитием сюжета, первая, видимо, еще ожидала своего часа).
Там, позади, всего в нескольких шагах, чернела огромная яма, нет — не яма. Такое бездонное пространство нельзя называть просто ямой: целое ущелье, гигантский обрыв, верная и безоговорочная смерть, явная и абсолютная возможность быстро и точно вознестись на небеса, ну, или, может быть, провалиться в преисподнюю. Короче, если у Лии прежде и появлялись тусклые намеки на самоубийство, то у нее были для этого все возможности, если бы, конечно, не дровосек.
— С-спасибо, — заикаясь, поблагодарила она незнакомца.
— Да не за что, — улыбнулся тот. — Давайте, — протянул он Лие руку, — я вам помогу. Да не бойтесь, — прочитал он явное недоверие в глазах девушки, — я не причиню вам вреда. Давайте-давайте, поднимайтесь, а то, неровен час, простудитесь — земля здесь очень сырая и холодная.
И Лия послушно протянула свою худенькую, сплошь перепачканную грязью, холодную руку гиганту. И вот здесь с ней произошло то, что происходит рано или поздно со всеми наивными девушками, впервые столкнувшимися с обворожительными сильными неандертальцами.
Мозолистая и шершавая на ощупь рука дровосека была такой теплой, такой какой-то нежной, а, главное, родной, что Лие вдруг совсем расхотелось сердиться на этого долговязого красавца, а, наоборот, откуда-то из глубины прорезалось непреодолимое желание прижаться к его широкой, сильной груди (все до чего она доставала) и замереть навечно.
— Вы не поранились? — отрезвил Лию от девичьих грез незнакомец.
— Нет, — растерянно покачала она головой. — Со мной все в порядке. Только вымазалась, — оглядела она себя со всех сторон. — А так все хорошо, — впервые улыбнулась она гиганту.
— Ну и отлично, — улыбнулся он в ответ. — Так что же вас заставило отправиться в такое опасное путешествие, если не секрет? — наконец задал он очень нужный и, как нельзя кстати, вопрос.
— Почему опасное? — удивилась Лия. — Разве в этом лесу опасно?
— Очень.
— Правда?! — ужаснулась она. — А я и не знала…
— Так все же, что с вами случилось? Что произошло?
— Понимаете, — не знала с чего начать Лия, — тут такое дело… Короче, у меня очень большая проблема… Черт! Я даже не знаю как вам все объяснить…
— Ну, говорите, как есть… Может быть я, дурак, и пойму.
— Ну, зачем же вы так? — смутилась Лия. — Я на самом деле совсем не хотела вас обидеть, просто…
— Извините, — понял свою оплошность незнакомец. — Это было глупо с моей стороны. Я, конечно, все понимаю. Так что же все-таки произошло?
— Понимаете, — присаживаясь на торчащий неподалеку слизкий пень, начала свой «горестный» рассказ Лия, — дело в том, что сегодня утром со мной произошло что-то очень и очень странное и это что-то продолжается, по-видимому, до сих пор…
— Ну, для начала неплохо, — усмехнулся незнакомец.
— Да, — рассеянно отозвалась Лия, — Так вот, — оживилась она. — Во-первых, это дурацкое окно и этот противный ветер: они разбудили меня раньше обычного и мне пришлось целый час бесцельно бродить по дому…
— Целый час, да еще бесцельно… Это, конечно, трудно — съязвил незнакомец.
— Еще бы! — не поняла подвоха Лия. — Потом я ни с того ни с сего окончательно испортила отношения со своим начальником, — продолжала она, — и, скорей всего, теперь я безработная…
— Подождите-подождите, — ничего не понял незнакомец, — с кем вы испортили отношения?
— С начальником. А что здесь удивительного? — странно посмотрела Лия на гиганта. — У всех на работах есть свои начальники, а у них есть подчиненные, такие, как я. Разве вы об этом не знали?
— Знал… знал конечно… скорей всего…
— Ну, так вот, — не обращая внимания на неразборчивый бубнеж незнакомца, продолжала говорить Лия, — потом, ну после того, как я бросила телефонную трубку, я решила прогуляться — день-то был хороший, солнечный…
— Значит, вы бросили теле… трубку, — опять ничего не понял верзила.
«Он что, тупой? — промелькнуло в голове у Лии. — Неужели все ушло в рост, а на мозги ничего не осталось?»
— Да, телефонную трубку, — повторила она, — я бросила и пошла гулять. Гуляла-гуляла, потом встретила одну жирную тетку…
— Какую? Жирную?
— Господи! — не выдержала Лия. — Как будто вы только что на свет народились! — Ну, толстую тетку, очень толстую, как бочка… ну или как шар.
— Это что-то наверно очень страшное, — покривился незнакомец.
— Ну не такое уже и страшное. Неприятное слегка, но совсем не страшное. А что, вы разве никогда не встречали толстых людей?
— Честно говоря, нет.
— Ну, тогда вам явно повезло. Радуйтесь. Я, конечно, ничего не имею против толстяков, — почему-то шепотом уточнила Лия, — но когда это начинает переходить границы… Ну, неважно… Так вот, я гуляла-гуляла, а потом наткнулась на знакомую поляну, знаете, такую красивую, всю в цветах, там много бабочек летает, божьи коровки и так далее, и вот я села, а потом даже, по-моему, прилегла, чтобы отдохнуть и, так сказать, расслабиться…
— А когда же вы успели устать?
— Ну, я… — смущенно пробормотала Лия. — Ну, я долго шла… Я очень долго гуляла, понимаете, и вот решила прилечь. Прилегла, да так, что не заметила, как пронесся целый день. Смотрю, а уже вечереет, пора домой…
— Вечереет? — совсем, похоже, начал «подвисать» незнакомец. — А как это вечереет?
— В смысле? — как на идиота, подозрительно посмотрела на незнакомца Лия.
— Ну, вечереет — это как?
— Вечереет… — задумалась она. — Ну, это значит, солнце садиться и вокруг становится темно, но только не быстро, как будто свет взяли и выключили, а медленно, так сказать, равномерно темнеет. Ну, вы сами знаете как это! — от нетерпения вскипела Лия. — Перестаньте надо мной издеваться! Просто, — неожиданно дошло до нее, — вы наверно слова такого не знали?
— Наверно…
— Ну и вот, — продолжала Лия, — я смотрю — темнеет, пора домой, встаю и иду и тут — бац, головой бьюсь обо что-то невидимое! Да так больно, что даже шишка осталась, — показала она незнакомцу маленький, ели заметный горбик на лбу. — Ну, я, конечно, начинаю искать крепления, ну там гвозди, не знаю, отверстия, пазы, ну хоть что-нибудь, что говорило бы о том, что здесь что-то есть, что оно действительно существует… Его, правда, почему-то не видно, но оно же есть! Я даже к этому прикасалась! Так на ощупь, представляете, обыкновенное стекло, только невидимое!
— И что дальше? — уже с заметным интересом осведомился незнакомец.
— А что дальше? — вздохнула Лия. — Ничего хорошего. Смотрю, а там, на той стороне люди ходят. Я начинаю кричать, звать на помощь, а меня никто не слышит и даже не видит. Короче, знаете, как жизнь после смерти: ты есть, но об этом почему-то никто не догадывается, кроме тебя самой.
— А разве вы знакомы с такими ощущениями? — подозрительно посмотрел гигант на Лию.
— Ну что вы, нет, конечно, — смутилась она. — Я так, образно.
— Ну, понятно…
— Что вам понятно?! — взвилась вдруг Лия. — Не думайте, что я не в своем уме! Со мной все в порядке! Конечно в это трудно поверить, но…
— Но я верю, — не дал ей договорить незнакомец.
— В самом деле?
— В самом деле.
— И что?
— Что? Что … Действительно, ничего хорошего.
— В каком смысле?
— Понимаете, — присаживаясь на корточки перед Лией, доверительно посмотрел незнакомец ей в глаза. — Дело в том, что… как бы вам это объяснить, — вздохнул он, — что вы каким-то, скорей всего, случайным образом попали в другой мир.
— Что? — не поверила Лия. — Что за чушь? — засмеялась она. — Вы что, шутите?
— Абсолютно нет, — скорбно отозвался незнакомец.
— Но, подождите! Как такое может быть?! Это же бред какой-то! Вы что? — снова засмеялась она, только не очень весело. — Научной фантастики обчитались?
— А невидимое стекло, — не сдавался незнакомец, — это, по-вашему, не чушь, не полный бред?
— Бред конечно, но…
— Но, что? Вы не верите себе самой и тому, с чем сами столкнулись? Зачем же вы тогда мне все рассказали? Значит вы надеялись на то, что я вас пойму, что я вам поверю? Разве не так?
— Нет! — словно ужаленная, подскочила Лия. — Я надеялась на то, что вы мне просто поможете попасть домой! А насчет стекла, — задумалась она, — этому должно быть рациональное объяснение!
— Мне очень жаль, — с сочувствием произнес незнакомец, — но домой, видимо, вы уже никогда не вернетесь…
— В каком смысле? — побледнела Лия.
— В самом что ни на есть прямом.
— Нет, — словно отгоняя весь этот бред от себя, замахала руками Лия. — Нет, это… это сумасшествие какое-то… Господи, ничего подобного я еще в своей жизни не слышала! Дурдом какой-то!
— Подождите, — попытался успокоить ее гигант, — послушайте меня. Здесь все не так сложно, как может показаться на первый взгляд…
— Ну, конечно, — нервно захихикала Лия, — ничего сложного… все абсолютно понятно… А как просто! Уму не постижимо, как же все просто! И как это раньше мне не пришла в голову просто гениальная по своей доступности и простоте мысль, что я, Я, попала в другой мир! В другой мир! — воскликнула она. — Действительно все просто!
— Ну успокойтесь, пожалуйста, — взмолился незнакомец. — Ну, конечно, я сказал сейчас глупость… очень большую глупость…
— Хорошо, что вы хоть сами это понимаете…
— Нет-нет, постойте, не перебивайте меня. Ух! — неожиданно вскочил он. — Как же сложно! Послушайте, — снова присел он на корточки перед Лией, — вы действительно не можете вернуться домой… к себе домой… в свой мир. Нет-нет, подождите, — остановил он уже закипающую, как чайник с дистиллированной водой, девушку, — дослушайте до конца. Понимаете, — нервно почесал он затылок, — дело в том, что выхода из этого параллельного мира нет. Во всяком случае мне о таковом ничего не известно.
— Так! Все! — поднимаясь с сырого пня, наконец, не выдержала Лия. — Хватит с меня этого бреда! Достаточно! На сегодня, я думаю, хватит! И вообще, мне лучше уйти.
— Но куда же вы пойдете? — аккуратно (основываясь, видимо на предыдущем опыте) взял верзила девушку за руку. — Куда? Вашего дома здесь нет.
— Отпустите, — устало пролепетала Лия, ели сдерживая слезы. — Отпустите меня…
— Постой, — вдруг резко переходя на «ты», сказал незнакомец. — Послушай меня, ты не дойдешь. Посмотри на свое колено, оно уже посинело. Скоро ты вообще не сможешь ступить на ногу…
— Ну и черт с ним, — безразлично отозвалась Лия. — Меня сейчас это меньше всего волнует! Я должна вернуться домой!
— Но ты не можешь вернуться домой! — не выдержал незнакомец. — Не можешь! Понимаешь ты это или нет?! Не можешь! Нет твоего дома здесь! Нет! Это другой мир! Другой!
— Ты сумасшедший идиот, — спокойно посмотрела она на раскрасневшегося гиганта. — Причем полный идиот. Тебе нужно лечиться.
— Тогда хорошо, — наконец сдался незнакомец, отпуская Лию, — иди. Действительно, — непонятливо пожал он плечами, — почему я так за тебя беспокоюсь? Мне-то какое до тебя дело? Ведь в конце-концов потерялся не я… Что ни говори, а я дома. Так что ты вольна поступать, как тебе этого хочется… Предположительная дорога домой, вон та, — указал он на каменистую тропинку. — Несколько долгих часов и ты будешь вновь на пустой поляне наслаждаться обществом невидимой преграды и ощущением призрачности…Счастливого пути. Да, кстати, — с трудом взвалил он на плечи огромный мешок с бревнами, — если услышишь жуткий протяжный вопль, не беги, не надо, это не поможет, лучше сдайся сразу и гигантские коршуны тебя убьют сразу и быстро, не будут мучить…
— Гигантские коршуны? — белеющими губами переспросила Лия.
— Ага! Такие, знаешь, огромные птички, с такими большими крыльями, с такими огромными острыми когтями, которыми они раздирают на части еще живую добычу. Короче, на тебя должно произвести впечатление.
— Перестань! — вдруг бешено завопила Лия. — Хватит! Заткнись! Ты не смеешь меня пугать! Слышишь?! Не смеешь! Глупый недоносок! Все это бред! Это бред! Нет здесь никаких гигантских коршунов, нет и не может быть! Этого не может быть!
— Пока! — не оборачиваясь, уже издалека крикнул гигант, почти что скрываясь за увесистыми еловыми ветками.
— Этого не может быть… — простонала Лия и бессильно повалившись на землю горько заплакала.
— Послушай, — нежно погладил ее по спине, вернувшийся гигант. — Пойдем со мной. Я понимаю, как тебе сейчас страшно, как все это непонятно и дико… Я все понимаю. Но кроме меня здесь никого больше нет. Только огромные дикие птицы и ты — легкая, травмированная добыча…
— Мне страшно, — с силой прижимаясь к горячий груди незнакомца, бессильно, сквозь слезы, прошептала Лия. — Мне очень, очень страшно…
— Я знаю, — погладил он ее по волосам. — Потому и говорю тебе, пойдем со мной…
— Но, куда?
— Домой… Вернее, — поправился он. — Ко мне домой… Ну, в мой мир…
— В твой мир? — отсутствующе посмотрела она на гиганта.
— Ну да, — ласково улыбнулся он.
— Как он хоть называется? — устало поинтересовалась Лия. — Кто хоть там живет?
— Гномы, — абсолютно нормально, как что-то само собой разумеющееся, уточнил незнакомец.
— Гномы? — почти что не удивилась Лия. — Настоящие гномы…
— А что, ты знаешь ненастоящих? — засмеялся гигант.
— Интересно… — не слушала она верзилу. — Все сегодня похоже сходится на гномах…
— О чем ты?
— Неважно о чем… Ну, — ухмыльнулась Лия, — и что ты, здоровяк, делаешь среди маленьких человечков? Используешь их рабский труд?
— Да вообще-то, нет, — как-то вдруг растерялся гигант. — Если честно, — замялся он, — но я сам гном.
— Ты? — истерически захохотала Лия. — Ты — гном? Невероятно! До чего же иногда шизофрения может принимать неожиданные формы! Ты — гном! Класс! Молодец! — ткнула она гиганта в плечо. — Все себя принимают за наполеонов, за гитлеров — много за кого, но за гномов, да еще с таким ростом, вот это действительно неожиданно! Молодец! Слушай, — не на шутку разошлась она, — а вдруг я эльф? Представляешь я не человек, а эльф?! Точно! И как это я раньше не догадалась, почему для меня все здесь такое большое! Это же надо! Я — эльф! — бешено прокричала Лия на весь лес.
— Перестань, — остановил ее незнакомец. — Успокойся. Не сходи с ума. Сейчас не самое лучшее для этого время.
— Правда? — не утихала Лия. — А мне так кажется самое что ни на есть лучшее! Ты сумасшедший, я сумасшедшая! Чем не команда! Команда придурков! Как, хорошо звучит? Гном и эльф! Отлично!
— Я сказал тебе, — жестче произнес незнакомец. — Успокойся. Перестань.
— Нет! Ну, подожди, постой! Дай мне насладиться этим моим сумасшествием! Господи! — вскинула Лия руки. — Я — эльф! Настоящий эльф! Не человек! Нет, я больше — я волшебница! Ведь эльфы все волшебники, правда? — безумно сверкая глазами спросила она гиганта. — Ну скажи, скажи, правда?
— Правда.
— Ну вот видишь! — радостно подскочила она на месте. — Я — эльф-волшебник! Нет я — эльф-волшебница! Ура!
— Перестань, — устало протянул незнакомец. — Ты не эльф. Мир эльфов находится с южной стороны, а ты пришла с западной. Да и к тому же, — ухмыльнулся он, — у тебя нет крыльев.
— А что, у эльфов есть еще и крылья? — не унималась Лия.
— Есть. На то они и эльфы.
— Ах, какая жалось, — покачала она головой. — Как это так. Ай-ай-ай. А знаешь что? — подскочила она к незнакомцу. — А я их отрезала! Взяла и отрезала! Пластическая хирургия! А что? Вполне возможно!
— Перестань, — с силой прижал к себе ее незнакомец. — Успокойся. Хватит.
— Не трогай меня, — не пытаясь даже вырваться, а как будто даже больше для проформы, пробормотала Лия, с силой прижимаясь к мускулистой, теплой груди гиганта.
— Пойдем со мной, — снова предложил незнакомец. — Пойдем. Ты все сама увидишь.
— Это далеко?
— Не очень. Но с твоей ногой, — посмотрел он на уже не только посиневшее, но уже даже и почерневшее Лиино колено, — дорога будет как никогда долгой…
Взвалив в очередной раз на свои гигантские, широченные плечи огромный мешок, незнакомец и Лия медленно побрели через непролазные лесные дебри, по корням, через колючие кусты, сквозь какие-то, мерзко жалящие локти, высоченные растения и дороге этой, похоже, не было конца.
Зато неотвратимый конец приходил Лие. Та невыносимая боль, уже даже не в колене, а во всем, начисто обессилевшем девичьем теле, медленно, но верно убивала ее. Лия чувствовала как тяжело, с трудом бьется в груди ее маленькое сердце, как при каждом следующем шаге, оно как будто вдруг резко останавливается и, болезненно сжимаясь, на мгновение замирает. И эта невыносимая, неуемная дрожь в коленях, в руках и даже в голове. И зрение — господи! оно медленно но верно покидало ее. Нет, Лия, правда, еще кое-что видела: листья, мхи, травы, корни, какие-то блеклые камни и эти бесчисленные корявые стволы, но все это уже выглядело как-то ненатурально, кукольно, призрачно, ненастояще.
— Ну, ты как? — сочувственно поинтересовался у Лии, идущий впереди незнакомец.
— Уже не знаю, — подняла она свое изможденное, почерневшее лицо.
— Потерпи, осталось совсем немножко. Вон, видишь, там впереди, — указал он, на пробивающиеся сквозь пушистые верхушки елей, яркие лучи солнца, — там выход из леса. Еще несколько шагов и все, мы пришли.
— Угу, — буркнула Лия и, тяжело вздохнув, с большим трудом, сделала очередной шаг. — Если я не умру раньше… — промычала она про себя.
Но Лия не умерла. Еще бы, умереть прежде, чем увидеть то, что ей предстояло увидеть. Да такое могло воскресить даже египетскую мумию!
Когда колючие, увесистые ветки, до смерти надоевших гигантских елей, наконец, расступились, входящим открылся чудесный вид. Да нет, какой чудесный — нереальный, просто фантастический! Да такого вида вообще не могло в принципе существовать в природе! Во всяком случае, онемевшая и раскрывшая от восторга и удивления рот, Лия, именно так и думала. А как было еще думать, когда перед ней расстилалась широкая поляна, сплошь усеянная ярко-розовыми, как будто нарисованными цветами, а с неба золотыми брызгами рассыпалось желтое, похожее на мед, горячее солнце.
Да ничего подобного Лия отродясь не видела! Так, кустики, веточки, однотипные цветочки…
А здесь, здесь все было по-другому, по-новому.
Окруженная со всех сторон раскидистыми, цветущими кустарниками, поляна как будто искрилась, переливалась глянцем листвы и пышных трав своих, отбрасывая волшебные искорки света на непривычно низкое, глубокое небо. Она словно утопала, терялась в прелести и благоухании сотен цветов и одновременно ширилась, разрасталась, гостеприимно раскрывая перед очередными посетителями все свое шевелящееся и, как будто, бесконечно двигающееся пространство. А этот ветер. Легкий, загадочный, едва уловимый, он нежно касался зеленых, скользких листьев, плавно скользил по тонким, почти прозрачным веткам, дотрагивался до нежных розовых лепестков малюсеньких цветов, вдыхал их сладковато-пряный аромат и счастливый обрушивался на мягкую, у корешков прохладную траву, отдавая ей все только что собранное природное богатство.
Все это казалось таким прекрасным, таким незыблемым и бесконечным, таким, каким оно, наверно, в жизни не могло быть, только в сказке… В очень хорошей и красивой сказке.
— Пойдем, — окликнул Лию уже, далеко ушедший, незнакомец.
— Ты же сказал, что мы уже почти пришли! — недовольно отозвалась она.
— Но мы действительно почти пришли. Вот прямо перед тобой расстилается узенькая тропинка. Сейчас ты сделаешь около… — прикинул он, — десяти шагов и все — будешь в городе.
— А ты действительно уверен, что я смогу сделать эти десять шагов? — ехидно усмехнулась Лия.
— Главное, чтобы ты была уверена, — парировал гигант и, немного задумавшись, добавил, — может, ты хочешь, чтобы я тебя взял на руки? Тогда ты только скажи, и я брошу здесь свой мешок, а потом вернусь за ним позже?
— Да нет уж, спасибо, — с трудом двигаясь навстречу незнакомцу, гордо проговорила Лия, — я, слава богу, еще пока не калека и могу идти сама.
— Ну, тогда я жду, — весело улыбнулся незнакомец и, опустив тяжелый мешок на землю, озабоченно огляделся по сторонам.
V
— Вот, — помогая протиснуться Лие через колючие кусты, гордо проговорил незнакомец. — Вот он, Город Гномов.
Далеко-далеко, где-то за горизонтом, утопая в зелени, терялись высокие-высокие холмы, задевая верхушками своими ребристые облака глубокого лазурного неба. С зеленеющих склонов холмов с приятным журчанием стекали изумрудные ручейки, в которых наивно отражалось веселое, золотое солнце. Окутанные легким туманом, они размеренно стекали в какое-то непривычно белое, похожее на молоко, большущее озеро и силой потока уносились куда-то очень далеко, возможно в совсем другую реальность.
Но это было там, за горизонтом, а здесь внизу, окруженный со всех сторон природным заслоном, расстилался хоть и небольшой, но сказочно красивый город.
Изначально даже складывалось впечатление, что город этот был каким-то ненастоящим, даже, может быть, чуточку волшебным. Поверить в то, что такое чудо действительно существует, обыкновенному среднестатистическому человеку было, ну очень трудно, да, пожалуй, почти невозможно. Привыкший к гигантским, похожим как две капли воды друг на друга, каменным многоэтажкам, высотным зданиям, серым, угрюмым улицам и скудной, совершенно одинаковой растительности, обыкновенный человек, или, как правильно было бы его назвать, человек цивилизации, не мог равнодушно смотреть на непохожие, какие-то по-детски кукольные бревенчатые одноэтажные дома, раскрашенные в самые яркие цвета, которые только могли существовать в природе. Красные, розовые, салатовые, желтые — они тонули в бесконечных зарослях абсолютно разных, не похожих друг на друга, цветущих и благоухающих кустарников. А эти, перелетающие с цветка на цветок, какие-то непривычно маленькие, ели заметные оранжевые птички, так приятно и так звонко щебечущие, говорили о том, что все вокруг здесь окутано самой сказкой и вселенским счастьем. Да, это действительно было больше похоже на сказку!
Раскрыв рот от изумления, Лия с нескрываемым восторгом с жадностью всматривалась в эти чудесные виды и совсем не замечала, как быстро вокруг нее смыкалось кольцо, как будто выросших из-под земли, местных жителей.
— Человек, — тревожно перешептывалась толпа.
— Человек у нас.
— Но этого не может быть!
— Как такое возможно?!
— Господи, Великий Зоонг, спаси нас от такой напасти!
— Эй, Глунг, — вдруг откуда-то из глубины толпы, донесся оглушительно громкий, режущий слух, голос, — ты, видимо, совсем страх потерял? — громыхал протискивающийся сквозь тесно сбившуюся толпу, немолодой, но очень привлекательный мужчина, чем-то отдаленно смахивающий на незнакомца, с одной только разницей: волосы его уже были частично седы, а на лице было предостаточно морщин, чтобы потратить на их пересчет целый день, а, может быть, даже захватить и пару часов из ночи. Да и вообще, был этот моложавый гигант, какой-то неприятный, отталкивающий и, наверно, немного странный. Хотя странность его, скорей всего, была связана с его тяжелым, каким-то увесистым взглядом, который как бы обрушивался всей своей мрачностью и пустотой и давил-давил, пытаясь, видимо, уничтожить.
— Эй, Глунг, — легко ударяя незнакомца в грудь, зло прокричал мужчина, — ты меня слышишь?! Я, по-моему, к тебе обращаюсь! Что это?! — бесцеремонно ткнул он пальцем в ошеломленную Лию. — Эй! — снова не дождавшись ответа, рявкнул он. — Я тебя спрашиваю, что это такое?!
— Не что, а кто! — обидевшись, выпалила Лия.
— А тебе никто слова не давал, паршивое человеческое отродье! — огрызнулся мужчина.
— Эй, Алгур! — заслоняя Лию своей широченной спиной, вступился незнакомец, — Успокойся и убери от нее свои руки!
— Что?! — взвился мужчина. — Да как ты смеешь так разговаривать со мной! Я старше тебя на целую сотню лет! Молокосос!
— Прекрати, Алгур, я прошу тебя, — уже как можно спокойнее отозвался незнакомец и дружелюбно похлопал мужчину по плечу, — не заводись. Это не то, что ты думаешь…
— Я думаю? — перебил его мужчина. — Глунг, — ухмыльнулся он, — ты слишком высокого обо мне мнения. Я никогда не думаю. Я принимаю решения и отдаю приказы. И я приказываю тебе дать мне тотчас же вразумительный ответ на вопрос: кто это?! — опять указал он пальцем на Лию. — И где ты ее подобрал?!
— Что?! — возмутилась Лия. — Что значит подобрал?!
— Помолчи, — попросил ее незнакомец. — Сейчас не время. Послушай, Алгур, — обратился он к мужчине, — это очень долгая история. Ни я, ни девушка сейчас не в состоянии отвечать на какие-либо вопросы. Мы очень устали. Просто пропусти нас, пожалуйста, мне нужно отвести девушку к лекарю.
— Нет, ну ты действительно не в своем уме! — прорычал мужчина. — Да как ты вообще посмел привести ее сюда?! Ты же прекрасно знаешь правила, Глунг! Человеку не место среди гномов!
— Не место! — подхватила толпа.
— Конечно не место!
— А ну убирайся отсюда, маленькая дрянь!
— Алгур, послушай, — устало проговорил незнакомец, — пропусти нас. Я обещаю, что сразу же отведу ее к Старейшине, и пусть он сам принимает решение. Не ты, не я и не они, — указал он на негодующую толпу, — договорились?
— Ну, хорошо, — сдался мужчина, — только ради тебя, Глунг, я сейчас уйду и мешать не буду… Пока не буду. Но запомни: на этот раз тебе не миновать великой кары. До скорой встречи, Глунг, — быстро скрываясь в толпе, сказал он и, злорадно засмеявшись, уже издалека добавил: — Надеюсь, последней встречи.
— Пойдем, — живо схватил Лию за руку незнакомец.
— А куда мы идем, если не секрет? — растерянно, немного по-детски поинтересовалась Лия.
— В Храм Великого Зоонга.
— Зоонг, Зоонг… — задумалась Лия. — Это что ваш президент? Я уже в четвертый раз слышу это совершенно странное имя. Слушай, а тебя действительно зовут Глунг?
— Действительно, — как-то растерянно отозвался незнакомец. — И хватит! — отрезал он. — Сейчас не время для вопросов!
— Что значит не время?! — снова вскипела было Лия, но осеклась, заметив жуткое отчаяние на лице гиганта. — Хорошо, пошли, только…
— Ну, что еще?! — не выдержал Глунг. — Поторопись, пожалуйста!
— Только, не мог бы ты не так быстро идти, — простонала Лия. — Прости, но ты наверно забыл за всеми этими происшествиями, что у меня просто чертовски сильно болит нога, а еще… а еще я, по-моему, начинаю терять сознание… — уже через силу, непослушными губами промямлила она и — упала.
VI
Где-то за зелеными-зелеными холмами, там, где заснеженные верхушки черных, холодных гор теряются в пушистых облаках синего неба, а яркое, горячее солнце роняет золотые брызги на прогретую и плодородную землю, обласканную чистыми водами родников и лазурных озер, возвышается загадочный замок, замок, уносящийся длинными шпилями своими в пространную бесконечность.
Полуразвалившиеся, широкие ступени его, хранящие отпечатки давно минувших дней — да что дней — целых тысячелетий, словно старые знакомые встречают того, о ком они уже успели забыть.
Осторожно, словно боясь нарушить это многовековое ожидание, забытый и неведомый, он бесшумно поднимается наверх, как раз туда, где, за затворенными наглухо дверями, скрывается великая тайна, тайна, о которой знает лишь он, он один… и возможно еще кто-то…
— Я вернулся, учитель, вы хотели видеть меня?
— Да, Зоонг, мне кажется, что ты как-то в последнее время отдалился от меня, или это всего лишь моя старческая подозрительность? Ответь мне.
— Нет, что вы, учитель. Просто я последнее время был очень занят, и не мог уделить вам должного внимания, но теперь я в полном вашем распоряжении.
— Правда? А мне так не кажется, мой мальчик. Ты что-то от меня скрываешь, Зоонг, не так ли?
— Нет, учитель, как вы могли подумать. Вы же знаете, что я всегда с вами был честен…
— Вот именно, что был! Зоонг, ты знаешь, как я к тебе отношусь. Ни к одному из своих шести учеников я так не относился, как к тебе. Ты больше, чем просто ученик, ты, можно сказать, сын мне и верю я тебе настолько, насколько моей веры хватает. Но всему есть предел. А за этим пределом, чтобы ты знал, находится страшная ненависть, разрушение и смерть. И я очень не хочу, мой дорогой мальчик, чтобы когда-нибудь ты столкнулся с этими разрушительными чувствами.
— Но, что случилось, учитель? Что произошло?! В чем моя вина? Скажите мне, пожалуйста. Скажите, что вас так разозлило? Что заставило вас произнести такие страшные угрозы в мой адрес? Может быть не все так ужасно, и я смогу все объяснить?
— Объяснить, Зоонг? Объяснения оставь для тех, кому не жалко на них времени! Мне же нужна, правда! Говори!
— Но что, что именно вы хотите от меня услышать? Я не понимаю!
— Гномы… Тебе о чем-нибудь говорит это слово?
— Гномы? Да… да я знаю, о чем вы говорите, но не понимаю, как эти коротышки могли навредить вам, Великому из всех Великих?
— Навредить мне? Ха-ха-ха! За те миллионы веков, которые я прожил никто и никогда не был способен навредить мне, а тем более какие-то недоразвитые землекопы. А вот ты, ты мое порождение, ты вполне способен совершить этот великий подвиг и предать меня, предать, так же как предавали меня многие другие. Но они, в отличие от тебя, были всего лишь никчемными недоумками!
Как ты мог ослушаться моего приказа, Зоонг?! Как мог позволить какой-то грязной толпе коротышек войти в мой мир?! Мир, который я так долго искал?!
— Но я… я не думал, что…
— А мне не нужно, чтобы ты думал! Мне нужно, чтобы ты выполнял, то, что я тебе говорю и о чем настоятельно прошу! Разве это так много, если учесть, сколько я для тебя сделал?! Ты ослушался моего приказа, моей просьбы, ты разрушил мое желание, Зоонг! Как ты мог?!
— Но, позвольте, учитель. Я и в мыслях не держал злого умысла. Тем более против вас. Ведь вы для меня все, поверьте мне, это чистая правда. Но я не мог отказать нуждающимся в защите, я не мог позволить умереть тем, кто столько сделал когда-то для нас, людей. Гномы не заслужили такого к себе отношения.
— А я заслужил?
— Но, причем здесь вы, учитель? Речь ведь идет о беззащитных маленьких человечках.
— Беззащитных, говоришь? А знаешь ли ты, что эти беззащитные когда-то уничтожили целый народ, вырезали его до основания, до последнего ребенка? Или это не в счет?
— Вы имеете в виду убийство троллей? Но, учитель, это же была страшная война между двумя народами, да и, к тому же, разве можно жалеть троллей — эти грязные жестокие уродцы, сметающие все на своем пути…
— Какими бы они не были, однако, они тоже имели право на свободное существование, им тоже хотелось жить, Зоонг!
— Нет, учитель, это не то…
— Замолчи, Зоонг! Ты сказал довольно! Если бы ты только знал, какое отвращение вызывает во мне твоя невыносимая жажда всеобщей помощи и неуемного добра! Я долго терпел твои детские шалости, списывая их на твой еще не совсем сознательный возраст, но время идет, Зоонг, оно движется, а вместе с ним двигаешься и ты — пора бы уже, наконец, вырасти и повзрослеть! Сколько можно тратить свои драгоценные силы и великие знания впустую?! Сколько можно помогать тем, кто, в принципе, не заслуживает помощи?! Сколько можно заставлять меня ненавидеть тебя, Зоонг?! Ненавидеть и презирать тебя за твою слабость!
— Но подождите, учитель! Зачем же так! Ведь я же не желаю вам зла! Вы же знаете, как я вас люблю! Вы для меня все!
— Любишь? Тогда выбрось этот мелкий народец из моего мира! Выбрось и забудь о них навсегда!
— Но как же, учитель? Как же я смогу так поступить с ними? Они ведь верят мне, они ждут сейчас меня, ждут моей помощи, моего непосредственного участия в их жизни, я нужен им…
— Прежде всего, ты нужен мне, а я, мой мальчик, нужен тебе! Мы одно целое — не забывай это! Без меня ты не сможешь ступить и шагу, потому что это я тебе помогаю заносить ногу!
— Неправда! Я не завишу от вас в такой степени! Я сам кое на что способен!
— Возможно, Зоонг… Возможно на кое-что ты и способен, но не больше! Ты ничто без меня! Ты просто обыкновенный человек, недоучка, не достигший последнего уровня волшебства! Ты обыкновенный смертный! Ты будущий окоченевший труп! Только идя со мной, ты сможешь обрести бессмертие! Я и только я могу предложить его тебе! Поэтому подумай хорошенько прежде, чем ты сделаешь, может быть, самый опрометчивый шаг в своей такой короткой земной жизни! Прогони их, брось их на произвол судьбы, и я забуду о нанесенной мне обиде!
— Простите, учитель, но я не могу! Я не хочу так поступать с ними, не хочу! Нет! На этот раз я не могу выполнить вашу просьбу!
— А это не просьба, Зоонг, это приказ!
— Но зачем же так, учитель, ну ведь можно все решить мирно. Ну, в последний раз, разрешите гномам остаться. Они заслужили это.
— Но как же я временами ненавижу тебя, Зоонг! Иногда мне кажется, что я совершил огромную ошибку, подобрав тебя там, в этом сыром мерзком лесу. За такой длительный срок ты так ничему и научился. Ты мерзкий, отвратительный слюнтяй! Ты просто никчемный человечишка! "Пожалуйста", "в последний раз" — это недостойные слова для моего лучшего ученика! Нет, Зоонг, тебе никогда не дано закончить свое обучение, ты для этого слишком слаб!
— Это неправда! Я не слаб! Вы всегда мне говорили, что я обладаю великой силой, поэтому-то вы меня тогда и спасли от смерти!
— Я ошибся! Да я очень сильно ошибся в тебе! А теперь я расплачиваюсь за эту ошибку! Расплачиваюсь своей ненавистью к тебе, своим негодованием и неуемной жаждой мщения за потерянное впустую время! Убирайся, Зоонг! Убирайся с глаз моих! Прочь! И пусть твоя жизнь будет лишь очередной ошибкой этого вечного мироздания! Отныне ты просто человек, такой как все!
— Нет, учитель, я еще и волшебник!
— Волшебство — это всего лишь дешевый фокус в руках обыкновенного человека. И запомни, Зоонг, моя сила, моя власть, моя магия — безграничны. А моя ненависть и мое зло — велики! И пусть это все не испугает тебя на твоем коротком и очень жалком пути! А страх и жуткую боль я тебе обещаю! Прощай, мой бывший ученик. Светлый путь тебе в твою многострадальную жизнь.
VII
"Какой горячий день сегодня… Горячий-горячий… И этот обжигающий луч, застывший, словно приклеившийся к моей щеке. Как неприятно он жжется и не спрятаться от него никуда. Кошмар просто какой-то. Ну, неужели эта жара никогда не спадет, неужели никогда не наступит ночь, такая темная, с отражением звезд в черной воде, с запахом мокрой травы, с уханьем белой совы, с долгожданной прохладой… Прохладой… Как же хочется вдохнуть всей грудью свежий воздух, с жадностью втянуть его ноздрями и наслаждаться, наслаждаться… Но нет, эта невыносимая духота и так горячо, так горячо… Господи, как же мне горячо…"
Раскрыв глаза, Лия еще долго не могла сообразить, где же она все-таки находится. Огромная, просто какая-то необъятная, кровать, на которой было ужасно неудобно лежать на спине, грязное, все в пальцах зеркало напротив и просто-таки гигантский, тяжеловесный шкаф на всю стену — вот и все, что Лия смогла рассмотреть в этой очень просторной комнате, с высоким потолком. Жмурясь от яркого солнечного света, пробивающегося сквозь, не до конца занавешенное окно, Лия, попыталась встать с постели, но с ужасным стоном была вынуждена снова упасть на какую-то противно шуршащую, но очень мягкую подушку, как вдруг, откуда-то слева, послышался скрип отворяемых дверей.
— Ну что, ты уже проснулась! — радостно прокричал не то чтобы вошедший, а просто-таки ворвавшийся в комнату пожилой мужчина с длинной седой бородой и очень красивыми и лучезарными глазами, из которых, казалось, просто вырывались маленькие искорки света. По-доброму усмехнувшись, он, присаживаясь рядом с Лией, прямо на самый краешек кровати, быстро заговорил:
— Ты не обижайся, что я с тобой на «ты», но просто я уже в том возрасте, когда «вы», сказанное в адрес молодой хорошенькой девушки, будет звучать как-то некрасиво. Ты не обижаешься?
Лия отрицательно покачала головой в ответ и с интересом посмотрела на этого жизнерадостного старика. И вновь ей показалось, что и у этого седовласого мужчины есть что-то общее с Глунгом. Он так же загадочно улыбался и так же был надежен, крепок, не смотря, видимо, на уже свой приличный возраст. И этот взгляд, такой добрый, такой какой-то глубокий и знающий, успокаивающий взгляд. И голос, немножечко хрипловатый, но такой же громкий, как у Глунга и как у того неприятного мужчины. Да, действительно, что-то общее между этой тройкой все же было. «А, может, они тут все друг на друга похожи? — подумала Лия. — Кто их знает?»
— Ну, вот и отлично, — продолжал говорить старик. — Хорошо, что ты не из обидчивых. Послушай, — доверительно посмотрел он в глаза Лие, — я понимаю, что тебе сейчас нелегко... Ты наверно ничего не помнишь из вчерашнего?
— Почему, я все помню, — наконец заговорила Лия.
— Ну, тогда ты наверно помнишь, что ты попала в другой мир и сейчас ты находишься здесь, среди целой ватаги гномов, — расплылся в дружелюбной улыбке старик.
— Да, я помню, — погрустнела вдруг она. — Только… — опустила она голову.
— Что, только?
— Только, мне казалось, что все это было просто сном, одновременно красивым и ужасным сном… А теперь…
— А теперь ты понимаешь, что это не так, правильно?
— Да, правильно. Но мне от этого не легче. Что же теперь со мной будет?
— Не знаю, — угрюмо проговорил старик и, тяжело вздохнув, встал с кровати.
Сделав несколько шагов к распахнутому окну, он вдруг, резко повернувшись, с нескрываемым интересом посмотрел на Лию, отчего та слегка покраснела.
— Скажи мне, а тебе часто снятся сны? — неожиданно спросил он.
— Да, не то чтобы часто, так… как всем… — удивленно пробормотала Лия.
— А сейчас, сейчас, когда ты спала, здесь на этом месте, тебе что-нибудь снилось?
«К чему бы это? — вдруг пронеслось в голове у Лии. — Какой-то совершенно дурацкий вопрос: снилось ли мне что-нибудь? — задумалась она. — Может и снилось… Только какое это имеет значение? Все они тут, наверно, какие-то не такие, возможно от избытка роста».
— Ну, так как, снилось? — допытывался старик.
— Честно говоря, — неуверенно промямлила Лия, — не знаю, что и сказать…
— Не знаешь, — разочарованно, немного по-детски, протянул старик. — Ну, не знаешь, так не знаешь… Значит я ошибся. Тогда извини меня. Старость, знаешь, не радость… Но, вообще-то, — опомнился он, — я пришел к тебе с очень важным поручением…
— С поручением, ко мне? — удивилась Лия.
— Вот, — протянул он огромную деревянную кружку в форме гнома. — Это отвар, который меня попросил отнести тебе доктор Рувор. Он сказал, что это единственная вещь, способная поднять тебя на ноги. Правда, — покривился старик, — вонь от этого зелья просто несусветная, но пить, я думаю, можно. Так, что, на, бери, — поспешно всучил он кружку Лие.
— Боже, — поморщилась Лия, вдыхая отвратительный запах зеленого, как-то подозрительно булькающего, вязкого отвара. — Я не могу это пить…. Какая мерзость.
— Сможешь-сможешь, — ехидно улыбнулся старик. — А иначе тебе не подняться с этой жесткой кровати. К тому же, у нас впереди еще столько дел.
— У нас? — удивилась она.
— Да-да у нас, у нас у всех. Теперь, — тяжело вздохнул старик, — когда ты здесь, у нас все дела будут общие. Ну, давай, пей, а то нам пора собираться в Храм.
— В Храм? В какой Храм?
— В Храм Великого Зоонга.
— Зоонга, вы сказали? — опомнилась Лия.
— Да, а разве тебе это имя знакомо? — подозрительно посмотрел на нее старик.
— Нет-нет, что вы, просто… просто…
«Боже! — воскликнула про себя Лия. — Как же я смогла забыть такое! Я ведь слышала уже это имя. Зоонг… Ну, конечно. Учитель, ученик, гномы, маленький мальчик, под таким странным именем То… То… Томи. Да, точно, Томи! И этот загадочный человек, облаченный во все черное, и серое небо, и мертвый океан. Господи! — не верила сама себе Лия. — Откуда же я все это знаю? И неужели все это мне приснилось? Невероятно! Немыслимо! Вот это да!»
— Так что, просто? — неожиданно прервал ее размышления старик.
— А нет-нет, ничего, — солгала Лия. — Просто я вспомнила, что вчера я тоже слышала об этом Храме. Если я не ошибаюсь, меня туда пытался отвести Глунг?
— Да, — улыбнулся старик, — но ты до него так и не добралась: взяла и упала. И, кстати, ужасно напугала бедного Глунга. Но хватит-хватит разговоров, — встряхнул он своей седовласой головой, — пора собираться. Твою одежду я попросил выстирать, — уточнил старик, — она здесь на стуле, рядом с кроватью. — И все же, — уже почти скрываясь за массивными дверями, с лукавой улыбкой, произнес он, — отвар тебе придется выпить.
«Придется выпить, — передразнила старика Лия, с отвращением всматриваясь в противно булькающий зеленый отвар. — Черт! — вдохнув весь букет вони, покривилась она. — Просто кошмар какой-то! Ну это же невозможно пить! А может не пить?»
— Если ты не выпьешь, — неожиданно вынырнула голова старика из-за двери, — не поднимешься…
— Господи! — хватаясь за сердце, испуганно воскликнула Лия. — Так же можно и убить человека! Кто же так резко выскакивает… — посмотрела она на дверь, но старика уже и след простыл.
«Нет, ну это просто истязание какое-то, — поднесла она кружку к губам и, зажав нос пальцами, наскоро опрокинула мерзкое содержимое в рот».
Гадкая, слизкая жижа мгновенно обожгла горечью язык, медленно стекла по горлу и с каким-то явным ощущением холода, плюхнулась в желудок, от чего последний как-то неприятно сжался, скукожился и недовольно заурчал. «Не нравится? — обратилась Лия к желудку. — Мне, знаешь, тоже не нравится. Но что поделаешь, потерпи — ласково погладила она себя по животу».
Но мучения стоили того. Потому, что очень скоро Лия ощутила небывалую легкость во всем теле, настолько небывалую, что на мгновение ей даже показалось, будто она воспарила, поднялась высоко-высоко над кроватью и зависла. Смеясь, словно ребенок, она с жадностью вдохнула, напоенный сладким запахом, комнатный воздух и зажмурилась от удовольствия. Когда она вновь раскрыла глаза, ее взгляд неожиданно зацепился за висящий в самом дальнем углу комнаты странный портрет. Правда, ничего странного в нем не было — портрет как портрет, но, почему он висел так далеко, в самом темном углу, словно кем-то умышленно сокрытый от посторонних глаз, было неясно. Резво вскочив с постели, Лия босыми ногами, прошлепала к портрету и с интересом начала разглядывать его.
На портрете был изображен какой-то широкоплечий красавец-мужчина, облаченный в темно-зеленый плащ. Он с гордостью смотрел, на ничем не прикрытое, нагое тело молоденькой девушки и таинственно улыбался. И все бы ничего: обыкновенный портрет обыкновенного мужчины, если бы… если бы не эти глаза. "Боже мой! — изумленно прошептала Лия. — Какие необыкновенно красивые глаза у этого нарисованного незнакомца! Они так и затягивают, так и манят за собой, туда в глубь зрачка… туда… в неизвестность… в темноту…»
В темноту… И темнота эта, как по волшебству, вдруг стала разрастаться, шириться, заполняя собой комнату, пряча все яркое и живое под свои черные своды. Она бесцеремонно накрыла Лию и принялась уносить ее за собой, в самую глубину, в самую безызвестность и пугающую неизмеримость. И Лия хотела было закричать, но что-то мертвой хваткой мгновенно вцепилось ей в горло и начало давить-давить, опуская куда-то все ниже и ниже, к самому полу. С грохотом падая на колени, Лия отчаянно попыталась схватить воздух белеющими губами, но воздуха не было…
И вот, откуда-то из самых глубин этой жуткой, всепоглощающей темноты выплыл образ уже знакомого старого замка. Окутанный легкой, призрачной дымкой, он как будто ускользал, терялся из виду, таял в своей недосягаемости и ирреальности. Его широкая, длинная, как хвост гигантской рептилии, лестница, с бесчисленными ступенями вела в самое сердце всего древнего строения, как раз туда, где на затворенных наглухо дверях красным пламенем полыхал таинственный знак огненного колеса. С приглушенным, заунывным скрипом дверь замка внезапно отворилась, а за ней… за ней явилось что-то, чего нельзя было рассмотреть, но о чем можно было догадываться. И было это что-то, живым, неуловимо дышащим, тихо шевелящимся, издающим приглушенные настораживающие звуки… Что-то знакомое… что-то родное… что-то незабываемое… Оно начало медленно разворачиваться, раскручиваться, выплывать из призрачных мутных очертаний и вот стало уже почти явно, почти досягаемо, почти открыто…
«Нет! — вдруг в каком-то исступлении прокричала Лия и упала без чувств».
Когда же Лия вновь пришла в себя, то заметила, что лежит на полу все той же огромной комнаты, а над ней мошкарой, в лучах горячего солнца, мечутся пылинки. С трудом поднявшись, Лия кое-как доползла до кровати и, садясь на краешек, вновь посмотрела на портрет, но ничего необычного для себя в нем уже не нашла. Лишь эти странные, таинственные глаза нарисованного мужчины, все еще манили ее, звали ее за собой, затягивали… Но Лия больше не поддалась этому зову. Резко отвернувшись от портрета, она наскоро натянула на себя чистую, неглаженную одежду и стремглав выбежала из дома.
VIII
На абсолютно чистом, почти белом небе бессменно горело раскаленное маленькое далекое солнце. Оно, словно приклеенное, возвышалось над Миром Гномов, бесперебойно освещая красоты и таинства его своими длинными косыми лучами.
Правда, глядя на все это обилие света, складывалось какое-то странное ощущение, будто солнце в этом, поистине загадочном мире, вообще никогда никуда не исчезало, не скрывалось за горизонтом и, в принципе, не имело привычки менять свое местоположение.
Это было более чем удивительно, тем более, что на часах у Лии точно высвечивалось время: шесть часов вечера. "Странно, — подумала она, — наверно часы сломались. Как такое может быть: на улице день, причем день в самом разгаре, а время у меня показано совсем другое?»
— Проклятье! — раздраженно стукнула Лия по циферблату пальцем. — Это же надо! Самое время, чтобы начинать медленно разваливаться! Вот уж точно говорят: на кого бог, на того и люди, так у меня все наоборот!
— Что случилось? — поинтересовался идущий впереди нее старик.
— Да ничего, — отозвалась Лия. — Просто часы сломались. Странно, но, похоже, они идут, только время, почему-то, показывают неправильное…
— Время? — переспросил старик.
— Ну, да.
— А сколько на твоих изысканных человеческих часах?
— Шесть вечера.
— С твоими часами все в порядке, — без капли иронии констатировал старик.
— Что? — не поверила Лия. — С чего вы это взяли? Вы что, — неожиданно разозлилась она, — издеваетесь надо мной?! Думаете, я не могу отличить день от вечера?! Да сейчас максимум пол первого. Посмотрите на солнце!
— Сейчас ровно двенадцать, — все так же безмятежно отозвался старик.
— Ну, тем более. И нечего меня путать, — раздраженно проворчала Лия. — Я конечно, не великий ум своей цивилизации, но и не такая тупая, как кажется…
— Извини, пожалуйста, — посмотрел старик на нее виновато, — я ни в коем случае не хотел обидеть тебя. Просто твои часы действительно не лгут — они идут правильно…
— Нет, ну это точно издевательство какое-то! — неучтиво оборвала старика Лия. — Да вы тут что все такие?! Один мне несколько часов подряд талдычил о каких-то параллельных мирах, о гномах, а другой туда же — время, видите ли, верное! Да, что вы мне голову-то морочите! — наконец взорвалась она. — Я еще пока в своем уме и все…
— Успокойся-успокойся, девочка, — с опаской посмотрел старик на, вдруг почерневшее от гнева, лицо Лии. — Я сейчас все объясню. Поверь мне, — приложил он руку к груди, — я совсем не издевался над тобой, просто таков уж удел Мира Гномов — находиться в безвременье.
— Это как? — презрительно посмотрела Лия на старика.
— Ну, конечно, не совсем в безвременье, — уточнил тот, — время здесь все-таки существует. Но, понимаешь ли, у нас никогда не бывает ночи, у нас всегда день, причем не просто день, а вечный полдень.
— Но как такое возможно? — изумилась Лия. — А как же вечер, а утро, а ночь, а звезды?!
— Все это неведомо нам, девочка, — с толикой грусти произнес старик. — Более того, большинство гномов даже не подозревают о том, что существуют такие вещи как закаты, рассветы и звезды.
— А откуда тогда вы все это знаете?
— А я и не знаю, — пожал он плечами. — Я никогда не видел ни одной звезды. Я даже не представляю, как это может выглядеть, что это. Все, что мне известно, так это только то, что ночью на темном, почти черном небе, загораются маленькие, белые огонечки и их так много и все они такие яркие, такие светящиеся, мерцающие… И они чем-то напоминают драгоценные камни, на букву а, ал…, ал…, нет, я забыл их название.
— Алмазы, — догадалась Лия.
— Да, правильно, алмазы.
— Так значит, вот почему Глунг не понял меня тогда в лесу, когда я сказала «вечереет», — сообразила Лия. — Я и подумать не могла, что такое бывает, чтобы никогда не было ночи, а всегда только сплошной день. Ведь, наверно, это так утомительно, когда постоянно светит одноликое солнце?
— Не знаю, — снова пожал плечами старик. — Может быть… Но, вообще-то, мы привыкли так жить, другой жизни мы не знаем.
— А все же, откуда вы знаете о звездах? — подозрительно спросила Лия.
— От отца… — как-то с трудом, нехотя выговорил старик. — И на этом все, — вдруг резко оборвал он разговор. — Нам нужно поторопиться в Храм.
Храм, оказался большим белоснежным зданием округлой формы с длиннющим, уносящимся куда-то в непроглядную высь, серебристым шпилем. Широкая, сплошь усыпанная опавшими желтыми лепестками, лестница его из четырех ступенек вела к просто огромной, массивной двустворчатой двери, на которых — о чудо! — красовалось огненное колесо.
«Опять совпадение, — пронеслось в голове у Лии. — Слишком много этих совпадений в последнее время».
— Что это? — обратилась она к старику, указывая на колесо.
— Знак… — нехотя отозвался тот.
— Знак, чего? — допытывалась Лия.
— Знак жизни… Заходи, — с трудом отворяя перед ней массивную дверь, бодро проговорил старик.
Внутри храм был просто неотразим. Высокие белоснежные стены его были сплошь исписаны какими-то загадочными знаками, изображающими солнце с длинными лучами, птиц с огромными крыльями, цветы с гигантскими лепестками и — колеса! — опять колеса. Все знаки были написаны темно-синей краской, а сверху покрыты чем-то блестящим, в результате чего, свободно льющиеся через распахнутые настежь окна, яркие солнечные лучи, отражаясь, создавали иллюзию глубины и таинственности.
Запрокинув голову, Лия с неподдельным интересом начала разглядывать высокий, куполообразный потолок, на котором были изображены два гнома, в неразмерных колпачках. Широко улыбаясь, они радостно протягивали руки к висящему в центре огромному синему шару.
«Что бы это значило? — подумала Лия».
— Это значит, — как бы угадал ее мысли старик, — Мир Гномов.
— Что? Все так просто? — удивилась она.
— А у нас все просто. Мы ведь не люди.
— Ну, да, конечно… куда уж нам…
Осторожно, словно боясь нарушить красоту, Лия ступила на мягкий, разогретый горячими лучами полуденного солнца, огромный, синий ковер и зажмурилась от удовольствия. Ей вдруг стало настолько хорошо и уютно, что даже захотелось от умиления плакать.
— Нравится? — с нескрываемым удовольствием спросил Лию старик.
— Очень! Ничего подобного я в жизни не видела. Это подлинное чудо!
— Да, я полностью согласен с тобой — это действительно очень красиво. Но я думаю — тяжело вздохнул старик, — что Великий Зоонг достоин большего.
— Для вас он так много значит? — догадалась Лия.
— Даже больше, чем ты можешь себе представить, девочка. Но хватит. Нас уже заждались, пойдем.
Пройдя несколько метров по длинному, светлому коридору, Лия и, идущий впереди нее, старик, уперлись в очередные массивные двери. Но на этот раз, старику не пришлось прикладывать усилия, чтобы открыть их — двери открыли изнутри. Почтительно поклонившись, старик пригласил Лию пройти в какой-то странный зал, окна которого были занавешены черными шторами, отчего в нем царил жуткий полумрак.
Затворив с грохотом за входящими двери, двое сильных мускулистых мужчин (одним из которых, как позже заметила Лия, был уже хорошо знакомый ей Глунг) присели на лежащие рядом с ними на полу маленькие коврики и отсутствующе посмотрели на горящий в центре просторного зала, огонь.
Глядя на все эти замысловатые, пугающие своей таинственностью, приготовления, Лие вдруг стало как-то не по себе. Она растерянно огляделась по сторонам и только теперь заметила, что в зале находилось очень много странных людей или, правильнее сказать, гномов. Все они были облачены в темные одежды, а потому их было трудно разглядеть во мраке. В свою очередь эти, так называемые «невидимки», безотрывно следили за абсолютно растерянной Лией и то, как они это делали, не предвещало ничего хорошего.
— Присаживайся, — предложил ей старик, указывая на лежащий в центре огненного круга маленький коврик.
Теряясь от страха и от странной неопределенности, Лия медленно, с опаской приблизилась к кругу и замерла — огонь был настолько силен, что пройти сквозь него было чистым самоубийством.
— Не бойся, — подбодрил ее старик. — Этот огонь не навредит тебе — он безопасен. Ступай смело.
— Я обожгусь, — недоверчиво посмотрела она на старика.
— Не бойся. Ступай. Вот смотри, — протянул он свою жилистую руку, рассекая языки пламени, — видишь, все в порядке. Это не тот огонь, который обжигает. Ступай.
Глубоко вдохнув, Лия сделала неуверенный шаг и — о чудо — огонь, как по волшебству вдруг расступился перед ней, не причинив никакого вреда.
— Садись, — потянул ее за руку старик и по-доброму улыбнулся. — Садись напротив меня.
— Итак, — резво вскакивая и как-то уж очень громко и помпезно, заговорил старик, так что его голос разнесся эхом по всему залу. — Мы начинаем наше заседание. Хранители, — скомандовал он, — выйдите вперед!
И из темноты вынырнули те самые странные гномы, что с таким напряжением, несколько минут назад, изучали Лию. Упавшие отсветы таинственного пламени позолотили их лица: угрюмые, недоверчивые. Хранители молча и абсолютно бесшумно приблизились вплотную к кругу, и все вместе, как по команде, сели у огня.
— Сегодня, — снова продолжил говорить старик, — нам с вами нужно решить очень важный и… — запнулся он, — очень непростой вопрос. Как вы уже знаете, в наш мир незаконно проник человек. С какой целью и для чего, а, главное, каким образом это проникновение осуществилось, нам неизвестно. Известно лишь одно — в наш мир пришла страшная беда.
Веками мы с вами, дорогие мои Хранители Зоонга, оберегали наши священные владения от тех, кто когда-то принес на наши земли зло и разруху, кто нарушил великий баланс природных сил, кто сумел уничтожить то, что создавалось тысячелетиями. Люди! Жуткая напасть, несущая за собой смерть, смерть всему живому и дышащему, всему полноценному и гармоничному. И, видимо, плохо мы с вами, Хранители, выполняли свои обязанности, раз она, — указал старик пальцем на Лию, — сейчас находится среди нас.
Но, — помрачнел вдруг он, — не только эта беда пришла в наш мир… Как вы уже все знаете, источником этой огромной неприятности, явился вот этот гном, — указал старик на сидящего у дверей с опущенной головой Глунга. — Именно он осмелился нарушить самый главный закон Мира Гномов. Именно он посмел привести это человеческое дитя в наш город.
Поэтому сегодня, Хранители, нам нужно будет вынести два приговора — один для нее, — снова указал старик на Лию, а другой — для Глунга.
Но прежде, чем принять какое-либо решение, я бы хотел во всем разобраться. Надеюсь что вы, Хранители, не имеете ничего против?
— Нет, Старейшина Наир, — хором отозвались Хранители.
"Старейшина, — удивилась Лия. — Значит, все это время я была рядом с самим Старейшиной?! Поразительно! А казалось он обыкновенный старик в латаном балахоне. Да, оказывается плохо я разбираюсь в людях… Черт, я совсем забыла — они же не люди, а гномы, а в гномах я вообще не разбираюсь!"
— Ну и отлично, — продолжал Старейшина. — Значит, сперва я хочу узнать твое имя, — обратился он к Лие. — Как тебя зовут?
От неожиданности Лия подскочила и, растерянно оглядевшись по сторонам, назвалась.
— Красивое для человека имя, — донеслось откуда-то сзади.
— Хорошо, — утвердительно качнул головой Старейшина. — Сколько тебе лет?
— Двадцать пять.
— Это значит около ста семидесяти пяти по нашим меркам… — задумчиво произнес он.
— Молода еще, — снова донесся откуда-то из темноты голос.
— Да, — тяжело вздохнул Старейшина, — слишком молода, чтобы умирать.
— Что?! — испугалась Лия. — Что значит умирать?! Я не собиралась…
— Не перебивай Совет! — строго сказал старик. — У тебя есть родители?
— Конечно, есть, — недовольно отозвалась Лия. — Только я не понимаю, какое это имеет значение?
— Имеет, раз я спрашиваю. Они знают, где ты сейчас находишься?
— Знают ли они, что я попала в Мир Гномов? — ухмыльнулась Лия. — Думаю, что вряд ли. Я, честно говоря, и сама-то до конца не могу в это поверить…
— Хорошо-хорошо… Они тебя любят?
— Кто? Родители? Любят конечно, ведь я их дочь…
— Значит для них твое исчезновение — большое горе?
— Да, — вздохнула Лия. — Для них это больше, чем горе.
— Плохо, — недовольно пробубнил Старейшина. — Не люблю приносить горе кому бы то ни было, даже своим врагам.
— Но мы не враги вам! — воскликнула Лия. — Лично я против вас ничего не имею!
— Ты, девочка, помолчи, — снова остановил ее старик, — ты многого не знаешь и не понимаешь…
— Не понимаю?! — взбесилась Лия. — Я не понимаю?! Я все отлично понимаю! В особенности то, что вы хотите отнять у меня жизнь! Или, скажете, что это не так?!
— Успокойся, пожалуйста, — тихо и твердо сказал Старейшина.
— А зачем?! — еще больше распалялась Лия. — Зачем мне успокаиваться?! И почему я вообще должна успокаиваться?! Да кто вы вообще такие, чтобы я слушала вас?! Да я свободный человек, понимаете, вы, якобы гномы, черт вас подери! Я свободный человек!
— Перестань орать! — прикрикнул на нее Старейшина. — Иначе мне придется сделать тебе больно, а я, поверь мне, Лия, не хочу причинять тебе вред. Успокойся, пожалуйста, и продолжай отвечать на вопросы. Ты готова?
— Да, — с ненавистью посмотрела она на старика. — Готова…
— Ну, значит так, — продолжал Старейшина, — о тебе мы кое-что узнали… Давай теперь к главному: скажи мне, как ты попала в наш мир и зачем, с какой целью? Может быть тебя кто-то сюда послал, а, может, насильно притащил? Скажи нам.
— Господи, — устало протянула Лия, — как я сюда попала? Да откуда же я знаю, как?! Я и сама-то толком ничего не понимаю!
— Ну, хорошо-хорошо, — ласково проговорил Старейшина, — не знаешь, как… Но, может быть тогда знаешь, кто…
— Боже мой! — воскликнула она. — Да, никто, никто меня к вам не посылал! Неужели же неясно, что это простая случайность, совпадение…
— Нет, — отрезал Старейшина. — Только не случайность. Совпадение, еще куда ни шло, вполне возможно… Но не случайность — это точно. Ну, хорошо, — продолжил старик допрос, — предположим ты не знаешь кто закинул тебя в наш мир, но…
— Что значит, предположим?! — взвилась Лия. — Как это предположим?! Я что по-вашему лгунья?! Да я в жизни никого не обманывала без веских на то причин!
— Ну, хорошо-хорошо, — попытался ее успокоить Старейшина, — я неправильно высказался, прости. Конечно, ты хорошая девочка и не способна на обман… Ну, тогда скажи мне, с какой целью ты пришла к нам?
— Да ни с какой, черт возьми! — вышла из себя Лия. — Ни с какой! О какой цели вообще может вестись речь, если я до сих пор не могу поверить в то, что я и вправду нахожусь в каком-то скрытом от всех Мире Гномов! Если я до сих пор не могу поверить, что вы (как вас там), Старейшина — гном! Я не верю! Не верю! Не верю!
— Ну, может ты и права, — наконец, сдался Старейшина и растерянно посмотрел на Хранителей.
— А вот я не верю девчонке! — вдруг донесся откуда-то из глубины зала знакомый голос.
— Алгур? — недовольно поморщился Старейшина. — Насколько я знаю, ты не входишь в состав Совета, поэтому я бы попросил тебя не вмешиваться в процесс!
— Ну почему же не вхожу? — подходя к огню, с легкой ухмылкой произнес уже знакомый, неприятный во всех отношениях, мужчина.. — Я, в конце концов, твой сын, — вызывающе посмотрел он на Старейшину. — Или ты забыл об этом?
— Алгур! — громыхнул старик. — Ты ведешь себя неподобающим образом! Немедленно прекрати все это и убирайся отсюда? Или ты хочешь, чтобы я помог тебе выйти?!
— Нет, отец, — миролюбиво процедил мужчина, — что ты. Я ни в коем случае не хотел помешать вашему заседанию. Но ведь я имею право высказать свое мнение, не так ли? Ведь в Великом Законе сказано, что любой, я подчеркиваю, любой, из гномов, даже не входящий в Совет, может иметь собственное мнение, которое он вправе высказывать ни смотря ни на что. Так вот я этот любой и есть.
— Да, — устало протянул Старейшина, — мой сын хорошо знает закон… Слишком хорошо… Ну?! Что ты хотел сказать, Алгур?! Давай, говори!
— Ну, вот и отлично, отец, — расплылся в улыбке мужчина. — Как видишь у нас с тобой очень много общего: и ты и я всегда находим общий язык.
— Быстрее говори, я жду!
— Да-да, конечно. Так вот, что я хотел сказать… — задумался Алгур. — Я хотел сказать, что я не верю ни единому слову этой девчонки. Посмотрите на нее, — обратился он к Хранителям, — она типичный представитель человечества. Она лжива и притворна, в ней нет даже намека на правду и естественность. Определенно, что она сюда послана кем-то, кто хочет навредить нам. К тому же, нельзя отрицать тот факт, что при всем своем желании она не могла просто так очутиться в нашем мире.
— Что ты имеешь в виду? — не понял Старейшина.
— Отец, — удивился Алгур, — неужели ты так постарел, что не понимаешь самого простого? Да не могла эта девчонка попасть в нам случайно, не могла! Ведь, насколько мне известно, входы в наш мир закрыты с этой стороны, они запечатаны изнутри и никто извне не может распечатать их, просто не в состоянии! Это же очевидно!
— Значит, — осенила догадка Старейшину, — ты хочешь сказать, что кто-то нарочно впустил девушку в наш мир и этот кто-то один из нас?
— Ну, я так прямо не сказал… Выводы — это твоя компетенция, отец. Но задуматься, я считаю, есть над чем, не так ли?
— Да, ты, наверно, действительно в чем-то прав, — задумчиво произнес Старейшина. — Ну, тогда, все становится намного сложнее, не так ли, Хранители, как вы полагаете?
— Да, — мрачно отозвались те.
— Значит теперь, — продолжал говорить Алгур, — нам нужно просто найти того гнома, который предал наш мир. Гнома, который имел наглость впустить эту человеческую дрянь в наши пределы!
— Алгур, прекрати оскорбления! — приказал Старейшина. — Девушка несомненно наш враг, но это не дает нам права унижать ее достоинство!
— Да, прости, отец, больше этого не повториться…
— Найти… найти предателя… — бормотал Старейшина. — Но как, как это сделать? Мы же не можем проверить каждого гнома?
— Ох, отец, — с улыбкой протянул мужчина. — Ты извини меня, но, похоже, тебе действительно пора уходить на покой.
— Заткнись, Алгур, не смей так разговаривать со Старейшиной! — остановил его, до сих пор молчавший, Глунг.
— А тебе слова не давали, мальчишка! — огрызнулся мужчина.
— Тихо! — приказал Старейшина. — Замолчите оба! Не превращайте заседание в богадельню! А тебе, мой дорогой Алгур, — метнул он гневный взгляд на сына, — я бы посоветовал придержать язык за зубами, ты стал слишком много позволять себе!
— Извини, отец, — покорно пролепетал тот. — Но я действительно не могу спокойно смотреть на то, как ты не замечаешь очевидных вещей.
— Интересно каких?
— Ну вот ты сказал: проверить всех гномов. А зачем всех-то? Ведь это абсурд.
— О чем ты говоришь?
— Да все о том же. О том, что простой гном не мог распечатать входы в наш мир. Это мог сделать только тот, кому был известен сам тайный процесс открытия. Ведь все проще простого, отец, тебе нужно только перечислить имена тех, кто обладает этими тайными знаниями. А имен этих, — хитро ухмыльнулся Алгур, — совсем немного.
— Три, — уточнил Старейшина.
— Правильно. Всего трое: ты, твоя сумасшедшая мать…
— Не сметь так говорить про Мирис! — взбесился Старейшина.
— Прости, отец, но ведь это правда, в последние двести лет она совсем помешалась, ты не можешь этого отрицать.
— Я сказал, замолчи, гаденыш!
— А третий, кто же третий? — поинтересовался один их Хранителей.
— А третий… — загадочно произнес Алгур. — А третий — Глунг. Не так ли, отец? Ведь именно ему ты доверил эту великую тайну? Ему, своему любимчику?
— Да как ты смеешь! — вскипел Глунг.
— Смею! — огрызнулся Алгур. — Смею, потому что кроме тебя одного никто бы не смог приволочь эту человеческую девчонку сюда! Ведь это ты привел ее сюда! Это ты с самого начала помогал ей! И это ты, в тот самый роковой момент открытия прохода находился в восточной части леса! Разве не так?!
— Да я был там… — растерянно пробормотал Глунг. — Но мне нужно было добыть серебристую ель, она была нужна мне для работы!
— Неубедительно, — подходя ближе к Глунгу, словно ядовитая змея, злобно прошипел Алгур. — Ой, как неубедительно все это звучит…
— Прекрати! — остановил Алгура Старейшина. — Отойди от Глунга и займи свое место в углу!
— Но…
— Я кому сказал!
— Хорошо, — изобразив смирение, пробурчал Алгур. — Я больше не произнесу ни слова. Но ты, отец, все же прислушайся к моим словам… Прислушайся…
— Я сам разберусь, к кому и когда мне прислушиваться! — отрезал Старейшина. — Да, — после длительного молчания, задумчиво протянул он. — Непростая ситуация…. Очень непростая… А что думаете вы, Хранители, обо всем об этом? Может быть, вы выскажете какие-либо предположения?
— Предположения, — донесся голос из темноты, — это удел людей, Старейшина. Предположения строить слишком легко и просто, а куда сложнее разобраться во всем и раскрыть истину. Я думаю, — поднялся говорящий мужчина в черной накидке, — нам нужно принять одно верное решение.
— И какое же это решение, Хранитель Ахрос?
— Я понимаю, Старейшина Наир, — начал тот издалека, — что для вас это решение будет болезненным и, возможно, неприемлемым, но, поверьте, другого выхода у нас нет. Мы здесь посовещались и решили, что правильнее будет уничтожить и девушку… и Глунга. Во всяком случае этим мы обезопасим и себя и всех гномов от возможной беды.
— Нет, Ахрос, вы думайте, что говорите! — словно ужаленный, подскочил Старейшина. — Что значить уничтожить?! Не забывайте, мы — гномы! Мы не какие-нибудь там безмозглые тролли, которые убивают себе подобных! Нет! Нет! И еще раз, нет! Я не позволяю вам даже допускать подобных мыслей. Убийство… Убийство это самое страшное, что только существует в этой Вселенной. Как вы можете с такой легкостью говорить о таких жутких вещах, Ахрос, вы ведь Хранитель!
— Простите меня, великодушно, Старейшина Наир, но, видите ли, я бы никогда не осмелился предлагать такое… Но ведь существует Великий Закон, а в нем черном по белому написано: если Миру Гномов угрожает опасность, необходимо принимать самые жесткие меры, и одна из этих мер — это уничтожение самой причины этой опасности. В данном случае, опасность исходит не только от девчонки, но и от Глунга.
— Опасность может исходить и от меня, и от моей матери!
— Возможно. Но, Старейшина, — усмехнулся Хранитель, — не думаете ли вы, что Мирис способна совершить данное злодеяние?
— Да, наверно, вы правы, Ахрос, — вынужден был согласиться Старейшина. — Подозревать Мирис так же глупо, как поверить в то, что она нормальный, здоровый гном. Но ведь остаюсь еще я… Что вы на это скажете?
— Вы, — улыбнулся Ахрос. — Скажу, что вы — Старейшина. Вы — Великий из Великих. И вы, конечно, с легкостью могли открыть проход… Вопрос в другом: зачем вам это было нужно? В чем ваш интерес? В чем расчет? В конце концов в чем смысл? Нет, Старейшина, вы защитник и покровитель Мира Гномов. Вы — наша опора, наша сила, вы — надежда всего народа, всех гномов… Так что перестаньте, Великий Наир, обманывать всех присутствующих. Мы-то с вами знаем с какой целью вы пытаетесь очернить себя перед Советом. Простите, но то, что вы так упорно пытаетесь отвести подозрения от Глунга, прямо указывает на то, что вы и сами не уверены в его невиновности. Как ни крути, а Глунг единственный из троих мог совершить данное преступление — больше некому.
— Нет, это неправда! — подскочил Глунг. — Вы не смеете меня обвинять в том, чего я не совершал! И как вы вообще можете думать обо мне такое?! Я же столько лет верой и правдой служил вам, Хранители и вам, Старейшина Наир. Да я за Мир Гномов жизнь готов отдать, а вы говорите — преступление, предательство! Никогда, слышите, никогда Глунг, честный сын своего Великого отца, никого не предавал!
— Громкие слова, но всего лишь слова, мой мальчик, — возразил Ахрос. — У тебя нет доказательств в свое оправдание. Увы, Глунг, но ты действительно единственный, кто находится сейчас под подозрением у всего Совета. Да и вообще, заметь, это не первый твой провал. Вспомни, как несколько сотен лет назад, когда ты был еще совсем мальчишкой, ты украл тайную книгу и попытался открыть проход в Мир Ночных Цветов. И только чудо смогло спасти Мир Гномов от нашествия этих мерзких тварей.
— Но, Хранитель Ахрос, это же было сделано не нарочно! Вспомните, ведь вы единственный, кто тогда защищал меня на Совете!
— И возможно совершил большую ошибку…
— Но как, как вы можете?! Как вы можете так говорить?! Ведь вы же знаете меня! Вы же долгое время были моим учителем! Вы сами говорили, что возлагаете на меня большие надежды!
— Глунг, — тяжело вздохнул Хранитель, — я все помню. Но я так же помню и последнее происшествие… Тогда Совет тебя оправдал, но с одним условием, что ты никогда больше не будешь ни в чем уличен. Но вот опять… Ты в очередной раз нарушил Великий Закон… Теперь, Глунг, помочь тебе уже никто не в состоянии: ни я, ни даже Старейшина.
— Да, я согласен, — виновато проговорил Глунг, — что я не всегда следовал Великому Закону, но это лишь потому, что вы сами, Великий Хранитель, меня учили любви и доброте. Вы сами всегда вкладывали в душу мою сострадание ко всему живому. Поймите, я не мог поступить иначе ни тогда, ни теперь.
— Тогда ты помог троллю, — снова вмешался в разговор Алгур, — теперь ты помог человеку. У тебя что призвание такое — помогать врагам?!
— Да как ты смеешь! — вскипел Глунг.
— Прекратить! — остановил их Старейшина. — Превратили Совет в базар!
— Простите, Старейшина, — пробормотал Глунг. — Но поверьте, я никогда бы не посмел причинить вред Миру Гномов. Я клянусь, — становясь на колени, с гордостью произнес он, — клянусь перед всем Советом, клянусь самим Великим Зоонгом, что я не причастен к тому, в чем меня здесь обвиняют! Клянусь — я не открывал проход!
— Извини, Глунг, — со скорбью в голосе отозвался Старейшина, — я бы рад поверить в твою невиновность, но Хранитель Ахрос прав, у тебя нет доказательств. Ты единственный, кто мог совершить данное преступление. Извини, мой мальчик. Я бы хотел тебе помочь, но, увы, здесь я бессилен.
— Есть только одно, Старейшина Наир, — снова заговорил Ахрос, — чем мы можем помочь Глунгу. Мы можем избрать для него не смерть, а вечное изгнание.
— Но! — встрепенулся Глунг. — Это же великий позор! Это позор для всей семьи! Нет! Вы не можете со мной так поступить! Старейшина, пожалуйста, вмешайтесь! Уж лучше смерть, чем постыдное изгнание!
— Нет, Глунг, — возразил Старейшина. — Ахрос прав — это действительно лучший выход для тебя. И я не думаю, что позор хуже, чем смерть. Чего-чего, а смерти я тебе не желаю, мой мальчик. В конце концов, — вздохнул он, — хоть так я могу помочь тебе, хоть так могу сохранить твою драгоценную жизнь, а что может быть лучше?…
— Лучше?! — возмутился Глунг. — Что может быть лучше?! А скитание в полной безызвестности и безликости — это разве лучшее, что вы можете мне предложить?! О, Великий Старейшина, я, конечно, преклоняюсь перед вашей мудростью и знанием, но сейчас я вынужден сказать вам, что вы совершаете великую ошибку — вы осуждаете невинного и обрекаете его на медленную, мучительную смерть! О, Великий Зоонг, неужели я заслужил такие страдания!
— Наконец-то, — в полголоса прошипел Алгур, — наконец-то справедливость восторжествовала.
— Замолчи, Алгур! — прикрикнул на него Старейшина. — Тебе слова по-прежнему никто не давал! Хорошо, Хранитель Ахрос, — уже спокойнее проговорил старик, — с Глунгом все понятно. Но что нам делать с девушкой?
— Ее нужно уничтожить. Другого выхода у нас нет, Великий Наир. Вы сами понимаете, какая она угроза для гномов. В конце концов, если мы это не сделаем, мы погубим все, за что так долго боролись. Вы же знаете, что люди наши заклятые враги и от них исходит огромная опасность. Мы не можем вернуть эту девушку домой и не можем оставить у себя — это огромный риск. Поэтому, единственно правильным решением в данном случае, будет смерть. Мы должны убить ее! — указывая пальцем на Лию, заключил Хранитель.
— Да, — хмуро протянул Старейшина. — Не хотелось мне прибегать к такой крайней мере, но, видимо, — вздохнул он, — другого выхода у нас нет. Другого выхода нет…
Выхода нет… Это все, что вдруг поняла, до сих пор мирно восседавшая на коврике и прожигаемая насквозь подозрительно-злобными взглядами Хранителей, несчастная Лия. Поняла и понимание это мгновенно обожгло ее раскаленным пламенем ужаса своего, ударило в самое сердце острым лезвием безвыходности и безнадежности.
Господи, только теперь до Лии начало доходить суть всего происходящего с ней, с ее жизнью, с ее судьбой и суть эта была, ой, как неутешительна.
Мало того, что несчастной девушке пришлось-таки смириться с противоречивой действительностью, с загадочным фактом параллельности миров, так она еще вынуждена была понять, а, главное, принять всю эту безоговорочную гномью реальность. Да, да именно реальность.
Ведь до сих пор Лия была убеждена, убеждена абсолютно и бесповоротно, в том, что и эти гномы, и Совет, и незнакомый мир, — все это бред, чушь собачья или, правильнее будет сказать, гномья. А теперь… Теперь оказывается, что все это правда, да и какая! Правда от которой нельзя спрятаться, скрыться, от которой невозможно убежать, которую уже невозможно опровергнуть, как невозможно опровергнуть абсолютный конец.
«Нет, этого не может быть, — судорожно думала Лия. — Они не могут ничего со мной сделать. Они не посмеют! Ведь я человек! Человек! А они просто гномы! Всего лишь детская фантазия! Ну, пусть ожившая, но все равно фантазия! В конце концов они не имеют права отнимать жизнь у того, что им не принадлежит! Ведь они же не боги! Нет, они не посмеют! Не посмеют!
А что если они сейчас меня схватят? — промелькнула в голове у нее страшная мысль. — Схватят и потащат меня куда-нибудь в темное, укромное место, заточат, или вообще повесят, утопят, отрубят голову… Господи! — зажала она сама себе рот рукой, чтобы не крикнуть. — Но я не хочу! Я не хочу умирать, тем более так! Не хочу! Но что же делать? Что делать? Бежать, — обожгло ее. — Конечно, бежать. Но, куда? И как это сделать? Вокруг столько гномов и все они следят за мной…»
Но Лия ошиблась — следили не все. Во всяком случае, как минимум четверо Хранителей за последние несколько минут даже не взглянули на несчастную, до смерти перепуганную девушку. А всё Старейшина. Погруженный в какие-то свои тягостные раздумья, он понуро сновал из стороны в сторону по темному залу и что-то несуразное бубнил себе под нос. И, видимо, для каждого здесь присутствующего, было не иначе, как делом принципа, разобрать о чем же таком важном лепечет почтенный старик.
Вот, правда, одной только Лие было абсолютно наплевать на полоумные бредни, выжившего из ума, гнома, пусть даже и Старейшины.
Судорожно всматриваясь в темное, лишь слегка подсвечиваемое таинственным огнем, пространство зала, Лия думала лишь об одном: как же все-таки провернуть свою грандиозную идею о побеге. И ей повезло. Может быть впервые за последнее время ей, наконец, улыбнулась удача.
Она заметила это не сразу и долго вообще не могла понять, что же там так странно блестит вдалеке, в самом правом и дальнем углу зала. Но, хорошенько присмотревшись, она смогла различить четкие контуры того, что как будто нарочно было оставлено и начисто, похоже, забыто всеми здесь присутствующими. Двери! Огромные стеклянные двери! Приоткрытые и — о чудо! — никем не охраняемые, они все это долгое время преспокойно скрывались в непроглядной темноте.
Поняв, что это возможно ее единственный шанс на спасение, Лия, не долго думая, неожиданно вскочила на ноги и, разбив собой языки пламени, рванула к дверям. Навалившись всей своей небольшой массой, она с грохотом распахнула их и, вырвавшись в мерцающий синевой узкий коридор, бросилась бежать, как раз туда, откуда тонкими лучами рассыпалось спасительное белое солнце.
Ей оставалось немного, совсем чуть-чуть, впереди уже виднелись двери с горящим на них колесом, как вдруг что-то огромное и невидимое, взяло девушку «на корпус» и, обрушившись на нее грудой неподъемного веса, потянуло назад.
Лия сразу и не сообразила, что случилось, только сильно закричала от страха и вынужденной остановки, но знакомая, шершавая ладонь мгновенно зажала ей рот.
— Не кричи! — услышала она знакомый голос.
— Отпусти меня, Глунг, — сквозь ладонь выдавила Лия. — Отпусти.
— Ты вернешься обратно! — не слушал ее громила. — Сейчас же! Поняла?!
Но Лия отрицательно покачала головой.
— Я сказал ты вернешься в зал! — с силой, больно сдавил он худенькое Лиино плечо.
— Нет, — снова отказалась Лия и, не выдержав боли, со стоном поползла вниз, прямо к ногам гиганта, обливаясь горькими слезами.
— Вставай! — без тени сострадания приказал Глунг. — Вставай, нас ждут!
— Ни за что! — сквозь рыдания прокричала Лия. — Предатель! — захлебывалась она. — Чертов предатель! Зачем же тогда было спасать меня?! Чтобы теперь убить?! Просто взять и убить?! А за что?! — поднимая полные слез и обиды глаза, негодующе спросила она. — Что я сделала вам, чертовы гномы?! Что, объясните?!
— Поднимайся, я сказал! — неожиданно громыхнул Глунг, снова пытаясь схватить Лию за плечи. — А иначе я подниму тебя сам!
Но он не успел даже коснуться бедной девушки. Словно поднятая какой-то невидимой силой, Лия с неописуемой злобой и, переполняющей ее через край, ненавистью, впилась неожиданно ногтями в грудь, начисто оторопевшего Глунга. Зло улыбаясь, она сверкнула на гиганта своими полными гнева и еще чего-то очень черного и устрашающего, сузившимися зрачками и медленно, с расстановкой, каким-то совсем уж не своим грудным голосом заговорила:
— Не трогай меня, животное! Не прикасайся ко мне! Никто и никогда не причинял мне боли, не причинишь ты мне ее и теперь. Помни, ты всего лишь маленькая крупица той силы, которая есть во мне и которая тебе не подвластна, потому что ты — гном, а я — человек! Я — человек! И я могу сделать с тобой все! Я могу это сделать, поверь мне! — невидимо полыхнула она злобой. — Помни об этом, Глунг, помни всегда, даже тогда, когда и помнить будет не о чем!
Резко оттолкнув от себя Глунга, Лия спокойно направилась к выходу, но, остановившись прямо напротив массивных дверей, замерла.
Но Глунг уже этого не видел, он вообще уже ничего не видел. Он просто стоял, начисто парализованный и одуревший, и немо смотрел куда-то в пустое, видимое лишь ему одному, призрачное пространство.
Он ничего не понимал, почти ничего не чувствовал. Лишь этот страх, холодный, удушливый, липкий страх, давил его изнутри, бесцеремонно убивая все, что только возможно было убить в гигантском гномьем организме.
Страх, он был настолько силен, насколько была сильна и сама его неотвратимость, черная, удушливая неотвратимость безоговорочной тихой смерти.
Глунг молчал, не двигался — боялся… Впервые в жизни он боялся и кого — маленькую хрупкую девушку, простого человека…
Но не он один. Боялась и Лия. Только показывать этого не хотела, потому и отвернулась к гиганту спиной.
Она боялась, боялась тех самых неожиданных, почти что мгновенных перемен в ней самой. Боялась этого страха, вдруг так сильно, почти что намертво вцепившегося в нее своими холодными, липкими лапами, страха всего лишь пару секунд назад, внушенного могучему великану. Она боялась…. И чувствовала, как эта боязнь медленно, но верно уничтожает ее, растворяет в себе и тянет куда-то очень глубоко, в какой-то страшный черный омут, на самое дно, в абсолютное небытие, в проклятую безызвестность и безвыходность, туда, откуда уже нет дороги обратно.
— Иди, Глунг, — всколыхнул всех голос подошедшего Старейшины. — Иди в зал. Я сам разберусь. — Пошли, — заботливо обнял старик Лию за плечи. — Совет еще не закончился. — Нас ждут. Не бойся, — уже мягче сказал он, — тебя не обидят.
— Правда? — не оборачиваясь засмеялась Лия. — А я думала вы решили меня уничтожить, или я ослышалась?
— Пойдем, с тобой, правда, ничего не случится…
— Послушайте? — с ненавистью сбросив руки старика с плеч, надменно проговорила Лия. — А вам не кажется, что вы слишком уж недооцениваете людей? За кого вы меня принимаете, а, Старейшина? — метнула она злобный взгляд на гнома. — За какую-то непроходимую тупицу? Или полную, неисправимую идиотку? Нет-нет, подождите, — остановила она опешившего старика, — не перебивайте меня. Я, конечно, понимаю, что мы, люди, трудный народ, мы почти что выходцы из ада, но мы не глупы, отнюдь не глупы…
— Правда? — надменно ухмыльнулся Старейшина. — Ну раз вы такие умные, тогда объясни мне, почему ты до сих пор здесь, почему стоишь прямо у выхода и не трогаешься с места? Пару минут назад ты хотела сбежать от нас, но тебе помешали, теперь же тебе не мешает никто. Смотри, — развел он руками, — тебя никто не держит, не останавливает. Ты свободна. Иди. Иди, ну что же ты стоишь?
Но Лия не двигалась. Опустив низко голову, она тяжело сопела, понимая что это бой ею проигран, ибо бежать ей было действительно некуда. Вокруг были гномы, вокруг все принадлежало гномам, а она была человеком, причем, похоже единственным и неповторимым.
И Лие вдруг нестерпимо захотелось кричать, кричать громко, безостановочно, кричать так, чтобы ее, ну хоть кто-нибудь услышал. Хоть кто-нибудь: дьявол, бог, — не важно, ну хоть кто-нибудь, кто-нибудь… Но здесь никого не было, не могло быть. Это был конец. Это был абсолютный и бесповоротный конец.
— Пошли, — аккуратно взял ее за руку Старейшина. — У тебя нет выбора.
Прошло около получаса, а десять представителей закона все никак не могли принять окончательное решение. Вернее сказать, это Старейшина никак не хотел соглашаться с тем, что убийство в данном случае просто необходимо.
Но Лия ничего уже не слышала, не хотела слышать. Она безропотно сидела на своем коврике в центре круга и молчала. Она не думала, не плакала — она слишком устала и от бесконечных мыслей и от пустых слез. Она, словно уже смирилась со всем и умерла досрочно. Подняв глаза, Лия вдруг заметила стоящего в темном углу какого-то страшно потерянного, Глунга. Он задумчиво смотрел на нее своими бездонными, голубыми глазами и странно улыбался.
«Удивительно, — думал Глунг, — почему мне так жаль ее. Ведь она мой враг, она человек… Она умудрилась меня даже поцарапать, а мне все равно так жаль ее. Может быть это потому, что она ни в чем не виновата. Ведь все здесь присутствующие знают, что она всего лишь жертва загадочных обстоятельств, и никто не в силах ей помочь. Несправедливость, — подытожил Глунг и тяжело вздохнув, отвел взгляд от Лии».
— Хорошо, — вдруг громко и уверенно произнес Старейшина, когда, наконец, пришло время выносить вердикт, — мы поступим по закону. Но сделаем мы это позже. Все же многое нами до конца не выяснено, а поэтому, я считаю, что это неправильно осуждать Глунга досрочно. Совету нужно время, чтобы принять действительно справедливое решение. Поэтому я откладываю собрание на неделю. И если через неделю Глунг не явит нам доказательства того, что он невиновен, Совет и я вынесем приговор. И приговор этот будет — изгнание. Что же касается девушки, — задумался он, — я думаю, мы так же не имеем права лишать эту молодую особу жизни. В конце концов, мы можем это сделать и через неделю…
— Но, уважаемый Старейшина, — возразил один из Хранителей, — вы идете на большой риск. То, что вы хотите сделать, влечет за собой большую опасность. Да и, к тому же, Старейшина Наир, объясните, зачем вам это нужно? Зачем вам девушка?
— Я хочу, чтобы она узнала наш мир, — невозмутимо отозвался Старейшина. — В конце концов, она заслужила это, хотя бы своим загадочным появлением здесь.
— Но это абсурд! Зачем ей знать что-то о нас?!
— Успокойтесь, Норк. Подумайте сами, ведь девушка еще так молода, она и не видела-то ничего толком в своей жизни. Пусть погуляет, посмотрит, узнает нас лучше, а мы узнаем больше о людях.
— Мы достаточно знаем о наших врагах! — не сдавался Хранитель.
— Тихо! — приказал Старейшина. — Не вам перечить мне! Я Старейшина, и я имею право делать то, что считаю нужным! Я беру всю ответственность на себя за эту девушку. Отныне она под моей защитой и прошу огласить мой приказ всему городу, донести его до каждого гнома. Вам ясно?
— Конечно, Великий Наир. Будет так, как вы скажете.
— Спасибо, — уже спокойнее произнес Старейшина. — А теперь все могут быть свободны — собрание закончено. Встретимся через неделю.
Бесшумно, словно десять теней, Хранители быстро покинули зал, оставляя после себя невыносимую пустоту и безмолвие.
В этой же пустоте и безмолвии осталась и Лия. Одинокая, потерянная, она, не шевелясь, по-прежнему сидела в центре огненного круга, уставившись какими-то вдруг потухшими глазами, в пол.
— Послушай меня, Лия, — доверительно заговорил подсевший к ней Старейшина, — я понимаю твою боль, я понимаю твой страх и твою ненависть ко всем нам. Но поверь мне, пока другого выхода у нас нет. Таков закон гномов и я должен его выполнять. Я даю тебе неделю, целую неделю…
— Зачем? — подняв полные горечи и невыносимой тоски, глаза, перебила старика Лия. — Зачем мне неделя? Чтобы сделать мне еще больнее? Чтобы довести, в конечном счете, меня до самоубийства? Вы, вообще, представляете себе, что такое жить с мыслью о том, что через несколько дней твоя жизнь оборвется? Нет, я понимаю, — не дав возразить Старейшине, продолжала говорить она, — если бы я была в чем-нибудь виновата, если бы моему поступку не было прощения — все было бы не так ужасно. Но знать, что ты всего лишь невинная жертва обстоятельств — это просто кошмар какой-то! Неделя… — задумалась она. — Семь дней… Зачем мне они? Что мне с ними делать? Нет, — покачала она головой, — эта неделя нужна не мне, а вам. Господи, неужели вы думаете, что этот благотворительный жест спасет вашу душу и очистит совесть? Это же глупо! Это очень глупо!
— Нет, Лия, — возразил Старейшина, — ты не права. Эта неделя нужна именно тебе. Хотя, — задумался он, — возможно, доля истины в твоих словах есть. Да, я не хочу брать на себя такую ответственность, ведь, в конце концов, никто не заслуживает смерти. Никто. Даже враги. Но все же я это сделал еще и для того, чтобы попытаться спасти тебя.
— Как? — ухмыльнулась Лия. — Подарив мне неделю. Боже мой, — истерически засмеялась она, — целая неделя! Какая нечеловеческая, а просто гномья доброта! Да не нужна она мне! — вдруг вскакивая, яростно прокричала Лия. — Не нужна, слышите?! Я не хочу этих предсмертных, адских мучений! Каждую секунду, каждую минуту я буду думать лишь о смерти, какая же это жизнь?! Послушайте, — вновь садясь, уже спокойнее проговорила она, — если вы и вправду хотите помочь мне, то отпустите меня домой. Я, правда, никому не скажу о том, что вы существуете. Ну, подумайте сами, ведь мне никто не поверит. Более того, расскажи я хоть что-то — я тут же окажусь в психушке. Ну, пожалуйста, поверьте мне.
— Я верю тебе, — ласково погладил по руке старик Лию. — Но, увы, я не могу вернуть тебя домой, как бы мне этого не хотелось. Не в моей это власти.
— А в чьей?
— Ни в чьей. Понимаешь, — откровенно признался он, — когда-то давно нас привел сюда Великий Зоонг. Только ему одному было известно, где находится выход из этого мира. Но он умер и унес эту тайну с собой. Прости, но я ничем не могу тебе помочь.
— Но, послушайте, — оживилась Лия, — как же вы не знаете, где находится выход? Ведь это проще простого. Выход там, где и вход, разве это не очевидно?
— Нет, — отрицательно покачал головой Старейшина.
— Что, нет? — не поняла Лия.
— Нет, ты ошибаешься, моя девочка. Да, ты права, вход действительно существует, через него ты, в общем, и попала сюда, но вход — это не выход.
— В каком смысле?
— Выход, моя девочка, находится где-то в другом месте, а где — я не знаю.
— Не может быть! — ужаснулась Лия. — Но, может быть, можно поискать?
— И как ты это себе представляешь? — усмехнулся Старейшина. — Ты ведь даже не знаешь, что этот выход из себя представляет.
— Но что-то же можно сделать?!
— Не знаю, — грустно покачал головой Старейшина. — Я не знаю.. И помочь тебе, увы, ничем не могу.
— Тогда убейте меня, — неожиданно выпалила Лия.
— Что?!
— Что слышали — убейте меня! Я не хочу больше жить и не могу! Сделайте доброе дело — покончите с моими мучениями! Помогите хоть так!
— Сдаешься?! — чуть ли не подскочил на месте Старейшина. — А не рановато ли? Да, не такой ты была, когда впивалась ногтями в моего сына!
— Сына? — не поняла Лия.
— В Глунга.
— Глунг, ваш сын?! — опешила она. — Уму непостижимо! И что, это значит вы можете собственного сына обречь на вечные страдания?! Да какой же вы тогда отец, если способны на такое… на такое кощунство?! Это же ужасно! Почему вы его не спасли?!
— Почему, я спас, — растерялся Старейшина. — Я ведь не дал его убить… Я лишь назначил наказание в виде изгнания. Хотя, — задумался он. — Здесь действительно сложно понять, что лучше — быстрая смерть или долгое медленное умирание в Темном Лесу… Но сейчас не об этом — сейчас речь идет о тебе и о твоей жизни.
— Скорее о моей смерти, — поправила Старейшину Лия.
— Послушай меня, девочка, — доверительно заговорил старик, — никогда не сдавайся, никогда, слышишь? Сдастся легко, а вот выстоять, пусть даже не победить, но выстоять — это основная задача всех живущих. Выстоять… Выдержать… Продержаться… Да, это сложно… Да, на это нужно потратить уйму сил и терпения… Но это стоит того. Поверь мне, победа не в том, чтобы невозможное вдруг, как по волшебству, стало возможным. Победа — это когда ты сама, своей стойкостью, выдержкой своей делаешь его таковым. Ты сама!
Я дал тебе неделю не для того, чтобы ты все это время жалела себя, а чтобы искала выход из сложившейся ситуации. Не важно как ты это будешь делать, и к каким результатам эти поиски приведут, главное — это бороться, бороться до последнего, до самого конца! Неделя — это целых семь дней. За это время можно успеть сделать многое. В конце концов, все может измениться! Поняла?
— Нет, — упиралась Лия. — Я ничего не поняла. Вы ведь несколько минут назад сами сказали, что выхода нет, а теперь вы мне говорите обратное: борись, не сдавайся, ищи выход… Какой выход?! Ведь вы даже не знаете, где он находится! Вы вообще, не знаете существует ли он! Или вы меня обманули? — с надеждой посмотрела она на старика, который как-то загадочно улыбался. — Вы что-то знаете, да? — вновь оживилась Лия. — Знаете? Вы можете мне помочь?! Но что, что вы знаете? Что скрываете от меня? Послушайте, — хватая Старейшину за руку, горячо проговорила она, — скажите мне, что за тайну вы не раскрываете мне, ну хоть намекните, пожалуйста! Я вас очень прошу. Очень.
— Все что я могу сказать, тебе Лия, — сухо отозвался Старейшина, — так это то, что сдаваться тебе не стоит. Ты должна бороться за свою жизнь.
— И что, это все? Это все, что вы можете мне сказать?!
— Больше я пока ничего не могу для тебя сделать. Всему свое время, — загадочно проговорил старик, поднимаясь с коврика и готовясь уйти.
— И все же, почему вы мне помогаете? — остановила его Лия. — Ведь я ваш враг.
— Враг, — улыбнулся Старейшина. — Это очень громкое и тяжелое слово — оно тебе не подходит. Ты всего лишь угроза, которая не должна перерасти в опасность.
— Один в поле не воин. Вам нечего опасаться.
— Иногда, — таинственно прищурился Старейшина, — поле оказывается всего лишь маленьким клочком земли, а воин — его хозяином…
— Что вы имеете в виду?
— Не важно, — улыбнулся он. — Пока все это неважно. — Ладно, — направился старик к выходу, — мы засиделись, а нам пора уже идти. Нужно хорошенько отдохнуть перед завтрашним днем.
— А что завтра? — поинтересовалась Лия.
— Новый день и новые надежды. Пошли.
IX
Холодный ветер насквозь пронизывал хрупкое тельце ребенка. Он бесцеремонно касался этих маленьких, нежных детских пальчиков, этих дрожащих, посиневших от холода губ, этих, почти уже ослепших, мутных глаз. Он отбирал последнее тепло ели бьющегося маленького сердечка, он уносил с собой эту совсем еще недолгую жизнь, стремясь уничтожить ее навсегда, на веки вечные.
Пытаясь хоть как-то спастись от невыносимого холода, ребенок, прикладывая все свои последние силы, тянулся онемевшими пальчиками к чему-то, чего не было видно. Он хотел коснуться этого, хотел дотронуться, ощутить хоть что-то, что напоминало бы ему жизнь, что давало бы ему последнюю надежду на спасение. Но вокруг было темно… Вокруг царила абсолютная немая темнота… И не было в ней ничего, что могло бы хоть как-то помочь выбраться этому маленькому созданию из этого холодного ада… Не было ничего… кроме одного… кого-то…
— Мне холодно… Мне страшно… Помоги мне… — молил ребенок и его дрожащий голос гром сотрясал эту немую безызвестность. — Помоги мне, мама! Где же ты, мама?! Где ты?!
— Успокойся, — откуда-то издалека эхом долетел чей-то приглушенный, хрипловатый голос, завораживающий своей бездонностью и уносящий куда-то далеко вдаль, очень далеко, где, может быть, ничего не было кроме такой же ужасной, холодной, безликой тьмы. — Теперь ты будешь всегда со мной. Теперь ты мое дитя, ибо это я вернул тебя к жизни. Я подарил тебе новую жизнь. Я вдохнул в тебя свою силу. Отныне мы будем всегда вместе — ты и я. И ничто не сможет разлучить нас, никогда.
— Но кто ты?
— …Ты станешь лучшим из лучших. Ты будешь моим продолжением. Ты возьмешь от меня все, что только я могу дать тебе. Ты станешь великим и вездесущим. Ты станешь тем, о ком я так долго мечтал. Ты ведь тот, кого я так долго искал. Ты тот, в ком отныне будет мое будущее…Наше будущее…
— Но кто ты? Как тебя зовут? Я — Томи. А кто ты?
— Нет, ты больше не Томи, мой мальчик — Томи умер… Его больше нет. Томи остался лежать там, холодный и немой, на серых, безликих камнях. Ты больше не Томи, ты — Зоонг. Ты новый. Ты непохож на прежнего маленького пугливого мальчишку. Ты теперь больше, чем просто мальчик — ты мой ученик, ты мой последователь, ты мой сын… Запомни это, Зоонг. Запомни и пошли со мной. Дай мне свою ручку и пошли. Я укажу тебе путь. Я укажу тебе путь к новой жизни.
— Но кто же ты?
— Я твой отец.
И свет вдруг озарил все вокруг и пробудил ото сна то, что было мертво и слепо. Свет теплом своим согрел худенькое тельце ребенка, обдал его великим сиянием и потянул за собой, в глубину все той же неизвестности, только неизвестности самого света, неизвестности, в которой было что-то, что так отличалось от прежней мертвой темноты.
X
Свет… Великий Свет… От которого невозможно уйти, невозможно скрыться. Он словно касается самой души, самого сердца, прожигая их до основания, до самой глубины. Этот бесконечный и великий, как сама жизнь, свет…
«Как же мне мешает этот свет, — сквозь сон бормотала Лия. — Как же жжет он кожу мою. Как же мне неприятно и больно… Мне опять больно…»
Яркий солнечный луч навязчиво бил в глаза спящей Лии, и что бы она не делала, как не поворачивалась на огромной кровати, а он, проклятый, все равно находил ее, заставляя проснуться.
«Черт, — с трудом раскрывая глаза, раздраженно подумала Лия, — у них здесь и солнце, наверно, не солнце. Оно словно следит за мной, чтобы я не переспала».
Приподнимаясь на кровати, заслонившись ладонью от яркого света, она с тревогой подумала о предстоящих поисках.
«С чего начать? Куда отправиться в первый свой день? — думала она. — Я ведь совсем не знаю этого мира. Я даже не помню, какой дорогой меня сюда вел Глунг. А что, если я потеряюсь? А если меня кто-нибудь съест? Кто знает, что в этих дремучих лесах водится… Уж если здесь какие-то гномы — настоящие верзилы, тогда можно себе представить, какие здесь животные… И все же, с чего начать… А может быть вернуться туда, откуда я пришла? Может быть там что-нибудь изменилось за это время. В конце концов, Старейшина сказал, что вход — не выход. Не выход… А почему я, в сущности, должна ему верить? Может он специально водит меня за нос. Как вообще может быть такое, что выход не там где вход?! Нет, определенно это какой-то бред! Это наглая ложь! Старик решил меня обмануть! Точно! Вот потому-то он так и смотрел на меня, словно изучая. Ух, эти чертовы гномы! Да они просто играют со мной! Думают, что я полная дура! А вот и нет! Это вы, противные коротышки, глупые, если думаете, что меня, Лию так легко провести! Все! Точно! Нужно вернуться на то место, откуда я пришла, а там, я думаю, что-нибудь разъясниться».
При последних словах, Лия даже чуточку улыбнулась, и на душе у нее полегчало. Неожиданно до ее слуха донеслись какие-то приглушенные голоса, исходящие из соседней комнаты. Осторожно, на цыпочках, подойдя к неплотно запертой двери, Лия прислушалась.
— И что же ты теперь будешь делать, отец? — услышала она хорошо знакомый голос Глунга.
— Не знаю, Глунг. Наверно мне придется вплотную заняться обучением твоего брата.
— Но ты же не доверяешь ему.
— Не доверяю, но разве у меня есть другой выход.
— Черт! Как подумаю, что все это из-за моей мягкотелости…
— Перестань, сын. На твоем месте я поступил бы так же.
— Не поступил бы, зная, что ты единственная надежда своего Великого Отца.
— Что теперь гадать, Глунг… Что сделано, то сделано… С этим нужно смириться.
— Но послушай, отец, может как-то можно договориться с Хранителями и оставить меня твоим приемником. Ведь, пойми, я единственный, кого ты уже почти довел до конца обучения, ты передал мне почти все свои знания, глупо теперь от всего этого отказываться.
— Глунг, а тебе не кажется, что ты уж слишком борешься за место Старейшины? Мне казалось, ты никогда не был в восторге от ожидающей тебя власти и огромной ответственности?
— Отец, да не в этом дело! Как ты не понимаешь: я не хочу, чтобы то, что было создано твоим трудом и твоим великим правлением пошло прахом! Ты же знаешь Алгура — он слишком озлоблен, слишком импульсивен, он приведет наш мир к краху!
— Не говори так о своем брате, Глунг. Это неправильно. Хотя, наверно, ты и прав насчет него. Но, к сожалению, у меня нет другого выхода — я должен кого-то оставить после себя и, как это не прискорбно, это будешь не ты, мой любимый сын.
— Отец, послушай, ну отмени этот дурацкий приказ. Давай нарушим закон, всего лишь один раз, ради блага нашего мира. В конце концов, ты же Старейшина, Хранители не смогут перечить тебе.
— Глунг, запомни, нарушив закон один раз — ты нарушишь его и во второй, и, в конце концов, это приведет к тому, что закон вообще перестанет быть законом. Я никогда не пойду на это и тебе не позволю. Что сделано, то сделано. Ты должен смириться с этим, Глунг, и начать новую жизнь. Помогая этой бедной девушке, ты спас свою душу от темноты, но лишился наследства, и я думаю, что первое гораздо важнее второго.
— Нет, отец, я совершил, может быть, самую страшную ошибку в своей жизни: я подверг опасности наш мир, всех гномов! Своим ужасным поступком я нанес сокрушительный удар по тебе и по твоим надеждам. Мне нет прощения!
— Подожди, Глунг, не горячись. Не говори о том, что еще не произошло, так, будто это уже случилось. Дай время и, возможно, многое изменится. У гномов были времена и похуже и ничего — мы выстояли. Мы до сих пор живы и, дай Великий Зоонг, продержимся еще не одно тысячелетие.
— Отец, ну ты же отлично знаешь, что все это — заслуга Зоонга. Ах, если бы он сейчас был с нами — все могло бы разрешиться, но его нет…
— Зато есть я. И пока я Старейшина, я сумею защитить наш мир, Глунг. Я сумею. А теперь, сынок, отправляйся-ка ты в лес — нужно проследить за безопасностью гномов: ты же знаешь, сейчас самая горячая пора сбора ягод. Присмотри за ними, да и дверь у нашего портного сломалась — нужно починить.
— Ее невозможно починить, отец, ее нужно заменить.
— Ну, тем более, отправляйся в лес. Там растет две огромных старых сосны, они уже совсем трухлявые (как бы ветром не повалило, да не наделало бед), так ты их сруби и используй по назначению.
— Хорошо, отец.
— Подожди, Глунг. Сейчас она проснется. Возьми ее с собой. Пусть она тоже пособирает ягоды. И ей удовольствие и нам польза — есть же что-то нужно.
— Да она же ничего не умеет, отец! Зачем мне такая обуза? У меня работы непочатый край, а за ней нужен глаз да глаз!
— Не кричи, Глунг. Не умеет — научиться. А насчет обузы — не будь так уверен в себе. Смотри, не заметишь, как сам в нее превратишься.
— Ну, отец!
— Все! Разговор окончен!
— Черт! Да я на нее смотреть не могу! Как подумаю, сколько бед она принесла — так и… — неожиданно осекся Глунг, заметив тихо вошедшую Лию.
— Извините, что помешала… и что услышала… Я не хотела…, — дрожащим голосом виновато промямлила Лия и, низко опустив голову, опрометью бросилась к выходу.
— Куда же ты? — остановил ее Старейшина.
— Я не хочу мешать… Я пойду… Искать…
— Что можно искать на голодный желудок? — возразил Старейшина. — Нужно позавтракать. Присаживайся, — пригласил он Лию за огромный круглый стол, на котором лежала свежевыпеченная лепешка и стояла глубокая мисочка полная прозрачной, чистой, прохладной воды. — Садись, — насильно усаживая Лию за стол, настойчиво произнес Старейшина. — Голод еще никому не помогал.
— Отец, я пока подожду на улице, — сказал Глунг и, не дожидаясь согласия, скрылся за дверью.
— Он ненавидит меня, — после недолгого молчания мрачно произнесла Лия. — И он, конечно, прав.
— Глунг еще молод и глуп, — отозвался Старейшина, вот уже несколько последних минут пытающийся что-то отыскать в большом плетеном сундуке, — правды в ненависти нет и не может быть — сплошная ложь и обман…
Задыхаясь от напряжения, Старейшина то и дело доставал из сундука какие-то непонятные вещи: какие-то кривые ветки, длинную витую веревку, даже блестящий, с прочной деревянной рукояткой не то нож, не то кинжал и все это он, ужасно сердясь, с грохотом бросал на пол.
— Нет, пора уже умирать, — бормотал он, — столько хлама собралось в этом доме, а нужное никак нельзя найти. Вот, наконец! — радостно воскликнул он, доставая из сундука две огромных корзины. Проверив их на прочность и внимательно осмотрев их со всех сторон, он протянул одну из них Лие.
— Для ягод, — твердо сказал он.
— Нет, — испугалась Лия. — Я не пойду с Глунгом. Я не хочу ему быть обузой. И… и я его боюсь…
— Нашла кого бояться, — хмыкнул Старейшина.
— Да и, к тому же, — не унималась Лия, — мне нужно искать выход… У меня слишком мало времени… Вы же сами знаете…
— Успеешь! — отрезал старик. — Бери корзину и иди.
Корзина, выданная Старейшиной, оказалась не просто тяжелой, а тяжеленной. Хотя, скорей всего, для гиганта, который ее когда-то сплел, она казалась по легкости не иначе, как дамской сумочкой. Для гиганта, возможно, и да, а для Лии, девушки нежной и хрупкой во всех отношениях, эта ноша была неподъемной. Останавливаясь с завидной регулярностью возле каждого мало-мальски пригодного для сидения камня, Лия с жадностью вдыхала, как назло, разгоряченный, тяжелый воздух и, обливаясь потом, с надеждой смотрела в сторону далеко ушедшего от нее Глунга. Но Глунг, видимо, решил, во что бы то ни стало, игнорировать человеческую девчонку. Повернувшись к ней спиной, он что-то с интересом рассматривал на абсолютно чистом, без единого облачка, небе и тяжело вздыхал. Невооруженным взглядом было заметно, как раздражают его эти вынужденные остановки и бесконечные «привалы». Более того, похоже, у гнома внутри все клокотало, кипело, булькало, готовясь вот-вот взорваться, вырваться кипятком и паром наружу. Он точно боевой конь, нервно перетаптывался с ноги на ногу (только что не взрывал «копытом» землю), вызывающе вздыхал, сопел и что-то бормотал себе несуразное под нос — видимо, ругался. Наконец, когда Лия в очередной раз, выбившись из сил, остановилась, Глунг, словно тайфун, налетел на нее и, с ненавистью выхватывая корзинку у нее из рук, негодующе прошипел:
— Может быть теперь мы пойдем быстрее?!
— Иди, — с раздражением отозвалась Лия. — Я тебе не мешаю. Только сперва отдай мне корзину — это моя ноша, справлюсь как-нибудь и без твоей помощи!
— Ты уже почти час справляешься с ней! — гневно покричал Глунг. — Если бы не ты — мы бы уже давно были в лесу, черепаха!
— Что?! — взвилась Лия. — Да как ты смеешь! Ты, неотесанный болван, крестьянский сын! Да за кого ты себя принимаешь?! Ты же обыкновенный гном! О тебе пишут в детских книжках! Ты вообще вымысел, чья-то больная фантазия!
— Да что ты?! — загорелся Глунг. — Значит по-твоему мы просто вымысел?! Тогда скажи мне, а кто такие люди: животные на двух ногах с интеллектом динозавра?!
— Боже мой, какие слова мы знаем! — встала в стойку Лия. — Значит, мы себя считаем образованными, умными, да?! Только ты не учел одного, — глядя снизу вверх на Глунга, гордо произнесла она, — я — человек, а ты всего-навсего — гном! О людях знают больше, нежели о гномах, признай это!
— Черт! — взбесился Глунг. — Если бы не отец, я не знаю, что бы я с тобой сделал!
— Ничего, — вдруг абсолютно спокойно ответила Лия.
— Что? — оторопел Глунг.
— Ничего бы ты не сделал со мной, — повторила она, — ты слишком мягкотел. К тому же, через неделю меня все равно убьют. Тебе недолго меня терпеть.
— Слава Великому Зоонгу! Жду не дождусь, когда же произойдет это счастливое событие!
— Очень скоро, — серьезно произнесла Лия и, резко замолчав, направилась к уже виднеющемуся вдалеке знакомому лесу.
Глунг молча побрел за ней. Но когда сквозь густую листву обильно растущих кустов и низких, пригибающихся к самой земле, огромных еловых лап, стали просматриваться силуэты гномов, Глунг вдруг аккуратно взял Лию за локоть и, повернув к себе лицом, очень серьезно спросил:
— Ты что, уже сдалась?
— А я и не сражалась, — безразлично отозвалась та.
— Не сражалась или даже не пыталась это делать?
— Не то и не другое.
— Послушай, — доверительно посмотрел он в глаза Лие, — я не понимаю тебя. Ведь, если ты так будешь относиться к поиску, у тебя ничего не выйдет…
— Но у меня и так ничего не выйдет, — снова безразлично отозвалась девушка.
— Но ты ведь еще даже и не начинала искать! — воскликнул Глунг.
— А зачем?
— Что, зачем?
— Зачем начинать эти глупые поиски?
— Но…
— Подожди, Глунг, — остановила его Лия. — Еще вчера… Да даже сегодня утром, ну или днем (не имеет значения), я строила грандиозные планы по своему освобождению. Я мечтала, как рвану в этот проклятый лес, вернусь на прежнее место, посмотрю, может быть там что-нибудь изменилось, появилось, открылось — ну, короче, хоть что-нибудь произошло… Но потом, вдруг во мне что-то, словно, сломалось, что-то отщелкнулось в голове, и я подумала: а что если выхода действительно не существует? Что, если войти в ваш мир можно, а обратно — никак? Ведь это вполне реально… Вначале я было подумала, что Старейшина меня обманывает, говоря, что ничего не знает о выходе. А потом я вышла на улицу, увидела это яркое, неизменно светящее солнце, и вдруг на меня словно камнем обрушилось само понимание того, что выхода-то никакого нет. Нет его, понимаешь, Глунг?! Нет!
— Да откуда ты знаешь?!
— Ну, может и не знаю… — замялась Лия. — Зато я чувствую… Чувствую, что все мои поиски обречены на провал.
— Все, что ты говоришь — возразил Глунг, — полный бред. Ничего из вышесказанного не уверило меня в том, что выхода не существует. Неужели же ты так не любишь и не ценишь собственную жизнь, что готова вот так, с легкость, отказаться от нее, расстаться с тем, что является самым драгоценным, самым дорогим? Ведь только подумай — твоя жизнь в твоих руках! Так спасай же себя! Спасай!
— Громкие слова для того, кто сам просил у Совета убить его, — съязвила Лия.
— Не говори о том, чего ты не понимаешь, — рассердился Глунг. — Ты даже понятия не имеешь, что такое для гнома изгнание. Это страшная кара. Это страшное проклятие. Это темнота, это одиночество, это безвестность, это, по сути, та же смерть, только очень долгая смерть…
— Тогда зачем же отец выбрал для тебя такую страшную кару? — не понимала Лия.
— Потому, что он — мой отец, — с грустью произнес Глунг, — и он меня любит. И хотя бы таким ужасным решением он пытается спасти мне жизнь.
— Это, конечно, все объясняет…
— Не язви, Лия. Это не шутки. Это ничего не объясняет. Это говорит лишь о том, что я, ни смотря ни на что, верю еще в свое спасение. Так же как и тебе, мне дана целая неделя на то, чтобы спасти себя… И я, в отличие от тебя, не сдаюсь и никогда не сдамся, поняла?
— Слушай, Глунг, а зачем ты все это мне говоришь? — полюбопытствовала Лия. — Ты же должен был наоборот радоваться тому, что я сдаюсь на волю своей судьбе, на волю Совету. Ведь ты же ненавидишь меня… И, вообще, я для тебя враг, так обращайся со мной, как со своим врагом, а не корми меня всякими небылицами!
— Да ты… Да ты просто слабачка! — неожиданно воскликнул Глунг. — Обыкновенная слабачка!
— Что?! — подскочила Лия. — Ты опять начинаешь?!
— Слабачка, — с каменным спокойствием повторил Глунг и, повернувшись к Лие спиной, направился в глубь леса, всем своим видом показывая, что разговаривать больше он с человеческой девчонкой не намерен.
В лесу было непривычно оживленно и шумно. За каждым деревом, под каждым кустиком кто-нибудь да шевелился, ползал, двигался, скрывался в густых кустарниках и снова выныривал из них, с полными жменями ягод, с какими-то корявыми ветками, красными листьями. Все вокруг кипело, жило, работало, добывая себе пропитание.
Подойдя ближе к сидящей на корточках маленькой группе гномш, самозабвенно погруженных в поиски спелых, черных, переливающихся на солнце, ягод, Глунг, аккуратно поставил огромную корзинку возле одной из женщин, которая была гораздо старше всех остальных, и, что-то прошептав ей на ухо, резко повернувшись, направился к, стоящей поодаль, небольшой группе мужчин. Мужчины о чем-то оживленно говорили, даже, похоже, спорили и, заметив Глунга, обрадовались и помахали ему рукой.
— Садись возле меня, — натянуто вежливо обратилась все та же пожилая женщина к Лие, всем своим видом показывая, как же невыносима для нее эта вынужденная беседа. — Смотри, — указала она на скрывшуюся под огромными, зелеными листьями черную, сочную ягоду. — Вот эта ягода съедобная — ее и бери. Только срывай аккуратно, чтобы не повредить листочки. А вот такую, — указала она на точно такую же ягоду, растущую неподалеку, — не трогай — она ядовита.
— Но они же абсолютно одинаковые! — воскликнула Лия. — Как же я разберусь какая из них съедобная, а какая нет?!
— Это тебе кажется, что они одинаковые, — уточнила женщина. — На самом деле, у них есть уйма различий. Смотри, — положив две ягоды у себя на ладони, показала она, — у несъедобной ягодки сбоку есть три красные полоски. Они почти незаметны, но если хорошо присмотреться, их можно увидеть. Поняла?
— Да. Но только это же будет долго, — возразила Лия. — Мне придется рассмотреть каждую ягоду…
— Сначала будет долго, потом быстрее, — успокоила ее женщина. — В конце концов, от тебя здесь никто многого не ожидает, — с пренебрежением констатировала она, и, отвернувшись, снова углубилась в поиски.
Время шло, час проходил за часом, а корзинка Лии по-прежнему оставалась почти пустой — всего каких-то пару ягодок одиноко перекатывались по плетеному дну.
Взглянув на корзинку пожилой женщины, Лия была вынуждена признать, что сборщик ягод из нее никудышный — корзинка гномши была до верху заполнена отборной, крупной ягодой. Но Лия решила ни в коем случае не сдаваться — ведь должна же она хоть что-нибудь уметь! Должна же она показать всем этим мутирующим коротышкам, на что способен настоящий человек! И Лия, словно ищейка, начала прочесывать поляну вдоль и поперек. Она не останавливалась ни на секунду, ни на одно мгновение. Да, она просто не имела права останавливаться! Правда, уже очень скоро, к ней начало медленно подползать неприятное, хватающее за самую душу, ощущение жуткой, тянущей боли в спине, в лопатках, в шее, в голове — да, пожалуй, во всем теле. Наконец, боль разлилась по всему организму, по каждой его клеточке, по каждой живой частичке, и все, что еще пару минут назад шевелилось и двигалось, неожиданно налилось неподъемной тяжестью и остановилось. Устало садясь на траву, Лия с сожалением подумала о том, как же ей было хорошо, там, дома. Даже работа ее теперь казалась не такой унылой, не такой уж и однообразной. Во всяком случае, перекладывать бумажки было куда легче, нежели рыскать по непроходимым местам в поисках незаметных ягод.
«И все из-за него, — кипела Лия. — Из-за этого гномьего сына! Верзила проклятый! Ягоды ему нужны! Нужны, так пойди сам и собирай, а то молотит бестолку по несчастному дереву! И отец его тоже хорош! Мне нужно искать выход, а он мне предлагает ягодки пособирать. Черт! — гневно отбрасывая от себя корзинку, взорвалась наконец Лия. — Все надоело! Ненавижу гномов! Ненавижу! Чертовы выскочки! Мутан… ! — вдруг осеклась она, услышав вдали какой-то странный шорох.
Прислушавшись повнимательнее, она было решила, что это скорей всего какая-нибудь очередная гномша рассекает в поисках ягод. Но шорох с каждой секундой нарастал, а вместе с ним до слуха Лии доносился тревожный шелест и скрип гигантских елей, колышущихся от сильного ветра. Еще ничего не понимая, Лия внимательно осмотрелась вокруг и только теперь заметила, как далеко она ушла в глубь леса. От осознания полного одиночества у нее даже закружилась голова. Откуда-то налетевший холодный ветер, заставил Лию поежиться.
«Что это? — удивилась она. — Здесь разве бывает холодно?»
Повертевшись на месте, она с тревогой начала всматриваться в непроходимые густые заросли, пытаясь все же определить, откуда так резко повеяло холодом и вдруг — замерла. Прямо на нее, сметая все на своем пути, на бешеной скорости неслось что-то, чего не было видно, но что обладало, по-видимому, недюжинной силой. Онемевшая, скованная смертным страхом, Лия несколько секунд с ужасом наблюдала за тем, как огромные еловые ветки, словно пушинки, с жутким треском разлетаются в стороны, а земля какой-то ровной полосой странно вздувается, вздувается и с жутким шипением вдруг взрывается изнутри, обрушиваясь на все каменно-земляным дождем.
Спохватившись, Лия бросилась бежать. Встречные ветки цветущих кустарников больно хлестали ее по рукам, по лицу, но она не чувствовала боли. Она бежала, а гул и треск позади нее все нарастал. Наконец впереди показались знакомые лица гномов. Не останавливаясь ни на секунду, Лия подбежала к Глунгу, мирно распиливающему поваленный огромный ствол, и, сильно размахивая руками, ужасно задыхаясь, выдавила:
— Там что-то есть…
Глунг спокойно поднял глаза и удивленно посмотрел на исцарапанное лицо Лии.
— Ты слышишь меня?! — заорала она. — Там что-то есть! Что-то огромное, живое и оно движется и движется очень быстро!
Видимо догадавшись в чем дело, Глунг, ни говоря ни слова, побежал в гущу леса и через несколько секунд вернулся с точно таким же выражением лица, что и у Лии. Переведя дыхание, он подбежал к женщинам-гномам и что-то быстро сказав им, схватил брошенный неподалеку топор.
— Бежим! — хватая Лию за руку, скомандовал Глунг.
— А что это?
— Бежим! — с силой потянул он Лию за собой. — Нужно успеть выбраться отсюда!
Но выбраться из леса им не удалось. Когда до спасительной тропинки, ведущей в город, оставалось совсем ничего, нагнавший бегущих яростный порыв ветра, словно невидимый убийца, ударил несчастных в спины и, повалив их на землю, поволок за собой, обратно в густые дебри.
Крича от страха и невыносимой боли, Лия судорожно попыталась ухватиться за что-нибудь, что хоть как-то могло задержать ее движение, но сил не хватало. Ветер, так цепко впившийся в ее хрупкое тело своими призрачными лапами, не давал ей лишний раз пошевелиться.
Лия не видела, куда вдруг исчез Глунг, не знала жив ли он еще. Но это уже мало ее волновало. Ощущение жгучей, невыносимой боли в содранных до крови коленях, локтях, ладонях, мгновенно спутало ее мысли и переключило все внимание на себя. Страшно крича, она в безумстве врезалась ногтями в сырую землю, пытаясь, ну хоть как-то спасти свою, висящую на волоске, жизнь, но у нее ничего не получалось. Ветер был слишком силен, а она — слаба…
Но сдаваться Лия не хотела. Не могла. Слишком уж мало прожила она на этом свете, чтобы так с легкостью отправиться на тот. Собрав все свои последние силы, она, еще раз попыталась дотянуться до промелькнувшей сухой коряги, но, жестокий ветер, как будто разгадав ее намерения, сильно рванул хрупкое, изможденное тело девушки, заставив ее закричать еще сильнее.
Уже почти в беспамятстве, сквозь какую-то дымку, она неожиданно заметила что-то черное, что-то необъятное, там позади, всего в нескольких метрах от себя. Обрыв! Огромный обрыв!
Поняв, что это конец, Лия в последний раз попыталась уцепиться за поднявшиеся из земли витиеватые корни и — не смогла. Черная тень беспамятства и удушливой смерти неожиданно навалилась на нее, с силой придавливая к земле, и, обхватив ее голову чем-то приятно теплым, а не холодным, разгорячено задышала ей в ухо.
«Глунг, — догадалась Лия».
Действительно Глунг, ибо смерть не могла быть такой сильной и теплой.
Благодаря своей природной легкости, Глунгу почти что сразу удалось вырваться из цепких лап «ветряного убийцы». Хватаясь за все, за что только можно было ухватиться, он смог-таки добраться до Лии, в тот самый роковой момент, когда ветер уже тащил ее к обрыву. Но слишком уж много сил отважный гигант потратил на то, чтобы нагнать их, и теперь, лежа на девушке, прикрывая ее своим могучим телом, Глунг чувствовал как с каждым новым и еще более сильным порывом ветра, его крепкие объятия вот-вот готовы разжаться, а он готов проиграть в этом неравном бою. И он проиграл. Очередной порыв ветра, словно пушинку, оторвал гиганта от Лии и с силой бросив могучее тело в сторону огромного елового ствола, нейтрализовал противника.
А Лия, оставшись без единого шанса, без единой надежды на спасение, в ужасе вдавила голову в плечи и, зажмурившись, приготовилась принять неминуемую смерть.
«Неминуемая смерть… — промелькнула в усталом Лиином мозгу мысль». И точно по волшебству, внутри у несчастной девушки что-то вдруг вспыхнуло, и обжегши душу, растеклось раскаленной жижей по венам, мгновенно унимая боль, гася страх и наполняя все существо непривычным могуществом величественного знания. Словно в бреду, Лия начала повторять какие-то странные слова, от которых за версту веяло необъяснимым таинством и загадкой.
«Сила ветра в моей силе, власть ветра в моей власти, жизнь ветра — моя жизнь. Мы едины, мы цельны, мы неразрывны. Пока живу я, будет жить он. Пока живет он, буду жить я. Ты — ветер, я — хозяйка. Ты — свобода, я — граница. Ты — исполнитель, я — власть. Ты — бесконечность, я — время. Время остановилось, ты замер и наступила тишина…»
В разгоряченном воздухе спокойно кружились маленькие пушинки-парашутики недавно побелевших одуванчиков. Они медленно, не спеша, то взвивались от едва уловимых порывов ветра, то нерешительно, как будто еще с опаской, касались разворошенной черной земли, и каких-то, теперь уже трудно узнаваемых, остатков растений.
А вокруг всего этого царила долгожданная, немая тишина, явившаяся внезапно, ниоткуда, словно по чьему-то божественному велению. Она за доли секунд разлилась над лесом и, мгновенно завладев всем, успокоила, угомонила, утихомирила все, что было сумасшедшим, диким, убийственным, возвращая все на круги своя.
Лежа на сырой земле и вдыхая ее гнилостный, как будто даже липкий запах, Лия сосредоточенно вслушивалась в окружающие, совсем редкие, едва заметные далекие звуки. Она никак не могла понять — жива ли она или, может, уже умерла. Едва пошевелив конечностями и, протяжно застонав от жгучей, невыносимой боли во всем теле, она вынуждена была согласиться, что жизнь все еще продолжается, ибо умри она – ей было бы куда лучше.
С трудом приподнявшись, Лия внимательно огляделась по сторонам. Но вокруг было тихо, даже, наверно, слишком тихо для леса. Сделав еще несколько отчаянных рывков, Лия попыталась встать на ноги, но это было слишком сложно и болезненно для нее, а потому она поползла. Поползла прямо к несчастному Глунгу, без сознания лежащему под огромным еловым стволом.
«Глунг, — начала тормошить его Лия. — Очнись, Глунг».
Но Глунг не приходил в себя. Не зная, что делать, Лия ударила гнома по лицу, оставляя кровавый след на его и так исцарапанной щеке. Глунг зашевелился. С трудом приоткрыв глаза, он удивленно посмотрел на сидящую у его ног, растерянную Лию, как вдруг лицо его странно исказилось, губы задрожали, глаза расширились и стали такими большими-большими. Силясь что-то сказать, он дрожащей рукой ухватился за Лиин локоть. С тревогой всматриваясь в искаженное, испуганное лицо гнома, Лия было подумала, что бедняге, наверно, совсем плохо, как вдруг отчетливо услышала за спиной какой-то легкое, едва уловимое гудение. Боясь увидеть то, что уже видел Глунг, Лия медленно повернула голову и обмерла — в нескольких шагах от нее висело гигантское лицо: призрачное, тонкое, ели различимое, похожее на дымку, с двумя щелками глазами, которые безотрывно следили за ней. Неожиданно на лице вырисовался огромный рот. Он, как у выброшенной на берег рыбы, широко открывался и закрывался, не издавая никаких звуков. Наконец, через несколько секунд, над лесом, громом прокатился жуткий, сотрясающий пространство, голос.
— Отпусти меня! — громыхал он. — Отпусти меня!
Прижимаясь всем своим хрупким, дрожащим телом к Глунгу, Лия испуганно смотрела на зависшего призрачного монстра и не шевелилась.
— Отпусти меня! — снова повторило лицо. — Я не трону тебя!
— Поднимайся, — неожиданно зашептал Лие в ухо Глунг. — Поднимайся! — уже громче закричал он. — Давай же, давай! — схватил он ее за руку. — Бежим скорее!
Они бежали долго, бежали не останавливаясь ни на секунду, хотя и для Глунга и для Лии, это было очень непросто. Ноги подкашивались, в голове противно звенело, а все тело как будто было налито свинцом. Но останавливаться они и не думали. Боясь преследования, они рвались лишь к одной заветной цели, к спасительной дорожке, прочь из этого проклятого леса. А где-то над головами, сотрясая небеса, громыхал пронзительный голос призрачного монстра:
— Отпусти мен-я-я! — летели по воздуху звуки. — Отпусти мен-я-я!
Когда смертельно усталые, изможденные они, наконец, выбрались из дремучей обители, им навстречу вышла группа гномов, вооруженных топорами. Гномы с ужасом смотрели на двух грязных, исцарапанных, сплошь в синяках и крови Глунга и Лию и выжидательно молчали. Неожиданно вышедший из толпы Старейшина, сурово оглядев обоих, громко и твердо приказал:
— Отправляйтесь домой. Я разберусь.
— Отец не ходи туда, — остановил его Глунг.
— Идите домой! — повторил Старейшина. — И вы тоже расходитесь, — сухо добавил он, обращаясь к толпящимся гномам.
Медленно, ни говоря ни слова, все направились к городу.
XI
Прошло несколько дней с того загадочного происшествия в лесу. И хотя Лия понятия не имела сколько именно дней, из отведенных ей семи, она потеряла, сердцем чуяла, что много. Правда, Старейшина утверждал, что всего два (всего два!), но черт их тут разберешь с их гномьим временем, когда на небе бессменно светит вечное незыблемое солнце, а все вокруг как будто никогда не утихает, не успокаивается, не спит, и вообще не имеет такой вредной привычки, как отдых.
И все эти два дня (если, конечно два) Лия безвылазно провалялась в огромной кровати, под легким, как пух, широченным одеялом, с ног до головы обмазанная какой-то ядовито пахучей мазью, перемотанная, обмотанная всевозможными лечебными повязками, примочками, какими-то разноцветными листьями, корнями и даже лепестками ароматных, белых цветов. Все это жгло, щипало, пекло различные части тела, давило, мешало дышать, двигаться и даже думать.
Но деваться было некуда. Занудливый и жутко обязательный местный лекарь Руол, не давал ни минуты покоя Лие. Не проходило и получаса, как он оживленный, вероятно от впервые представившегося шанса опробовать все свои целительные умения и навыки на живом, причем человеческом, организме, фурией влетал в комнату, пичкал бедную девушку горькими порошками, намазывал очередной гадко пахнущей мазью (наверно мази в мире гномов все имели характерный специфический запах, от которого дохли не только комары, но и вообще все мелкие насекомые), и каждый раз, словно одержимый, он подпрыгивал, чуть ли не до потолка, замечая какой эффект дает то или иное его «змеиное зелье».
Но, конечно, стоило отдать этому местному врачевателю должное, потому что уже на следующий день, весь тот набор ссадин, порезов, ушибов и гематом на теле Лии, просто каким-то чудеснейшим образом затянулся, зарос, зажил и лишь, оставшийся на запястье длинный, глубокий шрам, напоминал обо всем недавно случившемся.
Как ни странно, но все то время, пока Лия шла на поправку, Старейшина ни на минуту не оставлял ее одну. Это не было бы странным, если бы Лия была гномом, но ведь она была человеком и не просто человеком, а — врагом.
Чем руководствовался этот странный, вечно задумчивый, седовласый старик, когда с заботой укрывал разгоряченную Лию, бесконечно соскальзывающим одеялом, поправлял регулярно скукоживающуюся подушку, когда он, словно мать и отец в одном лице, кормил Лию из ложки сладкими и, до безумия вкусными, кашами, неизвестно…
Может таким образом он хотел завоевать доверие Лии (правда, не понятно, зачем ему это было нужно), а, может, пытался внушить это же доверие девушки к себе? Кто знает… Может и так. Хотя, почему обязательно пытался что-то завоевывать, преследовал какие-то корыстные цели? Может быть, старик и вправду, где-то в глубине души, полюбил эту хрупкую, беспомощную девушку. Ведь, в конце концов, любовь, доброта и сострадание — чувства не имеющие расовых принадлежностей и не делящие кого бы то ни было, на друзей и врагов.
За эти несколько дней Старейшина и Лия очень сблизились, даже, можно сказать, чуточку сроднились, в душевном плане, конечно. Им было интересно друг с другом, как интересно, например, отцу и дочке, матери и сыну. Они были такими разными и в возрастном плане, и в плане самой жизни: ведь Старейшина был гномом, а Лия — человеком. Но именно эти различия и сближали старика и девушку, объединяя в их стремлении узнать как можно больше друг о друге, и о том мире, в котором каждый из них жил.
Старейшине было все интересно в людях: их привычки, вкусы, образ жизни, еда, развлечения — абсолютно все. Казалось, он даже был чуточку одержим своими, так называемыми «врагами», и, возможно, где-то даже симпатизировал людям, ничем не меньше, нежели гномам. Хотя, кто знает, что там было на уме у старика. Разве поймешь его, вечно молчаливого, погруженного в какие-то свои мрачные мысли. Просто иногда, наверно в каком-то минутном забытьи, он слушая очередной рассказ Лии, вдруг неожиданно расплывался в широченной, по детски наивной улыбке, и с изумлением смотрел туда, в вечно приоткрытое окно комнаты, словно силясь представить себе то, что ему было неведомо, но так хотелось бы увидеть.
Вот и сейчас, войдя в комнату и садясь на массивный, неподъемный стул, рядом с Лииной кроватью, он, поправив одеяло, спросил:
— Скажи мне, а во что вы, люди, верите или, правильнее будет сказать, в кого? Кто для вас является авторитетом?
— Вы имеете в виду религию? — догадалась Лия.
— Ре-ли-ги-ю — по слогам повторил Старейшина. — Странное слово. Никогда не слышал его прежде. Что оно обозначает?
— Честно говоря, — почесала голову Лия, — я и сама толком не знаю, что оно значит… Знаете, Старейшина, — ухмыльнулась она, — у нас, у людей, вообще, большинство слов ничего не значат, а если уж и имеют какое-нибудь значение, то оно обычно такое размытое, такое двойственное, непонятное…
— Почему так?
— Ну, наверно, потому что большинство людей вообще не понимает, что за слова они произносят, да и время, знаете ли… Многие значения забываются, смазываются, теряются, правда, другие приходят им на смену, но первоначальный смысл обычно утрачивается…
— Так в кого вы все же верите? — допытывался Старейшина.
— Ух! — встряхнула головой Лия. — Какие сложные вопросы вы задаете мне…
— Разве это сложно ответить, во что верит человек? — удивился старик.
— Вообще-то, да. Понимаете, Старейшина… — задумалась Лия, — как бы вам это объяснить… У людей очень много разнообразных вер, религий, много разных богов… Хотя, нет, бог вроде бы один, но он почему-то у всех какой-то разный…
— Бог… — повторил Старейшина. — Вы верите в бога?
— Ну, вообще, да…
— Как-то ты неуверенно это сказала. Ты что, не веришь в него?
— Ну, как вам сказать… — заерзала на кровати Лия. — Верю. Только не совсем так, как остальные.
— А в чем отличие?
— В том, что я верю в него, как в саму себя… Как в то, что я чувствую каждый день, каждое мгновение. Я верю в него, как в это яркое солнце…
— Я не очень понимаю…
— Я просто верю в то, что он существует не отдельно от меня, что он всегда со мной, что он… — запнулась Лия, — что он — это и есть я, только невидимый. Он словно живет в сердце моем, в душе моей, он часть меня… Нет… Он всецело я… Для меня он больше, чем просто бог… Для меня он — моя жизнь, мое дыхание, то, без чего я не могу существовать… Я… Просто я как будто знаю, что он есть, он существует, так же как существует солнце или трава… Но, это очень сложно объяснить…
— Интересно, — задумчиво проговорил Старейшина.
— Что интересно? — не поняла Лия.
— Интересно все, что ты только что сказала…
— Правда? Ну, вообще-то я высказала сугубо собственное мнение… Знаете, не все так думают…
— Интересно… — словно и не слыша, что говорит Лия, снова повторил Старейшина. — Неужели это просто совпадение? — пробормотал он.
— Какое совпадение? — опять не поняла Лия. — О чем вы?
— Да так, — уклонился он от ответа. — Просто бурчу себе под нос… Знаешь, старики так обычно делают… Но я, наверно, утомил тебя своими бесконечными вопросами? Нет-нет, — остановил он Лию, пытающуюся ему что-то возразить. — Я действительно иногда бываю просто невыносим и жутко занудлив. Но за все твои мучения, тебя ждет маленький подарок, — хитро улыбнулся Старейшина. — Смотри, что я тебе принес, — достал он из-за пазухи сверток и с гордостью протянул его Лие.
— Что это?
— Это твоя новая одежда. Надеюсь — подойдет.
— Новая одежда? — удивилась Лия. — Но…
— Что, но? От твоей, увы, остались одни лохмотья и я распорядился их сжечь…
— Сжечь?! — с горечью воскликнула Лия. — Сжечь мои джинсы со стразами и майку с именной надписью?!
— Послушай, неужели те тряпки для тебя были так важны? — удивился Старейшина. — Да в них же ничего красивого не было… И вообще, — запнулся он, — извини, но ты была одета, как женщина легкого поведения.
— Я была одета по моде! — возразила Лия.
— Ну не знаю, какой моды придерживаетесь вы там, в своем человеческом мире, — смутился старик, — но у нас здесь не принято выставлять пуп на показ… Это… это очень некультурно… И хотя ты, конечно, девочка стройная, лишнего в тебе нет, но все равно, не гоже такой молодой особе так раздеваться при посторонних…
— Вы говорите сейчас, как столетний старик…
— Пятисотлетний, — поправил Лию Старейшина. — Хотя, за комплимент — отдельное спасибо, — улыбнулся он. — Ну, давай-давай, быстренько одевайся.
— А ничего, — крутясь перед огромным, но ужасно старым, обшарпанным зеркалом, констатировала Лия. — Даже как-то стильно… Такие обтягивающие штанишки, блузка, на шнуровке, чем-то, кстати, напоминает мне корсет, только вот… А где обувь, Старейшина?! — спохватилась вдруг она. Где моя обувь?! Надеюсь кроссовки вы мои не сожгли?!
— Нет, кросс… к обуви я твоей не прикасался… Вот они, — достал старик из-под кровати уже разорванные в некоторых местах, пыльные кроссовки.
— Черт… — разглядывая их со всех сторон, разочарованно протянула Лия. — Они совсем порваны… Боже мой, Старейшина, если бы вы знали, сколько они стоили… Это же надо…
— Ну, не дороже, чем твоя собственная жизнь? — улыбнулся он.
— Как сказать.
— Кстати, о жизни, — уже серьезно произнес Старейшина, — нам кое о чем с тобой нужно поговорить…
— О чем? — все еще с жалостью вертящая в руках свои потрепанные дорогущие кроссовки, отсутствующе поинтересовалась Лия.
— Ты потеряла несколько дней…
— Ах, вы об этом, — тяжело вздохнула она. — Да уж, на кого бог, на того и люди…
— Тебе нужно поторопиться с поисками…
— Ну уж нет! — вдруг неожиданно воскликнула Лия. — Хватит с меня этих приключений! Поиски… Хороши поиски, когда в вашем лесу черти что творится! Нет, больше ноги моей не будет в этом проклятом месте! И даже не заикайтесь… После всего произошедшего…
— А что произошло в лесу? — хитро прищурился Старейшина.
— А разве Глунг вам не рассказал? — удивилась Лия.
— Рассказал, но не все. В силу обстоятельств он, бедняга, многое пропустил. А вот ты, — таинственно улыбнулся старик, — как я понял, была главной участницей этого кошмара.
— Но что именно вы хотите, чтобы я вам рассказала?
— Как тебе удалось заколдовать ветер?
— Что сделать? — не поняла Лия.
— Не обманывай меня, девочка, — недовольно проговорил Старейшина. — Я все-таки какой никакой волшебник и кое-что пониманию в магии. То, что ты проделала с ветром, мне удалось только после двадцати лет учебы, и все равно этим навыком я владею не в совершенстве. Так, как же тебе, простому человеку, удалось провернуть такое волшебство?
— Но я не знаю, о чем вы говорите… — растерялась Лия. — Я ничего такого сверхъестественного не совершала. Так… просто… получилось… само собой… Ветер дул, дул, а затем вдруг перестал… Ну, а дальше вы все знаете. Кстати, — вспомнила она. — А вы его видели?
— Кого? — как будто не понял ее вопроса Старейшина.
— Лицо?
— Видел.
— И что?
— Ничего.
— Вы его расколдовали?
— Так, значит, оно все же было заколдовано? — улыбнулся Старейшина.
— Да, я не это имею в виду, — начала оправдываться Лия, но заметив, что Старейшина больше ее не слушает, а думает о чем-то о своем, резко замолчала.
Повернувшись спиной к Лие, старик с интересом рассматривал, уже хорошо знакомый портрет неизвестного красивого мужчины, висевший в углу комнаты.
— Странный портрет и мужчина на нем изображен тоже какой-то странный… — сказала негромко Лия.
— Почему странный? — удивился Старейшина.
— Ну, не знаю… Так мне показалось. Сугубо мое личное мнение… Просто у этого мужчины на портрете, — поднимаясь со стула и подходя ближе, задумчиво проговорила она, — такие необыкновенные глаза… Такой магический взгляд у него… А кто это?
— Мой отец… — как-то через силу отозвался Старейшина.
— Красивый… — словно погружаясь в какое-то небытие, проговорила Лия, не отрывая взгляда от черных околдовывающих глаз молодого мужчины на портрете. — Очень красивый…
И вдруг снова — это неприятное головокружение и этот мерзкий, отвратительный удар в самое сердце. И снова эта страшная нехватка воздуха… А зрачок нарисованного мужчины все расширяется и расширяется. Он становится все больше и больше и словно затягивает, всасывает в себя душу, эту хрупкую испуганную душу молодой, ничего не понимающей, девушки. Хватаясь за горло и, страшно сипя, Лия упала на колени, и перед глазами у нее вновь пронеслось странное видение.
XII
Далеко-далеко, там, где ветер уносится вспять, и холодные черные тучи касаются краев самого неба, возвышается огромный замок. Длинные ступеньки ведут к полуотворенным железным дверям, на которых красуется уже знакомое огненное колесо. Подходя все ближе и ближе, совершая шаг за шагом и, становясь почти вплотную с дверьми, приходит странное ощущение чего-то знакомого, чего-то родного, но далекого и неизвестного, таинственного и пугающего своей неопределенностью, неизведанностью.
Там, за полуотворенными дверями было что-то, что шевелилось и жило, жило как-то отдельно, своей собственной жизнью, своей памятью. Оно жило, шевелилось и пыталось захватить в плен вновь увидевших это что-то. Оно тащило за собой, в самую глубину, за эти холодные железные двери, за это огненное колесо…
— Великий Груморг, вы действительно считаете, что я правильно поступил, убив Бриллиуса? Все-таки он был предводителем самого «Скрытого Змея»?
— Он оказался слабее тебя, и ты его убил, мой мальчик, что же в этом неправильного?
— Но, понимаете, учитель, он вообще-то сильно не сопротивлялся мне. Оказывается вы кое-что от меня утаили...
— И что именно я утаил?
— В частности то, что жители «Скрытого Змея» — абсолютно безобидные существа. По правде говоря, они и не собирались вам вредить. Наоборот, они предлагали все разрешить мирным путем.
— Мирным путем, мой мальчик, разрешима только одна вещь — добровольная смерть, все остальное — это сплошная борьба и сражения.
— Но, Великий Груморг, мне все же кажется…
— Тебе слишком много кажется в последнее время, Зоонг! Пора бы уже перестать быть просто тупоголовым никчемным человечишкой с добрым и нежным сердцем! Не забывай — ты будущий волшебник, причем волшебник высокого уровня. Негоже тебе пользоваться таким словом как «кажется». Оставь его для простых смертных, а сам забудь на веки вечные! А насчет Бриллиуса и «Скрытого Змея» скажу тебе так: эти добропорядочные полукровки настолько отстали в своем развитии из-за своей доброты и безграничной любви, что их было не грех и растормошить, что ты и сделал. В конце концов, должно же быть что-то, что заставляет слабых понять, что они слабы.
— Простите, учитель, но мне очень не нравится роль «тормошителя» и беспощадного убийцы.
— А какая роль тебе по душе, Зоонг? Может быть, ты сам хочешь быть слабаком? Может ты хочешь быть побежденным, а не победителем? Ну, что ты молчишь? Отвечай!
— Нет. Конечно, нет, учитель. Я не хочу быть побежденным, но и победителем без сердца и принципов я тоже не хочу быть.
— Сердце, принципы… Как я устал от этих глупых, человеческих слов. Глупость… Вокруг одна сплошная глупость. Как же она мне надоела. Знаешь, Зоонг, я думаю, что в тебе все же слишком много осталось от человека. Ты по-прежнему тот испуганный, маленький мальчик под таким неприметным именем Томи. Прошло столько лет, а ты ничуть не изменился: все те же сопли, все те же слезы… Когда же, наконец, в тебе проснется мой сын. Честно говоря, я начинаю уставать от этого бесконечного ожидания.
— Я и так ваш сын, Великий Груморг!
— Нет, Зоонг, ты — Томи. Мой сын — это Великий Ученик своего Мастера, это Великий Воин, это Великий Волшебник, это будущий Маг. А ты просто человек. Ты простой смертный… Но у меня еще есть время. Я подожду, когда Томи, наконец, умрет. Умрет раз и навсегда, и мы забудем о нем, как о страшном недоразумении. Но хватит этих пустых разговоров! У нас еще много дел.
Теперь, когда с Бриллиусом, наконец, покончено, я могу отправить тебя на более ответственное задание. Ты отправишься в Мир Серых Странников, заодно опробуешь магию огненного зеркала.
— И что же это за мир, учитель?
— Опасный мир. Мир, в котором так легко заблудиться и остаться навсегда.
— А если я не смогу вернуться, что тогда?
— Ничего. Останешься в мире Серых Странников. Но, я думаю, что этого не случиться. Тот объем знаний, которым ты уже владеешь, поможет тебе избежать такой неприятной участи. Но, конечно, тебе будет очень нелегко. Предводителя Серых Странников зовут Глуос — получеловек полугринис.
— Гринисы? Кто это?
— Призраки серого огня.
— Серый огонь? Никогда о таком не слышал прежде. Разве огонь может быть серым, учитель?
— Огонь может быть любым. Призраки серого огня считаются поглотителями душ, они великие обманщики, играют на самых дорогих чувствах. Поэтому, отправляясь на это испытание, оставь свою доброту и нежные чувства здесь. Это мой тебе совет, как учителя ученику. Да, и еще, чтобы ты потом не упрекал меня в том, что я не все тебе сказал, предупреждаю, Глуоса убить невозможно, он бессмертен, как и все, что является огнем. Ни оружие, ни заклинания на него не действуют.
— Тогда как же мне его победить?
— Огонь бессмертен до тех пор, пока есть то, что разжигает его, и пока есть то, что поддерживает его пламя. Уничтожь источник, и пламя само погаснет.
— Как будто источник, учитель, не такой же бессмертный, как и само пламя!
— Возможно… Но источник является источником только в своем мире — это моя тебе подсказка. Дальше ты будешь действовать сам. Так что давай, отправляйся в путь. Седьмой мир с правой отметки и ты на месте. И бесстрашия тебе, мой мальчик.
XIII
— Лия, детка, с тобой все в порядке? С тобой все хорошо? Может быть, позвать Руола? Эй, девочка, поднимайся с пола, вставай, вставай. Давай я тебе помогу…
— Что? — еще ничего не понимая, в каком-то забытьи непослушными губами проговорила Лия и вопросительно посмотрела на склоняющегося над ней Старейшину, протягивающего ей свою огромную жилистую руку.
— На, берись за руку. Давай-давай, потихонечку, только не спеши. Садись, — заботливо помог он сесть Лие на кровать. — Что случилось? — после недолгого молчания вновь спросил Старейшина. — Что с тобой произошло? Ты больна? Может быть тебе нужна помощь? Почему ты так внезапно упала?
— Нет, ничего страшного… — уже почти придя в себя, успокоила старика Лия. — Просто… Просто у меня закружилась голова… Немножко… Совсем немножко…
— То, что было несколько минут назад, ты называешь легким головокружением? — с легкой улыбкой возразил Старейшина. — Прости, но то, что с тобой только что случилось — это симптомы очень неприятного заболевания.
— Какого?! — испугалась Лия.
— Вот ты мне и скажи, какого.
— Но я не знаю, Старейшина! Я, правда, не знаю… А что, я действительно больна?!
— Знаешь, — задумчиво проговорил Старейшина, — есть такие болезни, которые нельзя охарактеризовать с медицинской точки зрения…
— Почему?
— Потому, что это болезни не физического тела, а души.
— Я не понимаю…
— С тобой что-то происходит, Лия. Не заметить это сложно. Как только ты сюда попала, я уже увидел на тебе печать этой странной, загадочной болезни.
— Да какой болезни, в конце-то концов?! — не выдержала Лия.
— Одержимости…
— Что?! Что это еще за гадость такая?!
— Это не гадость… Это намного хуже…
— Но откуда она у меня?! — побледнела от страха Лия. — Как я ей могла заразиться?
— Заразиться, — ухмыльнулся Старейшина, — ты ей не могла. Я же сказал, это не физическая болезнь, а душевная. А вот откуда она у тебя — это действительно вопрос, на который я бы хотел найти ответ.
Понимаешь, — после недолгого молчания продолжил говорить он. — В тебе есть что-то, что хочет пробудиться. Что-то, что сильнее тебя. Что-то, что хочет обрести свою прежнюю мощь. Лия, в тебе живет еще кто-то… Кто-то, кто намного сильнее тебя…
— Во мне… — испуганно прошептала Лия, — во мне живет кто-то? Но, кто?!
— На этот вопрос можешь ответить только ты сама. Но для начала скажи мне, девочка, что ты видела, вот сейчас… только что… когда начала задыхаться?
Лия задумалась. Она смотрела на добрые открытые глаза старика, который нежно держал ее за руку, и не могла, не хотела лгать. Но что-то внутри нее говорило, что нет, не нужно открывать эту тайну, не нужно рассказывать об этих странных видениях. Что-то даже, как будто, приказывало ей не делать этого, что-то, против чего она не могла пойти. И от этой страшной безысходности и какой-то внутренней порабощенности по телу пробежала холодная, липкая дрожь. Заметив эти резко произошедшие перемены в Лие, Старейшина крепко сжал ее хрупкую ладонь и участливо спросил:
— Ты боишься? Тебе страшно? Но, чего ты боишься? Может быть, меня?
— Нет, — отрицательно покачала головой Лия. — Я вас не боюсь… Я боюсь этого чего-то, что живет во мне. Мне кажется, — серьезно глядя в глаза Старейшине, прошептала она, — оно с каждой минутой становится сильнее… Оно словно растет, ширится, захватывает и порабощает меня изнутри. И мне страшно… Мне очень страшно…
— Расскажи все, — предложил Старейшина. — Расскажи. И, возможно, я смогу помочь тебе.
И снова желание поделиться, ну хоть с кем-нибудь тем, что так мучает, что так мешает, что заставляет бояться и трепетать душу от новых, мерзких, тянущих изнутри ощущений. Но, нет. Нельзя. Это запрещено. Нельзя рассказывать о том, что является великой тайной тебя самой, что сокрыто от посторонних глаз плотной оболочкой и разумом.
— Нет, простите, Старейшина, но я не могу… — отказалась Лия. — Я не могу вам рассказать… не могу… Не обижайтесь, пожалуйста, но это не моя тайна…
— Тогда тебе нужно идти, — резко отстраняясь от Лии, вдруг учтиво сухо произнес Старейшина. — У тебя мало времени. Отправляйся на поиски и, может, удача улыбнется тебе.
— Вы обиделись? — умоляюще посмотрела на старика Лия. — Не обижайтесь, я вас очень прошу…
— Нет, я не обиделся, — все так же сухо отозвался Старейшина. — К тому же, я слишком стар для подобных чувств, моя девочка. Просто и тебе и мне нужно немного побыть в одиночестве, кое над чем поразмыслить… Иди. Иди, не бойся, — уже мягче сказал он, — мы еще поговорим с тобой… Иди.
На улице было как всегда ясно и спокойно, от чего на душе создавалось ощущение какой-то необъяснимой приторности, словно Лию заставили сразу съесть целую коробку шоколадных конфет, которые она так любила, но много съесть никогда не могла.
Сев на теплое крыльцо дома Старейшины, Лия бессмысленно подставила лицо под горячие и непривычно нежные лучи золотого солнца. Идти никуда не хотелось, да вообще ничего не хотелось, даже думать. Просидев в таком положении несколько минут, она устало перевела взгляд на виднеющийся вдали злосчастный лес. Он привычно возвышался над этим миром: величественный, спокойный, беззаботный. И не было в нем ничего интересного, нового, необычного. Огромные верхушки его темных, тысячелетних елей, почти что задевали изредка проплывающие ленивые облака, а легкий ветерок слегка колыхал необъятных мохнатых гигантов, пытаясь хоть так, расшевелить их застывшие древесные «кости». И вдруг Лие показалось, что там, над лесом мелькнула какая-то тень.
«Может это от облаков? — предположила она».
Напряженно всматриваясь вдаль, Лия внимательно начала следить — не промелькнет ли что-нибудь еще. Но, нет, больше ничего не мелькало, все было тихо и спокойно. В конце концов, устав от бесполезного ожидания, Лия встала и, сладко потянувшись, решила просто прогуляться по этому прекрасному городу гномов.
«В лес ни за что не пойду! — решила она. — Неужели выход обязательно должен находиться в лесу? Может быть, он где-нибудь здесь, в городе, за углом, — убеждала она себя».
Медленно, не спеша, она побрела по вымощенным серым камнем узким улочкам этого пестрого, разноцветного города.
Дома… дома… Их было так много, и все они были какими-то массивными, неподъемными, такими же гигантскими, как и их владельцы. Но яркие цвета, в которые они были выкрашены, придавали этим абсолютно простым, даже в чем-то примитивным строениям, какую-то неописуемую прелесть и непривычную сказочность. А эти бесчисленные цветы, в которых утопал город, тонули целые улицы, прятались дома: сиреневые, розовые, алые, белые — всех не перечесть, они издавали такой приятный запах, что хотелось вдыхать воздух все чаще и чаще и все больше и больше напитываться этим неземными, а просто-таки райскими ароматами.
Да, это был действительно самый прекрасный город и самый прекрасный мир, из когда-либо виденных Лией. Хотя, кроме своего привычного мира, Лия больше никаких и не видела, но, все равно, она была уверена, что этот мир самый что ни на есть лучший из всех лучших.
И все бы ничего, если бы не бесконечно попадающиеся ей на глаза, недовольно перешептывающиеся гномы. С каким презрением, с каким недоверием они смотрели на бедную Лию, как ненавидели они ее, будто она была их самым заклятым врагом — нет — больше, — безжалостной убийцей, страшной преступницей, которую, будь их воля, нужно было схватить сейчас же, немедля и уничтожить, не дожидаясь конца недели.
Все они думали об одном и Лия отлично это понимала. И от этого понимания ей становилось как-то не по себе: никогда она еще не чувствовала себя изгоем, никогда не чувствовала себя такой без вины виноватой.
Потоптавшись немного на одном месте, Лия решила, как можно быстрее, убраться из города, подальше с глаз этих ненавидящих ее гномов. Но вот беда — Лия потерялась, запуталась в этих бесчисленных дворах, арках и переходах. И куда бы она не двигалась, вокруг были лишь сплошные дома и бесчисленным дорожки, ведущие куда-то в никуда. Она уже совсем было выбилась из сил, как вдруг над самой ее головой, громыхнул знакомый мужской голос:
— Что ты здесь делаешь, человеческое отродье?!
Обернувшись, Лия увидела стоящего позади нее и, просто-таки прожигающего ее насквозь своим злобным взглядом, Алгура.
— Что ты молчишь, или мой вопрос для такой человекообразной тупицы слишком сложен?!
— Нет, — не на шутку рассердившись, отозвалась Лия, — Не сложен. Просто я думаю, что ответ тебе, как гному будет неясен.
— А ты умеешь острить? — зло ухмыльнулся Алгур. — А я думал ты только умеешь впиваться ногтями в моего сопливого братца. Да, — прошипел он, — только Глунг мог пожалеть такое ничтожество. Правда же, гномы? — обратился он, к стекающейся со всех сторон, толпе верзил.
— Нет, — возразила толпа, — Глун здесь ни при чем. Это все она. Посмотрите на нее: она такая мелкая, такая невзрачная, что не пожалеть ее мог только слепец.
— А вот я бы тебя не пожалел, — с желчью произнес Алгур, прямо вплотную подходя к Лие. — Я бы тебя убил там, в лесу, как только впервые увидел. Но мой братец… Ах, уж этот, чертов братец! Вечно он перебегает мне дорогу! Ну ничего, — мерзко улыбнулся он, — осталось совсем немного и я, наконец, распрощаюсь с этим сосунком, а, главное, с тобой, мерзавка! Так что ты тут делаешь, тварь?!
Но Лия молчала, и только глаза выдавали в ней какое-то непонятное, незнакомое чувство не то ярости, не то одержимого гнева. Она и сама не могла понять, что же с ней вдруг стало твориться. Мгновенно проснувшаяся ненависть, словно быстродействующий яд, растеклась по венам, по всем кровеносным сосудам, одновременно отравляя и, в то же время, наделяя организм неведомой, неописуемо сложной, многогранной силой. И сила эта была больше, чем просто чувство, сила это вдруг неожиданно обрела четкие очертания, явную форму, она превратилась в знание, а знание — в великое, такое необходимое в данной ситуации — действие. Погрузившись в какое-то легкое забытье, Лия неожиданно выпрямившись с ненавистью посмотрела на Алгура и, с ледяным спокойствием, произнесла:
— На твоем месте, Алгур, я бы ушла.
— Что? — опешил гном от такой наглости.
— Я сказала, на твоем месте, я бы ушла. Уходи и я пощажу тебя.
— Это кто? Это ты мне говоришь? — не верил своим ушам Алгур. — Ха-ха-ха! Гномы, вы только посмотрите, что позволяет себе эта дрянь. Да я тебя! — хватая с силой за плечи Лию, в бешенство прорычал он. — Я убью тебя сейчас!
— Не убьешь! Не сможешь! — глядя прямо в глаза Алгуру, жестко произнесла Лия. — Я сильнее тебя! Я могущественнее тебя! Моя сила настолько велика, а могущество так беспрекословно, что одним только желанием своим я уничтожу тебя, уничтожу всего тебя, без остатка. Ты погрузишься в бесконечную тьму, из которой выбраться уже никогда не сможешь. Ты растворишься, пропадешь в ней, ты канешь в небытие. Ты узнаешь, что такое настоящая боль и, что такое — истинный страх. Ты потеряешь себя самого и уже не найдешь никогда… Выбор за тобой, Алгур! Выбирай: или ты сейчас замолчишь и уберешься с моего пути, или тебя навечно поглотит бездушная темнота!
Внезапно разлившаяся тишина, какой-то неподъемной тяжестью навалилась на плечи толпящихся гномов. И все, что еще пару секунд назад ерзало, дышало, двигалось, ненавидело и бранилось, вдруг как по волшебству замерло, удивленно всматриваясь в искаженное, странно почерневшее лицо человеческой девушки.
Никто из стоящих здесь гномов не мог поверить в то, что все эти похожие больше на заклятье, слова, были произнесены не кем-нибудь, а маленькой, невзрачной девчонкой, которую и замечать-то не стоило бы, если бы она была не человеком. И вдруг такое! Такое необъяснимое, жутко пугающее проявление до селе невиданной, внутренней силы и уничтожающего все вокруг себя, зла.
И это было необычно, это было загадочно и, конечно, жутко пугающе. Даже Алгур, который никогда в своей жизни ни перед чем не пасовал, вдруг как-то внутренне сжался, напрягся, словно пантера перед прыжком, готовясь в любой момент накинуться и разорвать свою жертву… Но этот холод, какой-то вдруг поселившийся у него внутри непонятный холод и — не мыслимо! — страх, настоящий страх, сдерживали его. Сдерживали самого бесстрашного и беспощадного Алгура! Уму непостижимо!
И хотя Алгур понимал, что не может, не имеет права так постыдно сдастся, особенно сейчас, когда за его спиной все те, кто почитает в нем его силу, его бесстрашие и величие, однако продолжать эту «битву» с девчонкой все же не хотел, а попросту — не решался. Страх и уверенность в словах Лии были настолько велики, что даже он, верзила гигант, не смог противостоять им.
С ненавистью оттолкнув от себя Лию, Алгур молнией разбил толпу и быстрым шагом скрылся за ярко-оранжевой крышей дома городского судьи. Ничего подобного этот загадочный мир еще не видел.
А Лия, словно, еще не отошедшая от какого-то странного сна, отсутствующе смотрела куда-то вдаль и не могла понять, что же с ней все-таки твориться. Она чувствовала как силы как-то сразу, в одно мгновение, покинули ее, как сильно закружилась голова и как, взявшаяся невесть откуда, невыносимая тяжесть вдруг мгновенно навалилась на плечи и потянула вниз, к земле. Только чудом Лие удалось удержаться на ногах. Встряхнув головой, она отвлеченно огляделась по сторонам и, не говоря ни слова, медленно побрела по узенькой дорожке, прочь от города.
А все это время, в тени густого палисадника за всем происходящим внимательно следил тот, кто поклялся себе не спускать глаз с Лии, кто поклялся не оставлять эту странную и, не такую уж и простую девушку, без присмотра — Старейшина.
За свою долгую жизнь он второй раз имел возможность столкнуться с тем, что зовется одержимостью. Второй раз он мог наблюдать, как из ничего может получаться все. Как из простого вдруг прямо на глазах, за какие-то доли секунд, может явиться очень сложное и непонятное.
Второй раз… А первый? А первый он наблюдал давно, когда еще был совсем ребенком. Тогда все это страшно пугало его. Он боялся этих резких, необъяснимых перемен, этих странных скачков. Он не понимал, как такое вообще возможно — не понимал, но видел. Он видел это давно, когда еще был жив его отец.
Да, теперь он точно знал, что эта человеческая девочка, не просто девочка и приход ее сюда тоже не простая случайность, как могло показаться на первый взгляд. «Нет, — подумал Старейшина, — здесь что-то определенно не так. Что-то есть в этой девушке… Что-то такое непостижимое, таинственное и немного устрашающее. А главное… главное, такое знакомое. Но, что?»
Старейшина не мог ответить себе на этот вопрос. Более того, он не мог понять, откуда такой вопрос вообще возник в его голове.
«Знакомое… — размышлял он. — Но, что может быть в этой пришлой девчонке знакомого? Странно, очень странно…»
Осторожно, чтобы его никто не заметил, Старейшина быстрыми шагами начал удаляться с «места происшествия». Он не хотел чтобы кто-то видел его, а особенно Лия — это, в конце концов, могло спугнуть девушку и тогда за ней стало бы сложнее наблюдать, да и, к тому же, зачем всем в городе знать, что он, Старейшина, занимается таким низким, по гномьим правилам, занятием, как слежка.
Но один гном его все же видел — Глунг. Он так же, как отец с интересом наблюдал за всем происходящим, и так же, как отец был несказанно удивлен тому, что предстало его взору. Хотя, для него это не было такой уж полной неожиданностью. Эта странная девушка уже опробовала свои чары и силу свою на нем, а потому Глунг прекрасно понимал, почему Алгур, его мерзкий, злобный братец, вынужден был покориться воле Лии. «Представляю, что он сейчас чувствует, — пронеслось у Глунга в голове. — Наверняка он сейчас прячется в Темном Лесу, зализывая душевные раны. Так тебе и надо, подлый Алгур!»
XIV
По узкой каменистой тропинке, змейкой ползущей вдоль сочного, благоухающего луга, понуро, не спеша брела Лия.
Горячее, золотое солнце величественно и незыблемо освещало ей путь, с заметной осторожностью касаясь нежной, молодой кожи ее своими раскаленными щупальцами-лучами, как будто боясь опалить эту поистине божественную человеческую оболочку; оно игриво заглядывало в ее зеленые, как у кошки, глаза, заставляя ненароком задумчивую девушку смешно щуриться и кривить курносый носик, на котором тут же образовывалась смешная складочка; и как-то совсем уж по-детски, наивно, оно ныряло в густые темно-каштановые волосы красавицы, так отчаянно, с жадностью развеваемые таким же шутником и задирой, как и само великое светило, ветром.
Но Лия всего этого не замечала. Погруженная в неподъемные как скала, глубокие мысли, она брела и брела и путь ее, казалось, был бесконечен.
«Что со мной, — думала она. — Что со мной происходит? Может я схожу с ума? А, может, я уже давно сошла с ума? А что, если все это: и гномы, и входы, выходы — все это просто галлюцинации? Вдруг я больна? Может быть я сейчас лежу на какой-нибудь больничной койке и даже не подозреваю об этом. Просто я сошла с ума… Да, я сошла с ума и все, что со мной здесь происходит — это лишь игра моего больного воображения. Господи, как же страшно!»
Странный звук, отдаленно напоминающий не то пение, не то плач (разобрать было невозможно), мгновенно отрезвил Лию. Судорожно вглядываясь в окружающее ее пространство, она отчаянно попыталась обнаружить источник издаваемого шума. Но вокруг никого или ничего не было, кроме, уже порядком поднадоевшего, проклятого леса.
«Похоже, все дороги ведут к этому мерзкому месту! — с горечью подумала Лия».
— Помогите! — вдруг отчетливо услышала она чей-то тоненький голосок, доносившийся не иначе как из еловых дебрей.
— Помогите! Прошу вас!
По-прежнему, не очень понимая, что же все-таки здесь в очередной раз творится, Лия с опаской начала вглядываться в лесную гущу, но из-за широченных еловых лап, ничего толком не смогла рассмотреть.
— Помогите! Прошу вас, помогите мне! — не унимался невидимый «крикун».
«Наверно кто-то заблудился, — подумала Лия. — И похоже этот кто-то не иначе как маленький ребенок — голос детский».
Еще раз пристально всмотревшись в поистине злосчастный лес, Лия, как ни трудно для нее это было, решила отправиться на зов.
«В конце концов, — успокаивала она себя, — все не так уж и плохо. Просто какой-нибудь недавно вылупившийся гном заблудился в лесу и теперь не может вернуться домой. С кем не бывает… Дети есть дети».
С опаской раздвинув огромные увесистые и жутко колючие еловые лапы, Лия оказалась на знакомой поляне, на которой совсем недавно ей «посчастливилось» собирать черные ягоды.
Однако «крикуна», как ни странно Лия обнаружить не смогла. Облазив с усердием каждый кустик, заглянув за каждый ствол, она вынуждена была признать, что кроме нее, сумасшедшей девушки, теперь похоже страдающей еще и слуховыми галлюцинациями, никого в этих проклятых дебрях не было.
«Может он где-нибудь в глубине? — подумала Лия и съежилась только от одного этого предположения — в непроглядную глушь идти не хотелось.
— Помогите! — неожиданно услышала она за спиной детский голос.
Обернувшись, Лия с удивлением заметила стоящую под огромной елью маленькую, всю перепачканную во что-то вязкое и липкое, девочку. Как ни странно, а девочка совсем не выглядела испуганной, наоборот, ее глаза были полны радости и светились как два маленьких огонечка.
— Ты что, заблудилась? — осторожно, чтобы, не дай бог, не спугнуть ребенка, подошла к ней Лия.
— Ага, — радостно ответила девочка.
— Но ведь ты стоишь почти перед выходом. Смотри, — указала Лия на виднеющуюся вдали тропинку, ведущую в город, — вон дорожка — она приведет тебя домой. Пошли, — протягивая ей руку, предложила Лия. — Я тебя отведу домой. Ты ведь знаешь, где ты живешь?
— Ага, — снова радостно ответила девочка.
— Ну и отлично. Тогда бери меня за руку и пойдем.
— Нет, — вдруг как-то резко погрустнев, отозвалась девочка, — я туда не пойду.
— Но, почему? Разве ты не хочешь вернуться поскорей домой?
— Хочу.
— Ну, тогда, в чем же дело?
— Ни в чем, просто я живу совсем в другом месте…
— В каком другом? — не поняла Лия.
— Вон там, — указала девочка рукой в самую глубину леса. — Я живу с той стороны.
— С той стороны? — удивилась Лия. — А разве там что-то есть, с той стороны?
— Да, — вновь обрадовавшись, ответила девочка. — Там есть я. Ты отведешь меня домой, правда? — с надеждой в глазах спросила она, подходя ближе к Лие и беря ее за руку.
— Ну… конечно, — немного неуверенно отозвалась Лия. — Конечно я тебя отведу. А далеко до твоего дома?
— Нет, совсем недалеко.
— Ну, тогда пойдем.
Шли они действительно недолго. Очень скоро девочка остановилась. Странно посмотрев на Лию своими горящими и, как будто даже ненастоящими, глазами, она загадочно улыбнулась.
— Что, что случилось? — не поняла Лия. — Мы что, пришли? А где же твой дом? — оглядываясь по сторонам, в надежде увидеть хоть что-то напоминающее жилую постройку, поинтересовалась Лия.
— Дом? — удивленно отозвалась девочка, будто она впервые услышала это слово.
— Ну да, дом… Где он? Или мы еще не пришли? Тогда, почему мы остановились?
— Дом… — снова странно посмотрела девочка на Лию. — Дом есть у тех, кто жив, а у меня дома нет.
— Подожди, — почуяв неладное, взволнованно спросила Лия, садясь на корточки перед ребенком. — О чем ты сейчас говоришь? Что значит, дом есть у живых? Дом есть у всех... Почти у всех… Но он есть. И есть он у тебя. Ты ведь живая, не так ли?
В ответ девочка отрицательно покачала головой.
— Что? Что ты хочешь этим сказать? — напряглась Лия. — Что у тебя нет дома? Или что ты неживая?
Но девочка молчала. Она все так же пристально всматривалась в Лию, как будто пытаясь определить, до какой степени глупа и доверчива, сидящая перед ней человеческая девушка. Как вдруг резво подпрыгнув, девочка опрометью бросилась бежать куда-то в самую глубину и так уже не очень-то проходимых лесных дебрей.
— Подожди! — закричала ей в след, начисто оторопевшая от таких резких перемен в настроении ребенка, Лия. — Ты куда?! Чего ты испугалась?! Подожди! Я отведу тебя домой!
Но девочки и след простыл.
«Сумасшествие какое-то, — устало провела Лия по лицу рукой. — Господи, и за что мне все это? — взмолилась она. — Ну, что теперь делать? Где ее искать?! Ох, уж эти проклятые дети! — топнула Лия ногой. — Ненавижу детей! Никогда в жизни не рожу ни одного ребенка! Глупые и сумасшедшие создания! Но какого черта, я переживаю за этого гномьего выкормыша?! — рассердилась она. — Мне что, больше всех нужно? В конце концов, все гномы для меня не более чем потенциальные враги, так с какой стати мне спасать их исчадие ада?! Пусть сами ищут свои любовные творения! Но ведь она же ребенок, — неожиданно заговорила в Лии надоедливая и жутко приставучая в некоторых, совсем уж не подходящих случаях, душа, — она несмышленыш. Мало ли что с ней может случиться в этих отвратительных диких зарослях. В конце концов она с легкостью может оказаться в лапах или когтях какой-нибудь гигантской твари. Нет, — решила все же Лия. — Я должна догнать ее».
И Лия побежала вслед за девочкой. Однако далеко бежать не пришлось. Очень скоро путь Лие преградила огромная яма. Она черной дырой зияла среди мхов, низкой травы и лысых кустарников.
«Господи, — недоумевала Лия, — и чего эти гномы столько роют — нормальному-то человеку не пройти, не проехать. Вот уж и вправду землекопы есть землекопы. Но где же этот чертов ребенок?! — огляделась она по сторонам. — Куда она могла деться?».
— Помоги! — вдруг услышала она уже до боли знакомый плаксивый детский голос, доносившийся не иначе как со дна огромной дыры. — Я здесь! Помоги мне скорее!
Наклонившись над ямой, Лия с трудом смогла разглядеть на далеком черном дне, до смерти перепуганного ребенка, отчаянно размахивающего руками. «Ничего себе! — поразилась Лия. — Упасть с такой высоты и не разбиться, даже не покалечиться! Фантастика!»
— Я сейчас, подожди, — успокоила она девочку. — Сейчас я помогу.
Не зная что делать, Лия плюхнулась на живот и попыталась дотянуться до ребенка рукой, но очень быстро поняла всю глупость и никчемность собственных действий — яма была слишком глубока. Вскочив на ноги, Лия растерянно огляделась по сторонам, судорожно пытаясь придумать ну хоть что-нибудь, что бы могло помочь вызволить несчастное создание из западни, но как назло в голову ничего путного не приходило.
— Скорее! — захлебывался от рыданий ребенок. — Помоги мне! Вытащи меня! Мне очень страшно и больно…
— Сейчас, сейчас, — пыталась успокоить ее Лия. — Сейчас я что-нибудь придумаю. Ты не бойся, — металась она из стороны в сторону, — я обязательно что-нибудь придумаю. Я вытащу тебя оттуда, держись!
— Куда ты? — еще сильнее завопила девочка, теряя Лию из виду. — Не уходи! Не бросай меня здесь! Помоги мне!
— Не бойся, я тебя не брошу, — заверила ее Лия. — Я сейчас вернусь. Сейчас, только найду какую-нибудь палку и вернусь. Ты подожди!
— Нет! — в отчаянии закричала девочка. — Не уходи! Не бросай меня здесь! Не оставляй одну! Я боюсь! Лучше протяни мне снова руку, я думаю, что на этот раз у тебя получиться до меня дотянуться!
— Но я уже пробовала! — возразила Лия. — Яма слишком глубокая! Я не могу вытащить тебя! Давай я все же попытаюсь найти какую-нибудь ветку!
— Нет! — задыхался от крика ребенок. — Это не поможет! Лучше протяни мне руку! Протяни! На этот раз у тебя получится! У тебя обязательно получится!
— Ну, хорошо, — не веря в такую фантастическую случайность, согласилась Лия и, снова ложась на край ямы, потянулась рукой к девочке. И — о чудо! — маленькая, холодная ручка ребенка вдруг коснулась Лииной ладони.
— Держись! — в не себя от радости, прокричала Лия. — Сейчас я тебя вытащу!
— Вряд ли! — громыхнул, холодящий душу, гробовой голос.
Вскрикнув, Лия в ужасе посмотрела на девочку, но девочки на дне уже не было. Во всяком случае, того испуганного, несчастного ребенка Лия больше не видела. Там, на дне этой жуткой дыры, маячило что-то, что отдаленно напоминало человека, но это был не человек. Это было просто тело в платьице, а лицо… Лицо, измененное до неузнаваемости и горящее, как будто изнутри, таким странным огнем — серым огнем. И эти глаза — узкие щелки, они зло смотрели на Лию и в них не было ничего, кроме какой-то страшно пугающей, двигающейся темноты… Живой темноты.
Пытаясь высвободить руку, Лия резко рванулась назад, но мерзкое создание, мгновенно сориентировавшись, глубоко впилось острыми когтями в тонкое Лиино запястье и, сделав сильный рывок на себя, без труда втащило несчастную жертву в свое темное логово.
Больно ударившись грудью о плотную землю, Лия протяжно застонала.
— Замолчи! — рявкнула ей прямо на ухо тварь. — И слушай меня! Я здесь не для того, чтобы наблюдать за твоей постыдной человеческой смертью! Открой глаза! —приказала она.
— Они у меня и так открыты, — сквозь силу пробормотала Лия.
— Открой, я сказала!
— Но они открыты! — из последних сил закричала Лия. — Открыты, тупоумная тварь!
— Открой! — не унималось чудовище.
Нестерпимая жгучая боль неожиданно резанула Лию по глазам. В ужасе закрывая лицо руками, Лия закричала, и извиваясь всем телом, поползла, внезапно ослепшая, по сырой, вонючей земле, но уткнувшись головой в стенку, неожиданно замерла и успокоилась. Боль, как по волшебству, начала мгновенно утихать, растворяться, принося с собой небывалую легкость в голове, в висках и, конечно, в глазах. И Лия — увидела! Увидела то, чего раньше видеть не могла. Вначале, правда, это что-то было размытым и непонятным, но вскоре очертания становились резче, а вещи — понятнее.
Лия увидела горы, камни, океан, и какой-то густой туман, неожиданно опустившийся на все сплошной непроглядной завесой, окрашивающий все в мрачно серый, мертвенно холодный цвет, и этот почти что различимый уныло завывающий ветер, длинным хвостом своим насквозь пробивающий плотную пелену, и снова эти ужасные глаза девочки, за которыми скрывалась сама темнота: живая, дышащая, разумная, чувствующая ее, Лию, всем своим дьявольским нутром.
Лия попыталась отвернуть голову, попыталась отвести взгляд от этой невыносимой тьмы — и не смогла… Она, вообще, уже ни на что не была способна. Она, как будто уже умерла: ни дыхания, ни движения, ни даже лишних ощущений, — уже ничего не было и даже само осознание того, что с ней происходит медленно покидало Лию, растворяясь все в той же неопределенной безызвестности и жуткой темноте.
Но откуда-то явившийся, тусклый лучик света, коснулся мертвого лица Лии, обдал каким-то приятным и таким долгожданным теплом, и потянул ее туда, в противоположную от темноты сторону… Потянул, чтобы показать ей что-то, что она давно не видела, чтобы успеть рассказать ей о том, о чем она успела забыть…
— У меня мало времени, — доносился до слуха Лии чей-то, ели различимый, заглушаемый ветром, тихий шепот. — Слишком мало, чтобы растрачивать его впустую. Время уходит от меня, растворяя меня в себе. Мне нужно то, что можешь ты, Лия, а тебе — что могу я. Верни меня, выпусти меня в жизнь. Я дам тебе себя, а тебя заберу себе. Спаси меня, вытащи из этой темноты. И запомни: выхода нет до тех пор, пока выход есть. Пойми это и прими всем сердцем. Запомни: выхода нет — пока выход есть… Отгадай загадку и ты будешь спасена…— уже словно издалека донеслись до Лии последние слова.
Что-то вспыхнуло, ударило светом по глазам и исчезло, оставив после себя лишь эхо последних слов: "Выхода нет — пока выход есть… Ты будешь спасена…"
«Выхода нет — пока выход есть, — все бормотала Лия». И ее словно на волнах начало укачивать. Мимо проносились какие-то обрывки серых облаков, какие-то горящие, маленькие искорки мелькали перед глазами, и все куда-то плыло, тянулось, двигалось… Какая-то невидимая сила с легкостью подхватила ее хрупкое тело, подняла ввысь и понесла прочь.
Лия летела, такая легкая и невидимая, а под ней расстилались серые, бескрайние поля, покрытые черными, неживыми цветами, а с черных, зеркальных гор, с грохотом падали серые водопады, разбиваясь об огромные остроконечные камни. "Выхода нет — пока выход есть, — снова повторила Лия». И все вокруг вдруг как-то странно сжалось, стало маленьким и сама Лия стала какой-то маленькой, со спичечную головку. Внезапная, слепая темнота навалилась на глаза, убаюкала, усыпила и с радостью растворила в себе…
XV
— Учитель, я выполнил ваше последнее задание.
— Я очень рад, что тебе это удалось, Зоонг. Значит огненное зеркало сработало?
— Да, учитель. Но я вам скажу, это было задание не из легких — предводитель Серых Странников оказался очень сильным противником. Мне пришлось его заманить в Шестой Мир.
— Шестой? Но ведь это мир Свободных Колдунов. Они впустили тебя туда?
— Нет, они не впустили, мне пришлось самому войти. Знаете, Великий Груморг, мне кажется вы правы были насчет того, как же приятно ощущать себя победителем. Правда, мне пришлось потрепать пару колдунов, но это не столь важно. Во всяком случае, их Глава сказал, чтобы я побыстрее убирался из их мира, но зла на меня он держит. Напротив, он сказал, что ему очень понравилось, как я разделался с Глуосом. Да! Теперь Серые Странники остались без своего предводителя!
— Отлично. Значит, теперь эти твари абсолютно беззащитны и можно спокойно захватывать их мир.
— А зачем он вам, учитель? Этот мир… Вы бы только видели его — такое мерзкое зрелище. И эти Серые Странники, такие ужасные. Одни их глаза с шевелящейся тьмой внутри, чего стоят.
— Нет, Зоонг, ты меня не совсем правильно понял. Мне не нужен их мир, мне нужны они. Из них могут получиться хорошие воины, намного лучшие, чем тупоголовые тролли.
— Но, учитель, иметь дело с Серыми Странниками — это опасное занятие.
— Конечно, мой мальчик, опасное, но не для меня. Я хочу приручить этих серых тварей, а затем я выпущу их на свободу.
— Что? Вы шутите, учитель?
— А что, я способен шутить, мой мальчик? По-моему, мне не свойственно чувство юмора.
— Но, учитель, это же очень опасно! Да Серые Странники просто уничтожат всех во всех мирах! Это же ужасные твари! Это страшные твари! В конце концов, это почти что бессмертные твари!
— Тем лучше, Зоонг — зло должно быть злом.
— Нет, это невозможно!
— Нет ничего невозможного, мой мальчик. Все это я вскоре осуществлю. А тебя, я честно признаться, не очень понимаю. Что ты так переживаешь за все миры? Тебе какое до них дело? Это их жизнь, их проблемы — не твои. Для того ты и учишься, чтобы вообще любые проблемы стали чужими проблемами. И, к тому же, не забывай, если Серые Странники останутся замкнуты в своем мире, они, в конце концов, погибнут, а они должны существовать.
— Но зачем?! Зачем существовать таким тварям, как они?! Да это же уму непостижимо, какие они мерзкие и отвратительные! Они питаются душами! Живыми душами! Вы это понимаете?!
— Конечно понимаю, Зоонг. И очень хорошо, что душами. Ведь если душа слабо держится в теле своего носителя, зачем ей тогда вообще в ней держаться, пусть уж тогда она послужит кормом для тех, кто в ней так нуждается. Пусть поддержит силы сильнейшего. Что в это предосудительного?
— Нет, я не могу поверить, учитель, что вы на такое способны?! Как? Вы же добрый… Вы спасли меня… Помните, когда я умер, вы воскресили меня?! Как же теперь вы можете совершать такие злодеяния, я не понимаю?!
— Добрый… Злодеяния… Ах, Зоонг-Зоонг, какой же ты все-таки еще человек. Нет, ничего из тебя не выйдет. Не мое ты творение, не мой сын, не мой ученик. Как же много времени я потратил на тебя, мой мальчик, сколько сил положил на то, чтобы из тебя, сопливого мальчишки, взрастить такого сильного мужчину… Да, ты силен, ты действительно один из лучших, но ты всего лишь человек… Ты лучший среди людей… Но, хватит об этом! Я не собираюсь обсуждать с тобой свои решения! В конце концов, это я Великий Непобедимый Груморг, и я имею право поступать так, как мне этого хочется! А теперь иди, Зоонг, и помни, Серые Странники злопамятны, они никогда не простят тебе убийства их дорогого Глуоса, так что будь осторожен. Думаю, что встреча с этими бессмертными тварями была для тебя не последней.
— Значит, выпустив Серых Странников на свободу, вы и меня подвергаете большой опасности, учитель?
— Конечно. Именно для этого я и собираюсь их отпустить. А почему бы нет? Должен же ты хоть как-то учиться противостоять настоящему злу и как-то бороться со своими человеческими чувствами и страхами….
— Но, учитель, это же жестоко, обрекать меня на постоянные преследования, да и ни кого-нибудь, а Серых Странников…
— Но жестокость — это часть моего учения, Зоонг. Хотя, я не думаю, что мои действия по отношению к тебе действительно так ужасны, какими ты их рисуешь в своем воображении. Тебе просто нужно ко всему относиться проще и легче, мой мальчик. Не нужно принимать все близко к сердцу, а иначе Серые Странники и вправду одолеют тебя, а мне бы, признаться честно, очень бы не хотелось этого.
— Значит, пытаясь научить меня, вы подвергаете целые миры страшной опасности?
— Можно сказать и так…
— Но, нет! Нет же! Нет! Я не хочу быть причиной несчастий и горестей!
— Не хочешь — учись быстрее. Избавься от своих человеческих чувств, перестань бесконечно хныкать и жаловаться, прекрати копаться в давно забытых и умерших понятиях, как «добро» и «зло», и, пожалуйста, спасай себе миры от страшной участи…
— Но если я, Великий Груморг, избавлюсь от всего человеческого, от всех своих чувств, я стану таким, как вы, и мне уже будет абсолютно наплевать на то живы ли миры вокруг меня или они давно уже сметены с лица этой Вселенной.
— Ну, и что в этом плохого? Нормальное отношение к жизни, нормальное отношение к мирам. Я, например, не вижу ничего ужасного в том, что то, что мелко — невидимо и незаметно, а то, что крупно — интересно и привлекательно. Зачем мне думать о каких-то там хилых мирах, которые не могут выстоять даже при малых опасностях. Они мне неинтересны. Раз нет сил, нет умений, нет возможностей, значит и нет желания эти силы и возможности наращивать. А, если нет желания, тогда зачем же жить, зачем обременять собой и без того, утыканное сплошными тупицами и слабаками, пространство? Выжить должны сильнейшие и лучшие из лучших.
— Но и слабые хотят существовать, учитель. Они тоже хотят жить и они имеют на это полное право.
— Конечно, имеют, Зоонг, только не используют это свое право. А то, что они хотят существовать — это ты правильно подметил. Существовать! Ты только вслушайся в это слово. Типично человеческое слово. Не жить, а существовать, как паразиты, как опухоль на теле, как зараза, от которой невозможно избавиться, которая растет, шириться и разлагает все, уничтожает все вокруг себя и себя в том числе! Вот, что такое существование, Зоонг! И ведь ты тоже стремишься к такому паразитическому образу жизни! Ты тоже хочешь быть одним из тех слабаков и неудачников, которые уже захватили не умом, не силой, не знаниями, а своей численностью огромное количество прекрасных миров, миров, которые были достойны большего и лучшего! Ты тоже хочешь быть одним из них! Ты этого хочешь! Но я тебе не позволю это сделать, хотя бы потому, что я слишком много потратил времени на тебя, мой мальчик! Слишком много знаний я передал тебе! Всего, Зоонг, слишком много и отказываться от всего этого в пользу человечности и душевной доброты я не собираюсь!
— Вы никого не любите, учитель, теперь я это точно знаю…
— Никогда не произноси при мне это мерзкое, человеческое слово, Зоонг! Пора бы запомнить, что я не переношу этой глупости на духу! Я Великий Груморг, я не умею любить, я умею уважать и преклоняться перед силой и знаниями, и большего я не требую ни от себя, ни от кого бы то ни было!
— Но это слишком мало для меня, учитель…
— Это слишком много для тебя, Зоонг, и даже больше, чем ты можешь себе представить! А теперь убирайся с глаз моих! Я устал от тебя! Иди и займись чем-нибудь полезным, пока я для тебя подыщу очередное задание!
— Как скажете, Великий Груморг…
XVI
— Лия, Лия, — доносился откуда-то издалека, до боли знакомый приятный мужской голос, настолько приятный, что в нем просто можно было утонуть, раствориться, пропасть и исчезнуть. — Лия, Лия ты слышишь меня? Что с тобой? Ты жива?
Но Лия ничего не могла ответить. Она словно не понимала, что говорят, кто говорит и кому, вообще, предназначаются все эти вопросы.
— Лия! Да очнись же! Это я, Глунг! Открой глаза!
— Они у меня открыты, — заплетающимся языком ели выговорила Лия.
— Ну, слава Зоонгу — ты разговариваешь! Даже умудряешься шутить. Давай, поднимайся, — пытаясь ее приподнять, ласково сказал Глунг. — Пойдем скорей отсюда. И как тебя сюда занесло, не понимаю. Ну давай же давай, открывай глаза, Лия.
— Да они у меня открыты! — завопила она.
— Правда? Значит у тебя их четверо, — пошутил Глунг.
Наконец Лия начинала приходить в себя. Осторожно, с опаской, словно боясь, что с ней может что-нибудь случиться, она потихоньку приоткрыла глаза: перед ней, словно в тумане, на корточках сидел он — молодой и красивый, вечно спасающий ей жизнь, Глунг. Он мило, но испуганно улыбался. Она тоже попыталась улыбнуться в ответ, но поняла, что это еще слишком сложно для нее.
— Что произошло, Глунг? — прохрипела Лия. — Что я здесь делаю?
— Не знаю, — удивленно пожал он плечами. — Это ты мне скажи, какого черта тебе понадобилось в этой яме. Тебе, что места мало? Такой большой лес, а ты умудрилась залезть в самую грязь.
— В яму? — не поняла Лия. — Ах, да в яму! — вспомнила она. — Но я упала в нее.
— Что? — усмехнулся Глунг. — Как ты могла упасть в такое маленькое углубление?
— Ты не понял меня! — неожиданно закричала Лия. — Я упала в огромную ямищу! А вернее меня… — осеклась она.
— Что? — подозрительно спросил Глунг.
— Не важно… Но яма была большая, честно.
— Правда? Тогда смотри, вот она, — указал он на маленькое, поросшее мхом, углубление в земле. — Ну, что скажешь, госпожа гном?
— Не может быть! — поразилась Лия. — А я точно сидела здесь?
— Точно, — подтвердил Глунг. — Сидела и похоже крепко спала. Насилу тебя разбудил.
— Странно… А что ты здесь делаешь? — подозрительно спросила она Глунга. — Ты что, следил за мной?
— Ну, вообще-то, — растерялся гном, — я здесь рублю деревья. Но сегодня у меня было дело поважнее. Я захотел помочь тебе, и, пока ты еще спала, решил сходить на то место, откуда ты явилась, в надежде, вдруг там есть возможность как-то вернуть тебя обратно.
— И что? — оживилась Лия.
— Ничего, — разочарованно проговорил Глунг. — Абсолютно ничего. Обыкновенное поле, никаких преград или невидимых щитов. Ничего там нет. Все как обычно. Но ты не расстраивайся, — попытался он успокоить, внезапно поникшую Лию, — значит нужно искать в другом месте.
— Интересно бы узнать, что это за место, — с раздражением отозвалась Лия. — и вообще, хотелось бы понять, что именно я ищу…
— Выход, — уточнил Глунг.
— Да, но как он выглядит этот выход. Что это: дырка, отверстие, свет, тьма, яма, что?
— Не знаю, — развел руками Глунг.
— Тогда что же искать?! — еще больше раздражалась Лия.
— А тебе не все ли равно?
— Что? — опешила она.
— Ну, я говорю, тебе не все ли равно, что и где искать?
— Ты сейчас издеваешься надо мной, Глунг?
— Вовсе нет. Просто я не понимаю, зачем задавать столько лишних, абсолютно ненужных вопросов, когда просто можно искать.
— По твоему мои вопросы лишние? — начинала уже просто-таки сердиться Лия.
— Конечно, — уверенно ответил Глунг. — В конце концов, ты все равно вряд ли когда-нибудь найдешь на них ответы, а время потеряешь. Давай положимся на удачу и отдадимся в руки случаю.
— Очень мудро.
— Еще бы, — гордо произнес гном. — К тому же помогая тебе, я могу помочь и себе. Вдруг я смогу достать хоть какие-нибудь доказательства того, что я абсолютно не виновен. Хотя, я так же, как и ты понятия не имею, что они из себя представляют. Ну да, ладно, — отчаянно махнул Глунг рукой. — Раз я здесь, я помогу тебе. Пойдем, — протянул он Лии руку, — нам нужно спешить. Нам еще нужно обойти весь лес. Ты идти-то можешь?
— Конечно, могу, — с трудом поднимаясь, ответила она. — Только вот я не уверена, что смогу "осилить" весь лес за один день.
— А он не такой большой, как тебе кажется, — успокоил ее Глунг и, наклоняясь над самым ее ухом, таинственным полушепотом спросил: — А ты больше меня не боишься?
— А, — догадалась Лия, — Старейшина уже успел донести?
— Нет, он просто констатировал. Так как, ты еще боишься?
— А ты все еще меня ненавидишь? — вопросом на вопрос ответила Лия.
— Ненавижу? — задумался Глунг. — Нет, думаю что нет… Да и, вообще, честно говоря, я и не испытывал к тебе ничего подобного и раньше.
— Но ты сам говорил, я слышала…
— То, что ты слышала, было полной бравадой, пустыми словами глупого мальчишки, который всячески пытался скрыть свое трепетное отношение к своему потенциальному врагу.
— То есть ко мне?
— Да.
— Странно, — улыбнулась Лия. — Ты сейчас не сказал ничего особенного, но у меня такое чувство, будто я услышала признание в любви.
— О нет, — возразил Глунг. — На это ты даже не рассчитывай. Трепетное отношение я испытываю ко всем, кто нуждается в помощи, ко всем несчастным и побитым жизнью.
— Что?! — аж подпрыгнула Лия. — Так я что по-твоему несчастная и побитая?! Да я сильнее всех сильнейших! Я счастливее всех счастливейших! И не смей меня жалеть, Глунг, ты понял?! Не смей!
— Ну, хорошо-хорошо, — попытался успокоить ее Глунг. — Не буду, раз тебе это так не нравится. Странные вы, люди, какие-то…
— Какие есть, — отрезала Лия.
Прошло несколько часов, а Лия и Глунг, не останавливаясь ни на секунду, все брели и брели по заросшему мхом, холодному, непроглядному лесу. Казалось, прошла уже целая вечность с тех пор, как начался их путь, а они все шли и шли… И, главное, лес этот был какой-то странный, одинаковый, и елки в нем были одинаковые, и какие-то страшные птицы кричали тоже одинаково. И все было как-то безлико и одинаково.
Лия просто валилась от усталости и, наконец, не выдержав, она с плюхнулась на обомшелый, поваленный ствол дерева. Глунг безмолвно сел рядом.
— Кошмар, — задыхаясь сказала Лия. — И это по-твоему небольшой лес?
— Конечно, — бодро отозвался Глунг. — Я за один день проходил его вдоль и поперек.
— Значит ты неординарный чело…, извини, гном.
— Да обыкновенный я — ничем не лучше, ничем не хуже остальных, — задумчиво произнес Глунг. — Просто мы с детства привыкли жить в лесу. Лес — наша мать, наша спасительница, наша кормилица. Если бы не он, не знаю, чем бы мы питались.
— Вы с таким уважением относитесь к этим ужасным зарослям, — поразилась Лия.
— А как же иначе, — удивился Глунг. — Ведь благодаря этим, как ты сказала, "зарослям", мы живем. Отними у нас лес и мы погибнем.
— Ну, мы же не погибли, — возразила Лия.
— В каком смысле?
— В самом прямом. У нас уже давно нет таких "небольших" лесов. Мы уже почти все уничтожили.
— А как же вы тогда живете? — не понял Глунг.
— По человеческим меркам, хорошо живем. Выращиваем все на грядках, покупаем в магазинах, печем, готовим, консервируем. Короче, делаем все, чтобы облегчить себе существование.
— И вам хватает?
— Ну, конечно, хватает. У нас же всего много.
— А что вы едите?
— Все: картошку…
— Картошку? — не понял Глунг.
— Ну, растение такое съедобное: ее варят, жарят, тушат, короче с ней делают все, что только могут. А еще мы очень любим мясо.
— Чье? — испугался Глунг.
— Ну, конечно же не человечье, — засмеялась Лия. — Мы же не людоеды. Говяжье, свиное, баранину едим.
— А это что такое?
— Это все животные, большие такие домашние животные.
— И вы их едите?!
— Да. Готовим и едим.
— Тоже жарите, варите, тушите?
— Точно.
— Это просто ужасно, — покривился Глунг. — Как вы можете есть такое?
— Вообще-то это очень вкусно. Просто ты никогда не пробовал, потому так и говоришь.
— Ну нет уж, спасибо! Меня тошнит только от одного твоего рассказа, не говоря уже о том, чтобы это взять в рот.
— А что вы никогда...?
— Нет, — отрезал Глунг. — Никогда не ели и не будем есть мясо. Убивать живое — это великое преступление. Ни один гном не отважится на такое кощунство. Нам вполне хватает ягод, орехов, сочных растений и выращенной пшеницы.
— А откуда вы знаете о пшенице? — удивилась Лия.
— Великий Зоонг когда-то распространил это знание. По рассказам моего отца, только благодаря пшенице гномы когда-то смогли выжить… Когда-то давно, когда было страшное время…
— Страшное время?
— Не важно, — замялся Глунг. — Это долгая история. Пойдем.
— Слушай, а нам еще долго? — устало спросила Лия.
— Нет, не долго. Мы уже все обошли. Мы возвращаемся домой.
— Все обошли? — удивилась Лия. — И ничего не обнаружили?
— К сожалению, нет. Я провел тебя по всем местам — больше идти некуда. Мне очень жаль.
— Мне тоже, — вздохнула Лия. — Хотя, я и не надеялась. Пошли.
Но не успела она сделать и пары шагов, как что-то очень маленькое, ели заметное, неожиданно высоко подпрыгнув, легко ударилось о ее колено и, смешно крякнув, скрылось в траве.
— Эй, ты, раззява! — услышала Лия какой-то тоненький писклявый голосок, доносящийся откуда-то снизу. — Смотри куда ступаешь! Чуть не раздавила меня, дылда!
Лия растерянно посмотрела себе под ноги, но никого не увидела.
— Ну что ты пялишься! — вновь донесся раздражительный писк. — Я здесь!
Только теперь Лия заметила, что прямо возле носка ее правого кроссовка стоит маленький, ели различимый в высокой траве, человечек. Обмотанный какими-то грязными лохмотьями, он сердито размахивал руками, бубня себе что-то ругательное под нос. А на голове его, что удивительно, красовался грязный колпачок с крохотным колокольчиком на кисточке.
— Извините, — робко произнесла Лия, — я вас не видела.
— Извините, — передразнил ее человечек. — А мне то что с этого. Сейчас бы осталась от меня маленькое пятнышко и все — прощай жизнь! Слепая курица!
— Ну, ладно-ладно тебе, Гиби, — вдруг вмешался в разговор, стоящий неподалеку и, давящийся от смеха, Глунг. — Смотри, что ты сделал с девушкой, она совсем растерялась.
— Растерялась она, — не унимался человечек. — А я не растерялся, когда чуть не оказался под ее грязным ботинком!
— А нечего бросать под ноги тем, кто в сотни раз больше тебя, Гиби! — возразил Глунг.
— Как будто я специально, — уже почти успокоившись, пробурчал человечек.
— Но не случайно же, — хитро прищурился Глунг. — Кого-кого, а меня ты не проведешь. Я тебя заметил еще, когда ты прятался за папоротником в левой стороне леса. Так чего тебе нужно от нас?
— Ох, очень умный ты, Глунг, — с улыбкой отозвался человечек. — Наверно сказывается большой рост — мозгов ведь тоже стало больше, а мудрости — нет.
— Короче, — мягко, но настойчиво сказал Глунг. — Чего тебе нужно?
— Ничего. Просто я хотел поближе рассмотреть девушку. Все-таки она человек, а я людей еще никогда не видел.
— Ну что, посмотрел? Теперь можешь спокойно возвращаться в свою коморку. Прощай.
— Прощай, Глунг, — обиженно пробормотал Гиби. — Только я кое-что знаю, но раз вы спешите…
— Что? Что вы знаете? — вдруг оживилась Лия и, присаживаясь на корточки, с надеждой посмотрела на человечка.
— В чем дело, Гиби! — недовольно пробурчал Глунг. — Что за ерунду ты несешь?! Что ты можешь знать такого, что нам может быть интересно?
— Но ведь вы же ищите выход, не так ли? — хитро спросил человечек.
— Откуда ты знаешь? — помрачнел Глунг.
— Знаю, раз говорю. Так вот, совсем недавно я долго, почти целый день, пытался выкопать корень мелиссы, но он оказался таким большим, что я никак не мог его выдернуть из земли. Я и подкапывал его, и бил топором, и даже пытался вытащить зубами, а все ни в какую, торчит себе крепко и не собирается вылезать…
— Короче, — оборвал его Глунг.
— Да, так вот. Копаю я копаю и вдруг — бац! — натыкаюсь на такую красивую, золотую вещицу.
— Золотую? — насторожился Глунг.
— Точно. Я откопал ее, — с горечью произнес человечек, — но она оказалась слишком большой, и я не смог ее забрать.
— А как она выглядела?
— Была похожа на медальон. Только он был весь в грязи, и я его плохо разглядел.
— И что ты с ним сделал?
— Ну, а что я мог с ним сделать, Глунг?! — рассердился Гиби. — Присыпал его землей, чтобы никто не нашел, и начал ждать подходящего случая, чтобы все рассказать Старейшине. И вот, удачный случай представился — вижу, ты идешь, с человеческой девушкой, я и думаю: расскажу все Глунгу, все же он сын Великого Наира (хотя, в силу последних событий, ты уже не принадлежишь к его роду), но все же…
— Отведи меня туда, — не слушая человечка, приказал Глунг.
— Да не сердись ты так, дружище. Всякое бывает в жизни — то взлет, то падение. Тебе вот не повезло, а твоему брату даже наоборот. Ну, ладно-ладно, — заметив, что Глунг уже начинает выходить из себя, покорно пролепетал Гиби, — пойдем. Это недалеко.
— А кто это? — шепотом спросила Лия, пробираясь сквозь колючие ветки, у идущего впереди Глунга.
— Гном.
— Гном?! — удивилась Лия. — А ты тогда кто?
— Тоже гном.
— Может ты все же объяснишься.
— А что тут объяснять, — вдруг вмешался в разговор Гиби. — Он гном, я гном — все мы одной породы. Просто они у нас считаются элитой, а мы так, земляные червяки.
— Перестань нести чушь, Гиби, — недовольно отозвался Глунг. — Не слушай его, — обратился он к Лии. — Просто Гиби из тех гномов, которые гордо называют себя "настоящими". Когда-то они сами отказались от того, чтобы стать большими, хотя им предлагали.
— Нет уж, спасибо, — возразил Гиби. — Мы не хотим становиться похожими на людей. Мы — гномы и должны оставаться таковыми, а ни какими-то переростками, к тому же еще и полукровками.
— Что он сказал? Полукровками? — не поняла Лия.
— Заткнись, наконец, Гиби, пока я тебя не прихлопнул! — прошипел Глунг. — А ты слушай его больше, — обратился он к Лии, — соврет — не дорого возьмет!
— Была бы охота, — тихо буркнул Гиби. — Вот, — радостно показал он на недавно разрытую сырую землю. — Вот здесь я его и нашел. Копайте.
Разрыв руками мягкую, не утрамбованную землю, Глунг наткнулся на то, на что абсолютно не ожидал напороться в этой глухой, непролазной и самой холодной части леса. Медальон! Чудо, которое лучше один раз увидеть, нежели сотню раз описать.
Восхитительно прекрасный, он тускло сиял даже не смотря на налипший на него чернозем и какую-то зелено-серую плесень.
Медальон изображал солнце с разбегающимися в стороны толстыми лучами, причем солнце, разделенное надвое: одна половина его отливала белым золотом, другая же была черна как безлунная ночь.
Медленно покачиваясь на длинной витой цепочке в руках у Глунга, медальон этот отдавал какой-то невидимой тайной, скрытой загадочностью и … чем-то еще, чем-то похожим на начало, на великое начало чего-то прежнего, старого и хорошо забытого.
— Какая прелесть, — восхищенно проговорила Лия. — А что это, Глунг?
— Медальон, — уклончиво ответил он.
— Ну, это я поняла, — не сдавалась Лия. — А что это за медальон? Чей он? И как здесь оказался?
— Я не знаю… — растерянно и не очень убедительно пробормотал Глунг. — Это нужно отнести Старейшине.
— Нет, подожди, — вдруг остановил его Гиби.
— Что тебе еще нужно?
— По закону этот предмет теперь принадлежит мне…
— И что? — не дал ему закончить Глунг. — Ты будешь его носить?
— Очень смешно, переросток, — зло отозвался Гиби. — Он мне сто лет не нужен. Но я хочу кое-что у тебя попросить за него.
— Ну, и чего же ты хочешь?
— Я хочу, чтобы ты отдал его этой девушке.
— Что? — удивился Глунг.
— Ты все слышал, громила! Я сказал, чтобы ты отдал мой медальон девушке!
— Послушай! — уже порядком разозлившись, прошипел Глунг. — Это уже слишком! С какой стати ты называешь этот медальон своим?
— Я его нашел, — гордо произнес Гиби.
— Это еще ничего не значит.
— Как это не значит! — завопил гном. — Как это не значит! Я его нашел! А по закону, все, что я найду — мое и никто не вправе у меня отбирать это!
— Ну хорошо-хорошо, — мирно проговорил Глунг, — это твое по закону… Но я могу попросить отца выдать тебе продукты, взамен медальона, вы же постоянно голодаете…
— Не нужны нам ваши подачки! — прокричал Гиби. — Это вам всегда мало еды! Скоро лопните от обжорства! А нам всего хватает! Я сказал, чего я хочу и мое решение неизменно!
— Послушайте, — вмешалась, наконец, Лия, — давайте не будем ссориться. — Гиби, ну зачем мне эта золотая вещица, что я буду с ней делать? Мне скоро умирать, а я буду принимать такие дорогие подарки. Пусть лучше он останется у Глунга. Договорились?
— Нет, — отрезал гном. — Не договорились.
— Но, почему?! — не выдержал Глунг. — Какая тебе разница, кому достанется этот медальон! Тебе не все ли равно?! Ты ведь видишь эту девушку впервые!
— Не впервые.
— Что ты имеешь в виду? — не понял Глунг.
— Я уже видел ее. Видел тогда, когда она появилась из призрачного города. Как она блуждала, потерянная, по этому дремучему лесу. Мне тогда стало ее жалко, и я захотел помочь ей. Это я привел ее к тебе, Глунг.
— Но как, каким образом? — удивилась Лия.
— Легко, — гордо произнес Гиби. — Мы же все-таки гномы, а не какие-то там люди, и тоже кое-что смыслим в волшебстве. Это я сделал так, чтобы ты постоянно слышала удары, которые издавал топор Глунга. Разве тебе не показалось странным, что куда бы ты не шла, они постоянно раздавались неподалеку? Ты шла на звук, а я тебя вел. Правда, меня вскоре спугнули, но ты все равно успела встретиться с Глунгом.
— Поразительно, — пролепетала Лия. — Спасибо вам большое.
— Да не за что, — довольно произнес Гиби и широко улыбнулся.
— Подожди! — вдруг осенило Лию. — Значит ты, Гиби, видел как я появилась на той поляне?
— Ну, конечно, — недовольно отозвался гном. — Я же сказал — я все видел.
— Господи! — воскликнула Лия. — Глунг! Глунг! Ты же спасен!
— В каком смысле?
— Господи, тугодум какой… Ведь только что, Гиби признался, что это он привел меня к тебе! Это он! Ты абсолютно ни при чем! Ты не знал, что я появилась в этом мире! Ты вообще обо мне не мог знать, а потому ты не мог умышленно открыть проход, понимаешь?! Это Гиби привел меня к тебе! Гиби! А ты, просто, оказался поблизости! Наша встреча — простая случайность!
— Ты думаешь это убедительное доказательство моей невиновности? — неуверенно пробормотал Глунг.
— Ну, конечно! Конечно, убедительное!
— Так, Гиби, — твердо сказал Глунг, — тебе придется через пару дней явиться на Совет.
— Э, нет, — отрицательно покачал головой гном. — Прости, Глунг, но в ваш город я больше не пойду. Хватит с меня приключений. Обойдетесь без меня.
— Гиби, — не сдавался Глунг, — это ведь не просьба, это, так сказать, настойчивое пожелание. Не забывай, что ты в первую очередь добропорядочный гном, и ты должен чтить закон — ты не можешь отказать в помощи другому гному.
— Ты — не гном, ты — переросток, — зло проговорил Гиби.
— И все же я — гном.
— Да нет же, нет! — вопил Гиби. — С какой стати я должен идти в этот отвратительный мерзкий городишко, в котором полно тупоумных верзил! В прошлый раз я, вообще, насилу ноги унес, хорошо, что жив остался! Это же не город, это же кошмар какой-то! Все куда-то бегут, все чем-то заняты, поговорить и то не с кем. Все тебя гонят. А, главное, никто, ну никто не смотрит под ноги — того и гляди раздавят. А, признаться честно, я думаю, что раздавленным быть — не самый лучший конец для истинного гнома.
— Ну ладно-ладно, — прервал его тираду Глунг, — не прибедняйся. Ты сам кого хочешь раздавишь. Зная твой язык и те бесконечные ругательства, которые с него соскальзывают, за тебя можно быть спокойным. Может быть, увидеть тебя нелегко, но вот не услышать тебя невозможно.
— Ну, хорошо… — сдался наконец Гиби. — Я приду на Совет. Только, знаешь, Глунг, я думаю, что все равно у тебя ничего не выйдет. Ведь Старейшина тебя все равно изгонит, даже не смотря на все твои доказательства…
— Почему? — вмешалась Лия. — Почему все равно изгонят? Ведь Глунг же не виноват?
— Ну и что, — безразлично ответил Гиби, — в одном не виноват, зато в другом, как пить дать, виновен.
— В чем?
— Он спас тебя. Он помог человеку, а это запрещено законом. За это очень сильно наказывают. Так, что я думаю, что Совет не простит Глунга.
— Но ведь вы тоже мне помогли…
— Э, нет, девушка, — возразил Гиби, — ты меня в это не впутывай. Я всего лишь завел тебя в глубь леса, а это не противозаконно. К тому же, я вел тебя к Глунгу в надежде, что он расправится с тобой, а он…
— Это неправда, зачем вы лжете, — обиделась Лия. — Вы ведь сами сказали, что пожалели меня…
— Как сказал, так и забыл, что сказал… Мы лесные гномы, знаешь, какие выдумщики — любим сочинять небылицы.
— Значит вы отказываетесь от своих слов? — погрустнела Лия.
— Только от тех, что я тебе помог, — уточнил Гиби.
— Ну, и на этом спасибо, — вмешался в разговор Глунг. — Ты не бойся, Гиби, — ободрил он гнома, — я никому не расскажу о твоем добром сердце. Просто ты подтвердишь, что сам привел девушку ко мне, чтобы я уже, как сын Старейшины, с ней разобрался…
— Значит, — растерянно пролепетала Лия, — значит я во всем виновата. Значит из-за меня теперь изгонят невиновного? Какой ужас!
— Да ладно, — успокоил ее Глунг. — Еще не известно, как все обернется для меня. Все же, что ни говори, а Старейшина мой отец, может еще все измениться.
— Врун, — недовольно пробормотал Гиби.
— А ты попридержи язык! — прикрикнул Глунг на гнома. — Так, мы отвлеклись. Так что с медальоном?
— А что с медальоном? — удивился Гиби. — По-моему, мы все выяснили. Я нашел эту золотую штуку и теперь она моя, и я требую, чтобы ее отдали этой девушке, вот и все.
— Все равно ничего не понимаю, — устало пролепетал Глунг.
— Ну, потому, что ты перерос свой ум, — съехидничал Гиби, — потому и не понимаешь!
— Объясни мне зачем тебе понадобилось дарить такую дорогую вещь девушке. Я, конечно, не против, но почему ей?
— Просто я так хочу, — не сдавался Гиби. — Хочу и все. В конце концов, вдруг эта золотая штука может как-то помочь этой очаровательной девушке, — широко улыбнувшись, игриво сказал он.
— Интересно, откуда у тебя такие глубокие познания? — подозрительно посмотрел Глунг на гнома.
— Ну, я ведь умный гном, потому что настоящий, — с гордостью произнес Гиби. — Не какая-то там полукровка.
— Ладно, — недовольно оборвал его Глунг. — С тобой сложно спорить. Хорошо я отдам этот медальон Лие. Теперь ты спокоен?
— Почти, — обрадовался гном. — Только, если предложение о дополнительной кормежке остается в силе, то пусть ее положат завтра возле моего дома.
— Хорошо, — улыбнулся Глунг.
— Ну, тогда прощайте. И удачи вам, милая девушка, — снова, широко улыбнувшись, игриво проговорил Гиби и быстро скрылся за зеленым листком подорожника.
— Держи, — вложил Глунг в Лиину ладонь медальон. — Теперь он твой. Но Старейшине его все же нужно показать.
— Слушай, — предложила Лия, — забери его себе. Медальон, конечно, бесподобен, но он совсем мне не нужен. Пусть лучше он останется у тебя, ну или у твоего отца — мне все равно, лишь бы он был полезен вам. А что мне с него? Просто красивая побрякушка.
— Нет, — отрезал Глунг. — Это теперь принадлежит тебе. Мы, гномы, не нарушаем законы. Раз так решил его владелец, значит тому и быть. Теперь он твой. К тому же, — весело добавил он, — он скоро снова окажется в моих руках.
— Очень смешно, Глунг. Меня скоро ждет смерть, а тебе смешно.
— Да ладно, — мирно отозвался он. — Я же просто пошутил. Ну, неудачно, согласен. Извини.
— Очень неудачно. Ладно, — улыбнулась Лия. — Пошли домой, а то я сейчас умру с голоду.
— Пошли.
— Это просто чудо какое-то, мне не верится, что я держу его в руках! — восхищался Старейшина, разглядывая со всех сторон медальон. — Это же ириган, часть самого солнца! Я думал он навеки потерян!
— А что он делает этот ириган? — спросила Лия с жадностью пережевывая лепешку.
— Не знаю, — пожал плечами Старейшина. — Знаю только, что этот медальон наделен какой-то сверхъестественной силой. По преданию, считается, что отлит он был не из золота, а из лучей самого солнца. Но мастеру, создавшему его, не хватило знаний, чтобы собрать все необходимые ему горячие лучи, а потому половина рисунка осталась навсегда темной, словно погруженной во тьму. Тот, кто обладает ириганом — становится слугой двух сторон: света и темноты.
— И что это значит?
— Это значит, что ты, при желании, могла бы владеть знаниями и Света и Тьмы.
— Ну, это не для меня, — засмеялась Лия. — Я и в школе-то не отличалась большим умом, не говоря уже о Великих Знаниях. — Что же мне теперь с ним делать, Старейшина?
— Носить на груди, как и положено его владельцу.
— Но я не могу этого сделать, — воспротивилась Лия, — я же простой человек, а эта вещь… Эта вещь такая великая, мощная. Может быть, вы все-таки возьмете ее себе? — взмолилась она.
— Я бы с удовольствием, — вздохнул Старейшина. — Но не могу — это теперь по закону твое. Хотя мне бы так хотелось оставить его у себя.
— Да он и так будет скоро вашим, — с хитрецой посмотрела Лия на Глунга.
— Не говори ерунды! — рассердился Старейшина. — Что за чушь ты несешь! Еще ничего не известно, а ты уже делаешь поспешные выводы! Лучше надень медальон на себя, Лия, — предложил он. — Надень и носи. Возможно, Гиби и прав. Вдруг ириган сможет помочь тебе.
Осторожно, чтобы, не дай бог, не испортить такую драгоценную, во всех отношениях, вещь, Лия, дрожащими от волнения руками, водрузила медальон на шею.
Неожиданное странное чувство чего-то до боли знакомого и родного вдруг охватило ее и, как будто закружив, в каком-то счастливом, полном огня и таинства, танце, начало медленно уводить за собой, в свое уже далекое и хорошо забытое прошлое…
«Удивительные ощущения, — думала Лия. — Никогда еще ничего подобного в своей жизни не испытывала. Словно что-то вернулось ко мне, что-то, что было так необходимо, долгожданно и обязательно, что-то, что невозможно понять, нереально объяснить, но, что можно почувствовать… Но откуда они, все эти чувства? — удивлялась Лия. — Что вызвало их? Медальон? Но, ведь я впервые вижу это магическое чудо… А что, если — не впервые? — обожгло ее предположение. — Нет! — возразила она сама себе. — Ну, как это не впервые? Что за глупости! Где раньше я могла встречаться с такой загадочной, великой вещью? Нигде. Определенно нигде. Во всяком случае, уж точно не в своем высокотехнологическом мире, не в своей сверх навороченной цивилизации. Даже смешно представить, — улыбнулась Лия про себя, — человек двадцать первого века и магический медальон… Уму непостижимо!»
— А тебе идет, — развеял ее мысли Глунг. — Смотрится так, будто был отлит специально для тебя.
— Ну, если бы он еще начал сиять, как и положено иригану, — улыбнулся Старейшина, — тогда бы уж точно не осталось сомнений, что эта вещь действительно нашла истинного хозяина.
— А что? — удивилась Лия. — Медальон может еще и свет излучать?
— О! — воскликнул Старейшина. — Да еще и какой! Хотя, — задумался он, — лично я ничего подобного не видел… Слышал… Но не видел. Так что, кто знает, способен ли ириган на такие чудеса или нет… Во всяком случае, предание гласит, что ириган светится лишь на груди у истинного владельца, а так как истинный владелец уже давно умер, то…
— Ну, вот видите, — снова запричитала Лия, — сами говорите, что у медальона есть истинный владелец, а отдаете такую вещь мне…
— Хватит, — оборвал ее Старейшина. — Ириган твой и точка. Носи его и никогда не снимай.
— Ну, пусть будет по-вашему, — нехотя согласилась Лия, вставая со стула.
Как вдруг явная и, уже хорошо знакомая, дурнота, бесцеремонно навалилась на ее худенькое тельце и потянула вниз.
Лия увидела, как глаза сидящего напротив Глунга вдруг расширились, и он что-то с тревогой сказал Старейшине, но Лия не поняла что, поняла только, что с ней что-то не так, причем это что-то, теперь было заметно и всем окружающим. Невыносимое удушье и тяжелая темнота снова завладели ее телом, ее мозгом, ее, до предела исстрадавшейся душой, погружая в очередное бесконечное ничто.
XVII
— У меня есть для тебя подарок, мой мальчик, прими его и пусть он будет с тобой всегда.
— Это медальон?
— Ириган — великая сила двух сторон: Тьмы и Света. Великая вещь, созданная специально для тебя, Зоонг.
— Это просто прекрасная вещь, учитель Груморг. Спасибо вам огромное.
— Его отлил по моему приказу сам Зимрок.
— Зимрок? Повелитель Черных камней? Но ведь он…
— Что он, Зоонг?
— Но ведь он слуга Нибиуса — Владыки Верхних Миров.
— И ученик Прия — Владыки Нижних Беспредельностей. Зимрок отлил этот медальон из Солнечного Света и из застывшей Тьмы. Он соединил воедино Свет и Тьму, как напоминание о том, что одно без другого существовать не может. Он отлил ириган для того, чтобы ты, мой ученик, помнил: добро, зло, любовь, ненависть — ничто. Есть только Великий Свет и есть Великая Тьма, и то и другое — твои составляющие. Ириган — это залог преданности и покорности двух сил тебе одному. Поэтому, не теряй его никогда, а, если вдруг потеряешь, помни ириган — твой медальон и принадлежит он одному тебе. Ни время, ни жизнь, ни смерть, не смогут отнять его у тебя. Через века, через тысячелетия, через всевозможные преграды, он все равно вернется к тебе, ибо он, как и этот Свет и эта Тьма, бессмертен. И служить он будет лишь тебе, тебе одному.
Когда-нибудь, Зоонг, ириган поможет тебе. Когда-нибудь он спасет от великой беды твою исстрадавшуюся душу, когда-нибудь он вернет тебе то, что ты сам необдуманно отбросишь от себя, когда-нибудь он вновь соединит наши судьбы воедино.
В нем твое спасение, мой мальчик, в нем — твоя великая бессмертная жизнь. Помни об этом. И если через много-много сотен лет ты неожиданно найдешь его, вдруг утерянного, не отказывайся от иригана — не делай ошибку, ибо цена этой ошибке — время…
XVIII
— Отец, это опасно, то что мы сейчас видели? — сквозь беспамятство расслышала приглушенный голос Лия.
— Не знаю, Глунг. Похоже, девушке действительно приходится несладко. Посмотри, что с ней твориться — она вся дрожит.
— Она одержима?
— Вначале я было тоже так подумал, но сейчас, после всего увиденного, я даже не знаю, как объяснить все то, что с ней происходит.
— А что это за знак проявился у нее на лице, когда она падала? И, вообще, как это возможно, чтобы под кожей может находиться скрытый знак, я ничего не понимаю?
— Знаешь, Глунг, мне тоже многое не ясно. А насчет знака… Я слышал только одну историю и то, не совсем, похоже, правдоподобную, так что…
— Расскажи, отец. Мне интересно.
— Когда-то очень давно, один из учеников Груморга, по глупости своей, вступил в борьбу с Серыми Странниками.
— Серые Странники, кто это?
— Седьмой мир с правой отметки — они далеко находятся от нас.
Ученик этот победил их предводителя, причем бессмертного предводителя. Не знаю уж, каким образом ему удалось это сделать, но скажу тебе, это, должно быть, был самый великий день не только для ученика, но и для всех миров. Но, Груморг! Этот проклятый Груморг!
Оставшись без своего предводителя, Серые Странники, были обречены на полное уничтожение, но Груморг не позволил этому случиться. Он сам взялся за этих жутких тварей, преследуя, как обычно, корыстные, злобные цели. Он хотел создать великую армию, непобедимую, бессмертную армию. А кто как не Серые Странники лучше всего подходили на эту роль? Мерзкие пожиратели душ, их почти невозможно победить, невозможно уничтожить, ведь душа есть у всего живого и душ этих много.
Приручив Серых Странников, Груморг выпустил их на волю, обрекая тем самым бесчисленные миры на уничтожение. Чем руководствовался злой волшебник, творя такие бесчинства, неизвестно. Известно только, что, выпустив Серых Странников, Груморг и ученика своего обрек на бесконечные преследования с их стороны. Не могли эти «серые твари» простить нанесенную им когда-то жуткую обиду. Поклявшись памятью убиенного предводителя отомстить убийце, они преследовали ученика везде, где бы тот ни находился.
И вот однажды, в одной из таких схваток, ученику удалось одолеть второго по величине, после убиенного предводителя, Странника-мага. Находясь на границах страшной смерти, маг взмолился, прося ученика о пощаде. Он поклялся ученику в преданности и пообещал ему полную неприкосновенность и защиту от «пожирателей душ», а чтобы данная договоренность даже через века, через тысячелетия оставалась в силе, маг предложил выжечь ученику на виске отметину, так называемое клеймо Серых Странников. Клеймо это, по преданию, было глубоко скрыто под кожей носителя и лишь сами Серые Странники и еще Всевидящие Маги и Волшебники могли разглядеть его. Знак этот выглядел как три сплетающихся волны — символ Серого Огня.
— Точно такой, как и у Лии?
— Не знаю, Глунг, возможно. Я этот знак никогда не видел. Да и, вообще, может так случиться, что это всего лишь легенда, выдумка… Кто знает… Но история с ириганом и с этим знаком более, чем подозрительна…
— Тогда, кто же Лия на самом деле, отец?
— Не знаю, мой мальчик. Не знаю…
«Кто же я, — пронеслось в голове у Лии — Кто я? Кто же я такая? И что же, в конце концов, со мной происходит? И в голове такая ужасная, гадкая тяжесть и все тело, как будто свинцом налито… Что-то не так со мной… Что-то не так…»
Знакомый, пронизывающий своим мертвенным холодом ветер, словно пришелец из загадочного мира, в который раз, обняв Лию, начал медленно, не спеша уносить ее за собой, далеко-далеко, в очередные неизведанные, загадочные просторы, где возвышался серый замок, а на огромных дверях при входе по-прежнему горело огненное колесо.
И все это звало ее за собой, все это с неимоверной силой затягивало внутрь, в самую глубину, опять в эту абсолютную безызвестность.
Непонятные, ели различимые в гуле набежавшего ветра, голоса, не прекращая шептались о чем-то, наверно, очень важном и таинственном. Они доносились откуда-то издалека, казалось из самой глубокой неизвестности, из загадочной пустоты, оттуда, где все время царила ночь и, разрезанная какой-то невидимой полоской, темнота, звала за собой, уводя от противоположной стороны своей — света. Света, к которому хотелось приблизиться, света, которого так хотелось коснуться… Но эти голоса… Они сдерживали… Они не пускали… Они шептали, заставляя невольно прислушиваться к ним, заставляя слышать их…
XIX
— …Я пришел за тобой, Зоонг.
— Напрасно, Великий Груморг, я больше не вернусь к вам. Я выбрал другой путь.
— Правда? И что же это за путь, мой мальчик? Путь обыкновенного смертного человека?
— А если и так, что в этом плохого?
— Плохого — ничего… В выбранном тобою пути вообще ничего нет, кроме окончательной и бесповоротной смерти…
— Это неправда, учитель, мой путь…
— Твой путь — это самоуничтожение! Твой путь — самоубийство!
— Нет, вы ошибаетесь…
— Послушай меня, Зоонг, я могу понять многое, я могу принять многое, и простить я могу тоже многое. Я пришел с тем, чтобы забрать тебя, чтобы вырвать тебя из цепких лап постыдной, человеческой смерти. Пойдем со мной и я научу тебя тому, о чем мечтает любой смертный в этой необъятной Вселенной. Благодаря мне, ты обретешь великую силу, познаешь великие знания, ты станешь тем, о ком впоследствии будут слагать легенды, рассказывать истории. Ты будешь единственным и неповторимым, великим и бессмертным, лучшим из лучших. В конце концов, благодаря мне ты поднимешься на такую высоту, о которой до сих пор ты, мой мальчик, не имел ни малейшего представления. Идем со мной. Идем сейчас и я забуду обо всем: о твоем предательстве и об этих проклятых гномах. Пусть живут, пусть размножаются, пусть берегут, как зеницу ока свой мерзкий мирок! Но ты, ты, мой мальчик, должен идти со мной. Только вместе мы сможем обрести то, о чем каждый из нас мечтает. Ты все, что у меня есть, Зоонг, а я — все, что есть у тебя.
Когда-то я оживил тебя, когда-то я подарил тебе новую жизнь. Я задал тебе движение, вложил в тебя великие, тайные знания, я отдал тебе все, я отдал тебе самого себя, и теперь я не имею права потерять все это! Так что пойдем — у нас и так немного времени.
— Нет, Великий Груморг, простите, но я не могу пойти с вами. Отныне я свободен! Свободен от всего и от вас в том числе. Теперь я живу так, как хотелось бы жить мне. Теперь я сам отдаю себе приказы, и никто не может этого изменить.
— Свободен? Ты говоришь, что ты свободен, Зоонг?! Ох, как же ты ошибаешься, мой мальчик, если думаешь, что, вернувшись к состоянию человека, ты обрел свободу. Наоборот, ты стал еще ограниченнее в своих действиях, нежели ранее. Даже, когда ты учился у меня, ты был намного свободнее. Ты просто не знаешь, что такое настоящая свобода, Зоонг. Свобода в бессмертии. Свобода в бесконечности. Свобода в знаниях. Свобода в умениях. Свобода в развитии. Свобода в движении. А в чем твоя свобода? В этих гномах, в этом цветущем мире или, может, в этой привлекательной девушке Мирис? Мой мальчик, ты ведь сам себя убиваешь. Пойдем со мной. Оставь все, что разлагает тебя, что уничтожает тебя. Оставь все и иди за мной, и обрети действительно настоящую свободу…
— Нет, Великий Груморг, я не могу. Я не могу бросить гномов сейчас, когда им так нелегко. Тем более, после нашествия миконов, которых, как я понимаю, вы натравили на мир, уничтожены все съедобные растения и ягоды. Гномам нужно помочь. Сейчас у них наступили страшные времена, и кто, если не я, могу спасти их от голодной смерти.
— Значит, ты принял решение, Зоонг?
— Да.
— Значит, ты отказываешься от меня, от своего учителя?
— Нет, Великий Груморг… Но, я…
— Конкретный ответ, Зоонг! Ты отказываешься от меня?!
— Да…
— Ну что ж, пусть будет так. Это твое право.
— Значит, вы теперь оставите и меня и гномов в покое?
— Нет и не надейся. Это было бы слишком просто и для тебя и для этих малорослых тварей! К тому же, мой мальчик, я потратил на тебя уйму времени и сил, я возложил на тебя великие надежды, которые ты одним глупым решением умудрился разрушить… Неужели ты думаешь, что я все это спущу? Нет, мой хороший, ты расплатишься со мной за все: за каждую секунду, каждое мгновение, отданное тебе, за каждую разбитую мечту, за каждую гранулу моей драгоценной силы! И только тогда, когда последний счет твой будет оплачен, я забуду о тебе, забуду раз и навсегда!
А теперь прощай, мой мальчик, и помни — ты силен, но я сильнее тебя, ты мудр, но я мудрее тебя, твои знания велики, мои же — безграничны. Ты — ученик, а я твой учитель. И изменить эту закономерность ничто и никогда не сможет. Ты всегда будешь связан со мной, хотя бы потому, что ты всего на всего часть меня самого, ты часть, а я — целое, правда, вместе с тобой. И пока я не заберу эту часть, я не оставлю тебя в покое! Помни это. Отныне твоя жизнь будет подчиняться одному закону, одной загадке, только разгадав которую, ты сможешь что-то изменить. Запомни ее: «Выход есть до тех пор, пока выхода нет».
XX
Приоткрыв глаза, Лия медленно повернула голову на огромной подушке и задумчиво посмотрела на неплотно зашторенное окно, за которым весело и беззаботно щебетали птицы. Тяжело вздохнув, Лия, словно от сильной боли, поморщилась, и горячая слеза покатилась по ее, еще бледной щеке.
Она смотрела на этот тонкий, солнечный луч, ласково обнимающий ее колени, и ничего не чувствовала, ничего не понимала — она и не хотела больше ничего понимать. Жуткая, невыносимая усталость тайным врагом поселилась в ее душе, в каждой клеточке ее измотанного от бесконечных видений и бесполезных поисков, организме. Она ничего не хотела. Уже ничего.
«Господи, как же я устала, — шептала про себя Лия, — так устала. Не могу больше. Не могу. Но, что же мне делать? Как быть? А, может, лучше смириться со своей участью и довериться судьбе? В конце концов, смерть не такая уж и плохая штука. Даже, наоборот, в моем случае она уже спасение, нежели наказание. Спасение… Удивительно, — ухмыльнулась она, — совсем недавно, я боялась этой страшной мысли… страшной мысли о смерти, а теперь я так спокойно о ней думаю…
Боже мой! Неужели же все это действительно происходит со мной?! Неужели это правда?! Сколько времени прошло? Всего каких-то несколько дней, а такое ощущение, будто пронеслась целая вечность… словно прожита целая жизнь… целая жизнь…»
— Тебе уже лучше? — испугал ее знакомый голос Старейшины, вот уже несколько минут безмолвно стоящего в дверях.
— Да, все хорошо, — облокачиваясь на подушку, безразлично ответила Лия.
— Послушай, — садясь рядом с ней на кровати, озабоченно произнес Старейшина, — мне кажется, что нам пора поговорить, причем поговорить начистоту. Я, конечно, понимаю, что тебе очень не хочется мне все рассказывать, но послушай меня, Лия, тебе нужна помощь. Посмотри, что с тобой твориться. Ты же мучаешься. Ты безмерно мучаешься. Расскажи мне все. Расскажи, что происходит там, в твоих видениях? Что там? Поверь мне, девочка, тебе сразу станет легче — две головы лучше, чем одна. Возможно вместе мы сможем что-нибудь придумать, как-то помочь тебе. Ну, пожалуйста…
«Рассказать, — подумала Лия. — Рассказать и возможно тогда все станет на свои места, все станет понятно и ясно. Кто знает, может и вправду, именно этот добрый старик сможет помочь мне. Ну, кто, если не он? Да, нужно все рассказать… Но, нет, — устало вздохнула Лия. — Не могу. Что-то мешает. Что-то там, в глубине души или, может даже, в самом мозгу, мешает мне сделать это. Что-то держит меня. Крепко держит, так, что вырваться я уже не в силах. Нет, не могу…»
— Ну, хорошо, Лия. Не хочешь говорить — не говори, — мирно произнес Старейшина. — Ну, тогда давай начну говорить я, хорошо? Может быть, после моего рассказа, ты станешь больше доверять мне, и нам удастся, наконец, раскрыть твой секрет.
Итак, — начал он, — медальон, которым ты сейчас владеешь, когда-то принадлежал моему отцу. Кстати, ты могла его видеть.
— Ну, конечно, могла, я ведь его ношу…
— Нет, ты не поняла, — усмехнулся Старейшина. — Я сейчас говорю не о медальоне, а об отце. Ты могла его видеть.
— Я? — удивилась Лия. — Но, где?
— Здесь, на портрете, — указал Старейшина на висящий в углу знакомый портрет красивого мужчины с черными глазами. — Медальон этот принадлежал Великому Зоонгу. Да-да, — прочитав немое удивление на лице Лии, подтвердил Старейшина, — Зоонг — это не просто название храма, это не имя бога, это имя великого человека, Великого Волшебника.
— Человека? — не поверила Лия.
— Человека, — подтвердил Старейшина. — Как это ни странно, но я наполовину гном и наполовину человек, а, попросту говоря, полукровка. И сыновья у меня такие… да и внуки таковыми будут.
Мой отец действительно был Великим Волшебником и Магом, а моя мать — простая женщина-гном. Она очень любила Зоонга, души в нем не чаяла, но, к сожалению, человеческая жизнь слишком коротка, а мы гномы живем очень долго… слишком долго… — вздохнул Старейшина.
— Зоонг умер? — догадалась Лия.
— Конечно, как все обычные люди. Хотя у него был шанс обрести бессмертие, но он отказался от такого заманчивого предложения. Отказался ради нас, ради моей матери, ради меня, ради гномов…
Зоонг был учеником злого волшебника Груморга.
Когда-то очень давно, в далекие-далекие времена, когда жизнь была совсем другой, а люди жили в мире и согласии с собой и, окружающими их живыми существами, маленький мальчик, по имени Томи, беззаботно разгуливая по лесу, собирал грибы, чтобы удивить своим поступком любимую маму. Но так случилось, что на лес внезапно опустился густой туман, и Томи потерялся. Он долго бродил в этой непроглядной мгле, испуганный, одинокий… Пока, наконец, совсем уставший и замерзший, замертво не упал на острые камни, на берегу холодного, серого океана…
Но на счастье или на беду, его обнаружил таинственный «Черный Человек», получивший такое странное название за свои черные одежды, скрывающие то, что никогда никто не видел, да, по сути, чего у него и нет…
—Я не очень поняла последнюю фразу, Старейшина.
— Я имел в виду, черные одежды скрывали отсутствие тела…
— Немыслимо! — поразилась Лия. — Впервые такое слышу…
— Да, Лия и такое бывает. Человек без тела, без лица, да и без души…
— Страшное, наверно, зрелище…
— Да, нет, совсем не страшное… Может быть немного неожиданное…
Так вот, — продолжил рассказ Старейшина, — жертвуя своей силой и великими знаниями, «Черный Человек» вдохнул жизнь в несчастного ребенка. Тогда еще никто не мог предположить, что под черными одеждами скрывался не кто иной, как злой волшебник Груморг. Это он спас моего отца и взял к себе на обучение.
Как учитель Груморг был требователен и невыносим, но как человек, он души не чаял в Зоонге. Он любил его, как своего родного сына, он возлагал на него великие надежды.
Но однажды, учитель захотел испытать своего ученика. Он приказал Зоонгу отыскать невидимый мир. Это было трудное испытание: найти то, чего, по сути, и не существовало — задача не из легких. Но Зоонг не был бы Зоонгом. Он справился с данным заданием.
В тот самый момент, когда разочарование почти поглотило его без остатка, он неожиданно наткнулся на, как он сам говорил, "разлом в пространстве". Этот разлом оказался ничем иным, как входом в невидимый призрачный мир. И каково же было его удивление, когда оказалось, что мир этот обладает интереснейшими свойствами: превращать все маленькое и незаметное — в огромное и явное. Чудеса, да и только! Но тогда Зоонг и представить себе не мог, чем обернется для него данная находка…
— Когда-то очень давно, — перевел дыхание Старейшина, — когда ни тебя, Лия, ни меня еще не было, мир населяли такие загадочные существа, как гномы. Маленькие человечки, они дружно жили бок о бок с людьми, не задумываясь о том, к чему такое соседство может привести в дальнейшем.
Время шло, проходили столетия, люди менялись, менялся и сам мир, а гномы оставались все теми же добрыми, наивными коротышками. Они не понимали, какую опасность таят в себе люди, люди, однажды познавшие слово «золото».
Как-то незаметно, почти мгновенно все вдруг изменилось, перевернулось с ног на голову. То, что было светом, вдруг превратилось в непроглядную тьму. И в этой тьме, словно маяк, злом горело золото, зазывающее к себе все больше и больше, жаждущих богатства и бесконечной власти человеческих душ.
Это был конец… Конец одного мира и начало другого, страшного, жуткого, темного мира — мира людей… Гномы даже не успели понять, как быстро все вокруг изменилось. Изменилось до неузнаваемости. Изменилось, с тем, чтобы, в последствии, уничтожить их, абсолютно беззащитных, перед подступающим великим злом…
Люди пришли к гномам как смерть, как стихия. Пришли с одной мыслью — использовать этих маленьких трудяг в своих корыстных целях.
И началось рабство. Наступили страшные, тяжелые времена для гномов. Всех их, без разбору, даже маленьких детей, отлавливали и заставляли днями напролет добывать «золотое зло». И у гномов не было выхода, не было надежды на спасение — слишком уж неравными были силы. В конечном счете, люди окончательно поработили этих маленьких человечков. (Кстати, именно с этих времен, и начались слагаться легенды о том, что гномы посвящают всю свою жизнь поиску золота и других подземных драгоценностей. На самом же деле, гномам было чуждо все это богатство, весь этот блеск — это было нужно людям).
Шли годы, а положение гномов становилось все хуже и хуже. Они гибли тысячами, один за другим: из-за болезней, нехватки еды, из-за человеческой злобы и жадности. В конечном итоге, гномы должны были полностью исчезнуть, погибнуть, пропасть. Но этого не случилось, благодаря Великому Зоонгу.
Он появился неожиданно в жизни гномов. Появился, как свет, как спасение, как новая надежда, новая жизнь. Он сразу полюбил этих маленьких, смешных коротышек. Полюбил за их доброту, за их честность, за их открытость, за их многовековую мудрость — за все то, что нельзя было потерять, без чего и так уже померкнувший мир, тонул в необъятных водах темной злобы и недалекости.
И Зоонг пошел на отчаянный шаг: он предложил гномам, в качестве спасения, другой мир — невидимый мир, сокрытый от глаз человека. Мир, в котором они, маленькие и беззащитные, могли, наконец, обрести долгожданную силу и огромный рост. А разве это не чудо?!
Правда, многие из гномов не захотели становится большими: они предпочли сохранить первозданный вид своих предков. Но это был их выбор, их решение. Зоонг не противился этому и силой волшебства заколдовал малышей так, что они, даже при большом желании, уже не смогли бы вырасти.
В знак протеста, маленькие гномы, остались жить в лесу, хотя их так часто приглашали жить в город. Но гномы — народ упертый, если уж что-то втемяшат себе в голову — все, считай — пропало. Вот с тех самых пор и повелось разделение на лесных и городских гномов. И те, и другие находятся в натянутых отношения друг с другом, что, лично мне, как Старейшине, очень не нравится. Но, что поделаешь… Пусть уж так, нежели жить рядом с врагами… Я, имею в виду, людей…
Зоонг помог выжить гномам в этом непростом, очень загадочном мире. Когда-то здесь не было ничего: ни солнца, ни леса, ни, конечно, этого прекрасного города — была лишь сплошная, серая пустота. Все, что ты видишь вокруг — это дело рук Зоонга и, конечно, его великого волшебства.
Когда Груморг узнал о таком "предательстве" своего ученика, он был в ярости. Груморг всегда недолюбливал гномов, считал их глупыми, абсолютно никчемными созданиями, и он никак не мог смириться с тем, что его любимый ученик подарил целый мир каким-то неудачникам-коротышкам.
И началось противостояние Груморга и Зоонга. Груморг всеми силами пытался помешать Зоонгу. Он разрушал все, что создавал его ученик: уничтожал посевы, рушил дома, губил молодые леса, застилал темнотой солнце. Но Зоонг не сдавался — он всегда был способнее своего учителя, а потому все попытки Груморга уничтожить Мир Гномов сводился на нет. И однажды Груморг сдался (или только притворился, что сдался). Только вдруг в мире гномов наступила долгожданное затишье.
Гномы решили, что вот, наконец, судьба подарила им заслуженное счастье и минуты покоя… Но как бы ни так….
Однажды Груморг пришел к Зоонгу и попросил своего ученика вернуться к нему, чтобы продолжить обучение. Он обещал Зоонгу бессмертие и переход на высшую ступень волшебства. Но Зоонг отказался. Он предпочел остаться среди гномов, посвятить им свою, пусть даже короткую, жизнь. Груморг долго уговаривал своего ученика, даже поклялся, что никогда не прикоснется пальцем к Миру Гномов, но все было тщетно. Зоонг слишком полюбил гномов, слишком привязался к ним, а в особенности к одной молодой, красивой девушке.
Поняв, что он потерял своего лучшего и любимого ученика, Груморг проклял Зоонга и пообещал, что превратит его жизнь и жизнь гномов в сущий ад. Так и случилось. Каждую минуту, каждую секунду что-нибудь происходило в нашем мире: налеты чудовищ, ураганы, сметающие все на своем пути, зной, страшный холод. Много гномов стало жертвами ненависти Груморга, но мир выстоял! Зоонг выстоял! Он был действительно Великим Волшебником!
Но жизнь человека коротка. Зоонг старел. Силы покидали его. Ему становилось все сложнее отражать натиски Груморга. И он решил передать свои знания единственному своему сыну — мне. Он начал обучать меня всему, что знал и умел сам. Это было трудно, почти невозможно — по-видимому, я не обладал теми способностями и талантами, какие были у моего отца. Но выбора не было. Я всегда знал, что Мир Гномов должен быть сохранен, во что бы то ни стало.
Незадолго до своей смерти, Зоонг написал целый свод законов, которым гномы должны были следовать. Сделал он это для того, чтобы не разрушить созданное им с таким трудом. Главным и самым важным пунктом в этом своде всегда был и остается один-единственный: "Ни при каких условиях не впускать в Мир Гномов людей. Нога человека не должна ступить в это невидимое царство. А если такое случилось — человек должен быть уничтожен".
Хотя, Зоонг и не верил в возможность проникновения в наш мир человека, но все равно он навсегда, силой своего волшебства, запечатал вход в него. Он один знал, где находился этот "разлом", этот тайный проход в наш мир, и только лишь перед смертью Зоонг передал это знание мне и своей любимой жене Мирис, ну, а я, в свою очередь, передал его своему сыну, Глунгу.
После смерти Зоонга, я занял его место, стал Старейшиной и волшебником, но, к сожалению, не великим. Мои способности сильно ограничены. Не знаю, почему… Может быть потому, что я наполовину гном? Возможно, Груморг был прав, когда говорил, что гномы не способны постигнуть высшую ступень волшебства. А может быть все дело во мне… Не знаю. Знаю только, что я не в состоянии защитить свой народ, хотя до сих пор мне это удавалось.
Так же, как Зоонг, я тоже начал передавать знания одному из своих сыновей, тому, который был способнее, мудрее, сдержаннее другого… И уже оставалось совсем немного… Но тут ты — и все пошло прахом. Теперь мне нужно успеть обучить другого своего сына премудростям волшебства, но это, конечно, уже пустая трата времени — научить взрослого мужчину в тысячу раз сложнее, нежели маленького мальчика. К тому же, Алгур не достоин звания Старейшины, я это точно знаю.
Ужасней всего то, — после некоторого раздумья, с грустью произнес Старейшина, — что я не знаю, сколько мне осталось. Сейчас мне пятьсот. Гномы живут семьсот-восемьсот лет… Но я ведь наполовину человек. Кто знает, когда за мной придет смерть?
— Но ведь теперь, вы можете вновь продолжать обучение Глунга, — возразила Лия. — Теперь, когда есть доказательство его невиновности… Ведь Глунг вам, наверно, уже говорил о Гиби?
— Говорил, — тяжело вздохнул Старейшина. — И это, конечно, замечательная новость. В конце концов, мне так не хотелось верить в предательство Глунга. Но это доказательство снимает лишь часть вины с моего сына, всего лишь часть…
— Что значит часть? — не поняла Лия.
— Понимаешь, девочка, даже ни смотря на то, что Глунг не причастен к открытию входа, он все же виновен в том, что привел тебя в этот город, в наш город. Он ведь сделал это добровольно. Нет-нет, — поспешил упокоить Старейшина, уже готовую возмутиться, Лию, — я ни в коем случае не осуждаю Глунга. Он поступил так, как должен был поступить мой сын. Он все сделал правильно. У Глунга слишком доброе, мягкое и заботливое сердце и это он, конечно, унаследовал от Великого Зоонга… Но закон писан для всех и для всех он одинаков, и я не могу преступить его, не имею права. Глунг должен быть наказан по справедливости. К тому же, я и так уже нарушил закон, заменив неминуемую смерть изгнанием.
— Но он же ваш сын, спасите его! — воскликнула Лия. — Сделайте же что-нибудь! Ведь вы же Великий Волшебник! Вы, в конце концов, здесь главный! Вы же можете все! Да разве ради собственного сына нельзя нарушить все, что только возможно нарушить! Да весь мир можно перевернуть!
— А ты хорошая девушка, — улыбнулся Старейшина. — Ты будешь хорошей матерью.
— Вряд ли я успею…
— Подожди, не торопись. Всему свое время. А насчет Глунга, Лия, поверь мне, я сделал все, что мог… Изменить уже ничего нельзя. Глунг все равно будет изгнан.
— И что с ним будет там, в изгнании? — с тревогой спросила Лия.
— Не знаю… — задумчиво произнес Старейшина. — Об этом уже никто не будет знать. Изгнание — такая вещь… Глунг должен будет забыть всех, с кем он был знаком, кого любил или, даже, ненавидел. Он должен будет покинуть и свой дом, и близких ему людей… Он вынужден будет расстаться даже с именем своим… И путь его будет лежать, туда, в Темный Лес… В страшный, коварный Темный Лес…
— Темный Лес? Что это?
— Темный Лес находится с левой стороны нашего мира. Он почти незаметен, и попасть в него невозможно. Только тот, кто умеет видеть невидимое, может отыскать проход в него. Темный Лес — это лес-призрак: в нем все ненастоящее. Темный Лес — это лес-мертвец: в нем все неживое и смерть витает там даже в воздухе. Это страшное место, кишащее разнообразными, мерзкими тварями, от мелких игириков — земляных червей, до Танцующих Теней…
— Танцующие Тени? — удивилась Лия. — Какое-то странное название?
— Ужасные существа, поверь мне, ужасные. Налетая на свою жертву, они живьем разрывают ее на части. Просто кошмар. Но Танцующие Тени обитают в Черном Озере и на поверхность вылетают редко.
— Там есть еще и Черное Озеро?
— Есть. Озеро самой тьмы. Не знаю, что там, на дне его, но по обрывочным рассказам что-то очень страшное и убийственное. Знаю только, что, попав в холодные воды Черного Озера, спастись уже невозможно.
— Боже мой… — испуганно прошептала Лия, — значит Глунгу предстоит жить там, в этом страшном месте? Какой кошмар? Нет, Старейшина, вы не можете обрекать Глунга на такие ужасные мучения! Нет! Нет! И еще раз нет! Послушайте, — хватая старика за руку, горячо проговорила она, — а давайте вы меня убьете, а Глунга не будете наказывать. Ведь, по сути, во всем виновата лишь я одна. Ну, давайте поступим так, давайте? Пусть это будет моя последняя воля, ведь должны же вы исполнять последнюю волю умирающего человека — так поступают во всех цивилизованных странах… Так поступают все хорошие, добрые люди… и гномы тоже. Ну, пожалуйста, исполните мою просьбу. Я вас очень прошу, Старейшина, спасите Глунга. Ну, что вам стоит?
— Ах, девочка, — ласково гладя Лию по голове, произнес Старейшина, — теперь я понимаю своего сына — тебя нельзя было не спасти. У тебя такое доброе сердце. Настоящее сердце гнома. И какое в тебе великое мужество… Ты совсем не похожа на человека… Во всяком случае, ты не попадаешь под те описания людей, которые мне доводилось слышать.
— Ну, так вы исполните мою просьбу? — с надеждой спросила Лия.
— Нет.
— Но, почему?! Почему нет?!
— Потому, что, Лия, ты не можешь меня просить о чем-то…
— Почему? Что мешает? Очередной закон?
— Нет, на этот раз не закон, а то, что ты есть не кто иная, как враг, чужак. Чтобы просить меня о чем-то, ты должна иметь уважение всех жителей Мира Гномов, и ты должна быть сама жителем этого мира, так что…
— А вашего уважения недостаточно? Или, может, вы по-прежнему считаете меня страшной угрозой?
— Нет, Лия, — снова погладил ее по волосам Старейшина, — я действительно к тебе отношусь с большей симпатией… но, все равно, моего уважения недостаточно.
— И все же должен быть какой-то выход для Глунга! Он должен быть! — не сдавалась Лия.
— А для себя ты выхода больше не ищешь? — удивился Старейшина.
— А зачем? — безразлично ответила она.
— Знаешь, — поднимаясь с кровати и поворачиваясь лицом к занавешенному окну, задумчиво проговорил Старейшина, — когда я тебя впервые увидел, такую беспомощную, такую хрупкую, такую маленькую и беззащитную, я с ужасом подумал: почему такая несправедливость? Почему это прелестное создание попало именно сюда, в этот мир — чуждый ей мир. В мир, в котором ее ждет смерть. Я смотрел на тебя, и внутри у меня все переворачивалось. Я знал, что мне придется решать участь твою и, поверь мне, для меня эта мысль была просто невыносима.
Когда там, на Совете, ты всеми силами пыталась спасти свою человеческую жизнь, когда так отчаянно боролась за нее, я понял, что не могу, не имею права, вот так, одним своим опрометчивым решением, оборвать ее. Не могу и не хочу. Не хочу я этого и сейчас. Не хочу потому что, несмотря ни на что, я с большим трепетом и теплом отношусь к людям, возможно, потому, что я сам наполовину человек, а возможно, потому что я очень сильно любил своего отца.
Я помню, как он, такой красивый, молодой, полный жизненных сил и неиссякаемой энергии, игриво брал меня на руки и с любовью, с неописуемой нежностью прижимал меня к своей сильной могучей груди. Он целовал меня в щеку и улыбался. Ах, как же он улыбался! В этой улыбке было все, весь мир: его мир, мой мир, вся Вселенная! И вот через столько лет, я вновь увидел ее… На мгновение, мне даже показалось, что время повернулось вспять… И эту улыбку, я увидел на твоем лице, Лия. Знаешь, — доверительно произнес он, — иногда, глядя на тебя, мне вообще кажется, что я вижу Зоонга. Но, конечно, умом я понимаю, что это невозможно, но сердце… Сердце мне почему-то говорит обратное. Не знаю что со мной… Может быть, это годы берут свое… Впервые в жизни я столкнулся с собственным внутренним противоречием: противоречием разума и чувств.
И все это я говорю тебе, Лия, — переведя дыхание, продолжил говорить Старейшина, — лишь для того, чтобы ты поняла, как хочу я спасти тебя. Как хочу уберечь я и тебя и себя от страшной кары. Ведь, вынося приговор о твоем уничтожении, я вынесу приговор и самому себе. Я не смогу жить с мыслью, что я стал причиной смерти молодой девушки, так похожей на моего отца.
Поэтому я прошу тебя, — резко поворачиваясь лицом к Лии и хватая ее за плечи, горячо произнес старик, — не отчаивайся! Продолжай поиски! Продолжай во имя своей жизни, во имя своего спасения! Спаси себя и помоги спастись мне! Ну, пожалуйста. Я тебя прошу! Я, Старейшина, прошу тебя об этом…
— Но, понимаете, — растерялась Лия, — дело в том, что я больше не знаю, где искать. В моей голове нет ни единой мысли, ни одной зацепки, где бы мог быть этот проклятый выход! Куда бы я ни шла — везде меня ждет лишь одно разочарование. Прямо замкнутый круг какой-то. Вот уж правда: «выхода нет, пока выход есть»…
— Что? Что ты сказала? — насторожился Старейшина. — Повтори-ка еще раз…
— Выхода нет, пока выход есть, — ошарашено пролепетала Лия.
— Откуда ты знаешь эти слова?
— Да… так… ниоткуда… просто… вырвалось… я не знаю…
— Э нет, девочка, ты лжешь. А ну-ка, говори всю правду… Давай-давай… Признавайся, откуда ты знаешь эту загадку?
— Ну, правда, Старейшина Наир, я не знаю... Я…Нет, я знаю… Но я…
И вдруг опять это непонятное чувство, будто она не может, не имеет права вымолвить ни слова. Не может…
— Что с тобой, — заметив резкую бледность на лице Лии, испуганно спросил Старейшина, — тебе снова плохо?
— Нет, — задумчиво произнесла Лия, — со мной все в порядке. Просто… — перевела она дыхание, будто превозмогая боль. — Просто я не могу вам ничего рассказать. Простите, но, похоже, это не от меня зависит. Я бы хотела, очень хотела поделиться с вами всем, что знаю… и чего не знаю, но я не могу… Очень хочу, но не могу…
— То, что у тебя внутри становится сильнее, не так ли? — догадался Старейшина.
— Да. Намного сильнее.
— И все же, это странное выражение, — задумался Старейшина, — «выхода нет, пока выход есть»… Я слышал его лишь однажды, от Зоонга. Когда Груморг в последний раз приходил к отцу, он сказал что-то подобное. Отец до конца жизни так и не смог разгадать эту странную загадку.
— А может быть имелось в виду, что где-то в этом мире есть что-то открытое, что нужно закрыть и тогда что-то другое откроется? — предположила Лия.
— Возможно… А ты молодец! — восхитился Старейшина. — Признаюсь честно, я удивлен. Не ожидал от человека такой мудрости и глубины. Выход… выход… — бормотал он. — Выход из нашего мира бесспорно существует…
— Вы уверены? — оживилась Лия.
— Уверен. Отец как-то говорил мне о том, что к выходу он не прикасался, потому что ни одному из гномов даже в голову не может прийти — покинуть этот мир.
— Значит… Значит выход все же есть, Старейшина, он есть! — чуть ли не подпрыгивая на кровати, радостно завопила Лия.
— Ну, конечно. Разве я когда-нибудь тебе говорил обратное. Я же сказал: ищи, значит, действительно, есть, что искать.
— Послушайте, — оживилась Лия, — а может быть Великий Зоонг вам когда-нибудь говорил о том, где приблизительно может находиться этот выход? Может быть, вы просто забыли? Вспомните, пожалуйста, Старейшина.
— Лия, детка, ты думаешь, что я уже настолько стар, что способен забыть такие важные вещи? — засмеялся Старейшина. — Нет, отец никогда не говорил о месте расположения выхода. Иногда мне даже казалось, что он сам не знает, где тот находится. Но, может, мне просто так казалось…
— Ну, и что же мне делать? — снова погрустнела Лия. — Где искать? Ведь я уже обошла весь лес вдоль и поперек, спасибо, кстати Глунгу. Я была в городе… Да я везде была!
— Точно везде? — загадочно улыбаясь, спросил Старейшина.
— Точно.
— А вот мне так не кажется. Это тебе просто так удобнее думать, что ты видела все, на что собиралась смотреть…
— Это очередная загадка, Старейшина?
— Да нет, не загадка, а скорее наоборот... Лия, ты попала в тупик, причем в тупик собственной недалекости и слабости. И не надо, не надо сейчас недовольно отводить глаза. Как и все живые существа, ты в полном объеме наделена слабостями. И твоя слабость — это нежелание бороться.
— Ну, это все слова, — недовольно возразила Лия.
— Не просто слова — это суть реально происходящих вещей. Так вот, Лия, тебе только кажется, что ты уже была везде, а на самом деле, ты могла пропустить некоторые скрытые, может быть не совсем явные и привычные вещи.
— Я все равно вас не понимаю.
— Лия, ты смотришь и видишь только то, на что ты хочешь смотреть и что хочешь видеть — все остальное для тебя — фон, абсолютное ничто, то, чему ты не придаешь значения… Вот ты ищешь выход, так?
— Так.
— Но каким ты его себе представляешь? Ведь должна же ты каким-то рисовать его в своем воображении, а иначе, как же вести поиски того, о чем не имеешь ни малейшего представления.
— Но, Старейшина, — возразила Лия, — я действительно не в курсе, как выглядит этот «знаменитый» выход!
— Нет, Лия, подожди. Подумай, ты же что-то ищешь? Но, что? Что ты ищешь? Скажи мне.
— Выход, — по-прежнему ничего не понимая, пробубнила Лия.
— Но что для тебя выход? — не сдавался Старейшина. — Как он выглядит?
— Ну, какая-нибудь дыра, или что-нибудь похожее на стекло, как то, в которое я уткнулась… тогда… когда попала в этот мир…
— Стекло, дыра… — повторил он. — А что если выход не дыра и не стекло? Что, если выход это-то что-то совсем другое, не такое явное и привычное?
— Послушайте, Старейшина, — не выдержала Лия, — у вас столько предположений и слов «если», что мне становится очевидным, что выход я уже точно никогда не найду.
— Извини… Наверное, ты права. И все же, — все никак не успокаивался Старейшина, — подумай сама, может быть, ты действительно не везде была и не все видела. Может, стоит начать лучше присматриваться к окружающим тебя вещам?
— И как вы предлагаете мне это делать?
— Ну, для начала, перестань быть уверена в том, что ты уже испробовала все варианты. Не ставь жирную точку на своих надеждах. Не останавливай поиски. Не прекращай борьбы. Продолжай искать. У тебя все равно нет другого выхода. Давай, — легко подталкивая Лию в спину, бодро произнес Старейшина. — Вставай! Хватит лежать! Тебе нужно двигаться! Тебе нельзя останавливаться! И хватит, хватит этих бесконечных разговоров и пустых слов! Действие лучше, чем пассивное обсуждение этого действия! В конце концов, — подбадривал он Лию, — сдаться ты всегда успеешь — для этого много ума и времени не надо. Давай, иди и пусть тебе улыбнется удача!
XXI
Выйдя на знакомое крыльцо дома Старейшины, Лия с удовольствием подставила лицо под горячие лучи вечно полуденного солнца. От недавнего разговора и от этого приятного тепла, на душе у Лии немножко полегчало, как-то повеселело и даже захотелось вновь жить. Правда, Лия еще не знала, как именно жить, но ей этого несомненно хотелось.
«И где же вести очередные поиски? — думала Лия. — Неужели придется вновь идти в этот ненавистный, ужасный и темный лес. Господи, — вздохнула она, — как же мне он надоел. И почему мне выпало попасть именно в мир номов, с этими жуткими лесами, с какими-то призрачными черными озерами? Черными озерами… — вдруг вспомнила Лия. — Черное озеро, Темный Лес… Точно! — осенило ее. — Вот где я не была — в Темном Лесу! И как-то я сразу не сообразила. Но, — испугалась она, — по рассказам Старейшины это такое жуткое место… Вряд ли я отважусь туда отправиться, да еще в полном одиночестве. Да и вообще, вход в этот странный лес, еще нужно увидеть, его нужно найти. А, нет, — в сердцах махнула на все Лия, — не буду думать о Темном Лесе, зачем он мне нужен? И, вообще, с какой стати в таком жутком месте должен находиться выход? Скорей там тупик, нежели выход. Нет, не пойду туда».
— Эй, прохлаждаемся, — прервал ее размышления подошедший Глунг, заслоняя своей широченной спиной солнце.
— Да, а что нельзя? — недовольно отозвалась Лия, глядя на такого красивого в этот момент Глунга.
«Черт, — со злобой подумала она, — и почему этот паразит такой красивый. Как ни пытаюсь, а просто не могу удержаться, от того, чтобы не посмотреть на него. А эти глаза… Боже, какие у него глаза! Даже удивительно, почему он до сих пор ходит в холостяках — неужели гномши такие слепые?»
— Ты что изучаешь меня? Или пытаешься загипнотизировать? — весело спросил Глунг.
— Очень надо, — переводя взгляд на куст, сплошь усеянный желтыми цветами, хмуро отозвалась Лия. — Просто ты своей гигантской тушей заслоняешь мне солнце.
— А, прости, — быстро отходя и садясь рядом с ней на крыльцо, сказал он. — Как ты себя чувствуешь? Тебе лучше?
— Мне очень хорошо, — все так же нарочито недовольно отозвалась Лия.
— А что, сегодня день абсолютного зла? — пошутил Глунг.
— Что?
— Я говорю, сегодняшний день — день зла?
— Почему?
— Видела бы ты сейчас себя со стороны — засмеялся Глунг, — просто дьявол в женском обличии. Даже страшно становиться: сейчас, как посмотришь на меня своими зелеными глазищами и все — мне конец, заберешь мою душу, и унесешь ее прямо в Нижние Миры.
— Глунг, — не слушая его, задумчиво спросила Лия, — а как ты сможешь попасть в Темный Лес, если тебя изгонять из этого мира?
— В каком смысле, попасть?
— Ну, как ты найдешь туда дорогу… Как войдешь туда, если, по словам твоего отца, Темный Лес — это призрачное место, которое еще нужно отыскать, его нужно увидеть?
— Да, легко, — без задней мысли, ответил Глунг. — Ведь я же не простой гном, я все же ученик Великого Волшебника. Я просто знаю, как и куда нужно смотреть, чтобы увидеть этот вход.
— Ну, и как нужно смотреть и куда?
— А тебе зачем? — похоже, начиная догадываться в чем дело, подозрительно спросил он.
— Ну, так, интересно…
— Какие-то странные у тебя интересы… Эй! — заглядывая Лие прямо в глаза, воскликнул Глунг. — Ты зачем это расспрашиваешь меня о таких вещах?! Темный Лес! Темный Лес — это знаешь не шутка… Это тебе не в луже спать… Что удумала! Да ты даже понятия не имеешь, о чем сейчас меня спрашиваешь! Чтобы я больше не слышал от тебя этих глупостей! Поняла?! Ты меня поняла?!
— Ладно, — безразлично ответила Лия, — не слышал, так не слышал…
«Нет, — подумал Глунг, — она не сдастся. И зачем ей вдруг понадобился Темный Лес? Неужели она хочет туда отправиться? Глупая. Она даже представить себе не может, что за страшное это место.
Но почему я так переживаю за нее?! — возмутился он. — Зачем она мне?! Да она же враг! Она — человек! Но почему, почему я так не думаю?! Почему я, наоборот, смотрю на нее, и мне так хочется ей помочь. Но чем? Как? Если бы я только знал… Если бы я только мог, я бы все отдал за спасение этой хрупкой девушки.
Неужели это любовь? — обожгла его мысль. — Нет, этого не может быть. Какая любовь к человеку? А Зоонг, а Мирис? — не сдавался Глунг. — Но ведь это было исключение из правил. Нет, нужно заканчивать с этими глупыми размышлениями, а чувства свои к этой девчонке нужно пресечь раз и навсегда. И все-таки, как же мне сейчас хорошо, рядом с ней. Кажется, сидел бы вот так и касался бы ее худенького плечика всю свою гномью жизнь…»
— Слушай, — вдруг предложил Глунг, — а давай пойдем, прогуляемся, подышим воздухом, а заодно, — доставая из-под крыльца знакомую корзину, улыбнулся он, — насобираем ягод к ужину — ведь есть-то нам что-то нужно.
— А выход? — обреченно пробормотала Лия.
— Заодно и поищем выход. Ну, пошли-пошли, — потянул он ее за руку. — Хватит рассиживаться!
— Только, чур, корзинку несешь ты, — засмеялась Лия.
— Договорились.
«Господи, как же здесь хорошо! — вглядываясь в высоченные заросли папоротника и непроходимого малинника, с замиранием сердца подумала Лия. — Просто рай…»
Поистине рай. Здесь, где кончалась дорога, ведущая в город, и начинался лес, здесь между, так называемой, цивилизацией и непроходимой дремучестью, находился маленький клочок, маленький отрезок земли, где солнце еще могло пробиться сквозь неплотные ряды могучих елей, а сырость и темнота дикого леса не дотягивалась, не могла поглотить этот островок света и зелени.
«Хорошо все-таки здесь, — снова подумала Лия. — Ах, если бы я была сейчас дома, а не в чужом мире и могла бы наслаждаться таким прелестным видом, не заботясь ни о чем. И почему в моем мире нет такой красоты? А может быть есть? Просто… Просто я никогда не обращала на нее никакого внимания. Да, я действительно даже не интересовалась природой. Да и зачем мне она была нужна, ведь у меня было столько забот. Столько забот… — вздохнула Лия. — И что же это были за заботы такие? Работа, работа, деньги и снова работа. А жизнь, где же была моя жизнь, из чего она, в конце концов, состояла? Из работы, из денег и опять из работы… Господи, кошмар какой-то! И неужели я могла так жить? Я могла так бессмысленно существовать? Сколько же я времени-то потеряла зря… Как я теперь это понимаю. Вот теперь, когда я нахожусь на грани жизни и смерти, когда все обретает такие четкие очертания, когда все становится таким коротким и ограниченным во времени, я понимаю это. Нет, я это чувствую. Ну, неужели, неужели я могла так жить?! Я, Лия, могла так жить…»
— Слушай Глунг, — высовываясь из-за огромного раскидистого куста и, держа в ладони несколько спелых сочных ягод, задумчиво проговорила Лия. — Если все-таки мне улыбнется удача, и я найду этот злополучный выход… что, если я позову тебя с собой… в свой мир? Что ты на это скажешь?
— Скажу, — продираясь сквозь заросли колючек, и, со злобой отдирая эти мелкие «липучки» от штанов, отозвался Глунг, — что ты сошла с ума.
— Но, почему?! — возразила Лия. — Ведь здесь тебя ждет вечное отшельничество, а там…
— А что там? — не дал договорить ей Глунг. — Там чужой, враждебный мне мир. Не думаю, что это лучшая альтернатива одиночеству.
— Но, Глунг, там ты будешь свободен и, в конце концов, ты будешь рядом со мной — тебе нечего бояться!
— Это что, признание мне в любви? — улыбнулся Глунг.
— Ну, причем тут любовь… — смутилась Лия. — Просто я очень хочу тебя спасти. Ведь это моя вина, что тебе грозит изгнание.
— Спасибо, конечно, за заботу, поверь мне, я ее ценю, — серьезно проговорил Глунг, — но… нет, Лия. Твой мир пригоден для тебя, а мне там нет места. К тому же, ты упустила одну вещь.
— Какую?
— В твоем мире я буду тем, кем я являюсь в действительности, то есть обыкновенным, маленьким гномиком. Я смогу уместиться у тебя на ладони, Лия. Хотя, — задумался он, — может, я буду гораздо большего размера… Не знаю. Я же все-таки наполовину человек, наполовину гном. Кто знает, какие изменения претерпит мое тело, когда окажется в твоем мире? Так что, извини, но возвращаться тебе придется одной, а обо мне не нужно беспокоиться — я уже взрослый мальчик. Хорошо?
Лия мотнула головой в знак согласия и вдруг замерла, потому что взгляд ее неожиданно зацепился за что-то, чего прежде она не видела. Там, в нескольких шагах от нее, в зарослях цветущего малинника, показалось что-то, что больше напоминало видение, что-то призрачное, ели различимое, неопределенное. Присмотревшись повнимательнее, она смогла рассмотреть какие-то черные, засохшие верхушки деревьев, какое-то серое, убогое небо и еще что-то, что было трудно разглядеть с такого далекого расстояния. Лия долго и пристально всматривалась в это загадочное видение, пока, наконец, не сообразила, что то, на что она смотрит, есть не что иное, как «пресловутый» Темный Лес, о котором она так много слышала.
Осознав это, Лия было подумала окликнуть Глунга, но потом резко передумала. В конце концов, Глунг и так уже потратил уйму времени и сил на нее, глупую, беспомощную девчонку. Да и к тому же, вряд ли Глунг вообще позволит ей войти в это страшное место.
«Нет, — решила Лия. — Глунгу не обязательно все знать. Ему, бедняге, и так уже прилично досталось. На этот раз я должна справиться сама, в одиночку».
Тихо, бесшумно ступая, так чтобы Глунг, не дай бог, ее не услышал, Лия украдкой начала пробираться к призрачному проходу. И хотя это было нелегко — проклятые сухие ветки то и дело потрескивали под ногами, а мелкие колючки так и норовили впиться в оголенные части девичьего тела, но Лия справилась. Подойдя поближе и, становясь прямо напротив видения, она с опаской, настороженно начала всматриваться в призрачную даль. Но странная рябь, пробежавшая, словно по глади воды, по призрачному входу, размыла и так, не совсем четкие, потусторонние очертания.
«Жуткое место, — поежилась Лия. — И зачем мне туда идти? — испугалась она. — Неужели там может быть выход? А, может, не стоит туда соваться? Все-таки Темный Лес, какие-то Танцующие Тени… Нет, — переубеждала она себя. — Я должна. Я просто обязана. В конце концов, это, возможно, мой последний шанс на спасение…»
Вдохнув поглубже, Лия сделала шаг — что-то липкое и прохладное неприятно скользнуло по коже, оставляя мокрый след, и, как будто оставшись позади, впустило очередного незваного гостя в свои сумрачные владения.
XXII
Серое, угрюмое небо, казалось, всей своей унылой мертвенностью наваливалось на плечи, придавливая с силой к земле. Оно прямо-таки впечатывало в холодную, сырую поверхность, озябшее под ледяным ветром, хрупкое тело, а бесконечно долгие, хвостатые, черные тучи, словно обрывки пустых мыслей, медленно скользили по нему, куда-то вдаль, в эту, уже порядком поднадоевшую, неизвестность.
Невыносимая тяжесть тишины, царящая в этом призрачном месте, одурманивала, выпивала душу, высасывала силы, студила кровь, превращая все живое и дышащее в такое же бесформенно мертвое и унылое, как она сама.
«Гиблое место, — поежилась Лия. — И такое холодное…»
Сделав несколько шагов, Лия наткнулась на то, что, по-видимому, носило такое гордое название, как «Черное Озеро». Действительно черное, только совсем не озеро, а какая-то просто большая, неприятно булькающая, вязкая жижа. Она, словно живая, мерзко покачивалась из стороны в сторону, как будто пытаясь перевалиться с одного своего грязно-кисельного бока на другой.
Становясь на краешек берега, усеянного жухлой листвой, Лия осторожно нагнулась над черной гладью, но вместо ожидаемого собственного отражения, увидела лишь медленно разбегающиеся по поверхности кольца, образуемые регулярно выскакивающими, откуда-то с самого дна, черными, глянцевыми пузырями.
«Господи, — поморщилась Лия, — ничего противнее я в своей жизни еще не видела. И неужели они это называют озером? Это же не вода… Вообще, больше напоминает нефть, чем воду. А может это и есть нефть? — предположила она».
Приседая на корточки, Лия с опаской, несмело дотронулась кончиком пальца до мерзкой жижи, как вдруг с криком одернула руку — ей показалось, что что-то холодное и скользкое коснулось ее.
«Нет — это ни нефть, — глядя на свой абсолютно чистый палец, констатировала Лия. — Значит это действительно Черное Озеро. Мерзкое зрелище…»
Отходя, на всякий случай, подальше от этого «жидкого кошмара», Лия, еще раз оглядевшись по сторонам, с грустью вынуждена была признать, что больше идти здесь было некуда.
«И это они гордо называют Темным Лесом! — возмущалась Лия. — Какой-то серый, абсолютно мертвый и неприглядный лапик земли, с четырьмя засохшими елками. Тоже мне лес… Значит и здесь нет выхода, — тяжело вздохнула она. — Ну, нет, так нет. Значит, нужно поскорее убираться отсюда — неприятное место».
Но откуда-то налетевший сильный порыв ветра, остановил Лию, как будто преграждая ей путь. Взметнув в воздух сухую, мертвую листву, он с силой начал закручивать ее, образуя, своего рода, маленький вихрь. Вихрь этот буквально рос на глазах, ширился, словно вытесняемый чем-то невидимым, но объемным изнутри. Неожиданно в центре этого «кружащегося хаоса» показалась чья-то высокая тень. Шагнув вперед, тень сделала загадочный круговой жест рукой и листья замертво упали к ее ногам, давая возможность открыто рассмотреть, как будто явившуюся из самой преисподней, ожившую тьму. И тьма эта была уже не просто тенью, не призраком, а человеком (ну, или только напоминала образ человека), с руками и ногами, с головой. Правда все это: и руки и ноги, и даже лицо было сокрыто под непроглядной толщей черных одежд.
Спокойно, как будто даже не заметив Лии, «черный человек» подошел к поваленному неподалеку ссохшемуся дереву и аккуратно садясь на него, замер.
Цепенея от страха, Лия осторожно, чтобы ее не дай бог не заметили, начала пятиться к выходу, но приятный и очень уж знакомый мужской голос, ее остановил:
— Не торопись уходить. Постой. Нам нужно еще кое-что обсудить с тобой.
— Это вы мне? — дрожащим голосом спросила Лия.
— А разве здесь есть еще кто-то? Конечно, тебе. Или ты думаешь, что я способен разговаривать с самим собой?
— Нет-нет, что вы… не способны… — залепетала Лия. — Просто, понимаете, я подумала, что вы хотите побыть в одиночестве… я не хотела вам мешать…
— Прекрати, — оборвал ее человек. — Не нужно играть со мной. Я вижу тебя насквозь. Ты просто безумно боишься меня. Успокойся и подойди ко мне поближе. Иди-иди, не бойся, — заметив Лиину нерешительность позвал он, — я тебя не съем — я не питаюсь человеческой плотью. Садись, сюда — указал он на место рядом с собой. — Садись и не бойся, я не причиню тебе вреда… пока…
— Пока? — испугалась Лия.
— Пока мы будем разговаривать… Садись, — уже более настойчиво произнес «черный человек».
— Вы кто? — после недолгого молчания наконец осмелилась спросить Лия.
— А это имеет какое-то значение?
— Не знаю, для меня, наверно, имеет, а для вас…
— Мудро, — констатировал человек. — Интересно ты и во всем остальном так же мудра, Лия?
— А, откуда вы знаете, как меня зовут? — удивилась она.
— Прочитал в твоих глазах, — ухмыльнулся человек.
«Голос, — вдруг промелькнуло в голове у Лии. — Этот голос. Я уже его где-то слышала. Но где? И когда? И почему этот ужасный человек кажется мне таким знакомым? Откуда я могу его знать? Нет, — отогнала Лия от себя назойливые мысли, — это полный бред». — Так, что вы от меня хотите? — снова задала она вопрос.
— Я? — отозвался человек. — Я — ничего. А вот что тебе было нужно от меня?
— От вас? — удивилась Лия. — От вас мне ничего не нужно… Извините, но я даже не знаю, кто вы… Я впервые вас вижу…
— А зачем ты тогда пришла в Темный Лес?
— Ну… я… в общем-то искала выход…
— Из этого мира? — догадался человек.
— Ага.
— И что, лучшего места, как Темный Лес ты для поиска выбрать не могла?
— Ну, просто это было последнее мною не исследованное место, — начала оправдываться Лия, — и я решила, что возможно здесь и может находиться он… выход…
— Это тебе Старейшина подкинул такую идею?
— Нет, я сама додумалась.
— Сама бы ты до такого не додумалась, — возразил человек. — Сама ты намного умнее и мудрее. Входя сюда, ты уже знала, что нет здесь никакого выхода… Более того, ты знаешь, что выхода вообще не существует. Его нет и не может быть.
— Но как же?! — не поверила Лия. — А Старейшина…
— Старейшина, — прервал ее человек, — старый, выживший из ума, недоучка, который всеми силами пытается доказать, что он — великий волшебник!
— Это неправда!
— Это чистой воды правда, а иначе бы он не заставил тебя тратить свое драгоценное время на поиски какого-то там несуществующего выхода.
— Нет, я вам не верю! — вскакивая с бревна, зло прокричала Лия. — Старейшина не мог меня обмануть! Не мог сказать неправду!
— Сядь, — скомандовал ледяным голосом человек. — Старейшина и не обманывал тебя, он просто не знал, что делает это. Он, вообще, очень многого не знает, да и уже не узнает, старый дурак.
— Вы его не любите? — догадалась Лия.
— Люблю? Что это за слово вообще такое? Мерзкое человеческое слово…
— Значит, вы его ненавидите? — поправилась Лия.
— Ненависть для такой бездарности, как Наир — это слишком дорогое удовольствие. Нет, я не ненавижу его, я просто его презираю. Презираю, как и всех, кто принимает себя за тех, кем не является на самом деле. Я и тебя презираю, девочка…
— А меня за что? — удивилась Лия. — Вы меня даже не знаете?
— Вопрос в том, знаешь ли ты сама себя? И хватит об этом! — вдруг резко оборвал он. — Поговорим о другом. Значит, ты ищешь выход?
— Да.
— Ну, как я тебе уже сказал, ты его не найдешь — выхода из этого мира нет.
— Но как такое может быть?! — воскликнула Лия. — Ведь если есть вход, значит должен быть и выход!
— А кто тебе сказал, что вход есть?
— Никто. Я через него попала сюда. Я его сама видела.
— Правда? — ухмыльнулся человек. — И как он выглядел?
— Ну, — замялась Лия. — Ну…
— Ну, что?
— Господи! — вдруг осознала она. — Я действительно не видела никакого входа. Я просто… Я просто оказалась…
— Ну, дальше, дальше…
— Я просто оказалась по ту сторону… по другую сторону своего привычного мира… Но, как это возможно?! И как такое могло случиться?! Ведь сама я не могла этого сделать?!
— Конечно, не могла, — спокойно ответил человек. — Это сделал я.
— Вы? — просто онемела от удивления Лия. — Но зачем? Почему? Для чего? Как вы…
— Успокойся. Не нужно так нервничать. В конце концов, почему не ты? А зачем? Ну, просто, мне так захотелось. Знаешь, такой каприз. Увидел я тебя одинокую, растерянную и решил, а почему бы мне ни нарушить покой такого тихого мирка, как Мир Гномов? И почему бы в роли «нарушителя» этого покоя не выбрать тебя? Да, — довольно протянул он, — я даже не подозревал, что из-за тебя у этих коротышек будет столько неприятностей.
— Но как, как вы посмели?! — взвилась Лия. — Как вы посмели распоряжаться моей жизнью?! Я же свободный человек, я живой человек!
— Свободный, живой, — не обращая внимания на крики, с ледяным спокойствием отозвался человек. — Что ты знаешь о свободе и о жизни вообще? Да не была ты никогда ни свободной, ни даже живой. Ты и сама это прекрасно знаешь, просто боишься себе в этом признаться. Ты слишком слаба и никчемна для такого признания.
— Нет, и все же я вам не верю! — не успокаивалась Лия. — Выход все же должен быть, он должен быть! В конце концов, я сама слышала, что «выхода нет — пока…
— …выход есть, — продолжил человек. — Да, забавная загадка. А еще забавнее на нее разгадка.
— Какая?
— Выхода нет — пока выход есть — это почти что математическое уравнение, которое все сводит к нулю.
— К нулю?
— Конечно. Минус и плюс. Как -1 + 1, а в итоге 0.
— Не может быть, — испуганно прошептала Лия. — Значит, я обречена?
— Да, моя девочка, обречена.
— Кто же вы? — после недолгого молчания, снова спросила Лия. — Кто? Скажите мне?
— А ты отлично знаешь, кто я, только почему-то боишься использовать это знание.
— Нет, вы ошибаетесь, я действительно не знаю, кто вы. Мне только кажется, что я знаю вас, а на самом деле…
— Далеко-далеко… — подошел к Лие «черный человек» — …где-то за зелеными-зелеными холмами, там, где заснеженные верхушки черных, холодных гор теряются в пушистых облаках синего неба, а яркое, горячее солнце роняет золотые брызги на прогретую и плодородную землю, обласканную чистыми водами родников и лазурных озер, возвышается загадочный замок, замок, уносящийся длинными шпилями своими в пространную бесконечность.
Полуразвалившиеся широкие ступени его, хранящие отпечатки давно минувших дней — да что дней — целых тысячелетий, словно старые знакомые встречают того, о ком они уже успели забыть.
Осторожно, словно боясь нарушить это многовековое ожидание, забытый и неведомый, он бесшумно поднимается наверх, как раз туда, где, за затворенными наглухо дверями, скрывается великая тайна, тайна огненного колеса: колеса знаний, колеса времени, колеса веков. Где скрывается неразгаданная загадка прошлого, давно ушедшая история, история Великого Учителя и его Седьмого Ученика…
XXIII
— Отныне ты будешь учиться тому, что умею я сам, мой мальчик. Теперь, когда ты прежний умер, а новый воскрес, ты готов к тому, чтобы принять бессмертное учение Великого Груморга.
Отныне мы будет неразлучны с тобой, ибо я, твой спаситель, я тот, кто вдохнул в тебя жизнь, кто наделил тебя великой силой, кто связал свою судьбу с твоей судьбой. Ты будешь следовать по пути, который я для тебя выбрал, ибо отныне, это мое право — выбор. Ты будешь идти той дорогой, которую я тебе укажу. Ты будешь делать то, что буду я тебе приказывать. Ты будешь жить той судьбой, которую я тебе уготовил. И я буду всегда рядом. Я всегда буду рядом с тобой и ничто, слышишь, ничто не сможет нарушить эту нашу тесную связь, даже сама смерть, ибо смерть, это всего лишь переход, это начало новой жизни. Поэтому, помни, Томи, мой мальчик, ты никогда не сможешь избавиться от моей власти, до тех самых пор, пока я сам этого не захочу.
Огненное колесо — это отныне твой знак, твоя вера, твоя религия. И пока оно не совершит полный оборот, ты будешь связан с ним неразрывными цепями. Ты будешь находиться под его властью. И ты будешь ограничен им. Ты будешь ограничен в нем.
Огненное колесо — это путь твоего развития, это залог движения твоего. Каждый раз, когда ты будешь узнавать что-то новое, когда ты будешь делать очередной шаг к достижению высшего и лучшего, колесо это будет совершает оборот. Таких оборотов за всю твою жизнь он сделает ровно двенадцать: двенадцать долгих оборотов, двенадцать временных рубежей. И только тогда, когда последний оборот будет совершен, огонь колеса погаснет, давая тебе возможность вырваться из его замкнутости и обрести долгожданную свободу, свободу от всего, даже от меня. Помни это и никогда не останавливайся, ибо промедление равносильно смерти, промедление равносильно твоему полному уничтожению и порабощению. Если колесо не совершит двенадцать обязательных оборотов — ты погибнешь, ты будешь уничтожен, Томи, навсегда, на веки вечные, ибо огонь колеса этого поглотит тебя и сожжет пламенем нерастраченным своим…
XXIV
«Огненное колесо, — в забытьи, шептала Лия. — Огненное колесо… Пока оно не сделает полный оборот… полный оборот…»
Раскрыв глаза, Лия вскрикнула, потому что на нее безотрывно смотрел этот ужасный человек. Да, он смотрел… И хотя лицо его было скрыто, невидимо, а, все равно, Лия точно знала — нет, она чувствовала, как пристально всматривается этот жуткий человек в нее, как прожигает он насквозь ее своим невидимым взглядом.
Она слышала его спокойное, какое-то замогильное дыхание, и страх с еще большей силой разгорался внутри, в самой глубине и так уже, до смерти испуганной души. Страх этот, как будто душил, уничтожал, причинял невидимую, но такую ощутимую боль: боль, от которой хотелось скрыться, убежать… убежать, как можно скорее. И Лия, вскочив на ноги, сделала всего один рывок, но, не удержавшись на каких-то, вдруг ставших ватными, ногах, плюхнулась на мокрую, пахнущую гнилью, землю.
— Ты слишком пугливая, — произнес, подошедший к ней человек. — Мне кажется, что тебе стоит взять себя в руки, набраться мужества. В конце концов, тебя еще столько всего интересного ждет впереди…
И вдруг Лию осенило! Да нет же, она просто прозрела! Ну, конечно! Как же она сразу не догадалась, что «черный человек» есть, ни кто иной, как Груморг, злой волшебник Груморг!
— Злой волшебник, — словно прочитав ее мысли, с насмешкой произнес человек. — Интересно, как быстро все в этой жизни меняется… Когда-то я был просто волшебником, затем великим магом, потом… потом уже не имеет значения, кем я был, а вот теперь, я вновь опустился до волшебника, да еще и злого… Интересно, — задумчиво повторил он, — очень интересно.
— Уму непостижимо! — все никак не могла прийти в себя Лия. — Неужели я и вправду могу видеть… Да что видеть! Я могу разговаривать с тем, кого видела только во снах…
— Это были не сны, а видения, — поправил ее Груморг. — Это большая разница…
— И все равно, мне не верится…
— Типично человеческое качество: видеть, понимать, что видишь и все равно сомневаться… Да, — протянул он, — люди есть люди — ничего не попишешь.
— Значит, вот почему вы так неуважительно отзываетесь о Старейшине и о гномах? — словно и не слушая Груморга, говорила Лия. — Вы ведь всегда их недолюбливали.
— Снова я слышу это слово, — недовольно произнес Груморг. — Это мерзкое, человеческое слово…
— Это ведь все от того, что вы потеряли своего лучшего ученика, своего самого родного и близкого вам Великого Зоонга, правильно?
— Да нет, не только из-за этого. Хотя, — задумался Груморг, — теперь я презираю этих мерзких коротышек и за это. Знаешь, — как-то доверительно произнес он, — презираю я тех, кто берет на себя слишком много, а унести не может. А ведь для меня гномы как были тупоумными землеройками, так и остались. Они, правда, решили, что могут владеть великими знаниями высшей магии, но, увы — это оказалось им не по силам. Как бы они не возвеличивали себя, как бы не пытались доказать всем, что они чего-то стоят, а все равно, им уготована жизнь обыкновенных гномов — не людей, ну, а тем более, не волшебников. Все на что способны эти малорослые землекопы, так это услышать голос старых, вечно жалующихся на свою невыносимо трудную жизнь, замшелых деревьев, в дуплах которых эти воскресные пьяницы обычно отсыпаются с тяжелого похмелья. Но, кстати, я должен поблагодарить тебя…
— Меня, за что? — удивилась Лия.
— Знаешь, после встречи с тобой я принял, наконец, окончательное решение — гномы должны исчезнуть раз и навсегда. Хватит уже им засорять земное пространство! К тому же, я уже достаточно долго ждал, я и так позволил им жить на много сотен лет дольше, нежели они заслуживали…
— Но, почему?! — испугалась Лия. — Зачем?! Они ведь не заслужили этого! Они хорошие, поверьте мне, они очень хорошие!
— Ха-ха-ха! — громко расхохотался Груморг. — А ты очень забавная девчушка. Ты мне даже немножко нравишься. Такая детская непосредственность и ужасная глупость слиты в тебе. Интересно, ты действительно веришь в то, что можешь своей наивностью и безграничной добротой каким-то образом повлиять на мое решение? Не забывай, я же все-таки злой волшебник.
— Но добро всегда побеждает зло, — уверенно ответила Лия.
— Ха-ха-ха! — снова засмеялся Груморг. — Да ты действительно типичный представитель своей расы. Удивительно, как вы еще живы с такой философией. Добро… — задумался он. — Какое глупое слово. Если бы хоть кто-то понимал, что такое добро, а что такое зло, возможно, все в этой жизни было бы по-другому.
— Я знаю, что такое зло, — возразила Лия, — это уничтожение ни в чем неповинных…
— Только не говори людей, — остановил ее Груморг. — Знаешь, — тяжело вздохнул он, — мне так быстро надоедают вот эти бестолковые разговоры о добре и зле… Но, видимо, долгое одиночество и нехватка общения сделали свое дело… А потому, ладно, так и быть, давай немного пофилософствуем, хотя ты учти, тебе крупно повезло, Лия, что я давно уже ни с кем не общался, а то бы не размышлять тебе здесь о таких сложных вещах…
— Да, — пробормотала Лия, — мне в последнее время вообще стало жутко везти.
— Правда? — усмехнулся Груморг. — Наверно это из-за перемены места жительства. Ну, да ладно, шутки в сторону. Давай поговорим серьезно.
Как ты уже знаешь, — начал он, — мой ученик сделал величайшую глупость — он подарил свою ценнейшую жизнь кучке безмозглых коротышек. Подарил просто так, безвозмездно, поставив тем самым под удар свое дальнейшее обучение. Зоонг поверил в то, что он способен любить и быть любимым, даже в то, что он может быть хорошим отцом и при всем при этом оставаться великим волшебником. Но он ошибся. С каждым днем, наслаждаясь величием им же созданных бескрайних лесов и, покрытых сочной травой, лугов, он все глубже и глубже погружался в страшную темному: темноту забвения и невежества. Сам того не осознавая, он с каждой секундой терял свои когда-то великие силы и бесценные знания. Он все больше начинал походить на простого обывателя, обыкновенного человека. Все умирало в нем, гасло, терялось в этой однообразной, бестолковой жизни… и даже не жизни, а медленной смерти.
Я несколько раз звал его за собой. Я обещал, что не трону этот гномий мир. Я вообще собирался забыть о нем раз и навсегда! И за это «беспамятство» я просил только одного — возвращения. Но Зоонг отказался. А я не принял его отказ… Не захотел принимать. Но я не человек, я не пришел в ярость, не стал на путь бестолковой мести… Нет. Я просто решил действовать. Я нашел другой выход. Я стал мешать. Да, не удивляйся: мешать своему ученику спокойно наслаждаться семейной жизнью и безграничной властью над целым миром. Я делал все, для того чтобы омрачить его существование, заставить его мучаться, страдать, бояться, оплакивать потери — да многое я заставлял его переживать. Согласен, чем-то это напоминало месть, но, на самом деле, это не так. То, что я делал, было вынужденной мерой. Зоонг просто не оставил мне выбора.
Своими ужасными поступками я заставлял Зоонга волей-неволей учиться дальше. Конечно, это были лишь жалкие потуги, но они были. И он, сам того не осознавая, учился, развивался, шел дальше в своих навыках, умениях, в своем развитии. Каждый раз, сталкиваясь с проявлением моего, так называемого "зла", он вынужден был оттачивать свое мастерство до такой степени, чтобы противостоять мне.
Ни смотря ни на что, я продолжал его обучение. И Зоонг понял это, но было уже слишком поздно. Последний раз, вдыхая горячий, напоенный жизнью, родной воздух своего мира, он с горечью вынужден был признать: он как был учеником своего ненавистного учителя, так им и оставался до самого конца, до самого последнего мгновения.
По сути, — после недолгого молчания продолжил Груморг, — это только благодаря моим стараниям этот мерзкий мирок до сих пор жив. И это только благодаря мне гномы все еще существуют. Старейшина, как бы он ни старался доказать обратное, всего-навсего примитивный гном — человеческого в нем слишком мало. Никогда и ни при каких условиях он не сможет овладеть теми знаниями, какими владел его отец — у него для этого нет ни должных способностей, ни нужных сил. Все, что он делает, лично у меня, вызывает смех и презрение. Ни ему, ни его двум сыновьям не дано быть волшебниками. И если до сих пор Старейшина слепо верил в то, что он способен противостоять мне, мне — Великому Груморгу, то это только лишний раз доказывает, как же глуп этот полукровный старикашка.
Просто до сего момента, я не ставил перед собой задачи уничтожить этот проклятый Мир Гномов. Мне это было не нужно… Нет, мне это было неинтересно. Да и какой интерес уничтожать то, что и так уже постепенно, час за часом, разваливается на глазах. И, наверно, я мог бы совсем забыть об этих никчемных землекопах, но потом я подумал: а разве это правильно — позволять этим мерзким коротышкам существовать в мире и гармонии? Какой в этом смысл? Да и, к тому же, почему я должен забыть о нанесенной мне обиде? Нет, не выйдет. С гномами должно быть покончено — раз и навсегда!
— И, что, вы действительно сможете уничтожить целый мир? — все еще не верила Лия.
— А что мне должно помешать сделать это? Я лично не вижу ни одной причины, по которой должен оставить это загнивающее болото в целости и сохранности.
— Но, все-таки этот мир был создан вашим учеником, какая никакая, а это память о нем… И там его сыновья, его продолжатели…
— Боже мой, какая сентиментальность! — засмеялся Груморг. — Я сейчас расплачусь, хотя и не умею этого делать. Память — какое громкое, пафосное слово. Да наплевать мне на эту память! — неожиданно воскликнул он. — Так же как наплевать на этот бездарный мирок! Гномы свое отжили, их время закончилось! Можно сказать, им вообще крупно повезло, что они наткнулись на такого же, как и ты сентиментального глупца!
— А если Старейшина окажется сильнее вас?
— Ха-ха-ха! Нет, ну ты действительно забавная девчушка. Наир, глупый землекоп, может противостоять Великому Груморгу! Смешно. И все же, — задумчиво произнес он, — как хорошо, что я выбрал именно тебя, Лия, для своей, скажем так, акции. Что ни говори, а с тобой весело…
— Весело, — вздохнула Лия. — Наверно, на вашем месте и мне хотелось бы прыгать от счастья…
— Ну, на твоем месте все тоже не так уж плохо… Не идеально, конечно, но ничего… Вполне приемлемо… Кто знает, может быть однажды ты будешь вспоминать все здесь с тобой произошедшее с неописуемой теплотой и нежностью, и даже, может быть, скажешь мне за это спасибо…
— Скажите, а все же, почему вы выбрали именно меня? — не обращая внимания на слова Груморга, спросила Лия. — Почему я? Чем я лучше других?
— А ты здесь совсем ни при чем, — спокойно ответил Груморг, — ты просто жертва обстоятельств. Если хочешь, ты моя жертва. Просто, моя девочка, ты оказалась в нужном месте в нужное время, и все произошло само собой. Хотя, знаешь, я не склонен верить в случайности. Вероятно, что-то привело тебя на эту загадочную поляну: может быть, ты больше всего подходила на роль разрушителя гармонии, а может, ты даже об этом мечтала… Кто знает? Во всяком случае, в моей задумке приняла участие именно ты, Лия. Гордись этим, ведь тебе посчастливилось видеть то, чего никто и никогда уже больше не увидит.
— Нет, ну это немыслимо! — подскочила Лия. — Как вы смеете распоряжаться чужими судьбами?!
— Ну, раз у меня это получается, значит смею, — невозмутимо отозвался Груморг. — К тому же, ты сама сказала, что я злой волшебник, а такие вещи вполне в духе злых волшебников, не так ли?
— Послушайте, — взорвалась Лия, — мне наплевать на вашу жестокость и бездушность! Мне вообще на все наплевать, кроме одного — я хочу вернуться домой! Слышите?! Во что бы то ни стало, я хочу вернуться домой! И я вернусь! Вернусь, потому что не верю ни единому вашему слову, а в частности, тому, что выхода не существует! Не верю и все! Не мог Зоонг солгать своему собственному сыну! Не мог он обмануть всех гномов! Он же — Великий Зоонг!
— Вот именно — великий, — хмыкнул Груморг, — а величина, знаешь ли, обязывает. Не забывай, Лия, Зоонг — мой ученик. Более того, он сын мой. И все, чем он был наделен: чувствами, мыслями, желаниями и даже тщеславием — все это дал ему я, все это мое и во всем этом я.
— Неразрывная связь, — догадалась Лия.
— Вот именно.
— И все равно, я не понимаю, зачем Зоонгу понадобилось обманывать гномов? Зачем нужно было создавать этот дурацкий миф о входе и выходе? Какой в этом смысл?
— Да что же тут непонятного? — удивился Груморг. — Зоонг, как и все тщеславные люди хотел поднять свой авторитет среди гномов еще на больший уровень. Ему хотелось казаться еще могущественнее, еще сильнее. В конце концов, он жаждал власти. Неоспоримой, великой власти. Это Зоонг мог безмозглых коротышек убеждать в том, что он такой добрый, светлый и бескорыстный. Но меня-то не проведешь. Не был, не мог быть Зоонг тем светлым образом, в который так беззаветно верят гномы. Он был тем, кем являлся на самом деле: он был моим учеником, моим лучшим учеником.
— Господи, — бессильно схватилась Лия за голову, — как же я устала от всего этого. И как же я ненавижу вас и Зоонга… Всех ненавижу. Даже этот проклятый мир!
— Ну что ты, — наигранно успокаивал ее Груморг. — не нужно так убиваться, все ведь не так плохо, как может показаться на первый взгляд…
— И вас я тоже ненавижу! — вопила Лия. — Будьте же вы прокляты! Прокляты раз и навсегда!
— Ох, какая злоба, какие слова, девочка, — довольно ухмыльнулся Груморг. — И после всего этого будут говорить, что это я — злой волшебник. Не надо, Лия, не кипятись. Зачем попусту растрачивать свои силы, в конце концов, они вскоре могут тебе пригодиться. Хотя, знаешь, насылать проклятия — это у тебя здорово получается. Даже я почувствовал какой-то холод внутри. Ух! — радостно воскликнул он. — Как же я люблю этот холод! Да, давненько я ничего подобного не испытывал. Знаешь, из тебя бы получился хороший ученик…
— Ни за что!
— Что значит, ни за что? Разве я тебе что-нибудь предлагал? Ах, моя веселая девочка, если бы я захотел сделать из тебя свою ученицу, поверь мне, я бы не спрашивал у тебя на это разрешения, я бы просто поступил так, как считал нужным. Хотя, — задумался он, — сделай я тебе такое предложение — ты бы вряд ли от него отказалась.
— Неправда, я бы смогла.
— Не смогла. Я слишком хорошо знаю тех, с кем мне приходится работать.
— Работать? — возмутилась Лия. — Я никогда на вас не работала!
— Ох, — спокойно отозвался Груморг. — Не будь так уверена в том, чего не знаешь. Как видишь, чтобы «внедрить» тебя в параллельный мир, мне даже не пришлось спрашивать твоего разрешения…
— Перестаньте! — не выдержала Лия. — Хватит! Я устала! Устала от всего! Я больше не хочу ничего слышать! Уходите! Оставьте меня в покое!
— Да, действительно хватит, — согласился Груморг. — Заговорились мы с тобой что-то. Ну, мне действительно пора. Огромное спасибо тебе за беседу, Лия. Честно говоря, мне было приятно с тобой пообщаться. Веселая ты девушка! Но годы берут свое (я ведь уже не мальчик), и мне пора бы немного отдохнуть… Но зато впереди… — напевно протянул он. — Ах, впереди, меня ждет такое увлекательное действо! Лия-Лия, если бы ты только знала, как мне сейчас хорошо… Но, ладно… Не буду травить тебе душу. Пойду. Кстати, — уже отойдя на приличное расстояние, добавил он, — если тебе не трудно, поработай, пожалуйста, еще раз на меня… последний раз. Будь любезна, передай этому старому недоучке Наиру о предстоящем нападении — пусть подготовиться хорошенько. Хотя не думаю, что это что-то изменит… Но все равно, пусть хоть потешит себя глупыми надеждами… напоследок… к концу жизни… Правда, все это я говорю на тот случай, если тебе, Лия, каким-то просто чудеснейшим образом удастся выпутаться из всего того, что с тобой произойдет после моего ухода. А теперь прощай, может быть, навсегда…
— А что должно произойти? — испугалась Лия.
Но Груморг исчез, растворился, растаял, оставив после себя лишь безмолвную, давящую пустоту и какое-то ощущение смерти…
«И о чем говорил Груморг, — со страхом озираясь по сторонам, гадала Лия. — Может, это он просто хотел меня лишний раз напугать? Что ж, Великий Волшебник, радуйтесь, потому что мне действительно ужасно страшно…»
Сильное бульканье заставило Лию обернуться и посмотреть на Черное Озеро, воды которого вдруг как-то странно вздулись и покрылись, внезапно выросшими до каких-то просто гигантских размеров, черными, зеркальными пузырями. Странно покачиваясь, из стороны в сторону, пузыри угрожающе шипели и ширились, раздуваясь прямо на глазах. Казалось, еще немного, еще чуть-чуть и они не выдержат, лопнут от этой невыносимой внутренней натуги. И вот, неожиданный хлопок, и миллионы холодных брызг за доли секунд с бешеной скоростью разлетелись на сотни метров, обдавая все вокруг.
С отвращением, проведя рукой по щеке, Лия вдруг почувствовала, как палец ее коснулся чего-то не мокрого и жидкого, как она ожидала, а чего-то твердого и гладкого, причем это что-то как-то странно шевелилось. Еще ничего не понимая, Лия внимательно посмотрела на то, что она только что сняла с себя и вдруг — вскрикнула! — по ее ладони медленно ползла черная, маленькая капелька. С ужасом, отбрасывая эту мерзость на землю, она вновь почувствовала, как по лицу, по рукам, по волосам ее что-то ползет, отвратительно чмякая. Капли! Ожившие капли! Они были везде! Они облепили все тело Лии! Страшно крича, она судорожно начала сбрасывать их с себя, и они с тупым звуком, в бессчетном количестве, словно градины, падали на землю, а затем быстро уползали к образовавшимся неподалеку двум маленьким лужам. Стекаясь со всех сторон, капли эти медленно вливались в лужи, отчего последние становились все больше и больше, они росли, тянулись куда-то ввысь, с каждой секундой обретая причудливые формы. Вот появились ноги, затем очертились руки, а затем две огромных головы на длинной и очень тонкой шее. И перед Лией уже не просто грязная жижа, а два огромных, отвратительных монстра. Мерзко шипя, и попеременно икая, два отвратный жидких чудовища, направились к начисто онемевшей и парализованной от жуткого страха, Лии. Схватив ее за руки, они бесцеремонно поволокли ее к проклятому Черному Озеру.
— Отпустите меня! — закричала Лия, наконец выходя из оцепенения. — Отпустите! Куда вы меня тащите?!
Но чудища, не обращая никакого внимания на эти крики, продолжали волочь ее, беспомощную, к страшно булькающей черной воде. В каком-то беспамятстве, в отчаянии, Лия вдруг прокричала:
— Всего лишь грязная лужа воды, откуда пришла — туда и уйди!
Остановившись, чудовища переглянулись и, громко расхохотавшись, снова потащили Лию. Подтянув ее прямо к берегу, они с силой толкнули ее в холодные черные воды и, вновь расхохотавшись, прыгнули следом за ней.
Лия почувствовала, как все ее тело вдруг как-то сразу отяжелело, стало неподъемным, как будто даже не своим. Ледяные воды почти мгновенно сковали ее и потащили куда-то вглубь, на самое черное дно, в самые глубины черной смерти.
«Вот и все. Наконец-то все закончилось… — пронеслась в голове последняя мысль и Лия, закрыв глаза, растворилась».
XXV
— Эй, очнись! Пора просыпаться, белоснежка! — кто-то с силой тормошил Лию.
С трудом приоткрыв глаза, она увидела стоящее перед собой мерзкое зеленое существо. Оно смотрело на нее своими круглыми, болотного цвета, мутными глазами, а из его огромного, какого-то рыбьего рта, несло ужасной гнилью и затхлостью. От этой ужасной вони Лию замутило. Она попыталась пошевелиться, но руки и ноги ее были крепко-накрепко привязаны к огромной коряге, торчащей из илистой, покрытой крупными, серыми камнями, почвы. Вокруг было ужасно темно и только, возвышающиеся по бокам, какие-то прожекторы, излучающие серый, мутный свет, давали возможность хоть как-то рассмотреть это странное место, больше походившее на морское дно. Подняв голову, Лия с удивлением заметила, что над ней, медленно перетекая, находилась непроглядная толща воды.
— Эй! — прикасаясь мокрой, слизкой, вонючей ладонью, которая больше была похожа на щупальца осьминога, окликнул ее уродец. — Что ты там пытаешься рассмотреть? Там кроме воды ничего нет.
— Где я? — наконец через силу выдавила Лия. — И что вам от меня нужно? Кто вы вообще такие?
— Мы хрептуги, жители Озера ;го, — гордо ответил уродец, — а ты наша добыча.
— Что, значит, я ваша добыча? Вы что — людоеды?! — испугалась Лия.
— Не понял, — удивился уродец. — Я не знаю, кто такие людоеды.
— Те, кто едят людей.
— А ты разве человек?
— А ты разве этого не понял, дурак! — выкрикнула Лия.
— Эй! — ударив ее сильно в грудь, так что Лия закашлялась, возмутился уродец. — Не оскорбляй меня, наземная тварь! Я заслуженный хрептуг!
— Так чего ты от меня хочешь, заслуженный хрептуг? — откашлявшись, поинтересовалась Лия.
— О! — радостно воскликнул уродец. — Ты будешь нам великой подмогой! Ты будешь поддерживать в наших детях силу, которой им так не хватает.
— Дети? Какие дети?
— Наши дети. Маленькие хрептугики. Их у нас много. И все они хотят кушать. А ты будешь их едой.
— Я — едой! — воскликнула Лия. — Да с какой стати, я, человек, буду кормить ваших мелких слизняков! А ну, быстро, мерзкая тварь, отпусти меня!
— Эй! — снова сильно ударив ее, на этот раз в живот, разозлился уродец. — Я же сказал тебе не обзывать меня! Мне это не нравится! Ух, была бы моя воля, — приближаясь прямо вплотную к Лии, зло прошипел он, — я бы загрыз тебя своими острыми зубами, но ты нам нужна… Но, как только твои силы будут исчерпаны, человеческая тварь, тебя ждет адская, мучительная смерть! Эй, Буу! — позвал он стоявшего неподалеку такого же слизкого, но на несколько голов выше, мерзкого уродца. — Иди сюда скорее! Отведи добычу в логово! Надеюсь, наши детки будут довольны ею, — сказал хрептуг и мерзко засмеялся.
— Конечно, мой покровитель, сейчас все сделаю. Эй! Шевелись! — высвобождая руки Лии из оков и подталкивая ее в спину, скомандовал Буу. — У меня и так полно забот, так что перебирай ногами!
Но то ли от страха, которой пришлось пережить Лии, то ли оттого, что она долго провисела на коряге, однако ноги ее не слушались, а все тело болело так, будто накануне его сильно избили палками. Да еще это высокорослый уродец, бесконечно подталкивающий ее в спину. Сделав несколько шагов, Лия не выдержала и упала. Грязно выругавшись, Буу с силой схватил Лию за плечо, и насильно поставив на ноги, впихнул ее в темную узкую пещеру, доверху заваленную какими-то странной формы выпуклыми кристаллами, изнутри светящимися тусклым зеленым светом. Упав на них, Лия вдруг почувствовала, как кристаллы эти медленно вздуваются. «Они дышат! — догадалась она. — Они живые!» В страхе отскакивая от них, Лия уткнулась во все еще стоящего в проходе и мерзко улыбающегося, Буу. Он безмолвно, втолкнул Лию обратно в пещеру и, гадко засмеявшись, исчез.
Не долго думая, Лия снова рванула к выходу, как вдруг услышала чей-то ели различимый, доносящийся откуда-то снизу пещеры, тяжелый стон. Подойдя поближе, она рассмотрела под наваленными друг на друга кристаллами чью-то высохшую руку. Неожиданно рука зашевелилась, пальцы сжались и потянулись к Лие, пытаясь ухватить ее за рукав. Не помня себя от ужаса, Лия закричала, но, спохватившись, зажала сама себе рот. Немного выждав и кое-как успокоившись, она, наконец, с опаской подползла поближе и ахнула: под кристаллами, в каком-то маленьком углублении, словно в могиле, лежало высохшее, уже почти безжизненное тело, больше напоминающее мумию. Оно с трудом шевелило губами и беспомощно смотрело на Лию своим одним, выцветшим глазом. Неожиданно это что-то схватило Лию за руку, отчего она снова со страшным криком отскочила назад.
— Не бойся меня… — простонала мумия. — Я тебя не обижу… Подойди ко мне, пожалуйста… мне трудно говорить громко.
— Вы кто? — все еще не решаясь пошевелиться, дрожащим голосом спросила Лия.
— Мигнус… Я — гном… Мигнус… Подойди поближе, девочка, я тебя не обижу. Да, — протянул он, когда Лия, наконец, подошла поближе. — Не ожидал я увидеть в конце своей жизни человека… Ты ведь человек, я прав?
— Да, я человек…
— Удивительно… Не ожидал… Значит мои мучения стоили того… Хотя бы в конце своей жизни я увидел что-то, о чем прежде я мог только слышать… Что? — спросил он, заметив с каким ужасом смотрит на него Лия. — Я страшный? Ничего… Ты тоже скоро будешь такой… Как же ты сюда попала, девочка, как оказалась ты в этом жутком месте?
— Честно говоря, не знаю, — растерянно отозвалась Лия. — Я ничего не помню. Только, пожалуй, то, что я тонула, а больше ничего…
— А, ну тогда понятно, — грустно произнес Мигнус. — Значит тебя, так же как и меня когда-то, несколько сотен лет назад, поглотила эта черная дрянь.
— Несколько сотен лет назад?! — воскликнула Лия.
— Тише, — испугался человек. — Не кричи, а то Буу прибежит и нам с тобой не поздоровиться.
— Несколько сотен лет назад? — уже шепотом переспросила Лия. — Вы, наверно, шутите?
— Ах, девочка, разве в моем положении шутят?
— Но, как же вы смогли здесь столько лет продержаться?!
— Это не моя заслуга, — вздохнул Мигнус.
— А чья же?
— Вот этих тварей, — указал он на наваленные на него светящиеся кристаллы.
— А что это?
— Это яйца. Из них вскоре вылупиться очередная порция этих слизняков. А я, можно сказать, их корм… Их многоразовое питание.
— Что?! — ужаснулась Лия. — Они вас едят?!
— Нет, все намного хуже. Им нужно мое тепло, моя сила, мое биение сердца, моя горячая кровь. Правда, теперь во мне уже ничего не осталось… Знаешь, — тяжело вздохнул гном, — я уж было понадеялся, что эти уродцы обречены на вымирание, ведь я был единственным, кто спасал от голода их выводок… Но теперь, когда они схватили тебя, все, увы, останется по-прежнему…
— Послушайте, — не дала договорить ему Лия, — вы же здесь уже давно, может быть вы знаете, как можно выбраться из этого адского места?
— Выбраться… — задумчиво проговорил Мигнус. — А какой в этом смысл?
— Как, какой?! — встрепенулась Лия. — Вы что с ума сошли?! Вы что же думаете, что я стану кормом для этих слизких тварей?! Никогда! Лучше я погибну, пытаясь выбраться отсюда, нежели разрешу несколько сот лет в подряд пожирать меня!
— Погибнуть, — ухмыльнулся Мигнус. — Как же может погибнуть тот, кто уже мертв?
— Что?! Что вы сказали?! — не поверила своим ушам Лия. — Что значит, мертв?! Кто здесь мертв?!
— Ты… и я тоже.
— Нет! Вы… вы! — завопила она. — Вы все лжете! Я не мертва! Я живая! Я теплая! Черт возьми, да я же точно знаю, что я жива! Я чувствую боль и… и я дышу! Слышите, я дышу! Значит, я жива!
— Ты не можешь дышать под водой — ты не рыба, — возразил гном.
— Но я дышу! — с жадностью втягивая ноздрями воздух, воскликнула Лия. — Видите, дышу!
— Тебе только кажется, что ты дышишь и что чувствуешь боль, тебе тоже кажется, да и все остальное — это всего лишь иллюзия. Они хорошо работают, — тяжело вздохнул Мигнус. — Слишком хорошо… Умеют, твари, сохранять в телах своих мертвых жертв тепло и жизнь.
— Нет! Это какой-то бред! — не сдавалась Лия. — Просто бред! Вы сами не понимаете, что говорите. Как можно сохранить жизнь в мертвом теле? Нет, никто не способен на такие фокусы, а уж эти безмозглые слизняки и подавно!
— Ах, девочка-девочка, — пролепетал Мигнус, — я ведь тоже так когда-то думал, а потом…
— А что потом?
— А потом меня привели сюда и эти мерзкие твари начали медленно, год за годом, выкачивать из меня мою силу. Но ты не бойся, девочка, — успокоил ее гном, — это не больно. Это больше похоже на долгий-долгий сон, который никак не может закончиться. Надеюсь, — вздохнул он, — что теперь, когда у них появился новый источник питания, они, наконец, отпустят меня, и я смогу обрести покой.
— Да уж нет! — вскакивая, прокричала Лия. — Я им просто так не дамся! Я выберусь отсюда, во что бы то ни стало!
— Подожди! — закричал Мигнус вслед убегающей Лие. — Куда ты побежала?! Дурочка! Ты же уже умерла! Тебе некуда возвращаться! Подожди!
Но Лия уже ничего не слышала. Она бежала, бежала, не оглядываясь, прочь от этой жуткой пещеры. А вокруг было так темно и ужасно тихо.
Пробираясь на ощупь, в кромешной тьме, Лия то и дело натыкалась на покрытые какой-то вонючей слизью, скользкие, илистые стены. Она падала, по пояс увязая в мерзко бултыхающейся отвратной жиже, каждый раз готовая не подняться.
Но надежда, наивное желание выбраться, спастись, заставляли Лию совершать все новые и новые рывки. С трудом поднимаясь, она вновь и вновь делала отчаянные попытки пробежать, пройти, в конце концов, проползти, этот страшный участок, этот замкнутый, темный коридор.
Но ее силы были на исходе. В очередной раз упав на колени, и, нечаянно заглотнув кислой жижы, Лия сдалась. Бессильно закрыв лицо руками, она заплакала. Но слез уже не было. Была лишь нестерпимая жуткая обида на себя, на жизнь, на это дьявольское место, на Бога… Но Лия уже не думала об этом, она слишком устала чтобы думать. Она просто стояла на коленях и тихо, бесслезно плакала.
Но какое-то легкое, едва уловимое прикосновение, оживило ее. Вскрикнув от неожиданности, Лия в ужасе шарахнулась в сторону, с силой прижимаясь к слизкой стенке. Судорожно вглядываясь в непроглядную темень, она увидела стоящего перед собой мерзкого уродца — хрептуга.
И тут, не долго думая, Лия сама, не ожидая от себя такой прыти, с откуда-то взявшимися новыми силами, бросилась на уродца, впиваясь ногтями прямо в его мокрую, слизкую, покрытую какими-то плотными, шершавыми наростами, шею. Страшно сипя, уродец попытался оттолкнуть от себя разъяренную девушку, но это было не так-то просто сделать. Лия, словно коршун, вцепилась в хрептуга, как в свою добычу, и ничто не могло помешать ей прикончить его, уничтожить, разорвать на части, на мелкие кусочки. Наконец, беспомощно болтая в воздухе своими руками-щупальцами, уродец повалился на мокрый, слизкий песок и ели слышно, через силу, неразборчиво прохрипел:
— Отпусти меня… Я пришел, чтобы помочь тебе…
Но Лия даже не слушала, что там шепчет эта мерзкая тварь. Она, словно обезумевшая, все глубже и глубже впивалась ногтями в эту толстую шею. Она чувствовала, как что-то холодное, густое, похожее на кровь, течет у нее по рукам и это ей, почему-то доставляло огромное удовольствие.
— Да отпусти же, наконец… — уже почти задыхаясь, взмолился уродец… Я не сделаю тебе ничего плохого… Сумасшедшая… Если ты сейчас меня убьешь… Ты никогда не выберешься отсюда…
Удивленно взглянув в мутные, несчастные глаза уродца, Лия отступилась. С силой отталкивая хрептуга от себя, она устало плюхнулась на слизкий песок.
— Сумасшедшая… — страшно кашляя, выдавил уродец. — Я же не сделал тебе ничего плохого…
— Так чем ты, тварь, — не слушая его, зло прошипела Лия, — можешь быть мне полезен?!
— Я могу тебе помочь выбраться из этого озера, — простонал он.
— Интересно, зачем тебе это делать, мерзкий слизняк?!
— Я дал обещание.
— Обещание? — удивилась Лия. — Кому?! И какое обещание?!
— Не важно, — отрезал уродец. — Тебя это не касается.
— А что меня касается?!
— Только то, что я должен тебе помочь. Слушай, — с опаской подполз он к Лие, — я сейчас все объясню… только, пожалуйста, не делай мне больно, хорошо?
— Будет зависеть от того, что ты скажешь, слизняк! — отрезала Лия.
— Хорошо-хорошо… — испуганно покосился уродец на девушку, — не беспокойся… у меня для тебя хорошие новости…
— Ну, тогда, давай, быстрее говори их, пока я тебя не разодрала как лягушку на части! — взбесилась Лия.
— Так вот, — холодея от ужаса, прошептал уродец, — отсюда есть один-единственный выход… выход на поверхность… Но, понимаешь, он не совсем обычный…
— Что значит, не совсем обычный?
— Ну, как тебе сказать…Он волшебный… Ну, ненастоящий… Короче, такие как я через него попасть на поверхность не могут… Только такие, как ты…
— Как я?
— Ну, да — люди… Ну, конечно, не простые люди, а необыкновенные…
— Необыкновенные?
— Ну, владеющие волшебством…
— С каждым разом все интереснее…
— Так вот, именно через этот выход или проход, даже не знаю, как его и назвать, ты сможешь всплыть и тем самым спастись от страшной участи… Только есть одно «но»… — неожиданно замолчал уродец.
— Ну, говори, тварь, в чем дело, не замолкай! — раздраженно воскликнула Лия.
— Понимаешь, это будет очень больно…
— Что больно? О чем ты говоришь?
— Ну, потом… после всплытия… когда ты окажешься на суше и вдохнешь воздух, тебе будет больно… ведь ты… ведь ты…
— Что я?!
— Ведь ты умерла…
— Что за бред ты несешь, мерзкое создание! — громыхнула Лия. — Что значит, умерла?! По-твоему я сама не понимаю, жива я или не жива!
— Подожди-подожди, — наскоро отползая от нее, испуганно пролепетал уродец, — не сердись… Я ведь ни в коем случае не хотел тебя обидеть… Конечно, ты почти жива… Но, только, может быть, самую малость… Совсем чуть-чуть… Но зато, — оживился он, — ты пробыла здесь, под водой, всего несколько часов, а это значит, что у тебя еще есть шанс на спасение! Если, конечно, ты поторопишься…
— Потороплюсь? — все еще недоверчиво переспросила Лия.
— Ну, да… Понимаешь, — с опаской промычал уродец, — если ты пробудешь здесь еще дольше, ты уже не сможешь спастись, твое тело окончательно умрет.
— Ну, слизкий гаденыш, — оскалившись, прохрипела Лия, — ты мне надоел со своими дурацкими предупреждениями! Сейчас я тебя разорву на мелкие кусочки, тварь, и тогда ты поймешь, кто из нас будет больше мертвый, ты или я!
— Подожди! Постой! — беспомощно завопил хрептуг, пятясь назад. — Не надо мне делать больно… Я совсем не хотел тебя обидеть… Я пришел, чтобы тебе помочь… Пожалуйста, успокойся… Ведь я твоя последняя надежда…
«Последняя надежда, — мелькнуло в голове у Лии. — Последняя надежда… А может действительно этот слизняк может как-то помочь мне выбраться из этого проклятого места. Во всяком случае, — размышляла она, — убить его я всегда успею, а пока нужно посмотреть на что способна эта подводная тварь…»
— Ну, ладно, — уже спокойнее проговорила Лия. — Я согласна. Давай, веди меня к своему выходу! Но помни, — становясь вплотную с уродцем, прошипела она, — если ты, не дай бог, меня обманешь, я оставлю от тебя рожки да ножки. Ты меня понял?!
— Да-да, конечно… — съежившись под напором Лии, испуганно пролепетал хрептуг. — Нам туда, — указал он куда-то в непроглядную темноту. — Только вот, — остановил уродец Лию, — обмажься этой грязью, — указал он на стекающую со стен мерзкую жижу, — это поможет нам пройти незамеченными через Хранителей озера.
— Хранителей? — удивилась Лия. — Это что еще за твари такие, твои братья?
— О, нет-нет, хуже… они хуже хрептугов…
— Господи, что может быть хуже, — поморщилась Лия. — О, нет, — закрывая нос рукой, простонала она, прикасаясь к слизкой жиже. — Какая гадость. И этим ты мне предлагаешь намазать мое человеческое тело? Да ты с ума сошел, мерзкий уродец!
— Но другого выхода у нас нет, — взмолился хрептуг. — Это единственный способ пройти незамеченными через Хранителей. Они ведь слепые, эти твари, зато нюх у них что надо. Они тот час учуют твой человеческий запах…
— Ну, ладно-ладно, — проворчала Лия. — Не стони. Сейчас. Боже, — стиснула она зубы, — как будто в навозной куче вывалялась.
— Ну, ты готова? — нетерпеливо, переминаясь с ноги на ногу, спросил уродец. — Пошли скорее.
Пробежав несколько метров уродец и Лия вынуждены были остановиться. Где-то сверху, прямо над их головами пронесся, холодящий душу, протяжный вой. Незаметно для себя Лия от страха прижалась к уродцу и, всматриваясь в песчаный потолок тоннеля, с которого то и дело стекала ужасная, слизкая гадость, замерла.
— Не бойся, — успокоил ее уродец. — Это Хранители или, как мы их называем Танцующие Тени. Они всегда так протяжно воют, ведь, в конце концов, они всего лишь темные призраки этого озера, им положено издавать такие ужасные вопли. Надеюсь, — задумчиво пробормотал он, — твой камуфляж спасет нас от провала…
— А если нет? — испугалась Лия. — Что тогда?
— Тогда все будет очень быстро, страшно и больно. Нас схватят и разорвут на много-много маленьких кусочков, а наши души навсегда останутся в плену этого озера. Они будут вечно скитаться в поисках покоя в его черных, холодных водах и бесконечно страдать.
— Ужас! — воскликнула Лия.
— Тише! — зажав ей рот, испуганно прошипел уродец. — Хочешь все испортить. Пошли. Не бойся. Я думаю, что у нас все получится. К тому же, обратного пути у нас нет.
Пробежав еще немного, они, наконец, наткнулись на что-то, что, по-видимому, называлось выходом. Огромный круг, серого камня, в центре которого горел белый огонь. Приблизившись, Лия даже смогла рассмотреть на серых, гладких камнях, уже хорошо знакомые ей по храму, высеченные загадочные рисунки.
— Ничего себе! — воскликнула Лия.
— Тише, — зашипел на нее уродец. — Молчи! Сейчас нельзя разговаривать. Пойдем, — потянул он ее в центр круга. Как вдруг вновь, где-то совсем рядом, послышался протяжный, цепенящий душу, вой и какие-то ели заметные тени промелькнули вдали.
— Давай-давай, — подгонял Лию уродец, — скорее. Становись вот сюда, — указал он на маленькую выемку прямо рядом с выбивающимся, казалось, прямо из-под самой земли, пламенем. — Сейчас я произнесу слова… Сейчас…
Но не успел уродец договорить, как что-то черное, ели различимое в этой мутной воде, налетело на него сзади и, схватив его за голову, злобно завыло.
Испуганно глядя на внезапно исказившееся лицо уродца, Лия оцепенела и на мгновение даже перестала дышать. Она видела как мутные, блеклые глаза уродца вдруг странно сузились и он, дрожа всем телом, плашмя повалившись на песок, замер.
Еще не понимая, что же все-таки произошло, Лия окликнула уродца, но тот почему-то молчал. Несмело приблизившись к хрептугу, Лия аккуратно подняла его огромную, слизкую голову — уродец застонал. С трудом приоткрыв глаза, он обреченно-болезненно посмотрел на Лию и через силу, отрывисто, невнятно заговорил:
— Похоже, обещание я не сдержал. Мне очень жаль. Я искренне хотел помочь, но теперь — все… Ты лучше сдайся… так будет проще… Во всяком случае быть кормом для нашего потомства великая честь… К тому же, через несколько сотен лет ты сможешь обрести покой и навечно уснуть… а если ты сейчас попадешь в лапы этих ужасных монстров… ты будешь обречена на вечные страдания… как я… Прости, еще раз, что не смог сдержать данного обещания…Мне очень жаль…
— Обещания? — зацепилась Лия. — Какого обещания? Эй, подожди, не умирай! — начала тормошить она уродца. — О каком обещании идет речь?! И кому, кому ты его давал? Ну, говори же, говори! Давай же!
— Ты попросила меня тебе помочь, а я не помог…
— Я?! — не поверила Лия. — Я попросила?! Но, я не могла! Я же здесь впервые! Нет! Это бред какой-то! А когда, когда я была здесь?! — кричала она.
Но уродец молчал, он как-то странно смотрел на Лию и молчал. Как вдруг она явно ощутила, какое-то неприятно холодное, липкое прикосновение к своей руке, будто что-то скользнуло по коже и поплыло вниз. Присмотревшись, она увидела кусок отвалившегося, но еще шевелящегося щупальца уродца.
Закричав, Лия в ужасе отскочила назад и, вдавившись всем телом в какую-то корягу, замерла. Она видела, как тело уродца быстро, на глазах начало расползаться на мелкие части и как черные тени, словно хищники, налету разрывали их, на еще более мелкие кусочки.
Поняв, что такая же страшная смерть уготована и ей, Лия не помня себя от ужаса, оторвалась от коряги и, вскочив на ноги, бросилась бежать к тому месту, где недавно стоял уродец, к спасительному огненному кругу. Но сразу же за спиной возник этот мерзкий, холодящий душу вой. Неожиданно что-то с силой толкнуло Лию в спину, но не повалило.
Не останавливаясь, Лия продолжала бежать… Но страх был сильнее. Ноги ее тяжелели, наливаясь свинцом, и все тело вдруг в одночасье стало каким-то дрожащим и непослушным. Зацепившись за какой-то камень, Лия все же упала на вонючий, илистый песок и, в ужасе закрыв голову руками, приготовилась к неминуемой смерти. Она чувствовала, как что-то липкое коснулось ее спины, что-то с силой ударило ее по голове, а затем появилось это страшное жжение, невыносимое жжение во всем теле и жуткая, разрывающая на части, боль.
— Нет! — кричала уже в каком-то беспамятстве Лия. — Я не хочу! Не хочу умирать так! Не хочу!
Она то и дело шевелила руками, ногами, боясь только одного, что вот сейчас, в одно мгновение, ее тело начнет расползаться на части.
Но неожиданная тишина, воцарившаяся вокруг, заставила Лию замолчать и, еще сильнее вдавившись в песок, затаиться.
«А что, если сейчас я и начну расползаться, — промелькнула у нее вдруг страшная мысль…»
Но мысли этой не суждено было осуществиться. Где-то впереди неожиданно забрезжил загадочный огонек. Он, словно живой, медленно приближался к Лие, все сильнее и сильнее разгораясь. Яркая вспышка белого света неожиданно ударила Лию по глазам, и она на секунду потеряла зрение. Когда же зрение вернулось к ней, Лия увидела возвышающийся над ней уже знакомый силуэт призрачного мужчины. Он, ни говоря ни слова, с легкостью оторвал измученное усталое тело девушки от земли и потянул за собой, куда-то высоко-высоко, вверх.
Всего каких-то пару секунд и вот уже сквозь мутную толщу воды начали просматриваться неясные очертания мертвых, черных деревьев. Еще немножко, еще чуть-чуть и Лия была уже могла дотянуться рукой до суши, до своего спасения, как, вдруг, мужчина остановился. Лия удивленно посмотрела на своего спасителя: тот как-то странно, по-рыбьи, шевелил губами, пытаясь, видимо, сказать что-то. Но, говорил он как-то тихо, так тихо, что, как ни старалась, а услышать его Лия не могла. Догадавшись, она начала читать по губам. "Помоги мне, — говорил мужчина. — Ты мне нужна. Ты и я — одно целое. Ты и я — едины". Лия хотела еще что-то спросить у этого загадочного незнакомца, но мужчина начал медленно удаляться от нее, таять, забирая яркие лучи света своего. И вокруг снова воцарился полумрак.
Только теперь Лия почувствовала, что ей совсем нечем дышать. Судорожно шевеля руками и ногами, она начала быстро всплывать. Кое-как доплыв до берега, совсем обессилевшая, она наконец повалилась на холодную, твердую землю, усыпанную гниющей листвой, и забылась.
Но забытье длилось недолго. Уже через минуту девушка почувствовала, страшную ноющую боль в груди. И с каждой секундой боль эта усиливалась, разрасталась. Резкий приступ тошноты накатил на Лию, заставляя ее приподняться. Низко наклонившись над землей, она начала с жадностью втягивать ноздрями воздух, но резкая боль мгновенно пронзила насквозь тело. Закричав, Лия упала на землю, но что-то теплое и очень большое нежно, словно ребенка, обхватило ее сзади и с силой прижало к груди.
— Потерпи, — услышала она знакомый голос. — Скоро все пройдет. Еще несколько минут и боль исчезнет, так мне сказал отец.
— Глунг, — простонала Лия. — Помоги мне, мне больно…мне очень больно…
— Я знаю, — ласково погладил он ее по голове, — Я знаю…
Но Лия уже ничего не слышала. Что-то темное, холодящее душу потянуло ее назад, в ушах как-то противно зазвенело, загудело, и на глаза опустилась непроглядная тьма.
XXVI
«…Пока огненное колесо не совершит полный оборот, до тех пор ты будешь связан с ним неразрывными цепями, до тех пор ты будешь находиться под его властью. Колесо поворачивается медленно, так же медленно, как совершается любой новый виток твоей жизни, как постигаются новые знания. И если ты остановишься хотя бы на мгновение, колесо тоже остановится, а огонь перестанет разгораться с той силой, с которой он должен гореть. В колесе этом жизнь твоя, твое развитие, движение твое. Ты существуешь до тех пор, пока существует огонь колеса твоего. Помни это, помни всегда. Колесо должно гореть великим огнем и ни в коем случае не останавливаться, ибо в остановке этой — твоя смерть. В остановке — неминуемая смерть… неминуемая смерть…»
С трудом раскрыв глаза, Лия вдруг почувствовала, что кто-то нежно держит ее за руку. Медленно поворачивая отяжелевшую голову, она увидела сидящего рядом с ней на кровати Глунга. Его лицо сияло от счастья и удовольствия.
— Привет, — весело произнес он. — С рождением тебя!
— Что? — заплетающимся языком спросила Лия. — С каким рождением?
— Твоим. Сегодня ты во второй раз появилась на свет. Я об озере, — заметив полное недоумение на лице Лии, уточнил Глунг.
— А что с озером?
— Ну, ты ведь спаслась из его вод, а это равносильно новому рождению — из вод этого мерзкого озера еще никому не удавалось спастись — ты первая.
— Ну, хоть в чем-то я первая… — улыбнулась Лия.
— Да! Просто чудеса! — не унимался Глунг. — Умереть и снова воскреснуть…
— Что, значит, умереть? — как ошпаренная подскочила Лия. — Опять умереть? Да, что за черт! Вы что, все сговорились что ли?! То один там, под водой, сухой скелет, уверял меня в том, что я мертвая, то другой — слизняк… Просто напасть какая-то…
— Подожди-подожди, — остановил ее Глунг, — Лия, о чем ты говоришь? Какой скелет? Какой слизняк? В Черном Озере нет ничего живого — это абсолютно мертвое место. Ты что-то путаешь…
— Я, путаю?! — воскликнула Лия. — Ну, ничего себе! Я путаю! Да, я, мой дорогой, Глунг, видела подземное царство хрептугов так же, как вижу тебя сейчас! Нет ничего живого, — передразнила она. — Для тебя, может, и нет, а для меня…
— Нет-нет, постой… Это бред какой-то… Слушай, — озабоченно произнес Глунг. — А ты себя хорошо чувствуешь?
— Да что такое, в самом деле! — взвизгнула Лия. — Я вам тут что, шут какой-то гороховый?! Да за кого вы меня принимаете?! Да я сама видела! Я видела, более того, я даже разговаривала с жителями этой грязной лужи, их хрептугами зовут! А еще я видела их выводок — эти светящиеся живые яйца и Мигнуса…
— Мигнус? — неожиданно вмешался в разговор, стоящий у приоткрытых дверей, Старейшина. — Ты сказала Мигнус?
— Да, я сказала Мигнус!
— Но это просто фантастика какая-то! — воскликнул Глунг. — Мигнус пропал несколько сотен лет тому назад. Он был лучшим портным в городе. А потом он, как обычно, отправился за древесной корой и куда-то исчез, как будто растворился. Его долго искали, но найти не смогли. Для нас долгое время оставалось загадкой, куда он мог подеваться… Уму не постижимо! Просто удивительно! Немыслимо! А что с ним?! Может ему можно как-нибудь помочь?!
— Вряд ли, — погрустнела Лия. — Теперь он больше напоминает высушенную мумию, безжизненный скелет, нежели портного-гнома. Вся его сила и жизнь ушла на взращивание нового поколения хрептугов.
— Жаль, — тяжело вздохнув, произнес Старейшина. — Бедняга. Что ж, самые страшные мои опасения оправдались. Значит, когда-то Зоонг был прав, говоря, что Черное Озеро таит в себе много зла и много смертей. Я тогда не придал этим словам никакого значения. Помню только, что отец несколько раз предупреждал меня, что спасшийся из этого озера должен быть великим магом и волшебником — обыкновенному человеку или гному, это не дано сделать. Так кто же ты, девочка, на самом деле… — обращаясь даже больше к себе, нежели к Лие, задумчиво проговорил Старейшина.
— Человек, — подозрительно глядя на старика, ответила Лия. — Ну, вы же знаете…
— Да, нет, скорей всего мы много о тебе не знаем… — угрюмо отозвался он.
— Да вы что! — воскликнула Лия. — Как вы можете обвинять меня в том, что я вам чего-то не договариваю! Ну, да-да, Старейшина, я, может, и не могу вам всего рассказать, но вы ведь сами понимаете, что это не моя вина! В конце концов, если бы не я, если бы мне не удалось спастись, вы бы… вы бы даже не знали… — вдруг осеклась она.
— В чем дело? — заметив, неожиданно изменившееся лицо Лии, с тревогой спросил Глунг.
— Вы бы даже не знали, что вас собираются уничтожить…
— Уничтожить? — не поверил Старейшина. — О чем ты говоришь?
— Перед тем, как попасть в Черное Озеро, я наткнулась на одного хорошо знакомого вам человека, а вернее злого волшебника…
— Груморга?!
— Да. Он очень долго говорил со мной и велел передать вам, Старейшина, что он собирается уничтожить всех гномов… Даже нет, не так… Он собирается уничтожить весь ваш мир.
— Но он не посмеет! — воскликнул Глунг. — Он не посмеет этого сделать! Наш мир защищен, защищен силой и знаниями! Ведь так отец? Так? Почему ты молчишь?! Ведь наш мир в безопасности, я прав?!
— Нет, Глунг, — опуская голову, виновато отозвался Старейшина, — не так. Мое время прошло, я слишком слаб, чтобы противостоять силе Груморга. Я всего лишь гном, и я очень многого не умею…
— А я? — не сдавался Глунг. — Я, отец? Ведь у меня сил намного больше! Я молод и многое уже умею! Ведь ты меня столькому научил!
— Нет, — отрицательно покачал головой Старейшина. — Нет, мой мальчик. Все намного сложнее… Если Груморг решил во что бы то ни стало уничтожить Мир Гномов, значит он так и сделает… Поверь мне, Груморг сейчас силен как никогда, а я слаб… а ты всего лишь мальчишка… Похоже на этот раз нам лучше сдаться…
— Ни за что! — воскликнул Глунг. — Я не сдамся! Я не позволю этой мерзкой твари уничтожить то, что создавалось таким трудом, что создавалось руками самого Великого Зоонга! Я сделаю все, чтобы спасти наш мир, наш народ! Ты слышишь, отец, я защищу нас!
— Не горячись, Глунг, — успокоил его Старейшина, — твои слова не изменят наше положение. Ты не понимаешь, о чем говоришь. Груморг (как мне не больно это сознавать) — Великий Волшебник. Противостоять ему может только тот, кто равен ему по силам. Но таким был Зоонг, а его больше нет с нами. Прости, но изменить уже ничего нельзя.
— Можно! — неожиданно вмешалась в разговор Лия.
— Не смеши меня, девочка? — улыбнулся Старейшина. — Ты всего лишь человек, неопытное дитя, чем ты можешь нам помочь?
— Очень многим… Ну, для начала, я бы могла помочь вам разработать план атаки.
— Прекрати, Лия! — раздраженно проговорил Глунг. — Какой план, какая атака? Ты отдаешь себе отчет, что это не игры — это жизнь? Нет, это тысячи жизней ни в чем неповинных гномов… Может это вам, людям, не привыкать к убийствам, но мы — гномы, мы мирный народ. Так что, прошу тебя, перестань нести чушь.
— Чушь сейчас несешь ты, Глунг!— упрямо выкрикнула Лия. — А я пытаюсь вам помочь! Слушайте меня, — уже спокойнее сказала она, — нам просто нужно оружие, нужна защита и ваша магия, Старейшина. Мы сможем выстоять. К тому же, у нас есть еще ириган, все-таки какая никакая, а это волшебная вещь… вдруг и она на что-нибудь сгодится… Ой, — спохватилась вдруг Лия, ощупывая грудь, — а где же он? Боже мой, — испуганно прошептала она, — неужели я его потеряла. Это же надо… Потерять такую вещь… Ух, это проклятый Темный Лес! Как жалко…
— На, держи, — с улыбкой протянул Глунг медальон. — И, кстати, поблагодари его — если бы не он, я бы вряд ли знал, где искать тебя. Ведь ты так по предательски неожиданно исчезла. Казалось, вот только-только была рядом, мирно собирала ягоды, и вдруг — раз и исчезла. А я, дурак, зову тебя и зову, думаю, что ты потерялась. Знаешь, я обегал весь лес, прежде чем наткнулась на медальон. Он лежал прямо у входа в это проклятое место. Я даже и представить себе не мог, что, ты, Лия, можешь быть способна на такие необдуманные поступки. Глупая! Это же Темный Лес! О чем ты думала?
— О выходе…
— Выход в Темном Лесу?! Ну, знаешь ли — это уже чересчур. Нет, — обреченно покачал головой Глунг, — люди действительно очень сильно отличаются от гномов. Во всяком случае, гномам никогда бы не пришла в голову такая сумасшедшая идея. Ну да, ладно — что сделано, то сделано. Говорить нечего. Забирай свой ириган и, смотри, больше его не теряй.
— Постараюсь, — пообещала Лия. — Ну, так что? — вернулась она к прежнему разговору. — Мы будем разрабатывать план атаки или нет?
— Девочка моя, — тяжело вздохнул Старейшина, — я очень ценю твою заботу обо всех нас, но я не думаю, что, то, что ты нам предлагаешь — наилучший выход из сложившейся ситуации…
— Ну, может вы знаете иной? — рассердилась Лия. — Тогда, давайте, огласите его! Ну, что же вы молчите, Старейшина?! Что, ничего не приходит на ум?! Ну, тогда, может, вы все же выслушаете меня?! Может быть, между бесконечными глупостями я иногда говорю и стоящие вещи?
— Прекрати, Лия! — вмешался Глунг. — Не говори так с отцом!
— А как так?! — уже не в силах остановиться, продолжала горячиться Лия. — Да вы, вообще, понимаете, что будет, если Груморгу удастся его ужасный план! Да вы все, и не только вы, исчезнете! Исчезнете навсегда! Такое слово, как "гном" вообще перестанет существовать! Ну, ладно, вам наплевать на себя, на своих друзей, родных, на всех тех, с кем вы живете бок о бок, а что делать мне?! Я, например, не хочу погибать! Не для этого я чудом выбралась из этого мерзкого озера! Вы как хотите, но я так просто не сдамся!
— У тебя нет другого выхода, — спокойно отозвался Старейшина, — ты здесь абсолютно одна. И при всем твоем боевом настрое ты не сможешь победить Груморга — он слишком силен. К тому же, ты предлагаешь нам сражаться, а это равносильно самоубийству.
— Но, почему?! — не сдавалась Лия.
— Потому, что гномы никогда не ввязывались в битвы. Мы мудрый, мирный народ, а не какие-то тупоголовые воины. Мы владеем вековыми знаниями и величественной магией, которая спасала нас многие тысячелетия от страшных бед и напастей. Вот и сейчас мы доверимся этим знаниям, и пусть все идет, как идет.
— Бред какой-то, — устало произнесла Лия. — Вы сами не понимаете, что вы говорите. Какие знания, какая магия? Вы ведь сами сказали, что вы абсолютно беспомощны перед лицом Груморга. Магией вы не сможете противостоять Великому Волшебнику.
— Не называй его так! — недовольно воскликнул Старейшина. — Великий Волшебник для меня был один — мой отец, а Груморг — ни что иное, как злая напасть, разрушитель! И вообще, я считаю, что наш разговор окончен, здесь не о чем спорить!
— Подожди, отец, — вдруг вмешался Глунг. — Послушай, может быть, Лия права. Может быть, действительно стоит на время забыть о наших правилах и вековых законах и стать на защиту Мира Гномов. Подумай, отец, что если на этот раз наши многовековые знания не помогут нам, не спасут нас от уничтожения, что тогда? Тогда нас просто не станет, нас не будет, и все, ради чего старался Великий Зоонг, во имя чего он пожертвовал всем, даже своим бессмертием, превратиться в прах, развеяться и забудется навсегда. Подумай об этом и согласись, предложение Лии не такое уж и плохое. Конечно, она, наверно, не во всем права, и мы вряд ли сможем с легкостью победить Груморга, но я считаю, что нужно попробовать. В конце концов, мы не просто сдадимся, как обыкновенные трусы (ведь только этого Груморг и ждет от нас), а мы будет сражаться, сражаться до конца, до последней жизни.
— Я не знаю, Глунг, — беспомощно проговорил Старейшина. — Не знаю, стоит ли мне идти на такой отчаянный шаг, как резня… Пойми, мой мальчик, обратного пути уже не будет: начав сражение мы не сможем уже надеяться на то, что Груморг сможет проявить к нам милосердие, пощадить нас.
— Милосердие?! — не поверила Лия своим ушам. — Вы сказали, милосердие, Старейшина?! Да вы сошли с ума! Да Груморг никогда не проявит к вам таких чувств! Вы отняли у него самое дорогое — его ученика, и теперь он хочет отомстить вам за это! О каком же милосердии может идти речь?!
— Милосердию всегда есть место, даже среди ненависти и зла, — гордо отозвался Старейшина. — Но ты человек, тебе не знакома эта доктрина.
— Возможно, — обиделась Лия. — Возможно, как человек, я многого не знаю и не понимаю… Но ни смотря на это, могу сказать вам точно: зло, каким бы оно ни было, всегда останется злом, даже если проявит милосердие. То, что вы сейчас сдаетесь и надеетесь на великое чудо и счастливое спасение, есть не что иное, как явное проявление слабости, слабости с вашей стороны, Старейшина. А ваша слабость, в данном конкретном случае, и есть зло. Сами того не желая, вы помогаете Груморгу. Вы просто дарите ему то, что было спасено ценой собственной жизни и великих знаний. Не думаю, что, глядя на вас, Великий Зоонг был бы счастлив!
— Хватит, Лия, — остановил ее недовольный Старейшина. — Мы уже все давно выяснили…
— Ну и черт с вами! — огрызнулась она. — Хотите погибнуть — погибайте! В конце концов, это ваш выбор.
Сказав все это, Лия вскочив с кровати, уверенным шагом направилась к двери, не очень почтительно отталкивая стоящего на ее пути, Старейшину. Но вдруг что-то мягкое ударилось о ее ногу и с каким-то тупым звуком отлетело на несколько сантиметров. Присмотревшись, Лия увидела лежащего вверх тормашками маленького лесного гнома. Потирая ушибленное место, гном недовольно проворчал:
— Что у меня за работа такая, вечно перепадает ни за что ни про что.
— Извините, пожалуйста, — виновато проговорила Лия.
— Да ничего, — отозвался гном. — Со мной всегда так: то один не заметит, то другой, то я сам перепутаю чьи-нибудь ноги со стволами, а то и вовсе передо мной захлопнут гигантскую дверь — всегда что-нибудь со мной случается…
— Уго, что ты здесь делаешь? — удивился Старейшина. — Ты принес какие-то вести?
— Да, Старейшина, принес. Правда, я уже давно должен был вам их сообщить, но понимаете в чем дело: пока я сюда бежал, я умудрился несколько раз запутаться в этих проклятых ветрениках. Вот же удивительно, как это природе пришло на ум создавать такую мерзость, ведь абсолютно же бесполезная колючка, а зачем-то растет, черт ее побери….
— Уго, перестань трещать, — прервал его Глунг, — говори, скорее, что там у тебя за важное известие...
— Видите ли, Старейшина, — нерешительно заговорил гном, — дело в том, что в лесах прошел слух, что к нам… сюда… в наш мир, движутся полчища троллей. Мы, конечно, не поверили — слухи, знаете ли, но потом… потом лес вдруг начал содрогаться от сильного топота и тогда мы вынуждены были признать, что, к сожалению, слухи подтвердились, и тролли действительно снова выбрались из своего подземелья. Похоже, Старейшина, вам придется попотеть: по нашим данным их почти двести штук.
— Двести штук! — ахнул Глунг. — Это просто ужасно!
— Да уж, — согласился Уго, — не сладко вам будет.
— Отец, — бросился к Старейшине Глунг, — нужно что-то делать! Нужно как-то защитить народ!
— А что тут можно сделать, сын, — скорбно пожал плечами Старейшина, — ты же отлично понимаешь — тролли великие воины — нам с ними не тягаться. У нас нет никаких шансов, Глунг, мне очень жаль.
— Нет, ну я не верю в это! — снова не выдержала Лия. — Я предлагаю вам помощь, а вы просто не слушаете меня! Да сейчас любое действие — это уже шаг к спасению! Глунг, ну скажи же ты!
— Я уже говорил. Но, ты же видишь, отец не хочет начинать резню. И он, наверно, прав… в чем-то. Мы гномы — обычные работяги, мы — не воины. У нас даже оружия нет. Мы не умеем сражаться. Зачем же проливать столько невинной крови? Нет, отец прав. Нам нужно попытаться каким-то образом договориться с Груморгом… Хотя, я думаю, это ни к чему не приведет…
— Господи, какие же вы все бараны! — не выдержала Лия. — Упертые ослы!
— Слушай, поосторожнее в выражениях! — остановил ее Глунг. — Я, может, и не знаю что такое бараны и ослы, но чувствую, что это своего рода ругательства…
— Ругательства?! — возмутилась она. — Нет, Глунг, это еще не ругательства! Ругательства еще ждут своего часа… Короче, — отрезала Лия, — или вы меня слушаете, или… или я пойду к Груморгу и расскажу ему все о вас…
— И что же ты ему расскажешь? — ухмыльнулся Старейшина. — Ты ведь ничего не знаешь.
— Ну, почему? — хитро прищурилась Лия. — Кое-что знаю. Например, приблизительное количество гномов, количество женщин, отсутствие оружия, вашу несостоятельность, а, главное — храм, с его бесчисленными подземными тоннелями, в которых вы собираетесь отсиживаться… Ну, как?— вызывающе посмотрела она на Старейшину. — По-вашему Груморгу эта информация будет не интересна? Может быть Груморгу и нет, а вот троллям… троллям я думаю она пригодится…
— Откуда ты знаешь о тоннелях?! — изумленно посмотрел на Лию Глунг.
— В храме на полу я заметила странные люки с ручками. Немного смекалки, чуточку мозгов и вот, пожалуйста, я уже знаю больше, чем мне следовало бы знать… Ну, а ты, Глунг, лишь подтвердил мои догадки, своим восклицанием.
— Нет! Не может быть! — дрогнувшим голосом воскликнул Глунг. — Ты не можешь поступить так! Не можешь!
— Почему не могу? — невозмутимо отозвалась Лия. — Очень даже могу. Более того, я так и поступлю… Выбора у меня нет. В конце концов, сражаясь за армию троллей, я смогу хоть как-то проявить себя, а здесь, с вами, что меня ожидает — медленная, но верная смерть. Нет, — покачала она головой, — мне с вами неинтересно…
— Слушай, ты шутишь, да? Скажи, что ты шутишь… — не успокаивался Глунг.
— Нет, — хмуро заметил Старейшина, — она не шутит.
— Но, как, как ты можешь?! Ты, которой я верил, которую я спас… Черт! — в отчаянии ударил Глунг себя по лбу. — Ну и дурак же я — поверил человеку! Ах, какой же я дурак!
— Слушай, хватит уже себя жалеть! — не выдержала Лия. — (Хотя насчет дурака ты это хорошо сказал, в самую точку).
— Слушай, ты…
— Нет — это ты меня послушай! — зло прошипела Лия. — Теперь буду говорить я! Не хотите, чтобы вас предавали, не позволяйте другу становиться вашим врагом!
— Друг — это ты? — ехидно поинтересовался Глунг.
— Пока — это я. И, если ты не заткнешься, беспомощный дровосек, одним врагом у вас станет больше!
— Да, как ты смеешь, девчонка, так разговаривать со мной! Что ты о себе возомнила?!
— Хватит! — остановил их Старейшина. — Довольно! Ведете себя хуже базарных баб! Говори, Лия! Мы тебя внимательно слушаем.
— У вас же есть топоры, правильно?
— Есть, — подтвердил Старейшина. — У каждого гнома есть топор, плюс на складах еще несколько сотен.
— Отец! — прокричал Глунг. — Что ты делаешь?! Зачем ты ей все это говоришь?! зачем ты ее слушаешь?! Она ведь враг нам!
— Замолчи, Глунг, я сейчас слушаю Лию!
— Итак, — продолжала Лия, — во-первых, мне нужно знать, сколько у нас в запасе времени?
— Пять часов, — уточнил, сидящий на столе, Уго.
— Хорошо. Значит за эти пять часов мы должны разработать стратегию и сделать из гномов маломальских воинов. Во-вторых, мне нужна карта вашего мира. Надеюсь, она у вас есть?
— Конечно, есть, — с гордостью отозвался Старейшина. — Сейчас Глунг за ней сходит.
— Я?! — воскликнул тот. — Никуда я не пойду! Обойдется!
— Сходи и принеси карту, живее! — скомандовал Старейшина.
— Ладно, — нехотя согласился Глунг. — Но мы об этом еще пожалеем…
— Дальше, — продолжала Лия, — нам понадобятся камни… Много камней, среднего размера. Это можно как-нибудь устроить?
— Да, сейчас я пошлю гонца он сообщит всем твой приказ, через несколько часов у тебя будет столько камней, сколько нужно.
— Не у меня, — поправила Старейшину Лия, — а у вас. И не через несколько часов, а через полчаса.
— Но это невозможно! — возразил Старейшина.
— А вы объясните вашему народу, с какой целью это делается, и я думаю, что у них все получится.
— Хорошо.
— Вот, — протягивая огромную карту, недовольно проговорил Глунг, — но я не думаю, что ты в ней хоть что-нибудь поймешь…
— А я не предлагала тебе думать! — огрызнулась Лия. — И если тебя раздражает моя компания — ты свободен!
— Знаешь! — вскипел Глунг. — Я сам решу, когда мне стоит уйти!
— Хватит! — прервал их Старейшина. — Достаточно этого ребячества! А ты, Лия, уже если взяла на себя функции полководца, так будь любезна соответствовать, а не обращать внимание на всяких там обидчивых болванов! Так что дальше? Что ты хочешь найти на карте?
— Так, покажите, откуда тролли движутся, с какой стороны, или они рассосались по всему лесу?
— Нет, — оживился Уго, — Они движутся из центра. Вот отсюда. — Прыгнул он на нарисованную дорожку, ведущую в знакомый лес.
— Тролли не умеют, как ты говоришь, рассасываться, — уточнил Старейшина. — Они всегда движутся одной колонной и только в прямом направлении.
— Ну, это уже хорошо, — обрадовалась Лия. — Во всяком случае, теперь я точно знаю, где мы будем рыть окоп.
— Рыть, что? — не понял Старейшина.
— Окоп. Ну, это узкая, и не очень глубокая траншея…
— Ясно.
— Значит вот здесь, — указала Лия на пустое пространство перед лесом. — Мы будем рыть окоп. — Сюда нужно будет направить семь-восемь гномов и лучше женщин, потому что мужчины мне нужны для другого. Надеюсь, женщины у вас умеют копать быстро? Им это по силам?
— Наши женщины, — вмешался снова Глунг, — в отличие от человеческих пигалиц, умеют все.
— Я за них рада, — пробурчала Лия.
— Хорошо, — метнул гневный взгляд на Глунга Старейшина. — Женщин я пошлю рыть… этот.. окоп. А что с мужчинами?
— Значит, пусть они соберутся вот на этой круглой поляне, — указала Лия место на карте. — Причем каждый путь принесет с собой топор.
— Хорошо.
— Кстати, ящики с дополнительными топорами, пусть выгрузят там же.
— Будет сделано, — улыбнулся Старейшина.
— Так, подождите, — спохватилась Лия, — вот здесь, прямо перед входом в лес, как растут ели?
— В смысле? — не понял Старейшина.
— В смысле, какое между ними расстояние?
— Маленькое, — снова вклинился в разговор Глунг.
— Отлично! — радостно потирая руки, воскликнула Лия. — Благодаря этому, тролли будут вынуждены двигаться поодиночке, они не смогут держаться группой, а это значит, что они будут легко уязвимы, сплоченность — это всегда залог победы, а разрозненность — залог проигрыша. И еще, — вспомнила она, — как вооружены тролли?
— Хорошо, — вздохнул Старейшина.
— Очень хорошо, — подтвердил Глунг.
— Я не спрашивала хорошо или плохо! Меня интересует конкретно, чем.
— В основном длинные, хорошо отточенные железные пики, — уточнил Глунг.
— И это все? — удивилась Лия.
— А что, тебе этого мало?
— Ну вообще, я думала, что тролли будут вооружены куда лучше… Не понимаю тогда, почему вы их так боитесь. По вооружению вы ничуть не уступаете им, даже в чем-то превосходите — хороший топор никогда не сравниться с неудобной заостренной палкой.
— Не стоит, девочка, недооценивать троллей, — возразил Старейшина. — Они куда сильнее, чем кажется на первый взгляд. Тролли, чтобы ты знала, способны убить лишь одним ударом их мускулистой и очень тяжелой руки, так что их не так легко будет одолеть, поверь мне.
— Ну, возможно вы и правы, — нехотя согласилась Лия. — Но все равно, я считаю, что бояться гномам нечего.
— Хорошо бы, — грустно покачал головой Старейшина. — Хорошо бы…
— Кстати, Лия, — ехидно поинтересовался Глунг, — а почему ты ничего не спрашиваешь о размере троллей? Ты же с ними, я думаю, раньше не встречалась?
— Слава Богу, Глунг, судьба оградила меня от такого «чудесного» знакомства. А насчет размера, насколько я знаю, по сказкам, тролли никогда не были маленькими, да даже если бы они и были ростом с ноготок, ваш мир бы наверняка превратил их в огромных гигантов.
— Мудро.
— Еще бы, — хмыкнула Лия. — Я же все-таки человек. Хотя, — задумалась она, — люди вообще-то никогда не отличались мудростью. Наверное, я все же исключение из правил, как ты думаешь? — обратилась она к Глунгу.
— Не знаю, — пожал он плечами в ответ. — Может быть.
— Господи, — скривилась Лия. — Мог бы хоть из приличия согласиться со мной!
— Еще чего!
— Неотесанный болван! — рассердилась Лия. — Крестьянский сын!
— Человекообразная выскочка! — нашелся Глунг.
— Глупый…— запнулась она. — Глупый…
— Ну-ну…
— Нет, — сдалась Лия. — Все. Словарный запас приличных ругательств закончился.
— А неприличных? — улыбнулся Глунг.
— А для неприличных ты еще слишком мал. Ладно, — мирно проговорила Лия. — Пойдем. Хватит собачиться…
— Что делать? — не понял Глунг.
— Ругаться…
— Слушай, а куда мы идем? — озабоченно спросил он.
— На реальное место будущих событий. Хватит здесь бессмысленно водить пальцами по карте. Мне нужно все увидеть своими глазами и оценить наши шансы.
XXVII
Когда Лия, Глунг и Старейшина подошли к раскинувшейся вдоль леса зеленой, поросшей сочной, высокой травой, поляне, там уже вовсю гудели собравшиеся гномы. Женщины, мужчины и даже дети — все они что-то бурно обсуждали и, похоже, были чем-то жутко недовольны.
Заметив приближающегося к ним Старейшину, они все, как по команде, замолчали и нетерпеливо, переминаясь с ноги на ногу, с надеждой посмотрели на стоящего в центре немолодого гнома. Присмотревшись, Лия узнала в нем Алгура.
— Что здесь происходит? — недовольно осведомился Старейшина. — Почему вы не готовитесь к бою?
— Отец! — выходя из толпы, громко произнес Алгур. — Я не понимаю, как ты мог позволить какому-то человеческому выродку распоряжаться нашими судьбами?!
— Поосторожней, Алгур! — не сдержался Глунг. — Я бы попросил тебя выбирать выражения!
— А ты заткнись, предатель! Ты вообще не имеешь никакого права даже заговаривать со мной!
— Да как ты смеешь! — вскипел Глунг. — Кто ты такой?!
— Я сын своего отца! Я истинный гном, я хранитель своего мира, в отличие от тебя, слюнявый мальчишка!
— Тихо! — грозно скомандовал Старейшина. — Успокойтесь оба! Не время и не место для подобных выяснений отношений! Что тебе нужно, Алгур?! Говори быстрее и позволь нам продолжать наши приготовления!
— А не будет никаких приготовлений, отец, — отрезал Алгур.
— Почему?
— Потому, что мы, гномы, а не какие-нибудь там тупоголовые воины. Мы мудрые жители своего великого мира. Может быть, ты забыл, отец, но гномы никогда не брали топоры в руки с целью убийства и сейчас этого тоже не случится…
— А почему ты говоришь один? — с ледяным спокойствием в голосе поинтересовался Старейшина. — Неужели народ, Алгур, настолько тебе доверяет, что позволяет говорить от своего имени? Ну, что же ты молчишь? Тогда, может быть, народ хочет что-нибудь сказать мне? Нет, — заметив смущенные лица гномов, сухо произнес он. — Вы все молчите?! Тогда скажу я…
— Старейшина, — перебил его чей-то несмелый голос из толпы, — мы ведь действительно не умеем сражаться…
— Зато вы отлично умеете подчиняться чужой воле! — громыхнул Старейшина. — Или я не прав?! Вероятно, вы забыли, что пока главный в этом мире я! Вы отлично знаете, что я никогда не позволял себе таких высокомерных слов, но ваше поведение вынуждает меня делать это! Как вы могли ослушаться моей просьбы, как могли пойти на поводу у этого безмозглого мальчишки?!
— Но он же ваш сын, — возразил кто-то.
— Это не имеет никакого значения! Сын он мне дома, в другое время он такой же гном, как и все остальные! Если вы с чем-то не согласны, вы, прежде всего, должны были обратиться ко мне, а не устраивать народное ополчение!
— Да! — донеслись несколько встревоженных голосов. — Мы не согласны! Мы не согласны с тем, что нас хотят превратить в обыкновенных воинов, что нас заставляют проливать кровь! Да! — уже хором произнесли гномы. — Мы не согласны!
— Хорошо, — помолчав несколько минут, спокойно ответил Старейшина. — Значит, вы предпочитаете неминуемую смерть, смерть обыкновенных трусов, никчемных, маленьких гномов?! Вы так хотите закончить свою жизнь?! Ну, отвечайте!
— Но, может… — залепетала толпа, — все еще будет хорошо. Ведь сколько раз Груморг пытался уничтожить наш мир и что — каждый раз он терпел неудачу. Вот и сейчас, мы думаем, будет то же самое…
— Вы так думаете? — недовольно отозвался Старейшина. — А я так, представьте себе, больше не думаю. Признаться, несколько минут назад, я был точно такого же мнения, что и вы все, но вот она, — указал он на рядом стоящую, абсолютно растерянную Лию, — смогла доказать мне обратное.
— Но она же просто человек! — завопили гномы. — Она наш враг! Как вы могли поверить ей, Старейшина?!
— Значит, смог, — уверенно ответил он. — Потому, что именно эта девушка ценой своей жизни решила помочь нашему миру. Поверьте мне, если бы я мог предотвратить надвигающуюся на нас опасность мирным путем, я бы обязательно это сделал, но, увы, сейчас такой возможности не предвидится. Все, что сейчас может спасти нас от неминуемой гибели — это оружие и военные качества этой молодой особы, — снова указал он на Лию. — У нас нет другого выхода. Мы должны это сделать!
— Тогда хорошо, — донеслись из толпы чьи-то неуверенные голоса. — Тогда действительно не зачем попусту тратить время, а нужно готовиться к атаке. Только, Старейшина, вы уж извините, но мы ведь абсолютно не умеем сражаться…
— Я научу вас! — еще не совсем смело воскликнула Лия.
— Не может быть! — снова вмешался Алгур. — Как вы, почтенные гномы, можете слушать это человеческое существо! Да она… — сильно жестикулируя кричал он. — Она причина всего того, что с нами сейчас происходит! Если бы не она, Груморг бы по-прежнему чинил нам свои мелкие пакости и не собирался бы нас уничтожать! Во всем виновата эта проклятая девчонка! И вы не должны слушать ее! Не должны!
— Да заткнись же, наконец, Алгур! — не выдержал Глунг. — Что ты себе позволяешь, в конце концов!
— Ну, что…что… — задиристо произнес Алгур. — Что ты можешь мне сделать, папенькин сынок! Спрячешься за спину старика?! Разве не так ты поступал, когда был маленький! Сопляк! Ты всегда был трусом! Даже сейчас, вместо того, чтобы подойти и врезать мне как следует, ты стоишь в стороне и посылаешь ненужные угрозы! Все-таки правильно, что тебя скоро изгонят, потому что ты…
Но, не успев докончить последнюю фразу, Алгур неожиданно, как-то совсем не по-мужски взвизгнул и, схватившись за щеку, будто у него резко разболелся зуб, застонал.
— Может быть, Глунг и не способен ударить своего родного брата, — зло блеснул глазами Старейшина, — но мне это сделать ничего не стоит! А теперь убирайся отсюда! Незачем всем видеть твой позор, Алгур!
— Отец, — жалостливо промычал тот. — Как же ты мог?
— Иди! Убирайся с глаз моих! Ты только тянешь время!
Держась за щеку, по которой тоненькой струйкой стекала алая кровь, Алгур медленно побрел по направлению к городу.
— Так что мы должны делать? — неожиданно раздался голос в толпе.
— Все очень просто, — мгновенно отозвалась Лия. — Во-первых, вы сейчас разделитесь на три пятерки. В каждой пятерке должно быть трое мужчин и две женщины.
— Разве женщины тоже будут сражаться? — удивился гном, близко стоящий к Лие.
— Да.
— Но война — это не женское дело.
— В данном случае, — твердо ответила Лия, — все равны. Вас слишком мало, а троллей слишком много. Сейчас не время, да и не место делать какие-то различия. Так нужно, — уже мягче произнесла она. — Дальше: каждая пятерка займет определенные позиции. Вот, посмотрите, — развернула она карту. — Видите вот эти три ярких точки? — указала Лия на обведенные красным карандашом места в передней части леса. — Извините, — обратилась она к Старейшине, — но мне пришлось немного подкорректировать вашу карту….
— Ничего страшного, — успокоил он. — Если будет нужно, наш художник нарисует новую. Продолжай.
— Так вот, здесь по краям, справа и слева, каждая пятерка будет рыть яму. Она должна быть такой глубины, чтобы в ней можно было спрятаться.
— А какой длины должна быть эта яма, сколько приблизительно гномов? — снова раздался голос в толпе.
— Что? — не поняла Лия. — Что значит, сколько гномов? Может, вы хотите знать, сколько метров в длину она должна быть?
— Лия, — уточнил Старейшина, — у нас нет таких понятий, как метры. Я, конечно, понимаю, о чем ты говоришь, но дело в том, что гномам тяжело считать этими единицами, мы считаем по старинке — гномами.
— Ну, тогда она должна быть рассчитана на шесть стандартных гномов.
— Почему на шесть, нас же будет пять?
— Чтобы можно было развернуться. Последнюю третью яму, — продолжала объяснять Лия. — Вы будете рыть вот здесь, — указала она на знакомый проход в лес. — Но, помните, она должна быть в два раза длиннее, чем предыдущие.
— Почему?
— Потому что, именно отсюда будут вестись основные бои. Здесь будет прятаться основная масса гномов. Эти ямы будут у нас рыть женщины. Вы уж извините, меня, — обратилась она к стоящим в стороне женщинам гномам. — Но другого выхода у меня нет. Мужчины должны учиться, хоть как-то сражаться…
— Да ничего-ничего, Лия, — впервые в жизни, назвав ее по имени, добродушно проговорили гномши, — нам не привыкать. Знаешь, нам частенько приходится работать вместо своих лоботрясов…Особенно по понедельникам…
— По понедельникам? — улыбнулась Лия.
— По понедельникам, — весело подтвердила гномша. — В воскресенье ведь — выходной, а наша тукота так крепка! Ох, как она крепка! А как сладка!
— Ну, ладно-ладно, — остановил женщину, подошедший гном, — раскричалась. Сейчас Лия бог весть, что о нас подумает! Будто мы пьяницы, какие… Иди-иди, — оттолкнул он женщину, — не мешай.
— Итак, — обратилась Лия к стоящим перед ней гномам, — вам все понятно? Есть какие-нибудь вопросы?
— Нет, — дружно ответили гномы.
— Тогда быстренько разбейтесь на пятерки и принимайтесь за дело.
— Хорошо, — весело согласились они.
— Я сейчас все сделаю, — обратился к ней пожилой гном и, повернувшись лицом к толпе, начал перечислять по именам тех, кто станет на время землекопами.
— Все готово, — через несколько минут отчитался гном.
— Отлично, — обрадовалась Лия. — Спасибо. Кстати, а как вас зовут?
— Наркис. Я городской судья.
— Еще раз спасибо вам, Наркис, — поблагодарила Лия гнома и мило улыбнулась, от чего старик слегка смутился и покраснел. — Если что-нибудь будет непонятно, обращайтесь.
— Хорошо, — смущенно пролепетал он.
— Ой, Наркис, — вдруг засмеялась, стоящая рядом с ним гномша. — Ты не влюбился ли часом? Стал красный, как свекольный суп! Ха-ха-ха.
— Молчи, Агани, глупая гномша, — прошипел Наркис. — Своему мужу говори такие слова!
— Ну, точно, влюбился! — не унималась женщина.
Мгновенно по всему полю прокатился веселый, дружный смех. Зло выругавшись и сплюнув, Наркис, топнув ногой, скомандовал:
— Молчать! Я здесь главный! Вперед, на рытье ям!
Но смех еще долго не утихал и почти каждую минуту, в какой-нибудь отдаленной части леса то и дело раздавалось фырканье и скромное хихиканье
Подойдя поближе к оставшейся толпе гномов, Лия сказала:
— Значит так, несколько мужчин пусть перетаскают вот сюда, на это место, — указала она на маленькое углубление в земле, возле огромной ели, — ящики с топорами. Остальные, возьмите свое «боевое оружие» в руки и покажите мне, как вы им владеете.
— Боевое оружие? — растерялись гномы.
— Ну, топоры…топоры, конечно, — усмехнулась Лия.
— Ах, ну да… — пролепетали они. — Извините, — вдруг нерешительно обратился к Лие немолодой, мускулистый мужчина. — А что значит, владеем топором?
— Ну, — растерялась Лия. — Как вы им машете?
— Ну, это глупо, — как-то обиженно проговорил он. — Мы, можно сказать, родились с этой железякой в руках. Как же вы можете спрашивать о том, как мы им машем — профессионально, конечно!
— Да что вы, — успокоила его Лия, — я ни в коем случае не сомневалась в ваших навыках и способностях. Просто одно дело рубить дерево и совсем другое — убивать врага.
— А какая может быть разница? — вмешался вдруг другой гном. — Что дерево, что тролль — нам один черт! Главное — это повыше поднять руку, размахнуться и как можно сильнее ударить, вот и все владение!
— Да, — согласилась Лия, — это, конечно, все правильно, но есть одна загвоздка…
— Какая? — удивились гномы.
— Вы не подумали о том, что тролли, в отличие от деревьев будут защищаться, они будут двигаться, уворачиваться от ваших ударов. Поэтому, пока вы будете брать повыше, размахиваться, вас уже успеют проткнуть насквозь.
— Да, — задумчиво почесал затылок немолодой гном. — Не так все просто… Так, как же тогда правильно держать нам наше «боевое оружие»?
— Да не пугайтесь вы так, — успокоила их Лия, — все не так страшно, как кажется. Вам просто нужно научиться держать топор прямо перед собой. И не нужно с такой силой замахиваться им — тролль не дерево, вы сможете его убить прикладывая совсем минимум усилий. Вот, посмотрите, — беря из рук одного из гномов, серебристый, отливающий на солнце огромный топор, произнесла Лия и с визгом рухнула на землю. Только чудом ей удалось избежать падения на острое лезвие топора. Слегка порезав ладонь, она смущенно посмотрела на высившихся над ней гномов. Гномы растерянно смотрели на нее. Выпорхнувший, словно коршун, из кустов Глунг, обрушился на толпу.
— Вы что, с ума сошли! — кричал он. — Кто вы, а кто она! Она же могла разрубить себя напополам! Как вам пришло в голову дать ей этот неподъемный тесак!
— Перестань, — поднимаясь с земли и зажимая рану, испуганно проговорила Лия. — Они здесь ни при чем. Я сама во всем виновата. Я и представить не могла, какие у вас тяжелые топоры. Ничего, — успокоила она Глунга, — все нормально, все хорошо, ничего страшного не случилось.
— Тебе виднее, — как-то обиженно проговорил Глунг и снова юркнул в кусты.
— С вами, правда, все хорошо? — испуганно поинтересовался у Лии рядом стоящий гном.
— Да все нормально… Пустяк. Но только — сокрушалась Лия. — Как же я теперь смогу показать вам, как правильно нужно держать топор — поднять-то я его не могу.
— Ну, объясните нам на словах,— предложили гномы.
— Не нужно на словах, — прервал их, подошедший сзади Старейшина. — Вот, — протянул он отливающий серебром точно такой же топор, только гораздо меньшего размера, — возьми его. Раньше он принадлежал Зоонгу. Был сделан специально для его человеческой руки. Надеюсь, этот ты удержать сможешь.
— Конечно, — осторожно беря топор в руки, ответила Лия. — Боже мой! — воскликнула она, разрезая воздух отточенным лезвием. — Он такой легкий! Просто чудо какое-то!
— Да, и очень прочный, поверь мне, — подтвердил Старейшина. — Этот топор был изготовлен человеком, великим мастером, который вскоре после создания этого чудесного оружия умер, забрав с собой великие знания изготовления легких топоров. Жаль, конечно, ну что поделать.
— Большое спасибо, — восхищенно проговорила Лия, внимательно рассматривая причудливые узоры на рукоятке.
— Надеюсь, он принесет тебе удачу и всем нам, — улыбнулся Старейшина. — Продолжайте, я не буду вам мешать.
— Так вот, — становясь в стойку, на полусогнутых ногах, обхватив рукоятку обеими руками и вытянув топор прямо перед собой, сказала Лия. — Смотрите, — обратилась она к толпе. — Видите, как я его держу? Повторите.
Не теряя времени, гномы попытались принять нужную стойку. Но если у одних это кое-как, пусть даже не и идеально, но получалось, то другие гномы так смешно расставляли ноги, так неумело выгибались всем телом, что Лия как не сдерживала себя, а не смогла удержаться и громко расхохоталась. Смутившись, гномы вопросительно посмотрели на нее.
— Ничего-ничего, — поспешила успокоить их Лия, ели сдерживая смех. — Еще раз, пожалуйста.
Наконец, на двадцатый раз гномам все же удалось правильно расставить ноги и, упершись на них, выставить прямо перед собой топор. Правда, волей неволей, некоторые из них по инерции все еще пытались сперва вскинуть повыше топор, а уже потом принять нужную позу. Это не могло не злить Лию, но, в конце концов, она отлично понимала — гномы не воины — они обыкновенные дровосеки и для них топор не орудие убийства, а всего лишь орудие труда.
— А теперь, — снова сказала Лия, — начинайте махать топором перед собой. Машите крест на крест, вот как я, — показала она. — А теперь вот так, — взмахнула она сверху вниз. — И вот так, — сделала она выпад.
Гномы повторили.
— Хорошо, — наконец после получасовой тренировки, вытирая со лба пот, устало проговорила Лия. — У вас, конечно, получается не ахти, но что поделать — времени мало. Надеюсь, что в бою, все то, чему вы сейчас научились всплывет где-нибудь в глубине вашего подсознания и вы с легкостью сможете расправиться с этими земляными червяками.
— Это вы хорошо сказали, — расплылся в улыбке, стоящий неподалеку от Лии гном. — Точное для них название, правда, ребята?
Все, как один гномы одобрительно закачали головами и громко засмеялись.
— А теперь следующее, — сказала вновь Лия. — Вначале вы будете прятаться за стволами елей, идти в атаку вы будете только по моей команде. Часть из вас будет сидеть в окопах и метать камни. Надеюсь, с камнями у вас не будет проблем?
— Конечно, нет! — хором ответили гномы. — Что-что, а камни в головы мы бросать умеем! Не раз уже проламывали друг другу черепа… по пьяному, правда, делу.
— Ах, — засмеялась Лия. — Значит гномы все-таки приличные пьяницы?
— Ну, вообще… — промычало несколько гномов. — Мы, конечно, любим выпить… да… но немного… совсем немного…
— Да, — подхватили другие, — домой мы возвращаемся на своих двоих… ну, правда, есть у нас несколько экземпляров… но они все равно добираются сами домой: на четвереньках, но сами… Так что мы не какие-нибудь там пьяницы, нет… Просто иногда нужно расслабляться, вот мы…
— Ну, ладно-ладно, — мирно проговорила Лия. — Что вы передо мной оправдываетесь. Кто я такая, чтобы осуждать вас. А вот вашим женам я не завидую.
— Ой, жены! — воскликнули гномы. — Тоже мне несчастные создания. Нашли, кого пожалеть! Вы бы видели, как напиваются они! Иногда даже нам, мужчинам задают жару…
— Ну, вы здесь живете весело, — засмеялась Лия. — Ну да ладно, шутки в сторону. Давайте ближе к делу. Очень хорошо, что с бросанием во вражеские головы камней не будет никаких проблем, но вот что касается атаки…
— А что? — удивились гномы. — Вы ведь показали нам, как правильно нужно держать топор и как правильно им нужно махать, чего ж еще? Мы все поняли!
— Если бы только это хватало, — тяжело вздохнула Лия. — Понимаете, дело совсем не в том, как вы держите топор и как им машете…
— А в чем же тогда?
— В том, — задумалась Лия, — что махать в пустом пространстве — это одно, а ударить живое дышащее, ударить и убить — это совсем другое. Ударить то, что еще и движется, что уворачивается… Нет, все не так просто…
— Что же делать тогда? — растерянно пролепетали гномы.
— Проводить генеральную репетицию.
— Это как?
— Очень просто. Пойдите быстренько в лес и возьмите себе по одному хорошему суку.
— Зачем?
— Ну не будете же вы драться друг с другом на топорах! Вы же покалечите друг друга, или, еще чего доброго, угробите себя! Так что вперед и поторопитесь, — приказала Лия, — помните, у нас очень мало времени!
— А вам принести? — поинтересовался у нее один из гномов.
— Конечно. Только мне потоньше и поменьше.
— Само собой.
— Подожди, — остановил гнома, вновь подошедший Глунг. — Я сам принесу сук для Лии. Ты не возражаешь? — опустив глаза, пролепетал он.
— Конечно, нет, — улыбнулась Лия. — Только и для себя не забудь взять…
— Тогда я мигом! — по-мальчишески радостно воскликнул Глунг. — Я сейчас!
Пока Лия ожидала гномов, к ней подошел Старейшина. Лицо у Старейшины были спокойным и сосредоточенным.
— Ну, как ты думаешь, — спросил он Лию — у нас хоть что-нибудь получится?
— Конечно, получится, — уверенно отозвалась Лия. — Иначе бы я не бралась за такое трудное дело.
— А если честно? — недоверчиво заглянул ей в глаза старик.
— А если честно…— вздохнула она, — шансы у нас невелики, но они есть.
— Но тебя все равно что-то беспокоит, не так ли?
— Понимаете, Старейшина, — замялась Лия, — я ведь никогда в жизни не занималась подобными делами, ну я имею в виду войной, битвами… Я даже в школе физкультуру прогуливала, потому что ненавидела любые физические упражнения, а здесь…
— А что здесь?
— А здесь во мне вдруг как будто что-то проснулось. Понимаете, — оживилась Лия, — я вдруг почувствовала, что все то прежнее время, пока я жила там, в своем мире, я только этого момента и ждала! Поверьте, мне сейчас даже смерть не страшна!
— Это эйфория, девочка, она скоро пройдет, и останется у тебя в душе лишь голая пустота, поверь мне, — возразил Старейшина.
— Нет, — отрицательно покачала головой Лия. — Нет… нет, вы не правы! Никакой эйфории. Просто мне кажется, что все это уже мне знакомо. Эти приготовления к сражениям, это непонятное и, даже в чем-то приятное волнение, это желание победить всех и вся! Да сейчас мне кажется, что это то, чем мне действительно стоит заниматься! Это мое! Битва — это великое дело и это великое дело мне нравится!
— Удивительно, — с изумлением посмотрел на Лию Старейшина. — Никогда не мог себе даже представить, что такая хрупкая девушка сможет сказать такое. Что-то действительно в тебе напоминает мне отца, но что, я до сих пор никак не могу понять.
— Просто я — человек, а вы кроме отца людей больше никогда не видели…
— Возможно, ты права — улыбнулся старик. — Ну, да ладно, не буду тебе мешать.
— Кстати, Старейшина, — окликнула его Лия, когда тот уже собирался уходить. — А что насчет лесных гномов?
— А что насчет лесных гномов? — не понял Старейшина.
— Ну, они примут участие в битве?
— Никогда, — неожиданно откуда-то снизу донесся тоненький голосок.
— Боже мой, Уго! — воскликнула Лия. — Как ты меня напугал! Ты снова крутишься под ногами! А что, если бы я тебя задавила?
— Не задавила бы, — недовольно отозвался гном. — Я слежу за твоими ногами.
— И давно ты здесь?
— С самого начала.
— Ну, и что ты думаешь обо всем об этом?
— Ничего хорошего. Дураки вы все, — обречено махнув рукой, отозвался Уго.
— Почему?! — в один голос воскликнули Лия и Старейшина.
— Потому, что гномы есть гномы и воины из нас никудышные. Да на это же смешно смотреть. Станьте в стойку, ноги раздвиньте, — начал кривляться Уго. — Топор перед собой. А, — снова махнул он рукой, — детские шалости.
— Ты не прав, Уго, — возразил Старейшина. — Ты бы вместо того, чтобы дурака валять, лучше бы присматривался, как правильно нужно делать, а то вот скоро придут тролли и от тебя останется мокрое место.
— А нам, лесным гномам, — гордо отозвался Уго, — не страшны никакие тролли. Мы маленькие, незаметные, мы спрячемся под землей, и никто нас не найдет. А вам, дылдам, конечно, нужно спасать свои шкуры. Так что нам не страшны тролли, нет, совсем не страшны.
— Так что, — удивилась Лия, — вы не поможете нам?
— Конечно, нет.
— Но ты ведь не главный среди лесных гномов, Уго. Может быть, не все так думают, как ты, — возразил Старейшина.
— Все, — уверенно ответил гном. — Абсолютно все. Они и заставили меня снова прибежать к вам и сообщить данное решение. Мы сражаться не будем.
— Но ведь Груморг никого не собирается оставлять в живых! Понимаешь ты это или нет?! — срываясь на крик, убеждала Лия гнома.
— Мы маленькие, — не сдавался Уго. — Мы спрячемся глубоко-глубоко, и нас никто не сможет отыскать, даже Груморг.
— Ты глупец, если так думаешь, — возразил Старейшина. — Груморг слишком хороший волшебник — ему ничего не стоит добраться даже до казалось бы невидимого и несуществующего.
— И все же нет, нет и еще раз нет, — упирался гном.
— Ну что ж, — тяжело вздохнул Старейшина, — жаль, конечно, что лесные гномы приняли такое решение, но изменить, похоже, уже ничего нельзя. Будем надеяться, что мы победим в предстоящем бою, и большинство гномов и лесных и городских останутся живы.
— Вы что, — остановила Старейшину Лия, — вы просто так отпустите Уго?! Ну, переубедите его!
— А зачем? — удивился он. — Разве эти малыши нам могут чем-то помочь? Лучше уж пусть они понадежнее спрячутся, и будут оставаться в безопасности, нежели за какие-нибудь несколько секунд от них оставят мокрое место.
— Но вы не правы, Старейшина, — возразила Лия, — абсолютно не правы. Любая помощь, даже этих малышей, как вы их назвали, нам бы очень пригодилась. Поймите, предстоящая битва будет очень тяжела, не думаю, что тролли из тех, кто спасается при проигрыше бегством. Они будут сражаться до последнего, так же как и мы, но разница в том, что нас намного меньше, а без лесных гномов, мы вообще — жалкая кучка.
— Все равно, — продолжал стоять на своем Старейшина. — Теперь уже действительно ничего нельзя изменить. Гномы — народ упертый, а, тем более, лесные гномы. Если они что-то решили, то их практически невозможно переубедить.
— Мне удалось переубедить вас, Старейшина, — улыбнулась Лия. — Я думаю, если приложить усилия, можно было бы и переубедить коротышек. Кстати, — вспомнила вдруг она, — помните, вы мне рассказывали о том, почему в вашем мире появилось разделение на городских и лесных гномов, а, вернее, на маленьких и больших?
— Помню, конечно… И что?
— Понимаете, Старейшина, я тут вдруг подумала… Вот вы говорили: благодаря великому волшебству Зоонга, маленькие гномы остались маленькими навсегда…
— Ну, да, все правильно. Зоонг ведь был волшебником, он заколдовал гномов…
— А вы, вы, Старейшина, обладаете таким колдовством? Вы умеете так делать?
— Конечно. Отец научил меня этому… Но, подожди, Лия, к чему ты клонишь?
— Я клоню к тому, что если вы обладаете таким волшебством, то чего же нам тогда бояться! Ведь вы можете заколдовать троллей и они станут маленькими, ростом с ноготок! И все! Все так просто!
— Ты думаешь? — усмехнулся Старейшина.
— Ну, конечно! — оживилась Лия. — Конечно! Ведь это же легко!
— Ну, может это и легко, — вздохнул Старейшина, — только не для меня. Для Зоонга — да, это было проще простого — взять и заколдовать мерзких троллей, но не для меня…
— Но вы же сказали, что умеете это делать!
— Уметь-то умею, да вот тягаться с Груморгом не могу. Понимаешь, Лия, тролли ведь — армия Груморга и они хорошо защищены от данного рода волшебства. Так что, — виновато опустил старик голову, — извини, но здесь я бессилен… мне очень жаль… Ах, — вздохнул он. — Если бы был жив Зоонг, он наверняка бы смог осуществить этот грандиозный план…
— Ну и ладно, — ободрила старика Лия. — Ничего страшного! В конце концов, мы и так одолеем этих мерзких тварей, Старейшина!
— Конечно! — резво отозвался Старейшина. — Мы их победим! Еще как победим!
— Да! — выкрикнула Лия. — Мы их сделаем!
— Сделаем? — не понял Старейшина.
— Ну, это значит, мы их одолеем… Ну это человеческий жаргон…
— А, понятно. Значит, сделаем, — уже отходя в сторону, повторил про себя старик. — Интересно…
— Итак, мы все в сборе, — вдруг раздался сзади знакомый, громкий голос.
Обернувшись, Лия увидела просто сияющего от счастья Глунга в окружении толпы гномов с длинными сучьями в руках.
— Вот, возьми, — протянул он Лие абсолютно ровный, почти отполированный сук. — Надеюсь, он не очень тяжел для тебя?
— В самый раз, — взмахивая им в воздухе, довольно отозвалась Лия. — Ну, что? — обратилась она к толпе. — Приступим?
— Приступим! — хором ответили гномы.
— Ну, тогда разбейтесь на пары и начинайте сражаться друг с другом. Только, пожалуйста, — взмолилась Лия, — будьте осторожны — не покалечьте раньше времени друг друга.
— Вы что смеетесь? — усмехнулись гномы. — Да как этим можно покалечить? Так, примять пару ребер, да и только.
— Ну, тогда приступайте.
— А где же твоя пара, или ты собираешься отлынивать от боя? — насмешливо спросил Лию Глунг.
— Да нет. Просто… просто, наверно, никто не хочет со мной связываться… вдруг я кого-нибудь слегка покалечу.
— Только если допрыгнешь, — засмеялся Глунг.
— Что? — наигранно рассердилась Лия. — Ах, так! — становясь в позу бойца и вытягивая перед собой сук, громко прокричала она. — Тогда ты сейчас познаешь мой гнев! Защищайся, Глунг, я сейчас тебя буду бить! — весело прокричала Лия, взмахивая своим "оружием".
XXVIII
За какие-то считанные минуты, за мгновения, когда-то спокойная, беззаботно цветущая поляна, неожиданно встрепенулась, содрогнулась всем своим, разнеженным под вечно горячими лучами доброго, гномьего солнца, травянистым покровом и, загудев, словно разворошенный улей, начала быстро, буквально на глазах, превращаться из прекрасного творения природы в поле боя, пусть даже еще ненастоящего, но все же боя.
Сбившись в кучи, верзилы-гномы, словно дети, впервые выпущенные на свободу, ерзали по траве, лупили своими сучьями, по всему, по чему только можно было лупить и галдели так, что, даже бедные птицы, когда-то с легкостью перекрикивающие любые природные звуки этого мира, испуганно попрятались в густых шатрах деревьев, лишь изредка, удивленно посматривая на неожиданно разбушевавшихся здоровенных, двуногих верзил.
Да, все вокруг встрепенулось, ожило, закричало, завопило, раскатисто захохотало и жутко забранилось, превратившись в грандиозное игрище, в забаву, но никак не в битву.
И лишь для Лии и Глунга все, похоже, было очень серьезно. Пытаясь, по-видимому, повторить подвиг самураев, они мокрые, раскрасневшиеся, бились на своих сучьях так, будто от этого зависела жизнь не иначе, как целого мира, а, может быть, даже самой Вселенной. Не замечая ничего и никого вокруг, они махали и махали своими палками и даже обступившие их со всех сторон толпы гномов, яро подбадривающие своих доморощенных «гладиаторов», не нарушали той совсем уж неигривой сосредоточенности Лии и Глунга друг на друге.
Они бились и битва эта велась не иначе как за принципы, за те многовековые устои, которые когда-нибудь, кто-нибудь, а должен был разрушить. Эта была битва не просто между гномом и человеком, это была борьба между мужчиной и женщиной…
И если для Лии данная «перепалка» была всего лишь увеселительной прогулкой, то для Глунга дела обстояли куда сложнее. То и дело пытаясь уклониться от бесконечно сыплющихся один за другим на него ударов, он чувствовал как силы его (его силы!) медленно оставляют гигантское, мускулистое тело, и как все новый и новый удар, как будто вдалбливается в его огромное, недюжинное сердце жуткой ноющей болью. И это было неожиданно. Глунг не уставал удивляться тому, как это маленькое хрупкое создание, обыкновенная человеческая девушка, профессионально владеет какой-то простой палкой. Как необычайно она ловка, как неуловима, а, главное, как точно и быстро она реагировала на любую атаку с его стороны. И он ничего не понимал, он вообще отказывался понимать это — девушка, меньше его в несколько раз, а наставляет ему синяк за синяком! Поразительно!
Лия тоже ничего не понимала. Она только чувствовала странную легкость во всем теле и эту непостижимую внутреннюю силу и храбрость. Более того, она никак не могла понять, откуда ей известны все эти странные приемы. Откуда она, например, знает, на сколько градусов вправо или влево нужно отскочить, чтобы не получить удар и в то же время успеть самой хорошенько «приложить» противника. И откуда она умеет так быстро реагировать на любой замах, на любой выпад Глунга. А эти странные кувырки, перевороты, которые она уже проделала не единожды? Нет, что-то во всем этом было странное, загадочное, непостижимое… Что-то, что объяснить было невозможно, но что до безумия нравилось Лие. Так нравилось, что она была готова просто вопить от счастья.
Но Глунг сдавал, это было видно. Он все медленнее и медленнее взмахивал своим огромным суком, все чаще падал и тяжелее вставал, и вот, наконец, совсем обессилевший, в последний раз взмахнув своим огромным суком в воздухе, он с оглушительным воплем кинулся на Лию. Но та, каким-то причудливым образом, спокойно кувыркнулась и, проскользнув у него прямо между ног, нанесла «сокрушительный» удар сзади, от чего Глунг с грохотом упал на колени, а Лия победоносно приставив свой сук к горлу поверженного гиганта, спокойно, словно она несколько последних минут и не сражалась, произнесла:
— Ты побежден, хотя ты хорошо бился.
А вокруг царила мертвая тишина. Все те гномы, которые еще несколько минут назад с таким оживлением болели за своих отчаянных «бойцов», вдруг как по команде застыли, пытаясь осознать все только что произошедшее: хрупкая маленькая девушка поставила на колени огромного мускулистого мужика и не просто мужика, а гнома! Невероятно!
— Поразительно, — с трудом поднимаясь с земли и тяжело дыша, проговорил Глунг. — Я впервые вижу, чтобы девушки среднего роста так сражались. Хотя, конечно, я понимаю, воин с меня никудышный, но мне кажется, Лия, — подозрительно посмотрел он, — что ты билась как-то по-особенному… как-то уж слишком со знанием дела. Извини, но теперь у меня есть лишний повод усомниться в твоей искренности. Что-то не похоже, что ты обыкновенная девушка, разгребающая бумажки.
— Да о чем ты говоришь, Глунг! — возразила Лия. — Какое «знание дела»? Да я этот сук взяла впервые в жизни в руку! Посмотри на меня, — засмеялась она, — какая из меня воительница!
— Но ты же не можешь отрицать того, что только что ты завалила огромного сильного мужика, сама, в одиночку. Нет, конечно, я согласен, я ничего не смыслю в сражениях, в боях, что я может и не самый сильный для тебя противник, но…
— Перестань, Глунг! — рассердилась Лия. — Ты говоришь сейчас абсолютные глупости! Пойми, я действительно никогда не сражалась. Я даже не знаю, как правильно нужно держать оружие... Просто… Просто это все как будто делала не я сама, а кто-то другой… Ну, я не знаю, как объяснить… Если честно, я и сама-то толком ничего не понимаю. Поверь мне, Глунг, — взмолилась Лия, — я, правда, не знаю, как это произошло. И извини, пожалуйста, за то, что наставила тебе столько синяков…
— И все-таки это странно, Лия, — недоверчиво отозвался Глунг.
— Да, это действительно странно, сын, — вдруг послышался голос стоящего неподалеку Старейшины. Ни говоря больше ни слова, он, резко повернувшись, засеменил в сторону города.
— Черт! — выругалась Лия. — Все у меня через пень-колоду!
— Простите, — вдруг донеслись робкие голоса из толпы, — но не могли бы вы нас научить сражаться так же, как только что сражались вы сами?
Обернувшись, Лия увидела, все еще толпящихся и пребывающих в каком-то явном оцепенении гномов. Не скрывая своего восхищения они в сотню глаз вопросительно смотрели на человеческую «воительницу».
«Господи, — неожиданно обожгла ее мысль, — что же все это значит?! Что со мной происходит?! Как я, абсолютно домашняя, хилая, вечно болезненная девушка, смогла сражаться на уровне хорошо обученного бойца? Хотя, кто сказал, что на уровне, — возразила она себе, — может быть это гномы такие никчемные вояки, что на их фоне любой, кто хоть как-то умудряется махать палкой, считается профессионалом? Может быть и так, — ободряя себя, подумала Лия и слегка улыбнувшись, наконец, ответила:
— Нет, вряд ли у меня получиться повторить что-то подобное еще раз. Знаете, — замялась она, — в конце концов, вы тоже так сможете, когда придет настоящая битва, скорей всего… я надеюсь… Но, хватит разговоров, нужно приниматься за дело — времени у нас не так уж и много. Продолжайте тренировки, а я пойду, посмотрю на то, как там продвигается дело с рытьем окопов.
— С рытьем чего? — не поняли гномы.
— С рытьем ям, — уточнила Лия. — Я скоро приду.
— Они идут! Идут! Они приближаются! — вдруг откуда-то из глубины леса донесся истошный крик. Через несколько секунд, весь мокрый, с расширенными от испуга глазами из леса выбежал молодой гном и, размахивая руками, ели дыша, вновь, уже срывающимся голосом, повторил:
— Там… — указал он в сторону леса. — Идут эти мерзкие твари… тролли… Их много… Очень много…
— Сколько? — спросил подбежавший Глунг.
— Почти две сотни, а может и больше.
— Черт! — выругался Глунг. — Как-то они слишком быстро добрались. Как это могло произойти?! Проклятый Груморг! — догадался он. — Что же теперь делать? Мы же совсем не готовы?!
— Занять позиции! — быстро сориентировалась Лия. — По пять — в окопы, остальная пятерка прячется за деревьями неподалеку. Если один погиб — другой тут же занимает его место! Понятно?!
— Да! — хором отозвались начисто растерянные гномы. — А разве будут потери? — послышались испуганные голоса из толпы.
— Конечно, — жестко ответила она. — Это война, а не вечеринка! Война, причем, до победного конца!
Так, дальше, — продолжала Лия, — каждому гному занять позиции за деревьями. Один гном берет на себя одного тролля! Вы запомнили? — обратилась она к застывшим гномам. — Один гном — одного тролля!
— Да! — снова хором отозвались гномы.
— Остальные остаются на запасной позиции, вон там, — указала Лия на заросшее диким кустарником место, находящееся в нескольких метрах от леса. — По моей команде, вы будете выбегать и становиться на места своих погибших, раненых и вообще выведенных из строя, товарищей! Понятно?!
— Да!
— Дальше, я буду показывать вам на пальцах, сколько гномов должно выйти из укрытия. Вы, надеюсь, умеете считать?
— Конечно! Не сомневайтесь, — хором отчеканили они, — мы вас не подведем!
— Главное, чтобы вы себя не подвели, — уточнила Лия.
— А где будешь ты? — спросил рядом стоящий с ней Глунг.
— А я, буду прятаться за этим камнем, — указала она на лежащую прямо в центре поля неподъемную глыбу. — Отсюда отличный обзор, да и меня видно всем и каждому.
— То есть пока мы будем сражаться, ты будешь отсиживаться за этим камнем?!
— Заткнись! — прикрикнула на него Лия. — Ты не смеешь так говорить! Я никогда не пряталась за чужие спины, Глунг!
— Извини, — пристыжено отозвался Глунг. — Я не хотел тебя обидеть.
— Оставайся здесь! — скомандовала она. — Ты мне понадобишься!
— Зачем? — удивился гном.
— Затем, что мне одной уследить за всем будет очень сложно. Ты будешь служить мне дополнительными глазами! Надеюсь, со зрением у тебя нет проблем?
— Со зрением нет… — замялся Глунг. — Но я не хочу здесь прятаться как трус, я хочу идти сражаться.
— Успеешь еще! — жестко ответила Лия. — Сиди здесь! — приказала она. — Мы начинаем.
Неожиданно разлившаяся мертвая тишина, словно предвестник будущей смерти, нависла над городом, над лесом, над целым миром, а это тяжелое, судорожное ожидание чего-то страшного, неминуемого, давило, высасывало силы, отщепляя маленькие частички от рвущейся и испуганной души. Но откуда-то прилетевшие маленькие, беззаботные птички, словно светом разрезав наплывающую темноту, оживили оцепеневшее пространство, привнося искорки покоя и тепла в эти тревожные мгновения.
Сидя за камнем, Лия сосредоточенно всматривалась вдаль. Она слышала как тяжело ей в ухо сопит Глунг, как тревожно бьется его огромное сердце, и как бьются тысячи таких же огромных гномьих сердец во всех частях поля, за каждой елью, за каждым деревцем, каждым кустиком, в каждой яме, и как эти перестуки, сливаясь воедино, обретают, известные только им, им жителям этого тайного мира, будущим защитникам его, слова, звуки, зарождая великую песню, родную песню — песню победы, песню будущей жизни…
Но вот, земля всколыхнулась, взорвалась, глубоко сокрытой, огненной душой своей, давая знак о начале. Где-то в глубине леса раздался чей-то истошный крик и битва началась.
Звон стали, выкрики, стоны — всем этим быстро заполнилось пространство. И все как будто враз закипело, взорвалось и, залившись кровью, начало неминуемо тонуть в ужасающей боли и страданиях.
Лия ели успевала подавать знаки ожидающему в укрытии подкреплению. Гномы гибли один за другим. И хотя они уносили с собой по две и даже иногда три жизни этих толстых, огромных тварей, с расплющенными уродливыми мордами и выступающими наружу клыками, все равно этого было мало. Поняв, что все слишком плохо, Лия испугалась. В голове промелькнула страшная мысль: «Если мы проиграем — в ответе за все буду я!"
Когда из леса показались мерзкие клыкастые морды Лия, не медля, дала команду, атаковать неприятеля камнями. Почти мгновенно на троллей обрушился шквал камней. Растерявшись, они словно загнанные звери начали метаться из стороны в сторону, пытаясь спрятаться за деревьями, но в этот момент, сзади, из укрытий, на тварей обрушились гномы — система начала работать. Положив, таким образом, ровно половину, Лие пришло известие, что камни на исходе.
— Их еще много, — тяжело произнес Глунг.
— Оставайся здесь, — скомандовала Лия. — И следи за тем, чтобы регулярно шло подкрепление.
— Ты куда? — остановил он ее.
— Сражаться. Как только подкрепление закончится, приходи, я буду рада тебя видеть.
— Подожди, — беря Лия нежно за руку и неожиданно с жаром целуя ее в губы, задыхаясь, произнес Глунг. — Будь осторожна. Пожалуйста…
— Я постараюсь, — немного растерянно пролепетала Лия. — Я постараюсь… Пожелай мне удачи, — нежно провела она своей прохладной ладонью по его небритому лицу.
— Пусть с тобой будет сила и мудрость Великого Зоонга, — прошептал Глунг. — Я в тебя верю.
— И я в тебя.
Несколько долгих часов продолжалась эта страшная, ни на что не похожая, резня. Гномы падали, словно подкошенные, падали к ногам противника и почти мгновенно умирали. Все кто еще мог сражаться — были уже ранены, а значит скоро и их ждала неминуемая смерть. Их, обессилевших, изможденных, из-под копий неприятеля, ценою своей жизни, выносили собственные жены, матери. В конце концов, сами женщины занимали места выбывших мужчин. Они брали топоры в руки и шли сражаться.
Правда, облегчало положение то, что Старейшина обладал великими знаниями целительства. Почти за несколько минут он умудрялся ставить на ноги по четыре, а иногда и по пять гномов, которые вновь и вновь возвращались в гущу сражения.
Но Лия уже ничего не замечала, да и времени на оглядки у нее не было. Она просто билась. Билась, не чувствуя ни страха, ни даже боли, хотя уже несколько раз эти проклятые гадкие тролли наносили ей болезненные удары. Ее одежда уже была разорвана в нескольких местах. Руки, тело — да вся она была перепачкана кровью, пропитана ею насквозь: чужая, своя — она просто стекала по одежде на землю, каплями чьей-то боли и слез. И вскоре земля под ногами сражающихся стала напоминать настоящее кровавое озеро, но одно радовало, озеро это было полно вражеской крови.
Лия сражалась. Сражалась почти в одиночку, плечом к плечу с подбежавшим уже давно Глунгом. И он так же, как и Лия уже давно перестал различать что-либо во всем этом необъятном, залитом кровью, пространстве. Он лишь ощущал частое прикосновение худых плечиков своей уже возлюбленной и это все, что ему было нужно, все, что его волновало, что было важно и обязательно. На какое-то мгновение ему даже показалось, что он стал с этой девушкой каким-то единым целым, чем-то неразрывным, а главное, родным. Ему совсем не было страшно, он не чувствовал боли. Все это ушло, покинуло его, улетело, развеялось самим присутствием Лии, ее отточенными, уверенными движениями, порывистыми взмахами руки, ее приглушенными вскрикиваниями, ее учащенным, горячим дыханием. Невероятно, но именно сейчас, в эти страшные, кровавые мгновения, он был впервые счастлив, счастлив как никогда!
Но надрывный, глухой стон, заставил Глунга вздрогнуть. Что-то холодное, липкое и противное змеей, проползло у него между лопаток. Он вдруг почувствовал, как ноги его стали предательски подкашиваться, а внутри все как будто задрожало, заколотилось и резко обессилело. Сначала, он, было, подумал, что его ранили, а может быть даже убили, но, повернув голову, он вдруг с ужасом заметил, как Лия, его Лия, бледнея, начала медленно оседать на землю. Из ее груди сочилась кровь, а огромный тролль, ехидно ухмыляясь, заносил над ее головой огромную пику. И в этот самый момент, что-то как будто перевернулось внутри Глунга и незнакомая до сей поры сумасшедшая ненависть охватила все его существо. С бешеным воплем он ринулся на неприятеля и, разрубив его напополам, еще несколько минут, с искаженным от ярости лицом, весело смотрел на то, как мучительно истекал тот кровью.
— Ты последний! — в эйфории прокричал Глунг. — Ты последний! И я убил тебя, земляной червь! Гномы! — вздымая высоко топор, орал он. — Мы победили! Мы выстояли! Мы смогли!
Со всех сторон, эхом прокатились радостные возгласы гномов. Медленно, словно еще не веря в свою победу, они раненые, ели живые, изможденные подходили ближе к Глунгу, и на их лицах сияли улыбки.
— Лия, — подбегая к держащейся за грудь и тяжело дышащей своей любимой. — Я сейчас, сейчас помогу тебе. Сейчас, — аккуратно беря ее на руки, и нежно целуя ее в голову, испуганно прошептал он. — Ты только держись, ладно? Держись, не умирай… Нам еще столько нужно сделать… Нам тебя еще нужно вернуть домой…
— Клади ее сюда, — скомандовал Старейшина, указывая на застеленную какой-то циновкой, землю. — И, иди.
— Но, отец! — возразил Глунг.
— Иди! — скомандовал Старейшина. — С ней будет все в порядке… Я обещаю… иди, мой мальчик… — впервые в жизни погладил он по плечу своего сына, — иди, я все сделаю…
Неожиданная усталость, тяжелым камнем вдруг как-то резко, в одну секунду навалилась на плечи Глунга, разлилась по изможденному, усталому телу, заставляя его упасть на горячую землю и как-то тихо, почти беззвучно застонать. Одинокая, горячая слеза медленно скатилась по его грязной щеке, оставляя на ней видимый след, оставляя этот след и в самом сердце. Впервые в жизни, он, Глунг, сын своего великого отца, плакал. Но все когда-нибудь происходит впервые…
И он окинул взглядом эту землю, свою, родную землю, казалось насквозь пропитанную кровью, усеянную сотнями тел своих и чужих, он услышал эти истошные крики и чей-то такой далекий плач… И он понял, что сегодняшний день останется в памяти этого мира навсегда. Останется, как самый страшный, самый жестокий и кровопролитный. Этот день останется в его собственной памяти на веки вечные…
— Все нормально, — присаживаясь с ним рядом, спокойно проговорил Старейшина. — Она будет жить. Сейчас полежит немножко и будет как новенькая. Она молодец, — после долгого молчания добавил он. — Почти всех положила сама… Да и ты ей не уступал…
— Отец, — сквозь силу простонал Глунг, — что мы наделали? Посмотри, сколько боли, сколько горечи, слез, сколько смертей, сколько невосполнимых потерь… О, Великий Зоонг, зачем мы согласились на эту резню?! Зачем?! Отец, — с жаром схватил он за руку Старейшину, — мы сделали что-то очень страшное и ужасное… что-то, что нам никогда не простят!
— Перестань, Глунг! — резко оборвал его Старейшина. — Я не позволю тебе произносить эти глупости вслух! И даже думать забудь об этом! Мы все правильно сделали! У нас не было другого выхода! Если бы не эта «резня», жертв было бы гораздо больше (если бы вообще кто-то остался жив). Ты должен это понимать! И понимать это должен каждый, каждый из выживших и выстоявших! Ты меня понял?! Ты понял меня, Глунг?!
— Да, отец…
— Вот и отлично. К тому же, — задумчиво пробормотал Старейшина, — сейчас еще не время и не место для подобных угрызений совести…
— Почему? Тебя что-то беспокоит?
— Ты обратил внимание на то, что все тролли, сражающиеся с нами, были слишком молоды?
— Ну, да, конечно… — неуверенно промямлил Глунг. — Но, вообще-то, отец, я не очень вдавался в такие подробности… Мне было некогда.
— Да, я понимаю. Но все-таки, — задумался Старейшина, — почему с нами сражались только молодые тролли? Я не понимаю, они же намного слабее бывалых воинов?
— Не знаю отец, — пожал плечами Глунг. — Может быть, старые уже давно все вымерли, остался молодняк.
— Нет, мой мальчик, — отрицательно покачал головой Старейшина. — Не нужно недооценивать троллей. Эти твари слишком выносливы. Да и живут они на пару сотен лет дольше нас. Нет, что-то здесь определенно не так…
— Да что ты, отец, — попытался успокоить его Глунг, — все нормально. Я думаю, они просто посчитали, что молодые окажутся куда сильнее и проворнее стариков, потому и отправили эту «зелень» на битву. К тому же, они не знали, что мы сможем нанести ответный удар — для троллей мы ведь всегда были слабаками, обыкновенными крестьянами. Так что, отец, все нормально. Не думай об этом.
— Твои слова, да Великому Зоонгу в уши, — задумчиво протянул Старейшина.
— О чем вы здесь перешептываетесь? — поинтересовалась подошедшая с другой стороны и все еще держащаяся за грудь, смертельно бледная Лия.
— Зачем ты встала? — помогая ей сесть, взволнованно проговорил Глунг. — Тебе нужно отдохнуть.
— Ничего, — бодро ответила Лия, — успею еще… У меня все впереди. На том свете все мы отдохнем…
— Что ты такое говоришь! — рассердился Глунг. — Глупости всякие!
— Так о чем вы все же перешептывались? — снова спросила Лия.
— Да так, — уклончиво ответил Глунг.
— Ну, не хотите говорить — не говорите, — обиделась она. — Кстати, может мне кто-нибудь объяснит, почему у троллей нет командиров. Они же вроде бы воины, а каждый воин должен подчиняться чьему-нибудь приказу. Не могут же они сражаться сами по себе?! Да и что-то слишком молоды и неопытны они были, а вы говорили, что тролли это очень опасные противники…
— Значит, ты тоже заметила? — уныло проговорил Старейшина. — Значит, не одному мне пришла в голову такая мысль…
— Нет, но это нормально, что я заметила такое явное упущение со стороны троллей, как воинов. Но, честно говоря, я не понимаю, — задумалась Лия, — если уж Груморг решил, во что бы то ни стало, уничтожить Мир Гномов, зачем он позволил нападать на нас таким неопытным, хилым бойцам? Уж если уничтожать, так делать это нужно профессионально, осознанно, с командами, приказами, с отлаженными действиями, а то налетели как тайфун, разбрелись среди деревьев и пошли махать своей пикой… причем махали они ей очень неуверенно.
— И какие выводы ты из всего это делаешь, Лия? — с тревогой осведомился Старейшина.
— Пока мне в голову приходит лишь одна мысль. Но она вам вряд ли придется по вкусу, — тяжело вздохнула Лия. — Да и, к тому же, если мои предположения верны, тогда мы действительно обречены.
— О чем ты говоришь? — испугался Глунг.
— Если тролли отправили на верную смерть молодых, тогда значит старые, опытные бойцы должны скоро появиться, чтобы нанести, так сказать, сокрушительный удар. А это значит, что уже через несколько минут должны начать приходить неутешительные известия о том, что к нам подступает очередная орда троллей. Только на этот раз число их не будет иметь никакого значения, потому что даже один высокопрофессиональный тролль сможет разбить оставшуюся и, уже порядком потрепанную, кучку гномов.
— Нет, этого не может быть, — возразил Глунг. — Если бы все было именно так, как ты говоришь, мы бы уже давно знали об их приближении, потому что лесные гномы, какими бы эгоистами они не были, обязательно сообщают нам о надвигающейся опасности. Поэтому здесь ты, Лия, слава Зоонгу, ошибаешься.
— Хорошо бы…
— Старейшина! Старейшина! — неожиданно откуда-то издалека донесся визгливый женский голос. — У нас беда! Большая беда! — задыхаясь и растирая слезы по грязному лицу, прокричала подбежавшая женщина-гном.
— Что случилось?
— Там… — указала она рукой на город, — Они там…
— Кто?!
— Тролли… Они уже почти подходят к городу!
— Не может быть, — прошептал дрожащими губами Старейшина. — Как они смогли пройти с другой стороны? Груморг! — хлопая себя по лбу, догадался он. — О, Великий Зоонг, я старый дурак! Как же я не подумал, что Груморг мог провести их через Темный Лес, там же есть потайной вход прямо в город… Что же теперь делать? — растерянно посмотрел он на Лию. — Что делать?
— Идти в город, — уверенно ответила та. — Глунг! — скомандовала Лия. — Собирай всех… Всех оставшихся. Это еще не конец!
— Лия, — хватая ее за руку, встревожено проговорил Глунг, — это самоубийство. Посмотри на них, — указал он на подходящих, всех в крови, изможденных гномов, — они ели держатся на ногах.
— У нас нет другого выхода! — вспылила Лия. — Мы должны!
— Но мы не можем сражаться, — виновато пробубнили гномы, — не можем, извините.
— Тогда ваш мир обречен, так же как и вы! — с ненавистью в голосе прокричала Лия. — Ну, что?! Что вы на меня так смотрите?! Вам разве не жалко всего того, что вы создали за эти годы! Разве вам не жаль ваших собственных детей, которые сейчас подвергаются огромной опасности, отсиживаясь в подполье храма?! Вы хоть понимаете, что первым делом тролли вырежут их всех! Их, совсем беззащитных и до смерти напуганных! А вы здесь, почти здоровые, с несколькими ссадинами на голове, стоите и плачетесь мне, словно трусливые бабы! Вперед, я сказала! Возьмите свое оружие и вперед!
XXIX
Но города уже не было. Вернее он был… Но разве то, что от него осталось могло носить такое гордое название? Вряд ли.
Поваленные, выкорчеванные с корнями деревья, выжженные цветы, полуразрушенные и зачем-то разграбленные дома, и этот, какой-то убийственно невыносимый запах гари, еще с чем-то смешанный, с чем-то густым, тягучим, неприятным, похожим на смерть, растворенную в воздухе, — вот, что предстало взору прибежавших гномов. Одна сплошная смерть, окончательная и бесповоротная.
— Будь ты проклят, Груморг! — почти беззвучно прошептал Глунг, сглотнув подступивший тяжелый ком. — Будь ты проклят! — прокричал он в неистовстве.
На этот крик, откуда-то из-за полуразвалившейся стены дома Микнуса, неожиданно вынырнуло несколько плоскомордых, клыкастых тварей. Мерзко улыбаясь, они не спеша, с явным пренебрежением, подошли к начисто растерянной и убитой горем, мизерной кучке гномов и замерли в немом ожидании. От прежних троллей, эти отличались еще большим ростом, крепкой мускулатурой, а главное, в руках они сжимали не доисторические копья, а настоящие, отливающие на солнце, стальные клинки.
Но ждали тролли недолго. Странный шепот заставил поганых тварей оживиться и посмотреть в сторону поваленного ствола дерева, за которым неумело скрывался Старейшина. Стоя на коленях, старик что-то судорожно шептал себе под нос.
— Взять его! — рыкнул один из троллей, тот который был крупнее и жирнее всех остальных.
Четверо огромных монстров двинулось по направлению к Старейшине, но путь им неожиданно преградил Глунг. Храбро выставив перед собой свой огромный топор, он почти что грудью навалился на гадких тварей.
— Стоять, земляные черви! — рявкнул он. — Дальше вы не пройдете!
— Эй, это ты кого назвал червями, переросток?! — взревел один из троллей. — Не нас ли?!
— Нет, Букнос, — с глупой физиономией отозвался другой, — определенно не нас… Какие же мы черви? Я видел червя, помнишь тогда под землей, когда мы шли по длинному тоннелю к Хозяину, вот там был червяк! Слизкий, гадкий и так отвратительно чмякающий… Так, что нет, Букнос, это он не про нас…
— Заткнись, дубина! Я не тебя спрашивал!
— А, — промычал глупый тролль. — А я думал ты обратился ко мне? Хотя зачем тебе обращаться ко мне, я ведь тебя не называл земляным червем?
— Да, заткнись же ты, тупица! — взревел первый тролль. — Дай мне услышать ответ от этого землекопа с ржавой палкой в руках! Так кого ты назвал земляным червем? — снова обратился он к Глунгу.
— Я сказал, пошел вон, вонючий тролль! — повторил Глунг.
— Нет, Букнос, все же это он про нас… — снова залепетал глупый тролль. — Точно про нас…
— Да про вас, про вас, тупоголовые недоумки! — наконец не выдержала Лия. — Здесь больших уродов, чем вы нет!
— Ну, вот видишь, Букнос, вот видишь…
— Да, черт бы тебя побрал, болван безмозглый! — неожиданно взревел первый тролль. — Как надоел ты мне! Не даешь и слова сказать! Вот сейчас я выпущу твои кишки и тогда мы наконец узнаем кто про кого тут что говорит!
— Да хватит с ними церемониться, остолопы! — зарычал стоящий позади жирный тролль. — Я сказал взять того, поросшего мхом, шепчущего старикана! А потом мы разберемся и с этими недоносками! Давайте, вперед!
— Только через мой труп! — снова преградил путь троллям Глунг.
— Через труп — это хорошо! — зароготали тролли. — Это мы любим! И чтобы крови, крови было побольше! А ну, ребята, за работу! Пора стереть с лица земли этих жалких землекопов! Вперед!
И битва завязалась снова. Снова это уже, казалось бы, привычный звон метала, брызги крови своей и противника, жгучая боль, пронизывающая различные части тела и полное отсутствие мыслей. И не было конца этому бою. И не было конца этим клыкастым уродливым троллям. Словно грибы после дождя, они все пребывали и пребывали, а гномы падали и падали, и их оставалось все меньше и меньше. Двадцать, пятнадцать, десять, пять… Почти что проигрыш, почти конец, почти смерть, почти забвение.
И Лия понимала это, но остановиться уже не могла. Да и какой смысл был останавливаться? Ведь для нее смерть стала уже не иначе как судьбой, а может быть и самой жизнью. Да еще что-то обжигающе горячее ежесекундно впивалось ей грудь, казалось прожигая насквозь сердце, мешая сражаться, мешая двигаться, отвлекая. «Что это? — устало думала Лия. — Что случилось? Может меня ранили? Может это кровь так горяча? Черт! — завопила Лия, когда боль стала просто невыносима. — Что такое?!»
Проведя рукой по груди, она нащупала то, о чем совсем забыла — ириган. Да, да, именно ириган! Все это время, пока шел нескончаемый бой, он, томимый в своей «темнице», под плотной тканью блузки, всеми силами пытался прожечь, сдерживающую его «броню», явно стремясь вырваться на свободу.
Потянув за цепочку, Лия, достала, наконец, своего таинственного «пленника». Глухо ударившись о грудь, медальон, словно еще не веря в свое долгожданное освобождение, недовольно зашипел, подозрительно заискрился и вдруг полыхнул тем самым великим, всепоглощающим, ослепительно белым светом, который зовется не иначе, как божественным.
Прокатившись над городом призрачной, сияющей волной, осветив собой все видимое и, казалось, даже невидимое, свет этот бумерангом, как будто затягиваемый какой-то таинственной силой обратно, в свою «драгоценную обитель», с гулом влетел в загадочный медальон и, скрутившись в нем тугим змеем, замер, лишь тускло, вполсилы освещая его золоченную сторону.
— Не может быть, — в изумлении зачарованно пробормотал Глунг. — Это просто чудо какое-то…
— Действительно чудо… — так же ошарашено отозвался издалека Старейшина. — Ириган признал нового хозяина, а, вернее, хозяйку… Это больше, чем чудо!
— Ну, чего вы пасти раскрыли, тупомордые тупицы! — отрезвил всех истерический крик того самого жирного, массивного тролля, который, по-видимому, был не иначе как главнокомандующим. — А ну, вырезай их всех, этих землеройных волшебников! Давай! Давай! Пора с ними кончать!
— Господи, — взмолилась про себя Лия. — Когда же это закончится? Как надоело…
— Держись, — подбодрил ее Глунг. — Осталось совсем немного, всего пару сотен, а может и больше… Но это ведь мелочь для таких великих воинов как мы, не так ли? — тепло улыбнулся он.
— Конечно, — ответила улыбкой Лия. — Это мелочь… Мы справимся…
Справимся… Легко сказать, но трудно сделать, особенно тогда, когда противника сотни, а ты одна… почти одна, ну вместе с Глунгом, но это почти что одна… Глунг сдавал — это было заметно. Да и сама Лия, тоже уже ели шевелилась. Не было уже сил, не могло их быть. Битва слишком затянулась.
— Старейшина! — задыхаясь, вдруг завопила Лия, опуская топор на огромную голову очередного тролля, — как звучит заклинание превращения… ну, это… из большого — в маленькое?!
— А тебе зачем?
— А черт его знает! Просто так…
Действительно, зачем? Лия и сама-то толком не знала зачем она задала этот, уже давно выясненный вопрос. Просто где-то внутри, в глубине подсознания, всплыла вдруг совершенно абсурдная, может быть даже самая последняя в этой жизни мысль, всплыла и зашевелилась в усталом мозгу, как единственная надежда на чудесное спасение.
— И все же, — не сдавалась Лия, — как?
— Это не поможет! — упирался Старейшина.
— А я не спрашивала у вас поможет или нет! — неожиданно рассердилась Лия. — Я попросила произнести заклинание и все! Давайте, быстрее, произносите уже, а то сейчас мы с Глунгом превратимся в отбивные!
— Пусть сила моя, — закричал Старейшина, — останется силой моей! Пусть душа моя останется душой моей! Пусть тело мое останется телом моим! И пусть ничто не изменит первоисточник! И пусть враги мои станут такими, какими они должны быть в действительности!
— И это все? — удивилась Лия. — Немыслимо, — прошептала она про себя, отрубая ухо у предводителя.
— Ну, вот видишь! — с горечью прокричал Старейшина. — Ничего не изменилось.
— Ничего не изменилось, — передразнила его Лия. — А стоя там ничего и не измениться... Да, черт побери! — выругалась она, отражая натиски сразу трех троллей. — Сколько вас там еще?! Как же вы мне надоели, вонючие уроды!
И вдруг опять, в который раз, какое-то странное понимание, того, что нужно делать просто-таки обрушилось на Лию, обрушилось неожиданно, внезапно, так сказать без прелюдии, без знакомого предупреждения, просто раз — и появилось, а потом — раз, и исчезло. Фантастика! И, главное же, не было никаких сил сопротивляться этому, свалившемуся из самой неизвестности, знанию.
Погрузившись в какое-то странное, полумедитативное состояние, Лия, между бесконечными взмахами топора и отражения ударов, сыплющихся на нее без остановки, начала медленно, как будто даже осознанно, со знанием дела повторять те самые слова, только что услышанные от Старейшины: «Пусть сила моя, останется силой моей. Пусть душа моя останется душой моей. Пусть тело мое останется телом моим и пусть ничто не изменит первоисточник. И пусть враги мои станут такими, какими они должны быть в действительности!»
Неожиданно вырвавшаяся из иригана голубая вспышка света, бешеной волной пронеслась над головами неприятеля, ослепляя и придавливая их к земле. Зверски зарычав, растерянные тролли, с грохотом, словно их уронили с приличной высоты, повалились навзничь и, как будто растворившись в воздухе, исчезли.
Вокруг наконец стало тихо, спокойно, умиротворенно. Еще ничего не понимающая, начисто ошарашенная кучка ели живых гномов, растерянно озиралась по сторонам, силясь понять, куда же это вдруг делись клыкастые тролли.
— Да вот же они! — радостно воскликнул один из гномов, склоняясь над ели заметным, вдруг ставшим просто крохотным троллем. — Эй, ребята! Они теперь не больше блохи! Давите их! Давите их всех!
— А мы поможем! — послышался издалека пронзительный писк, несущейся со всех ног, ватаги лесных гномов. — Теперь мы им покажем! Мы покажем, на что способны настоящие гномы! — занося свой крохотный топорик над головой, до смерти испуганного тролля, пропищал уже знакомый Уго.
Долго ждать не пришлось. Лесные гномы, ревностно отпихивая (если покалывание пяток гигантов можно так назвать) своих собратьев, с никогда невиданным прежде ожесточением, сносили головы мерзким и, теперь уже абсолютно беспомощным, троллям. Наконец убив последнего противника, весь мокрый и грязный Уго, радостно подбежал к Лие и, вскочив ей на нос кроссовка, гордо пропищал:
— Мы победили их! Победили! И ведь, правда, правда мы сражались ничем не хуже, ничем не хуже этих переростков? — указал он на, добродушно улыбающихся городских гномов.
— Нет, — ласково погладила малыша Лия, — вы сражались лучше, лучше всех, потому что вы — настоящие!
— Точно! — взвизгнул от удовольствия Уго. — Мы — настоящие! Мы — истинные гномы! Правда, ребята? — крикнул он толпящимся и орущим во всю глотку, ели различимым в траве крохотным «воякам».
— Молодец! — подбегая к Лии, и, открыто целуя ее в шею, радостно воскликнул Глунг. — Я даже не знаю, что бы мы без тебя делали.
— Ой-ой! — раздался писк со всех сторон. — Смотрите, наш верзила Глунг поцеловал человеческую девушку. Он поцеловал ее.
— Ну, он сам наполовину человек, — донеслось откуда-то со стороны.
— А что в этом такого? — не унимались голоса. — Будь я повыше, я бы тоже поцеловал такую красотку!
— Эй, вы там, помолчите! — с напускным недовольством прикрикнул на гномов Глунг. — А то я сейчас разберусь, кто тут кого поцеловал бы…
— Не нужно, Глунг, — остановил его подошедший Старейшина. — Пусть веселятся. Спасибо тебе, моя дорогая девочка, — нежно обняв смущенную до невозможности Лию, сквозь набежавшие слезы, прошептал старик. — Спасибо. То, что ты сделала, не поддается никакому объяснению, но я и не хочу больше искать его. Ты спасла нас. Ты помогла нам, нам всем. Спасибо…
— Да, да, нам всем! — разнеслось эхо сотни голосов по всему городу. — Спасибо, Лия! Спасибо!
— Не за что, — жутко покраснев пробормотала Лия. — Господи! — словно еще не веря, что все, наконец, закончилось, растерянно произнесла она. Неужели это все! Неужели мы и вправду победили! Что-то мне как-то не верится…
— Конечно, мы победили! — с жаром прижал ее к себе Глунг. — Ты победила!
— Да, да, мы победили! — снова донеслось из всех уголков города! — Победили!
— Тише! — неожиданно остановила их Лия. — Помолчите минуту…
— Что случилось? — насторожился Глунг.
— Ты слышишь?
— Что?
— Ну, этот странный звук? Будто что-то движется, правда, бесшумно, но движется?
— Да, нет, вроде ничего не слышу. Нет, Лия, — улыбнулся он, — тебе показалось.
— Нет-нет, — встревожено пропищал Уго, — я тоже слышу. Точно, такой приглушенный звук, словно где-то воет ветер... Нет-нет, не ветер, а горит огонь… точно — огонь. Я даже слышу запах дыма.
— Что это? — испуганно поглядела Лия на Старейшину.
— Это… — вдруг побледнел он. — Это Серые Странники...
— О, Великий Зоонг! — в один голос завопили гномы. — Это конец!
— Не может быть, — дрожащими от страха губами пролепетал Глунг. — Не может быть…
— Неужели же это конец?! — пропищали лесные гномы, с надеждой переводя взгляд то на Лию, то на Старейшину, то на Глунга. Но те стояли и смотрели вдаль, вслушиваясь в приближающийся и нарастающий с каждой секундой приглушенный вой.
— Это конец, — констатировал подошедший пожилой гном с перебинтованной головой. — Мы сделали все, что могли, Старейшина. Но, к сожалению, Груморг оказался сильнее.
— Так, стоп! — очнулась Лия. — Серые Странники… Серые Странники… — задумалась она. — Они питаются душами… душами… Только как они это делают не совсем понятно…
— Они играют на слабостях, — уточнил Старейшина.
— Что это значит?
— То есть, они заставляют свою жертву проявить самые свои добрые, самые лучшие качества: любовь, жалость и так далее…
— И таким образом они как бы открывают душу? — догадалась Лия.
— Абсолютно верно.
— Вам нужно спрятаться, — приказала вдруг Лия. — Уходите… Уходите и как можно быстрее.
— Уходить, но куда?
— Идите в храм и быстрее!
— В храм, почему? — растерянно пролепетал Старейшина.
— Черт! — вскипела Лия. — Сейчас не время для вопросов! Делайте, что я говорю! Идите в храм и спрячьтесь в той комнате, где у вас горит огонь. И сидите тихо, чтобы вас не было слышно.
— А ты? — взволновался Глунг. — Что будешь делать ты? Ты тоже пойдешь?
— Нет, — отрицательно покачала головой Лия, — я не пойду. Мое место здесь. Должен же кто-то отразить натиск этих тварей.
— Но ты не сможешь! — воскликнул Глунг. — Это же Серые Странники, они бессмертны! Отец, ну скажи хоть ты ей! — обратился он к стоящему рядом Старейшине.
— Лия, послушай, — торопливо проговорил Старейшина, — Глунг прав: Серые Странники — не тролли, ты не сможешь победить их. Это равноценно самоубийству
— Пойдем! — хватая Лию за руку, твердо сказал Глунг.
— Нет, — высвобождая руку, уперлась Лия, — я никуда не пойду, потому что я не боюсь этих Серых тварей. К тому же, они не бессмертны.
— Что ты имеешь в виду?
— В чужих мирах они не бессмертны. Они ведь есть не что иное, как огонь, а любому огню нужен источник, понимаешь? А источник находится лишь в их мире, он неподвижен. То есть, сейчас они не бессмертны, их можно уничтожить, можно погасить… Я, правда, не знаю, как, но я точно знаю, что сделать это можно! Так что, уходите! — повторила приказ Лия. — Уходите все!
— Нет! — стоял на своем Глунг. — Я никуда не пойду! Я останусь с тобой! Я тоже буду сражаться!
— Глунг, — остановил его Старейшина, — это опасно. Ты даже не представляешь, что такое эти Странники. Не нужно, не делай этого. Пошли в храм, мой сын
— А Лия?! Как же она? Разве для нее это не опасно?!
— Иди, Глунг, — тихо и твердо сказала Лия. — Иди. В конце концов, это твой мир, и ты должен жить в нем. Ты слышишь, Глунг, ты должен жить!
— Я люблю тебя, — нежно целуя Лию в волосы, прошептал он. — И мне кажется, что я совершаю большую ошибку, оставляя тебя сейчас одну. Останови меня, пожалуйста, не дай мне уйти…
— Иди, Глунг, иди, поторопись… Серые Странники уже совсем близко…
XXX
Проводив взглядом быстро удаляющихся от нее гномов и плетущегося в хвосте Глунга, Лия устало посмотрела вдаль на неумолимо движущихся к ней огромные, полыхающие непривычно серым пламенем, враждебные шары. По-видимому это и были те самые Серые Странники о которых она уже столько раз слышала, но видела впервые. «А мне всегда казалось, что они должны были походить на людей, — промелькнула в голове у Лии странная и не очень уж нужная в этот момент мысль». Хотя какая разница, какой мысли мелькать в уставшем, измученном мозгу. Теперь-то уже все равно. «И какого черта я не ушла с Глунгом и Старейшиной? — сокрушалась Лия. — Зачем я осталась? Тоже мне великая защитница чуждого мне мира! Господи, ну и дура же я! Вечно влезу во что-то, во что и соваться-то не стоило!»
С жутким гулом и шипением подлетев к стоящей посреди полуразрушенного города, одинокой, перепачканной с ног до головы, хрупкой девушке, шары вдруг, как по команде остановились и замерли. Казалось, они пребывали в полном недоумении от того, что, а вернее, кто предстал их взору.
Неожиданно отделившись от всей скученной «зависшей» команды, один из девяти шаров, быстро подлетел к Лие и, навалившись на бедную девушку всей своей шарообразной массой, начал с интересом изучать ее.
Нет, Лия не видела, чем этот странный, полыхающий шар рассматривал ее: глаз у него не было, — да у него вообще ничего не было! Обыкновенный огромный, призрачный шар, охваченный каким-то непривычным серым пламенем, при прикосновении с которым на коже оставались не следы от ожога, а, как ни странно, мокрые, липкие пятна.
И все же Лия точно знала, что шар ее изучает, ей даже казалось, что она чувствует — нет, даже слышит, ту напряженную внутреннюю работу призрачных мозгов этого странного объекта.
Наконец, видимо что-что для себя решив, шар зашевелился, как-то ели заметно раскачиваясь из стороны в сторону, словно пытаясь распределить только что полученные знания внутри своего прозрачного круглого организма. Он неприятно, угрожающе зашипел, полыхнул своим серым пламенем и звонко так, с внутренним эхом, заговорил:
— Ты кто? — спросил он.
— Лия.
— Ты гном?
— А что, я очень похожа на гнома?
— Я задал вопрос — ты на него ответила, — приказал шар.
— Нет, я не гном.
— Тогда, кто?
— Та, кто собирается с вами сразиться, — гордо отозвалась Лия.
— Ха-ха-ха! — раскатисто рассмеялся шар. — Ты не можешь сразиться с Серыми Странниками, ибо ты всего лишь глупый никчемный кусок мяса.
— Может быть, — храбро отозвалась Лия. — Но не забывай, бесстрашный кусок мяса!
— А ты в этом уверена? — снова навалившись на Лию всей своей шарообразной массой, таинственно поинтересовался шар.
— Уверена.
— А что, ты здесь в полном одиночестве? — недоумевал шар. — Где все остальные жители этого мерзкого мирка?
— Я за них, — крикнула Лия.
— Ах, вот оно что, — раскатисто рассмеялся шар. — Ну, признаться честно, я подозревал, что гномы трусы, но чтобы настолько! Выпустить на растерзание несчастную, затерянную в чужом мире, девушку — до этого даже бы сами Серые Странники не додумались. Так значит, ты и есть наш противник?
— Да, я и есть. И вообще, — начинала уже сердиться Лия, — я осталась здесь не для того, чтобы слушать твои восхищенные речи. Или, — усмехнулась она, — ты просто прилетел сюда, чтобы поговорить со мной? Тогда я только «за».
— Ну, хорошо! — разозлился шар. — Раз ты считаешь, что можешь справиться с самими Серыми Странниками, так тому и быть. Посмотрим на что же ты способна, малышка.
И шары, как по команде, исчезли.
— Лия! — донесся откуда-то издалека знакомы голос. — Помоги мне!
Обернувшись, Лия к удивлению своему, увидела того, кого меньше всего ожидала увидеть — Глунга. Правда, это уже был не совсем Глунг, а кто-то другой. Изменившийся, осунувшийся и как будто постаревший на лет сто, с искаженным от боли лицом, Глунг с трудом полз по зеленой, юной траве, оставляя после себя длинный, кровавый след.
— Лия! — снова через силу позвал он ее. — Помоги мне…
— Господи, Глунг, что случилось, что произошло?! — подбегая к гному и обхватывая его за плечи, испуганно спросила Лия. — Боже мой! — рассматривая свои, перепачканные в теплую кровь, ладони, ужаснулась она. — Ты ранен?! Но кто, кто это сделал?! Тролли?! Это сделали тролли, я права?!
— Да, — сквозь силу, задыхаясь, почти уже в беспамятстве простонал Глунг.
— Но, как?! — не поверила Лия. — Как это возможно?! Ведь мы же всех убили!
— Они появились ниоткуда, — продолжал бормотать Глунг. — Словно выросли из земли… Старейшина убит…
— Убит?! — задрожала Лия.
— А я… я несмотря на эту жуткую рану ринулся к тебе… я хотел… — перевел он дыхание, — я хотел тебя предупредить о надвигающейся опасности… Лия, — судорожно схватил он ее за руку, — все мертвы…
— Как все?! — оторопела она. — Совсем все?!
— Да… Я и ты — мы последние выжившие… Но мне уже осталось недолго… Властитель Нижних Пределов уже коснулся меня своей холодной тьмой… Скоро он придет за мной… Очень скоро…
— Нет, — с жаром обхватила Лия Глунга, словно маленького ребенка. — Нет, не говори так. Ты не должен говорить такие жуткие вещи…
— Но это правда, Лия… Я чувствую как холод уже подбирается к самому сердцу моему, я чувствую…
— Ну нет же, нет! — заплакала она. — Глунг! Ну, пожалуйста, Глунг, не умирай… Не бросай меня… Пожалуйста, ты же сильный… ты очень сильный… ты ведь можешь победить всех-всех на этом… да и на том свете. Ну что тебе этот Властитель Нижних миров? Ты ведь справился с целой армией мерзких троллей! Мой хороший, мой самый добрый и нежный дровосек, ведь ты же можешь все, правда? — сквозь слезы улыбнулась она.
— Нет, — с трудом от подступившей боли, простонал Глунг. — Я ничего не могу… Без тебя ничего… Я сильный лишь тогда, когда ты рядом…
— Но я и сейчас рядом, я всегда буду с тобой рядом, Глунг, ну, пожалуйста, — взмолилась Лия, — не уходи, не оставляй меня… Ведь я… — запнулась она. — Ведь я так люблю тебя… Я люблю тебя, Глунг.
— Я тоже, — через силу улыбнулся он.
— Ну, вот видишь, — еще крепче прижимая к себе, тяжело дышащего гиганта, молила Лия. — Наша любовь так велика, так светла, что ей тьма какого-то там Властителя? Ну, пожалуйста, милый, хороший мой, дровосек, не умирай…
— Поцелуй меня, — полушепотом попросил Глунг. — Поцелуй на прощание…
— На прощание не хочу, — нежно погладила она гнома, — Я поцелую тебя, — улыбнулась Лия, — на жизнь. На долгую, вечную жизнь. Нашу жизнь. Я отдам тебе все: всю силу, всю любовь, всю нежность свою, весь свет свой. Я спасу тебя, мой дровосек…
И коснувшись солеными от слез губами холодеющих губ Глунга, Лия еще сильнее обняла такого непривычно легкого, дрожащего всем когда-то массивным телом, своего любимого гиганта и обдав его жаром своей великой всепобеждающей любви, замерла, застыла в ожидании великого чуда. И чудо это произошло, только не совсем такое, о каком мечтала Лия.
Она видела, как неожиданно Глунг оживился и как с откуда-то взявшимися новыми силами, он с жадностью прильнул к ее разгоряченным губам, и как неприятно он сдавил их в поцелуе, зажал, причиняя неимоверную боль. Пытаясь вырваться, она рванулась назад, но поцелуй был слишком крепок и так просто Лия не могла от него освободиться. Упершись руками в широкую гномью грудь, она попыталась оттолкнуть Глунга, но тот, мгновенно сориентировавшись, схватил ее за руки и еще крепче прижал к себе.
Только теперь, Лия заметила, как странно, как неприятно изменилось лицо Глунга и как тускло заблестели его почему-то черные зрачки глаз. Нет, это уже был не Глунг. Это было что-то размытое, призрачное, ненастоящее. Что-то, что она уже когда-то видела, с чем встречалась тогда, в лесу, когда пыталась спасти заблудившегося ребенка.
Сильный удар в грудь заставил Лию взвыть. Она почувствовала, как в груди у нее что-то, неприятно сжавшись, начало медленно, не спеша раскачиваться. И это что-то было до того живым и дышащим, до того родным и обязательным, что одно лишь осознание потери его приводило Лию в неописуемый ужас. Душа. Это была душа. Впервые в жизни, Лия наконец ощутила ее, наконец узнала о ее существовании. Господи, ведь все это время она и представить себе не могла, что там, под грубой оболочкой, сокрыто такое таинство, такая великая вещь, да, нет, какая вещь — великая жизнь, ее, Лиина жизнь!
До смерти испуганная, трепещущая, душа эта всеми силами пыталась сопротивляться мерзкому поработителю, цепляясь за тоненькие, невидимые ниточки, когда-то так крепко держащие ее, а теперь так быстро, так бесцеремонно обрывающиеся; она хотела спастись, хотела уберечь себя от страшной участи, от той неминуемой гибели в чужом, неведомом ей «сером царстве», но была слишком слаба.
Лия чувствовала как больно, как неприятно вдруг сжалось ее, вырывающееся из груди, бешено бьющееся сердце, и как что-то тяжелое и объемное, неосторожно коснувшись его, и, как будто оттолкнув, поползло вверх по горлу, ударилось о небо и начало медленно, не спеша «переползать» к поработителю.
Невыносимо тягостные чувства тоски и безграничного горя мгновенно обрушились на Лию безвыходной конечной темнотой. Все что было важно, что было обязательно, от чего по сути и зависела вся ее жизнь — нет, не это существование плотной оболочки, а ее, настоящая, вечная жизнь тонкой души, — сейчас медленно но верно ускользало от Лии, покидало ее, а вместе с ней себя саму покидала и Лия. Кошмар абсолютной смерти почти мгновенно сковал уже и так до предела обессилевшее, хрупкое девичье тело и, не оглядываясь, потащил к неминуемому концу…
— Отпусти ее! — сквозь какую-то пелену, неожиданно расслышала Лия чей-то грохочущий, массивный голос. — Отпусти ее! Она моя!
«Она моя, — точно таким же эхом отозвались последние слова в душе Лии». Но она уже этих слов не поняла. Чувства, страхи, ужасы и кошмары, боль, тоска и внутренняя тяжесть — все это вдруг как-то быстро, почти мгновенно покинуло ее, ушло, утекло и поселилось где-то там, в неизвестном, враждебном ей месте. Впервые в жизни Лия ощутила полное отсутствие себя самой, полное свое уничтожение, абсолютный конец. И это не было страшно, не было ужасно — не могло быть, потому что во всем теперь царил безмерный покой и бесконечное безразличие.
— Отпусти ее, я сказал! И верни все, что забрал обратно! — уже немного отчетливее расслышала Лия. — Выполняй!
Горячим пламенем что-то, с вновь объявившейся болью, обожгло Лие небо, мгновенно проскользнуло по горлу, и с каким-то непривычно тупым звуком, камнем обрушившись в желудок, резво подскочило, ударилось о грудную клетку и замерло. Мгновенное чувство страха и недавнего ужаса снова обдало несчастную с ног до головы, незримо зашевелило волосы и начало медленно, постепенно угасать.
—Извини, — вдруг услышала Лия над ухом дребезжащий голос.
Держась за грудь, Лия с визгом отскочила в сторону, но не удержавшись, бессильно упала на колени, все еще задыхаясь от медленно утихающей боли.
— Извини, — снова услышала она.
— Вы, вы… кто? — заикаясь от страха выдавила она, глядя в пустое пространство.
— Серый Странник, — с явным недоумением отозвался голос. — Ты куда смотришь? — удивился он. — Я вишу прямо рядом с тобой, поверни голову.
Только теперь Лия заметила, что с правой стороны от нее висел уже знакомый шар, правда на мгновение ей показалось, что этот, так называемый Серый Странник, чем-то отличался от предыдущего, нет не внешне, а, как ни странно, внутренне. Непонятно откуда, но Лия точно знала, что перед ней висит не простой шар, а главный из всех главных «шарище».
— Еще раз прошу прощения, — снова повторил шар.
— За что? — по-прежнему цепенея от страха, нерешительно спросила Лия.
— За то, что не явился раньше и тебе пришлось пойти через все эти муки… Понимаешь, — начал оправдываться он, — я не знал, что ты — это ты. Я думал, что тебя уже давно нет, но ты, оказываешься, по-прежнему живешь. Странно… Вот уж действительно, никогда не угадаешь, где можешь встретить тебя. Прости. Но моя новая братия не знает еще, что такое знаки неприкосновенности. Я, конечно, понимаю, что ты можешь убить меня за это, ведь я не сдержал нашего уговора, но я прошу тебя, простить моих недалеких детей. Они еще так малы и так глупы… Прости, если можешь…
— Я ничего не понимаю, — дрожащим голосом выдавила Лия. — Какие знаки, какие дети, какая неприкосновенность? Я вообще не понимаю, что это было такое со мной несколько минут назад?! Эта боль, поцелуй… Глунг… Глунг! — вдруг вспомнила она. — А что с ним?! Он умер?! А Старейшина?! А гномы?! Боже! — схватилась она за голову. — Они же все мертвы! Все до единого! И Глунг, Глунг… он тоже… тоже… — не смогла она договорить от нахлынувших рыданий.
— Ну, вот видишь, — безмятежно произнес шар, — как все же сильны Серые Странники… А ты совсем не похожа на себя… — озабоченно добавил он. — Я тебя не узнаю. Столько любви, столько нежности, столько добра — всего столько, что бьет через край. Что с тобой приключилось? Ты перешла к другому учителю?
— Что? — растирая слезы по грязному лицу, спросила Лия. — К какому учителю?
— Ах, так вот оказывается в чем дело, — загадочно протянул шар. — А я-то думаю, что с тобой такое, а ты оказывается ничего не помнишь…
— Что значит я не помню? — потихоньку начала приходить в себя Лия. — А что я должна помнить?
— Ну, раз не помнишь, значит и не стоит вспоминать, — отрезал шар. — В конце концов, я здесь не для того, чтобы восстанавливать твои утерянные знания.
— Нет, подожди, — остановила его Лия. — Сказал «а» говори и «б»…
— О, нет, девочка, — с ледяным спокойствием возразил шар, — на такие уловки я не ведусь. Это твои проблемы — не мои. Но, если хочешь, можешь попросить меня тебе все рассказать…
— И в чем подвох?
— Тогда ты отпустишь нас на все четыре стороны и мы ничем не будем обязаны тебе.
— Но я вообще-то вас и не держу… — возразила Лия.
— Еще как держишь, — вздохнул шар, — Ведь мы нарушили закон неприкосновенности….
— И что это значит?
— Это значит, что теперь ты можешь просить меня обо всем, о чем только захочешь…
— То есть ты исполнишь мое любое желание?
— Конечно. Правда, если оно будет подвластно Серым Странникам.
— Интересно, — оживилась Лия, — значит ты что-то вроде Джина, я права?
— Понятия не имею о чем ты говоришь. Такое слово я слышу впервые.
— Ну это не столь важно. Слушай, — радостно заулыбалась она, — значит теперь я могу просить тебя обо всем обо всем?
— Я же сказал, — недовольно пробурчал шар, — что я исполню любое твое желание, если оно, конечно, будет в моей власти.
— В твоей власти, — задумалась Лия. — Интересно.
— Нет, — сказал шар, как будто угадав ее мысли. — Домой я вернуть тебя не могу.
— А я и не надеялась…
— Но ты об этом думала.
— Да мало ли о чем я думала, — махнула рукой Лия. — А ты бы не сильно-то лазил в мою голову, кругляш! — разозлилась она. — Слушай, — словно ошпаренная подскочила она к шару, — а возвращать умерших ты можешь?
— Умерших? — удивился шар. — Смотря каких и сколько…
— Гномов, — выпалила Лия. — И Глунга, и Старейшину…
— Постой-постой, — остановил ее шар. — Почему умерших? О чем ты говоришь?
— Но ведь Глунг… — растерялась вдруг Лия. — Он же приполз сюда… Он сказал, что все убиты… Все до одного… Он же сказал…
— Ха-ха-ха! — разразился хохотом шар. — Действительно велика сила Серых Странников, если даже тебя смогли одурачить… А ты повелась. Ха-ха-ха, вот действительно победа так победа!
— Так значит, — не обращала внимания на шар Лия, — значит все это было неправдой?! И Глунг, и что все мертвы… Боже мой! — завопила она, подскакивая. — Боже мой! Какое счастье! Все это неправда! Неправда! Господи, спасибо! Спасибо, что это обман! Невероятно!
— Ну, так желание будет или нет? — наконец не выдержал шар. — Я жду. Мы все тебя ждем!
— Успеешь! — резанула Лия. — Я тоже тебя долго ждала, чуть душу не потеряла!
— Я за это уже извинился!
— Возьми свои извинения…
— Ой, не нужно так грубо, девочка, — оборвал ее шар. — Как некрасиво. Ты никогда себя так не вела прежде…
— Перестань говорить глупости, толстяк! — разошлась Лия. — Думаешь после всего я поверю хоть одному твоему слову?! Хватит меня провоцировать и вынуждать на очередное принятие твоей несусветной лжи! Я достаточно натерпелась от тебя! Теперь мне нужно другое, толстобрюх!
— Кошмар, — недовольно зашипел шар. — Сколько обидных слов. Жаль, конечно, что я не дал довести начатое моим сыном до конца…
— Что?! — испуганно отскочила от шара Лия. — Только посмей дотронуться до меня, серая тварь! Я… я!
— Ну что, ты? — усмехнулся шар. — Что ты можешь мне сделать? Ты всего лишь глупая, крикливая девчонка, не помнящая кто она есть… Ай, — как-то внутренне махнул он на все рукой (если так можно сказать про шар), — надоело мне с тобой пререкаться. Слушай, давай быстрее говори свое желание и мы полетим, у нас еще столько дел, ты даже представить себе не можешь…
— Слушай, — снова подходя к шару, доверительно спросила Лия, — а мы действительно раньше встречались?
— Так это и есть твое желание? — оживился шар. — Ты хочешь все вспомнить? Тогда нет проблем. Я это мигом.
— Нет-нет, подожди, — остановила его Лия, — подожди, не торопись. Это не то желание, которое я бы хотела чтобы ты исполнил… Другое, — задумалась она. — Знаешь, я хочу… Я хочу, — зло посмотрела она на шар, — чтобы ты вместе со всей своей проклятой серой братией убрался из этого мира раз и навсегда и никогда, слышишь, никогда и ни при каких условиях больше не возвращался сюда, даже не подлетал! Вот чего я хочу!
— И что, это все? — устало пробасил шар.
— А что, этого мало?
— Да нет, вполне…
— Только ради бога, — раздраженно прошипела Лия, — не говори, что и это желание ты не можешь исполнить! В конце концов, уж если вызвался быть Джином, так будь им до конца!
— В который раз я слышу незнакомое мне слово, — пробурчал шар. — За это, кстати, и ненавижу людей. Говорят всякие непонятные глупости, а ты их слушай… Ну хорошо, я исполню твое желание, так и быть. И хотя это нарушает мои обязательства перед Хозяином… ну да ладно, пусть будет так… Но, честно признаться, — понизил он голос, — я не думаю, что это самое лучшее твое желание. Глупое оно какое-то… Пойми, не мы, так другие найдутся, кто сотрет в порошок этих землекопов…
— Это уже не твоего ума дело! — огрызнулась Лия. — Я сказала я хочу, чтобы было так, значит должно быть так!
— Ну, хорошо-хорошо… Я ведь не против. Наоборот, я желаю тебе только добра.
— Ой, — засмеялась Лия. — Ой, держите меня. Серый поглотитель душ говорит о каком-то там добре! Нет, ну просто умереть — не встать!
— А вот умирать не надо, — очень серьезно отозвался шар.
— А тебе не все ли равно, толстопуз?
— Не все равно.
— Почему это? — насторожилась Лия.
— В тебе есть душа, очень сильная, богатая душа. И я бы не отказался ею полакомиться. Но пока я этого сделать не могу, а потому прошу тебя, прибереги свое сокровище до тех времен, когда неприкосновенность твоя рассеется…
— Заткнись, тварь! — не сдержалась Лия. — Ты никогда не получишь мою душу!
— Как знать, — ухмыльнулся шар. — Но мы отвлеклись. Итак, я желание твое исполнил, значит теперь мы свободны…
— Эй-эй, — остановила его Лия. — Это куда ты собрался, шарик?
— Я все сделал. Я свободен.
— Нет, мой хороший, ты еще не все сделал…
— Что, значит, не все? — опешил шар. — Я исполнил твое желание.
— Ну ничего себе! — воскликнула Лия. — Исполнил он желание! Какой ушлый! Сразу видно, что привык иметь дело с тонкой материей! Не знаю, может у вас, призрачных огней так и положено, но у нас, плотных тел, есть еще мозги, и мы умеем думать, а еще мы умеем не доверять тому, что тут противно так гудит, шипит и покачивает своими необъятными формами!
— Ты сама-то поняла, что сказала…
— Поняла.
— А я так, представь себе, не очень.
— Ты что издеваешься, толстопуз?!
— Отнюдь. Наоборот, мне кажется это ты уже совсем страх потеряла. Обзываешься, говоришь какие-то бесконечные глупости. Пойми, ведь меня больше ничего не держит, я могу свободно покинуть это проклятое место, но я уважаю наши с тобой прежние тесные дружеские отношения, а потому…
— Перестань городить чушь! — прервала его Лия. — Я с пожирателями душ дружбы не вожу!
— Короче, — тяжело вздохнул шар, — чего тебе еще от меня нужно? Говори уже быстрее? Я так от тебя устал.
— Мне нужны доказательства.
— Какие еще доказательства?
— Как какие? Доказательства того, что и ты и твои отвратительные детки больше не сунутся в этот мир.
— Но я ничего не могу тебе предложить, кроме своего слова — я же, в конце концов, дух, я странник, я всего лишь огонь… Ну, хочешь, — задумался шар, — я выжгу вот на этом маленьком камне, — склонился он над маленьким камешком под ногой Лии, — знак неприкосновенности к этому миру? Этого тебе будет достаточно?
— И, что — не верила Лия, — это надежно?
— Знаешь ли, — возмутился шар, — надежного в призрачном вообще ничего нет. Но больших и лучших тебе доказательств я предоставить не могу. И вообще, — начал выходить он из себя, — я сейчас улечу и ты ничего не получишь, поняла?!
— А ты правила мне не устанавливай, толстопуз! — рявкнула Лия.
— Короче — выжигать или нет?! — громыхнул шар.
— Выжигай! Черт с тобой!
Зависнув над камешком, неуклюжий шар начал медленно и осторожно, словно боясь расплескать все свое объемное содержимое, крутиться над ним, издавая забавные, похожие на кудахтанье, звуки. «Как курица на насесте, — глядя на весь этот странный обряд подумала Лия и не смогла удержаться от смеха».
Но шар, видимо, настолько сильно был поглощен своими замысловатыми «куриными» действиями, что не предал никакого значения этому абсолютно неуместному, глупому смеху недалекой девчонки.
Пыхтя и покрякивая, он все крутился и крутился над несчастным камешком и, казалось, просто не мог остановиться. Лия даже было подумала помочь этому закрутившемуся кругляшу, как вдруг резко остановившись, шар замер и, вспыхнув каким-то уже не совсем серым, а больше черным огнем, угрожающе засверкал, заискрился и неприятно зашипел, словно уж на сковородке. Тусклый луч, почему-то на вид даже не огня и не света, а какой-то мутно-сероватой жижи с треском ударил по камню, от чего тот, словно живой, подпрыгнул и с тупым стуком упав на землю, задымился.
— Все, — как будто через силу проговорил шар. — Забирай свое доказательство.
Осторожно, чтобы не обжечься, Лия подняла почему-то не раскаленный, а ледяной камешек и, перевернув уже имеющейся теперь у него лицевой стороной, увидела загадочный знак трех сплетающихся волн.
— Теперь, наконец, все? — недовольно пробубнил шар. — Мы можем уже лететь?
— Почти, — неуверенно отозвалась Лия.
— Ну, что еще?!
— Да в общем-то ничего важного… Просто я никак не могу понять, а куда же поместить теперь этот наш, так называемый оберег, куда повестить, не знаю, прибить, зацементировать этот камень, чтобы твои растяпы-детки в очередной раз, случайно, не нарушили договор, а то они ведь могут?
— Куда хочешь! — уже просто-таки лопаясь от злобы, прошипел шар. — Это уже не моя головная боль! Можешь предложить Старейшине повесить этот булыжник себе на шею, авось на несколько сантиметров станет ближе к земле, старый недоучка!
— Ты сейчас говоришь, как твой хозяин, — усмехнулась Лия.
— Ты не знаешь, кто мой хозяин, — безмятежно возразил шар.
— Знаю — Груморг.
— Не знаешь. А, вернее, не помнишь. Не Груморг — другой человек.
— Человек? — удивилась Лия.
— Послушай, — уже совсем выдохшись, просто-таки простонал шар, — я исполнил твое желание. Я сделал все, о чем ты меня просила. Я тебе предлагал знания и память, но ты отказалась. Чего ты еще от меня хочешь? И вообще, — заерзал он на месте, — нам пора. Мы и так слишком долго пробыли в этой отвратительной дыре! Так что, счастливо оставаться… как там тебя…
— Лия.
— Да, Лия. До скорой встречи.
— Ну уж нет! — подскочила Лия. — Никаких больше встреч! Хватит с меня…
— Это не тебе решать, — неожиданно отрезал шар и замыкая вереницу своего призрачного выводка, начал быстро удаляться и вскоре совсем исчез, забирая с собой до тошноты надоевший запах гари и возвращая миру долгожданную немую тишину.
Сжимая в руке камень — великую защиту целого мира, Лия бессильно плюхнулась на землю и, взглянув в чистое, лазурное небо, задумчиво улыбнулась.
Жуткая усталость почти мгновенно отравой разлилась по несчастному, избитому, измученному телу Лии, налила свинцом горящие огнем, мозолистые руки и, коснувшись головы, а может быть даже и всего мозга в целом, начала быстро закручивать, убаюкивать, усыплять, отключая желания, мысли и чувства. И Лия уже была готова покориться всепоглощающему спасительному сну, так внезапно обрушившемуся на нее, как вдруг где-то вдалеке послышались чьи-то радостные вопли. И, конечно, не просто чьи-то, а гномьи.
Обезумевшие от счастья и радости, они словно дикое стадо, неслись к их теперь не врагу, а спасительнице. Они топали и горлопанили так, что даже бедная, тоже прилично потрепанная земля, содрогалась всем своим уставшим, побитым, истоптанным телом.
А где-то позади несущихся гигантов, пытались не отставать маленькие создания, лесные гномы. Они тоже так пронзительно пищали, так радостно взмахивали своими ручками, и так были невнимательны, что ежесекундно во всеобщей эйфории налетали на гигантские пятки своих «мутирующих» собратьев, и с уже знакомым смешным кряканьем взлетая высоко над землей, словно мячики, пропадали в густых зарослях высокой травы.
От всего увиденного, Лие захотелось смеяться, но она, почему-то заплакала. Но налетевшая толпа гномов, бесцеремонно подхватив ее, с грохотом и гамом, начали по очереди обнимать свою спасительницу. И неизвестно, чем эта всеобщая радость верзил закончилась для Лии, если бы не подоспевший вовремя Глунг. Растолкав своих бешено ревущих собратьев, он ловко выхватил Лию из толпы и крепко прижав в себе, разразился ядовитой бранью:
— Да вы что! — кричал он. — Совсем ополоумели! Вы же могли ее задавить! Неотесанные болваны! Хорошо хоть я вовремя подоспел! Ты вообще-то цела? — с тревогой начал он ощупывать Лию.
— Да все в порядке, — сквозь слезы улыбнулась она, еще сильнее прижимаясь к своему, теперь уже несомненно очень дорогому дровосеку.
— Ну вы даете, ребята, — все никак не мог успокоиться Глунг. — Это же надо было сообразить…
— Да ладно, Глунг, — засмеялась Лия. — Все нормально. Это они от радости.
— Ну, конечно, от радости! — еще сильнее завопили гномы. — Мы ведь спасены! Глунг, дружище, ну не сердись ты! Ну, прости нас, бестолочей! Мы же не нарочно! Просто радость такая! Великий день!
— Да, — широко улыбаясь протянул, продирающийся сквозь плотно сбитое кольцо гномов, Старейшина. — Действительно великий день! Мне даже не верится, что все закончилось. Это чудо, Лия, что ты смогла одолеть Серых Странников, это чудо…
— Да нет, совсем не чудо, — смутилась Лия. — Просто мне повезло. Кстати вот, — протянула она защитный камень. — Это вам.
— Что это? — удивился Старейшина. — Здесь знак Серых Странников…
— Это залог безопасности Мира Гномов.
— Безопасности? Но от чего?
— Вернее сказать от кого, — усмехнулась Лия. — От Серых Странников. Больше они не являются для вас угрозой.
— Невероятно, — словно пораженный молнией в самую седую макушку, протянул Старейшина. — Это просто невероятно… Лия, спасибо! Это… Это ведь просто замечательно! Гномы! — воскликнул он. — Это замечательно! Мы спасены! Мы наконец спасены! Отныне самые страшные твари не смогут даже приблизиться к нашему миру! О, Лия, — вырывая девушку из объятий Глунга и с жаром прижимая к себе, в какой-то эйфории, захлебываясь от подступивших чувств, полушепотом, сбивчиво проговорил Старейшина, — это лучший подарок… нет не подарок… это самый счастливый день в моей… нет в нашей жизни… Спасибо тебе, — не скрывая слез, поцеловал он Лию в волосы. — Спасибо.
— Да, — вдруг как по команде становясь перед ней на колени, эхом повторили гномы, — Спасибо.
— Ай-ай-ай! — вдруг откуда-то из толпы донесся чей-то пронзительный визг. — Ай, он наступил на меня! Ах ты, переросток! Ах ты, гигантский выкормыш! Ты что глаза потерял на поле боя?! Высокорослая дубина! Ты же мог меня совсем раздавить! Ставит свои грязные колени черт знает куда!
— Гиби, это ты? — сквозь оглушительный всеобщий хохот прокричала Лия.
— Я! — топая по закоркам своих гигантских братьев, зло отозвался коротышка. — Ты еще подергайся, подергайся мне, высокорослый толстошей! — прикрикнул он, на держащего его на плечах, городского гнома. — Не видишь я еще не прошел тебя.
— А ты перестань вытирать об меня свои полусгнившие ботинки, — огрызнулся гном. — Давай перебегай скорей, а то сейчас я встану и ты знаешь на какой высоте окажешься, тебе и не снилось!
— А ты мне тут поугрожай-поугрожай! — не сдавался Гиби. — Тоже мне дибрижабль!
— Гиби, — засмеялась Лия, — не дибрижабль, а дирижабль! Откуда ты слово-то такое знаешь?
— Слышал, — перепрыгивая на плечо к Глунгу, безразлично отозвался Гиби. — Давно уже. Я еще много таких слов знаю.
— Ты вообще у нас слишком уж много знаешь, — подколол коротышку Глунг.
— Еще бы, ведь я — гном.
— Ну вы как, Гиби? — давясь от смеха поинтересовалась у него Лия. — Ничего себе не сломали?
— Вернее сказать, тот выкормыш не сломал ли мне что-нибудь? Похоже, что нет, — начал судорожно ощупывать он себя. — Во всяком случае ничего не болит.
— Да я его слегка то и примял! — издалека донеслось оправдание.
— Слегка! — подскочил Гиби. — Ничего себе слегка, мутант! Да я теперь вовек не забуду твое вонючее колено, которым ты меня накрыл! И еще главное тычет этой своей грязной штаниной в нос! Я ему кричу, осторожней, громила, а он хоть бы хны! И слышать не слышит! Глухой пень!
— Ну хватит-хватит, Гиби, — успокоил его Старейшина. — Пора уже расходиться. Все устали, да и тела наших братьев нужно подобрать. Пойдемте, — уже с грустью обратился он к Лие и Глунгу. — У нас еще столько работы впереди.
— Господи, Старейшина, — вдруг как-то бессильно, с нескрываемой внутренней болью протянула Лия. — Сколько жертв. И во всем виновата я. Если бы не мой приход…
— А ну прекрати! — резко оборвал ее Старейшина. — Ты что это говоришь такое?! Какая вина! Нет никакой твоей вины в этих смертях! И ты здесь совсем ни при чем! Ты поняла меня?!
— Но ведь, гномы… они не простят мне этого…
— А ну, замолчи! Замолчи! И не говори такие глупости! Да никто, слышишь никто в этом мире не сможет обвинить тебя в подобном! Никто! Уж если я не смею, то другие гномы и подавно! Ты сделала столько для нашего мира, что об этом нужно слагать легенды! А ты говоришь обвинят! И все, — приказал Старейшина. — Чтобы больше я не слышал этих глупостей от тебя, Лия! Точка!
— Ну хорошо-хорошо, — через силу улыбнулась Лия. — Но меня еще кое-что тревожит, Старейшина.
— Что?
— Что делать с этим камнем, с этим оберегом? Куда его спрятать, а то вдруг кто-нибудь его украдет, похитит?
— Вряд ли, — отозвался Старейшина. — Хотя, — задумался он. — Кто знает. Груморг ведь непредсказуем. Даже не знаю… А хотя, — оживился старик. — одену-ка я его на шею. Так будет надежнее… Точно, на шею… Что, что ты смеешься, девочка? — заметив, давящуюся от смеха Лию, растерянно спросил он. — Я что-то не то сказал?
— Нет-нет, — задыхаясь от хохота, выдавила Лия. — Не обращайте внимания. Это так, нервное. Это страх выходит.
— Впервые в жизни вижу чтобы страх выходил через смех, обычно это осуществляется через слезы, — подозрительно посмотрел Старейшина на Лию. — Ну да ладно, пойдемте. Пошли, сын, — обнял он за плечи Глунга. — А ты, Лия, иди домой… ко мне домой, умойся, отдохни… А затем встретимся вон на том холме, — указал он на поросшее цветами возвышение невдалеке. — Пошли, сын.
— Я сейчас, — отозвался Глунг. — Ты иди, — обратился он к отцу, — а я догоню.
— Ну, — поцеловал он в щеку Лию, — все хорошо?
— Да, — нежно улыбнулась она в ответ. — Все хорошо. И такая тишина вокруг…
— Тишина, — снова поцеловал он ее.
— Господи, Глунг, — вдруг абсолютно по-детски, беспомощно прижалась Лия к гиганту, — если бы ты только знал через какую боль и страх мне пришлось пройти? Если бы ты только знал…
— Я знаю, — укрывая ее своими крепкими руками, прошептал он. — Я все знаю…
XXXI
Вдали от города, на невысоком холме, среди бурно зеленеющей травы и алых, похожих на капли застывшей крови, мелких цветов, под невидимыми, но ощутимыми порывами теплого ветра, далеко ввысь, в самое небо, уносились языки темно-оранжевого пламени погребального костра.
Горячие, яркие искры его, словно души умерших, взметались остатками затухающего света над седеющими от дыма и невидимой скорби горячими травами, почти мгновенно растворяясь в необъятном пространстве теперь уже безграничного для них мира, обретая покой и вечную жизнь в памяти тех, кому удалось выжить.
Каждый из присутствующих здесь, на этом холме, думал о чем-то своем: о вечном, о бессмертном, о незыблемом, о том, что именно каждый из них возьмет из этого, уже затухающего прощального костра с собой, в свою будущую, новую жизнь.
— Пойдем, — беря Лию за руку, шепотом проговорил, подошедший к ней Глунг.
— Куда? — не поняла Лия.
— На праздник.
— Но как? Ведь только что…
— Тише, — прикладывая палец к ее губам, прошептал Глунг. — Все, что было, уже унеслось с огнем в бесконечное ничто. Наступил новый день и новая жизнь. И это стоит того, чтобы этому радоваться и петь песни…
— Да-да, пойдемте, Лия! — подталкивая ее, весело, наперебой загомонили подбежавшие сзади гномши. — Нужно расслабиться! Нужно вдоволь повеселиться!
— Ну… если так, — растерянно пролепетала Лия, — тогда ладно… Только я… — замялась она.
— Ну что, что еще? — нетерпеливо вздохнул Глунг.
— Только я сразу хочу предупредить, что пить я не буду и танцевать тоже.
— Почему?
— Потому что не хочу выглядеть полной дурой…
— Ну, хорошо, — ели сдерживаясь от смеха, выдавил Глунг, — будешь на все смотреть трезвыми глазами и чувствовать себя самой умной среди глупцов. Хотя, — прищурился он, — кто знает, какой для этих глупцов будешь казаться ты…
— Что? — наигранно рассердилась Лия.
— Пошли, — потянул ее Глунг за руку. — Слышишь музыку? Уже все началось. Пойдем, пойдем скорее.
Чем ближе они с Глунгом подходили к городу, тем отчетливее доносились до их слуха какие-то приглушенные, ритмические постукивания. Войдя в центр города, Лия была несказанно удивлена тому, как быстро, ну просто как по волшебству, у великого храма Зоонга, в ряд, как по команде, выстроилась целая вереница громадных деревянных бочек, по которым изо всех сил лупили массивными и с виду неподъемными дубинами, так называемые, музыканты. «Уму непостижимо, — поражалась Лия. — И когда они успели их сюда приволочь?! Поразительно!»
Каждая из таких бочек была доверху наполнена какой-то слегка мутной, похожей на мед, пахучей жидкостью. Почти ежесекундно кто-нибудь из гномов, подбегая к одной из бочек, с радостью зачерпывал из нее, колышущейся в мутных «водах» питьевой лодочкой, дурманящий напиток и, залпом выпивая его, с криком и гомоном пускался в пляс.
А «музыкантам» только было этого и нужно. Они безостановочно, наперебой, рьяно зазывали гномов поскорей опустошать бочки, чтобы звук становился сильнее, а музыка была громче. И гномы старались вовсю, изо всех своих гномьих сил, в результате чего большинство из этих, так называемых «старальщиков», в абсолютном беспамятстве уже после получаса оживленно празднества громко храпели под чудом уцелевшими розовыми кустами центральной площади.
Лесные гномы тоже не отставали от своих высокорослых собратьев. Вскакивая на широченные шеи верзил, они устраивали состязания на то, кто первым из них успеет захлебнуть пьянящую жидкость и при этом не свалиться в огромную, похожую на озеро, бочку.
По началу Лия долго отказывалась от предлагаемого угощения. Но, поняв, что вот именно теперь, оставаясь в стороне всего происходящего, она больше всего напоминает всем и в частности себе, полную идиотку, Лия, наконец, сдалась и, выпив залпом слегка горьковатого напитка, с удивлением констатировала, что это питье ее совершенно не пьянит. Зачерпнув еще раз из бочки, она снова с жадностью прильнула к лодочке, но не успела сделать и пары глотков, как услышала над своим ухом чей-то таинственный шепот:
— Осторожно, наша тукота очень коварная штука.
— Да ну, ерунда, — отмахнулась Лия. — Ты лучше, Глунг, за собой смотри.
— Ну, мое дело предупредить, — ехидно проговорил гном и как будто растворился в пространстве.
Никогда еще прежде не было Лие так хорошо, как в этот действительно необыкновенный, если не сказать великий, во всех отношениях, день.
То, что творилось с ней в эти счастливейшие из счастливейших и беззаботных мгновений ее не очень уж и длинной человеческой жизни, невозможно было описать словами. Гремучая смесь долгожданной, никогда невиданной прежде абсолютной свободы и полного безразличия, завладели еще не совсем закаленной, с остатками наивности и нерастраченного ребячества, души молодой девушки, и потянули за собой, в самую гущу праздника, в странные, не очень замысловатые танцы и реки опьяняющей тукоты.
— Хороша, — восхищенно протянул держащийся вдали от праздника, Старейшина, глядя на танцующую Лию. — Смотри сын, — пихнул он, сидящего рядом с ним Глунга, — вот это девушка! Был бы я помоложе…
— Перестань, отец, — недовольно пробурчал Глунг, уже несколько минут с жадностью разглядывающий разгоряченную от выпивки и от танцев и, ставшую еще прекраснее, Лию. — Я не хочу об этом говорить…
И действительно, к чему слова, когда обо всем может рассказать сердце. Его огромное, с жаром бьющееся в могучей груди, гномье сердце.
Лия… Господи, сколько раз он уже успел повторить про себя это нежное, прекрасное имя. И сколько раз лишь при упоминании его, в усталом, измотанном противоречивостью чувств и обстоятельств, гномьем мозгу, всплывал самый дорогой, сокровенный образ, образ молодой, хрупкой девушки, таящей в его крепких, мозолистых руках.
Боже, только теперь Глунг начал осознавать, как же сильно, как беззаветно, как открыто для самого себя он любит ее, маленькую Лию. Он любит ее! Любит так, как не дано любить, наверно, ни одному живущему в этой бесконечной Вселенной!
Ведь в ней было все… Все о чем он, гном, и мечтать не мог — нет, он просто не смел мечтать о таком чуде! Он лишь грезил ею. Он представлял ее. Рисовал ее в своем, измученном долгими поисками несуществующего идеала, богатом воображении. И он любил ее, любил уже тогда, когда понятия не имел о ее существовании. Но, зато он верил. Да, да, именно верил в то, что где-то там, далеко-далеко, быть может даже в совсем другом измерении, в чуждом, неведомом ему мире, живет, дышит, чувствует, растет она — его великая, его беззаветная, его, сияющая лучами белого солнца, бессмертная мечта. Живет для того, чтобы однажды стать явью.
— Отец, а что будет завтра?
— О чем ты, Глунг? — как будто не понял вопроса Старейшина, но заметив вдруг почерневшее, осунувшееся от тревоги лицо сына, строго добавил. — Завтра увидим.
А Лия танцевала и танцевала и уже, похоже, не могла остановиться. Она бешено кружилась, вертелась, прыгала, визжала. И все вокруг нее как будто становилось ярче, прекраснее, веселее, даже это привычное незыблемое солнце, вдруг как по волшебству, перестало быть таким бесцветным и белым, небо таким всецело голубым и однообразным, а облака такими легкими и незримыми. Все как будто заиграло новыми красками, проявилось новыми очертаниями, пропиталось новыми чувствами, наполнилось новым, еще не совсем понятным, смыслом…
Лия даже и думать забыла о том, что впереди ее ждут куда более тяжелые испытания. Впереди еще решение Совета, впереди решение ее участи, впереди ее возможный конец… Но сейчас это было неважно. Все было неважно… Не имело никакого значения… Сейчас было просто хорошо, хорошо как никогда…
Но как-то странно, совсем неожиданно, свет начал медленно уплывать, ускользать от ее, уже мало что различающих глаз, и какая-то непонятная, коварная темнота, черной точкой начала разрастаться, разрастаться, все сильнее и сильнее, захватывая в свой, тревожащий душу и сердце, смертельный плен. Странное тепло как-то очень приятно, непривычно быстро разлилось по расслабленному Лииному телу, закружило, завертело его, унося за собой, куда-то далеко-далеко, назад к ее родному дому, туда, где прямо у окна цветет пахучий жасмин, а тонкие занавески на окнах то и дело цепляются за его острые сучья.
Какое-то далекое чувство, как будто давно пропавшее, неожиданно завладело ею, безоговорочно маня за собой, в далекое прошлое, в забытое и, навсегда потерянное, детство. В те драгоценные времена божественной чистоты и неповторимой наивности, которые так безжалостно, так высокомерно отбрасываются годами и коварной «взрослостью» за пределы безвольной человеческой памяти.
Маленькие косички, большие бантики, сбитые коленки и великая беззаботность, великая безоговорочная уверенность в завтрашнем, обязательно счастливом, солнечном дне — вот, чем для Лии было ее детство.
Неожиданно для себя Лия вспомнила, как тогда, давно, словно в прошлой и, не совсем уже ее жизни, маленькой девочкой, она, смертельно уставшая, но счастливая, садилась, на нагретое за день горячим солнцем крыльцо родного дома, и долго-долго с жадностью всматривалась в даль, за горизонт, следя за медленно уплывающими в саму неизвестность, розовыми от заходящего солнца, облаками и — мечтала… Мечтала, что когда-нибудь она, так же как и эти легкие пуховики, сможет улететь куда-нибудь далеко-далеко, в какую-нибудь загадочную, никому неизвестную страну, где возможно живут совсем ненастоящие, сказочные герои… Живут и не знают о существовании такой прекрасной девочки, как Лия.
— Ты еще держишься на ногах? — обнимая ее своими сильными руками, нежно спросил подошедший к ней Глунг.
— Ага, — заплетающимся языком ответила Лия.
— А идти ты можешь?
— Конечно, — вырываясь из его крепких объятий, гордо отозвалась она. — Смотри, — поднимая высоко голову, сильно покачиваясь, сделала она несколько неуверенных шагов и, скорей всего, бы упала, если б, не подхвативший ее, Глунг.
— Я же сказал, — засмеялся он, — что наша тукота очень коварна. — Давай, — беря ее на руки, предложил он, — я отнесу тебя домой.
— Нет, — отрицательно, даже как-то по-детски покачала головой Лия, — я не хочу домой, — и нежно обняв Глунга за его широкую шею, прошептала: — я хочу остаться с тобой…
— Со мной? Со мной, до какой степени?
— До самой высокой, — с нежностью поцеловала она его в ухо.
Аккуратно, словно великий дар, Глунг внес на руках в свой огромный и такой же тяжеловесный, как и он сам, дом Лию и, положив ее, на застеленную темно-зеленым пледом, гигантскую кровать, на мгновение замер.
С жадностью вглядываясь в каждую черточку, в каждую точечку, искусственно разрумянившегося, молодого Лииного лица, он думал лишь об одном: о том, что это сон, который вот-вот закончится, оборвется, раствориться и исчезнет, оставляя после себя лишь призрачный дымок одинокой пустоты и бессилия.
Он смотрел на нее, смотрел так пристально, так внимательно, как будто пытаясь заглянуть туда, внутрь этих ярко сияющих зеленых глаз ее, отражающих какой-то таинственный, потусторонний, абсолютно незнакомый ему мир, мир не людей и даже не гномов, а каких-то темных призраков, неведомых сил.
Глаза эти просто затягивали, вдруг совсем обессилевшее тело его, туда, в глубь, в тревожащие своей загадочностью, пространства, туда, откуда не было дороги назад. Но Глунг и не хотел возвращаться назад. Наоборот, он всеми силами стремился отдаться этому, сокрытому за сверкающими зрачками, темному, незримому миру Лии, он хотел уйти в него, хотел раствориться и пропасть в нем навсегда, на веки вечные.
Что-то горячее, одурманивающее, так неожиданно, так сладко и приятно разлилось по его дрожащему мелкой дрожью гномьему телу, кольнуло в сердце, ударило в голову и потянуло к этим нежным, пахнущим тукотой, Лииным губам.
Горьковатые на вкус, они казались божественным нектаром, неземным воплощением всего желаемого и не желаемого в этой жизни. Все смелее и смелее, целуя их, Глунг уже в каком-то забытьи, с жадностью вдохнул такой вдруг, ставший родным, незабываемый запах молодой, бархатистой кожи, и сошел с ума.
Крепко прижав свою любимую девочку, к могучей гномьей груди, он закрыв глаза, в беспамятстве, начал что-то безостановочно с жаром шептать, что-то очень нежное, что-то незабываемое, похожее на заклинание, что-то, что было так важно, так необходимо им обоим в эти самые дорогие, бесценные мгновения слияния и родства.
— Моя, — уже захлебываясь, томно протянул он. — Теперь ты моя Лия.
XXXII
Новый день и новая жизнь вливались горячими лучами привычного полуденного солнца в распахнутое настежь окно дома Глунга.
Да, это был новый день. Во всяком случае, для Лии, он был таковым. Открыв глаза, она еще долго смотрела на мирно сопящего рядом с ней Глунга, и не могла поверить в то, что за какие-то часы, этот дровосек-верзила стал для нее чуть ли не самым главным, самым дорогим, что только могло быть в ее, не очень-то уж и длинной человеческой жизни.
— Ты уже проснулась? — не раскрывая глаз, с улыбкой, сквозь сон промямлил Глунг.
— Проснулась…
— А я еще нет… Может быть, поспим еще немного?
— Ты спи, — предложила Лия, — а я пока подумаю о жизни… Слушай, — заметив с каким интересом рассматривает ее, уже окончательно пробудившийся Глунг, задумчиво спросила она. — А что с нами теперь будет?
— Не знаю, — пожал плечами Глунг, убирая прядь волос с ее лица. — Я спросил у Старейшины, что же случиться сегодня, но он мне ничего не ответил.
— Сегодня? — не поняла Лия. — А что сегодня?
— Сегодня — Совет.
— Сегодня?! — подскочила она. — Уже сегодня?!
— К сожалению, да.
— Вот черт! — выругалась Лия. — Ну и жизнь у меня — себя забудешь!
— Послушай, — с видимой натугой, с плохо скрываемой в голосе тревогой, после долгого молчания, наконец отважился снова заговорить Глунг, — ответь мне, пожалуйста, на один вопрос… только говори всю правду… как есть…
— В чем дело, Глунг? Что такое?
— Скажи мне… а ты действительно по-прежнему хочешь вернуться домой, в свой мир?
— Не знаю, — неуверенно пожала плечами Лия. — Знаешь, я вообще уже ничего не знаю. Давай поговорим об этом потом, ладно?
— Потом? Это когда? После Совета?
— Послушай, Глунг — неожиданно рассердилась Лия, — перестань меня доставать! Я, правда, сейчас не хочу говорить об этом! К тому же, какое имеет теперь значение, хочу я вернуться домой или нет, теперь, когда я точно знаю, что выхода из Мира Гномов нет!
— Как это нет? — бесенком подскочил Глунг на кровати. — О чем ты говоришь?!
— Мне так сказал Груморг…
— И ты что, поверила?!
— Да, — безразлично отозвалась Лия, — поверила… а почему бы и нет…
— Какие глупости! — застегивая рубашку, недовольно воскликнул Глунг. — Я лично верю своему отцу — не мог он, обмануть тебя, не мог обмануть всех гномов! И к тому же, выход и вход был найден самим Великим Зоонгом. А разве можно не доверять самому Великому Зоонгу? Нет, Груморг определенно лжет! Вот уж по истине мерзкое создание — одни лишь беды и тоны лжи несет он с собой!
— Перестань, Глунг, — неожиданно остановила его Лия.
— Что перестать? — не понял он.
— Перестань оскорблять Груморга.
— Это почему?
— Потому что, мне это не нравится.
— Ничего не понимаю, — растерянно пролепетал Глунг. — Ты что, разве его не ненавидишь? Он что тебе нравится?
— Господи! — покривилась Лия. — Что ты такое говоришь?! Как Груморг может нравиться?! Тем более после всего, что он заставил меня пережить. Но все же, я не хочу, чтобы ты при мне так отзывался о нем.
— Ты сама себе противоречишь… Слушай, — подозрительно взглянул Глунг в глаза Лие, — а ты часом не влюбилась ли в него?
— Да что за бред ты несешь, в конце-то концов! — неожиданно завопила Лия. — Какая любовь?! Я тебя люблю! Слышишь ты, глупый дровосек, тебя! Причем же здесь Груморг! И вообще, я больше не хочу говорить о нем!
— И все-таки, — не мог успокоиться Глунг, — что-то не так… Я это чувствую. Да-да, теперь я отлично тебя чувствую, я даже как будто читаю твои мысли, Лия. Ты ему благодарна, да? — догадался он. — Благодарна за то, что все это произошло с тобой… и со мной тоже…
— Ну и что же в этом зазорного?
— Ничего. Конечно ничего. Просто мне кажется, что какую-то, пусть даже очень маленькую, частичку тебя он прихватил с собой…
— Это все глупости, Глунг, — нежно целуя его в плечо, мирно отозвалась Лия. — Я люблю тебя, люблю целиком, без остатка и, поверь мне, все составляющие меня части на своих законных местах и все они принадлежат тебе.
— Надеюсь, что это так, — улыбнулся Глунг.
— Ну, конечно. Ой, Глунг! — неожиданно завопила Лия, нечаянно споткнувшись о знакомые кожаные, абсолютно новые, с иголочки, сапоги. — У тебя новая обувь! Какие они красивые! Только почему-то очень маленькие, тебе не кажется? Ты что, — по-детски засмеялась она, — усох от неразделенной любви?
— Нет, — громко рассмеявшись, отозвался он, — это не я усох, а ты раздобрела от разделенной. Смотри, — повертев в руках сапоги, довольно произнес он, — какой обновкой обзавелась. Ух, а какой запах! Новенькие. Только-только сшитые! Специально для тебя.
— Для меня? Но ведь такие сапоги носишь только ты и Старейшина…
— И еще Алгур! Да, — с гордостью произнес Глунг. — Такие сапоги носят только Старейшина и члены его семьи.
— Члены семьи? — удивилась Лия.
— Ну, конечно.
— Но я ведь…
— Что ты? — возразил Глунг. — Отныне ты тоже член нашей семьи.
— Не иначе как брачное предложение, — засмеялась Лия.
— Ах, если бы я мог, — неожиданно поник Глунг. — Но изгнание, решение твоей участи…
— Ну ладно, ладно, — погладила его по груди, Лия, — не расстраивайся. Может быть все еще обойдется. Ой! — снова завопила она. — Глунг, да тут же новая одежда! Это тоже все мне?!
— Ну, конечно, — улыбнулся он. — От той прежней ведь ничего не осталось.
— Боже! — разглядывая со всех сторон длинный темно-зеленый плащ с капюшоном, вопила Лия. — Какая прелесть! А какой цвет, а какой материал!
— Лесной бархат. Самый дорогой материал в нашем мире. Носить его позволено только Старейшине, причем Старейшине-магу.
— Но я ведь… — заикнулась Лия.
— Опять? — нарочито сердито отозвался Глунг. — Никаких «но»! В конце концов я выполнял приказ самого Старейшины!
— Это, что, он сюда принес одежду? — почему-то испугалась Лия.
— Ну, конечно, нет, — возмутился Глунг. — Это я сам… пока ты спала…
— Спасибо, тебе, мой хороший! — с жаром обняла она Глунга. — Ты у меня такой добрый и такой заботливый! И почему ты так долго ходил в холостяках, непонятно, — усмехнулась Лия.
— А ты? — расплылся гном от удовольствия.
— Искала тебя.
— А я — тебя. Но вообще-то ты не меня должна благодарить, а нашего замечательного портного Убо. Вот уж мастер на все руки! Знаток своего дела! На тебе сидит, как влитое!
— Точно, — крутясь перед зеркалом и рассматривая себя со всех сторон, довольно произнесла Лия. — Да, теперь-то уж я выгляжу как заправская гномша… Вот, правда, только роста не хватает…
— А вот с ростом у тебя все в порядке, самый что ни на есть гномий, — обнимая ее за талию, пошутил Глунг.
— Верзила-дровосек, — нашлась Лия.
— И еще крестьянский сын, — поцеловал он ее в шею.
— Мутант, — задыхаясь продолжала она.
— Ага, — еще жарче целуя Лию согласился Глунг. — И переросток…
— И переросток… самый лучший переросток…
Неожиданный стук в дверь заставил Глунга и Лию вздрогнуть и отскочить друг от друга на приличное расстояние.
— К вам можно? — просовывая в узкую щель голову, лукаво улыбаясь, спросил Старейшина.
— Конечно, отец, входи, — немного растерянно пролепетал Глунг.
— Я проходил мимо, — начал было оправдываться Старейшина, — и подумал, а почему бы ни зайти, не поговорить со своими детьми.
— С детьми? — удивилась Лия.
— Ну, — таинственно улыбаясь, протянул Старейшина, — после того, что между вами было, — многозначительно посмотрел он на обоих, — конечно, ты теперь дочь мне.
— Отец… — краснея от смущения, пробормотал Глунг.
— Ну что ты, сын, не смущайся… Думаешь я не понимаю… Я ведь тоже был когда-то молод… И тоже любил… Ах, моя любимая Глия, — тяжело вздохнул старик, — хорошая была женщина. Жаль, что век ее был таким коротким, почти человеческий. Ну, да ладно, — встряхнул он седовласой головой, отгоняя тяжелые мысли. — Я, вообще-то, пришел поговорить с Лией, ты не против, Глунг?
— Конечно, нет, отец. Я тогда пойду, — обратился он к Лие. — Встретимся на Совете.
— Да, Глунг, не переживай, мы скоро придем, — успокоил его Старейшина. — Ну, Лия, это верх моих ожиданий! — воскликнул старик, осматривая с ног до головы стройную и такую вдруг абсолютно преобразившуюся девушку. — Выглядишь как настоящая дочь Старейшины! Нет, не дочь! Выглядишь как Старейшина!
— Спасибо, — смущенно проговорила Лия.
— А сапоги тебе подошли?
— Да, в самый раз. Послушайте, — спохватилась Лия, — если я вдруг не смогу самолично поблагодарить Убо за его великолепную работу, поблагодарите от моего лица его вы, хорошо?
— Ну, конечно, — согласился Старейшина, — о чем речь. Но, я думаю, он сам, увидев, как на тебе все это сидит, будет несказанно счастлив.
— Так о чем вы хотели поговорить со мной? — очнулась Лия.
— Садись, — указал Старейшина на стул. — Разговор будет очень серьезный.
— Это о моем уничтожении? — догадалась она.
— Не совсем. Скорее, о твоем возвращении в свой мир.
— Да, ладно, Старейшина, — безразлично махнула Лия рукой, — не переживайте. В конце концов, вы ведь не виноваты в том, что выхода из этого мира не существует и что закон таков, что меня нужно обязательно нейтрализовать…
— Подожди-подожди, — нетерпеливо перебил ее Старейшина, — что значит, выхода нет? Кто тебе сказал такую ерунду?
— Груморг.
— И что конкретно он сказал тебе, повтори, пожалуйста.
— Ну, что выхода нет, так же как и нет входа. Ну, ту загадку, помните? Ну, которую вы еще пытались разгадать?
— «Выхода нет — пока выход есть»?
— Да. Так вот она только подтверждает, что выхода никакого не существует, как, в общем, и самого входа.
— Нет, — возмутился Старейшина. — Ну, это полная глупость. В конце концов, Зоонг…
— Груморг сказал, что Зоонг специально создал миф о входе и выходе, чтобы поддерживать власть.
— Нет! — чертиком подпрыгнул Старейшина. — Это ложь! Гнусная ложь мерзкого Груморга! Ах, будь он проклят, этот Груморг! Сколько бед и несчастий принес он нашему миру! Сколько боли и страданий пришлось испытать моему отцу от своего жуткого учителя, и теперь он смеет еще говорить, что Зоонг обманщик! Ах, проклятый!
— Извините, — виновато промямлила Лия, — я не хотела вас обидеть и разозлить…
— Да, нет, что ты, — спохватился Старейшина. — Причем здесь ты… Это так, — махнул он рукой, — это я так… просто немного вышел из-под контроля… Извини, старика. Но не будем о Груморге, — бодро произнес он, — у нас и без него хватает забот.
— Да, — вздохнула Лия. — Насчет забот, это вы в самую точку…
— Лия! — горячо, с каким-то ели заметным безумием в глазах, неожиданно воскликнул Старейшина. — У меня для тебя очень хорошая новость! Я могу вернуть тебя домой, моя девочка, в твой мир!
— Правда? — как будто не поняв всего сказанного, отрешенно отозвалась Лия.
— Ты что, разве не рада? — осекся Старейшина.
— Рада, — все так же отсутствующе пробормотала она. — Конечно рада… Скорей всего…
— Это из-за Глунга, да? — осенила догадка Старейшину. — Ты любишь его?
Но Лия молчала.
— Тебе тяжело?
Лия мотнула головой в знак согласия.
— Ты очень любишь его, я прав?
— Правы…
— Ну… это… конечно… сложно… — пробубнил Старейшина. — И все же, Лия, я могу вернуть тебя домой.
— Но, подождите, — неожиданно очнулась она. — А как, как вы можете меня вернуть, ведь выхода я так и не нашла?
— Зато я нашел, — загадочно улыбнулся Старейшина. — Смотри, — достал он маленькую зеленую книжечку с огромным жирнющим пятном на обложке. — Вот здесь, — указал он на какие-то странные не то знаки, не то иероглифы, — написано тайное заклинание, которое может вернуть тебя обратно. Ты вернешься в тот самый день, в самое то утро, с которого все началось… Представляешь?! — как-то по-детски воскликнул он, только что не захлопал в ладоши.
— Замечательно, — сумрачно отозвалась Лия.
— Но, понимаешь… — вдруг запнулся Старейшина. — Здесь есть одна трудность…
— Какая?
— Дело в том, что, вернувшись в свой мир, в то самое утро, ты раскрыв глаза на рассвете забудешь обо всем здесь с тобой произошедшем…
— Обо всем?! — не поверила Лия. — И даже о Глунге?!
— Обо всем…
— Но почему?! — воскликнула она. — Почему я должна все забыть?! Ведь это же целый отрезок моей собственно жизни!
— Я все понимаю, — обнимая Лию, тихо проговорил Старейшина. — Но таково заклинание… Что поделать, — развел он руками.
— Все забыть… — с горечью прошептала Лия. — Все… Но, может это и к лучшему, — грустно посмотрела она на Старейшину. — Во всяком случае, мне не будет так больно… Больно расставаться с этим миром… а, в частности, с Глунгом…
— Понимаешь, Лия, — как бы извиняясь, продолжал говорить Старейшина, — я не мог раньше рассказать тебе о такой возможности возвращения в твой человеческий мир. Ты уж прости меня… если можешь… Видишь ли, прежде чем прибегать к этому запрещенному заклинанию, я должен был понять стоишь ли ты того, чтобы заклинание это было использовано…
— Да, ничего, — мирно отозвалась Лия. — Все нормально. Я все понимаю.
— Нет-нет, подожди, — остановил ее Старейшина, — я все же хочу тебе рассказать всю историю. Сейчас… — перевел он дыхание.
Когда-то, — начал он, — когда Зоонг еще был жив, он откуда-то знал, что в Мир Гномов однажды проникнет человек… Не знаю откуда, но он знал… Но, в конце концов, он ведь был великим волшебником!
Незадолго до своей смерти, Зоонг подарил мне вот эту записную книжку и наказал мне хранить и оберегать ее от посторонних глаз. В книжечке этой, как он сказал, находится самое сокровенное, самое дорогое, самое важное и нетленное. В книжке этой сама душа его. Здесь мысли, здесь чувства его, здесь его жизнеописание. Написана эта книжка тайным магическим языком. Ни я, ни вообще кто-либо из живущих не знает этот язык, только Зоонг и Груморг. Меня мой отец не обучил этому языку, но, может быть, он и правильно поступил. В этой книжке, как он говорил, слишком много написано из того, что никому из живущих знать не следует. Эта книга великих знаний, книга великих таинств, книга великих открытий. По словам Зоонга, за ней многие охотятся…
Но в книжке этой есть только одна страничка, доступная мне — эта страничка тайного заклинания перемещения в мирах. Зоонг заставил меня выучить его наизусть. Тогда я не знал, зачем отцу понадобилось обучать меня таким премудростям, но теперь… теперь я точно знаю, с какой целью он потратил столько усилий на то, чтобы вдолбить в меня эти странные слова.
Когда-то, давно, — после недолгого молчания добавил Старейшина, — отец сказал мне: «Наир, сын мой, однажды ты столкнешься в своей жизни с тем, о чем будешь помнить до конца своих дней. Это что-то станет для тебя одновременно и великим огорчением и великим счастьем. Прими его, поддержи и помоги тому, что поможет тебе. За этой помощью стоит будущее… великое будущее…»
— Интересно, — зачарованно прошептала Лия. — Книжка Зоонга, с тайными знаниями… Поразительно…
— Да, — вздохнул Старейшина, — целая книжка, исписанная рукой самого великого Зоонга, а что с нее толку, если и слов-то не разобрать… Ах, — обречено махнул он рукой. — Далеко мне до отца… Ох, как далеко…
— Ну не расстраивайтесь, — успокоила его Лия. — В конце концов, вы ведь исполнили его наказ. Видите, хотя бы одно заклинание, а пригодилось…
— Да, — улыбнулся он. — Да, ты права… Ох, уж эта старость… Все я брюзжу… Но, подожди, — остановил Лию Старейшина, когда та уже готовилась выйти из комнаты, — я еще хочу кое о чем с тобой поговорить, если ты, конечно, не против?
— Нет, конечно, говорите.
— Речь вот о чем, — с каким-то незримым, но все же ощутимым внутренним напряжением заговорил Старейшина. — Понимаешь ли, прежде чем мы вступим в Храм Великого Зоонга, прежде чем начнется Совет, я хочу спросить тебя, Лия… Хочу спросить: ты действительно по-прежнему желаешь вернуться домой? Ты действительно желаешь вернуться в свой мир?
— Вернуться… — задумалась Лия. — Вернуться… — повторила она, глядя в распахнутое настежь окно, за которым так весело, так беззаботно щебетали крохотные, почти невидимые лимонные птички.
«Вернуться, — размышляла она. — Боже мой, еще вчера я могла лишь мечтать о таком неожиданном спасении, а сегодня… а сегодня все вдруг так резко переменилось… Глунг, мой хороший Глунг, — с любовью подумала Лия, — зачем мы с тобой так сблизились? Ведь теперь дороже тебя у меня никого нет… Никого — один ты… Самый лучший, самый нежный, самый добрый и заботливый. Господи, ведь именно этого человека я так долго ждала и это же надо — дождалась и не совсем человека. Уму непостижимо… И что теперь делать? Как быть? Остаться здесь? Но что это даст? Глунга ведь все равно могут изгнать, а меня по-прежнему могут убить. Нет, это безвыходный вариант. Мне нужно возвращаться домой. В конце концов, там мой мир, родной, привычный и такой дорогой моему сердцу. Там я родилась, там выросла, там мои родители… Бедные родители, — вспомнила Лия. — Еще одна причина, чтобы вернуться».
— Знаете, Старейшина, — наконец сказала она, — я думаю, что хочу вернуться домой. Да, скорей всего хочу… И, к тому же, нужно же мне хоть как-то попытаться спасти свою собственную жизнь…
— Спасти жизнь? — удивился Старейшина. — А зачем ее спасать? Она уже и так спасена. Или ты думаешь, — догадался он, — что после всего, что ты сделала для гномов, я подниму вопрос о твоем уничтожении? Да, за кого же ты меня принимаешь, девочка?! — чуть ли не до потолка подскочил старик. — Это же надо! Уничтожение! Да в этом мире никто, слышишь, никто и пальцем не посмеет тебя тронуть! Уничтожение! — причитал он. — Вот уж дожил я до седин! Ай-ай-ай. Словно я зверь! Хуже вонючего тролля. Ай-ай-ай! За что мне это! Никогда не думал, что доживу до такого…
— Ну простите, меня, пожалуйста, — нежно беря старика за руку, виновато проговорила Лия. — Я просто сказала не подумав.
— О, нет, — чуть не плача, промычал он, — ты сказала всю правду. Ай-ай-ай, до чего я до жил… Ай-ай-ай…
— Но, подождите, — успокаивала Старейшину Лия, — не расстраивайтесь. В конце концов, причем здесь вы, это же закон… Таков закон. И вы верны ему, так же как верны Великому Зоонгу. Ну, перестаньте, — погладила она его по жилистой руке, — перестаньте. Вы сейчас хуже маленького ребенка.
— А я и есть маленький ребенок, — капризно отозвался Старейшина. — Слышала поговорку: что старый, что малый, так вот это как раз мой случай, — засмеялся он.
— Вы не старый, — мило улыбнулась в ответ Лия. — Вы просто очень добрый. Но все же, — вспомнила она. — Объясните мне, раз вы меня не собираетесь уничтожать, тогда что же вы предлагаете?
— Отправить тебя домой…
— Нет, ну я это слышала, а если не домой?
— Тогда остаться.
— Что, в вашем мире?
— Конечно.
— Но на правах кого?
— На правах моей дочери, разумеется.
— Дочери? — не поверила Лия.
— Ну, конечно, — подтвердил Старейшина. — А так же моей ученицы и преемницы.
— Ученицы и преемницы? Вы что, Старейшина, шутите?!
— Конечно же нет, Лия! Такими вещами не шутят!
— А Глунг? — по-прежнему ничего не понимала Лия. — Как же Глунг? Ведь он должен стать впоследствии Старейшиной? Это ведь его законное место.
— Увы, моя девочка, — виновато опустил глаза Старейшина, — но Глунг не может быть наследником моей власти, ведь ему грозит изгнание.
— Но как, как такое может быть?! — ели сдерживаясь от подступившего возмущения, задыхаясь прокричала Лия. — Это же бред, Старейшина! Это полный бред! Неужели вы сами не понимаете, что несете сейчас абсолютную чушь! Ведь вы же знаете, что Глунг ни в чем не виноват, ни в чем! У вас же теперь полно доказательств того, что он не открывал никаких проходов! Да этих проходов вообще, может быть и не существует!
— Не говори так уверенно об этом, Лия! Слова Груморга ничего не значат!
— Ну, все равно! Это неправильно! Это несправедливо! Как же можете вы обрекать своего сына на страшное одиночество и жуткую смерть?! Особенно теперь… Теперь, когда все раскрылось и стало ясно!
— Послушай… Подожди, Лия, не горячись, — попытался успокоить ее Старейшина. — Ты пойми, он нарушил один из самых важнейших законов: он привел тебя в Мир Гномов, тебя — человека. Да, ты оказалась не такой, каковыми мы вообще представляли себе людей, но все равно, он ведь это сделал. Он знал, на что идет, он отдавал отчет своим действиям, и он должен быть наказан, ибо закон для всех одинаков.
— Нет, это сумасшествие какое-то! — металась по комнате Лия. — Я не могу в это поверить! Занять место Глунга! Да ведь это самое что ни на есть предательство с моей стороны! Как вы могли вообще, Старейшина, мне такое предложить?! Да лучше бы вы меня изгнали вместо Глунга, а его оставили! Кто как не он достоин этого места!
— Лия, Лия, девочка, ну перестань. Успокойся, — взял старик ее за руку. — Пойми, таковы правила… таков закон… Ну, поверь мне, — умоляюще посмотрел он на ее раскрасневшееся лицо, — если бы я мог хоть что-нибудь сделать, я бы сделал…
— Нет, ну это бред какой-то… Просто бред. Короче! — вырвала она свою ладонь из крепких рук Старейшины. — Я так просто не сдамся! Вы меня знаете! Я вам не позволю ломать жизнь Глунгу, даже не смотря на то что вы отец! В конце концов, я заставлю вас вернуть нас вместе, в мой мир! По крайней мере, там он будет в безопасности! Вам понятно?!
— В твоем мире, — задумчиво улыбнулся Старейшина, — гном не может быть в безопасности, так же как и ты сама…
— Все равно! — не сдавалась Лия. — Неважно! Я что-нибудь придумаю! Я спасу Глунга! Я не оставлю его на растерзание Танцующим Теням!
— О, Великий Зоонг, — нежно погладил старик Лию по голове, — как же повезло моему сыну с тобой. И что с вами делать? — задумался он. — Даже не знаю. Но хватит, хватит этих бестолковых, пустых разговоров. Нам пора идти. Совет уже начался. Пусть все решиться там.
— Пусть, — уже почти успокоившись, согласилась Лия.
XXXIII
В полумраке, в безмолвной тишине все того же загадочного зала Великого Храма Зоонга, красными языками взметалось вверх, прямо к куполообразному потолку, таинственное, не обжигающее пламя, отбрасывая, как и семь дней назад золотисто-багровые блики на сумрачные лица Хранителей.
Все в этом темном зале было уже знакомо, было почти привычно и совсем не страшно. Во всяком случае, Лия чувствовала себя вполне комфортно, если не упоминать негасимую дрожь в коленях. При одной только мысли о том, что сегодня, сейчас, в эти роковые мгновения может решиться не только ее участь, но и участь самого лучшего во всей Вселенной гнома, ее любимого Глунга, они дрожали все сильнее и сильнее, наливаясь какой-то неподъемной свинцовой тяжестью.
О себе Лия не думала — с ней и так все ясно: она вернется домой, забудет и этот мир и этих гномов и Глунга… Она обо всем забудет… Но Глунг? Что же будет с ним? Что будет с тем, кого она так любит?
— Ну, что, пойдем, — с доброй улыбкой обратился к Лие Старейшина.
— Снова через огонь? — улыбнулась она в ответ.
— Снова. Надеюсь, ты больше не боишься Великого Огня?
Ничего не ответив, Лия спокойно подошла к танцующим перед ней красным языкам пламени и, с легкостью пройдя сквозь них, стала в центре круга. Подошедший к ней Старейшина, стал рядом.
— Итак! — зычно произнес он. — Будем считать, что Совет начался!
Но донесшиеся откуда-то с улицы странные вопли и крики, заставили его замолчать. Тревожно обведя взглядом темную комнату, в которой все было как и прежде тихо и безмолвно, он снова раскрыл было рот, но, налетевший откуда-то снаружи очередной поток воплей, опять прервал его.
— Да что же это такое?! — недовольно воскликнул Старейшина. — Что там происходит? Что случилось?
— Немыслимо, — изумленно протянул один из подбежавших к окну Хранителей.
— Что?! Что случилось Грон?!
— Старейшина, вокруг храма собралась целая толпа гномов… Подождите! — воскликнул Хранитель. — Здесь и лесные гномы тоже! Просто невероятно!
— А чего они хотят?
— Похоже, они пришли защитить девушку от нас.
— Ну, так пригласите их сюда скорее! — недовольно пробасил Старейшина. — Что они там сотрясают своими криками пустоту?!
— Сюда? — удивился Хранитель.
— А что в этом такого, Грон? Или они не те, ради кого мы вообще существуем, ради кого живем? Это наш народ, Грон. Это те, кого мы оберегаем, о ком заботимся. Впустите их, они имеют право принимать участие в данном собрании!
— Как скажете, Старейшина Наир, — покорно произнес Хранитель и, широко распахнув стеклянные двери, на мгновение исчез.
В считанные секунды вечно темный, абсолютно унылый, где-то даже враждебный зал Совета, неожиданно залился ярким, всепоглощающим, великим светом священного, полуденного солнца, бесцеремонно ворвавшегося сквозь, распахнутые настежь, окна и двери.
Впервые в жизни, разгоряченные, почти что живые потоки, наконец, свободно впорхнувшего в угрюмое, холодное место, сладковатого ветра, с невидимой, но ощутимой жадностью коснулись каждого камешка, каждой песчинки этого вечно замкнутого храмного «саркофага» и, бесцеремонно расколыхав, надменно полыхающие языки красного пламени, удовлетворенно притихли.
Не затихала только толпа. Большие, маленькие, гномы толпились, толкались, дрались за лучшие места, возились по полу, пищали, вскрикивали, жутко бранились, сотрясая этими своими, почти что первобытными возгласами и криками, когда-то абсолютно спокойные, умиротворенные, привыкшие к гробовой тишине, холодные, высокие стены храма.
Наконец, Старейшина поднял руку, и вокруг сразу воцарилась мертвая тишина.
— Итак, — громыхнул он, — сегодня мы собрались, чтобы, как и семь дней назад довести начатое дело до конца. Сегодня мы должны будем решить участь этих двоих: Глунга, — указал он на стоящего около двери и зажатого со всех сторон бесчисленными телами других гномов, Глунга, — и Лии.
Еще неделю назад, — понизил он голос, — Совет был уверен в том, что лучшим выходом из данной ситуации будет уничтожение девушки и изгнание Глунга. Но за эти семь дней, как мы все уже хорошо знаем, ситуация во многом изменилась.
Теперь эта молодая девушка, — указал он на Лию, — является полноправным жителем нашего мира. Она является полноправным членом моей семьи, — бросил взгляд он на Глунга. — А потому, я считаю, что об уничтожении Лии, не может вестись и речи.
— Да! — радостно завопила толпа.
— Да, не может вестись и речи!
— Она должна жить!
— Она спасла нас!
— Тише! — скомандовал Старейшина. — Не превращайте Совет в базар. Так вот, — продолжил говорить он, — до начала собрания, я предложил Лие остаться с нами, в этом мире и, в конечном итоге, занять место моего сына, который, увы, не может больше считаться моим наследником.
При последних словах Лия испуганно посмотрела на Глунга. Но тот со счастливой улыбкой смотрел на нее и одобрительно кивал головой.
— Но Лия…
— Стоп! — громыхнул в толпе, чей-то уже хорошо знакомый голос. — Как это возможно?! Человеческая девчонка может занять место самого Старейшины?! Да где это видано?!
— Это кто там еще, такой крикливый?! — рявкнул Старейшина. — Не мой ли властолюбивый сын? Ну, что ты там прячешься, словно вор, Алгур, выходи! — скомандовал он. — Выходи! Не прячься за спины своих собратьев!
— А я и не прячусь! — протискиваясь сквозь толпу, гордо отозвался Алгур.
— Так с чем ты не согласен? — обратился к нему Старейшина.
— Со многим. В частности с тем, что эта человеческая дрянь… — в неистовстве посмотрел Алгур на Лию.
— А ну заткнись! — неожиданно зашипела толпа.
— Замолчи!
— Не смей так ее называть!
— Тише! — снова скомандовал Старейшина. — Алгур, — лицо его ожесточилось, — мне кажется — ты забываешься!
— Хорошо, — осознав ошибку, покорно пролепетал гном. — Извини, отец… Я хочу лишь сказать, что эта девчонка не имеет права даже претендовать на место Старейшины! Ведь по сути, кто она такая?! — вопросительно обвел он взглядом толпу. — Кто? Обыкновенный человек! Человек! Наш враг! Неужели вы все забыли, что наказывал нам Великий Зоонг?! Человеку среди гномов — не место! Человек — это величайшая угроза для всего нашего мира! Она, — указал он на Лию, — нам враг! А тебе, отец, — вызывающе посмотрел он на Старейшину, — она никто. Это я, я твой сын! — ударил он себя в грудь. — И если не он, — указал Алгур пальцем на Глунга, — то тогда только я могу быть твоим преемником! Только я и никто больше, ибо во мне течет кровь самого Зоонга!
— Для тебя это слишком ответственный пост! — не сдержался Глунг.
— А для тебя, — словно змея, зашипел Алгур, — он, вообще, больше недосягаем. Нужно было меньше таскать человеческих тва… людей в этот мир. Хотя, о чем я говорю, — мерзко прищурил он глаза, — теперь ведь она для тебя больше, чем просто человеческая девчонка! Как, Глунг, — гадко ухмыльнулся он, — тебе понравилось кувыркаться в постели с такой крошкой?
— Да как ты смеешь, змееныш! — попытался наброситься на него Глунг, но его не пустили.
— Эй, ты! — толкнул Алгура кто-то сзади в спину. — Ты, может, уйдешь отсюда, пока цел?!
— Это кто сказал?! — в неистовстве прокричал Алгур. — Это ты, животное?! — набросился он на стоящего позади него огромного молодого гнома. — Крестьянский сын! Да как ты посмел дотронуться своими грязными ручищами до меня, сына самого Старейшины?!
— Это у меня-то грязные ручища?! — завопил гном. — Я сейчас покажу тебе, недоносок, грязные ручища!
— Стоп, хватит! — гневно громыхнул Старейшина. — Прекратите! Ведете себя как стая диких зверей! А ну прекратить эти драки и перепалки! Здесь Совет, а не базарная площадь! Предупреждаю, очередное такое столкновение и я удалю из этого зала всех, всех до единого! А ты, Алгур, — жестко приказал он, — покинешь зал Совета сейчас же!
— Но, отец!
— Убирайся вон, дрянной мальчишка! — уже окончательно выйдя из себя, разразился Старейшина. — Ты мне больше не сын! Я не хочу, чтобы у меня был такой отпрыск, как ты! Убирайся, я сказал, и больше не появляйся мне на глаза!
— Ну, ладно, — чернея от злобы, выдавил Алгур, — не сын так не сын… Но вы, — обвел рукой он всех присутствующих в зале, — пожалеете об этом. Вы все очень пожалеете, что променяли меня, истинного наследника, на эту дрянь!
— Да заткнись же ты! — снова попытался накинуться на брата Глунг.
— Я уже ухожу, — заметив, не на шутку исказившееся лицо Старейшины, прошипел Алгур и скрылся за дверями.
— Итак, — приходя в себя, продолжил говорить Старейшина, — я предложил Лие стать моей новой ученицей и наследницей власти…
— Ну и правильно! — поддержала толпа.
— Хорошо!
— Она и так многое умеет!
— Вам ее только немного подучить, Старейшина, и все!
— Да, и медальон тоже ее признал!
— Но мы с вами, — прервал гномов Старейшина, — не можем принять такое важное и, я бы сказал, судьбоносное решение. Лия должна сама решить, готова ли она остаться в нашем мире навсегда и взять на себя такую ответственность, как наследие. Так что, давайте послушаем, что нам скажет сама Лия. Давай, — легко подтолкнул ее в спину Старейшина. — Не робей. Тебе слово.
— Да, Лия, говори! — оживилась толпа.
— Лия, соглашайся!
— Давай-давай! Скажи нам свое решение!
«Решение, — будто ножом резануло по сердцу Лию. — Сказать решение, — обвела она задумчивым взглядом присутствующих и остановилась на Глунге.»
Как всегда сильный и безумно красивый, он с такой неописуемой надеждой, с такой открытой, сияющей любовью смотрел на нее… Смотрел и ждал лишь одного — единственно верного решения. «Но, какое оно, это верное решение? — не могла понять Лия. — Как не ошибиться? Как не потерять то, что наконец найдено, что обретено с таким трудом? Как разобраться?
Господи! И за что мне все это?! Глунг-Глунг, ну почему ты гном? И почему я встретила тебя здесь, в этом чуждом мне мире? Почему не там, дома? Ведь мы бы могли быть так счастливы… Так счастливы… Как счастливы сейчас…»
— Что-то не так? — прервал ее мысли Старейшина.
— Нет-нет, — очнулась Лия. — Просто я на мгновение задумалась… Что ж, — тяжело вздохнула она, — раз я должна приять такое жизненно важное решение, значит, так тому и быть. Но прежде, я бы хотела сказать вам, мои дорогие гномы, кое-что очень важное.
От всей души, — перевела она дыхание, — я хочу поблагодарить всех вас за то, что вы сегодня пришли сюда. Огромное вам спасибо и низкий поклон от меня лично, — поклонилась Лия. — Если бы вы только знали, как много значат для меня ваша поддержка и то уважение, которое вы проявляете ко мне. Поверьте, для меня, великая честь, заслужить уважение не кого-то, а самих гномов.
Нам с вами многое пришлось пройти, многое пережить… Но мы выстояли, мы справились. И, возможно, это не конец истории, а только начало, но мне очень хочется верить в то, что Мир Гномов, этот прекрасный, великий мир, будет вечно цвести и благоухать на радость всем вам, на радость всему живому.
Я не знаю, есть ли лучшие миры, чем этот (я никогда не была в других), но для меня Мир Гномов останется навсегда самым лучшим, самым прекрасным и дорогим их всех миров, а вы, его жители, останетесь в памяти и сердце моем теплом вашего горячего, полуденного солнца. Спасибо вам за все, мои дорогие. И спасибо моей судьбе, за то, забросила меня в это прелестное место. И спасибо вам, Старейшина, — нежно касаясь плеча, растроганного донельзя старика, произнесла Лия, — за то, что дали мне шанс, шанс на спасение… Вы действительно Великий Волшебник. Вы действительно великий сын своего отца.
Да, — немного помолчав, снова заговорила она, — все, через что мне пришлось здесь пройти останется навечно в моем сердце, останется в памяти моей. Останется чувствами, несгораемыми, неуничтожимыми, вечными чувствами… останется ни смотря ни на что. И, возможно, я забуду многое… забуду все произошедшее со мной здесь…
— О чем она говорит? — раздались со всех сторон тревожные голоса.
— Почему забудет?
— Что все это значит?
— …но моя любовь, моя к вам привязанность останется со мной навечно. Я это точно знаю… Нет! — воскликнула Лия. — Я в этом уверена! Мои великие чувства останутся со мной, ни смотря ни на что! И где-то в глубине души я всегда буду помнить вас, мои дорогие жители Мира Гномов… Я буду помнить вас всегда… — грустно опустила она глаза и на мгновение умолкла, но через секунду продолжила. — Я благодарна вам, за оказанную мне честь: быть преемницей и ученицей такого Великого Волшебника, как Наир, это верх моих ожиданий! Но я, увы, не могу принять это предложение…
— Но, почему?! — вскрикнул Глунг.
— Да, действительно, почему?! — подхватила толпа.
— Потому что, — спокойно ответила Лия, — я пришла из другого мира и должна вернуться обратно. Поймите, там мой дом, там мои родители, там, в конце концов, часть моей жизни, часть моей души. Я не могу все это оставить. Более того, я не имею на это права. Я связана со все этим крепкими узами: узами родства, узами любви. Конечно, — тоскливо посмотрела она на Глунга, — узами любви я связана и с этим миром. Но, все равно, я… я ведь совсем другая, понимаете? Я привыкла жить по-другому, привыкла мыслить по-другому. Я чужая в Мире Гномов и буду таковой всегда, не смотря ни на что... Может быть, — задумалась она, — если бы я забыла свое прошлое, забыла свою ту, прежнюю жизнь, я, смогла бы остаться… возможно, остаться… Но жить с этой памятью, с вечной ностальгией об ушедшем, потерянном, о родном… я не могу… не могу и не хочу! — снова замолчала она и с трудом переведя дыхание, продолжила. — А, насчет, наследия власти, я скажу так: Глунг самый лучший гном из всех гномов, которых я смогла повстречать на своем пути, и он лучший человек из всех людей, которых я знала ранее. И, кто, как не он, достоин быть истинным учеником и преемником. Он лучший! Он самый лучший! И я его очень люблю, — немного смущенно пролепетала Лия. — Да, я знаю, что по закону гномов он должен быть изгнан, но я считаю, что на этот раз закон несправедлив…
Однажды, — таинственно улыбнулась она, — я попросила Старейшину выполнить мое последнее желание… Да, даже не желание, а просьбу… Но Старейшина отказал мне, мотивируя отказ тем, что я не заслужила уважения всех гномов, то есть вас, — указала она на толпу. — Теперь это уважение у меня есть, и я снова хочу повторить свою просьбу, свое желание… Я ведь имею на это право, Старейшина?
— Имеешь, — согласился тот.
— Ну, так вот, я прошу вас, Великий Наир, и вас, Хранители Зоонга, простить Глунга и вернуть ему право наследия сана Старейшины. Я прошу отменить изгнание. Глунг должен быть тем, кем он должен быть, а именно Великим сыном своего Великого отца, Великим учеником своего Великого учителя. Он этого достоин!
— Да! — взорвалась толпа.
— Да! Отменить изгнание!
— Вернуть честное имя Глунгу!
— Правильно!
— Тише-тише, — успокоил гномов Старейшина. — Подождите! Не галдите так! Прежде всего, нужно поинтересоваться мнением Хранителей, что они скажут, а уж потом кричать.
— Старейшина, — вставая, довольно произнес один из Хранителей, — мы не против. Мы только «за». Мы ведь так же, как и вы любим Глунга, так пусть же он будет спасен и оправдан!
— Что ж! — с нескрываемой радостью заключил Старейшина. — Да, будет так! Глунг, — окликнул он сына, — мой любимый мальчик, ты невиновен! Теперь ты невиновен!
— Ура! — завопила толпа.
— Ура, Глунгу!
— Ура, Старейшине, Великому Старейшине из всех!
— Нет! — неучтиво расталкивая толпу, подбежал Глунг к Лие.
— Что, нет? — не понял Старейшина.
— Нет! Я не согласен! Ведь если я невиновен, если я опять обретаю право на наследие, то тогда… — содрогнулся Глунг от одной только мысли, — то тогда ты, — обратился он к Лие, — должна будешь уйти… Ты не сможешь остаться…
— Почему? — недоумевал Старейшина. — Она может остаться. Она будет просто дочерью моей. Но ведь, сын, Лия этого не хочет.
— Но, подожди, отец, — совсем растерялся Глунг, — если Лия не хочет жить среди гномов, если она отказывается, тогда… Нет, — устало мотнул он головой, — я уже ничего не понимаю… — Что будет с Лией?
— Успокойся, мой мальчик, — улыбнулся Старейшина. — Все нормально. Мы уже говорили об этом с Лией. И я сказал ей, что у меня есть единственная возможность вернуть ее домой, и эту возможность я сегодня использую, если, конечно, она не захочет остаться.
— Значит, — все еще ничего не понимая, озабоченно протянул Глунг. — Значит, ты спасена?! — наконец сообразил он. — О, Великий Зоонг! — вскинул он к потолку руки. — Не может быть! Лия! Лия, ты слышишь?! Ты спасена! — с жаром начал он ее целовать. — Ты спасена! Спасена! И теперь нам ничего не угрожает! Мы можем быть вместе! Вместе навсегда!
— Подожди, Глунг, — отстранила его от себя Лия. — Ты слишком торопишься…
— Тороплюсь? О чем ты? — не понял Глунг.
— Послушай меня, — гладя его по лицу, ласково прошептала она. — Я действительно очень-очень люблю тебя. Такого как ты нельзя не любить. Более того, я уверена, что такого, как ты я больше никогда не встречу. Мне очень тяжело расставаться с тобой, очень, потому что ничего подобного я в своей жизни еще не испытывала. Ты показал мне настоящую любовь, ты подарил мне силу, наделил меня великими чувствами, ты разбудил меня от глубокого, тяжелого сна, ты подарил мне новую жизнь… но я… — виновато опустила она глаза, — я должна уйти…
— Но почему?! — воскликнул Глунг. — Почему ты должна уходить?! Останься, я прошу тебя, останься со мной! Ведь что тебя ждет там, в твоем мире?! Прежняя никчемная жизнь?! Глупое перебирание бумаг?! Одиночество?! Да и вообще, как мы сможем жить вдали друг от друга?! Как ты сама сможешь заглушить свои чувства ко мне, а я — к тебе?!
— Да, — вздохнула Лия. — Тебе будет очень нелегко...
— А тебе?
— А я… — задумалась она. — А я, по словам твоего отца, ничего не буду помнить, даже тебя. Открыв глаза рано утром в своем мире, в своей постели я ничего не буду помнить из всего здесь со мной произошедшего. Ничего…
— Это правда, отец? — изумился Глунг.
— Правда, — подтвердил Старейшина.
— И ты можешь отважиться на такой шаг?! — еще, как будто не веря всему услышанному, спросил он у Лии. — Ты сможешь отказаться от нашей любви, от своей любви, от своей судьбы, в конце концов? Ты сможешь отказаться от меня?
Но Лия, низко опустив голову, молчала.
— Послушай, — беря ее за подбородок, и, глядя ей прямо в глаза, нежно прошептал Глунг, — я люблю тебя, люблю тебя так сильно, как только может любить гном и человек. Я искал тебя так долго, искал и ни в ком не мог найти. Я ждал тебя каждую минуту, каждое мгновение своей жизни. Я верил в тебя, верил в то, что ты существуешь… Не важно где, в каком мире, не важно кто ты, но ты существуешь… Ты живешь… И вот я нашел тебя. Нет, я дождался тебя. Увидев тебя в первый раз, там в лесу, такую потерянную и несчастную, я понял (уже тогда понял), что ты и есть та самая девушка, которую я так долго искал, которую рисовал в своем воображении, которую так часто видел во снах… Лия, это судьба! Наша с тобой встреча — это судьба! И мы должны быть вместе… Слышишь, — нежно прижав ее к груди шептал Глунг. — Мы должны быть вместе… Потому, что… потому, что мы созданы друг для друга…Я очень долго ждал тебя, слишком долго и теперь, когда ты рядом со мной, я не могу позволить тебе уйти, не могу отпустить тебя, Лия! Я не могу…
— Прости меня, Глунг, — заплакала Лия. — Прости меня за эту боль…Если бы я только могла что-нибудь изменить…
— Но ты можешь! — оживился Глунг. — Ты можешь остаться!
— Нет, — покачала она отрицательно головой, — не могу. И ты должен понять меня, понять и отпустить… Тогда в лесу, помнишь, когда я позвала тебя с собой, что ты мне сказал: «Нет, твой мир чужд для меня», так вот твой мир тоже чужд для меня, каким бы прекрасным и замечательным он не был. Пойми, Глунг, я не смогу жить в нем… не смогу… Я совсем другая… Я… Я — человек….
— Я не смогу без тебя, — как самое дорогое, что есть у него в жизни, крепко прижал Глунг Лию к себе. — Я не смогу…
— Ты сильный, ты сможешь, — мягко, но твердо сказала Лия. — Ты сможешь. Ты должен это сделать ради себя, ради гномов, ради отца и ради меня. А теперь, Глунг, — с жаром поцеловала она его в губы, — отпусти меня. Отпусти, я должна уйти… я должна вернуться домой… Пожалуйста, отпусти…
В последний раз, взглянув на то, что вот уже несколько часов составляло смысл его гномьей жизни, Глунг неумело скрывая подступающие мужские слезы, нежно поцеловал Лию в волосы и, молча отстранившись от худенького тельца своей возлюбленную, понурив голову, отошел прочь.
— Значит, ты решила, Лия? — спросил вконец расстроенный Старейшина.
— Да! — уверенно ответила она. — Только прежде, я бы хотела кое-что отдать вам. Вот, — снимая с шеи, протянула она ириган. — Возьмите его. Теперь он принадлежит вам…
— Ты в этом уверена, девочка?
— Абсолютно, Старейшина. Ведь он так много значит для вас…
— Да, очень много… — вздохнул старик.
— Ну вот, потому я его вам и отдаю, — уточнила Лия.
— Что ж, — довольно произнес Старейшина, — я рад, что ириган, наконец, вернулся, а вместе с ним вернулась и часть памяти о Великом Зоонге. Спасибо тебе, Лия, — поцеловал он руку девушке, — огромное спасибо.
— Не за что… Но это еще не все. Глунг, я хочу подарить тебе это, — протянула она часы.
— Часы, мне? — удивился Глунг. — Но зачем?
— Я просто хочу, чтобы у тебя хоть что-нибудь осталось от меня, хоть какая-то память…
— Я и так буду помнить тебя…
— Но так ты будешь помнить еще лучше… К тому же, отныне ты сможешь всегда видеть, какое время сейчас в моем мире. Вот смотри, видишь, сейчас у меня дома пять часов утра. Представляешь, солнце только-только начинает вставать, только-только появляться из-за горизонта, окрашивая небо в розово желтые тона. Все еще только начинается, Глунг, — многозначительно улыбаясь, произнесла Лия. — Только начинается… И к тому же, вдруг я снова нечаянно окажусь в этом мире и столкнусь с тобой, Глунг, тогда тебе будет намного проще и легче убедить меня в том, что ты — гном, а я — нормальный человек, случайно оказавшийся в параллельном мире… И что мы уже встречались с тобой, ты тоже сможешь доказать…
— Ах, если б и вправду… — сквозь боль улыбнулся Глунг.
— Кто знает, — задумчиво протянула Лия. — Кто знает…
— Ну, — обратился Старейшина к Лие. — Ты готова отправляться домой?
— Конечно, Великий Наир!
— Ну, тогда садись вот сюда, — указал старик на свой коврик, расстеленный в центре огненного круга, — и закрой глаза. И не бойся, это не больно.
Раскрыв зеленую книжку с жирным пятном, он еще раз мельком взглянул на Лию, и начал читать, почему-то абсолютно простые и понятные слова, больше похожие на детский стишок.
«Странно, — мелькнуло в голове у Лии, — я понимаю тайный язык. Удивительно…»
Мир остановился, время стихло,
Ветер прошлого коснулся души,
Пусть же тот, кто со всем простился,
Возвратиться туда, где был.
Приоткрыв на мгновение глаза, Лия в последний раз посмотрела на стоящего напротив нее Глунга. Что-то с силой, больно ударило ее в сердце, укололо в самую душу, к горлу подступил ком, отчего стало трудно дышать, а в голове как-то неприятно, тускло зарделась ужасная по своей сути и невыносимая по своей тяжести одинокая мысль: «А что ели это великая ошибка, когда либо совершенная в моей жизни?». Но мысль эта стала быстро угасать, так же быстро, как и разгораться. Неожиданно накативший удушающий сон, обнял Лию, обогрел своей теплотой и сладостной неизведанностью, глубокой таинственностью, убаюкал и потянул за собой, куда-то очень далеко, в неопределенное прошлое. Яркая вспышка света оранжевой полосой резанула по глазам, глухо ударила невидимым порывом в уши, ослепила и оглушила и, наконец, все закончила.
XXXIV
Холодное, мертвенно бледное небо низко свисало, над усыпанной черными, сухими листьями, землей, придавливая, впечатывая ее, сырую и затхлую, казалось, в самые недра земной коры.
Непроницаемая, угрюмая тишь лишь изредка разрезалась приглушенными, далекими голосами, а заунывные, зловещие порывы бесцветного ветра, с остервенением разбрасывали застрявшие в каком-то призрачном ожидании, слова и звуки, пытаясь рассеять, уничтожить их на лету, но те, ударяясь о какие-то невидимые преграды этого замкнутого, серого мира с громким названием «Темный Лес», эхом возвращались к своим производителям, пропадая уже навсегда.
— И что теперь, Великий Груморг?
— Ничего, Алгур, история только началась.
— Началась? Но чему же тут начинаться? Ведь теперь девчонка дома, в своем мире.
— Это ничего не значит.
— Ничего не значит?! Я столько потратил на эту пигалицу сил. Вначале эта книжка и этот треклятый человеческий мир, затем этот проход, который вы заставили меня открыть! А сколько мне пришлось вытерпеть от нее нападок! Хотя, согласитесь, Великий учитель, что я хорошо провоцировал ее? И все же, как я устал…
— Ничего, Алгур, за свои труды ты будешь вознагражден.
— Извините, конечно, Великий Груморг, но вы ведь обещали мне место Старейшины. А теперь получается, что это невозможно. Мало того, благодаря девчонке, Глунг еще сильнее упрочил себя на месте приемника. Теперь у меня нет вообще никаких шансов завладеть властью!
— Не торопись, Алгур. Я же сказал тебе, все еще только начинается…
— Не понимаю, Великий Груморг, и зачем вы позволили Старейшине отправить девчонку обратно?
— Ну, честно говоря, я не знал, что Зоонг раскрыл Наиру тайное заклинание. Видимо я ошибся. Хотя, я догадывался, что все именно так и случится…
— Вы это о чем?
— Не важно… Важно теперь то, что проход должен быть открыт повторно (надеюсь после Лииного рассказа у Старейшины закрались сомнения насчет существования входа и выхода), а тебе Алгур придется вновь посетить мир людей и навестить твою уже хорошую знакомую.
— Что?! Опять?! Не может быть! Я и в прошлый-то раз чуть ноги унес. Сколько я намучился, прежде чем эта глупая девчонка заметила торчащую книжку! Я, кстати, Великий Груморг, чуть не распрощался с жизнью: я толкаю книгу, а она заталкивает ее обратно, думал совсем раздавит меня. И как она меня не заметила — уму непостижимо! Хорошо, что вы меня научили заклинанию — падение предметов. Ох, и досталось же ей: больно, наверно было падать с такой высоты!
— Послушай, Алгур, весь твой рассказ мне неинтересен. Я сказал тебе: ты снова отправишься в мир людей, снова заставишь Лию прочитать книгу и снова откроешь проход.
— Все сначала?
— Да, все сначала. С самого начала… Только по другому сценарию. Главное, что теперь я точно знаю, что Лия — та, кто мне действительно нужна.
— Нужна, для чего, Великий Груморг?
— Это уже не твое дело. Отправляйся в мир людей и поторопись, скоро все снова начнется… и на этот раз наблюдать за развитием сюжета — буду я…
— Хорошо, Великий Груморг, как прикажете.
— Иди-иди, мой мальчик, торопись. Тебе еще многое нужно успеть сделать, прежде чем ты вернешься обратно в Мир Гномов… А, может, и не вернешься…
Все только начинается… Все еще только начинается… Скоро мой ученик снова вернется ко мне… Очень скоро…Это всего лишь начало…
XXXV
По-утреннему яркое солнце освещало маленькую квартирку на первом этаже. Пробудившиеся птицы весело щебетали за распахнутым настежь окном, а летняя, уже согретая ранним солнцем, листва, таинственно шелестела, касаясь холодного оконного стекла. Раскрыв глаза и посмотрев на часы, Лия с удивлением подумала о том, что еще так рано, а ей почему-то совсем не хочется спать, наоборот, складывалось такое ощущение, будто она проспала несколько суток.
«Какое-то странное чувство, — подумала Лия, осматривая, залитую белым светом, комнату. — Словно что-то изменилось за эту ночь… Но что именно? И как это возможно? И откуда это странное чувство… Будто… Будто что-то потеряно, потеряно безвозвратно, что-то очень важное, что-то очень дорогое… И как невыносимо хочется плакать! Боже, как тяжело и горько на душе! Но почему? Что случилось со мной? Что изменилось во мне за эту, по-летнему короткую, ночь… Что?»
Неожиданно упавшая с самой верхней полки, уже изрядно потрепанная книжка, заставила Лию вскрикнуть и вскочить с кровати. Еще ничего не понимая, она дрожа всем телом, от неожиданного страха, осторожно подкралась к «месту падения» и с опаской, словно боясь, что из-под страниц вдруг что-нибудь выпрыгнет, перевернула рваную книжку лицевой стороной. На обложке было написано: «С.Лагерлеф. «Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями» и, машинально раскрыв книгу, Лия прочла:
«… Нильс прямо глазам не верил. На краю сундука сидел маленький человечек. Он словно сошел с воскресной картинки в календаре. На голове — широкая шляпа, черный кафтанчик украшен кружевным воротником и манжетами, чулки у колен завязаны пышными бантами, а на красных сафьяновых башмачках поблескивают серебряные пряжки.
— Да ведь это гном! — догадался Нильс. — Самый настоящий гном!»
Фэнтези-Роман. Мир гномов. Всего лишь начало...
© Copyright: Ава Ардо, 2011
Свидетельство о публикации №211012601543
Свидетельство о публикации №211012601543
Рецензии
Рад. Что не притчами едиными.
Печально то, что читатели обошли этот колоссальный труд вниманием.
Посему (и чтобы не повторять моих мытарств по переносу такого объема к себе на комп) я рекомендую читателям воспользоваться вот этим сервисом: http://www.web2fb2.net/
Просто введите ссылку на этот роман в строку - и на выходе программа выдаст файл в формате FB2 или EPUB. Т.е. в тех форматах, которые поддерживаются всеми нормальными ридерами (собственно, последние под них и создавались).
Так что "многобукав ниасилил" уже неактуально!
Тимофей Печёрин 28.02.2012 21:53 • Заявить о нарушении
Печально то, что читатели обошли этот колоссальный труд вниманием.
Посему (и чтобы не повторять моих мытарств по переносу такого объема к себе на комп) я рекомендую читателям воспользоваться вот этим сервисом: http://www.web2fb2.net/
Просто введите ссылку на этот роман в строку - и на выходе программа выдаст файл в формате FB2 или EPUB. Т.е. в тех форматах, которые поддерживаются всеми нормальными ридерами (собственно, последние под них и создавались).
Так что "многобукав ниасилил" уже неактуально!
Тимофей Печёрин 28.02.2012 21:53 • Заявить о нарушении
Привет, Тимофей.
Нет, не притчами едиными. )))
Есть уже и второй роман.
Но после разбора на МыПишем этого романа, я поняла, сколько всего нужно переписывать, переделывать, дописывать, корректировать. Короче, как и со всеми большими формами - мрак! Хотя, я все же склоняюсь к тому, чтобы просто дописать в самом начале романа портрет ГГ, который я абсолютно случайно (не замечала этого) не написала. Ну и все ошибки с запятыми исправить. Короче, это нужно собраться с духом, с силами и "уйти в запой", т.е. в правку. Уйду, куда я денусь. Просто, понимаешь, после МыПишем я как-то совсем расстроилась по поводу этого романа, потому что по некоторым мнениям в романе можно оставить несколько глав, а все остально выбросить или переписать. А я ничего не хочу и не могу уже в этом романе кроить. Пусть будет, как будет. Просто очень обидно стало, когда я прочитала в комменте: "Лия у вас страдает молокровием или припадками". Понимаешь, обидно. То же самое можно сказать и нормально, а не оскорбляя моих героев. Все же, я их люблю. Но это мелочи. И всё глупо. Я все равно люблю этот роман!
Ава Ардо 29.02.2012 02:16 Заявить о нарушении
Нет, не притчами едиными. )))
Есть уже и второй роман.
Но после разбора на МыПишем этого романа, я поняла, сколько всего нужно переписывать, переделывать, дописывать, корректировать. Короче, как и со всеми большими формами - мрак! Хотя, я все же склоняюсь к тому, чтобы просто дописать в самом начале романа портрет ГГ, который я абсолютно случайно (не замечала этого) не написала. Ну и все ошибки с запятыми исправить. Короче, это нужно собраться с духом, с силами и "уйти в запой", т.е. в правку. Уйду, куда я денусь. Просто, понимаешь, после МыПишем я как-то совсем расстроилась по поводу этого романа, потому что по некоторым мнениям в романе можно оставить несколько глав, а все остально выбросить или переписать. А я ничего не хочу и не могу уже в этом романе кроить. Пусть будет, как будет. Просто очень обидно стало, когда я прочитала в комменте: "Лия у вас страдает молокровием или припадками". Понимаешь, обидно. То же самое можно сказать и нормально, а не оскорбляя моих героев. Все же, я их люблю. Но это мелочи. И всё глупо. Я все равно люблю этот роман!
Ава Ардо 29.02.2012 02:16 Заявить о нарушении
Понимаю, как же не понимать. И сам получал подобные "добрые советы" на ряд своих произведений. Где-то что-то убавить, где-то что-то добавить, "почему в шапке, почему без шапки". Обошелся без... чего и тебе желаю.
Помощь ведь тоже разной бывает.
Одно дело, когда кто-то помогает ошибки отлавливать, ляпы да блохи. Как, например, мне Евгений Пейсахович (сайт "Планета Писателя") как-то помог с парой рассказов. Применительно же к тебе (как к филологу) даже это может оказаться неактуальным.
А вот советы касательно переделки повествования, описания и тому подобного больше походят на медвежью услугу. Все эти категории - уже "личное пространство" автора, те факторы, которые и делают его творческой индивидуальностью. Так что подпускать к ним "доброжелателей" не только бесполезно, но порой и опасно.
Такие дела.
Тимофей Печёрин 29.02.2012 18:36 Заявить о нарушении
Помощь ведь тоже разной бывает.
Одно дело, когда кто-то помогает ошибки отлавливать, ляпы да блохи. Как, например, мне Евгений Пейсахович (сайт "Планета Писателя") как-то помог с парой рассказов. Применительно же к тебе (как к филологу) даже это может оказаться неактуальным.
А вот советы касательно переделки повествования, описания и тому подобного больше походят на медвежью услугу. Все эти категории - уже "личное пространство" автора, те факторы, которые и делают его творческой индивидуальностью. Так что подпускать к ним "доброжелателей" не только бесполезно, но порой и опасно.
Такие дела.
Тимофей Печёрин 29.02.2012 18:36 Заявить о нарушении
На это произведение написаны 3 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.