открой мою дверь...

   Людмила Евграфова







ОТКРОЙ МОЮ ДВЕРЬ…

повесть




Об авторе:

Родилась в тихом уральском городе Ирбит. Окончила Свердловское музы-кальное училище и Ленинградский институт культуры. Работала в Хоровом обществе и школах г. Ленинграда. С 1991 года живет и работает в г. Мончегорск Мурманской области. Член Союза журналистов России. Печаталась  в газетах: «Восход», « Полярная правда», «Мончегорский рабочий», «Миссионерская православная газета». В журналах: « Соотечественник» (Норвегия); «Веси» (Екатеринбург»; «Север» (Петрозаводск). В альманахах «Мурманский берег» №7, 8, 12, 13, «АСТЭС»  областной писательской организации напечатаны рассказы, повесть, роман «Тень Гамаюна».

Объем повести 302016 знаков с пробелами.
Жанр: Женский роман




 


Людмила Евграфова


Открой мою дверь…

Синопсис

Анастасия Николаевна, главная героиня повести «Открой мою дверь», испытывает  к своему коллеге, молодому учителю физкультуры, непреодолимую и запретную любовь. Она старше Алексея на 16 лет. Используя все женские ухищрения, которым Алексей противостоять не может, она добивается его ответных чувств. Однако счастья это не приносит ни тому, ни другому. Чтобы хоть как-то обновить чувства,  Анастасия решается  на опасную операцию по подтяжке лица. Новое лицо, новая кожа дает ей новое понимание своей сущности. То, что она обнаруживает внутри себя – озадачивает и пугает ее.
Действие романа  происходит в начале девяностых годов 20-того века. Мудрое изре-чение, что «художник должен быть голодным» - учителя с гордостью относят и к себе. По-разному выживают они в трудные годы. Анастасия, учитель музыки, чтобы прокор-мить себя – идет петь в церковь. Взаимоотношения с коллегами внутри церковного хора, любовные интриги в школе – составляют искренний рассказ очевидца непростых и неласковых девяностых годов. Женский взгляд на эпоху через призму личных отношений.


Формат – Doc/ Miсrosoft Word/  Объем  302016 знаков с пробелами.
 
В жизни возможны лишь две трагедии:
первая - не осуществить своей страстной
мечты, вторая - добиться ее осуществления.
                Оскар Уайльд.

ТЕТРАДЬ ПЕРВАЯ

Ася испытала облегчение от последнего разговора с ним, как от хорошо организованных по-хорон... Алексей совершенно неожиданно позвонил в дверь.
- К тебе можно? Узнать зашел,  как ты?
Он понуро стоял, глядя на нее, и нерешительно переминался с ноги на ногу. Будто какая-то неведомая сила не давала ему сделать через порог этот последний шаг. Асе стало жаль его.
- Проходи. Я тебе рада.
Конечно, рада. С каким нетерпением она раньше  ждала этих встреч, как искренне  ликовала,  когда он приходил! А все дело в том, что Алексей был моложе Аси на шестнадцать лет. Да, да, на шестнадцать! Сказав, что рада, она и сейчас нисколько не покривила душой. Кто из них может по-считать, сколько же всего было  тайных, поспешных свиданий за эти три года, когда они поняли, что их тянет друг к другу? Пожалуй, не вспомнить...
- Пообедай со мной, - попросила она.
Алексей молча помыл руки и сел за стол. Ася любила его кормить: он, даже, когда был голо-ден, благородно расправлялся с пищей, был скромен в запросах, а это много говорило о человеке. Хотя, если бы она выбирала работника, то вспомнила бы завет предков. Насчет того, как человек ест, так и работает. Когда он ел -  она обычно смотрела на него. Как смотрела? Как мать? Как сестра? Как любовница?
Ася подумала, что в тот год, когда она впервые целовалась с Вовкой Рамазановым,  Алексей родился. Она получала паспорт – ему было лишь несколько месяцев. У нее появилась дочь,  он окон-чил начальную школу.
В той, далекой уже юности, Ася считала, что любовь к Вовке Рамазанову будет единственной, пронесенной через всю жизнь. Они целовались с Вовкой в коридоре школы, сбежав из зала, где были танцы, и от поцелуев у Аси подкашивались ноги, и кружилась голова. Ей было скорее плохо, чем хорошо от новых ощущений. Вовка неумело комкал ее губы, а потом присосался, как клещ, к шее. Утром любовь высветилась огромными синяками. Ася ужаснулась и попыталась скрыть следы своего первого контакта с противоположным полом - шарфиком, завязанным вокруг шеи. Но старшая сестра мгновенно врубилась в проблему и сказала ей:
- Что это он тебя, как мартовский кот - территорию, пометил? Если бы любил, то не оставил бы засосов.
Ася отчаянно защищала Вовку, кричала, покраснев от возмущения:
- Неправда! Он хороший! Он любит меня, любит!
Через месяц Вовка предал ее - целовался с другой. Если бы тогда Асю попросили нарисовать окружающий мир, она использовала бы только одну краску – черную. Вот у Пикассо в жизни были голубой и розовый периоды, а у нее  - только черный. Потом Вовку забрали в армию, родственники его переехали на историческую родину в Узбекистан, и она потеряла его след, но через полтора года на ее имя неожиданно пришло солдатское письмо из Белоруссии. В армии, как в тюрьме, человек скучает по жизни, которая находится «по ту сторону» и вспоминает. Вовка о ней вспомнил. Письмо было с извинениями, однако содержало такое количество грамматических ошибок, что от любви Ася вылечилась тут же, не сходя с места.
…Чайник на плите издал свистящий звук, оповещая, что вскипел. Ася достала из шкафчика чашки, разлила чай, подвинула тарелку с капустными пирожками Алексею и, положив подбородок на сцепленные в замок руки, ждала, когда он поест. Обычно события развивались по следующей схеме, первое: голодного мужика не укладывай в постель, второе: выслушай его, если можешь, третье: удиви нежностью, которую он не получит дома. Правда, совесть кусала ее время от времени за самое больное место – «сколько веревочка не вейся, а конец будет», но она загоняла ее в самый дальний угол своей души.
Потом Ася лежала рядом с Алексеем,  и сердце заходилось от счастья. Для нее это было боль-ше, чем просто близость, это был глоток воздуха в безвоздушном пространстве. Высший смысл бы-тия. Помедлив, она спросила:
- Когда приезжает твоя жена?
- Наверно, к началу октября.
- У нас есть почти месяц?
Алексей промолчал.
 - Приедет твоя Наталья, нам нельзя будет видеться, - вздохнула Ася, - завянет наша любовь, как цветок без полива, сама по себе.
- Вряд ли. Не завянет, - глухо произнес он, -  тут надо с корнем рвать!
- Рвали уже, да что толку?
Алексей посерьезнел, поудобней втиснулся в подушку и закинул руки за голову, расслабляясь от только что совершенного подвига.
- Помнишь, рассказывал, как я летом на машине перевернулся? – медленно заговорил он, -тогда отделался лишь  вмятинами да царапинами. Черт с ним, с автомобилем, хорошо, что сам жив остался. Пока повезло, но думаю, что это первое предупреждение судьбы за мои грехи.
- Откуда, грехи то?
- Отсюда,  вестимо.
- Разве любовь - грех?
- А то! - Алексей замолчал, как будто что-то обдумывая. Асе показалось, что он даже сжался внутренне, съежился. А может, просто сгруппировался, как перед прыжком. И неожиданно ударил ее жестким тоном, словно распрямившаяся пружина:
- Ася, мы должны это сделать! Нам надо расстаться!
  «Однако!» – удивилась она. Под “расстаться”  он, конечно же, подразумевал перестать спать вместе, расстаться совсем они не могли - виделись каждый день на работе.
Ася этой темы боялась и ждала. И дураку понятно, что отношения, которые не имеют пер-спективы, должны окончиться рано или поздно. Однажды он уже предлагал ей расстаться. Только ничего из этого не вышло. Через какое-то время все опять вернулось в прежнюю колею. Стоит ли обращать внимание на капризы молодого любовника? И она  удивительно легко, даже слишком лег-ко, согласилась с ним: - «Как скажешь, милый».
- А вот так и скажу, - твердо ответил он, будто в чем-то убеждая  себя.
- Ну что ж, если тебе так будет легче, давай,  расстанемся. Ты мой девиз знаешь:  Если люби-мому хорошо, то и мне  хорошо.
  Она играла? Он эту ее поговорку слышал много раз. В прошлом году, после такого же реше-ния, они уже месяца три не были вместе. У Алексея родился младший сын. Бессонные ночи сказыва-лись на самочувствии.  Алексею было не до супружеских измен. Они виделись на работе, торопливо обменивались новостями. Несмотря на сложившуюся ситуацию, необходимость быть рядом, гово-рить друг с другом, ощущали оба. Он заходил к ней в класс на перемене, якобы за журналом. Ах, эта школа! Умные дети выскальзывали за дверь, оставляя их одних, а они думали, что хорошо защищены от разговоров на тему: что это молодой учитель физкультуры делает в классе Анастасии Николаевны?
Алексей даже игру такую для коллег затеял: останавливался в коридоре с какой-нибудь вы-пускницей на глазах у представителей администрации, которые в вопросах нравственности до сих пор придерживались «Морального кодекса строителя коммунизма»  и, мило улыбаясь, вел легкие разговоры ни о чем. Это он называл сбивать со следа. Но разговоры  все равно шли. Тогда Алексей пустил в ход тяжелую артиллерию - стал намеренно проводить перемены у хорошенькой школьной медсестры. Результаты не замедлили сказаться, медсестра влюбилась и уже откровенно сама искала с ним встреч в маленькой каморке, где учителя физического воспитания пили чай с близкими по духу людьми. Анастасия на этих совместных чаепитиях с бутербродами “от медсестры” пыталась занять стороннюю позицию наблюдателя, ждущего, чем кончатся развивающиеся события.
События не замедлили проясниться. Катализатором послужил неожиданный случай. Однажды в школу пришел один из давних поклонников медсестры Инны - Сергей. Ася столкнулась с ним в коридоре. По привычке, Сергей завернул сначала не к Инне, а к старому другу завхозу, у которого в подвальчике можно было покурить. Пока они с завхозом обменивались новостями, Ася решила заглянуть в медицинский кабинет, скорее,  по какому-то неосознанному велению, чем по необходимости. К этому времени уроки первой смены кончились, в школе было относительное затишье. Ася тихонечко приоткрыла дверь, забыв предварительно постучать. Она увидела две склоненные друг к другу головы - Алексея и Инны. Эти двое сидели за журнальным столиком и  мило беседовали. Что-то в их доверительных позах заставило оборваться Асино сердце. Она извинилась,  сказала, что зайдет позже, но Инна засмеялась уверенно,   нагло, ничуть не стесняясь двусмысленных ноток, звучащих в голосе:
- Не мнитесь на пороге, проходите, Анастасия Николаевна! Мы  с  Алексеем  сейчас расска-жем вам, с каким  трудом только что избавились от Валентины Петровны. Наша  бессменная «обще-ственница» добрых полчаса торчала здесь, болтая всякую чепуху, и не догадывалась, что лишняя...
Алексей покраснел, сказал, что ему “в Париж по делу срочно” и ретировался. Ася не знала, то ли ей бежать за ним вслед, то ли стоять соляным столбом на месте? Выражение лица у нее было от-решенное, как будто она все время вспоминала: выключен  ли дома  утюг?
- Вы  что,  плохо  себя  чувствуете? – рассеянно поинтересовалась Инна.
«Хуже некуда», - хотелось сказать Асе, но она произнесла: - «Померяй-ка давление»...
Пока  Инна пристраивала на ее предплечье манжетку  тонометра, Ася сообщила, что в школу пришел их бывший коллега Сергей.  Но, не обнаружив никакой реакции со  стороны медсестры, спросила:
- Вы не поссорились?
Инна равнодушно пожала плечами,  ничего ей не ответила.
Естественно, на всю эту неприятную историю Асино давление отреагировало повышенными  показателями. Она в расстроенных чувствах покинула медицинский кабинет, торопливо оделась и вышла из школы.  Не удивилась, когда сзади раздались шаги, ее почти бегом догнал Алексей. Она ждала какого-нибудь объяснения с его стороны. Однако молчание затянулось. Алексей, кажется, не знал с чего начать. Анастасия, понимая всю нелепость каких-либо претензий, неожиданно для себя самой  процитировала Марину Цветаеву: 
Голос - сладкий для слуха, только глянешь - светло.
Мне что,  я - старуха, мое время прошло...
  - Ну-ну! На комплимент нарываешься? Ты не старуха, ты  - “тетя Ася”, - разжал, наконец, гу-бы Алексей.
Рекламный ролик с тетей Асей несколько раз в день крутили по телевизору. В нем тетя Ася представлялась спасительницей мира от всевозможных  загрязнений.
Ася  посмотрела на него, ожидая еще какого-нибудь продолжения, но продолжения не после-довало, и она неискренним бодрым тоном произнесла:
- Зря ты нервничаешь  насчет Инны, вернее, насчет того, как я к вашему взаимному интересу отнесусь. Не переживай, ничего ты мне, Лешенька, не должен!  Права  на тебя может предъявлять только твоя жена, и то - сомнительно.  Знай:  Если  любимому хорошо - и мне хорошо!»
Это прозвучало из Асиных уст впервые...
В тот раз Ася поняла, что больше всего Алексей боялся потерять свободу выбора. Не имея ее дома, он не хотел закабалять себя в отношениях с Асей. Считал, что там, где есть обязательства - те-ряется вдохновение. Но Ася, в отличие от его жены, знала содержание поучительного анекдота: «Мужик, что козел: привяжи его на короткую веревочку - оторвется и убежит вместе с колышком, привяжи на длинную - всю жизнь болтаться будет, да еще счастливым себя считать».
- Мне нравятся такие отношения, - удовлетворенно засмеялся Алексей.

Несколько дней пролетели для  Аси в тревожном ожидании. И вот у них сам собой продол-жился этот разговор. Подождав Анастасию на крыльце школы после уроков, Алексей доверительно сообщил:
- Думаю, нашу дружбу с Инной прекращать надо.
- Только думаешь? Или прекращать? – подколола она. Он, верно, ждет от нее какого-либо со-вета. Стоит, оторопел от неожиданности. Только вряд ли это поможет ему. Советы, как  избавиться от поклонницы, хороши в женских журналах и бесполезны в каждом конкретном случае. Тут не со-вет надо давать, а глаза ему открыть. Она решила поставить точку в разговоре:
-  Инна, похоже, не догадывается, что ты проверял на ней свою неотразимость. Играть с ней бессердечно. Что за кошки-мышки? Она же по-бабски хочет тебя! – Ася не разыгрывала спектакль, как могло показаться на первый взгляд, она действительно сочувствовала Инне. Инна год назад потеряла мужа. Ушел на рыбалку и не вернулся. Через несколько дней всплыло тело, лицо было неузнаваемо. Что послужило причиной трагедии, никто не знал. Милиция как-то вяло занималась следствием. Потом  сообщили, что смерть ее мужа - несчастный случай. Инне очень не хотелось нервотрепки долгого расследования, и она приняла эту версию. Мужа не вернешь, чего себя беспо-лезными хлопотами изводить?
 Анастасия хорошо понимала, что такое год одиночества для молодой и здоровой женщины. Алексей как будто прочитал  ее мысли:
- Мало ли что хочет, все хотят, - ответил он.
Ася смутилась: и то правда. Они возвращались домой из школы по заснеженному озеру, кото-рое делило город на два района: до озера находилась  центральная часть, за озером - новостройки. Ася и Алексей жили в новостройках. Утром выпал снег и люди протоптали к своим домам свежие дорожки. Через озеро путь был короче. Впереди широкая тропинка, по которой они  шли, разделя-лась на две узеньких дорожки: налево - к дому Алексея, направо - к Асиному дому. Перед тем, как разойтись в разные стороны, Ася с каким-то необъяснимым упрямством, продолжила:
- Ты шутил, глазки строил - так дерзай дальше. Она же ждет от тебя поступка. Если готов идти вперед - действуй! Если нет - не издевайся над одинокой женщиной.
Сказав все это, Ася пожалела себя: ее-то роль, в чем состоит? Чтобы сочувствовать всем жен-щинам мира? А кто ей посочувствует?
- Да разве я могу издеваться? – вспылил Алексей, - просто вы, женщины, любой мужской мо-нолог воспринимаете как объяснение в любви. 
После этого случая пришла очередь удивляться Инне. Она все так же заходила в каморку к учителям физкультуры с бутербродами, но Алексей всегда находил какое-нибудь дело, и исчезал из поля зрения Инны. Вскоре и сама судьба поставила в этих странных отношениях между тремя колле-гами точку. Инну за неуважительное отношение к администрации школы перевели в другой район, в другую школу.
 Это была маленькая победа, которую Асе даровала судьба в борьбе за  его любовь. Да! Она-то знала - это любовь. Где-то глубоко под кожей, обнаженными нервами чувствовала,  Алексей еще не понимает, что готов ее полюбить. Но скоро поймет. Хотя ни разу, ни при каких обстоятельствах он не произнес слова “люблю”, женщину не обманешь, она сердцем чует, как к ней относятся. Иногда мужчина приходит удовлетворить свое любопытство, скрытые комплексы; иногда ему просто нужно сбросить напряжение внизу  живота; иногда ему, как Дон Жуану, нужно записать очередную жертву в свой длинный список, но Алексей в эти категории не укладывался. Он относился к Асе по-старомодному бережно, словно радуясь и одновременно пугаясь того, что между ними произошло. Видимо, боялся привязаться, врасти навсегда в эти отношения. Как-то прощаясь, грустно сказал:
- К хорошему быстро привыкают, а потом с кровью придется вырывать.
- Зачем вырывать? - удивилась Ася, - пусть оно будет, пока сам не утратишь к этому интереса. Хоть день, да наш!
- Нет, Ася, я себя боюсь, - отрезал он.

Как же это все началось? Сейчас, возвращаясь к тем далеким дням трехгодичной давности, Анастасия четко помнила, что она была приятно удивлена, увидев в середине учебного года новое лицо в школе.
- Кто это? - спросила она у завуча.
- Новый учитель физкультуры.
- Что это он, не как все люди, в середине учебного года на работу вышел?
- Он к нам с завода перевелся.
Это мало что говорило, но Анастасия Николаевна, встречая его в коридорах школы, чувство-вала, как в груди ее разливалось какое-то необъяснимое тепло в ответ на его “здравствуйте”. Он  обаятельно улыбался, лицо у него было очень хорошее, типичное русское лицо. Над резко очерчен-ной верхней губой - усы. Новый учитель чем-то напоминал ей покойного мужа в молодости: коре-наст, атлетически сложен.  Ах! Что за  ягодицы! Они вызывали у Аси тихий восторг своей упругостью, которую подчеркивал спортивный костюм. И весь облик его казался Асе каким-то род-ным. У нее крепло предчувствие - между ними что-то будет.

Как это все началось? Наверно, тогда, когда она попросила его помочь перенести в класс что-то тяжелое? Нет, нет, еще нет. Когда при встрече на крыльце школы он близко подошел к ней, прямо посмотрел в глаза, а лицо непроизвольно осветила  улыбка, очень красившая его? Нет. Она тогда отогнала свои мысли, как недостойные внимания. Когда однажды он зашел к ней в класс после уро-ков по какому-то поводу, и она спросила, понимает ли он что-нибудь в телевизорах? Наверно все началось именно с этого невинного вопроса. Все всегда начинается вполне невинно. Последствия первых шагов бывает трудно просчитать. Уж тогда она точно не догадывалась, куда приведет ее этот обычный вопрос.
- А что случилось? – с улыбкой посмотрел он на нее.
- У меня пропал звук, я на рынке купила нужную лампу, а куда ее поставить не знаю.
Телевизор тогда у Анастасии был старый, ламповый. Его из Питера привез ей зять, когда она ушла от второго мужа в общежитие. Этот второй муж был ее ошибкой. Воспитанная, как все совет-ские женщины, на прекрасной сказке о Золушке, она не уставала ждать своего принца, когда  оста-лась вдовой после первого брака. Как все семейные женщины, неожиданно потеряв мужа, она испугалась одиночества, Ей казалось абсурдным, невозможным  и странным жить только для себя. (Теперь она так не думала). Ася без сомнений приняла предложение старого романтика, с которым познакомилась в санатории. Романтик был так похож на Хемингуэя, что это сразу подкупило Анастасию. Он увез ее из Питера в Заполярье, однако  их брак оказался полным недоразумением.  А Романтик, при более глубоком рассмотрении,  -  скрягой и шизофреником. Пришлось Асе “сделать ноги”.
- Ну, по схеме разберусь, наверное, - подумав, сказал Алексей, и они уговорились встретиться на крыльце школы. Ася собралась чуть-чуть раньше и, пока Алексей одевался, она чувствовала себя неловко, как школьница, поджидающая старшеклассника. Неловкость усилилась, когда Алексей вы-шел одновременно с двумя молодыми учительницами, и они  все вместе направились в сторону об-щежития. Когда же Алексей  не простился, как подобает, у крыльца, а зашел к Асе - тут уж неловкость почувствовали молодые учительницы. Не тогда ли появились те слухи, что надолго со-единили их вдвоем в глазах общественности? Ох, уж это недремлющее око!
Алексей оказался настоящим специалистом по части ремонта бытовой техники. Он быстро заменил звуковую лампу. Пока телевизор проходил контрольное испытание,  ждал, глядя в окно. Ася стояла рядом и видела - он напряжен. «Почему? Боится, что я обниму его, или хочет этого? Интересно, что бы он сделал, если бы я обняла его?» – такие крамольные мысли пришли ей в голову, когда она рассматривала его широкую спину.
Телевизор  был в полном порядке.
- Задолжадность возвращедростью красна, - пошутила Ася, - давайте обмывать вашу работу. Она накрыла на стол, разлила по бокалам коньяк. Жуткое  время, когда спиртное было по талонам, слава богу, кончилось, и Ася, как истинная дочь своего народа с радостью почувствовала свободу выбора. Алексей шутил, рассказывал какие-то истории, весело смеялся.  Анастасия поняла, что ему приятно быть в ее обществе, и он хочет понравиться.
«Глупый, ты уже поразил цель», - подумала она.
Потом в школе началась подготовка ко Дню учителя, выявлялись разные таланты, и тут обна-ружилось, что Алексей неплохо играет на гитаре и поет. Поскольку Анастасия была учителем музы-ки, то повод встречаться чаще возник сам собой. Они репетировали.
Коллегам это показалось странным, Ася, поставившая на себе крест после неудачного второго замужества, стала вдруг тщательно следить за собой. Она была еще вполне привлекательной особой:  маленькая, стройная, всегда подтянутая и энергичная,  никогда не унывающая, даже если “наступала на грабли”. Вечная девочка. Вокруг нее было какое-то особое поле. Мужчины, несмотря на Асин возраст, а ей было уже хорошо за сорок, отмечали ее в толпе других женщин. Что-то неуловимое выделяло ее. Обаяние? Женственность? Впрочем, чувствовать себя женщиной - не так уж мало для женщины. Анастасия чувствовала себя женщиной, и проявлялось это даже в мелочах: когда она вы-ходила из автобуса, то подсознательно искала глазами, кто бы подал ей руку, когда входила в здание - мужчины открывали перед ней двери, уступая дорогу.  Это теперь воспринимается как странное и старомодное поведение. Даже молодые мужчины волновались в ее присутствии, а школьный сантех-ник, капитан в отставке, в сущности, простой солдафон, встречая ее, восклицал:
-    Ой, пропадаешь зря, Николаевна. Жаль, я тебе не пара!
- Ничего, не пропаду, авось, - смеялась она.
Лесть, даже в такой грубой форме, все равно женщине поддержка.
Когда на очередном школьном торжестве Анастасия и Алексей впервые вышли на  сцену вместе - она пела, он аккомпанировал ей на гитаре - стали заметны удивленные взгляды коллег:
- Что за наглость! Кажется, Анастасия оторвалась от реальной жизни.
Ася не обращала внимания на косые взгляды. Бросать вызов консервативному обществу - ей это нравилось!  «Наглость» Аси происходила от неведения: - разве она делает что-то предосудитель-ное?
Алексей продолжал заходить к ней после уроков, они называли это пообщаться. Как-то само собой получилось, что после очередной семейной ссоры, закончившейся для него душевной травмой, он проговорился, что жена распространяет экспансию на сферу его личных интересов. То есть, пытается по мелочам контролировать любой его выход из дома, а с его друзьями ведет глухую и затяжную войну, что и является главной причиной их ссор. Анастасия с жаром принялась помогать Алексею в устранении всех подводных камней реки его жизни. Иногда ее советы восстанавливали на какое-то время мир в доме Алексея, и он приходил благодарный, чтобы сказать ей об этом. Иногда ему просто нужно было, чтобы его выслушали, и Ася слушала его. Как она его понимала! Жизнь еще ни разу не сводила ее с человеком, которого она так понимала. Он стал детищем ее души, а детище любят особенно. Она нашла утешение в дружбе с ним. Какая женщина не знает, что дружбой кончается любовь? Ася же сознавала, что ее жизнь идет от противного. У нее хватало терпения медленно и верно направлять события в нужное русло. Кто умеет ждать, тот выигрывает! Она приручала Алексея, становилась все более необходимой ему. Беседы их после уроков затягивались, иногда разговоры перемежались с музыкой. Ася разучивала с Алексеем романсы, а уборщица Анна, женщина простая и Асина  ровесница, между прочим, сказала как-то раз:
- Смотри, Николаевна, не доведут вас эти встречи до добра, он ведь тебе в сыновья годится!
- Ну, в сыновья, не в сыновья, а в младшие братья - так это точно, - смутилась Ася, - не бойся, Анна, мы к вечеру романсов готовимся.
- Ну, ну, готовьтесь, только осторожно!
После этого разговора Ася чувствовала себя неловко, как будто ее, нагую, нечаянно увидели ученики, однако, это помогло ей осознать, что она вступила на опасный путь. Внешне это проявилось странным  образом. Она очень похорошела. Когда женщина любит, душа ее через глаза такое сияние выдает - смотреть больно! По утрам Алексей, встречая Асю, говорил:
- Здравствуйте, самая обаятельная и очаровательная!
Сначала Ася только качала головой:
- На Востоке говорят, приятные слова не бывают истинны, а истинные - приятны.
- Разве я похож на человека, который говорит неправду?
Ася задумалась над его словами. Что за ними стоит? Искренен ли он? Не дежурный ли ком-плимент выдает? Потом решила, что надо радоваться любым комплиментам, ведь, он видит в ней сейчас уже не только друга, но и женщину. Отношения переходят на другой  качественный уровень!  И она  ответила ему:
- Спасибо, Лешенька, на добром слове, у меня, кажется, растут крылья!
А крылья у нее действительно росли. Она почувствовала огромное желание петь со сцены, и судьба пошла ей навстречу. (Чего хочет женщина - того хочет Бог!) Городской отдел культуры  также созрел, чтобы в один из зимних вечеров отдать лучший зал города под вечер русского романса. Ася была пружиной этого вечера, то есть она была всем: и организатором, и иллюстратором, и аккомпаниатором и ведущей. Она сплотила вокруг себя замечательных людей, любителей русской песни и романса - учителей разных школ. Обнаружилось, что не только учителя музыки,  литературы и математики поют, но и учителя физкультуры. И еще как поют! Поэтому Алексей не ощущал себя белой вороной, был равный среди всех.  С легким волнением  дебютанта он вышел на сцену, Ася села за рояль и заиграла вступление.
Я Вас любил, любовь еще, быть может,
В душе моей угасла не совсем,  – проникновенно запел Алексей пушкинские строки.
В зале его жена Наталья, по праву гордясь своим мужем, снимала концерт на видеокамеру. После концерта она поблагодарила Анастасию.
- Какая вы молодец! Все было очень интересно и замечательно! Я узнала много нового.
- Не жалеете, что Алексей из дома сбегал на репетиции?
- Нет, что вы! Его же теперь будут узнавать!
- Ну, вот, и, слава богу.
Потом был КВН, какие-то новые литературно-музыкальные вечера. Алексей и Ася вновь репетировали. Иногда, отправляясь на генеральную репетицию в городской Дворец Культуры, Ася брала Алексея под руку, ничуть не стесняясь коллег - им нечего было бояться, их отношения были чисты, но именно тогда молва людская соединила их имена вместе, подозревая в том, о чем оба боялись даже подумать. Когда окружающим уже все было ясно, они еще не ведали, куда идут. О, эта разница в возрасте! Ася страдала, мучилась, но не давала и повода Алексею предположить, что хочет его! Долгими полярными ночами она не могла заснуть, часами мечтала о несбыточном, иногда вставала с постели, подходила к окну и, глядя на луну,  шептала:
- Карась или плотица, как тебе тошно на желтых песках без воды и без грязи,  тошно тебе и в горячей кипучей воде, так было бы тошно рабу божьему Алексею без рабы божьей Анастасии.  Кто ту рыбу съест, тот без меня не проспит, не проживет и ни единой минуты быть не сможет. Во имя Отца и Сына и Святого Духа, аминь!
То ли бабкин заговор на любовь помог, то ли, действительно, когда сильно чего-то хочешь - в конце концов, желание сбывается. Фортуна перестала крутить задом и повернулась к Асе лицом. Был конец января, школа готовилась к Вечеру памяти Пушкина. После очередной репетиции Алексей сказал Асе, что жена его уезжает на месяц в командировку и берет с собой сына, чтобы завезти его к бабушке с дедушкой и порадовать их.
После Пушкинского вечера, состоявшегося во Дворце Культуры, Ася, прощаясь с коллегами, увидела: Алексей ее ждет. И все остальные тоже это видели. Асе и Алексею казалось, что в этом нет ничего особенного, обычная любезность с его стороны: с кем пришел, с тем и ушел. Однако народ думал иначе: они все время вместе, значит, что-то связывает их.
Как-то Асе пришлось по дороге домой поддерживать разговор с молодой самоуверенной да-мой, учителем музыки  из другой школы. Они возвращались из городского методического центра. Красивая дама только что разошлась с мужем, и поэтому была обижена на весь мужской род.
- Разве это мужики? – возмущенно говорила она, - альфонсы какие-то. Пашешь на работе, как «папа Карло», денег приносишь домой в два раза больше мужа, потом у плиты стоишь, потом стира-ешь, а он лежит, гад такой, на диване, газетку почитывает. А ночью и согреть тебя толком не может - у него, видите ли, депрессия! Хотите эксперимент? Я вон тому встречному красавцу сейчас моргну, и он пойдет за мной, только что толку? Ни в ресторан сводить не сможет, ни на яхте покататься. В лучшем случае, будет раз в неделю от жены украдкой бегать, а Восьмого марта, счастливый, среди своих баб сидеть и думать, какой он крутой:  на елку влез и попу не ободрал.
Ася выслушала ее тираду и из чувства солидарности сказала:
- Лучше одной, как я, чем с кем попало.
- Ну, вы-то тут причем? У вас такой молодой муж.
- Какой муж? – удивилась Ася, - я одна.
- А физкультурник?
Это прозвучало именно так: «физкультурник», но Асе было понятно, кого имеет в виду собе-седница.
 Боже, - подумала она, - если нас уже поженили, то разговоры идут, видимо, в городском мас-штабе. «Чем грешным слыть, уж лучше грешным быть! Напраслина - страшнее обличенья», - вспом-нила она строчки из Бомарше. Вот тогда и решила, что было бы глупо не оправдать всеобщего ожидания...
Распрощавшись после Пушкинского вечера с коллегами и друзьями, Ася подошла к смиренно поджидавшему  ее Алексею:
- Я перед тобой в долгу, ты помогаешь мне  создать имидж великой исполнительницы роман-сов, и посему, давай-ка,  поужинаем вместе.
- Что же, - шутливо подыграл  он, - дома меня никто не ждет, могу сегодня и загулять.
- Тогда собирайся, пойдем ко мне.
Ася накануне хорошо подготовилась к важному событию, твердо памятуя о том, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок.  Она накрывала на стол. Слушая Алексея, хлопотала и тихо улыбалась. Они обсудили концерт, выпили за творческую дружбу, потом за детей, потом за хозяйку и, наконец, за все хорошее. Ася видела, что Алексей расслабился, да и разговоры у них пошли все более откровенные. После третьей рюмки оба почувствовали полную внутреннюю свободу. Ася осмелела и задала вопрос:
- Лешенька, вот поем мы с тобой дуэтом, музыку любим оба, а задумывался ли ты, только ли это сдружило нас?
-   Задумывался, - не поднимая глаз, ответил он.
-    Ведь что-то тянет нас друг к другу сильнее музыки?
- Да, что-то тянет, - сказал он, резко вскинув на нее глаза.
- Ты веришь в судьбу?
-    Судьба  не результат случайных обстоятельств, а следствие нашего выбора, но и у Господа ничего зазря не бывает.
-   Если это так, то все, что с нами происходит, не случайно? У меня такое ощущение, что мы знали друг друга в прошлой жизни, и были очень близки, - Ася  заглянула в лицо Алексею (А вдруг ему это неприятно?) Глаза Алексея, темные днем, при свечах мерцали желтым огнем, как у рыси. Казалось - это душа его светилась изнутри. Пальцы Алексея водили по краям бокала, а глаза... лико-вали? И Ася решилась. Любовь открыла в ней еще один талант, дремавший с юности - она стала пи-сать стихи.
- Хочешь, поясню, что тянет меня к тебе?
- Да, это всем вокруг интересно, - он почему-то покраснел. Ася, пристально глядя ему в глаза, прочитала:
О, Господи, меня прости!
            Совсем я, старая, сдурела:
Не благости в конце пути –
            Чужого мужа захотела.
Чужой, запретный, сладок плод,
            Да горько на пиру похмелье.
Любовь - отрава, а не мед,
            Коль не вдвоем пьешь это зелье!
Несу свой крест - пригвождена
            К  нему  навек   стрелой Амура.
А впереди тупик, стена.
            Куда несешь ты крест свой, дура?
Стихи, конечно, были несовершенны. Ася это понимала, но для разъяснения ситуации годи-лись. Если они сейчас не выяснят, почему их тянет друг к другу, почему им хочется быть вместе, то все перейдет в длительный вялотекущий процесс. Алексея, быть может, это и устраивало, а Асю - нет. Молодость осталась позади, время для нее - враг номер один.
Алексей молчал, опустив глаза. На его лице отражались мучительные раздумья. Она прикос-нулась пальцем к его губам и провела по верхней, резко очерченной линии под усами... Он встал со стула, рывком притянул ее к себе и обнял.
В их первый долгий поцелуй Ася вложила всю свою нежность, всю свою выстраданную лю-бовь. Алексей нащупал молнию, идущую вдоль спины, плавно раскрыл ее. Ася пошевелила плечами, и платье упало к ее ногам. Алексей обомлел.
Он не ожидал увидеть такой совершенной формы грудь. Грудь была гордостью Анастасии Николаевны: упругая, как у девочки - вопреки возрасту,  круглая, как у Венеры Милосской, не ма-ленькая и не большая, а достаточная, чтобы уместиться в мужской ладони - эта грудь была восхити-тельной игрушкой для любимых ею мужчин.
Алексей мягко взял Асину грудь в свои руки, нагнулся, чтобы поцеловать. Она медленно рас-стегнула кнопки его рубашки, освободила тело от плена одежды и нежно стала касаться его губами. Сильное, желанное тело затрепетало от ее прикосновений каждой жилкой, каждым мускулом. Не в силах больше сдерживать себя - они уступили желанию.
Потом Ася спрашивала себя, как она могла переступить через запреты и получить столько удовольствия от обладания любимым? Все следующие дни она летала, как на крыльях. Они встреча-лись снова и снова. Каждый из них открывал друг в друге что-то родное, и каждый из них открывал  для себя новую страницу в жизни.
- Ты когда-нибудь  изменял жене? - спросила она.
- Повода не было, - усмехнулся он.
- Значит, я - первая? – сделав приятный вывод, Ася засветилась от счастья. Сколько соблазнов у молодого и интересного мужика вокруг?  Вон и в школе - выпускницы, вполне созревшие девы, откровенно себя предлагают, считая, что все естественное - прекрасно, да устоял же...
- За это можно все отдать, - пропела она и подытожила, - с сегодняшнего  дня у меня возраста нет, есть только мастерство и опыт.
- Да, мастерство тебе никак не скрыть, - засмеялся Алексей.
Ася благодарно прижалась к его плечу, ей захотелось спрятаться к нему под мышку, слиться с ним, стать одним целым.
 
Все хорошее когда-нибудь кончается. Приехала из командировки Алешина жена.
- Как я буду смотреть ей в глаза? - нервничал он накануне. Ненамеренное предательство по отношению к ней, Алексей возводил в ранг семейной трагедии. Когда-то у них с женой был разговор, что, если Алексей полюбит кого-либо, то скажет жене об этом, так как обманывать ее считает для себя постыдным. Жизнь приготовила ему сюрприз, после которого все случившееся  с ним показалось не главным - жена его была беременна. Обнаружилось это в командировке, и, возвратившись домой, она тут же стала решать с мужем проблему, оставлять или не оставлять ребенка? На этом фоне вина Алексея потускнела, и он великодушно произнес:
- Давай рожать.
А для Аси померк свет. Померк не потому, что второй ребенок прочнее связывал семью. У нее мудрости было достаточно, чтобы не воображать свое будущее в розовом свете, а потому что Алексей, будучи цельной натурой,  решил - самое разумное - забыть, что с ними случилось. После уроков он сказал Асе:
- Жена беременна. Я не врал ей никогда и теперь не смогу притворяться. Я просто не умею этого делать. Она очень чутко сейчас реагирует на запахи... чужие духи... Если мы будем встречаться, мне придется лгать, я стану противен сам себе, а потом и тебе.
У Аси пол из-под ног ушел. Такого поворота событий она не ожидала, но все-таки пыталась поколебать, изменить его скорое решение.
- Не хочешь лгать - молчи. Правду знать для жен - сверхглупость, а запахи духов прекрасно отмываются в ванной.
- У меня же на лице все написано, даже если я молчу.
- Что же ты, милый, такой  прямоугольный? Это - большая помеха.
- Меня не переделаешь, - безнадежно ответил он.
- Но ведь тебе так же больно, как и мне?
- Не буду ничего утверждать, ничего отрицать, - и глубокий вздох последовал за этими слова-ми.
- Спасибо, что честен со мной, ты даже не подозреваешь, как хорошо ко мне относишься.
Анастасия понимала, за что она полюбила Алексея: среди современных мелких пакостников по части женского вопроса, он выглядел раритетом. За примером далеко ходить не надо. Несколько месяцев назад Ася, как ни странно, поимела печальный опыт ненужных, не освященных любовью ни с одной стороны, отношений. Наверно, от отчаяния. За что кляла  себя по сей день.
 Случилось это до того, как они с Алексеем стали близки. Был канун праздника «Восьмого марта». Задерганные учителя надумали сами себя поздравить, объединив перед выходными два праздника сразу: Женский день и День Советской Армии. В стране происходили какие-то важные события: распался Советский Союз, выбирались президенты республик, президенты часто находи-лись в состоянии войны со своими парламентариями. Росла инфляция, и, как следствие, зарплата. Суммы зарплат стали семизначными, но получить их вовремя стало проблемой. На этом фоне всеоб-щей разрухи появлялись очень богатые люди, приходили к власти и управляли тайными и явными процессами сомнительные герои. Россия, уже в который раз, становилась пугалом для Европы.
А школа жила прежней жизнью и даже как-то не заметила, что нет уже Советской Армии, а Международный Женский день - вовсе не международный. Тот нравственный заряд, который она имела, позволял сохранить между учителями и учениками доверительные отношения, без пошлой обыденности. Школа не теряла своего высокого духа даже тогда, когда учителям задерживали зар-плату. Известно, дух активизируется, когда пуст желудок, и знаменитое выражение: художник дол-жен быть голодным, учителя с гордостью относили к себе.
Ученики овладевали знаниями, писали рефераты, сочиняли стихи, выступали на научных конференциях с исследовательскими работами. Некоторые цитаты из ученических работ звучали в учительской с одобрением, иногда с юмором. Одна отличница талантливо пыталась обобщить сумму знаний, полученных за день:  «Иду из школы, а голова пухнет от особенностей экономического раз-вития Англии, соединенных идеей всеобщей гуманизации с тангенсами и котангенсами, помножен-ными на молекулярную массу войны 1812 года».
В этом была вся правда об учебных перегрузках. Но как бы там не было за бортом - школьный корабль под парусами надежды плыл в новую жизнь. К празднику профсоюз выделил деньги, накрыли столы, был концерт и поздравления. Ася и Алексей пели на два голоса любимую песню:
Есть только миг между прошлым и будущим
Именно он называется жизнь.
Потом начались танцы. Алексей, выполнив программу-минимум, засобирался домой, как вер-ный муж. Он обходил всех, прощаясь, а Асину руку несколько секунд задержал в своей. Она так надеялась, что в этой праздничной обстановке с ней произойдет что-нибудь необыкновенное... Но Алексей ушел и унес с собой Асино сердце. Там, где оно когда-то было - осталась боль.
- Дура старая,  - думала про себя Ася, - да кому ты нужна? Что ты себе навоображёвывала? Посмотри на себя в зеркало, идиотка!
Она вышла в коридор и, действительно, посмотрела на себя в зеркало – там, в зеркале она увидела глаза молодого историка Александра Петровича. Он улыбнулся ей и сказал:
- Минут через десять, Анастасия Николаевна, несколько более тесная компания соберется у меня в кабинете. Если хотите - отрывайтесь от стаи...
Ася растерянно посмотрела вслед  Историку. Ну, вот еще, не хватало! Такая тоска! Но подлый внутренний голос нашептывал, что просто необходимо чем-то заглушить  эту боль. Ее отвергли. Алексей не захотел воспользоваться удобной ситуацией. Ушел домой в разгар веселья. Она тряхнула головой, усмехаясь своему отражению, и мстительно подумала:
- Черт с тобой, подкаблучник несчастный! Неужели ты не понимаешь ничего?
Приводя себя в порядок, Ася постепенно утвердилась в мысли, что ей следует принять пред-ложение Историка, хотя бы потому, чтобы не оставаться один на один со своей болью. Когда она появилась в его кабинете, там уже собралось все мужское население школы и очень немногие дамы, в основном незамужние. В душе Аси нарастал протест против уходящей молодости, она твердо решила напиться в этот вечер. – «Неужели это финал? Я никому не интересна?» - стучала подлая мысль в голове. Историк, который предусмотрительно сел рядом, все подливал ей, то вина, то водочки. Было уже поздно, пора уходить, но кто-то надумал перенести празднование на частную квартиру. Одна из незамужних дам предложила, как вариант,  свою жилплощадь. Часть мужчин отправилась за спиртным, женщины вместе с хозяйкой заторопились к ней домой, чтобы успеть приготовить  кой-какие салаты. Ася, уже плохо соображавшая, тоже отправилась одеваться вместе со всеми, но Историк сказал, усмехаясь:
- Вы, Анастасия Николаевна, сегодня дежурная. Прошу вас, помогите убрать посуду, а потом мы догоним нашу компанию.
Ася осталась. Плохо координируя свои движения, она носила посуду в раковину. Александр Петрович улыбался, глядя, как она тщится ходить по линеечке, потом  выключил свет и притянул обмякшую Асю к себе...
Наутро очень болела голова. Ася смутно помнила, как Историк провожал ее домой. Ей было очень плохо, муторно, но он у нее остался.
Чувство омерзения к себе она испытывала всякий раз, когда Историк навещал ее. В школе Ася просто не замечала его, там ее мысли и чувства были поглощены Алексеем, но, когда Историк звонил ночью в дверь - впускала его, то ли из любопытства, то ли из самоутверждения. Какое- то подлое чувство не давало ей возможности держать оборону.
- Что ты сочинил жене в этот раз? - спрашивала его Анастасия.
- В свободное от работы время я занимаюсь бизнесом, и некоторые вопросы ее не касаются.
- Ничего себе бизнес, - думала она, сердясь на себя оттого, что поступала отвратительно, во-преки своим убеждениям и желаниям. Ее бесили слова, которые Историк повторял всякий раз, как рефрен, получив удовольствие:
- Вот на этой мажорной ноте мы и закончим!
- Боже! Зачем мне это? - задавалась она вопросом, а тайный голос, завладевший ее сознанием, расставлял все точки над i.
«Ты прекрасно знаешь, зачем тебе это. В случившемся всегда виноваты двое. Ты хотела дока-зать себе, что еще вызываешь желание у молодых мужчин -  доказала. Теперь тебе противно»?
Вытащив  “по Фрейду” все свои комплексы из подсознания, Ася постаралась избавиться от унизительной связи. Может быть, именно тогда она поняла, что больше всего хочет, чтобы на месте Историка был Алексей, что в платоническую любовь играть дальше бессмысленно. И вот, судьба дала ей этот шанс, но проблем от этого стало еще больше.

Прошел  месяц после того, как приехала Наталья, жена Алексея. Ася ходила притихшая, Алексей поник, и только вечно ищущие друг друга глаза, выдавали их. Друзья чувствовали, что они преступили. Глаза любовников бесстыдны, они не могут скрыть желания. Жить по-прежнему стало невозможно. Чистота отношений была утрачена. Любовь - это зверь, пожирающий разум. Плотская любовь - сумбур, разлад, вечное желание потакать своим прихотям. Привыкаешь, как к наркотику. Впадаешь в зависимость. Чтобы освободиться от навязчивой идеи, нужны были какие-то другие, столь же сильные интересы.
Алексей  купил машину - неплохая игрушка, от глупостей отвлекает.
Асе, наконец, выделили квартиру. Каждый получил, что давно хотел, и каждый по-своему был счастлив.
Одна из Асиных приятельниц в школе, да и не приятельница вовсе, а одинокая и несчастная женщина, искренне считающая, что ее покровительство необходимо Асе, удивилась неожиданному Асиному счастью и, не скрывая своего разочарования, горестно поджала губы:
- Странно, я на год раньше тебя на Север приехала - мне почему-то квартиру не дали. Чем это ты их очаровала?
- Непрестанною молитвою и трудом, - пошутила Ася.
Приятельница обиделась. Дружба всегда проверяется  успехом. Некоторые друзья незаменимы в несчастье, но успех товарища пережить не могут! Захлебываясь от возмущения, «приятельница» в учительской осуждала несправедливость жизни и всяких счастливчиков, коим все достается без напряжения. Ася поняла - зависть делает людей несправедливыми. Никто не знал, что только ее железная воля толкала события в нужном направлении. Под лежачий камень вода не течет. Сколько раз она мягко напоминала директору школы, что по контракту ей полагается квартира! Директор школы писал отношения начальнику Управления образования,  начальник Управления образования отправлял Асю в приемную мэра с просьбой выделить квартиру для нужного работника, в приемной мэра Ася получала отказ из-за невозможности в данный момент выполнить условия контракта, и начиналось все сначала. Улыбаясь, она говорила разным на-чальникам:
- Я - почти египетская пирамида, меня нужно показывать в музее, а  живу я в общежитии, сре-ди коммунальных террористов.
Видимо она так всем надоела, что выслушивать ее было мучительнее, чем найти однокомнат-ную квартиру.  Однажды высокий начальник, чтобы не видеть ее больше, на очередном приеме по жилищному вопросу сказал, обращаясь к комиссии из общественности:
- Есть мнение предоставить этой женщине квартиру в старом фонде.
Комиссия даже и не подумала возражать, хотя мнение у нее было отличное от начальника.
Так Ася поняла, что Господь выполнил еще одно ее желание. Осталось последнее - избавиться от экономической нужды, от вечного отсутствия денег. Когда ты не можешь себе позволить тратить деньги на что хочешь и ездить куда хочешь - ты в тюрьме, даже если эта тюрьма равна по площади одной шестой части суши. Деньги - это свобода.
- У меня есть три желанья - нету рыбки золотой, - шутила она в учительской. Чтобы были деньги,  Асе нужно было постараться пройти аттестацию на первую учительскую категорию, под-твердить свою профессиональную состоятельность. Новое время принесло и новые законы. Теперь платили не за стаж, а за категорию. Армия чиновников, сидевшая в управлениях, должна была хоть как-то оправдывать свое существование. Многие законы писались только для того, чтобы участие  в образовательном процессе так называемых «специалистов» признавалось необходимым. Количество отчетных бумаг возрастало, качество обучения  падало. Осуществлялось непрерывное единое движе-ние ради непрерывного единого движения.
Ася засела за разработку собственной методики слушания музыки. Ее давно волновала про-блема соединения цвета, звука и эмоционального состояния человека. Обосновав теоретически свои поиски, Ася провела серию открытых уроков для учителей города. Ей присвоили первую учитель-скую категорию. От этого она не стала умней или талантливее, но исчезло чувство собственной ущербности. Понятно, что первая лучше, чем вторая, хотя бы потому, что дороже стоит! Опять же, предела совершенству – нет! Можно через некоторое время замахнуться и на высшую! По нитке дой-дешь и до клубка! Все это прекрасно, но вот денег от этого не стало больше, или стало ненамного больше, хотя, видимо, и третье Асино желание не прошло мимо Господа.
Буквально через несколько дней после присвоения ей первой квалификации, Ася встретила коллегу из другой школы - Светлану Ивановну Куликову. Светлана с  Асей была в творческой дружбе - часто пели они дуэтом на всяческих литературно-музыкальных вечерах городского масштаба. Как говорится, был бы друг, найдется и досуг! На этих милых, почти семейных вечерах, обычно аккомпанировала им  темноглазая брюнетка Татьяна Викторенко. Так уж повелось, что работали они в разных школах, но всегда друг друга выручали. Ася обрадовалась встрече, поговорили о том, о сем, и совсем неожиданно Светлана задала удивительный вопрос:
- Анастасия, ты не хотела бы петь в церкви духовную музыку?
- А что, тебе Архангел Гавриил во сне явился? Есть оттуда, - Ася моргнула на небо, -  какие-то предложения?
- Есть. Матушка Ирина давно ищет профессионалов, чтобы разучили “Всенощную” на Пасху. В храме старушки поют по слуху, но матушка хочет устроить для прихожан праздник души и имени-ны сердца.
- Вопрос, конечно, интересный. А то я все думаю, куда бы силы приложить! Но, ведь для начала надо квартет создать,  а без мужчин какой квартет? Ни ты, ни я басом не споем. Какой уж тут праздник?
- И то, правда. Без мужиков жизнь не кажется такой прекрасной, было бы не с чем сравнивать. Я вот украсила свою жизнь, а теперь не знаю, куда это украшение девать, - сказала Светлана о муже, который перестал отвечать ее представлениям об отце семейства, - ладно, давай так: Татьяну Викторенко я беру на себя, а ты поищи баса среди знакомых мужчин, может, найдешь кого-нибудь, кто не испугается  дружить с нами!
Видимо, этот порыв их души был Господом замечен! Татьяна на предложение согласилась сразу, Ася поговорила в школе с  баянистом, и он пожелал участвовать в новом деле. Парень заочно учился в пединституте на музфаке, неплохо читал нотные тексты с листа, недавно женился и от кого-то слышал, что петь в церкви дело прибыльное. Звали его Олег. Таким образом, их квартет сложился: Светлана - сопрано, Татьяна - альт, Ася пела то, что поет в смешанном хоре тенор, Олег – должен был петь партию баса, хотя  тембр его не имел басовой глубины,  скорее напоминал блеяние, но выбирать было не из чего.
Они встретились с настоятелем церкви отцом Николаем, смиренно сказали, что готовы осво-ить невспаханный до них пласт классической духовной музыки и, получив благословение, принялись за работу. Репетировали до умопомрачения, добивались чистоты интонации, ансамбля,  баланса голосов. Петь партию тенора Асе было совсем нетрудно, она спокойно брала фа малой окта-вы.
 К Пасхе хористы подготовили несколько литургических песнопений. Пришли в церковь на праздничную службу  и дрожали от страха - это была не сцена, на которой всегда понятно, что про-исходит. И хотя богослужение -  спектакль, в котором  у каждого действующего лица есть опреде-ленная роль,  свою роль - роль  хора они совсем не знали. Страх, что вступят не там, где надо, что собьют слаженное и последовательное течение “Всенощной” держал  их в жутком напряжении. Ко-гда началась литургия, силы певчих были уже на исходе. На «Херувимской», которая поется с пауза-ми для молитвы, Светлана, заглянув в открытые врата, пока священник возглашал, воздев руки к небу, спросила: «А с кем это батюшка разговаривает?» Вопрос был задан в самый неподходящий момент, но хористы расслабились, заулыбались, и перестали трястись как на экзамене.
На этом первом боевом крещении они поняли, что между возгласами священника, дьякона и их пением есть прямая связь. Ася, как и все ее товарищи, сделали в эту ночь для себя открытие: петь в церковном хоре не так просто, как кажется, когда стоишь в толпе прихожан и слушаешь красивое, почти космическое звучание. Многие люди, знающие ноты и имеющие голос, по простоте душевной покупались на это.  И многие, так и не преодолев трудностей, бросали начатое дело. Отец Николай имел печальный опыт расставания не с одним коллективом музыкантов.
 Матушка Ирина, почувствовав их неуверенность, подошла к ним и стала подсказывать, когда им следует петь и что следует.  Дело понемногу пошло на лад.
По окончании пасхального богослужения, квартет плелся домой, еле переставляя ноги. Не ра-довала и брезжившая на востоке заря. Устали, но труд их был вознагражден. После праздничной  службы отец Николай рассчитался с ними. Олег, удостоверившись, что их не обидели, сказал:
- На халтуре работаем, а на работе халтурим, а?
- Не знаю, как ты, но у меня язык не поворачивается назвать пение в церкви халтурой, - сказа-ла Светлана. Она была трудоголиком,  ради своей семьи любой работе отдавалась с упоением, лишь бы платили деньги. Муж ее часто бывал “под наркозом” и на роль кормильца не годился совсем.
Так в Асиной жизни появилась параллельная деятельность, потребность в которой она ощу-щала давно. Хорошо все-таки, когда совпадает желаемое  с возможным.

Смотреть квартиру Ася поехала с Алексеем. Говорят, входя первый раз в дом, где будешь жить,  нужно впереди себя впустить животное. Ася так и сделала: открыв дверь ключом, который ей дали в жилищной  конторе, она пропустила Алексея вперед. Мужчина, даже самый умный, чуть-чуть животное. Он живет инстинктом, а потом разумом. Разумное животное! Инстинкт говорит ему: любовь - это опасно, от нее разжижается кровь, это кандалы на ногах по пути к цели.  Цель - это важно. Все, что мешает движению к цели - устранить, как досадное недоразумение. Любовь - это препятствие, трясина, затянутая ряской, то есть внешне выглядит, как зеленая поляна, на которой хочется отдохнуть, а вступишь на нее - засосет с головой.  Мужчина обходит опасное препятствие, его как волка выручает инстинкт, а разум говорит ему: ты поступил мудро, ты сохранил свой покой, ты выбрал путь без потрясений. Может быть, это высшая мужская добродетель?
Ася где-то читала, что добродетели - это пороки прошлого. В этом смысле женщины не доб-родетельны. Даже в глубоком прошлом, от Евы, женщина жила не инстинктом, а чувствами, трепе-том. Ей не нужна была какая-то абстрактная цель, ей сейчас, сию минуту нужно было познать добро и зло, даже если в муках рожать. Не зная плохого, не оценишь хорошего. Женщина не взвешивает чувства на весах, она трясину с ряской боготворит, словно зеленую поляну, даже если жизни оста-лось одно мгновение: ведь для  звезды, что сорвалась и падает, есть только миг, ослепительный миг.
Переступив порог квартиры, они ужаснулись. Пол прожжен, на стенах грязные следы, дверь на кухню не имела  стекла, унитаз был покрыт толстым слоем ржавчины пополам с экскрементами. Воздух пропитан запахом химобработки против насекомых,  с легкой руки соседей, принявших ме-ры, чтобы насекомые не расползлись по  всему дому после смерти бывшего хозяина, с которым они (насекомые) были в большой дружбе.
- Что мне делать? Какой ужас!
- М-да-а!  - протянул Алексей, оглядываясь. Потом, подумав, сказал:
- В общем-то, не пугайся, Николаевна, все это поправимо. Если дашь согласие на въезд,  жи-лищная контора обязана сделать ремонт, а все остальное... вот они ручки-то, поможем.
- И то правда, - успокоилась Ася. Она подошла к окну комнаты - из него были видны золотые купола храма: это лучше, чем заводская труба, которая как печь Освенцима,  коптила  день и ночь в окне Асиной знакомой.
«Не буду ждать другого варианта, - решила она, - дом стоит в хорошем месте, далеко от про-езжей дороги, двор большой, просторный, слава богу, этаж не первый. Судя по добротным дверям и ухоженности коридора - соседи приличные люди». Ася глубоко вздохнула, утвердительно кивнула головой  в такт своим мыслям и повернулась к подошедшему Алексею. Он тоже смотрел на золотые купола... От  его  куртки  пахло  бензином. Ася вдруг осознала, что они совсем одни.
- Можно, я тебя обниму? Я очень соскучилась, - не дожидаясь ответа, Ася уткнулась любимо-му в грудь, руки ее взметнулись к его волосам, и она пропустила их сквозь свои пальцы. Волосы, как антенны, приняли сигнал любви и сигнал желания.
- Что ты со мной делаешь, Ася? – укоризненно прошептал  Алексей.
- Обнимаю.
- Ты обнимаешь, а я равновесие теряю, как быть мне, ты подумала? Я ведь живой.
Ася сознательно спровоцировала его. Неужели больше никогда он  не захочет быть с ней? Неужели  беременность его жены – предлог, чтобы больше не встречаться?
 Есть только один способ проверить это. Самой назначить ему свидание. И тогда станет по-нятно, насколько тверд он в своем решении. Оглядев запущенную комнату, Ася произнесла:
- Прямо скажем, обстановка здесь неподходящая. Вот что, Лешенька, приходи ко мне в обще-житие, там и равновесие восстановим.
- Когда? – по-детски заволновался он.
- Во вторник.
- Почему во вторник?
- Потому что у тебя методический день, дурачок, да и у меня один урок с утра. Приходи где-нибудь часиков в одиннадцать.
Алексей оценил Асино предложение: когда вся школа учится, меньше внимательных глаз. Он чувствовал себя предателем и по отношению к Асе и по отношению к жене. Мало обладать прекрас-ными качествами, надо еще уметь ими пользоваться! Ася и на этот раз победила Алешино   благора-зумие, тем более, что благоразумие странным образом стало исчезать. Познав Лилит, не обманешься райским  благочестием. Трудно держать раскаленную душу в руках - обжигает!

На методическом совещании она смотрела в окно, витая мыслями за облаками. Сквозь пелену сознания до нее доносился голос Антонины Ивановны, одной из тех учительниц, настойчивости которых в плане вдалбливания ученикам знаний, можно было позавидовать. Она знакомила коллег со своей методической темой:
- Часто мы обращаемся к ученикам,  оперируя понятиями, а задумывались ли вы, коллеги, что мы  в знакомые понятия вкладываем разный смысл? Например: разберем понятие “государство”. Вам, вот вам, что приходит сразу в голову, когда вы слышите это понятие?..
Ася задумалась. В голову не приходило ничего. 
- ...Наверняка вы сразу вспоминаете определение Ленина: «государство - это машина подавле-ния», - просветила  педагогический совет Антонина Ивановна.
Ася с определением Ленина была незнакома. Остальные учителя, видимо, тоже. Институты давно позаканчивали, Ленина теперь цитировать было немодно. Каждый занимался своим делом: кто проверял тетради, кто заполнял журнал, а кто просто думал о чем-то своем, как Ася.
Антонина Ивановна увлеклась – не остановить! В ход пошли какие-то таблицы, диаграммы, чертежи. Таблицы, считала Антонина Ивановна, помогают детям закреплять на уроках различные понятия и сближают представление о них учителя и учеников. Голос ее от вдохновения стал пронзи-тельным, регламент выступления был давно исчерпан, но Антонину Ивановну прервать могла только сирена по поводу внезапного нападения инопланетян. За любой вопрос, она цеплялась, как за спасательный круг и начинала все сначала...
- Ну, зачем тебе так нудно жужжать, если ты не пчела? – философски подумала о коллеге Ася.  В окне она видела пробивающиеся сквозь жухлую прошлогоднюю траву  робкие светло-зеленые росточки. Эта первая весенняя поросль навела ее на более приятные мысли. Скоро отпуск,  надо бы съездить к маме. Ася не была на своей родине уже два года. О родителях думалось меньше, чем о детях. Дочь никогда не исчезала из круга ее мысленных забот. Она представила, как приедет к доче-ри в Питер, как будет ходить по магазинам, покупать продукты, подниматься с тяжелыми сумками, звонить в дверь.  Зять же, Петруша, большой и добрый малый, будет играть с ней в детскую игру, шутливо спрашивая:
- Кто там?
Может, ему хочется услышать знакомое: “почтальон Печкин”, но Ася скажет:
- Это теща, баба Яга!
Петруша засмеется и откроет дверь. Потом Ася будет стоять у плиты, готовить, убирать, пы-лесосить ковры, чистить раковины, удивляясь, как можно все так запустить?  Ее сватья, сидя на кухне и закуривая очередную сигарету, скажет:
- Брось, Анастасия, не убивайся, никому это не нужно. Я устала говорить молодежи, чтобы очередь, как в коммуналке на уборку  учредили. Бесполезно! Наших детей в детстве надо было бить, чтобы приучались к порядку, теперь уже поздно.
Верно, теперь уже поздно, в квартире кроме дочери, зятя и его  родителей,  жила сестра Пет-руши с ребенком и вторым мужем. Убирать никто не хотел...
Она очнулась от мыслей, учителя шумно вставали, радуясь, что очередное заседание закончи-лось. Ася  сразу же побежала в исполком, чтобы до отъезда в отпуск получить ордер на квартиру. Там ее предупредили, что прописаться следует в течение месяца, иначе нужно будет подтверждать ордер, но Ася знала, что в ее замечательной стране,  после того,  как ордер выписан,  никто не будет интересоваться, через какое время жилец прописался на предоставленной жилплощади. Она все рав-но не успевала до отпуска переехать, так как в квартире еще шел ремонт. Заглянув туда для  спокой-ствия души и проконтролировав, как идут работы, Ася уехала в отпуск.    
 
ТЕТРАДЬ ВТОРАЯ

Летом она об Алексее вспоминала спокойно. Он был далеко на Волге, отдыхал с семьей у ро-дителей. Анастасия Николаевна нежилась на берегу Рижского взморья  -  это теперь считалось “за-границей”. Загорая на нежарком песке Балтийского берега, Ася удивлялась, сколько здесь русских. Как и раньше,  латыши растворялись в общей массе отдыхающих из России. Многие, как Ася,  лю-били северное море  и по привычке ездили сюда, несмотря  на то, что приезд был связан с известны-ми неудобствами. Подремывая на солнышке, она слышала то откровенный русский мат с той стороны, где все остальное звучало по-латышски, то родной фольклор: «Че те надо?»
Оглядывая пляж, Ася ловила себя на том, что глаза ее непроизвольно отмечают красивых, спортивных, молодых мужчин. Ее глаза искали похожий образ. Интересно, что стала бы она делать, если бы он ей встретился? Заговорила бы? Стала кокетничать? Попыталась обратить на себя внима-ние и очаровать его? А “похожий образ” впал бы в глубокое недоумение, что “этой пожившей тетке” от него надо?
На обратном пути Ася остановилась на несколько дней у дочери. Прошлым летом  Анастасия Николаевна  еще была законной владелицей трехкомнатной квартиры в Питере, да дочь Лека с Пет-рушей уговорили ее взять под залог квартиры деньги в одной фирме, работающей с недвижимостью. Отнесли, как многие, эти деньги в нашумевший позднее банк - для многократного умножения. Хотели дело свое открыть. Не повезло! Их деньги пропали. Фирма, которая дала деньги под залог, получила Асину квартиру, а Ася - страшный урок на всю жизнь. Лека с Петрушей переехали  к его родителям. Дочь, детство которой прошло в коммуналке, чувствовала себя в перенаселенной кварти-ре свекрови, как рыба в воде, и, хотя она переживала за мать, к случившемуся несчастью привыкла быстро. Ася же, приезжая теперь в  Питер, ощущала такое сиротство, что, навестив могилы род-ственников и мужа, стремилась поскорее уехать на свой Север, где в третий раз за свою жизнь начи-нала все с нуля. В те короткие дни, что Ася была в Петербурге, Лека, соскучившись по матери, таскала ее по всем своим молодежным компаниям. Неделю назад, когда Ася еще отдыхала в Латвии, у нее был день рождения, и дочь, помня об этом, задним числом подарила ей  летний костюм из бе-лого хлопка.
- Примерь-ка, мамуля.
- Ты что, доча, куда мне мини-юбка? Все ухохочутся.
-  Брось, ма, не комплексуй! Ты у меня  очень даже  ничего. Сзади - так просто девочка.
-  Вот именно, сзади...
Подтрунивая над собой, Ася примерила костюм. По центру рукавов шли кружевные прорези, через них просвечивал загар. Такие же кружевные прорези обрамляли и  подол мини-юбки. Конечно, это была не крутая мини, она чуть-чуть открывала Асины коленки, а сквозь кружевные прорези выше коленок проглядывали стройные загорелые Асины ноги.
- Ну,  вполне, - сказала дочь, - похожа в белом на ромашку.
- Из гербария?
- Хотела бы я посмотреть на того ботаника, который тебя высушит! Забирай костюмчик, мама, и очаровывай быков, или ослов...
- Попробую и тех и других вместе.

Первого сентября уроков не было. Был большой праздник, назывался он День Знаний. В этот день будущие выпускники школы торжественно принимали в союз учащихся испуганных и важных шестилетних девчонок и мальчишек. Ася надела подарок дочери. Она шла по школе - загорелая, под-тянутая, в туфлях на высоком каблуке, пиджак сидел, как влитой, а юбка делала ее похожей на моло-денькую учительницу. Отдохнувшая и счастливая своей смелостью, Ася выглядела отлично. По тому, как встречали ее коллеги, она поняла, что дочь сказала правду - костюм шел ей. С Алексеем встретились в актовом зале. Он улыбнулся радостно и удивленно осмотрел ее с головы до ног.  Разговаривать было некогда, торжественная часть была в полном разгаре, Алексей снимал происходящее на видеокамеру, его друг привел свою дочь в первый класс. Ася увидела, что историк Александр Петрович внимательно наблюдает за ней. Потом он подошел и сказал, что во второй половине дня желающие отметить начало учебного года собираются у него в кабинете, и если, Анастасия Николаевна захочет, то может присоединиться к ним. Ася знала, чем это ей грозит и вежливо отказалась.
Она  с нетерпением ждала окончания праздника - очень хотелось посмотреть свою квартиру. Не терпелось войти туда хозяйкой и все устроить так, как просила ее душа, и позволяли финансовые возможности. Ася приехала в субботу – жилищная контора не работала, ключ же от ее квартиры хранился у начальника ЖЭУ. Сегодня, в понедельник, можно попасть туда. Классные ру-ководители повели своих детей на организационные мероприятия. У Аси классного руководства не было, и она ушла, желая только одного,  посмотреть, как выглядит ее жилище после ремонта. Полу-чив ключ, Ася открыла дверь квартиры, боясь испытать снова тот же ужас от запущенности, что вы-бил ее из колеи при первом знакомстве со своим жильем. Но все было пристойно, обои приличного  качества, стекла вставлены, рамы покрашены, унитаз блестел чистотой. Она решила – можно переез-жать! Заперев, теперь уже свою квартиру, она положила ключ в сумку и  неторопливо зашагала в сторону общежития. Думала об Алексее. А он, как в сказке, шел ей навстречу. Что это? Божья ми-лость? Счастливый случай? Он шел от крыльца общежития - Ася поняла: заходил к ней. В сердце ее было столько радости от приятных событий, что она боялась обнаружить ее, чтобы не сглазить. Они пошли рядом. Отвыкнув друг от друга за лето, оба не знали с какой долей откровенности начать раз-говор.  «Может быть,  затмение прошло?» - думал каждый.
- Ты один приехал или с семьей? – решила определиться Ася.
- Один. Наталья с сыном прилетит позже - ближе к родам.
- Пойдем ко мне, покормлю тебя одинокого...
- Пойдем. - По тому, как он радостно согласился, Ася поняла, что он хотел встречи с ней. Хо-тел и искал. Асе стало легко, напряжение, которое она испытывала от неизвестности “что день гря-дущий ей готовит”, прошло.
- Я сейчас смотрела свое жилье, - поделилась она  новостью с Алексеем.
- Ну и как?
- Можно переезжать, вот только наведу чистоту.
- Ладно, свистнешь, когда помощь понадобится.
- Не сомневайся, свистну... может быть, прямо сейчас. - Ася свистнула, как мальчишка. Они посмотрели друг на друга и засмеялись. Слова не выражали ничего, все говорили их глаза.  Не заме-чая никого вокруг, как будто отгороженные от мира непроницаемой оболочкой, они прошли мимо  любопытной вахтерши, поднялись по лестнице на третий этаж и открыли дверь Асиной комнаты. Не сговариваясь, бросились друг к другу в объятия.
- Мальчик мой любимый, думал ли ты обо мне?
Он молча кивнул. Для Аси это было дороже всяких цветистых объяснений. Его немногослов-ность только подтверждала жизненные Асины наблюдения.  Красиво, без затруднений, о любви го-ворит тот, кто давно и многоопытно донжуанит. Она притянула его к себе. Они обнялись и стояли так долго, как будто растворялись друг в друге. Ася просто физически ощущала, как ее энергия пере-ходит в Алексея, а его - в нее. Это была какая-то особая близость, какой-то высший контакт. В объя-тиях Алексея сердце ее заходилось от восторга, а душа улетала куда-то ввысь. Ася говорила тогда Алексею:
- Знаешь, мне совершенно наплевать, какой ты любовник - вот это главное.
И правда, они, встречаясь, никогда дважды не повторяли физическую близость, настолько она опустошала обоих. Если повторить еще раз то, что они испытывали, то утрачивался высший смысл. Ася однажды открыла это для себя, а потом и для Алексея. Он принял ее версию и пошутил еще:
- Стабильность – показатель мастерства!
Через неделю Анастасия Николаевна переезжала... Помогали все, даже Олег-бас, который пел не басом, а… ну, в общем, не басом. Мужчины  грузили вещи,  женская часть квартета собирала на стол, поджидая Асю с мужчинами на квартире. Когда крупногабаритные вещи были внесены, на помощь подошел муж Татьяны Викторенко - Анатолий. Ему предложили также включиться в трудовой процесс,  всунули в руки свернутый в трубу ковер и пылевыбивалку.  Едва он  спустился во двор, Светлана Ивановна прошептала Асе:
- Сейчас познакомишься с Толиком поближе. Это образцовый муж.
- А как это проявляется? Он что, обладает какими-то особыми качествами, нетипичными для русского мужика?
- Естественно. Не ест мяса, не курит, водку почти не пьет, по вечерам лежит спиной на битом бутылочном стекле. Для этого он со всей округи собирает пустые бутылки из-под шампанского.
- Какое интеллектуальное занятие! Проще было бы использовать “аппликатор Кузнецова”.
- Это было бы слишком просто для него.
- Понятно. А почему, все-таки он “образцовый муж”?
- На других женщин не смотрит совсем. Предан семье, в порочащих связях не замечен.
- Да, это дорогого стоит, - засмеялась Ася.
Наконец, все расставили по местам. Мебели  у Анастасии было немного: мягкий уголок, жур-нальный столик, книжные полки да пианино. Когда все расселись вокруг столика, Ася  выставила закуску и спиртное. Тарелки держали на коленях, закуска и рюмки кое-как разместилась на малень-ком столе. Стали обмывать углы квартиры по порядку. Вино очень быстро на всех подействовало: устали, наверное. Разговоры становились все громче. В центре внимания был “образцовый муж” - он  пытался убедить Олега в исключительном совершенстве восточной философии и самозабвенно проповедовал что-то о смирении тела, о не нарушении гармонии мира страстями. Ася называла всю подобную философию - «йогобогомуть». Устав от его заумных разговоров, Ася спросила:
- Чем  же отличается от пленника тот, кто не способен на миг беспечности?
- Лучше быть пленником.  Беспечность - это хаос.
- Ничуть! - понесло Асю, - беспечность - это вручение себя Божьему Промыслу.
- Ну, да, - запнулся «образцовый муж», - в сущности, Анастасия Николаевна, вы проповедуете то же, что и я.  Дао - это естественная и истинная первооснова жизни. Это путь подчинения законам природы. А в природе все в равновесии, как день и ночь. Мудрый человек не должен скорбеть в печалях и радоваться в радости. Он - выше этого. Перестав желать чего-либо, он вручает себя Высшему закону.
- Как это можно не радоваться жизни? Великий итальянский актер Марчелло Мастрояни го-ворил: «Я так люблю жизнь, что просто умереть можно», - и в этом его высшая мудрость. А вообще, мудрость - это опыт, приобрести который, можно только действуя. Наша беспечность в том, что мы действуем, приобретая опыт, дающий мудрость!
- Браво, Анастасия Николаевна, - сказал Олег.
Все засмеялись. Алексей притронулся к Асиной руке:
- Спой что-нибудь для души, не надо диспутов.
-Что  Вы, Алексей, - тут же возразил Толик, - мне весьма интересно было узнать точку зрения Анастасии Николаевны. Я приятно удивлен, что есть умные женщины.  И совсем не против продол-жить нашу беседу, - “образцовый муж” не сомневался, что осчастливил Асю похвалой.
- Нет  уж, - испугалась Светлана  Ивановна, - пусть лучше Ася споет.
Уступив просьбе, Ася села за фортепиано, пробежалась пальцами по клавишам. Помедлила, решая, что спеть, и выбрала - вразрез с сегодняшним настроением, сегодняшним счастьем и благопо-лучием, романс А. Петрова “А напоследок я скажу...” Она подчинилась высшему знаку своей души, своему предчувствию, что все в этом романсе - правда, и все это - про нее.
А напоследок я скажу:
Прощай, любить не обязуйся.
С  ума схожу, иль восхожу
К высокой степени безумства.
Как ты любил, ты пригубил
Погибели, не в этом дело...
Как ты любил! ты погубил,
Но погубил так неумело...
  «Образцовый муж» громко захлопал, нарушив пронзительную тишину, и обратившись к при-сутствующим, сказал:
- Я все время благодарю Бога за то, что он дал мне возможность узнать таких интересных лю-дей, и повстречать такую замечательную жену, как у меня.
        Асю удивила  пафосная  восторженность его слов. Хорошо, если это не игра.
 Татьяна благодарно посмотрела  на супруга и не осталась в долгу:
- Знаете, муж у меня  такой молодец - английский сам освоил, да  и руками умеет работать. -( Ася слышала этот английский с жутким хохляцким акцентом). - Кстати, Ася, если тебе по дому надо помочь, не стесняйся, скажи. Толик придет, приколотит, прибьет, прикрутит все, что хо-чешь. Правда, зайка?
«Зайка» гордо кивнул.
- Значит, можно твоего мужа в аренду брать? – уточнила Ася.
- Можно.
- Хорошо, я учту это.
Через неделю Ася воспользовалась предложением подруги, пригласила “образцового мужа” помочь ей.
- С чего начнем? - спросил он бодро.
- Сначала повесим карнизы, а потом полочки для книг.
- Вопросов нет, показывайте  - где, что лежит и куда прибивать.
Собирая карниз из разрозненных деталей воедино, они ползали по ковру, иногда случайно натыкаясь друг на друга.
-   Вам, Ася, наверное, трудно жить одной? - посочувствовал “образцовый муж”, когда они в очередной раз столкнулись.
-    Отчего же? Всегда найдутся доброхоты, помогут. Недостатка в желающих  нет. Я даже конкурс среди приятельниц, сдающих  своих мужей в аренду, устраиваю, - сострила Ася.
-  Вот как? Что касается работы по дому, это я понимаю, а как же в личном?
-  Аренда - понятие растяжимое.
-   О - о - о! - понимающе произнес “образцовый муж” и внимательно оглядел Асю, как бы примериваясь.
- Знаете, Толик, мой опыт подсказывает мне, что мужчины с удовольствием помогают друзь-ям, но дома даже обычную работу выполняют после  многократных напоминаний, считая своих жен занудами, как в известном анекдоте.
-  Ну-ка, расскажите, я не в курсе.
            -  Один мужчина жалуется Первого Мая другу: «У меня жена - такая зануда. Праздник! Все пьют, гуляют, а она пристала с утра: вынеси, да вынеси елку»!
“Образцовый муж” захохотал:
- Ну, ко мне это не относится.
-  Надеюсь, - сказала Ася.
Через три с половиной часа работа была закончена, шторы повешены, книги расставлены по полкам. Квартира стала уютной. Ася с удовольствием оглядела комнату: осталось самое противное - повесить люстру и многочисленные картины. Для каждой нужно было делать специальное отверстие в бетонной стене.  Эту работу обещал выполнить Алексей.
Ася собрала немудреный обед, потом, хитро подмигнув “образцовому мужу” шутливо пропела начало антифона  четвертого гласа, который начинался словами: «от юности моея мнози борют мя страсти». Некоторые духовные тексты так точно отражали человеческое несовершенство, что Ася использовала их вместо цитат. Ну, например, на вопрос Светланы, - «что делаешь»? - она отвечала: - «в бездне греховной валяюсь». И они понимали друг друга. Значит, Ася в этот момент смотрела телевизор.
На столе появилась неполная бутылка водки.
- Будешь? - спросила она. Толик моргнул, изменяя своим привычкам, и они с удовольствием под кислые щи пропустили с устатку по рюмочке.
- Иисус Христос по сердцу босиком! -  пошутила Ася, чувствуя, как тепло разливается внутри. Толик даже растрогался:
- Интересная ты женщина, Анастасия, дай бог тебе здоровья!
- Не возражаю, - подытожила Ася.

В конце сентября прилетела Наталья, Алешина жена, со старшим сыном. Родители уговарива-ли ее рожать дома, обещали помочь на первых порах. Но она твердо решила быть рядом с мужем, или наоборот, чтобы муж был рядом, когда придет пора рожать.
«И правильно, - думала Ася, - мужчины быстро отвыкают от семьи»,- она сама не понимала, откуда в ней эти противоречия? 
Ася встретила Алексея с женой на рынке. Обе женщины улыбались при встрече. Улыбка, как маска, а дальше непроницаемый мир. Когда они разговаривали о том, как протекает беременность, когда у Натальи наступят сроки родов, Алексей стоял рядом и молчал, ковыряя прелые листья нос-ком ботинка. Ася ловко перешла от проблем Натальи к своим квартирным проблемам и спросила:
- Наташа, не дашь ли на воскресенье в аренду твоего мужа? Надо бы дырочки кое-где про-сверлить, - но, почувствовав некую двусмысленность своего вопроса, смутилась. Наталья холодно, без особого удовольствия ответила:
- Это его проблема. Если он найдет время, я не возражаю.
Чувствовала ли она в Асе соперницу? Понимала ли, в каких отношениях находится их трио? Скорее всего - нет. Просто выразила ответом неприятие собственницы. Ей и в голову не приходило, что мужу со “старухой” может быть интереснее, чем с ней, молодой и красивой, но пресной от незыблемой уверенности, что муж - ее вечная принадлежность, и потому воспринимающей его знаки внимания, как само собой разумеющиеся.
Вечером того же дня, когда Алексей завершил в Асиной квартире оформление интерьера, Наталью увезли в родильный дом. Алексей хотел девочку, но бог дал второго сына. После уроков, в тесной каморке, которая служила учителям физкультуры и методическим кабинетом и лаборантской, где хранились все спортивные школьные награды, Алексей пригласил близких друзей “обмыть нож-ки” новорожденного. Ася видела, что любимый не знал, радоваться ему или печалиться по поводу того, что он никогда не воспитает дочь. Его напарник, которого даже младшеклассники называли между собой просто Валерой, посоветовал немедленно сделать третью попытку, чтобы исправить положение. Физик Калашников, не поняв шутки Валеры, сказал:
-  Не стоит нищету плодить.
Ася же простосердечно открыла Алексею положительные стороны того, что дети однополые: все костюмчики и ботиночки от старшего к младшему по наследству перейдут. Нянька в доме с идентичными интересами, опять же - игрушки, лыжи, велосипеды и так далее в той же последова-тельности – экономия.

Ася стояла у входа, кутаясь в пуховый платок. Раз в неделю она дежурила на переменах, и пост ее был на первом этаже. До звонка входная дверь в школу была все время открыта от потока прибывающих ребят.  Ася неважно себя чувствовала. Шла волна гриппа. На дворе стояла слякоть, прекрасная погода для развития вируса. Она поежилась от холода, который проникал через входную дверь.  К ней подошла Виктория Ивановна, преподавательница изо и черчения, женщина удачливая, интересная, с чувством юмора и любимая мужем.
- Ты че такая красивая? - спросила она Асю (че - это ее особый стиль разговора и выглядел как прибамбас).
- Отцветаю, наверно. Хорохорюсь на последнем издыхании.
-    Да, ладно. Это я отцветаю и скукоживаюсь, болит чей-то внутри. Кошмар прямо, спать не могла сегодня, - Виктория обняла ее за талию и доверительно спросила: - Ты не подежуришь за меня завтра утром? К врачу схожу. Ребят я расставлю по местам, они у меня умные - сами знают, что де-лать, а ты тут у входа за меня представительствуй. Ну, согласна, чи  нет?
Ася вздохнула, надо выручать коллегу, ей наверно еще “хужей”.
-     С тебя причитается. Тоже отдежуришь за меня, если что.
-    Если что?
-    Если вдруг иные заботы поманят меня.
Через день они встретились у дверей учительской. Ася спросила:
- Ну,  что тебе врач сказал?
-    Да я и не дошла до врача, болезнь моя оказалась весьма тривиальной - месячные пришли. Раз в полгода  меня радуют и все с ужасными болями. Уж климакс близится ...
- А Германа все нет, – заключила за нее Ася.
- Ну, что-то вроде этого.  Ты-то как вчера за меня отдежурила?
- Качественно, с благодарностью от начальства.
- Тогда живи, подруга. Я  тобой  тоже довольна.
- Ну, уж нет, этим ты от меня не отделаешься!
В этот момент Ася услышала, как из ее  кабинета, куда она впустила пришедших на следую-щий урок ребят, раздались звуки собачьего вальса, дружно исполняемые на фортепьяно всеми деть-ми, которые смогли поместиться у инструмента - а не смогли только ленивые.
Ася бросилась спасать уже и так изрядно расстроенное фортепьяно.

Каждую субботу вечером и в воскресенье утром Ася  “со товарищи” пела в церкви. Мучитель-но постигались азы «осмогласия». Все дело в том, что “осмогласие” было написано для  хора, в кото-ром  мелодия - у  тенора, но в смешанном хоре, где тенор находится в середине аккорда - мелодия терялась внутри высоких женских голосов и стихиры не звучали. Когда же партию тенора на октаву выше спела Светлана, Татьяна - партию сопрано, а Ася  альта, - отец Николай, настоятель храма, ска-зал:
- Вот теперь звучит так, как должно быть. - Отец Николай музыкального образования не имел и мог помочь только интуитивно. Был бы регент, он эти тонкости сразу бы им объяснил, а так – при-ходилось тыкаться, как слепым котятам.
С некоторых пор каждую службу на клиросе рядом с певчими стоял некто Андрей  Беликов, неплохой скрипач и  большой меломан. Петь  не умел, вернее - никогда не пробовал, предпочитал слушать. Музыка заменяла ему все - семью, детей, любимую женщину. Первый раз Асю с ним позна-комила Светлана Ивановна. В прошлом году, после удачно проведенного вечера русского романса, Ася, как ведущая и исполнительница, принимала поздравления. К кружку близких ей людей подошел невысокий, симпатичный голубоглазый молодой человек и заговорил со Светланой. Ася слышала, что в разговоре он использует профессиональную терминологию. – «Из наших», - подумала она. Когда народ рассосался, Светлана представила ей молодого человека.
- Познакомься, Анастасия. Это Андрей Станиславович, наш коллега.
            -     Рад, весьма рад, что у нас появились просветители-энтузиасты. Это как-то всколыхнуло наше застойное общество, - сказал он. Потом церемонно поклонился, прощаясь, и улыбнулся, пора-зив Асю великолепными зубами. Позднее Светлана, знавшая в городе многих, рассказала Асе, что Беликов находится в состоянии развода с женой. Сложности в семье стали возникать, когда старшая дочь жены (совместных детей у них не было), начала болтаться по подвалам с разными отщепенца-ми, постигая изнанку жизни. Жена по ночам искала ее в близлежащих притонах, разрываясь между эстетствующим мужем и погибающим ребенком.  В конце концов, девушку на гулянке застрелил какой-то бывший зэк. После этой трагедии в сердце несчастной женщины не осталось места для со-страдания  кому-либо еще, кроме себя самой.  Семья распалась. Беликов, человек экзальтированный,  отчего-то сознающий  свою вину, часто ходил на могилу падчерицы и казнился. Однажды, идя с кладбища мимо церкви, он забрел в нее и  отстоял всю службу, слушая певчих. Позже  позвонил Светлане и попросил разрешения присутствовать на клиросе в качестве слушателя. Отец Николай благословил его, и в маленьком коллективе появился еще один человек, правда, пока не поющий, но вбирающий в себя все услышанное.
При близком рассмотрении Беликов оказался старше, чем показался Асе сначала. Ему было сорок, просто невысокий рост и мальчишеская подпрыгивающая походка делали его моложавым.  Как-то возвращаясь из церкви,  Ася спросила его:
- Когда же вы, Андрей, надумаете с нами запеть?
- Право не знаю. Боюсь я, какой из меня певец?
-    А ты попросись в ученики к Анастасии Николаевне, - посоветовал Олег, - она тебе вмиг голос поставит.
- А, может, и правда, Анастасия Николаевна? Объясните мне хотя бы элементарные вещи. Обещаю, буду послушным учеником.
- Коллектив требует от тебя жертвы ради общего дела, - сказала Татьяна Викторенко.
-   Даем вам месяц сроку, а потом будем принимать экзамен. У тебя, Ася, - как учителя, у Ан-дрея - как ученика. Не справитесь - придется подкупать комиссию, - пошутила Светлана.
- Не слишком ли сжатый срок для обучения? В «Ла-Скала» певцы стажируются не менее года, - на полном серьезе  сказал Беликов.
- То в Ла-Скала, им до нас еще расти и расти, - расхохотались женщины. Под этот смех Ася с Андреем договорились, что начнут занятия в следующее воскресенье.
Он пришел к ней  в точно назначенный срок с бутылкой шампанского и огромной гроздью винограда в кульке.
- Что это?
-  Анастасия Николаевна, - торжественно обратился он к ней, - вы даете мне урок, а всякий труд предполагает вознаграждение.
- Глядишь, разбогатею на педагогических хлебах, - улыбнулась Ася.
-    Нет, правда, я с благодарностью отношусь к вашему согласию научить меня петь. Преду-преждаю, скорых успехов не ждите. Однако – надежда умирает последней. За это надо выпить.
- Так с чего начнем, с упражнений или с шампанского?
- С упражнений.
- Тогда прошу к фортепьяно.
Для начала они занялись вокализами. Ася объяснила систему дыхания, понятия “твердая ата-ка” и “мягкая атака”, показала, как надо переносить при пении текстов согласные звуки, как замы-кать фразу, как округлять гласный “е”. Андрей старался, руки держал на диафрагме, контролируя дыхание, округлял гласные, замыкал согласные, но ... взяв дыхание, на первом же гласном спускал его, а при пении издавал какие-то петушиные звуки. Ася честно билась с ним два часа. Расставаясь, оба были в смятении. На втором занятии все повторилось с начала, а на третьем Ася решила не му-чить больше Беликова упражнениями, а предложила пропеть дуэтом несколько песен канона. Читал ноты он хорошо, слух был отличный, ну, а интонация, Ася надеялась, со временем усовершенствует-ся. Пропев Асе партию баса, Андрей преодолел в себе первобытный страх перед вокалом. Теперь  на службе в церкви  он стал тихонечко подпевать Олегу, выстраивая с ним унисон. Иногда он так по-детски усердствовал, что смешил весь хор.
- Мир всем! - возглашал отец Николай.
-    И Дохови твоему, - старательно выводил Андрей, заменяя в слове “Духови” гласный “у” на круглое ”о”.
-    Что это ты там выдумываешь? - спросила его Ася. К этому времени они уже давно перешли на «ты».
- Сама меня учила округлять гласные, - ответил он с искренним удивлением.
- Но не надо это доводить до идиотизма! – отрубила она.
Иногда Беликов как-то странно отключался на «Вечерне», замолкал, погружаясь в свой мир,  долгим взглядом вперивался в окно, и  было  непонятно, то ли он о чем-то думает, то ли находится в глубоком трансе от гармонических красот музыки. В такие минуты Светлана Ивановна дергала сзади Асю за юбку и, воспользовавшись паузой, говорила:
- Он не бурлак.
- И не певец, - добавляла Татьяна.
- Может, он идиот? - спрашивала Светлана.
- Пока не ясно, - пожимала плечами Ася.
- Ой, девочки, какие мы бестолковые, - догадывалась Татьяна, - он просто  так странно мо-лится!

С прибавлением в семействе, Алексей вконец замотался. Бежал из школы помогать жене, гу-лять, купать, да мало ли чего! Ася очень старалась не показывать Алексею свою грусть. Она ушла в себя, мало говорила, не улыбалась, почти не появлялась на переменах. Алексею было не до нее, он вновь осознал себя отцом и привыкал к крохотному, орущему по ночам, комочку. Издержками от-цовского счастья были бессонные ночи, после которых нужно было активно работать на уроках. На уроке физкультуры нельзя дать письменную контрольную ученикам, а самому передохнуть, пока дети трудятся. Ему приходилось показывать все элементы с олимпийским задором - выше, лучше, сильнее.
-    Есть тут кто? – вдруг услышала Ася родной голос. Она оторвала голову от тетради  и  спросила:
-    Что, меня не видно из-за стола?
- Тебя вообще что-то не видно, - пошутил Алексей.
- Неужели заметил? А я думала тебе все равно.
Не хотела Анастасия показывать обиду, но голос предательски дрогнул. Их отношения явно переживали кризис. Мимолетные взгляды, «стрелки» после уроков в ее классе, иногда обмен ново-стями в коридоре школы - и все. Ася понимала, что не имеет права настаивать на интимных встречах. Совесть разъедала ее изнутри, как ржавчина. Голова звенела от дум, а сердце кровоточило. Ей казалось, что она умерла, но почему-то не избавилась от боли. Она вставала утром, автоматически убирала постель, делала гимнастику, умывалась, завтракала, наводила на лицо боевую раскраску (чтобы никто не догадался, что ее уже нет, что она мертвая давно) и шла на работу. Мало эмоционально, хотя все-таки на профессиональном уровне, давала уроки, а в перерывах между уроками жила только нестерпимым ожиданием встречи.
Увидев Алексея, поговорив с ним, она как бы получала кредит необходимости жить дальше, до следующего торопливого свидания. Так проходили дни и месяцы. Ася все больше и больше ста-новилась зависимой от своей любви. Она потеряла свою свободу, она была зомби. Алексей же внешне был более уязвим: он искренне радовался при встрече, ни от кого не скрывал восторга, но внутренне был не так, как она зависим. Он был мужчина, и он не думал о любви постоянно. Когда же был занят, то просто забывал о ней. А тут еще всюду третьей лишней между ними вставала медсестра Инка. Она запросто стала заходить к  Анастасии, когда Алексей был в ее классе, как будто выслеживала, или вычисляла, где он мог быть. Заходила, перехватывала инициативу разговора, а разговоры у нее были все какие-то с намеками:
- Ой, как холодно в классе! Батареи совсем мертвые.  – (Как и я, - думала Ася). - Давайте, Ана-стасия Николаевна, сядем поближе к Алексею,  - ерничала Инна, - он  не мерзнет, смотрите какой горячий, пусть нас с вами погреет.
Ася не была ханжей,  спокойно переносила анекдоты, которые в  письменном изложении тре-бовали цензурного вмешательства, но от этих слов ее коробило, как коробило бы от грязи на подве-нечном платье. Дома, она раскладывала свои ощущения “по Фрейду” и  понимала, что просто ревнует к красивой молодой и наглой женщине.
- Что-нибудь случилось? – вывел ее из задумчивости голос Алексея.
-    Ничего не случилось, - бесцветным голосом произнесла Ася, - устала греться у чужого ог-ня. Вот и сижу здесь, про жизнь свою думаю.
- И что надумала?
-    Если мы сделаем вид, что не знакомы, то постепенно забудем о том, что с нами произошло.
-    Ты прекрасно знаешь, что ничего из этого не выйдет. Не засоряй голову всякой ерундой.
- Я просто ищу выход.
- Это не выход, это тупик.
- Оглянись! То, что сейчас с нами происходит - это тупик.
-   Это временная безысходность, но все пройдет, не надо форсировать события, если почва для них не готова, пусть все будет, как будет.
- Ты хочешь сказать – пусть все идет свои чередом?
-    Именно. И не дури, не прячься больше от меня, ладно? - он обнял ее за плечи, прощаясь.
«Но и не надоедай», - договорил за него Асин внутренний голос,  - это еще хуже. Терпи, ста-рушка, неси свой крест. Жди, когда пройдут дожди! Будет  праздник  и на твоей улице. А будет, ли?»
Алексей убежал. - «Ему так удобно, я как бы  есть, и как бы нет», - снова подумала Ася. Она хотела вырастить в себе мстительное чувство недовольства, чтобы оно стало огромным, чтобы вы-теснило из груди боль. Ту боль, которая горячим сгустком обжигала ее, не давая покоя. Ей захоте-лось этого покоя, невозмутимости и холодного равнодушия. “Возвращение вещей к своему началу и есть покой, покой и есть возвращение к жизни” - слова китайского философа Лао-Цзы попались ей на глаза совершенно случайно, но Ася вдруг поняла, что она не мертвая, а наоборот, тот цветок боли, что в ее сердце, и есть жизнь. Жизнь - это боль.

Ноябрь стоял бесснежный. Дули ветры по голой земле. Когда на черную землю опускалась черная полярная ночь, под ногами не видно было ни зги. Певчие возвращались с вечерней службы из церкви в полной темноте. Фонари по какой-то причине не горели совсем. Они шли и чертыхались, когда ноги попадали то в яму, то в выбоину.
- Вот и наступили мрачные времена, о которых настойчиво предупреждала моя провидица – мама, - грустно произнесла Ася, - лет семь назад она все это предчувствовала: «Не забирайся жить на верхние этажи, - учила она меня, - скоро наступит энергетический кризис, лифты не будут работать, свет будут отключать, вернемся к буржуйке», - а вот ведь и оказалась права.
- Пожалуй, вы мне скоро завидовать начнете, - проговорила Светлана, - у меня первый этаж, и за водой к естественному источнику  ближе всех идти.
- А мы коммуну в твоей квартире устроим - такой островок счастья в отдельно взятом микро-районе, - пошутила Ася.
- Девочки, меня не будет на службе в следующие выходные, - вдруг прервала пустой разговор Татьяна. Она шла, задумавшись, и не принимала участия в общей беседе.
- Почему? - в один голос спросили  Светлана и Ася. Татьяна была у них самая ответственная, она добывала и старательно переписывала ноты. Размножала их на всех, понимая, что ксерокс в дан-ной ситуации сильно бы упростил ее задачу. Разбирала с отцом Николаем последование каждой службы, так как всякая наука постигается не за один год. Все признавали ее авторитет, и Ася тоже. Когда человек хочет власти, он берет ее. Это из области истории. В жизни было так же, как в исто-рии. Только историю можно было переписать, а жизнь - нет.
- Все взвалили на меня, - сетовала частенько Татьяна, - я и дирижер, и переписчик,  и посред-ник в финансовых вопросах.
- Если бы ты не хотела этого, то и взвалить на тебя что-либо было невозможно, - говорила Ася, -  тебе нравится твоя главная роль, а мы тебе позволяем быть главной, - верно, Светлана?
- Если ты волк - возьми, если овца - терпи, - философски изрекла та.
-    Так кто я, по-вашему? Что не волк - это точно, стало быть, глупая овца? А вы хорошо устроились - вот побудьте в моей шкуре разочек, тоже почувствуете себя как овечки на закланье.
- Ах, ты, бедная овечка-а, - пропела шутливо Ася, - ну,  раз надо - так надо. Придется закрыть амбразуру своей пышной грудью. В жизни всегда есть место подвигу!
- Вот и настраивайтесь на подвиг в ближайшее время. Давай, Анастасия, руководи службой, а то у Светланы на нервной почве голос пропасть может.
- А ты что, в монастырь уйдешь?
-    Господи! Я же вам говорила месяц назад, что сын старший в Питере женится. Он - студент, она - студентка, ребята им вскладчину “комсомольскую свадьбу” играют. Вот я с младшим и поеду на недельку. Спасибо, что хоть родителей в известность поставили заранее, а не перед фактом в день бракосочетания. Толик так разнервничался, что с сердцем плохо каждый день. Вы тут, девчонки, присмотрите за ним. Светлана, пожалуйста, не забывай звонить ему, а ты, Ася, забегай, рядом живешь. Я еду, а душа не на месте, вдруг тут чего без меня с ним случится?
- Поезжай спокойно, не дергайся, все нормально будет.

В учительской стоял хохот. Ирина Юрьевна, бывшая выпускница школы, а теперь подающий надежды учитель русского языка, зачитывала “перлы” своих учеников.  Она преподавала в особом, спортивном классе, который был набран по настоятельному требованию Валеры. В этот класс попали все те, кто ходил к нему на баскетбольную секцию. Отбор производил сам Валера. Нормативы сдал - попадаешь в спортивный класс, умственные способности во внимание не принимались, да разве мог Валера судить об умственных способностях, если ему самому их не хватало? Ася своими ушами слышала, как однажды на уроке он объяснял технику безопасности первоклассникам и, чтобы поднять детей до своего уровня, сказал:
- Кто не будет выполнять эти требования - тот какашка. Малыши восторженно смеялись -какой здоровский, свой в доску учитель им достался.
Теперь подопечные Валеры радовали Ирину Юрьевну совершенно «гениальными» сочинениями, выдержку из одного она и озвучивала:
«Сам внутренний мир героя устал седеть у него внутри. Однако, комедия и в наше время современна, потому што и в наше время встречаются такие едеоты, болваны и тугодумы с халат-ным характером. Из-за этово гибнет Россия. Защитим Россию, мать нашу!»
«Надо же, ребенок – большой патриот, - подумала Ася, - однако вовсе не смешно, а грустно, что такие педагоги, как Валера, ни в чем никогда не сомневаются», - она взяла журнал и пошла в свой класс, в дверях учительской столкнувшись с Алексеем. Он, увидев Асю, громко произнес на публику:
- Анастасия Николаевна! Вы мне нужны по одному важному вопросу. Можно я на  этой пере-мене с вами буду дружить?
- Против кого будем дружить?
- Пойдемте, я по пути все объясню.
-    Старков, - обратилась к нему Виктория Ивановна , - а ко мне у тебя никакого дела нет?
- Пока нет, а что?
-   Жаль ... Я тоже хочу дружить с тобой, Алексей Григорьевич,  но музыка тебя, видимо, больше привлекает, чем живопись?
- Что поделаешь,  музыка с детства была моим самым любимым предметом после физкульту-ры. Однако я подумаю над вашим предложением, Виктория Ивановна, возможно, мы найдем точки соприкосновения.
- Ой, пошла шею мыть!
-   Не торопись, Виктория, если Старков задержится у Анастасии, то будешь сидеть, как дура с вымытой шеей, - сказал кто-то уже вслед уходящим под взрыв хохота.
- Ну, что, бамбино, как дела?  - с грустной иронией спросила Ася, когда  Алексей прикрыл дверь ее класса. Последнее время она обращалась к нему  только так: бамбино. Он  ответил не  сразу,  перестраиваясь с шутливой волны на серьезную:
- Плохо. Надоело все. Дома - одни претензии, никакого взаимопонимания, на работе - напо-леоновские планы Валеры уже достали. Удрать от всего этого хочется.
- Тебе расслабиться надо, - Ася грустно улыбнулась, - приходи ко мне - пожалею, утешу ...
-   Мои проблемы после утешения только  тошнее покажутся, - возразил Алексей, - да и из дому не выбраться - Наталья на меня «полкана» спустила: на тренировку иду - скандал, в баню с мужиками - опять скандал.
- Это правда?
- К сожалению.
-    Сочувствую, любимый, но помочь могу только советом: или борись за свободу, или подчи-нись обстоятельствам. И то и другое  - стресс.
- Куда ни кинь - всюду клин, - подхватил Алексей.
Асе стала обидно от этой его вечной сосредоточенности на семейных злосчастиях и неприят-ностях. Она зло пошутила, себе легче сделала:
-    От стресса есть одно лекарство - молодая вдова с перчиком,  всегда к твоим услугам прямо на матах спортивного зала. Даже у жены отпрашиваться не надо.
- Издеваешься?
-    Куда уж мне. Забочусь, как могу, и потому, что могу проявить о тебе заботу - на душе у меня становится хорошо.
(Соврать самой себе не грех).
- Да не хорошо тебе, это все игра уязвленного самолюбия.
Игра? Ася думала об этом много раз. Странная штука - возраст. Если бы она была ровесницей Алексея, то, наверное, мучилась от сознания, что ею пренебрегают. А теперь, в мудром возрасте, она воспринимала любимого, как самое себя, как свое продолжение. Разве можно желать самой себе пло-хого? Или тому человеку, который сделал тебя счастливее?
- А вот и нет, Лешенька, - ответила она, - никакая это не игра - это образ жизни. У тебя все впереди, ты доживешь до подобного состояния лет через пятнадцать.
- Не знаю, вряд  ли.
- Ну-ну, еще пошути на тему, что так долго не живут.
В  класс просунулась голова медсестры Инны:
- Ага, вот, где наш Алексей Григорьевич, - воскликнула она, внимательно оглядывая Асю, как будто та была английской королевой, невесть как попавшей в эту школу, - о чем беседуете?
Ася слукавила:
- Объясняю Алексею особенности музыкальной драматургии “Болеро” Равеля - он говорит, что не понимает классическую музыку, в которой нет чувств.
- Я вообще ее не люблю, но зато усвоила главное: если Мендельсон - значит свадьба, если Бетховен - похороны, если “Лебединое озеро” - государственный переворот.
- Не шути так, Инна.
-   Это не я шучу, это по телевизору так шутят, -  Инка стрельнула на Алексея глазами, - я чай-ник поставила, у меня сегодня пирожки домашние. И вы, Анастасия Николаевна, пойдемте тоже.
- Спасибо, я потом как-нибудь оценю твои пирожки, а ты иди, Алексей Григорьевич, про “Бо-леро” мы в следующий раз договорим.
У Алексея было окно между уроками и медсестра, видимо, хорошо знала его расписание. Ася подумала, шутки шутками, а Инна всерьез берет Алексея в оборот.

ТЕТРАДЬ ТРЕТЬЯ

«Что такое любовь? Отклоненье от нормы», - пела по радио Гелена Великанова. Когда-то пес-ня “Ландыши” в ее исполнении была известна всем. Имя певицы знала вся страна. А теперь?
Sic transit gloria mundi -  Так проходит земная слава.
Ася собиралась в библиотеку, надо было сдать кое-какую литературу. По дороге она решила навестить “образцового мужа” - обещала Татьяне - надо держать слово.
Семья Татьяны имела свои традиции и свой семейный устав. Бесспорно,  “образцового мужа” сделала, прежде всего, “образцовая семья”. Когда-то,  в середине семидесятых, муж и жена Викто-ренко приехали с Украины на Север «за длинным рублем». В этой семье, как в любой из Малороссии, слово женщины было законом. Как в том известном анекдоте, если у меня руки в боки - мне наплевать, на какой стороне у тебя тюбетейка! Там традиционный набор семейных нежностей типа “Зайка” и “Котик” выглядел естественным. Там была наивная восторженность по поводу каких-то необычайных способностей сыновей. Старший завалил квартиру беспредметной живописью, младший писал мистические стихи. В этой семье, где муж не имел права голоса, вполне закономерным казалось его желание все время быть в курсе разных новинок. Он увлекся последними достижениями псевдонаучных исследователей в области раздельного питания, сыроедения и уринотерапии. Все это принималось на вооружение и обязательно пропускалось через себя! В этой семье нравственная планка была высоко взята с молодых лет, и попытки поднять ее еще выше с годами уносили много сил. Татьяна на странности мужа давно махнула рукой. Чем бы «дитя» не тешилось, лишь бы не плакало. “Образцовый муж” все время совершенствовался  как философ, как общественный деятель и гражданин. Если бы в России были негры, то он боролся бы за их гражданские права, но поскольку бог  миловал Россию в этом плане, оставив всем лишь одну заботу – где взять денег до получки, то самое разумное было посвятить свою жизнь не материальным проблемам, а объединению религий мира.  Конечно, поначалу  вопрос следовало изучить теоретически. Вот этим в последнее время и занимался “образцовый муж”. И первое, что он прочитал, была нашумевшая книга Даниила Андреева «Роза мира».
 Ася завернула в Татьянин двор. Тяжелая сумка с книгами оттягивала руку. Она переложила сумку в другую руку и подняла глаза на окна Татьяниной квартиры. В окне, отдернув занавеску, стоял Толик. Заметив, что она взглянула на окна, он улыбнулся и солидно помахал ей, как Брежнев на параде. «Он что, караулит меня?» - удивилась Ася. Она с трудом  открыла дверь подъезда, притянутую жесткой пружиной, преодолела пять ступенек  и нажала кнопку лифта. Толик уже поджидал ее на этаже. Ася обнаружила, что он был в махровом халате и тапочках на босу ногу, что весьма озадачило ее.
- А я просчитал, что ты придешь! – доложил он. В тоне, каким он сказал эти слова, прогляды-вала неприкрытая автофилия.
Асе стало неприятно. (Надо же, он просчитал ее, вычислил. Был уверен, что она придет! Интересно, на каком основании? Если бы не просьба Татьяны, только бы он ее и видел!  Смотрите-ка, душ принял, тапочки надел, чтобы раз - и сбросить. Каково, а!)
Она прошла за ним в прихожую и простодушно сделала вид, что не заметила этот “свадебный танец” на предзимнем току.  С невинным видом вздохнула:
- Забирай книги. Наверно уже клянешь за задержку? Возьми, вот, - она протянула ему три то-ма модного автора, который писал про биоэнергетику.
-   Ты что, не разденешься даже?- обиделся  Толик и подступил с твердым намерением снять с нее пальто.
-    Нет, нет, мне некогда, библиотека скоро закроется,  - поспешно  возразила она  и поверну-лась к выходу. На лице “образцового мужа” появилось неприкрытое разочарование. Вряд ли Ася неправильно его поняла - с его сердцем все было в полном порядке. Во всяком случае, Бетховен еще долго не потребуется.

По окончании церковной службы обычно первым выскакивал одеваться Олег - он всюду опаздывал и жил в стремительном беге: то бежал купать ребенка, то дописывать реферат, то заниматься с учениками.
- Извините, я пошел. Всем пока, - и протискивался между скамьей и столом с нотами. Потом одевались Светлана и Татьяна, Ася собирала ноты и не торопилась никуда, и уж менее всех торопил-ся Беликов. Он всегда терпеливо ждал, когда Ася оденется, и только тогда уходил с клироса вслед за нею. В этот раз все было как всегда.  Ася пристроила на голове шляпку, и за неимением зеркала, по-смотрелась в темное стекло иконы, висящей на стене. Богородица строго взирала на нее  большими еврейскими глазами, как бы спрашивая:
- Понимаешь ли ты, почему я печальна?
- Понимаю, - мысленно отвечала ей Ася, - спасибо тебе, что ты тоже понимаешь меня.
У Аси с Богоматерью давно установились дружественные отношения. Еще в Питере, с той самой поры, когда Лека сдавала последний вступительный экзамен в медицинское училище на отде-ление зубных техников. Последний экзамен был химия,  Лека могла рассчитывать быть принятой только в том случае, если сдавала химию на  пять. Рисунок она сдала на четверку. За сочинение, во-преки всем ожиданиям, дочь вообще получила тройку. Ася даже попросила в экзаменационной ко-миссии  ее работу. Там не стояла одна запятая, и волнистой красной чертой было подчеркнуто какое-то предложение.
 « Что это? – поинтересовалась Ася. Ей ответили, что смысл фразы неясно отражен.
Спасти положение могло только чудо, этим чудом должна была быть пятерка по химии, но Ася и Лека знали: чудеса бывают там, где нормальных людей нет. Там, где жили Ася и Лека, встре-чались одни неприятности.
Аудитория, в которой абитуриенты сдавали химию, находилась в конце длинного коридора. Коридор от напора экзаменующихся и их любопытных родителей был перегорожен стоящим попе-рек длинным столом. За столом сидела важная студентка-старшекурсница со списком  и формирова-ла из фамилий абитуриентов “боевые пятерки”. Первая пятерка отчаянных уже пошла сдавать, остальные  испуганно переговаривались. Принимать экзамен у Лекиной группы явилась cама дирек-триса, которая по специальности была учителем химии. Лека отчаянно записалась во вторую пятер-ку. Система работала четко: выходил из аудитории сдавший экзамен, на его место запускался следующий из второй “боевой пятерки”. Дочь в своей пятерке должна была менять четвертого.
Уже вышли три человека с безнадежным диагнозом “удовлетворительно”, четвертый получил «неуд». Лека пошла на экзамен, как на казнь.  И, вот тут с Асей произошло нечто странное. Она ни-когда не молилась, да и молитв не знала, потому что прошла нормальный путь от октябренка до ком-сомольского лидера, но сейчас, закрыв глаза и стиснув на груди руки, она мысленно обратилась к Богородице, неумело складывая слова не в молитву даже, а в некую отчаянную просьбу:
- Пресвятая Дева Мария, молю тебя, помоги дочери моей Леке. Пусть вытянет она билет, ко-торый знает на «отлично». Пресвятая Богородица! Ты женщина и я женщина! Ты - мать и я - мать. Кто, как не ты, поймет меня? Не за себя прошу, за дочь свою, за свое дитя! Пресвятая и Пречистая Дева Мария, прошу тебя - не оставь нас  в беде. Знаю, Ты милосердна и великодушна! Помоги! - Ася говорила  слова, которые запомнила,  читая эзотерическую литературу.
Со стороны это все, наверно, выглядело нелепо, но Асе было наплевать, что думают о ней окружающие. Закрыв глаза, сложив молитвенно руки и тихо шепча заветные слова, она сидела до-вольно долго, не слыша разговоров окружающих и не обращая на них никакого внимания. Минут через двадцать она вышла из транса. К ней постепенно вернулась способность видеть и слышать. Мать толстого очкастого мальчика, что сидела рядом, видимо, уже второй раз обращалась к ней с вопросом:
- А вы с репетитором занимались?
Сказать “нет” Ася не могла, но и на “да” те консультации, что получила Лека у молоденькой учительницы, работающей вместе с Асей в школе, явно не тянули. Теорию дочери хорошо вдолбили в старших классах, а задачки она решать не умела. Ася попросила Ирину Георгиевну, работающую после пединститута первый год, помочь Леке разобраться в задачках. Ирина была старше дочери всего на пять лет, и они прекрасно поняли друг друга.
- А вы? - в свою очередь спросила Ася.
-   Мы занимались целый год у преподавателя технологического института. Дорого платили, но мне для ребенка ничего не жаль.
“Ребенок” - толстый семнадцатилетний юноша ушел сдавать вслед за Лекой. 
Наконец в коридоре раздался стук каблучков. Ася повернула голову, и увидела свою дочь, как в замедленной киносъемке. Дочь плавно взлетала, подпрыгивая вверх, то на правой, то на левой ноге, и фалды ее голубого костюма так же плавно взлетали вслед за ней. Потом она плавно опуска-лась и вновь взлетала, держа, растопыренными пять пальцев правой руки. Ася зажмурилась и тряхнула головой, мир снова стал реальным. Дочь, оказывается, стремительно неслась по коридору, победно выкрикивая:
- У меня пятерка! У меня пятерка!
Ася бросилась ей навстречу. Лека с размаху повисла на шее матери, и поделилась радостью:
- Понимаешь, я вытащила свой любимый билет!
Ася знала ее любимый билет, он начинался словами: “Природа электрона такова, что не-парные стремятся соединиться в пары. Например: водород и сера...” Задачку Лека тоже решила на «отлично», и директриса, профессионально счастливая первой абитуриенткой, знающей химию, сказала:
- Девочка, приходи осенью учиться, я тебя занесла в список будущих студентов.
Толстый очкастый мальчик вышел из аудитории медленно, нехотя, на лице его  была то ли гримаса, то ли снисходительная улыбка, которая читалась так:
- Ну и подумаешь, не очень то и хотелось.
Мать испуганно взглянула на него:
- Что, Ромочка?
-  Придираются ужасно. Специально дополнительные вопросы задают. Топят.
-  Бедный мой мальчик, я так и знала, что тебя срежут - тут у них все куплено, места уже зара-нее распределили. Пойдем отсюда! – она, гневно посмотрела на Асю, и потянула своего неуклюжего ребенка к выходу.
После этого случая Ася уверовала, что есть на небе силы, которые помогают тем, кто страстно просит. Через год она вместе с дочерью крестилась  в Никольском Морском соборе Санкт-Петербурга. У них с Лекой был теперь общий Ангел-хранитель - святитель Николай.
Ася улыбнулась Богоматери, поправила шляпку и потянулась к пальто. Беликов помог ей одеться и, как бы, между прочим, сказал:
- Во вторник во Дворце будет концерт заезжего виолончелиста. Может, сходим, послушаем?
Ася озадаченно посмотрела на него: что это?  Попытка ухаживания, или попытка просветить ее? Чтобы разобраться в этом - нужно было время, а вот времени-то  как раз и не хватало. Она с со-жалением покачала головой:
- Прости,  не могу. У нас репетиция новогоднего учительского “капустника” назначена. В другой раз я обязательно тебе составлю компанию.
Беликов понял, что ему отказали совсем по другой причине, замкнулся и больше никогда не возвращался к этому разговору.

В комнате терпко пахло елкой. Ася металась от плиты к столу, пытаясь из того, что всегда под рукой, сделать праздничные и неожиданные по вкусовым качествам блюда. Вот-вот должны были прийти друзья, с которыми она чувствовала себя тридцатилетней. Молодость - это состояние души. О, сколько раз в своей жизни она встречала молодых  людей с потухшими глазами, скованных цепями приличий и запретов, озабоченных чувством долга, который превращал их в скучных, церемонных  старичков. Ей было неуютно в их обществе.
Был канун Нового года - 30 декабря. Новый год - семейный праздник и завтра все будут  дома со своими детьми, а сегодня решили сделать складчину у Аси. Ожидание праздника омрачал собачий холод в Асиной квартире. Два дня назад в доме прорвало трубы отопления. Какой-то умный архитектор изобрел сногсшибательный для условий Севера вариант: трубы отопления прятались в стены домов и гармошки радиаторов не портили внутренний вид комнат. Народ смеялся – улицы отапливаем! Вариант прекрасно зарекомендовал себя при температуре минус двадцать, но Север не подвластен проектам архитекторов. Когда мороз превышал запланированный результат, система отопления замораживалась прямо внутри стены. Наступали для жильцов веселые денечки! Вот и сейчас случилась та же беда. На третьем этаже, под Асей, лопнула батарея, и тепло отключили по стояку сверху донизу. Пока комиссия составляла акт, пока решала, как и какими силами устранять аварию, тут и Новый год грянул. Кто будет работать 30 декабря? Никто. Сантехники уже с Рождества Христова по григорианскому календарю были в состоянии хронической непросыхаемо-сти.
Первой позвонила в дверь новая школьная приятельница Анастасии - Люба. Муж Борис вы-грузил ее с пирогами, кастрюлями и обогревателем, а сам умчался на своем “опеле” помыться после работы и переодеться. О Любе надо сказать особо. Она преподавала математику, институт закончила уже замужем, заочно. Имела добрый характер, не любила скандалы и неприятности, мечтала прими-рить людей, если не во всем  мире, то хотя бы в своем коллективе, и с энтузиазмом делала это, но, почему-то оказывалась всегда виноватой, так как враждующие стороны объединялись, искали козла отпущения и находили его: козлом отпущения становилась Люба. Ася незаметно для себя подружи-лась с Любой, которая нравилась ей своим альтруистским характером. Она относилась к ней как к доброму человечку, с которым можно поболтать обо всем, хотя, по возрасту, Люба почти годилась ей в дочери. Единственным запретом, который Ася не нарушала, был запрет на разговоры об отношениях с Алексеем. Однако Люба, находясь рядом, видела многое. Как ни пытались Ася и Алексей скрыть от  друзей, что стали близки, шила в мешке не утаишь. Встречаясь и разговаривая, они  погружались в свой мир, куда не было входа для окружающих - это и выдавало их близость. Люба, конечно же, догадывалась обо всем, но никогда не говорила с Асей напрямую об этом. Она сопереживала им, и даже, как могла, подстраивала их встречи. Только однажды ее сообщение выглядело предупреждением:
-  Инна говорит, что у вас, Анастасия Николаевна, связь с Алексеем.
О - па! И верно, беды людские оттого, что все смотрят в глаза правде, а надо смотреть в глаза лжи, так рекомендует модный психотерапевт. Он считает, что существует 16 приемов маскировки, или блефа, которыми нужно уметь пользоваться в жизни.
«Пожалуй, - решила Ася, - надо применить шестой показатель блефа - дезориентацию, или блеф агрессии», - и пошла в атаку:
- Я то же самое могу сказать о ней. Правда ведь никого не интересует? Обсудить кажущуюся ситуацию настолько интересно, что, узнай люди о несостоятельности предположений, сильно разо-чаруются - не оправдались их надежды. Два года говорят про нас все, что придумают. От иллюзий избавляться трудно, особенно нам, женщинам, к ним так привыкаешь!
Анастасия таким образом спасала доброе имя Алексея. Это ей, птичке божьей, было все равно: раз говорят - значит еще живая, не пинают только мертвую собаку, а у Алексея была семья, ему такая популярность ни к чему.
Вторым появился Алексей. Наталья отпустила его всего на три часа. Ася в ожидании праздника волновалась, как в юности перед первым свиданием. Почему от Нового года ждешь какого-то сказочного подарка, каких-то необычайных чудес? Смешно, но с возрастом это не проходит. Она радовалась, что проведет с Алексеем несколько часов. Хорошо, что Наталья не закапризничала и отпустила мужа попраздновать вместе с коллективом. Ася мысленно пожелала ей здоровья. “Женское счастье - был бы милый рядом”.
Веселый и румяный от мороза Алексей потопал ботинками у входа, стряхивая на коврик снег.
           - Девушки, сегодня будем пить вино моего приготовления, - он протянул Асе бутылку темного стекла.
- Может, клюкнем втихаря, до официального открытия праздника? Душа просит, а то обледе-неем!- пошутила Ася.
Люба из кухни появилась немедленно:
          - Я  уже о****енела!  Наливайте!
           - Но проблем! Только разденусь, а где Борис?
          - Поехал переодеваться.  Он прямо с  работы  меня сюда забросил   в помощь Анастасии Нико-лаевне, да вот задерживается что-то в дороге.
           - Известно, дороги у нас плохие, но это не главная беда. Главная, что они часто ведут не туда, - рассеянно заметил Алексей.
           ( Казнится, или констатирует факт?)
Ася задумалась: отчего историк Александр Петрович никогда не казнился, прежде приходя к ней? Обстоятельства могут меняться, а убеждения? У него другая позиция в жизни,  другое к вопро-сам секса отношение: легкое, бытовое, физиологическое, как нужду справить или попить. Александр Петрович не придавал этому никакого значения. Есть потребность, значит,  найдется и способ удо-влетворить ее. Единственное, что он выбирал - с кем интереснее это сделать. Видимо ее,  Асю,  он выбрал тогда потому, что с ней ему было интереснее... При всем при том, в школе о нем сложилось представление, как об очень заботливом отце и супруге. У него ничего не протекало сквозь пальцы – все для семьи, все для благополучия (в обмен на ночную свободу для “бизнеса”?). Это про него вспомнила Ася детскую песенку:  то соломку тащит в ножках, то пушок во рту несет. Месяц назад Ася пошла открывать дверь, ожидая увидеть кого угодно, только не Историка. Он стоял под дверью, слегка выпивший для храбрости.
        - Тебе чего, Шурик? - спросила она.
        - Можно к вам зайти, Анастасия Николаевна?
        - Как это ты узнал мой адрес?
        - Ну, это не проблема. В канцелярии, на предмет экстренной необходимости, все адреса есть.
Ася вспомнила, что это так.
        - Ты что-нибудь забыл у меня?
        - Забыл. Как вы обнимаете, забыл.
        - Я тебе давно объяснила - не ходи ко мне больше.  Все что было - быльем поросло.
        - Хоть чайком-то напоите?
        - С какой стати? - и она попыталась захлопнуть дверь, но Историк просунул в щель ногу, сопро-тивляясь.
        - Слушай, - рассердилась она, - иди, а нето я позову соседей!
Такой оборот Историка не устраивал, ему совсем не хотелось становиться “героем дня”,  и он убрал ногу. Ася захлопнула дверь,  глубоко вздохнула: «Почему Господь дает нам не то, чего мы хотим? Испытывает? Наказывает?  Шурик хочет ее, она хочет Алексея, а Алексей? Что хочет он?» - это для Аси было самым неразрешимым вопросом.
          В дверь опять позвонили, приехал  Борис.
        - Все, все! Никого больше не ждем, садимся за стол. Мы готовы – остальные как хотят, нужно приходить вовремя, - сказала Люба. Она чувствовала, что Асе с Алексеем по душе было тихое уеди-нение, а не шумный праздник. Борис открыл шампанское без обычного праздничного выстрела и сказал:
-  Не хочу усугублять твои проблемы, Николаевна, - обои от холода уже отвалились, еще и потолок белить придется.
        - Давайте выпьем за старый год, - предложил Алексей и посмотрел на Асю, - год в некоторых случаях был замечательный, в некоторых – не очень. Думаю, все плохое с ним прошло, а что оста-лось, то осталось. Пусть  следующий год принесет только самое хорошее и пусть хорошее будет с нами! - он поочередно чокнулся бокалом со всеми,  и медленно осушил его.
- Ой, с утра не ел, - оживился Борис, - буду по порядку  разрушать это великолепие! -  он во-ткнул ложку в самую середину тарелки с салатом.
         - Вечно ты самый голодный!
- Что да, то - да. Забываю, все дела, дела...
 На несколько минут разговор стих, слышен был только стук ножей и вилок. Они вчетвером присту-пили к дегустации блюд.
Решив внести в Новогодний ужин неформальную ноту, Ася дотянулась до листочков, лежа-щих на крышке пианино. Это был гороскоп, модное веяние последних лет.  Она попросила тишины и озвучила  предсказание оракула. В конце подвела итог:
- Я должна вам сказать, ребята, что год будет удачным для трудолюбивых и деятельных лю-дей. Во всяком случае, так утверждают астрологи.
- А-а, это для меня, значит, - сказал Борис, победно взглянув на присутствующих.
Через некоторое время появился Валера с женой, потом Сергей - бывший поклонник медсест-ры Инны (Инну не приглашали). Позднее всех пришли супруги Калашниковы, они дежурили на школьной дискотеке. У всех были какие-то неотложные дела перед праздником, все задержались по уважительным причинам и теперь срочно наверстывали упущенное. Валера положил на тарелку что-то из приготовленных Асей блюд, и как гурман смаковал, закрывая глаза от удовольствия.
        - Ты бы еще замурлыкал, - подколола его жена, - ешь, как следует, а то такой худой, что под обо-ями спрятать можно.
        - А ты пробовала уже? - спросил Калашников.
        - И неоднократно. Некоторых в угол ставят, а я его под обоями прячу.
        - От кого?
        - От поклонниц.
        - А-а. Оно-то, конечно, коли, ежели что, но не иначе, как вот вам, пожалуйста, - пробормотал Калашников, разделываясь с кусочком рыбного пирога.
Ася не смотрела на часы, но знала, время бежит неумолимо. Сердце сжалось от предчувствия неизбежного одиночества в финале праздника. Подтянувшись к уху Алексея, она прошептала:
        - Я сейчас скажу тебе гадость!
        - Какую? – насторожился он.
        - Я соскучилась.
        - Разве это гадость, - облегченно засмеялся Алексей, - это даже очень хорошо.
Ася оглянулась - никто не слышит ее откровения? Все развлекались, как могли.    «Забудь обо мне, забудь обо мне  и  боль  мою  отпусти», - пел из магнитофона голос Андрея Державина.
        «Если бы это было возможно, - подумала Ася, - какое это облегчение – забыть». Через час, когда уйдет Алексей,  ее сердце снова будет болеть и толкаться, как раненая птица. Она снова будет тоско-вать о нем до следующей встречи. Жить - значит испытывать боль.
Алексей вытащил Асю из-за стола и повел в пустое пространство комнаты – танцевать. Кру-жась, подтянул ее так, что она почувствовала железную силу его мышц. Не прижал (этого делать было нельзя), а подтянул на вытянутых руках. Так он дал понять ей, что разделяет ее чувства. В эту минуту она была счастлива: спасибо, Господи, что ты милостив ко мне.

Церковная община ждала приезда епископа.  В числе гостей,  прибывающих с Владыкой, был архиерейский хор. Ася “со товарищи” репетировали три раза в неделю, не хотели ударить лицом в грязь перед столь высокими людьми. У Владыки хор был мужской, с профессиональным регентом. На чаше  весов - выученность и умение, а тут - голый энтузиазм, постижение особенностей чисто эмпирическим путем. Но на их стороне - огромное желание совершенствоваться, отсутствие профессиональной зашоренности и профессионального равнодушия. Конечно же, нервничали, страшно было «со свиным-то рылом, да в калачный ряд», однако, все когда-то происходит впервые.  Тут еще Беликов стал изображать из себя большого специалиста.  Конечно, не ошибается тот, кто не делает ничего. Частенько  на репетиции финальный аккорд у хористов уплывал, звучал неустойчиво. Беликов театрально закатывал глаза вверх (видимо ища сочувствия у Господа), трагично заламывал руки, громко вздыхал и произносил с презрением:
- Музыканты!
Ася не знала, как реагировать на эти выпады. Всерьез никак нельзя, настолько это внешне смешно смотрелось. Сердиться на Беликова, что прервал пение, пытаясь немедленно кому-то что-то доказать - себе дороже будет. И только, когда  Светлана расхохоталась, не выдержав его ужимок, Ася бросила фразу:
- Отстань! Сам “музыкант”!
А Татьяна  добавила:
- От “музыканта” и слышим!
Беликов, как ребенок, обиделся, отошел к окну и долго вздыхал в гордом одиночестве. По-том так же внезапно успокоился, сел на стул, подстроил аккорд и стал петь дальше. Позднее Светла-на Ивановна разложила поведение Беликова «по Фрейду»:
-  Девочки, у него посталкогольный психоз, который должен замкнуться на скандале. Он, та-ким образом, выпускает пар, получает подзарядку и успокаивается.
- Почему посталкогольный психоз, он ведь совершенно трезвый?
- Потому, что  у него есть зависимость от алкоголя, поверьте моему богатому семейному опыту. Когда он долго не пьет, то психует!
- С ума сойти, как все просто.

 Ася проснулась не очень рано - в восемь часов. Каникулы. Можно и понежиться. Она убра-ла постель, выпила чашечку кофе с дежурным бутербродом и села переписывать ноты. Боевую раскраску на лицо решила нанести позже, пусть кожа отдохнет. Сидела в халате, уютная, домашняя, с бигудями на голове, сердце ей абсолютно ничего не подсказало.
Если бы она знала, что Алексей придет в это утро к ней за тем, что теперь называют “зани-маться любовью”. Это выражение для Аси было суррогатом понятия “быть с любимым единым це-лым, раствориться в любимом, стать частью его”. Ведь не только душе любовь нужна как лекарство, она нужна и телу, иначе тело чахнет. Какими счастливыми и молодыми выглядят женщины, которых любят! Тело Аси чахло без физической близости, чахло от бесконечных переживаний, что она обуза для Алексея. Ей то и дело приходили на ум мысли, что в скандальной связи  ему мало чести. Он подавлен психологически и, может, уздечка, которую накидывает на него Инна, ему кажется более привлекательной? А с ней, Асей, он просто по привычке общается? Привык видеть ее каждый день. Выработал рефлекс, как зубы почистить утром в обязательном порядке!
Когда раздался звонок в дверь, сердце ей ничего не подсказало. Она спокойно пошла откры-вать. Увидела Алексея. Удивилась. Сердце упало вниз. Когда долго чего-то ждешь, того, чего давно не было - ведешь себя  неуверенно, словно в первый раз. Нужно опять переходить «Рубикон», ту границу, что пролегла между ними, ту нейтральную полосу, за которой каждый из них жил своей жизнью. Оба застеснялись, он - того, что переступил через себя, она - что оказалась не готова к  этому событию ни внутренне, ни внешне: пресное, без макияжа лицо, бигуди... Некрасивая, пожилая, растерянная.
- Прости, не ждала тебя, выгляжу ужасно.
- Нормально выглядишь. Так ты домашнее. Когда ты в школе  выглядишь “на сто” - я пуга-юсь твоей неприступности.
Ася догадывалась, что с женщиной, у которой что-либо не в порядке, мужчины чувствуют себя уверенней, перевес на их стороне. Но ей не хотелось никакой милости, ей  было неудобно за свой вид. Она провела его в комнату и стала раскручивать бигуди.
- У меня очень мало времени, - он присел вслед за Асей на диван и наклонился к ее губам... Через минуту  Ася забыла обо всем: о том, что она блеклая, о том, что на голове все еще бигуди, о том, что она старше его на 16 лет.
Как только за Алексеем захлопнулась дверь, она, прижав к бьющемуся сердцу руки, подошла к окну.  Ждала, когда он выйдет из подъезда, и счастливо улыбалась, не веря, что сейчас, вот на этом диване, ее обнимал  любимый, что он ради нее снова нарушил обет, который дал, когда Наталья родила сына. Ася выглянула из окна, увидела Старкова, удаляющегося в ритме хорошо идущего лыжника. Подумала, что даже на большом расстоянии узнает его по походке. Алексей обернулся  и помахал ей рукой.
        Накануне  непрестанно
        Все метель мела...
        Ты пришел ко мне нежданно:
        Я  и не звала.
        Ты пришел (чужое счастье) -
        Сердце гулко вниз.
        То, что мукой мне воздастся -
        Для тебя каприз,
        То, что станет долгой болью,
        А без боли как?
        То, что я зову любовью,
        Для тебя – пустяк.
Стихи сложились сами собой, как будто кто-то подсказал их Асе. Она присела на смятую постель.
 Пустяк?- думала она. -  Для продления жизни требовался такой пустяк - быть с любимым вместе! Но разве для Алексея это пустяк? В который раз он перешагнул через собственные запреты. Это победа, или нет? Рано радоваться! Его бы устроили платонические отношения, он все пытается перевести  плотскую любовь в идеальную, но не получается, потому что я стремлюсь соединить нашу идеальную любовь с плотской. Я - дурная баба!
Ася включила купленный с прошлых отпускных телевизор. Какой-то худенький очкастый мужчина объяснял ведущему программы, что “русская национальная идея созвучна исламскому фун-даментализму. Она так же защищает национальное самолюбие в бесславном проигрыше западным цивилизациям”...
Ася переключила канал, попала на петербургские новости. Дворцовая площадь была запол-нена бастующими учителями. Среди транспарантов с требованиями выплатить зарплату, особнячком смотрелся скелет, который кто-то не поленился притащить на митинг из кабинета биологии. На груди у скелета болталась табличка :  ОН БЫЛ УЧИТЕЛЕМ! Ася заскучала от такой прозы жизни и вернулась к своим мыслям. Когда ее роман с Алексеем только начинался, она мало думала о его жене, как будто та жила на необитаемом острове, или была какой-то выдуманной фигурой. Что-то случилось с Асей за этот год. Она стала  чувствовать то, что чувствовал Алексей. То, что было легко и просто для других мужчин, что для некоторых составляло предмет гордости - иметь любовницу, для него было сплошным неудобством из-за невозможности принять подобные отношения, видимо, по нравственным соображениям. Вот почему он этому сопротивлялся всегда.
 Она вспомнила  30 декабря.  Наталья установила мужу регламент на общение с друзьями.  Три часа! И Алексей к этому вполне серьезно отнесся. В восемь часов вечера,  в самый разгар весе-лья, он собрался домой. Борис говорил ему:
- Ты что, друг? Побудь с нами, неужели тебя дома не поймут?
- Не поймут. Более того, еще скандал устроят.
- Ну, ты даешь. Распустил бабу! Если мне куда нужно, я Любаше говорю: что меня не будет до такого-то часа. И все, и нет проблем. Если ей куда-то надо, ради бога, всегда отпускаю, зачем же превращать дом в тюрьму? У меня лично пропадает охота, если на меня женщина оказывает давле-ние.
- Охота у меня уже давно пропала, но чувство долга uber alles.
- На одном чувстве долга семью не построишь, тут взаимопонимание нужно.
- О чем ты говоришь? Она понимает только то, что ей выгодно.
- Так учить надо. Вмазал бы один раз между глаз и шелковая была бы, - с простодушием нормального русского мужика посоветовал Борис.
- Нет. Не могу. Она только ожесточится. Да и рука не поднимется на женщину, хотя некото-рым этот метод помогает.
- Тогда рекомендую на месяц - два съехать к приятелю. За свободу надо бороться. Глядишь, испугается и под тяжестью обстоятельств подчинится демократическим принципам совместного проживания.
Алексей вздохнул, застегивая молнию на куртке:
- Я подумаю.
И вот теперь он отыгрался за свое унижение. Пришел утром для самоутверждения, доказать, что он не подневольный. Его эротическое настроение было своеобразным протестом против семей-ного произвола. А бросок в Асины объятия - проявление закамуфлированного отчаяния.
Сделав психоанализ, Ася погрустнела. От первоначального ощущения счастья и гордости, что любимый соскучился по ней - не осталось и следа...

Епископ приехал на следующий день после Рождественской Всенощной. Сначала на микро-автобусе прибыли певчие с регентом. Регент, цивильный молодой человек, одетый в темные полоса-тые брюки и свитерок - легко вбежал на солею, поклонился местному хору и, разложив на правом клиросе ноты, подошел к ним. Татьяна волновалась. Регент, звали его Роман, спросил:
- Вы еще ни разу не пели архиерейскую службу?
- Не приходилось.
- Значит, так, “Встречу” мы споем. Антифоны - по очереди. “Херувимская” – наша, а “Ми-лость мира” и все ектении – поете вы. Договорились?
- Договорились.
Светлана, оглядев пространство храма, удовлетворенно отметила:
- Ну, все крупные городские воры в сборе, можно Божественную литургию начинать.
Священство, выстроившись в «каре», встречало Владыку. Ася услышала, как архиерейский хор запел “От Восток солнца на Запад”. Она выглянула из-за хоругвей, закрывавших клирос, и рас-смотрела входящего епископа. Он был высокий, подтянутый, строгий, на интеллигентном лице – седеющая борода. Из церковного календаря Ася знала, что по году рождения он ей почти ровесник.
- Вполне соответствует, - подумала она, потом поймала себя на мысли: - чему соответствует? Моим представлениям о нем или чину своему? - она так и не успела додумать, все внимание сосредоточив на том, как не пропустить вступление. Роман с противоположного клироса дал им знак и они запели третий антифон “Во царствии твоем...” Кажется, никто от их пения не делал страшных глаз, а наоборот, мальчики - тенора с интересом прислушивались к звучанию смешанного состава, и только один, умудренный жизнью бас, тяготясь синдромом похмелья, не проявлял к коллегам vis-a-vis никакого интереса. Когда епископ развернулся на амвоне, благословляя прихожан, Ася улыбнулась, услышав возглас архиерейского хора: “Ис полла эти деспота”. Как-то на репетиции, впервые разучивая трио, которое с греческого переводилось как «многая лета», Олег сострил, дав свой перевод: “не спала с этим деспотом”. Позже, отец Николай, их добрый наставник, услышав шутку, усмехнулся снисходительно, мол, все это и мы проходили. За этот год Ася поняло одно: никакого особого фанатизма у служителей церкви нет.  Алтарные - обыкновенные учащиеся, только более серьезные и ответственные, а  священники – сродни психологам. Быть священником такая же  работа, как всякая другая, связанная с людьми. Молодые иподьяконы иногда посмеивались над слишком ревностными старушками, агрессивно защищающими от новых “светских” прихожан свои представления о храме божьем.
- Куды прешься-то, - восклицала ушлая свечница новому русскому, бегущему с толстой све-чой к распятию во время каждения храма, вместо того, чтобы, смиренно склонив голову, поворачи-ваться в сторону священника.
- Сотри помаду, бесстыжая, - одергивала особо непримиримая - молодую даму, считающую, что без макияжа «выйти в свет» стыдно.
- К богу пришла, а голову не покрыла, - ругалась третья.
- Ну и юбку одела, из разреза исподнее видно, - отчитывала четвертая.
Все это не способствовало увеличению числа прихожан, а наоборот, обижало людей и надолго отвращало их от церкви.
Отец Николай увещевал старушек не раз, но только заслужил от них осуждение за свою  ло-яльность. И посыпались в епархию анонимные письма, в которых гневно обличались всяческие бо-гоотступники и, в частности, отец Николай. Одной из задач приехавшего епископа была задача восстановления мира в своей епархии.
- Господи, пронеси! - думала Ася каждый раз, когда выпадала очередь петь им, и «Господи»  пока проносил. Они пели слаженно, без сбоев. Отец Николай подходил к ним время от времени, подбадривал, а тут весь сияющий, не в силах сдержать своей радости, прошептал:
- Владыка вами доволен,  он  сказал настоятелю Никольского собора, что вы поете лучше.
(Никольский собор был главным собором областного центра,  похвала стоила дорогого).
- Станем добре, станем со страхом,  вонмем, Святое Возношение в мире приносити, - вос-кликнул диакон. Светлана дала по камертону фа минор и они запели  царскую «Милость мира». Ася любила петь эту святую песню, в которой возгласы иерея подхватывает  хор. Сегодня служил сам епископ, и это взаимное моление пастыря и паствы перед принесением Святой жертвы укрепляло братское единение присутствующих.  Еще Ася любила в “осанне” свой вводный тон, который всему аккорду придавал необыкновенную напряженность и красоту.  «Осанна в вышних», - пропели они и Асин «ми бекар» благополучно разрешился в тонику.
После службы епископ пригласил хор на архиерейскую трапезу- это была награда. На этой праздничной трапезе присутствовала администрация города (светская власть), все священство, архи-ерейский хор и представители авиационного полка, которые обслуживали вертолет Владыки. Когда Ася с коллегами переступила порог епископской резиденции, то увидела, что в трапезной они были единственными женщинами, присутствующими на встрече двух сословий. Главным впечатлением от обеда осталась нежная розовая семга и “многая  лета”, что пелась хором после тостов в честь епископа и администрации города.

- Ася! Пусти меня в твой кабинет, мне классный час провести негде, - умоляюще смотрела на нее Вера Петровна, классный руководитель «девятого б».
- Ой,  я хотела конкурсные работы ребят ко Дню Науки посмотреть, кое-что подправить надо, - вздохнула Ася.
- Чего там править? Ты у нас одна представляешь искусствоведческую секцию, сама прове-ришь работы, сама одобришь, сама же на заседании секции выслушаешь.
- Да  что  ты, Вера Петровна?  Решила, что кроме меня  это никого не волнует? Ты разве не в курсе, что «светлые головы» в жюри ревностно относится к исследовательским работам моих  детей? Одна такая голова, председательствуя на городском конкурсе, прямо сказала: «От греков или болгар пошла российская  духовная музыка, кому это интересно?» Так что в этом году будем развлекать уважаемое жюри детективными историями. 
- Да,  грамотность в России есть, образованности не хватает. Анастасия, ну будь человеком, пусти в класс моих очаровашек. Всего на полчасика. Мы решим вопрос с культурной программой на ближайшие выходные, а ты сиди, делай свое дело.
- С вами сделаешь дело!
- Ну, я пошла за ребятами?
Девятиклассники ввалились шумной толпой. Девочки улыбались Анастасии Николаевне,  мальчишки строго бросали: “Здрасьте”. Ей нравился этот класс, в нем было много талантливых де-тей, а главный лицедей класса, толстый и остроумный Антон Ващенко, неестественно высоким голосом спросил:
- Петь будем? Хочу что-нибудь пионерское, про Павлика Морозова, например.
- Не выпендреживайся, Ващенко, - Вера Петровна строго махнула рукой, определяя концеп-цию сосуществования, - мне тут с вами некогда. Рассаживайтесь быстро по местам.
Ребята затихли.
- Кто едет с нами на базу отдыха, сдавайте  по 20 тысяч. Только умоляю, не приглашайте друзей из других школ и других классов, мне с вами-то не управиться, не только с чужими. Вы же знаете - я после больницы, здоровья нет.
- Понятно, понятно, Вера Петровна,  мы вас жалеем.
- А можно с собой маленького друга взять, вот такого? -  Ващенко показал расстояние между большим и указательным пальцем.
- Хомячка, что-ли? - хохотнул Колька Симанович.
- Хомячка нельзя тоже, - погрозила ему пальцем Вера Петровна, - разрешаю что-нибудь ми-ниатюрное, не больше таракана, чтобы в спичечном коробке унести можно было.
   - Ребята! - вскочил с места Ващенко, - пошли отлавливать в столовке тараканов! Все выход-ные будем наблюдать за их интимной жизнью с научной целью!
Раздался дружный смех. В этот момент вошла химичка Валентина Петровна (партийная кличка - “ВП-2”), классный руководитель параллельного «девятого а». У нее был талант выглядеть несчастной. Образ подчеркивало и устаревшего фасона платье, приталенное там, где и намека на талию не было. Платье, вдобавок, казалось для мощной фигуры слишком коротким, узким в бедрах, морщинило и вздергивалось там, где ее бедра плавно переходили в слоноподобные ноги. “Всех пре-следуют неудачи, но не всех они могут догнать”.  Валентина Петровна  выглядела так, будто ее до-гнали все неудачи сразу. Все бы ничего, но она была убеждена, что какую жизнь ей судьба устроила, такую она должна устроить другим. У Бога со справедливостью было неважно, значит, эту справед-ливость нужно восстановить известным только ей способом: отравить жизнь своим коллегам. И она это делала с большим удовольствием: плела интриги за спиной, с ангельской улыбкой унижала Веру Петровну при детях, обо всех даже самых пустяковых  происшествиях регулярно докладывала начальству. Если мероприятие для девятых классов удавалось - успех приписывала себе, если прова-ливалось – виновата была Вера Петровна. А интеллигентная Вера  стеснялась поставить ее на место, терялась перед напором и невежественным хамством.
ВП-2 важно прошествовала к насторожившейся Вере Петровне, наклонилась и что-то про-шептала ей в ухо. Обворожительно и счастливо улыбаясь, обвела глазами детей. Развернулась, как бегемот и вышла из класса. До Аси дошел озвученный неконтролируемый поток сознания Симано-вича:
- Ну и зад! Вот откормилась!
Вера Петровна, нащупав сзади себя стул, села  с расстроенным видом.
- Автобуса не будет, ребята, это осложняет нашу задачу, поэтому собираем еще по 5 тысяч на бензин. Будем просить родителей, чтобы на личных машинах отвезли нас на базу отдыха. Чьи папы могут помочь, поднимите руки!
Поднялось семь или восемь рук.
- Прекрасно, передайте папам, чтобы были готовы завтра к 18 часам, - Вера Петровна отпу-стила ребят и повернулась к Асе.
- Ну, как тебе «неподкупная» наша? Сообщает гадость и радуется, как будто выиграла по ло-терейному билету автомобиль. Господи, как мне надоели ее фиги в кармане... Видеть ее не могу!  Живу на таблетках.  Из-за ее скорпионьего жала в школу идти не хочется. Наверное, откажусь от классного руководства на будущий год, чтобы не работать с ней в одной упряжке! Все химичит... химичит...
- Неизбежное прими достойно, - процитировала Ася Сенеку. Она сочувствовала Вере, так как сама  пережила немало неприятных минут из-за этого “авгура в юбке”. Как-то директор школы вы-звал Алексея на ковер: пробегая мимо дежурившей Анастасии, тот шутливо пропел:
        Паду ли я, стрелой пронзенный,
        Иль мимо пролетит она?
На этот раз стрела мимо не пролетела. Директор строго посмотрел на него  из-под очков, в голосе металл:
- Алексей Григорьевич, что-то вы в последнее время безоглядно легкомысленны... А ведь у Вас красивая жена. Идите и подумайте!
- Это работа ВП-2, - сказал Асе после уроков Алексей, - только вот какую грань моей жизни осветила эта прорицательница? Наши с тобой репетиции, или мои чаепития с Инной?
- Трудно сказать. О чем бы она ни настучала, нам от этого не легче. А если она всерьез начнет проповедовать идеи Савонаролы у нас в коллективе?
- Это про что? Просвети.
- Это примерно так: «Прекратите игры, прекратите танцы! Закройте души на замок - теперь время  рыданий!»
- Я ей устрою, заразе, время рыданий.
От этого разговора у Аси остался неприятный осадок и вопрос, как заноза: а кто  же все-таки раздражает фальшивую нравственность химички - она или Инна?


Ася и Лека быстрым шагом шли вдоль длинного старого здания. Они свернули в этот проулок, чтобы срезать путь до станции метро. Окна здания, как глаза слепого,  были к ним равнодушны. Дом был нежилой, об этом говорили разбитые двери подъездов и пустые глазницы окон. Наверно дом подлежал капитальному ремонту и жильцов расселили. Небо уже потемнело. Идти вдоль брошенного дома было неприятно, но с другой стороны был парк, и Асе казалось, что в парке двум одиноким женщинам ходить в сумерках  еще опаснее. Проулок был безлюден, только в нескольких метрах от них двигалась, повторяя все их повороты, какая-то фигура. Ася нервно оглянулась. Успела разглядеть камуфляжную форму и тяжелый молоток в руке... Ей стало страшно. Она подхватила дочь под руку и почти побежала, увлекая ее за собой.
- Нужно спрятаться, - выдохнула она, -  может быть, пронесет...
Они юркнули в какой-то разбитый подъезд и побежали вдоль пустого темного коридора, ища выхода в проходной двор, или спасительную щель, в которой можно было бы затаиться. Затылком Ася чувствовала, что если сейчас они не спрячутся - то мужчина в камуфляжной форме появится в начале коридора и тогда уже ничто не спасет их, бегущих.  Вот оно! Поворот коридора, и за поворотом - маленькая ниша. Ася и  Лека еле втиснулись в нишу,  отодвинув какую-то загородку, и прижались плотно к стене, затаив дыхание. Кровь билась в висках так громко, что казалось - ОН это слышит. Ниша была такой низкой, что Лека склонила голову на плечо матери, подняв руку с сумочкой над своей головой.
Осторожные шаги, мягко, по-кошачьи, ступающие по битому кирпичу,  приближались. Ася не могла видеть ЕГО из своего укрытия, но в эту жуткую минуту ей показалось, что у нее открылся дар ясновидения. Мужчина вошел в ответвление коридора, оглядел пустое пространство и очень медленно повернул назад...
В этот момент из сумочки Леки, из незакрытого в спешке кармашка, с гулким звоном выпали ключи…
Мужчина в камуфляжной форме резко развернулся, пошел на звук, и Ася увидела улыбку су-масшедшего и блуждающий взгляд на своем лице.
- Вам не повезло -  с равнодушием фанатично исполняющего свой долг психопата, сказал он и замахнулся молотком. Ужас за Леку, за ее жизнь тигром толкнулся в Асину грудь, освобождая ее от врожденной привычки к соблюдению главной из десяти заповедей – « Не убий»! Она с диким воплем бросилась вперед, направляя жесткие, ставшие железными пальцы в его безумные глаза.
И проснулась.
Видимо во сне организм Аси действовал так же, как и в жизни: рубашка была мокрой от хо-лодного пота, сердце гулко колотилось, пульс зашкаливало.
- Так и умереть можно ,- подумала она. Встала, включила свет и посмотрела на часы: была по-ловина второго ночи.
Рано утром, несмотря на вьюгу, подчиняясь неосознанному желанию узнать, что с дочерью все в порядке, она пошла на переговорный пункт. Трубку взяла Лекина золовка.
-     А ее нет дома, - доложила золовка, - попробуйте позвонить  Алене. На меня не ссылай-тесь.
«Что за таинственность»? - подумала Ася.
 -     Мама, кто тебе подсказал сюда позвонить? - удивилась Лека, когда Ася нашла ее у школьной  подруги.
- Разведка донесла. Что случилось, дочь?
- Я ушла от Петруши.
- То есть как это?
- Вот так. Ушла и все. Пусть подумает  о жизни без меня.
- Объясни ситуацию?
- Не хочу вспоминать эту грязь!
- Господи! Я ничего не понимаю.
- Мама, нам нужно пожить отдельно.
- Чем вызвана такая необходимость?
- Не буду об этом по телефону...
- Так, может, напишешь мне?
- Хорошо, напишу... потом...
  -    Потом? Это когда? Я сойду с ума от неведения!  Не расстраивай меня неизвестностью. Я хочу тебе помочь! Говори!
Из несвязного рассказа дочери Ася поняла одно: Петрушу сгубила любовь к банным процедурам с девочками по вызову.

Перемена закончилась. У Аси не было больше уроков, и она решила спуститься в подвал, найти  плотника. Две недели в ее классе стоял готовый к употреблению стенд, прислоненный к сте-ночке. Пора было его повесить на нужное место. В коридоре, на выходе из школы Валера разбирался с теми, кто пришел на урок физкультуры без формы. Третья четверть. Лыжи. Многие откровенно сачковали.
- У кого сегодня освобождение?
- У меня, - раздался чей то голос.
- И у нас, - две  восьмиклассницы сунули Валере какие-то справки.
-    А я кашляю, - скромно потупив глаза, в целях маскировки, произнес  высокий  балбес.
-   Валерий Ильич! Мне нельзя в такой мороз, у меня руки! - лучший пианист музыкальной школы поднял на Валеру свои сумеречно-скорбные очи, но надежда угасла в них.
- Все освобожденные пойдут мыть мою машину, - отрезал Валера.
«Блестящее решение», - хотелось сказать Асе, но она промолчала.
В подвале было еще интереснее. Там находился класс гражданской обороны, правда, с оборо-ной было давно покончено, но отставной майор, согласно штатному расписанию, проводил занятие с десятиклассниками. Урок назывался “Обеспечение безопасности жизни”, сокращенно “ОБЖ”. Дверь в класс была не закрыта, так как закрываться в подвале было не от кого, и Ася, проходя мимо, стала невольным свидетелем педагогических хитростей отставника. Он,  как в старые добрые времена,  выстроил    девчонок и мальчишек в ряд, оглядывая их придирчивым взглядом. Задержавшись глазами на очередной мини-юбке, еле прикрывающей   место, откуда росли стройные ноги, поставленные на высокую платформу туфель,    укоризненно качал головой. С мальчиками разбирался сурово, помня, что это  НАДЕЖДА И  ЗАЩИТА РОДИНЫ.
- Что ты в строю шатаешься? Перед тобой целый майор стоит!
Асе это напоминало ее собственное выражение:
- Я вся пришла, а концерт отменили.
Плотника в подвале не оказалось, завхоз вспомнил, что он вставляет новый замок где-то на третьем этаже. Ася подумала: не судьба, и вернулась в свой класс. Достала из шкафа папку, в которой хранились разработки открытых уроков и несвязные Асины мысли по развитию  творческих способностей учащихся. «Hic jacet» (здесь покоится) - следовало бы подписать эту папку. Завуч по научной работе посоветовала ей собрать материал для автореферата. Пора было думать о высшей категории. Да! Наверно следует углубиться в работу и выкинуть из головы  все личные проблемы.
 Когда-то Ася предала Питер и память мужа, уехав за Старым Романтиком на Север.  Теперь небеса отомстили ей: она потеряла квартиру. Кажется, что само присутствие ее на улицах Петербурга было нежелательно каким-то высшим силам. Город просто вытолкнул ее из своего чрева. Да, Леке плохо, ей, Асе - плохо. Но ведь есть же кто-то третий радующийся? Иногда ее бывший муж звонил директору школы, спрашивал, как поживает Анастасия Николаевна, не вышла ли она замуж? Почему это беспокоило Старого Романтика, Ася не понимала. Если она разочаровывалась в человеке – то порывала с ним  резко, без сожаления, навсегда, и ее уже совершенно не интересовало, как этот человек поживает без нее. Впрочем, у Старого Романтика был свой интерес. Желая удержать Асю для личного пользования и после развода, он удивил ее тем, что  предложил некую сумму, чтобы она могла погасить ссуду за кооперативную квартиру. Эти деньги, пожертвованные жутким скрягой,  не пошли ей впрок. Став полной собственницей квартиры, Ася потеряла ее. А третьим радующимся оказался бывший муж. ( Когда у тебя чего-то нет, то радует, что и другой этого лишился). Такая вот философия. Понимая, что ни себе, ни дочери она сейчас не в состоянии помочь, Ася, так и не настроившись на работу, закрыла папку. Бог с ней, этой  высшей категорией. Без высшей категории  проживем, разница в окладе каких-то 30-40 тысяч, а хлопот?
          Сегодня она еще не виделась с Алексеем - он где-то пропал. Ася покинула класс, пошла по коридору по направлению к столовой, решая, стоит  пообедать, или и так хорошо? Шли уроки второй смены, занимались только три класса, поэтому школа казалась пустой. Повернув к  лестнице, она неожиданно столкнулась с Сергеем, бывшим учителем физкультуры, ушедшим в прошлом году из школы на более престижную работу. Он школу не забывал и со многими сохранил приятельские отношения. Дружил с Алексеем, часто бывал у Аси на вечеринках, неизменно принося хозяйке коробку конфет. Поговаривали, что он неравнодушен  к  медсестре Инне,  что  бывает у веселой вдовы  по ночам, освобождая время от времени свою жену от выполнения супружеских обязанностей. Ася к этому относилась спокойно, в каждом доме найдется  скелет в шкафу. Сергей улыбнулся ей и повернул в подвал, к другу-завхозу, покурить и обсудить последние новости. Ася передумала обедать и направилась в медицинский кабинет.
         Когда она открыла дверь, то увидела сидящих за журнальным столиком Алексея и Инну. Они сидели, наклонившись головами друг к другу, и о чем-то тихо беседовали. Страх чего-то еще не до конца понятного ей, пронзил Асино  сердце. Она извинилась, сказав, что зайдет позже, но Инна ми-лостиво пригласила ее в кабинет и даже посмеялась над ВП-2, которую с трудом выпроводила не-сколько минут назад. Инна позволила Асе соприсутствовать, словно была уже собственницей Алексея. Алексей понял, что произошел перебор. Он покраснел, благо не утратил еще этой способности, сказал, что  ему “ в Париж по делу срочно” и ушел, оставив двух женщин наедине.
Ася была растеряна, забыла даже зачем пришла, но нужно было достойно выйти из затрудни-тельной ситуации.  На каверзный вопрос Инны: “все ли у нее в порядке?”,  она сочла удобным со-слаться на головную боль и попросила измерить давление.
Уже потом, по дороге домой ее догнал Алексей. Какое-то время они шли молча. Ася думала о том, что с ними сейчас происходит. Латентный период страха за свою любовь кончился. Опыт под-сказывал ей, что человек - существо увлекающееся. Им движет интерес к непознанному. Предмет интересует его, пока он загадка. Для мужчины загадка - новая женщина. Почему бы ни удовлетворить возникший интерес? Если Алексея в Асины объятия бросил интерес к непознанному, то это всегда может повториться, как условный рефлекс. Давно, будучи еще в платонически чистых отношениях, они по дороге на какой-то концерт, завели разговор о супружеских изменах. Разговор этот возник не просто так: их интерес друг к другу достиг апогея, и они подогревали его разговорами, щекочущими нервы. Алексей поделился с Асей:
- Наталья предпочитает в наших отношениях кураж. Как еще проверить меня на терпимость? Холодным высокомерием, ледяным равнодушием, плаксивой обидчивостью. Вы поверите, Анастасия Николаевна, нам дома не о чем разговаривать.
- А ты не догадываешься, Лешенька, что за этим стоит?
- Что?
- Наглое предположение, что ты безраздельно ей принадлежишь и никуда не денешься.
- Да я уже об этом думал.
- Знаешь, чем это у нас, у женщин, лечится?
- Чем?
- Страхом, что у мужа кто-то есть.
            -Так, что,  мне изменить жене надо, чтобы наладить отношения?
-Не просто изменить, а так, чтобы ей это каким-то образом стало известно. Невзначай. Узна-вание неясное, как намек, чтобы она в этом не была уверена до конца. Это встревожит ее. Вот тогда она постарается вернуть твою любовь, и для этого ей придется меняться.
- Измена по заказу не делается, для этого нужен случай!
- Тогда жди и не пропусти этот случай!
И он его не пропустил. А нынче новый случай шел к нему навстречу. Теперь уже Ася не была настолько наивной, чтобы предполагать в мужчинах  наличие гена “добродетели”. Если что и удер-живало их от измен, так только элементарная лень.

ТЕТРАДЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Они все еще молчали. Асе было тревожно и некомфортно, будто она явилась свидетелем того, что видеть не следовало. Воображение оказывало ей медвежью услугу. Что за невыносимая впечат-лительность? Развитая сенсорность имеет свои минусы. У низкоорганизованных существ вообще не бывает проблем. Она подумала: «Ты, Анастасия, граната не его системы. Устаревшая конструкция! Смотри, не взорвись, а то наделаешь грохота и рваных ран почем зря». Постаралась себя успокоить. В самом деле, это что, новость для нее? На ум пришли стихи Марины Цветаевой, как будто о ней:
Голос твой сладкий для слуха, только глянешь - светло,
Мне что? Я - старуха, мое время прошло!
 Слова звонко повисли в морозном воздухе.
- Это твои стихи?
- Это стихи Цветаевой, но они очень подходят к моменту, да?
- С чего ты взяла, что подходят? Какая же ты старуха? Ты у нас “тетя Ася”, - оживился при-тихший  Алексей.
 Ему бы не следовало называть ее так. На экранах телевизоров шла навязчивая реклама с некоей “тетей Асей”, которая приехала и спасла всю семью от загрязнения отбеливателем “АСЕ”. Самое смешное, что и внешне Ася походила на актрису, которая играла роль тети Аси.
- Спасибо, что хоть с Бабой Ягой не сравнил, - она помолчала и продолжила, почти спокойно,  - зря ты нервничаешь насчет Инки, вернее, насчет того, как я к этому отнесусь. Не переживай, ничего ты мне не должен! Знай:  Если любимому хорошо - и мне хорошо! - она помахала ему рукой, и свернула направо – к своему дому.
- Красавица! Богиня! Ангел! - сказала Ася своему отражению в зеркале и скорчила рожу, как у Пьеро. Способность шутить над собой была одной из лучших ее черт. Хотелось плакать, но плакать всухую не получалось. Она налила себе в стопку «бренди», выпила залпом, скукожилась от крепкого напитка, подперла голову руками и стала слушать себя. Внутри ее что-то болело, не вообще внутри, а в левой груди, там, где было сердце. Наверно это оно мучилось и толкалось, отдавая в спину. Ася опять посмотрела в зеркало, висевшее напротив. Тепло разливалось по жилочкам и расслабляло душу. Она подмигнула своему отражению, пытаясь сохранить независимый вид, но произошла обратная реакция: слезы брызнули из глаз, ей стало себя жалко. Протестуя против понятной ей обиды, Ася диким голосом запела:
  Сердце, тебе не хочется покоя, сердце, как хорошо на свете жить...
  Пела открытым звуком, как поют русские бабы в деревнях, пела с подвыванием, потому что одновременно рыдала.
Ее отражение в зеркале пело и плакало тоже, и Асе казалось, что она не одинока.  У зеркала - два лица, сейчас на нее смотрела смешная, несчастная и глупая русская баба, потерявшая в горе верхнее культурное напыление, сквозь которое, как через тонированные стекла автомобиля, не видно было, что делается внутри. Такой ее не видел никто из чужих, и никогда. Только один раз она не сумела скрыть своего горя перед дочерью, когда Асе позвонили из кардиологического отделения больницы и сообщили, что в тридцать минут четвертого  ее муж и Лекин отец скончался, не приходя в сознание, от неожиданного инсульта...
Она утирала слезы, размазывая тушь по лицу, и выла. Миллионы женщин на земле знали, что, поплакав, облегчаешь душу, и Ася почувствовала облегчение. Наступил катарсис, глубокие вздохи успокоили ее, она затихла. Посидела молча, опять посмотрелась в зеркало, увидела свое грязное ли-цо, чужое, опухшее и зареванное. Подумала, что завтра будет выглядеть как хроник после запоя.  Пошла в ванную, умылась, расчесала волосы, стряхивая с головы тяжесть. Выдавила из тюбика на ладошку крем, осторожно вбила его кончиками пальцев  вокруг глаз, и подумала:
 «Ничего не случилось».
Громко  повторила своему отражению эту фразу еще раз:
   - Ничего не случилось! Тоже мне, умная Эльза! Нафантазировала чушь собачью, а пробле-мы-то - нет. А если есть - то не твоя. Проблема, очарованье мое, с тобой. Ты начинаешь требовать бесконечного почитания и внимания, а кому это счастьем покажется? Вот и ищет он с Инной легко-го общения...
Сложившаяся ситуация была стимулом для проявления сообразительности. «Завтра, - думала Ася, - я должна выглядеть самой счастливой и обаятельной, самой мудрой и спокойной. Завтра Алексей не должен заметить и следа моих слез. Завтра я должна удивить его своим теплом и пони-манием.
 Поплакав, так неожиданно для себя самой, она освободилась от тяжести на душе, и решила, что слишком самолюбива,  поэтому воспринимает жизнь сложнее, чем она есть.
« Надо совершенствоваться», - дала она домашнее задание  себе.
На следующий день Ася чуть не ползком добиралась на работу - ураганный ветер показывал приближение весны. Занятия в такую страшную погоду отменялись по восьмой класс  включительно. Опасно было даже выходить на улицу - сдувало, сбивало с ног,  ветер тут же превращал людей в сугробы. Дети сидели дома, а учителя должны были присутствовать на работе, невзирая на погодные условия. На крыльце школы Ася столкнулась нос к носу с отставником, преподавателем ОБЖ:
- Вот иду, шляпу придерживаю, а то ветер штопором закручивает и с ушей ее  снимает.
«В такую погоду не в шляпе надо ходить», - подумала Ася, а вслух сказала:
- Просто бандитский ветер.  Ураган, видимо, не скоро утихнет, о себе подумать надо бы, о ду-ше своей.
- Да сам-то ничего не стоишь, шляпу жалко, - сказал отставник, придерживая одновременно и шляпу и рвущуюся из рук дверь.
Против железной убежденности отставника возразить было нечего.
Ася стряхнула в вестибюле с шапки и шубы снег, на полу образовался маленький сугроб, ко-торый через минуту растаял. Раздевшись, она прошла в учительскую. Народное вече было в полном разгаре, коллеги тихо радовались передышке и обменивались новостями и байками. Виктория Ива-новна делилась с коллегами своими практическими навыками по выживанию.
        - Когда я возила группы за границу, со мной был смешной случай. Было это еще в советские времена. Решила я из Польши привезти песца на воротник - там его цена в переводе на «деревянные» была сто рублей, а у нас соответственно - пятьсот. Разница стоила того, чтобы рискнуть. Контрабанда есть контрабанда. Купила я песца, обернула его вокруг бедер, сверху свободный жакет -  и вперед, на таможню. Иду, а вслед мне окрик, группа моя волнуется:
- Виктория, вам нужно срочно зайти в туалет!
Я ничего не понимаю. Тогда мне наши туристы открытым текстом:
- У вас из-под жакета хвост торчит!
Ну, пока таможенники меня не засекли, я на крыльях ветра испарилась, чтобы скрыть вывалившийся хвостик.
- А чего боялась? Подумаешь, хвост! Мало ли, атавизм у тебя такой, рудиментик остался. Я бы с гордым видом прошла мимо таможенников с таким эксклюзивом, -  закончила географичка.
Ася улыбнулась и дамы повеселели.
- Ой, девочки, а мне не до смеха, - вздохнула молодая учительница начальных классов - у меня дома опять трагедия была.
- Какая?
- Муж Ванечку чуть не прибил. (Сыну Ванечке было четыре года).
- За что?
- Я отправилась на работу, папа наш из ночной сразу  ринулся за бутылкой в магазин, а Ванечке, оказывается, пригрозил:
- Смотри, не говори маме, что я пил!
- Ладно, папа, - пообещал Ванечка.
Я пришла вечером вся истощенная после работы,  Ванечка бежит навстречу и из лучших по-буждений хочет папу защитить:
- Мама, мама, а папа совсем не пил!
- Понятно, Ваня.
- У, предатель! - взорвался муж и как врежет Ванечке,  у того слезы и искры из глаз посыпа-лись.
- А ты что?
- Что я?  Я «реланиум»  «цитрамоном» запила.
В учительскую заглянула Люба и позвала Асю выпить чашечку кофе. Они расположились в пустом Любином классе. Люба достала из шкафчика печенье, растворимый кофе и поставила элек-трический чайник. Этот чайник она принесла из дому, когда его место на кухне занял красивый бе-лый самоотключающийся  «Filips».
- Как у вас дела, Анастасия Николаевна, как дочь?
- Ой, Люба, дела - как сажа бела.
- Не грустите, это не ваш стиль.
- Верно. И стиль не мой, и сама я не своя, как будто проснулась в середине  чужого бреда, - Асе очень хотелось вскрыть нарыв души, и, если бы она ехала в поезде, с незнакомыми людьми, где быть благоразумной совсем не обязательно, она так бы и сделала. Но ставить себя в неловкое поло-жение  не хотелось. Перевела разговор на дочь:
- Лека ушла от мужа.
- Вот это да! Решительная женщина.
- Сама удивляюсь. Она очень привязчива к людям,  расстается трудно, не то, что я.
- Она на вас не похожа?
- Нисколько. Вся в отца - мягкая и терпеливая.
- Видимо, произошло то, что невозможно простить?
- Именно. Если бы Петруша увлекся какой-то одной женщиной - у Леки хотя бы была  до-стойная соперница, за это можно даже мужа уважать, а зять менял потаскух - это унизительно.  Оче-видность этого факта, Любочка, раскрылась слишком поздно.
- Почему поздно? Вашей Леке только 22 года. К счастью, у них нет детей, все очень вовремя.
- Ага, как раз дедушка-то помер - ни стар, ни молод!
Они обе улыбнулись, Люба сменила тему:
- Я сегодня была удивлена поведением нашего друга Лешеньки.
- То есть?
- Десять минут назад я шла в учительскую, Инна навстречу, как всегда, с бутербродами к физ-рукам, а наш Леша оттуда, словно ошпаренный, выскакивает и в подвал - к завхозу. Я его спраши-ваю:
- Ты чего такой помпезный, с медициной не хочешь общаться? - а он мне ребром ладони по горлу показал и вперед! Что это с ним, не знаете?
- Знать не могу, предполагаю - от уздечки убегает. У него в этом нет недостатка.
- Надо выручать друга.
- Ничего. Справится. Он знаком с приемами самообороны.
Они допили кофе, Ася записала в Любином журнале вместо своего урока “Актированный день”,  и пошла разбираться с папкой под названием “Здесь покоится...”
Перебирая бумаги, она думала о том, что  ей  надо заново строить свои отношения с Алексеем. Божья благодать - вот что для нее Алексей, а благодати никогда не бывает много. Ее и не должно быть много, иначе перестаешь это воспринимать, привыкаешь, как к само собой разумеющемуся. Как привыкают жены к своим мужьям, забывая о том трепетно-трогательном, что и явилось изначально предметом их любви.
        Пройти, не поднимая глаз, оставив легкие следы,
        Пройти, хотя бы раз, по краешку твоей судьбы...
Вот так, и только так, как в этой песне.
-    Есть тут кто? Или можно бомбу бросить?
Ася подняла голову.
- Шутка, - Алексей вошел, улыбаясь.
Ася,  привычно вибрируя низким грудным голосом, весело ответила:
- Буонджорно,  бамбино! Тебя сегодня не сдуло “легким бризом”?
- Перед ураганом устоял, а вот сейчас, когда шел к тебе по коридору, меня почти сдуло - столько теток сверлили мой зад глазами.
- Надеюсь, ты героически держался?
- Да уж! ВП-2 чуть из очков не выпрыгнула. Лучше б всю свою подлючесть на работу напряг-ла.
- Пусть потрекает языком, потешится.
- Она в растерянности, кого жалеть не знает.
- Пусть себя пожалеет.
- Она еще не дошла умом, что пора на себя обратить внимание.
- А мне Инку жалко...
- Ты уже в курсе?
- Как видишь.
- Если честно, то я совсем не ожидал такой “бури и натиска” с ее стороны.
- Скажи, а приятно морочить нам, женщинам, голову?
- Нисколько, сам в дураках и останешься.
- Выходит, мы противные и ужасные тетки?  Вам с нами трудно?  Мы  из всякого  мусора  растим странный, никому не нужный, экологически вредный для мужчин цветок под названием “любовь”, который, вырастая, заставляет вас приспосабливаться к переменам. Жизнь становится сложной, непонятной. Цветок, который вырос рядом с вами - это добро или зло? В сказке между добром и злом есть четкая граница, а в жизни? Все перемешано,  поэтому у многих мужчин возникает вопрос: как к этому относиться? Лучше всего - никак, правда?
- Правда. Мы, мужики, примитивно устроены и в этом наша сила.
- Сердце от пожара уберечь?
- Ох-хо-хо, Ася,  это - большая проблема.
- Ладно, иди, очарованье мое, и не теряй высокого духа, проходя сквозь строй внимательных глаз. Сообщай всем, что мы дружим домами.

        Быть в аду вам, сестры пылкие, пить вам адскую смолу.
                Вам, что каждою-то жилкою пели Господу хвалу!
- А, девочки? – восторженно воскликнула Ася. - Здорово сказано? Цветаева предвидела, что мы  в конце  двадцатого века будем мучиться, постигая каноны церковного пения  -  вот и оставила нам свой привет, чтобы утешить.
- Ничего себе, утешение, ты откопала, особенно про адскую смолу, - ввернул Беликов.
- Все равно приятно!  Девушка пела в церковном хоре…- правда, это уже из другой оперы - дас ист Блок.
-  Глас ист полное безобразие, - отрезала Светлана.
Они, как всегда, репетировали.  “Степенна” пятого гласа не получалась. Когда дело дошло до последней строчки, аккорд распался.
- Басы, вы что плаваете?  - рассердилась Татьяна.
- Мы плаваем? - возмутился Беликов, - я доверяю своему слуху! Это Светлана, вместо квинты “до” - “ре-бемоль” взяла.
- Я что, с дуба рухнула?- сверкнула очками на Беликова Светлана.
- Видимо, рухнула -  поешь сексту вместо квинты.
- Неправда, я свою партию знаю. В отличие от тебя, я постоянно над собой работаю,  совер-шенствуюсь,  понимаешь....
- А я слышу. Слава богу, слух у меня абсолютный.
- Зато интонация не абсолютная, это ты сейчас лажанул.
- Я лажанул? Ты на себя посмотри - стыдно, что такое звучит!
- Стыдно, что ты свой вводный тон никак спеть не можешь, - вставила Ася.
- А ты вообще слуха не имеешь, молчи!  Магнитофон! Магнитофон нужно сюда! Запишем это безобразие, и все будет ясно. Он все покажет... Все ваши проколы...
- Вот именно. Это не моя секста, а твой вводный тон проявится, - Светлана засмеялась.
- Ну, уж нет! Теперь это просто дело принципа! Я вам докажу, что  прав. Я вас умою, нако-нец! Я возмущен вашими инсинуациями, я так это не оставлю!
- Возьми нож и убей, - спокойно оборвала его причитания Светлана.  Беликов запнулся, выта-ращил на нее глаза и... замолчал.
            - Каким бы горячим не был день, надо сохранять себя свежим до вечера, - пыталась погасить пожар Татьяна. Она с интересом наблюдала  за происходящим, не принимая ничьей стороны. Счита-ла, что ее слово прозвучало первым.
 - Давайте-ка еще раз сначала.
После репетиции Ася не могла скрыть своего недоумения:
- Есть вещи, которых мне никак не понять.
- Что тут понимать, - Светлана пожала плечами, - перед тобой законченный Карандышев. Не везет России с мужиками, да и нам тоже, - она вздохнула, - мы - “три сестры”, а вокруг - то Ноздревы, то Карандышевы, то Голохвастовы…
- То горькие пьяницы бесфамильные.
- Истинно говоришь.
- Давай-ка, лучше закурим по-нашему, по-бразильски. (Светлана иногда баловалась сигарет-кой), - Можно, я подымлю у тебя в туалете?
- Можно, конечно. Книжечку дать, чтобы совместила приятное с полезным?
- Дать! Я давно уже только в этом кабинете образовываюсь.

Алексей был оживлен. Он влетел к ней в класс, стремительно сел на стул, как на коня, повер-нув его спинкой вперед, и сказал:
- На следующей неделе я отправляю свое семейство к родителям.
- А чего бы это вдруг?
- С оказией, землячка на родину едет, вот и поможет моей красавице с двумя детьми, - широко улыбнулся  Алексей.
Какая приятная неожиданность! Какая нечаянная радость! Теперь он больше времени может уделить ей, если захочет. Сам себе режиссер, сам себе хозяин, не надо никуда спешить.  Ася может взять над ним шефство: на обеды домашние приглашать! А еще была у Аси мечта, чтобы Алексей хоть на одну ночь остался у нее. Ей так хотелось проснуться, чтобы рядом был самый родной, самый желанный человек. Она не знала, как он любит спать, на спине или на боку, раскинувшись или сло-жившись калачиком, прижавшись к партнерше или соблюдая дистанцию, как иллюзию свободы. Может быть, он спит тихо, как ребенок, а может быть, сопит во сне и причмокивает губами?
Ася этого хотела, но не загадывала так много. Она знала точно, что много бывает вредным. Жизненный пример из недавнего прошлого: в открывшемся рядом с домом магазинчике, она  в день открытия купила свежайший, еще в капельках пота на головке, адыгейский сыр. По вкусу сыр напо-минал пенку с топленого молока, а пенку Ася любила с детских лет, да только вот с детских же лет не доводилось ее больше попробовать. Кусочек сыра она быстро съела и решила на следующий день купить еще  полголовки. Купила, но аппетит на сыр уже прошел, и он,  завернутый в пленку, прогоркал в холодильнике. Ася срезала со всех сторон горчившие слои, заставляя себя каждый день съедать по кусочку, но, в конце концов, выбросила сыр на помойку. Может быть, пример этот не являлся примером высоких устремлений, зато простотой своей давал ясное представление, что не знать меры вредно. Так и в любви, ведь любить и желать мы можем только то, что в полной мере нам не принадлежит.
Ася по дороге домой зашла в магазин, купила тушку хека, пакет апельсинового сока и отече-ственное мороженое, которое когда-то стоило 15 копеек и называлось “крем-брюле”. Какие бы зару-бежные разности не предлагала торговля, по части мороженого Ася была патриотом. Она, видимо, не была одинока в своих пристрастиях. Сегодня ей навстречу попались две женщины с таким удовольствием, несмотря на минус 15, откусывающие от вафельного стаканчика, что Асе стало завидно. Здешний народ удивлял ее: мороз, ветер, а люди, гуляя по улице, едят мороженое, чтобы, как говаривала ее бабка,  “не ужареть в нетопленой горнице”.
В коридоре, у дверей квартиры, Асю поджидал кот “Федор Шаляпин”. Вообще-то его звали Барсик, но он мяукал таким мощным и хриплым голосом, что Светлана прозвала его Шаляпиным. Шаляпин элегантно зашел вместе с ней в квартиру, привычно сориентировавшись на кухню, и гром-ким голосом замяукал, почуяв в сумке рыбу.
- Ах-ты, морда мохнатая, шамовки халявной захотел? Подожди, очаровашка, вот рыбку при-готовлю - поделюсь с тобой.
Но «Федор Шаляпин» не желал ждать. Ася выложила ему на блюдце остатки тушенки и вспомнила одну телевизионную передачу из серии “Поле чудес” с Леонидом Якубовичем. Как всегда  по пятницам, Якубович загадал игрокам определенное слово. Игроками в тот раз были дети. Слово не отгадывалось, тогда ведущий решил помочь юным игрокам наводящим вопросом:
- Что дала Василиса Прекрасная коту Воркоту, отправляя его к Бабе-Яге? (Молчание).
-Тогда скажите, что едят коты?
- Вискас.
- А сказочные коты что едят?
- Китикет.
Дети явно были не в ладу с историческими  реалиями, а отсюда и со сказочными сюжетами. Из Бес-смертных Учений Ася знала, что бытие определяет сознание, и жизнь это подтверждала.
Ася включила телевизор и устроилась на диване с тарелкой на коленях. Неутомимая реклам-ная тетя Ася с вечной бутылкой отбеливателя выводила очередное пятно с кофточки своей подруги - делать ей больше нечего?  Кто только эти дурацкие  рекламные ролики придумывает? Пожалуй, она сделала бы это талантливее! Жаль, не предлагали.
Почему Ася вышла замуж за Старого Романтика? Она часто думала об этом, анализируя один из глупейших своих поступков.  Муж умер, и через четыре месяца после его смерти она оказалась в объятиях другого мужчины. Говорят, эротика - это проявление отчаяния, поиски смысла жизни. Ко-гда рядом смерть, просыпается инстинкт продолжения рода. Видимо, поэтому во время войны жен-щины исправно рожали. Тогда у женщин была цель - восстановить свой род, восполнить юным поколением погибших отцов, братьев, сестер, матерей. У соседки росло четверо детей – и все от раз-ных, случайных мужчин, появлявшихся в ее жизни. Она выполнила свой долг, одна подняла их, дала хорошее образование.
Асю всегда восхищали счастливые старики. Она решила, что они станут такой парой, которая будет восхищать других, но Старый Романтик  вел себя как выпь на своем болоте. Выпь истребляет каждое живое существо, она ненавидит всех, живет для себя, но с этим хоть сразу все ясно. Гораздо хуже, если попадешь в одну упряжку с безропотным несчастливым человеком, строящим свою жизнь на принципах самоотречения. Он окружит тебя такой заботой и преданностью, которая станет разрушительной для тебя, потому, что не умеющий любить себя и получать удовольствие от факта собственного существования - скрытно агрессивен, в отличие от выпи. Его самоотреченность скоро поставит тебя в зависимое положение, собачья преданность начнет раздражать, а его фрустрация*, подавляемая сверхзаботой и сверхлюбовью к тебе, постепенно станет твоей. Ты с трудом будешь переносить свою задолженность перед этим человеком  из-за невозможности ответить тем же.  Толь-ко разумные эгоисты могут изменить жизнь к лучшему, так как совершенствуют ее ради собственного блага. Так стоит ли связывать свою жизнь с кем-нибудь вообще?
Ася знала, что смирившись в течение долгих лет со своими недостатками, она вряд ли потер-пела бы чужие, что и доказало ее недолгое неудачное второе замужество, но фантазируя по ночам и представляя совместную жизнь с Алексеем, как некую виртуальную реальность, задумывалась, смог-ла бы она привыкнуть к нему? Не то, чтобы это было последнее искушение, это был  естественный  интерес, чем это ей, Асе, грозит?
Жизнь -  весы, добившись добра, ты тут же получаешь следующее за ним зло. Где найти во-жделенную золотую середину, балансируя на которой, можно удержаться в состоянии равновесия? Ту середину, лежащую тонкой линией между добром и злом, линию, которая выглядит, как свой, особый путь? Как линия горизонта, соединяющая небо и землю, и, одновременно, разделяющая их.
Физики знают фокус с волчком: если в волчок и на пол положить магниты с одноименными полюсами и раскрутить волчок, то он зависнет на определенной высоте  над полом, так как сила притяжения земли будет равна силе отталкивания.
В семейной жизни двух родственных душ сила притяжения равна силе отталкивания. На сколько бы хватило Асиных сил, если бы она в той фантастической  виртуальной жизни соединила свою жизнь с Алексеем? Она бы зависла над землей, как волчок, преодолевший притяжение? Долго в таком состоянии не продержишься, и Ася сделала вывод, что ее эмансипированности ничто не угрожает, глупо разрушать чужую жизнь, если ничего не можешь дать взамен.
Пройти, не поднимая глаз, оставив легкие следы... пройти. Балансировать на тонкой линии между добром и злом.

По дороге в школу она продумывала предстоящий урок. Тему выбрала “сказки Пушкина в му-зыке”. Пришли новые веяния в школу - межпредметные связи! Можно для разговора с пятиклассни-ками взять оперу “Руслан и Людмила”, а можно “Сказку о царе Салтане” или “Золотой петушок”. Подумав, Ася решила остановиться на “Золотом петушке”, последней опере Римского-Корсакова. Пожалуй, политическая сатира - тема сложная для пятиклассников, они еще психологически к этому не готовы, но зато как современно! И Ася начала с темы Звездочета:
        Здесь пред вами старой сказки оживут смешные маски.
        Сказка - ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок.
Она рассказала детям, что в опере два мира: фантастический и сатирический. Даже самый здравый человек в окружении Додона - воевода Полкан, наделен смешной музыкальной характеристикой - он не говорит, а  лает. Композитор подчеркивает:  Полкан - сторожевой пес царя, его правая рука. Сыновья Додона не умны, это показывает заседание Государственной Думы. Беспокойно в царстве Додона, соседи опустошают набегами его земли, уводят в плен  людей.
- Что делать? - обращается к сыновьям Додон. Старший советует:
- Уберем же рать с границы и поставим вкруг столицы.
Бояре в восторге, славят ум царевича. Младший же сын требует распустить войско, чтобы не содер-жать его, а за месяц до войны - собрать вновь. Бояре восторженно принимают и этот совет. Только грубоватый, но справедливый воевода Полкан спрашивает царевича:
- А  если враг не будет предупреждать за месяц, что идет войной?
 Бояре возмущены, зачем  складная речь царевича прервана?  Они хотят вязать воеводу, запо-дозрив в измене, но Додон останавливает их, спрашивая, что же думают сами бояре насчет защиты границ?
Да ничего! Нет  у  них  своего мнения. - Дурачье, - говорит Додон.
Ася села за инструмент,  сыграла детям  марш Додона. Марш задуман композитором, как музыкаль-ная характеристика царя. Обратилась к пятиклассникам:
- О чем рассказала музыка?
 Вверх потянулись руки желающих отвечать.
- Я услышала фанфары - значит праздник, ликование.
- Мне показалось, басовые звуки как будто спотыкаются.
- Это Додон выходит, но не может ровно пройти - ковыляет. 
- Фанфары возвещают торжественный выход, а появляется больной старик. 
- Фанфары - это насмешка над старым Додоном!
- Браво, ребята! Молодцы! Вы совершенно верно поняли, что хотел сказать композитор, - по-хвалила пятиклассников Ася, - а теперь давайте послушаем арию Шемаханской царицы. Кто скажет мне, что такое ария?
- Ария - это сольная песня героя.
- Верно, дружочек, садись.
Ася положила пластинку на резиновый круг электрофона, опустила иголку на широкую бо-роздку. Зазвучала ария “Как доедешь до Востока, там и есть моя страна”. Самой Асе эта ария каза-лась причудливым восточным орнаментом, переложенным на музыку, завораживающим своими изысканными сплетениями. Таинственная, непостижимая Шемаханская царица, как цифра восемь, не имеющая ни начала, ни конца, некий символ, образ, не поддающийся влиянию извне. Прекрасное, неуязвимое зло! Разве может кто-нибудь устоять перед ним? Нет! Царь Додон влюбился, как глупый мальчишка, он поет царице любовную песню на мотив «чижика-пыжика». Что поделаешь, впал в детство! Каждый раз, когда Ася изображала ребятам песню Додона, они смеялись, а слово  “опера” не казалось им уже таким непонятным.
Прозвенел звонок, Ася отпустила ребят, вложила пластинки в конверты и поставила их на полку. В класс зашла Инна - попрощаться. Ее переводили в другую школу - умудрилась повздорить с директором. Глупо спорить с начальством! Судьба Инны была решена в один  день. Бросаешь ка-мушки в воду, смотри на круги, которые от них образуются.
Ася подумала, что из ее жизни уйдет самый острый диссонанс, который держал ее в вечном напряжении, как и положено диссонансу. К диссонансам Ася относилась с уважением, она их даже любила, как любила свою подругу Светлану. Неповторимым свойством характера Светланы было умение внести диссонанс в благозвучное течение жизни, что придавало последней некое своеобразие и очарование. Любимым выражением Светланы было:
- Только и радости, что у других горе.
Диссонанс в жизни был так же необходим, как в музыке. Если бы диссонансы исчезли, как данность, то музыка стала бы пустой и скучной, словно райская жизнь. Не та, райская, которую каждый пред-ставляет по-своему, желая себе добра, а та райская, с Адамом и Евой, до их знакомства со Змеем, та райская, в которой ничего не происходило!
Была ли в том мире гармония? Гармонична ли музыка без диссонансов? Может ли быть гар-моничным мир без зла? Мир, перекошенный в одну какую-то сторону, рано или поздно потерял бы свое равновесие. Не случайно вопросом этим  еще в начале 18 века занимался математик Готфрид Лейбниц. Он предполагал, что “мир наш совершенен и это является достаточным основанием для его существования. Гармония мира предустановлена Богом, а зло является необходимым компонентом этой гармонии”. Все, что в этом мире ни делается - делается к лучшему. Вольтер назвал этот постулат Теорией Оптимизма.
Ася думала, что не смогла бы жить в  ветхозаветном раю, поскольку  у нее началось бы ум-ственное вырождение. Только борьба за существование заставляет людей совершенствоваться, а там, в раю отсутствовал главный стимул этого - необходимость. Не надо было ни о чем заботиться: спи, ешь, пей. Ужас! Господь понял свою ошибку, вот почему в раю появляется Змей. Не мог  же Отец Небесный допустить, чтобы созданный им с такой любовью мир, рухнул от перекоса в сторону добра…
Впрочем, все свои рассуждения на эту тему Ася называла «злобожным языковредием», как и шутки в стиле Светланы Ивановны. Светлана звонила ей вечером и сообщала, как здорово повысила себе настроение:
-  Пришла я  сегодня с работы в упадническом духе, которое никаким выступлением Черно-мырдина не поднять. Дети и муж тоже не радовали своим поведением. Я долго сидела,  раздумывая,  какую бы всем гадость сделать? И придумала - позвонила в аварийку, сказала, что у меня течет труба. Они приехали,  отключили воду всему дому, а я сижу и радуюсь!
- У тебя что, трубы в квартире от особого ответвления?
- Нет, а что?
- Ничего, с тобой все ясно.
Итак... Инна покидала школу и устраивала по этому поводу в медицинском кабинете малень-кий фуршет. Анастасия Николаевна была в числе приглашенных. После уроков народ тихонечко стекался к заветному столу с бутербродами  “от Инны” в последний раз. Люди все были знакомые, свои. Вот и подруга Инны, методист из ИМЦ - Кремнева.
 Когда-то  она работала в этой школе: преподавала русский язык и литературу в восьмых классах. Своих восьмиклассников -  до ужаса боялась и ненавидела, от бессилия кричала на них, они ей платили детской жестокостью и непокорностью. Когда она писала задание на доске - в спину ей летела тряпка, как только она отворачивалась - мел исчезал, а через некоторое время она садилась на стул и юбка ее, естественно,  была испачкана пропавшим мелом. Виновников найти не удавалось.  В учительскую после урока она влетала вся красная от злости, с растрепанными волосами. Использова-ла любой предлог, чтобы отказаться от следующего урока. Часто обращалась к бывшей выпускнице школы - Ирине Юрьевне:
- Не могли бы Вы меня подменить в «восьмом б»? У меня страшно болит голова…  Ирина  Юрьевна подменяла ее. На следующий день крик и нервные срывы повторялись снова, в конце кон-цов “свирепоустие” Кремневой было замечено начальством и ее произвели в методисты. Теперь она была покойна, надменна  и, когда общалась с бывшими коллегами, манерно держала пальцы на вис-ке, всем своим видом показывая, как она устала от всего этого.
Алексей сел на диванчик между Любой и Асей, интуитивно оберегая себя от возможных всплесков Инниной нежности. Асе показалось, что Инна начала прощаться со школой задолго до окончания уроков. Глаза ее странно блестели, на щеках - красные пятна, ноги заплетались, как увяд-шие гладиолусы, язык еле ворочался. Инна оглядела присутствующих, подняла стакан с вином  од-ной рукой, другой оперлась на край стола и не очень внятно сказала:
- Я хочу всех поб-л-аго-дарить за совм-е-стную работу. Нисколько не печалюсь, что у-хожу от вас. Не х-хо-чу быть под к-колпаком! Дав-вайте выпьем. Не пом-минайте меня лихом. И х-хилари нам клинтон! - она поочередно подносила свой стакан к стаканам коллег, звонко чокаясь и расплес-кивая вино на стол. В таких случаях обычно с облегчением говорят: скатертью дорожка, но Ася по-думала: «А что, собственно, плохого она мне сделала? Тоже положила глаз на Алексея?» - так это только подтверждало жизненное правило, известное от сотворения мира: мы всегда хотим того, что выбрали другие.
- Не забывай нас! Приходи к нам на вечеринки,  - сказала Люба, пытаясь примирить Инну со сложившейся ситуацией, -  мы с Анастасией Николаевной   будем без тебя скучать!
Ася поперхнулась салатом.
- Не вводите м-меня в заблуждение утешит-тельными словами.   Я з-знаю, что все р-рады, что я ух-хожу, - и Инна всхлипнула.
Алексей сосредоточенно смотрел в тарелку и молчал. Завтра у него был ответственный день, он должен был отправить жену с детьми к родителям. Происходящее вокруг его мало трогало.

Он зашел к ней на одной из перемен, чтобы договориться о часе свидания. Жена за порог - и даже самый сознательный муж пьянеет от свободы. Ася так долго ждала этой минуты! Оба играли в одну и ту же игру, зачем объяснять что-то  друг другу? Оба думали, что после отъезда Натальи они, наконец, смогут больше времени проводить вместе. Алексей устал от семейной жизни, от недосыпа-ний из-за маленького сына, от взаимных претензий и укоров. Как-то он жаловался Асе, теперь  уже этого не стесняясь:
- Знаешь, я стал «пофигистом»,  не поддаюсь на провокации жены. Не успею с работы прийти, она вместо “поешь, дорогой” кричит:
- Ты что, не знаешь, что в доме хлеба нет? - или:
- Я так и знала, что утром белье с балкона не снимешь, сама корячилась, пока ребенок спал, - или:
- Не мог догадаться продукты из сумки разложить? Всю ночь у порога сумка простояла.
 Один раз я догадался, так она на меня закричала:
- Не трогай! Я сама! Все равно не знаешь, что - куда. Из курицы суп буду варить, ее размора-живать надо, а ты все в морозилку запихал!
- В общем: проявишь инициативу - попадет, не проявишь - попадет тоже. Поэтому, когда жена рычит, я громко пою любимые песни про “бережка реки”, или “куст ракиты”, и у каждого свой концерт получается.
Ася тоже устала от состояния натянутой тетивы. Им обоим нужно было расслабиться. Как на крыльях летела она домой, чтобы до прихода любимого приготовить что-нибудь вкусненькое. Ей хотелось удивлять его и радовать, ласкать и нежить. Она накрыла на стол -  не хватало таинственно-сти и романтики. Может, зажечь свечу к его приходу и пол устелить розами? День заметно приба-вился, на небе полыхало солнце, так что свеча выглядела бы смешно, или совсем никак не выглядела, а с розами была напряженка. Придется поискать что-нибудь  “смертоносное” в личном гардеробе. И она нашла! Тонкое гофрированное прозрачное платье, которое Алеша никогда на ней не видел, так как летний сезон они проводили раздельно, а осенью и зимой на севере в таком наряде могла появиться только сумасшедшая. Поскольку из-за любви Ася уже давно потеряла голову, какие могут быть к ней претензии? Раздался долгожданный звонок в дверь.
Ася пыталась вести себя раскованно, всем своим видом подбадривая Алексея: - Тореадор, смелее!
О, какая это была коррида! Их чувства стали по-настоящему страстными, из робкого, нежного цветка первых прикосновений пробивался ненасытный хищник, овладевший разумом и плотью. Взять от судьбы все, взять  без остатка сегодня, сейчас, сию минуту! Это была вершина чувств, удер-жаться на вершине невозможно, есть только один путь - вниз. Ася понимала, что миг этот уже бли-зок, теперь только от них зависело насколько долог окажется путь к могиле любви. Сегодня же душа ее была удовлетворена. Ради этого безмятежного счастья, этого покоя и согласия внутри себя Ася готова была терпеть и не такие трудности.
- Когда придешь в следующий раз? – привычно спросила она.
- Не знаю... - он был грустен и задумчив, -  не хочу тебя и себя связывать обещаниями. Как карта ляжет. А то договоримся, я не смогу придти - ты обидишься, и я стану враг номер один.
- Не обижусь - пойму. Просто мне хотелось бы быть готовой к встрече с тобой, чтобы не за-стал в бигудях. Я люблю определенность. Испекла бы пирог, сварила бы щи нажористые.
- Определенность - это обязательства, а обязательства предпочтительнее давать на работе к знаменательным датам. В общем, приду, как смогу.
- А если долго не увижу тебя? Так  и знай - умру от тоски. Придешь, а здесь будет лежать ма-ленький, засушенный Геркулесик!
- Да-а, шантаж все-таки эффективнее подкупа. Ладно, давай  встретимся дня через два, но по-сле десяти вечера.
- Если хочешь, можешь остаться у меня на всю ночь.
- Нет, Ася. У меня соседка - “Мюллер”. Негласный контроль в глазок двери, сразу жене сооб-щит, что не ночевал дома, а опоздание простит, если  впишусь в коридорный проем до часу ночи. Так что, хочешь, не хочешь, придется “кулюторно” себя вести.

- Аська! Я тебе жениха нашла, в Германии! Сорок пять лет, крупный, но не рогатый, так как женат ни разу не был. Очень любит животных.
- А я тут при чем?
- Ну ты же Львица по Зодиаку - ему как раз такие женщины нравятся – маленькие,  с говни-стым характером.
- Где ты его откопала?
- Письмо от Ритки из Ганновера пришло. Там явные намеки на тебя.
- Нет, родная, моя изношенная чувственность на заграницу не тянет.
- Аська, так до смерти и будешь вольным стрелком?
- А разве плохо?
- Не солидно. Чужой муж, секс в рабочий полдень. Пора остепениться.
- Я и так уже дважды жена Советского Союза.
- Бог троицу любит.
- На третий подвиг еще созреть надо. Пожалуй, рано...
- Что значит рано? Одиннадцатый час, - (железная логика).
- В моей жизни, подруга, - засмеялась Ася, - есть некая  константа: индивидуальный путь к ду-ховному  совершенству, и всякие там крупные рогатые в этот план не вписываются.
.- Какими-то заморскими словами пугаешь.
- Тебя испугаешь! Ты только колорадского жука да плодожорки и боишься.
- А как же? Если эта отвратительная дрянь заведется, все труды нашего семейства на даче насмарку пойдут, зимой кушать нечего будет!
- Тебе явно не хватает того, что есть у меня:  свободы выбора.
- Да, мне век свободы не видать, я - рабыня Изаура у мужа...
Асе поставили телефон, и сейчас она как ребенок радовалась этому. Уже позвонила всем род-ным и знакомым, сообщая эту прекрасную новость. В этот момент она разговаривала со своей институтской подругой Мариной. Их дружба длилась уже четверть века, Марина была единственной еврейкой на курсе, которая не покинула  в восьмидесятые годы Ленинград ради земли обетованной.
В конце восьмидесятых в Ленинграде поговаривали о еврейских погромах, Ася с мужем предложили Марининой семье переждать смутное время у них. Разговоры шли всерьез, но, слава богу, до этого не дошло, и теперь Ася знала - более надежного друга у нее нет.
Третья их однокурсница - Маргарита - пять лет назад выехала в Германию, так как носила немецкую фамилию, что явилось достаточным основанием для переезда.  Теперь она приглашала подруг к себе в гости в Ганновер. Вот и жених по случаю там нашелся - уж очень хотелось Марине пристроить Асю, чтобы  не болталась она одинокая, «как в попе дырочка». Это было  любимое вы-ражение Марины, так же как и “холера ясная”, которое она привезла из своего Бобруйска, поступив учиться в институт.
Обе они вышли замуж за ленинградцев, сумев подружить своих мужей. Когда началась пере-стройка, Иосиф, муж Марины, с удивлением глядел вокруг: все организовывались в какие-то фирмы, акционерные общества, а его вполне устраивала его научная зарплата - пятьсот рублей. Тогда пятьсот рублей были большие деньги, но прошло десять лет. Марина работала в школе на полторы ставки и получала больше миллиона.  Сбылась мечта идиотов: в середине девяностых все стали миллионерами! А у мужа Марины оклад так и остался - пятьсот, только тысяч рублей. В ленинградской квартире хозяйкой была Марина,  роль мужа проста - сиди тихо и не высовывайся, но зато летом  дача - Иоськино царство. Тут он распрямлял плечи и чувствовал себя мужиком, все делал сам, своими руками: и строил, и штукатурил, и обшивал вагонкой дом, и крылечко с навесом, и скамеечку ладил. Маринка сердито  полола траву  в извечной крестьянской позе - вниз головой и кверху задом. Иося чувствовал себя Мичуриным и выводил новые сорта огурцов. Их сын, аспирант технологического университета, смеялся:
- Новый анекдот: еврей - огородник!
Ася их нежно любила, они были из той, прежней Асиной жизни, в которой у нее был дом и счастливая семья. Поговорив с приятельницей, Ася оттаяла сердцем. Все-таки здорово, что появилась  возможность поставить телефон в кредит. Дочери можно звонить заполночь, поскольку она у  своей подруги появляется только ночевать.
Телефон - это связь с миром, телевизор - информация! Что еще человеку нужно? Наверно, компьютер…
Телефон не умолкал.  Позвонил Беликов, он последнее время опять как-то кокетливо с Асей  разговаривал, весна,  что ли? Вот и сейчас:
- Дорогая, к тебе как в Белый дом, не дозвониться. С кем это ты чирикаешь?
- Да так, с хорошими людьми общаюсь, а что еще делать?
- Что делать? Можно придти помочь мне обед сварить, половички похлопать и вообще - взять надо мной шефство.
- Еще чего,  сам не маленький.
- Если не хочешь  быть шефом, то соглашайся  на роль домработницы. Меньше ответственно-сти!
- Дорого стоить будет, да и не потяну я, по труду в школе тройка была. А тебе, небось, реко-мендательные письма надо и все такое?
- Да нет. Требования мои скромные - чтоб чистота была  и щи дымящиеся.
- Боюсь, помру я от такой жизни, а потом напишут в некрологе: Недолго мучилась старушка в злодея опытных руках.
- Ну,  это ты зря... а я бы пошел.
- В домработницы?
- Исключительно только к тебе  - ковер выбить, пол помыть… спинку, понимаешь, потереть. У меня и шампанское на этот случай  есть ...
- Не шути так, не советую.
- Почему?
- Вход - рубль, выход - два.
- Понял, - вздохнул он и положил трубку.
А может, пригреть Беликова на своей груди? Такого нелепого, такого никчемного, такого неприкаянного? Мамочку себе ищет заботливую. Не вышибить ли клин клином?  Не совершить ли подвиг милосердия,  не подать ли несчастному?  Ася представила себя нянькой. Утром – кашка. Ве-чером – бутылка. В выходной – с утра до вечера праздник, застольные беседы о его талантливости. Рассказы о том, как он лучшему другу бесценную скрипку продавал. Потом – как друг продавал  ему обратно. Вместо того, чтобы приумножить капитал, оба потеряли в деньгах. Беликов, правда, объяс-нял, что это не так! Все на свете вопрос трактовки и мастерства… Ася сказала бы иначе – мастерства трактовки! Нет!  Уж что-что, а сопли подтирать мужикам она не умела. Не то зациклишься потом на проблеме:  канделябром оглоушить, иль подушкой задушить?

Ее разбудили крики и шум в квартире выше этажом. Ася дернула нитку торшера – на часах четыре часа утра. Увы, уже в который раз, что им не спится?
Женский голос наверху отвратительно верещал, что-то доказывая, мужской глухо защищался. Ася перевернулась на другой бок и закрыла ухо маленькой подушкой. Попробовала сомкнуть глаза и расслабиться.
Сверху что-то упало,  люстра затанцевала от вибрации. Женский голос поднялся до визга, мужской опять что-то увесисто произнес. Ася ворочалась с боку на бок, пытаясь догнать улетевший сон. Наконец, голоса стали удаляться, и она поняла - действие переместилось в кухню.
Днем Ася поднялась к соседям, позвонила в обшарпаную дверь - ей открыла невысокая сим-патичная брюнетка, лет двадцати семи. Рядом с ней стояла маленькая девочка. Вчера ночью Ася слышала ее плач.
- Здравствуйте, - сказала Ася.
- Здравствуйте, - равнодушно ответила брюнетка.
- Я ваша соседка, живу под вами.
- Ну и что?
- Дело в том, что сегодняшняя ночь была не лучшей в моей жизни.  Вы с мужем не могли бы прекратить свои ночные бдения и интеллектуальные диспуты, чтобы дать возможность окружающим выспаться?
- Мы у себя дома. Наши бдения только нас касаются.
- Я бы этого не сказала.
Из кухни вывалился еще не протрезвевший хозяин квартиры. Ася представляла его большим, грубым, с широким лицом, некий прообраз Бывалого. Но он оказался худеньким, маленьким, внешне даже очень славным,  пока не произнес:
- А-а, так это вы там внизу по четвергам какие-то молитвы талдычите? Д-достали.
- Мы репетируем ансамблем, по крайней мере спать вам не мешаем.
- А я щас без ансамбля спою. Сам, бля... один, бля...
- Не хамите, пожалуйста! Если и дальше будете скандалить по ночам, придется принять меры, я вызову участкового, - Ася сердито повернулась назад.
После этого неприятного разговора  она задумалась:
 Правда ли, что существует на свете закон компенсации -  за удачу плати неудачей? Но как из-бежать этой последовательности? Говорят, что осуждение отводит от человека  более страшное не-счастье.
Она припомнила, как в церкви одна псаломщица,  читая “часы” на литургии, специально ошибалась, чтобы люди ее осуждали, так де богу угодно.
ВП-2 считала, что Ася позволила себе непозволительное: быть счастливой, когда ей уже мая-чат гробные пелены. Она бы великодушно простила ей глупость, творческую импотенцию, но сча-стье на лице - это уж слишком! С какой стати ей все, а другим - шиш? Какова, бесстыдница? Старков часами после уроков сидит в ее классе. Интересно, что они делают?
 И зачастили делегации. Внезапно открывалась дверь класса и на пороге появлялась ВП-2 в обществе дежурного учителя. Не увидев ничего предосудительного - Ася и Алексей всегда разгова-ривали на расстоянии, не нарушая личного пространства - они разочарованно удалялись. Но, чтобы это не выглядело явной слежкой, каждый раз придумывали разные причины. То проверяли, не за-мерзли ли батареи? То – не нужен ли ремонт подсобного помещения? То – есть ли в классе наглядная агитация?
Не пойман - не вор! А как хотелось поймать! Уличить старую блудницу!
Правду говорят, злой человек - что уголь, если не жжет, так чернит. Ася стала замечать, что некоторые коллеги как будто бы чего-то ждут, прежде чем поздороваться с ней, а другие, пряча глаза, делают вид, что увлеклись работой и не заметили ее. ВП-2 потрудилась в коллективе на славу, осуждение шагало за Асей по пятам. Если бы осуждение уберегло ее от несчастья, оно имело бы  смысл, но Ася знала - любовь ей дана в долг, за чужой счет и, может быть, даже за счет счастья дочери.
Жизнь била Леку и в хвост и в гриву, как бы испытывая на прочность. Может, это было след-ствием принимаемых ею решений? Ася часто была не согласна со стратегическими планами дочери, интуиция и опыт безошибочно подсказывали ей - тут будут тернии, там она споткнется, а третья до-рога вообще чужая, и лучше не ступать на нее, но дочь ступала, веря, что дорогу осилит идущий. Потом понимала, что делать этого было не нужно. Но теперь сойти с дороги можно было, только содрав верхний слой кожи. И она уходила, оставляя окровавленные следы.
Петруша появлялся всюду, где бывала Лека.
- А помнишь...? - спрашивал он ее. Она помнила, и это ее тревожило. Кажется, расстались навек. Чего ему надо?
Ему было надо, чтобы Лека вернулась.
- Что мне делать, мама? - вопрошала дочь по телефону, - ведь правда: ушедших ненавидят, вернувшихся презирают?
- Правда.
- Он умоляет простить его, говорит, что у него, как будто что-то отняли. Было, было - он этого не замечал, а отняли - и пусто стало. Я хочу дать ему шанс, все-таки  четыре года прожили.
Ася вздохнула. Возражать против этого не имело смысла.

Наконец то и в Заполярье пришла весна. Не по календарю, календарь уже давно показывал май месяц, а по метеорологическим сводкам. Учебный год заканчивался, в классах поубавилось уче-ников, детей увозили бабушки и дедушки в деревню, на дачи, к морю - в тепло…  Странно, но жизнь шла совсем не по тому сценарию, который предполагала Ася, когда уехала жена Алексея. Их интимные встречи не были частыми - Алексей приходил раз в неделю, их встречи не были долгими, как будто он куда-то все спешил (убегал от себя?), но их встречи  неизменно были нежными, прощаясь с ней, он уходил потерянный и печальный.
- Что с тобой происходит, скажи? Мне кажется, тебя напрягают наши отношения?! - Ася за-мерла, ожидая ответа.
- Если бы я  не хотел быть с тобой, то не было бы такой силы, что заставила меня поступать вопреки своим желаниям.
- Тогда в чем дело? Ты выглядишь несчастным!
- Потому что все время думаю, чем все это кончится.
- Не надо, не думай, не разрушай нашего праздника, не осложняй  и так непростую жизнь.
Ася не любила минуты прощания и поэтому, резко оборвав этот никчемный разговор, целова-ла его, стоящего в дверях, и говорила:  «Чао, бамбино, сорри». Наедине они еще как-то решали свои проблемы, но на людях ей все труднее и труднее было играть роль доброй светской дамы, беседую-щей с Алексеем на отвлеченные темы. Часто они вынуждены были находиться в обществе вместе, на  классных вечерах, посиделках после концертов с родителями учеников за чайным столом, в компа-нии друзей. Их появление,  их общение друг с другом стало вызывать почти скандальный интерес.
Как только Алексей заводил ни к чему не обязывающую, светскую беседу, она чувствовала  какую-то странную потребность уйти домой, чтобы не сидеть в центре скрещенных глаз, чтобы не играть роль приятного и случайного собеседника. Все внутри нее восставало против этих правил игры. Алексей, сбивая со следа, увлекался ролью, как талантливый человек, Ася же не могла раскрепощаться на людях настолько, чтобы вылезти из своей шкуры и натянуть чью-то чужую. Актерская непринужденность, выручавшая ее в период узнавания и обольщения Алексея, стала подводить ее. Спектакль шел к развязке. Ася увязла в перипетиях сюжета жизни. Он оказался непосильно трудным. Она на каждом повороте отдавала частицу себя и чувствовала - до финала не дотянуть. Несколько раз неожиданно для всех и спонтанно для себя самой, она поднималась из-за стола и уходила домой, оставляя  общество  в недоумении. Если первый раз Алексея это не насторожило, (мало ли, плохо себя почувствовала, не объяснять же веселящимся на всю катушку друзьям, что ты сегодня не в форме), то в последний раз  Асин уход из кампании зацепил его. На следующий день, хоть и  крепился, как  мог, все же не выдержал и высказал ей, как муж, обнаруживший у своей половины неприятную черту:
- Ася, ты «вся какая-то внезапная»…
- Это хорошо или плохо?
   -     Это ни хорошо и ни плохо, это - трудно, а когда кругом трудно, то...
Ася поняла его следующим  образом:
- Если ты отдушина, то не перекрывай воздух.
Обнаружив в себе эту спонтанность, вызванную не столько внешними, сколько внутренними силами, Ася удивилась  этой неожиданно проснувшейся в ней двойственности. Поразмышляв на досуге, она осудила себя за взбалмошные действия.
- Имеешь ли ты право каким-то образом показывать свою досаду? Что с тобой происходит? – Два года назад ты молила бога о том, чтобы разрешил хоть чуточку погреться у чужого огня. Ты бы-ла согласна месяцами ждать этого тепла,  не лезла в бутылку из-за пустяков, не переживала, что у тебя нет некоторых полномочий. Все или ничего - это не твой лозунг. Твой путь - тайные встречи и отвлекающие маневры, потому что  очевидное тебя давно не привлекает. Так что за капризы? Горды-ня обуяла? Чувство собственного достоинства взбунтовалось? Или это издержки любви, которые случаются с каждым? Может, усталость от непомерной ноши? Видимо, не все, что нам хочется, по-лезно для нас? Наверно, любовь, подобная моей, нарушает законы вселенной?  Если  да, то - Госпо-ди, избавь от того, чего хочу! Самое трудное - быть деспотом для самой себя. Это не мой удел, это удел царей и великих политиков.
Ася, по наивности своей, хотела исполнять жизненный ритуал в угоду своим желаниям,  не пересекаясь  ни коим образом при этом с чужими. Оказалось, что это невозможно. Кривое не может сделаться прямым, а чего нет, то нельзя считать
 

ТЕТРАДЬ ПЯТАЯ

Все чаще Ася рассматривала себя в зеркале и все меньше нравилась себе. Складки на шее сильно удручали ее, второй подбородок тоже. Каждый раз в голову приходила навязчивая мысль:
- Надо, Ася, надо!
Если бы в каком-нибудь “эксклюзивном” интервью ее  спросили:
- Ваше эстетическое кредо? - она бы ответила:
- Молодость и красота!
  Однако, у Аси,  в отличие от Кисы Воробьянинова, никто интервью не брал и не интересовался ни эстетическим, ни  политическим кредо.  А политика, как грязная старуха, последнее время  так же раздражала Асю, как и собственное лицо.  Нет, пожалуй, собственное лицо она все же любила больше.
- Рискнуть или не стоит? - вернулась она к своим сокровенным мыслям.
В реабилитационном центре два раза в неделю дает консультации  хирург по пластическим опе-рациям. Ей захотелось узнать подробности, и она записалась на прием. Молодой и симпатичный врач, Щетинин Иван Николаевич, смутил ее сознание словами, что на Западе женщины гордятся возможностью позволить себе подтяжку лица, там это стоит дорого. Он заверил ее, что благодаря современным препаратам, опасность заражений и осложнений после операции практически исклю-чается. Поэтому – женщины после сорока спокойно могут избавляться от лишних мазков, которые нанесла на их лицо художница по имени жизнь.
«Разве может человек доставлять пользу Богу? Разумный доставляет пользу себе самому».   
 Если бы кто-то заподозрил Асю, что подобное издевательство над собой она задумала ради Алексея, ради того, чтобы ему приятнее было на нее смотреть, она бы искренне удивилась. Ей этого хотелось всегда. Всегда, когда она смотрела на себя в зеркало. Несогласие с природой, протест против старе-ния заставлял ее предпринимать некоторые шаги, чтобы сохранить хотя бы «статус кво».
Надо скорее решаться. Ей в отпуск через неделю, Иван Николаевич тоже уходит в отпуск, но  позже, в середине июля. Если она не найдет денег на операцию - все отложится до следующего года. А ситуация с отпускными была неясной, видимо придется занимать у Любы, ее Борис всегда имел наличные.
Когда обстоятельства зажимали Асю в кольцо, она начинала удивительно быстро соображать: не упиралась в одно какое-либо решение, как в необоримую стену, а просчитывала варианты по горизонтали и вертикали. Операция платная, значит, ради нее Иван Николаевич перенесет, подвинет какие-то обязательные плановые операции, или сделает ее за счет своего свободного времени, потому что по-человечески он заинтересован в живых деньгах. (Медикам так же задерживали зарплату.) Перед операцией нужно сделать анализы: кровь, кардиограмма. Старшая сестра сделает их за один день, даже если Ася не найдет денег на операцию, то анализы не помешают - нет худа без добра,  останется знание о состоянии своего здоровья. Следовательно: анализы нужно делать немедленно, а там Бог даст. Если Бог даст деньги до 7 июня - тогда все нормально, можно ложиться на операцию, Иван Николаевич сказал, что  нужен месяц: заживление, восстановление и так далее... Они должны уложиться в  эти сроки.
Теперь нужно было подготовить общественное мнение. Нет, нет! Она не собиралась всем от-крывать тайны Мадридского двора: если операция состоится, все и так увидят ее чудесное превраще-ние. Теплилась надежда, однако, что умные ни о чем спрашивать не будут, а дураки не догадаются.
Общественность должна быть готова к ее “внезапному” отъезду в Петербург! И она стала в разговорах с друзьями упоминать о необходимости срочной встречи с дочерью, так как у Леки “об-стоятельства”. Люба восприняла это естественно, поскольку была в курсе Лекиных обстоятельств, а вот Алексей...
Отпуск  Аси не совпадал с отпуском Алексея. Он из-за ремонта спортивного зала уезжал на месяц позже. В городе уже с середины июня все знакомые отдыхали на Большой земле. Тысяча и одна ночь любви без страха и контроля! Мечта идиотки! Самое трудное для этой идиотки было настроиться на разлуку, пожертвовать таким удобным стечением обстоятельств.
Ася прилегла на диван, обдумывая ситуацию. Включенный телевизор создавал некий дисгар-моничный  фон  социального состояния общества. На экране мелькал вечно унылый лидер КПРФ Зюганов, транспаранты: «Хотим прозрачности банковских операций с бюджетными деньгами!» Жи-риновский блестяще доказывал депутатам, что Ангола созрела для закупок отечественных снегоочи-стителей.  Одесские “джентльмены” шутили по поводу того, что милиция охраняет вечером коттеджи тех, кого ловит днем. Раздражало чмоканье влюбленных на экране, и вообще - раздражало все...
 Что-то вы сникли, Анастасия Николаевна?
Она печалилась  не о том, что ей придется пережить, а о том, что придется ввести в заблуждение  Алексея. Не стоит  посвящать его в то, почему она “внезапно уезжает”, это было  бы неблагоразум-ным. О том, что она задумала, не должен знать никто, даже дочь!
Бог был милостив к Асе. В пятницу, 7 июня, отпускные, такие необходимые, наконец, дали. По нынешним временам - удача, четыре дня волнений - не в счет.
Все! Решено и отступать некуда! Ася сразу  же позвонила Ивану Николаевичу, сказала, что готова лечь на операцию, хоть сейчас. Он предложил ей встречу после 16 часов. Итак, на все про все у Аси было два часа. Самое трудное сейчас пойти и ошарашить  внезапным «отъездом» Алексея. Она, конечно же, допускала мысль, что это сообщение вызовет у него удивление, обиду, но правду говорить не хотела, и изменить уже ничего не могла.
Алексей занимался расчисткой своей каморки: внимательно разглядывал бумаги, сортировал их - одни в папку, другие в мусор. Прочитав какой-то лист, отложил его в сторону. Он был как всегда спокоен и ничего не подозревал. Ася поставила на заваленную бумагами поверхность стола сумочку и тихо сказала:
- Привет, бамбино! О чем задумался?
- О том, как не потеряться в рядах трудящихся, идущих к всеобщему счастью.
- Флаг тебе в руки, чтобы издалека видно было.
- Не могу идти один, я все же командный игрок.
- Желаю быть хотя бы ведущим.
- Смеешься? А я серьезно. Вот, отыскал свое заявление на высшую категорию, которому так и не дал хода.
- Какие твои годы? Успеешь еще, - серьезно ответила она и замолчала.
- Ты чего такая важная, случилось чего?
- Проститься пришла, - она задержала дыхание, - уезжаю в отпуск. Мне сегодня, наконец, от-пускные дали, думаю, за два часа до отхода поезда будет продаваться бронь. Надеюсь на удачу. Уж один-то билетик всегда купить можно! Так что, до свидания, милый, не забудь меня.
Он обомлел.
- Ну, у тебя и размах! А где отвальная?
- Отвальная? Не могу, некогда, Лешенька, потом, все потом. Обстоятельства вынуждают меня срочно исчезнуть.
- Что-то темнишь ты, Анастасия! Могла бы задержаться на несколько дней. Ты за кем-то го-нишься?  Или кто-то за тобой? - Алексей внимательно посмотрел на нее, она отвела глаза. - Впрочем, - закончил он, - это твое дело.
- Прости... Обстановка требует  моего присутствия в Питере. Надо решать семейные  пробле-мы, их за меня никто не решит, верно?
Он молчал сердито. Ася притронулась к его руке.
- Лешенька, не сердись! Ты должен принять все как есть. Поверь, мне сейчас очень тяжело (действительно, ее эксперимент мог кончиться как угодно). Неизвестно что с нами будет осенью, но помни: ты для меня самое дорогое на свете после дочери. И если судьба разведет нас, - Ася помолча-ла немного, собираясь с мыслями, - я желаю тебе, чтобы все женщины, которые встретятся еще на твоем пути, любили тебя так же искренне, как я, - голос у Аси сорвался, и она, достав платок, вы-сморкалась, скрывая слезы.
- Ну, что это ты? Перестань сейчас же, не разводи сырость! -  он почувствовал, что дело серь-езное. Просто так, без причины, Ася бы не сорвалась в отпуск. Алексей принял независимый вид,  встал в строгую позу и  погрозил  ей пальцем:
- Смотри же, в Питере водку не пьянствуй, безобразия не нарушай! Будут проблемы - сооб-щай,  усугубим.
Ася натянуто улыбнулась, взяла сумку и, не обняв его даже на прощание, вышла из каморки. Обида подступила к горлу - не так она представляла себе расставание. Откуда такая отчужденность? Сама виновата! Она лгала ему,  а он, видя ее ненатуральность, замкнулся,  подозревая в предатель-стве. Как аукнется, так и откликнется!
Все это настолько выбило ее из колеи, что она, собрав необходимые вещи,  уложив в сумку соки и фрукты, совершенно не переживала по поводу предстоящей операции. В голове сверлила цитата из «Золотого Петушка:  А любовь то - «бред, мечта, призрак бледный, пустота». В ее душе поселилась пустота, и смысла в предстоящих подвигах не было никакого.
Но в голове какой-то запрограммированный механизм, несмотря ни на что, работал в автома-тическом режиме и вел ее к ранее поставленной цели. Щетинин, увидев серьезное и сосредоточенное Асино лицо, спросил:
- Все-таки  решилась?
- Решилась, - твердо ответила она.
- Тогда прошу вас в кабинет старшей медсестры, нужно заполнить медицинскую карту. Ваша палата под номером два. Я сегодня дежурю в ночь, операцию назначим после рабочего дня. Не обе-дали, надеюсь?
- Нет.
- Вот и хорошо, терпите, есть нельзя!
Медсестра с бойкими карими глазами выстригла у Аси на висках и затылке волосы, там Иван Николаевич наметил будущие швы.
- Кому сообщить, если с вами что-нибудь случится?
- Это так опасно, или так положено?
- Так положено.
- Сообщите дочери, в Петербург, - и Ася продиктовала номер телефона.
- Если у вас есть какие-либо ценности, можете сдать их на время операции в камеру хранения.
Ася сняла с пальца кольцо, с запястья часы и отдала медсестре, которая уложила все это в по-лиэтиленовый мешочек вместе с карточкой, на которой  написала Асину девичью фамилию - Ася так захотела. Назвалась Вьюгиной, а не Коробейниковой по мужу, на тот случай, если в приемном покое вывесят температурный листок послеоперационных больных. Она обезопасила себя от случайного интереса знакомых посетителей. Хорошо бы и здесь на отделении не повстречаться со знакомыми, иначе все ее предосторожности просто смешны. 

За окном шел мелкий моросящий дождь. Ася бессмысленно смотрела в окно, дожидаясь своей участи. Словно перед казнью. Сердце равнодушно стучало, перекачивая в неживом теле живую кровь. Ася же чувствовала себя тряпичной куклой, в которую зачем-то вложили мозги, а как с этими мозгами управляться не объяснили. Выключили, как телевизор, забыв выдернуть из розетки, и она находится в режиме ожидания до следующего включения.
- Вьюгина, вы готовы?
Она обернулась. Около палаты две санитарки, по всей вероятности, только вчера вышедшие из многодневного запоя, остановили каталку, застеленную простыней.
- Что, уже?
- Велено доставить вас в операционную.
      - Так я ногами могу.
- Не положено. Укройтесь одеялом с кровати и поехали.
- Ну, что же... поехали, - Ася легла на каталку и укрылась одеялом.  Глядя на бледных, помя-тых жизнью санитарок, ей почему то стало смешно – «битый не битого везет».
- Ой, девочки, я ведь  макияж с лица не сняла, - вспомнила она, и вскочила, как ванька-встанька, - меня  же врачи, красивую такую,  обратно отправят.
- Ничего, обойдетесь, - санитарки тронули каталку с места, - пока в операционной аппаратуру будут готовить, да настраивать - успеете умыться тридцать три раза, а нам  ждать вас некогда, работы много, - и они, ловко обходя встречные препятствия, помчали ее дальше, до лифта.
Ася, прикрыв глаза, сквозь ресницы видела сужающийся вдаль коридор - закон перспективы. Это так явно видно, когда сощуришь глаза, отчего же картины древних были плоскими, непропорциональными? Отсутствовала светотень? Не открыли золотое сечение?
Лицо женщины, стоящей чуть согнувшись у одной из палат, показалось Асе знакомым. Жен-щина держалась правой рукой за низ живота, от этого полы ее халата сместились и выглядели разной длины.
Санитарки аккуратно ввезли каталку в лифт, подняли Асю на верхний этаж, вкатили в пред-операционную и оставили одну. Несколько минут она спокойно осматривалась, боясь встать, потом осторожно спросила:
- Есть тут кто?
- Что-нибудь беспокоит вас? - операционная сестра в марлевой повязке, закрывающей пол-лица, склонилась над Асей.
- Мне нужно умыться.
- Пожалуйста. Можете встать и пройти вот в ту дверь. Вернетесь обратно, я сделаю вам укол, а после будем ставить капельницу.
Ася умылась. Последний раз внимательно осмотрела в зеркале свое лицо, понимая, что завтра из зазеркалья на нее будет смотреть совсем другая женщина.
- Прощай, старушка, - сказала сама себе  и отправилась в предоперационную.
С капельницей, как она и предполагала, возникли проблемы. Вены у нее  были плохими, игла толстая, сестра исколола сгиб ее правой руки до синяков, но вена ускользала.
- Попробуйте ввести иглу в кисть руки, или в запястье, - посоветовала Ася.
Но с этим ничего не вышло, хотя вены у запястья были хорошо видны, игла была слишком толстой для них. На помощь операционной сестре пришел ассистент Ивана Николаевича, он ловко перетянул жгутом предплечье, заставил Асю покачать кровь, сгибая и разгибая кулачок, и точно рас-считанным движением вколол иглу в вену локтевого сгиба. Через несколько минут Ася перестала видеть и слышать окружающее.

Пятно на потолке было каким-то странным, оно походило на треугольник с рваными краями, от середины треугольника расходились капустно-зеленые лепестки. Ася с трудом разлепила глаза, сосредоточилась и сообразила, что капустный треугольник - это отражение ночной лампы с зеленым абажуром. Она скосила взгляд на соседнюю  кровать - кровать была пуста, значит она одна здесь. Здесь... Где? Ася перевела взгляд туда, где были ее ноги. Ноги упирались в спинку кровати, за кроватью, как раскрытая львиная пасть, чернел дверной проем, но дальше, за дверью был свет, и виднелась голова в белой крахмальной шапочке, склоненная к столу.  «Дежурная сестра, - сообразила Ася, - стало быть, я еще не померла, а то на соседней кровати уж точно парочка ангелов бы сидела».
Она подняла руку и ощупала голову. Голова была забинтована. Вместе с сознанием приходила боль. Ася с трудом повернула голову вправо. Подушка была в крови - наверно кровь просочилась сквозь повязки, рубашка на плечах и груди тоже была испачкана уже засохшей кровью, и поэтому спать в ней было неприятно.
Ася вжалась в панцирную сетку кровати, пытаясь перевернуться на бок. Пружины жалобно за-скрипели. Почему в больницах такие жуткие кровати? Если бы не боль, которая заставляла искать более выгодное положение, то равнодушие и оцепенение в душе Аси давало ей основание думать, что она уже готова войти в Нирвану. Не иметь желаний, стремлений, привязанностей.
Кажется, это то, что с ней сейчас происходит.
Сестра, услышав скрип, подняла голову, посмотрела в дверной проем и протопала каблучками к Асиной кровати. - «Это у них вместо колокольчика», - догадалась Ася.
- Ну вот, и очнулись! Все в порядке? Как чувствуете себя?
- Не знаю... вроде терпимо.
- Сейчас укольчик сделаю, спать будете, как младенец.
- Который час?
- Половина первого ночи, - утешила сестра.
Укол снял болевой синдром и Ася уснула.
Утром она с трудом разлепила глаза. Сильно болели виски. Ася потрогала левое ухо под по-вязкой - чувствительность кожи была нарушена - ухо не реагировало на прикосновение, как будто было чужим и мертвым. Она прикоснулась к правому уху - то же самое. Интересно, это навсегда? После наркоза ныла каждая косточка, ломка возвращала телу забытые ощущения прошлых опе-раций.  Ее живот три раза переносил хирургические вмешательства. А она до сих пор жива, как кошка, у которой девять жизней. Кажется, у нее появляется печальный опыт? Ася спустила ноги с кровати, нащупала тапочки и пошла к раковине, чтобы умыться. Над раковиной висело зеркало.
Медленно подняла она глаза, чтобы сказать новому образу «здравствуй»! И чуть не упала. То, что Ася увидела в зеркале, ужаснуло ее: глаза утонули в месиве опухших тканей, на нижних веках, скулах и шее были синюшно-багровые пятна, рот превратился в узкую щель. 
«Ну и очаровашка с японскими глазками и трупными пятнами на щеках! Что же ты с собой сделала? Фовизм какой-то! Неужели такой страшненькой останусь»? – испугалась она.
На утреннем обходе Иван Николаевич иронично повосторгался ее внешним видом и посове-товал, чтобы “процесс пошел” похлопывать ладонями по лицу - разогнать лимфу и оживить кровообращение. Ася с упорством фанатика набросилась на собственные ланиты. Твердые, как камень, желваки на щеках беспокоили ее.
Первые два дня она почти не выходила из палаты, чтобы не пугать никого своим жутким ви-дом. Завтрак, обед и ужин ей приносила санитарка. Три раза в день ставили обезболивающий укол. Утром и вечером Иван Николаевич осматривал Асино лицо и удовлетворенно кивал головой.
Ася развлекалась, читая детектив, предусмотрительно взятый с собой. Несмотря на общую слабость, которая еще удерживала ее в постели, она и по очереди, и одновременно двумя руками хлопала себя по щекам и шее, лишь на короткое время давая себе отдых. Страшные гематомы поти-хоньку рассасывались. Правая сторона лица вместо фиолетово-красной мерцала теперь зеленовато-желтым цветом. Но на левой все еще держалась опухоль, и появлялись какие-то новые кровоизлия-ния. В перевязочной Ася впервые увидела свои швы, смазанные черным раствором марганцовки. Швы аккуратно обрамляли уши с внешней и внутренней сторон, и уши казались пересаженными с чужой головы.
Бинты сняли совсем, Ася повязала голову платком на русский манер и вернулась в палату. На третий день к ней поместили молодую мамочку с двухлетним малышом. У малыша было подозрение на аппендицит, его пока наблюдали. Ася стала испытывать от их присутствия некоторые неудобства: в палате вместе с семьей с утра до вечера сидел обеспокоенный папаша. Все трое смотрели на Асю с интересом, видимо ждали объяснений по поводу ее авангардистского лица.
Пришлось сохранять независимый вид, насколько это было возможно в ее положении. Если к ней обращались с вопросом, она корректно отвечала, не выходя за рамки темы, чтобы не дать сосе-дям шанса повернуть разговор на «новое в мире искусства».
Ей никому и ничего не хотелось объяснять, соседи  это почувствовали и за черту не пересту-пали. Асина холодность сдерживала их. В ее положении холодность была единственно верной мане-рой поведения. Какое унижение ощущать на себе мерзкое любопытство, как будто ты в клетке зоопарка! А с той стороны толпятся зеваки! Смеются. Улюлюкают!
Зевак Ася не любила, но это ничего не меняло. Единственный выход - поднять высоко голову, насколько позволяла больная шея, и вперед - по тернистому пути до конца. Проверяя твердость своего характера, она решила появиться на людях, а именно: в положенный час отправилась в больничную столовую и как все, встала к раздаточному окну. На нее оглядывались, Ася услышала шепот:
- Глянь-ка, мужик, видно, до полусмерти избил…
 (Бог с ними, пусть потешатся). Вот бы удивились эти простые женщины, узнав, что она здесь не по неотложной необходимости, связанной со здоровьем, а по любознательной отчаянности своей. Экс-периментатор этакий:
Хочешь знать, как она работает?
Или:
Кто хочет быть первым?
Или:
Скоро лето. Если Вы хотите быть стройными и привлекательными, ждем Вас в зале шей-пинга!
Лучше зал шейпинга, чем зал ожидания. Это был Асин протест против старения, ей хотелось навсегда остаться в мире золотого сечения: в равновесии знания, чувства и силы. В мире пропорций.
   
- Здравствуйте, Анастасия Николаевна!
Ася вздрогнула и медленно повернулась на голос - коридор был пуст, но в рекреации, у окна стояла женщина в больничном байковом халате. Она пыталась распрямиться, придерживая низ живота.  Полы халата сместились. Ася вспомнила кто она. Это была соседка Алексея по лестничной площадке, ее дочь Даша занималась у Анастасии в вокальном кружке. Дашина мама входила в родительский комитет школы.
- Не найдется ли у вас несколько минут для меня? Вы никуда не торопитесь?- виновато улыб-нулась Дашина мама.
- А куда тут можно торопиться? Разве, что на тот свет?
- Вот  и я  думаю так же. Видела, как  везли вас на операцию, волновалась, что с вами случи-лось? Спросила у дежурной медсестры, мне сказали - пластика. Вы героическая женщина, я бы на такое ни за что не решилась, - и она кивнула на Асино лицо.
- Не так страшен черт, как его малюют, - спокойно ответила Ася.
- Нет,  вы молодец! Я бы такие муки, наверно, вынести не смогла и поэтому восхищаюсь вами. Какая сила воли!
     - Я всегда подозревала, что во мне умерла Зоя Космодемьянская – все время тянет на подвиги.
           - А  мне  героиней даже и притворяться не хочется. Кто бы знал, как в больнице надоело ле-жать! Перитонит у меня был, но, слава богу, заживаю. Все обошлось, завтра выписывают. Меня  вот сюда болезнь занесла. А вы сами, ради красоты, решились. Непостижимо! – Асе показалось, что не восхищение, а осуждение проскользнуло в интонации женщины, но та улыбнулась и закончила:
- Муж  завтра должен приехать за мной. Приходите вечером пообщаться, я в  восьмой  палате.
Ася пыталась вспомнить, как зовут Дашину маму, но это у нее плохо получалось.
- Надежда...
- Васильевна.
- Надежда Васильевна, могу я вам доверять?
- Конечно, конечно, не сомневайтесь Анастасия Николаевна.
- Я здесь инкогнито.
- Да? Пони-ма-а-ю...
- И я не хочу, чтобы кто-нибудь узнал, по какой причине я нахожусь здесь.
- Вы хотите все в тайне сохранить?
- Хочу.
- Ой, а я уже Дашке сказала, что вы здесь!
- За это полагается «высшая мера».
- Простите меня, Анастасия Николаевна, за неосмотрительность. Виновата! Дашка и с отцом уже новостью поделилась.
Дашкин отец - шофер, по-соседски помогал Алексею доводить до ума его машину.
«Может, это и к лучшему? Теперь не придется беспокоиться, как объяснять Алексею превра-щение в Василису Прекрасную: «купанием в котлах» или «молодильными яблоками»? «Добрые ве-сти» не лежат на месте. Да, Асенька, тщетной была твоя предосторожность! Пора стать поклонницей «Теории Оптимизма»!
Она сдержанно простилась с собеседницей и пошла в свою палату.
Ее постоянные усилия по возвращению коже лица нормального цвета не пропали даром. От систематических похлопываний синяки рассасывались, опухлость уменьшалась, желвак на правой щеке исчез,  и только на левой уплотнение просвечивало  сквозь утомленную кожу желтым пятном. Ася шутливо спросила Ивана Николаевича:
- Скажите, верно, что мою левую сторону вы доверили ассистенту? Или там бес стоял?
- Почему вы так думаете?
- Потому что правая сторона удалась лучше...
На седьмой день ей сняли швы на висках и затылке. Ася осторожно приподняла волосы и по-трогала кончиками пальцев, что там? На левой половине затылка шов на ощупь был ужасным - за-пекшиеся коросты и рубцы от стянувших кожу ниток.
- Вы видели, какая там бяка? - спросила Ася операционную сестру, смазывавшую ранки после удаления ниток.
- Ничего, все рассосется постепенно.
«Свежо предание, да верится с трудом» – классик и тут был прав. Хотя, в общем, несмотря на припухлость, шея радовала Асю своей упругостью. Иван Николаевич сказал, что, если она пожелает, он завтра может ее выписать. Леску около ушей снимать еще рано, восстанавливаться физически лучше в домашних условиях, а интенсивная терапия уже  не нужна.
Ася мучительно переносила свое пребывание в больнице и хотела домой. На следующий день, собрав свои немудреные вещи, она ждала Ивана Николаевича, чтобы получить его последние напутствия. Он вызвал ее в перевязочную. Внимательно осмотрел затылок, и сказал:
- Фасонный шовчик!
- У меня расческа об него спотыкается.
- Помойте дома голову, коросты отмокнут, и вы станете красивой.
- Если так просто стать красивой, отчего же мало желающих мокнуть в ванной?
- Трудно сказать. Может, судьба французского революционера Марата пугает? Шутка! Вот вам пузырек с марганцовкой, не забывайте ежедневно смазывать ранки и швы.
- А  если не буду? Это опасно? Мне бы не хотелось пугать людей устрашающей раскраской.
- Здоровье дороже ложной стыдливости. На Западе женщины после операции по исправлению формы носа прямо с повязкой идут в ресторан и ничего.
- То на Западе, а у нас - “осудют”.
- Вас это волнует?
- Как вам сказать, и да, и нет. С одной стороны не хочется быть «притчей во языцех», с дру-гой, синдром жителя большого города еще сидит во мне.
- В чем заключается этот синдром?
- Идешь в толпе и - одинок. Никому до тебя нет дела. В глазах людей только озабоченность своими проблемами и полное равнодушие к тому, что ты есть. Я к этому привыкла, иногда даже удобно,  что тебя не замечают. Но здесь не так, здесь все по-другому. Если в одном конце города чихнешь, то в другом “будь здорова” скажут.
- Может быть, я об этом не думал.
- Да вам и ни к чему, доктор, это женская рефлексия. До свидания, спасибо за все.
На улице было холодно, местами на траве лежал снег. Июнь со снегом и ветром - явление ча-стое в этих краях. Все было на руку Асе. Она повязала голову шарфом, на нос водрузила темные очки и пошла на остановку автобуса. На остановке не было ни одного человека. И это тоже показалось Асе хорошим знаком.  Встречать знакомых совсем не хотелось, в автобусе ехать тоже не хотелось, и она тормознула частника.
Как хорошо дома! Квартира встретила ее родным запахом, чуть горьковатым запахом минда-ля. Любимые Асины духи стойко держались на телефонной трубке и ее вещах. Когда приезжала дочь, она говорила:
- Тобой пахнет, мама.
Да, все квартиры имеют свой запах, вернее, они наполнены духом своих хозяев, иногда при-ятным, иногда отвратительным.
- Ну что, Анастасия Николаевна, ты готова к новой жизни? - спросила она у своего отражения в зеркале. Сняла шарф с головы, посмотрела на свои замученные волосы и пошла в ванную, проверить, не отключили ли горячую воду за время ее отсутствия. Слава богу, вода была. Она открыла кран на полную мощность, пропуская ржавую застоявшуюся в трубах воду, наполнила ванну и с удовольствием погрузилась в нее. Горячая вода с хвойным экстрактом успокаивала и приятно расслабляла. «Пусть ворона мокнет».
Все-таки она ослушалась Ивана Николаевича: швы не стала смазывать марганцовкой, а наоборот, ежедневно отмывала их от марганцовки спиртом, чтобы не просвечивали сквозь светлые волосы черные дорожки около ушей.

«Троксевазина» в доме не было - надо отправляться в центральную аптеку. Щетинин сказал, что мазь необходима, чтобы снять боль и отеки, чтобы восстановить  пропускаемость капилляров. Да и в магазин пора сходить, пополнить запасы в холодильнике. Сколько еще продлится ее нечаянное затворничество?
Она собиралась на выход тщательно, как вор на ярмарку. Повязала голову белым прозрачным шарфом, плотно по щекам, как это делали русские боярыни. Сверху надела черную шляпку с полями, демисезонное пальто в черно-белую елочку, длинные из тонкой белой кожи сапоги на высоком каблуке.  Осмотрела себя. Осталась вполне довольна.
Уникальный температурный режим северного июня в этом году был на десять градусов ниже парижского января - как это радовало Асю.
Она выбрала немноголюдную улицу и неторопливо шагала, вдыхая влажный воздух. Больше недели ей приходилось дышать только лекарствами и воздухом больничных помещений. Прогулка явно пойдет ей на пользу.
Вот неожиданность! Из-за угла, неловко выписывая на асфальте скользящий «батман тандю», появился Старый Романтик. Увидел Асю, скорость движения его ног перешла в неровное «ритардандо».
- Настя! Вот сюрприз-то, как я рад! Не поверишь, бога молил, чтобы увидеть тебя. Живем в одном городе, а встретить тебя не могу. Я ведь знаю, где ты проживаешь теперь, но знаю и то, что на порог не пустишь, а  увидеть тебя страшно хотелось.
- Что у тебя с ногами?
- Болел я.  Микроинсульт перенес, ноги плохо слушаться стали. Но я не сдаюсь, все равно утром гимнастику по полной программе делаю с гантелями. Вечером - пробежка трусцой. Я верну свою прежнюю форму. Ты ведь знаешь - я для себя деспот!
« И для других тоже», - подумала Ася.
Она знала, почему за три года они ни разу не встретились - все дело было в его распорядке дня. Когда он говорил, что утром  делает гимнастику, то имел в виду два часа пополудни, поскольку в это время только просыпался;  вечерняя пробежка по его временному ощущению - как раз приходилась на час ночи. После пробежки -  был ужин и далее, ночью, глубокое погружение в хобби: Романтик имел два пристрастия: бдел над радиодеталями - паял, валял и приставлял, улучшая звучание своего допотопного магнитофона; или становился на лыжи и катил в темную ночь. Спать ложился в пять - шесть утра, потому что боялся умереть во сне ночью. В семейной жизни они не совпадали. У Аси с утра всегда были уроки.
- Я скучаю по тебе, Настя! Поторопились мы расстаться. Вспоминаю, как мне хорошо было с тобой, ни с одной женщиной так не было. Ты же мне глаза на мир открыла Я, ведь, не жил до тебя, кажется.
(Ну, просто рассказ Кости о том, как русалка Гаврилу испортила).
- Ты уж меня не бросай, заходи. Может денег тебе надо? Так я дам. Возвращайся ко мне! Бу-дем жить потихонечку, друг друга поддерживая.
(Вот оно - трудное мое счастье).
- Ну, не молчи, Настя, скажи, что ты думаешь об этом? Могу  я надеяться?
- Нет, Аркадий Иванович!  Поезд  давно ушел, и дважды  войти в одну и ту же реку нельзя…
- Это как понимать?
- А так, что вода в реке, благодаря течению, все время новая.
- У тебя, наверное, и любовь теперь новая? Вот  и хорошеешь мне  назло!
- Сказал тоже. Когда я сегодня “хорошела” перед зеркалом, то меньше всего думала, что это тебе назло.
- Настя, прости меня, виноват я, конечно. Не хранил, что имел. Может,  не прав был иногда, нетерпим к твоим замечаниям, но сейчас все пойдет по-другому. Возвращайся, а?
Ася не забыла его пьяной агрессивности. Алкоголь делал из него зверя и тогда он унижал ее, и не только словами…
- Прощай, Аркадий Иванович, не терзай себя несбыточной мечтой.
- Настя, неужели вот так уйдешь?
- Я давно ушла и не жалею ни о чем! 
-     Хоть звони иногда, скучно мне одному.
      -     Кошку заведи. Будет слушать твое бормотание и мурлыкать. Все, что скажешь ей - стерпит.
- Какая ты! Бог тебе не простит!
- Простит. Мне - простит.
Ася развернулась и устремилась по зеленому сигналу через дорогу к аптеке. Она не принадле-жала к женщинам, которые считали, что:
Хоть бы пил, хоть бы бил, да хоть бы был.

Если сесть у окна, то через тонкую занавеску можно будет видеть  все, что делается во дворе.  Какое никакое развлечение. Вынужденное затворничество навевало скуку. Дни тянулись однообраз-ные, как спагетти в упаковке. Пожалуй, единственным развлечением была недавняя встреча со Ста-рым Романтиком. Из аптеки Ася возвращалась как разведчик, настороженно вглядываясь в идущих навстречу людей, чтобы мгновенно свернуть в сторону, если увидит Алексея. Она такую возмож-ность совсем не исключала.
Утром и вечером Ася смазывала гелем «троксевазина» левую щеку и массировала желвак. Ли-цо из-за легкой отечности казалось слишком гладким, кожа блестела, но не тем здоровым блеском свежего яблока, а тусклым глянцем вощеной бумаги. Нужно, наверно, еще полмесяца, чтобы можно было с удовольствием смотреть на себя в зеркало.
         Ася достала из холодильника свежий огурец, помыла его, с удовольствием хрустнула, откусив вместе с кожурой, и бросила взгляд в окно. Вечерами двор был полон детьми, которых родители  по каким-либо причинам еще не вывезли в теплые края. Они развлекались, как могли, на усеянной собачьими отходами площадке с жалкими остовами спортивных снарядов. У соседа наверху, видимо, были гости. В Асину форточку потянуло куревом, и она услышала мужские голоса и смех:
- Мужики, слышали? В нашем городе собираются открыть публичный дом, а то в выходные и сходить некуда!
Женский голос, такой знакомый по ночным диспутам, отреагировал на шутку немедленно:
- Гляди, Васька, договоришься у меня, отстригу половину, чтоб неповадно было!
- Умная моя, назло бабушке хочешь отморозить уши?
Мужики наверху захохотали, потом громко врубили музыку, и люстра на Асином потолке за-танцевала в такт топоту ног. Ася дохрустела огурец,  снова бросила взгляд в окно - и испугалась. Через двор, к ее подъезду, шел Алексей. Она отпрянула от окна, как будто он мог увидеть ее через занавеску, на цыпочках подошла к дивану, забралась с ногами в угол и затаилась как мышка, ожидая звонка.
(Информация поступила без промедления,  как  и  следовало  ожидать!)
Выходя на улицу, Ася каждый раз боялась встретить Алексея, столкнуться с ним лицом к лицу в каком-нибудь переулке. Что бы она сказала ему? Она не знала ответа. Время их встречи еще не наступило, торопить события сейчас было неразумно, более того, их встреча получилась бы неловкой и, может быть, последней. Она сознавала, что обидела Алексея, утаив истинную причину своего исчезновения. Но как она ему объяснила бы свой поступок?
Звонок резко пронзил тишину. Ася ждала его, но все равно вздрогнула и глубже вжалась в угол дивана... Пусть думает, что ее просто нет дома. Она ни за что не откроет дверь, даже если он уже знает, что отъезд ее был не далее, как в городскую больницу. Все равно, сейчас ее нет дома. Она ушла на прогулку, а может быть, в магазин, а может быть, в аптеку. Может  быть, может быть... Все, что угодно, может быть.
 Звонок повторился.
Как она устала за эти дни. Она страшно измотана. Из нее получился настоящий мастер засад. Обороняться от мира в одиночку - не шуточки! Вот и дошла до пограничного состояния. Туда - нель-зя, сюда - нельзя. Любимому открывать - нельзя…
  Она все так же сидела, вжавшись в диван, затаив дыхание, как будто Алексей мог услышать стук ее сердца за двумя дверями. В мозгу ритмическим мотивом «Пятой симфонии» Бетховена, би-лась фраза: кризис назрел. Абсурд какой! Асина память вытащила эту фразу из кантаты С.С.Прокофьева “Двадцать лет Октября”, стало быть, в тридцать седьмом написанную. Там, в части под названием “Революция” фортепиано и скрипочки нежно вступали, завораживая безмятежностью. Издалека женские голоса хора верещали на пианиссимо: (Симанович Колька из 9-б обязательно спросил бы ее:  «А кто такой  Пианиссимо?») - Кризис назрел, кризис назрел.  Вступал мужской хор  и громко декламировал подлинные слова Ленина:   -  Нельзя ждать, нельзя ждать! Можно потерять все!
Классно! Великолепно! Смешно!
Жаль, что великие тоже прогибались, чтобы выжить! Может быть, их тихо презирали за это несгибаемые современники. А ведь шутник Прокофьев издевался над властью, большевики этого не поняли, сатира проскользнула якобы дифирамбом Советской власти и ее вождю. Прокофьев, рыжий гений, обвел всех вокруг пальца. Он  и умереть сподобился 5 марта 1953 года, как бы спрашивая из гроба:
- Ну что, по ком звонит колокол?
- Лешенька! Не искушай, не выдержу, - Ася сцепила руки вокруг коленей, словно заковывая себя, чтобы не соскочить, не броситься к двери “свинтопрульным аппаратом”, сметающим все пре-грады на своем пути. Если бы звонок повторился в третий раз, она бы, наверно, не выдержала, но за дверью все стихло.
Невыносимая легкость бытия.
Ася спустила ноги на пол и на цыпочках подошла к окну. Спина Алексея удалялась от подъезда, через некоторое время он оглянулся на Асины окна, как будто почувствовав ее взгляд. Она снова непроизвольно отпрянула от окна.
Как только Иван Николаевич снимет последние швы - надо уезжать. Ася чувствовала себя че-ловеком, заброшенным в чужую страну, где нужно контролировать каждый свой шаг и ходить, огля-дываясь, проверяя - нет ли за тобой погони. Все эти замысловатости были для нее нестерпимы.
Все так же, скрываясь от общества, она дождалась дня, когда ей сняли околоушные швы и, спросив разрешения на отъезд у врача, тихо собралась. Позвонила дочери, что выезжает.
В Питере Асю встречала не только Лека, но и Марина, институтская подруга. Марина предло-жила остановиться у нее, зная, что Асе нужно время для примирения с зятем. Они не виделись с Ма-риной три года, хотя по телефону регулярно общались. Дочь, целуя Асю при встрече, восторженно прошептала ей:
- Ну, просто Голливуд!
Марина же искренне удивилась, что Ася на Севере сбросила  десять лет:
- Прекрасно выглядишь, подруга. Видно, у вас от морозов все микробы сдохли, и вы сохраняете молодость в вечной мерзлоте! 
- Ты  знаешь, мне никогда не было, нет, и не будет сорока! - Ася и не думала  раскрывать сво-их секретов.  Может быть, это подло, но хотелось, чтобы подруга чуть-чуть потеряла свое питерское превосходство.
- Ну что, девочки, поедем к нам? - Марина отобрала у Аси самую неудобную сумку и целе-устремленно зашагала к метро.
Ася привезла с собой бутылку хорошего коньяка. Пока Марина готовила мясо с овощами, они с Лекой накрывали на стол. Маринины мужики были еще на работе. Сын - аспирант, трудился в приемной комиссии университета, муж чего-то исследовал в НИИ. Ася смотрела с нежностью на дочь, заметив, что она стала интересной женщиной, спокойной и уверенной в себе. Любуясь дочерью, Ася между делом слушала веселое  щебетание подруги, а Марину стоило послушать, с логикой у нее  было все «в полном  порядке»:
- Я решила, девочки, худеть! Самое главное: не делать себе никаких поблажек. Сегодня не бу-ду обедать, вы уж меня извините. Думаю, вполне обойдусь салатиком и, может быть, булочками и кофе...
… Мои мужики такие привереды стали. Вытащила вчера косточки из супа, положила мужу - не ест, отнесла к соседке - собака съела с удовольствием. Не понимаю, чего мужу надо?
… Есть у нас «француженка» в школе, ну настоящая русская красавица! Любит матом припу-стить, языком владеет в совершенстве! Так вот она...
 Если бы Жванецкий услышал Марину, он бы зачах от зависти. Ася также «балдела» от ее рассказов.
Что делают с людьми разруха и усобицы в государстве? От былого величия Марининого дома осталась только мебель, хрусталь и красивая посуда, которая, как 20 лет назад, пребывала в  серванте в состоянии вечной экспозиции, все остальное было подернуто пеленой увядания. Сама Марина, ее платья, ее оптимизм и даже ее кухонная утварь. Нигде, как на кухне, не проявлялись так проблемы дома. В парадных комнатах, где никто не жил, все вроде бы осталось на своих местах и даже неплохо сохранилось, а вот кухня! Выщербленные и шатающиеся табуретки от некогда модного, из красного с белым пластика гарнитура; доска, выдвигающаяся из стола, на которой рубились овощи, резалось мясо, чистилась селедка - была черного цвета, со следами многих битв; запущенная газовая плита с духовкой, через заляпанное жиром стекло которой, невозможно было разглядеть спрятанные внутри сковородки. Засаленная горка кастрюль наверху - все удручало своей безысходностью, все говорило об упадке некогда цветущего достатком дома. За внешней непосредственностью Марины нет-нет, да и проскальзывала злость. Вспоминая о сыне, она вдруг резко выпалила:
- На наших костях, стервец, подымается.
- Да что ты? Как же так?
- Для него бросить в мать камушек - в переносном, а в отца, что под руку попадется, в бук-вальном смысле - ничего не стоит. Это нормально, ненавидит нас, что мы бедные евреи, что в Аме-рику, как его дядя, не уехали. Здесь его мозги никому не нужны, а руками он может только грядки копать.
- И то хорошо.
- Не издевайся. Он  у нас необыкновенный, ему нужны особые условия, не могу же  я за него  на кафедре локтями работать - это не автобус. Вот он дома топает ногами,  скрежещет зубами и злит-ся на нас. 
Тирада прозвучала неким обертоном сложных колебаний, происходящих на кухне ежедневно. Видимо энергия скандалов не угасала, а только, как всякая энергия, превращалась из одной формы в другую, вот только в какую?
Ася понимала, что Марине с ее мужиками нелегко, а кто сейчас может сказать, что у него все «gut» и «abgemacht?»
Марина, покончив с салатом, положила  на тарелки мясо с гарниром, налила еще по одной и после коньяка плавно перешла к булочкам и кофе. Она была хозяйкой своему слову - никаких по-блажек!
Ключом открылась дверь, в коридоре  появился сын Марины - Семен, субтильный молодой человек. Он сквозь очки посмотрел на веселую компанию и сказал:
- Здравствуйте! С приездом, тетя Ася.
- Здравствуй, Семочка!
- Обедать будешь? - спросила его Марина.
- Минут через тридцать.
-  У него все по часам, а я тут, как холера ясная, обслуживаю...
- Сема, может, присоединишься к нам? Расскажешь, как живешь.
Он вскользь  взглянул на Леку, потом на Асю, потом на ручные часы и сел за стол. С Лекой у них были сложные отношения с детства. Когда взрослые собирались по красным дням календаря, он заманивал Леку под стол, там, под столом,  щипал ее и шептал гадкие слова. Дочь потом плакала и, стесняясь, говорила Асе, как он ее называл.
Однажды все гости обомлели, когда  из-под того же пресловутого стола вылетело слово из трех букв, которое иностранцам в письменном виде кажется некоей алгебраической формулой с ик-сом и игреком, вылетело так отчетливо, что гости за столом перестали стучать  ножами и вилками, прислушиваясь, не показалось ли им?
- Делайте вид, что ничего не случилось, - округлив глаза, прошептала Марина. Взрослые про-должили праздничный ужин.  Семочка, которому было пять  лет, еще раз громко произнес привлека-тельное слово - никто не обращал на него никакого внимания. Он вылез из-под стола. Ожидаемого эффекта не получилось, ему стало неинтересно.
Когда дети повзрослели, Семен почему-то стал стесняться Леки, а Марина, выдавая желаемое за действительное, мечтательно произносила:
- Чую, завалит он твою Лельку на диванчик.
Но отношения детей не складывались, возможно, оттого, что Лека с детства не могла побороть чув-ство обиды, нанесенное Семой. Если им доводилось впоследствии бывать в одной компании, они почему-то всегда общались через посредника. Семен отпускал ядовитые шуточки про девушек из своей группы, блистал остроумием, как бы не замечая Леки, а Лека молча наблюдала за ним и делала вывод, что перед ней в такой странной форме распускают перышки. -  «Он боится женщин», - дели-лась она потом выводами с матерью.
- Может, заодно и пообедаешь, если уж сел за стол? - спросила Марина.
- Хорошо, чтобы тебе стало легче, - бесцветным голосом ответил Семен.
- Вот так всегда, - обернулась она к Асе.
- Семен, когда с невестой нас познакомишь, пора уже? – Ася поняла, что задала не самый удачный вопрос.
- А вы что думаете, тетя Ася, невесты сейчас бросаются на бедных евреев?  И куда я невесту приведу? К маме? Так они же задушат друг друга на кухне.
- Что же, и не встречаешься ни с кем?
- Чтобы встречаться с девушками, нужно время, а также приличные деньги, поскольку -  цве-ты, театр, кафе... а мне мама выдает на обед.
- А ты найди простую девочку, чтобы любила тебя.
- Простую девочку надо искать в деревне, и тут другое препятствие - уровень культуры.
- Да уж, бедному жениться и ночь коротка.
Лека поднялась из-за стола:
- Тетя Марина, спасибо. Мне надо идти, муж скоро с работы придет. Мама, значит, как дого-ворились, встретимся вечером, - напомнила она и попрощалась:
 - До свидания всем.
Ася проводила дочь до лифта и тотчас вернулась обратно. Семен вяло ковырял в тарелке.
- Расскажи, как у тебя обстоят дела? Что в аспирантуре? Какие перспективы с работой?- спро-сила  Ася.
Наверно, это был самый больной для Семы вопрос, он с неудовольствием снял очки, отложил их в сторону, потер глаза, помолчал и только после этого ответил:
- Преподавать на кафедре. Зарплата - триста тысяч.
- Кошмар! И что, так беспросветно?
- Деньги на кафедру государство дает под определенную программу. Есть список исполните-лей, есть фонд заработной платы, который делится на всех, а я - мальчик для битья. Мне не дадут дороги, а, следовательно, и денег, а на триста тысяч я жить не смогу.  Вот и все перспективы.
- Государство рубит сук, на котором сидит, - Марина собрала со стола посуду и отнесла в ра-ковину.
- Это никого  не волнует, - сказал Семен, - правительство занято личным обогащением. Герои перевелись, а умные в стенку головой не бьются. Шумят только коммунисты, но ведь и их верхушка из той же кормушки черпает, поэтому судьба молодежи, по большому счету, их тоже не волнует. У нормальных людей только один путь - продавать свои мозги другим странам, куда-нибудь в Бангла-деш или Эфиопию…
- Нет худшего зла для России... а мы, не карая зло, способствуем его процветанию.
- Россия карала уже, - Сема снова водрузил очки на переносицу, - нужны умные законы и лю-ди, способные претворить их в жизнь. Еще год - два, и наступит паралич государства.
- Ну, все, как бы, об этом догадываются...
- И делают вид, холера ясная, что ничего не происходит, - встряла Марина.
- Мы самая аполитичная нация, сейчас никого не купишь лозунгами о всеобщем счастье. Нужна новая идея.
- Своя рубашка ближе к телу, чем не идея?
- Вообще-то так оно и есть, - сказала Марина, - ладно, хватит об этом. Расскажи лучше, как у Леки с Петрушей?
- Второй медовый месяц.
- Что ты говоришь? Интересно.
- Все познается в сравнении, Петруша сравнил жизнь без Леки со своей прежней жизнью и за-хотел вернуть ее обратно.
Семен встал и ушел в свою комнату, поиграть на компьютере.
- Сегодня вечером ребята пригласили меня в какой то маленький семейный ресторанчик на набережной Фонтанки. Они недавно открыли его для себя, там им понравилось.
- Кто платит? - живо среагировала Марина.
- Плачу я! Надо же детям праздник устроить! – засмеялась Ася.
На выходные Марина и Иосиф увезли Асю на дачу - подышать свежим воздухом, сходить в лес за грибами, говорят, появились колосовики.  Иосиф сильно изменился за три года, что они не виделись.
- Иоська, ты совсем уже лысый, - сказала Ася, проведя по остаткам его волос нежным движе-нием руки.
- Заразился от тестя воздушно-капельным путем, - пошутил он.
На даче как-то сами по себе отступили все проблемы, а Иосю государственные проблемы во-обще не волновали: фитофтороз томатов и картофеля занимал его больше. Была жизнь темная да слезная, стала - светлая, колхозная.

После Питера - в Латвию, хоть на две недельки! Асе Прибалтика напоминала укладом дачные пригороды Петербурга. С юности ставшая родной, Рига неизменно волновала Асино воображение. Она любила ее готическую архитектурную замысловатость, лабиринты узких улочек, часто кончаю-щиеся тупиками.  Любила площадь перед Домским собором, сам величественный и мрачный, вы-щербленный снаружи беспощадным временем Домский собор, ставший еще в советские времена легендой органной музыки.  Любила Даугаву, которую в юности преодолела на лодочке вдоль и по-перек, живя в гостях у родителей очередного жениха. Родители жениха предлагали ей помощь в по-ступлении в Рижскую консерваторию, но с этим женихом Ася вскоре рассталась - уж больно ревнивый и грубый был. Однажды на прогулке,  приревновав ее к встречному молодому человеку, который почему-то ей улыбнулся, он наотмашь ударил ее по щеке.  «А что дальше будет?» - подумала Ася и сказала ему: «Прощай!»
Много лет Ася снимала в Яункемери комнату у одной и той же женщины. Ее звали Ингой, она работала уборщицей в санатории и считала, что хорошо устроилась. Сегодня Асе необходимо было съездить в Ригу. Путешествовать на близкие расстояния не так уж и неприятно. Тщательный макияж, легкий костюм, сумка, зонтик - и Ася готова. Зонтик! Уж очень не хотелось его с собой брать, но погода - субстанция непредсказуемая и лучше не рисковать.
Электричка прибыла на железнодорожный вокзал по расписанию, Ася смешалась с толпой, спустилась в подземный переход и повернула в сторону рынка. У нее была очень конкретная цель: купить себе летние ботинки, напоминающие классические римские сандалии. Не спеша она осматривала прилавки. Лавчонки бестолково наседали одна на другую, любое пространство выгодно использовалось. В одной из витрин Ася увидела то, что ей было нужно - высокие, по щиколотку, ботинки цвета топленого молока. Они очаровали ее сразу, и цена была подходящая - тринадцать лат. Ася примерила их и очень понравилась себе в зеркале. Как все русские женщины, не стала таскать покупку за собой, а сразу надела обновку, старые же босоножки, упаковав в полиэтиленовый мешок, положила на дно сумки, рядом с зонтиком. Ну,  вот и все. Обязательная программа была выполнена, теперь она безраздельно принадлежит Риге. Ася вышла на привокзальную площадь, пересекла ее и направилась в сторону старого города - там у нее были свои любимые уголочки.
Одним из таких уголков был уличный вернисаж, где художники продавали картины, а умель-цы - изделия народных промыслов. Как-то так повелось, что Ася обязательно привозила из Латвии маленькую картинку из янтаря и новый керамический подсвечник. К подсвечникам у нее была сла-бость - если она видела интересный экземпляр, не могла отказать себе в удовольствии владеть им.
Небо над городом было хмурым, но день удался теплый и, если бы выглянуло солнышко, то стало бы просто жарко, а так,  без солнца, гулять было даже лучше. Ася переходила от экспозиции к экспозиции, разглядывала разные предметы. Вернисаж был устроен вдоль каменной стены, которая опоясывала часть площади. Чего тут только не было! Иконы, матрешки с лицами  очень известных людей, авангардистская живопись, изделия из янтаря, картины и копии знаменитых художников. А вот и миленькая  копия Ренуара: портрет Жанны Самари, но не тот, что в полный рост, а тот, что в пояс. Насколько Ася помнила по иллюстрациям, оригинал не имел таких сине-зеленых тонов, отчего лицо актрисы казалось мертвенным - видимо на копииста произвела неизгладимое впечатление ранняя смерть этой девушки.
Ася остановилась у экспозиции картин из янтаря, это были пейзажи с одинокой сосной или березой на берегу. Тема муссировалась в различных ракурсах, и Ася разглядывала их в раздумье. Хозяином коллекции был невысокий мужичок средних лет, со следами вчерашнего застолья на  лице. Про таких обычно говорят - у них все деньги в мешках, а мешки под глазами.
- Что вас интересует? - спросил он ее по-латышски.
Ася  не удивилась даже, в Латвии ее принимают за свою, она улыбнулась и сказала:
- Es ne saprotu latviski . Я из России.
- Великолепно, так еще и лучше - мы с вами соотечественники, - обрадовался он.
- И как вам тут живется, соотечественник?
- Хреново. Я ведь не гражданин, да, честно говоря, наплевать мне на их гражданство, так как в парламент  избираться не собираюсь. Но смотреть противно, как они от нашей общей истории отмежевываются. Если бы не их латышские стрелки, неизвестно, удержался бы Ленин у власти 6 июля 1918 года? А царя нашего кто охранял перед расстрелом? Теперь же они очищаются от грязи. Куда ни плюнь - запреты на прошлое, на память... Раздувается необходимость национального самосознания, мы, русские, обвиняемся в геноциде, а ведь 48-й - это эхо нашего 18-го года. Как удобно - во всем виновата Россия! Только не дай бог, если из оборота страны все русские вдруг изымут деньги, если прекратятся наши инвестиции в экономику - страна погибнет. Банки-то держат новые русские, а латыши все на Запад кокетливо оглядываются. Да кому нужна еще одна нищая страна, в которой разучились думать?
- Что, наболело?
- А-а, -  он махнул рукой, достал из кармана пачку сигарет, постучал по коробке, вытащил од-ну и закурил.
- Для всех этих “новых” думать о будущем - непозволительная роскошь. Одним днем живут.
Со стороны площади к ним направлялся человек в черном костюме, таком безукоризненном, что впору его было надеть на светский прием. Он прихрамывал, как граф Жофрей де Пейрак .
- Миша! Рад тебя видеть во здравии! Как идет торговля?
- Виктор! Какая неожиданность, давно причалил к родным берегам?
- Да нет, позавчера.
- Куда ходили?
- В Испанию, - «Жофрей де Пейрак» посмотрел на Асю и улыбнулся.
- У нас в Испании,  - пропел Асин собеседник, - красота. По этому поводу надо выпить, - и он радостно засуетился.
- Приглашай свою даму, зайдем в ресторанчик, выпьем шампанского.
- Водки хочу!
- С тобой дама, нехорошо друг, надо быть аристократом, - и они оба засмеялись.
Ася хотела сказать: Причем тут я? Но Миша (так звали художника) дотронулся до ее локтя и про-шептал:
- Соглашайтесь. Если вы не пойдете, мне может и не повезти. У него тут таких знакомых, как я - полный вернисаж.
А почему бы и нет? Что она теряет?  Пока ее принимают за Мишину знакомую, ей ничего не грозит, а Миша, похоже, за бокал шампанского будет молчать, что он ее не знает - и Ася решила подыграть ему.
- Хорошо. Я согласна.
- Я забыл вас представить друг другу, - спохватился Миша, - познакомьтесь, пожалуйста.
- Анастасия Николаевна, - Ася подала  «графу де Пейраку»  руку.
- Виктор, - ответил он, обхватив ее руку двумя ладонями.
Когда Виктор говорил, он медленно подбирал слова, как бы переводя их с одного языка на другой, но, тем не менее, акцент его был не латышский. Миша обратился к ней:
- Не удивляйтесь, Анастасия Николаевна, Виктор с трудом привыкает к родине, у них команда международная, он больше по-английски общается.  Подождите меня, я сейчас, попрошу кого-нибудь из ребят посмотреть за моим товаром, - Миша отошел, а “граф” так и не отпустил  Асину   руку. Он ничего не говорил, а только смотрел на нее и улыбался.
- Вы  боитесь, что я убегу? - пошутила Ася.
- Д-да.
 
ТЕТРАДЬ ШЕСТАЯ

Она почему-то не чувствовала никакого смущения оттого, что он держал ее руку. В его жесте было что-то детское, доверчивое и в то же время по-мужски надежное и теплое, ей это понравилось. «Он хороший человек», - мысль возникла, как априорное знание.
- Ну, вот и я, пошли, - Миша радостно устремился вперед, мимо уличного кафе под открытым небом, мимо огромной надувной пластиковой горы - радости детишек, предвкушая скорое облегче-ние своему организму.
Ася и Виктор, все так же держась за руки, свернули за Мишей в узкую улочку. В первом этаже углового дома был маленький уютный ресторан на семь столов. Проходя мимо зеркала, Ася тряхнула хорошо уложенной головой, убирая волосы от шеи. Благодаря стараниям Ивана Николаевича, она выглядела на тридцать семь - золотая пора для женщины. Довольная своим внешним видом, Ася прошла за мужчинами в зал. Два молодых бармена скучали в гордом одиночестве, в зале не было ни одного посетителя.  “Граф де Пейрак” предложил Асе выбрать столик, она огляделась и села возле окна, из которого была видна противоположная сторона улицы. Рядом со столиком стояло пианино - вечером здесь играли джаз. Подошел официант-бармен или бармен-официант,  (кому что нравится), Миша взял инициативу на себя:  заказал бутерброды с семгой, мороженое, шоколад и две бутылки шампанского. Он думал, что это по высшему классу. Бедный русский художник не первый раз облегчал карманы Виктора. Сегодня он благодарил судьбу за то, что представилась возможность выпить бокал шампанского за столиком, накрытым крахмальной скатертью. Этот бокал был для него тем, чем для известного актера или режиссера был бы “Оскар”, то есть признанием его скромного художественного таланта,  поэтому для него вполне естественным было принять из рук ценителя искусства такую пустяковую награду, не чувствуя себя при этом оскорбленным.
Пока ожидали заказ, Ася открыла крышку пианино, пробежалась по клавишам в любимой тонально-сти ре-минор, негромко аккомпанируя, запела вполголоса: «День и ночь роняет сердце ласку, день и ночь кружится голова,  день и ночь взволнованною сказкой мне звучат твои слова», - Миша подхва-тил припев: «Только раз бывают в жизни встречи, только раз судьбою рвется нить, только раз, в холодный серый вечер, мне так хочется любить...»
Голос у Миши оказался на удивление приятным. Мягкий, чуть надтреснутый баритон хорошо сливался с Асиным меццо-сопрано. Мальчики-бармены молча слушали их, перетирая салфеткой бо-калы. “Граф де Пейрак” подвинул стул ближе и погладил Асю по голове. - «Спойте еще что-нибудь», - попросил он...
Миша оказался знатоком русского романса. Они с Асей вспомнили весь классический репер-туар:  «Ямщик, не гони лошадей»; «Дорогой длинною»; «Не уходи»; «Отцвели хризантемы»; «Не побуждай воспоминанья»; «Забыли Вы»...- Миша увлекся, азартно просил «еще», но Ася поставила точку:
- Хватит! Пора и честь знать.
- Да нам за наше прекрасное пение от ресторана приз полагается. Приз в студию! - пошутил Миша. Ася вернулась за стол. Виктор нежно взял ее руку и поцеловал, - «Миша,  как ты нашел это чудо?»- спросил он художника. «Чудо не находят, чудо является», - скромно ответил тот.
- Спасибо, колдунья! Где вы учились  петь?
- Долго рассказывать, в общем,  это моя работа.
- Вы здесь живете?
- Нет, в России.
- Боже мой, так вы приезжая?
- Почти беженка... от забот, хлопот и прочих невзгод...
Он задумался. Ася попросила Мишу зажечь свечу, стоящую в высоком подсвечнике на столе, пригубила шампанского и стала смотреть на огонь. Несмотря на три часа  пополудни, в ресторанчике было мрачно, так как свет мало пробивался в узкую улочку, а противоположная стена отбрасывала в окна постоянную тень. Миша, доев свой бутерброд и справившись с мороженым, с сожалением посмотрел на опустевшие бутылки. Он чувствовал, что напрашиваться на вторую порцию неудобно - этакая подсознательная тактичность маленького человека.  Миша поскучнел и сразу потерял интерес к окружающей действительности.
- Я пойду, если вы не возражаете. У меня там картины на чужих людей брошены.
- Иди. Надеюсь, вы меня не оставите, колдунья? - посмотрел на Асю «граф де Пейрак».
- Я пока располагаю временем, -  ответила Ася.
- Не хотите немного побродить по городу?
Ася кивнула, “граф“ подозвал официанта. Она украдкой заглянула в счет. Он, словно приго-вор, был написан на государственном языке Латвии. А что, собственно, она ждала?  Ждала, что лю-дям, разговаривающим на русском, и счет выпишут на их родном языке? Слава богу, цифры, подводящие итог, на всех языках значили одно и то же! Виктору культурная программа обошлась недешево: в счет была внесена и стоимость свечи, которую Ася попросила зажечь. Может быть, за амортизацию пианино тоже сумму набросили?
- Куда пойдем? - спросил Виктор.
- Все равно.
Они вышли на улицу, без определенной цели свернули в первый переулок налево и отправи-лись к центру старого города, все так же держась за руки. Асе почему-то не казалось странным, что она, еще два часа назад не знавшая о существовании этого человека, сейчас идет рядом с ним, всеце-ло доверившись ему. Молчание  неловко затягивалось. Ася подумала, что Виктора это почему-то совершенно не волнует.
- Вы женаты, Виктор? - вопрос был задан ею  не из праздного любопытства, информация нужна, отчасти, чтобы завязать разговор, отчасти, чтобы знать, не вторглась ли она на чужую территорию.
- Был. Восемь лет назад.
- И что же?
- Она не вынесла моих редких присутствий в своей жизни, решила, что надо свести их на нет.
- А дети?
- О, дочка у меня умница, в Сорбонне учится.
- Замечательно, - удивилась Ася, - Вы помогаете ей?
- Это мой долг, я рад, что могу сделать для дочери хотя бы такую малость.
Они вышли на широкую пешеходную улицу, мощенную гранитом, и расположились на ска-мейке напротив вывески «McDonalds».Рядом с входом на складном стульчике сидел старик-гармонист и под собственный аккомпанемент пел “Раскинулось море широко”.
- Вот бы войти с ним в долю – вслух помечтала Ася.
Сердобольные туристы бросали в раскрытый футляр монетки разного достоинства. Бывший солдат, живший в Латвии с 1945 года, не прошедший натурализации, зарабатывал на жизнь как мог. Для многих он был здесь оккупантом.  Ничего себе оккупант!
Виктор смотрел на старика с сожалением, потом встал, прихрамывая, перешел улицу и бросил в футляр бумажку фиолетового цвета. Старик перестал играть, выудил бумажку из футляра и проворно спрятал ее во внутренний карман пиджака. На эту сумму он скромно мог прожить неделю. Если пенсии стариков были в среднем 30 лат, а квартплата составляла 26-28 лат, что оставалось на еду?
“Человечество - просто материал для опыта, колоссальный излишек неудавшегося, поле обломков”  Можно ли возразить старику Ницше? Вот и в России все проблемы казались совершенно неразреши-мыми из-за особенностей национального характера. Ася знала, что на любые вопросы, ответы искать надо в прошлом. Перикл, правитель мудрый говорил: «Благополучие государства, если оно идет по правильному пути, более выгодно для частных лиц, нежели благополучие отдельных граждан при упадке всего государства. Ибо, если гражданин сам по себе благоденствует, между тем,  как Оте-чество разрушается, он все равно погибнет вместе с государством». Ася, была бы ее воля, посове-товала каждое заседание Думы начинать с чтения этой цитаты, для обретения депутатами здравого смысла. Виктор вернулся на скамейку и протянул Асе мороженое.
- Расскажите мне о себе, колдунья, кто вы, где вы?
- Я вдова, живу в Заполярье, имею взрослую дочь, работаю в школе и вполне довольна всем.
- “На свете счастья нет, а есть покой и воля”... Значит, меня  не  вызовут  на  дуэль?
- Не  вызовут - нет причины. Да и некому. Единственное общество, с которым можно быть в ладу, это ты сам. Все остальные вносят в жизнь сумятицу.
- За вашими словами убежденность?
- А вы думаете иначе?
- Видите ли, Анастасия, я уже давно наслаждаюсь одиночеством, иногда нестерпимо скучно без родной души, - он посмотрел на небо, задумался, наблюдая за изменчивыми облаками.
- Но родная душа - редкая божья милость, и рассчитывать, что повезет именно тебе, не прихо-дится.
- Надо искать, хотя бы путем проб и ошибок...
- Это очень дорогой путь!
- Пожалуй. Тогда выход один - создать пеленгующий пеленгатор для пеленгации родной ду-ши.
Ася улыбнулась. Мужчины до старости  - дети, и до старости любят мультфильмы. Виктор снова замолчал, ковыряя носком ботинка ямку на стыке гранитных плит, потом взглянул на нее быстро, вскользь, наверно решая, сказать ей что-то, или не сказать. Так они посидели еще немного. Ася рассеянно наблюдала за уличной суетой, не нарушая тишины, которая поселилась рядом с ними. Виктор еще раз искоса взглянул на нее и,  видимо, на что-то решился. Он вдруг развернулся, сжал ее  руку в своей. Она удивилась такой неожиданной прыти, но он внимательно посмотрел  в ее испуганные  глаза, и  сказал:
- Ужасно обидно, что приходится расставаться. Мне пора, Анастасия. Я должен ехать по се-мейным делам в Тукумс, когда вернусь - не знаю. Похоже, что мы больше не увидимся?
- На все воля божья, - тихо ответила она.
Виктор помолчал, потом резко вскинул голову, как будто найдя решение.
- У вас есть телефон?  Напишите мне, пожалуйста, вот сюда, - он достал из внутреннего кар-мана маленькую записную книжку в пластиковом футляре, щелкнул замком, совместив риску с бук-вой «А». Ася записала на страничке, линованной черной тушью, с английскими буквами алфавита, код города и свой номер телефона, потом подумала и написала еще адрес, сама не зная зачем. Так, беспочвенное предположение, что ему это понадобится. Виктор взял из Асиных рук записную книжку, прочитал адрес, удивился:
- А я и не знал, что есть такой город.
- Несколько лет назад я тоже не знала, что буду в нем совершенствовать свою третью фазу жизни.
- Вот как? - сказал он, но не стал спрашивать – почему. Закрыл книжку и положил ее во внут-ренний карман на прежнее место, потом встал со скамейки, подал Асе руку и попросил:
- Проводите меня, пожалуйста, до стоянки такси.  Извините, что   дурно поступаю. Если б я знал, что увижу вас, то отложил бы запланированную встречу. Мне  сегодня надо решить одно очень важное дело,  а перед поездкой я  еще должен заскочить за документами домой.
  «Вот и славно, - подумала она, - никаких обязательств».  Эта встреча - случайность или запла-нированная закономерность? В общем-то, у нее не было оснований не соглашаться с Эпиктетом, который, проверив на собственном опыте, написал для потомков: «Все, что с человеком случается, случается не зря, а по воле Того, Кто управляет миром».
Они шли мимо магазина, занимавшего по периметру целый квартал - это был известный магазин “Сувениры”, недалеко от привокзальной площади. Виктор остановился около входа. «Зайдем?» - спросил он. Ася удивленно на него посмотрела. Он пояснил: « Я хочу, чтобы вы выбрали себе что-нибудь на память».
Она отрицательно покачала головой, ей было неловко, потому, что относилась она к тому раз-ряду женщин, которые рассчитывают только на свои возможности и на том стоят, но Виктор потянул ее за собой в магазин, не слушая возражений: «Я хочу, чтобы какая-нибудь безделушка напоминала вам о нашей встрече». Ася уступила. Рассматривая изобилие поделок, она раздумывала, что выбрать? Ей понравились салфетки, расписанные в технике «батик»: охристо-коричневых тонов с необычайно тонкими переходами от одного цвета к другому. Желто-коричневая - это ее гамма. Камни и платья этой гаммы приносили ей счастье. Она попросила продавщицу показать ей набор. Одна большая, дорожкой, и шесть маленьких салфеток подошли бы к ее кофейному сервизу. Ася погладила ткань рукой, осталось ощущение гладкости и шелковистости. Уже решившись, она в последний раз бросила взгляд на полочку, медленно скользя глазами по разным разностям, и обомлела: в углу спрятался маленький подсвечник из керамики в виде симпатичного улыбающегося гномика с колокольчиком в руке - такого у нее еще не было.
- Вот это, - показала она Виктору на подсвечник, - на счастье!
Он кивнул ей и пошел к кассе, продавщица упаковала гномика в коробку. Виктор протянул продавщице чек, и она спросила его:
- Что у вас еще?
- Вот эти салфетки.
- Спасибо, Виктор, - Ася прижала подарки к груди. Ей было неудобно.
- Пусть эти маленькие вещицы станут любимыми и помогут вам смягчать удары судьбы...
- Стихии и возраста, - засмеялась Ася. Он снова взял ее за руку и повел через трамвайную ли-нию, вниз от Оперного театра к стоянке такси. Остановились. Первая машина подъехала к ним, шо-фер открыл дверцу. Виктор повернулся к Асе, взял ее руки, по очереди поцеловал их. Ася же, неожиданно для самой себя, подтянулась на цыпочках и легко чмокнула его в губы - так прощаются родственники. Он сел в такси, открыл стекло автомобиля и улыбнулся белозубо:  «До свидания, кол-дунья. Даст бог - свидимся», - захлопнул дверцу и помахал на прощанье  рукой. Машина тронулась с места по направлению к незнакомому Асе дому.

Переезжали границу. Все неприятные процедуры почему-то приходятся на ночное время. Только головы на подушки приклонили - латвийский пограничный пункт, нужно просыпаться. До-смотр хорошо организован, пограничники вежливы и улыбчивы, отметка в паспорте, рука к козырь-ку:  «Счастливого пути». Ты себя чувствуешь уважаемой и достойной личностью, но вот подъехали к КПП «Пыталово», что встречает и провожает путешественников на русской стороне. Кто же это такой умный дал месту столь точное название? Поезд остановился. Ввалилась полупьяная команда: двое мужчин и три женщины в камуфляжной форме без знаков отличия. Самая крупная из женщин зычным голосом разбудила весь вагон - все это выглядело как:  «Встать!  Суд идет!»
Дальше началось издевательство над людьми и упоение властью: то не нравилась чья-то фото-графия в паспорте, то год рождения смазан, то подпись подделана, то печать неясная. К своему наро-ду - как к заклятым врагам! Это было и противно и привычно. Сколько лет прошло, а синдром «враг среди нас» - жив, так же, как и двойной стандарт для тех, кто хоть какое-то  отношение имеет к вла-сти - мне позволено, а вам - нет. Мы хамим, а вы - только попробуйте! Да и установка: бей своих, чтобы чужие боялись - и теперь главная в работе с соотечественниками. Люди  в вагоне уязвлены унижением, которое только что пережили. Им ощутимо дали понять, кто они такие и что ждет их на Родине.  Какой уж тут сон? Ася проворочалась до рассвета, потом решила больше не мучиться, и со своей «визави» выпить по чашечке кофе, чтобы скрасить торжественное прибытие в Петербург. «Визави» - энергичная пенсионерка, пыталась поднять Асе настроение:
- Человек - система самонаводящаяся, настраиваемся на позитивное восприятие жизни. Хоти-те, смешной случай расскажу, уж и не помню, где читала. Итак...
Ася слушала в пол-уха, думая, рассказывать, или не рассказывать дочери о Викторе? Решила, что рассказывать, собственно, нечего  и успокоилась.
- Вас встречают? - спросила соседка.
-  Дочь встретит, надеюсь.
В этот раз Ася хотела проскочить Петербург без остановок, у нее было несколько часов от поезда до поезда.

Огонь гаснет, если не подкладывать свежих дров. В прошлом году Ася удивила школу, по-явившись в мини-юбке. В этом году она решила потрясти всех своим новым имиджем, новый имидж - новые возможности. Те немногие, кто еще оставался в неведении относительно ее попытки реконструкции молодости, очень искренне удивлялись, как она хорошо выглядит. Сергей, бывший Инкин друг, признался ей позже:
- Честное слово, не узнал вас  первого сентября, Анастасия Николаевна! Я даже у Александра Петровича спросил, что это у вас за новая учительница? Тот посмеялся надо мной:
- Открой глаза, это же Анастасия Николаевна.
Ася очень тревожилась, как пройдет ее первая встреча с Алексеем. Может, мужчинам и при-ятно, что ради них идут на такие жертвы, но Асе не хотелось признаваться в этом и самой себе. Впрочем, Алексею она бы подыграла, чтобы потешить его самолюбие. Она раздумывала: пойти или не пойти в спортзал? Ей не хотелось самой искать Алексея, лучше бы он нашел ее. Лучше, если он сделает этот первый шаг. Однако проблему по-своему разрешила Люба,  интуиция подсказала ей, как надо действовать:
- Пойдемте, Анастасия Николаевна, там, на заднем дворе школы, вся наша компания сейчас в сборе.  Алексей только что привез из лесу Калашниковых с грибами. Погода чудная, они дружно курят на воздухе и обмениваются впечатлениями - только нас, таких молодых и красивых, и не хватает!
- Думаешь?
Через лыжную базу Люба и Ася вышли во двор. Валера, освоивший за лето трехаккордный аккомпанемент, бренчал на гитаре песенку о вечном женском коварстве. Он выглядел довольным, что первый концерт идет при полном аншлаге. Асе осталось только похвалить его за бесконечное стремление к совершенству.
Алексей стоял около своей машины. Люба громко поздоровалась со всеми и подошла  к нему поцеловать в щеку на правах друга.
- Рада тебя видеть, - сказала она ему.
- А уж как я-то рад, девчонки! – отшутился Алексей и посмотрел на Асю.
Хорошо, что они встретились на людях, - подумала она.  Так даже лучше! Преодолевать пропасть в связке с друзьями, двигаться навстречу друг другу не торопясь, осторожно нащупывая дорогу - вот мудрость, идущих в темноте. Алексей, прищурив глаза, смотрел на нее и улыбался. Она сделала шаг к нему, подтянулась на носках и чмокнула его в левый ус, спокойно и холодно, чему сама неожидан-но удивилась.
- Привет.
- Привет, - ответил он. 
- Как доехал из отпуска?
- Из отпуска ничего, а вот, когда в отпуск ехал - перевернулся, улетел в кювет, думал, конец мне.  Видишь вмятины на старушке?
- Вижу. Раны зажили?
- Не совсем, - произнес он, заглянув ей в глаза. Они оба поняли,  о чем идет речь. - Напугался, правда, - продолжил он, - очень  неприятные ощущения!
- Все дело в привычке, - встрял Валера, - один раз помрешь, после  уже ничего не страшно.
Валера разрядил обстановку. Напряжение внутри коллектива, вызванное внезапным появле-нием Любы и посвежевшей Аси,  исчезло. Люба, заглянув в корзину Калашниковых, воскликнула:
- Я тоже хочу за грибами! Мой Борис за сыном к бабушке в Вологодскую область  умчался. С личным транспортом – проблема. Может, съездим завтра, коллеги, еще раз, на ваших машинах? Не-надолго, после работы?
Валера подумал и сказал:
- Зачем на двух машинах? Калашниковы уже с грибами, а мы все в Лешину машину войдем, верно, Леша? На бензин скинемся.
Алексей засмеялся.  Они договорились, что завтра после работы отправятся в лес.
- Два часа - и корзина готова, - воодушевил их на прощанье Калашников.
Ася не обмолвилась и словом с Алексеем о том, чтобы встретиться наедине, но вечером в дверь позвонили.  «Ты одна?» - спросил Алексей.
- Одна. Проходи... раздевайся...
Ни при первой встрече, ни сейчас, он ничего не сказал ей о внешности. Даже обычных слов: «Ты хорошо выглядишь». Как будто это табу! Впрочем, ее это устраивало.
«Делает вид, что ничего не случилось, чтобы не смущать меня. И все сделали вид, что совсем не удивлены  моим новым обликом, просто я от солнца и моря посвежела», - подумала она. Взяв его за руку, провела в комнату, силой усадила на диван. Разговор не получался. Обычные, ничего не значащие фразы. Настороженность. Она понимала, что он раздирается сомнениями, как быть? Самому действовать или ждать, когда она притянет его к себе? Видимо, как ребенок, заболевший детским негативизмом, сопротивляется из последних сил тому, что следует делать. «Тебе помочь?» - спросила она,   расстегивая  ему рубашку.
- Что, так сразу? – неуверенно произнес он, - мы опять начнем все сначала?
Ей стало смешно. Подождать полгода, потом все начать?
-     А у нас ничего и не кончалось! Ты разве не за этим пришел?  - с кротким видом спросила она. Алексей смутился. В самом деле, с чего он решил, что между ними все кончено?
В этот раз ей было с ним хорошо, как никогда. «На пепел  тлеющий минувшей страсти»... Он  обнаружил, что соскучился, как-то особенно нежно ласкал ее, да и  она была раскована с ним, как женщина, уверенная в себе и знающая свою власть. Это ощущение ей давала  новая, как у змеи, кожа. Теперь-то они на равных,  теперь-то  она чувствовала, что молода не только душой, но и телом. Ушла нервозность из отношений, ушло чувство, что ей делают одолжение, и пришло другое - чувство покоя и удовлетворения. Что же, все по-прежнему? Он все так же подчиняется ее воле!

До первого сентября оставалось три дня, надо было готовить класс к новому учебному году. В рекреации рядом с кабинетом Аси прохлаждались два неразлучных друга - Ващенко и Симанович,  теперь уже десятиклассники.
-   Мне как раз помощники нужны, - сказала  им  Анастасия.
- - А че делать-то? Может, мы и не умеем? - спросил Симанович.
- Не умеете - научим, не хотите - заставим.
- Не дрейфь, Колька! Все равно наших пока нет, давай  слабой женщине поможем, - обрадо-вался своей внезапной востребованности Антон Ващенко.
- Это вы меня в слабые женщины записали?      
- Ну, Анастасия Николаевна, не даете проявить нашего мужского заблуждения насчет школь-ных учительниц.
- Разве что заблуждения... - она подала Ващенко штору. Он забрался на стремянку и дотянулся до карниза. Пол около окна резко уходил вниз.  Симановичу  пришлось крепко держать шатающуюся стремянку. Без  таких вот примет легкого идиотизма жизнь казалась бы пресной. Ващенко неумело пристегивал штору за один край, другой край провисал и тянул занавеску вниз, она выскальзывала из зубов “крокодильчиков” и Ващенко, чертыхаясь, начинал все сначала.
- Антон, позволь я передам тебе опыт, - не выдержала Ася, - собери все “крокодильчики” в ку-чу, пристегни левый край, не выпуская из рук правого. Теперь правый край... Найди середину. Нашел? Пристегни ее. Снова раздели каждый отрезок пополам, и отсекай пространство равными долями.
- Ну,  прямо наука целая.
- А ты как думал? Зато теперь любая девушка из вашего класса спокойно может пользоваться  твоим умением.
- Ха! Я любой помогать не буду.
- Естественно, ты можешь выбирать работодателя, обученная рабочая сила на рынке труда выше ценится.
- А то...
Симановичу стало завидно. Он вопросительно посмотрел на Асю: «А мне можно»? Второе окно Ващенко с гордостью Тома Сойера, сдающего в аренду свой забор, уступил ему. Кольке работа понравилась, и перед третьим окном он вопросительно посмотрел уже на Антона.
- Да ради бэ! - широким жестом мецената осчастливил его Ващенко.
Мальчишки  быстро справились с работой и были довольны -  у них получилось! Они весело попро-щались с Асей и побежали в кабинет  Веры Петровны, где им тоже предстояло показать свое умение.
В учительской царила непринужденная обстановка. Коллеги, расслабленные летним отдыхом, группами расположились на диванах и общались по интересам. Появилась Виктория Ивановна (изо и черчение), отдохнувшая,  свежая, в новом костюме. Она сделала короткую стрижку, стрижка неузнаваемо изменила ее.
- Здравствуйте, дамы, - сказала она, проверяя, какое произвела впечатление.
- Почем костюмчик? - спросила географичка.
- Нич-че не знаю. Муж покупал.
- Балует он тебя.
- А уж я-то как его балую, как балую!
- То-то он никого кроме тебя вокруг не замечает.
- Так я ему оглядываться не даю.
- Что, так все время и смотрит в одном направлении? - спросила молодая учительница, кото-рой трудно давалась семейная жизнь.
- А як же ж! Нет у него привычки озираться по сторонам, я и есть направление его главного удара.
- А у моего одно направление главного удара - бутылка, - вздохнула молодая.
Виктория Ивановна заметила Асю и, улыбаясь, подошла к ней.
- Ну, ты даешь, Николаевна! Чем дальше - тем моложе, такое впечатление, что каждый твой день рождения отсчитывает время в обратном направлении. Где загорала-то?
- Как всегда, на Рижском взморье.
- Однозначно, там тебе климат.
- Я тоже так думаю. А ты?
-     Муж меня в Грецию «отдыхующей» отправлял. Думала, никому кроме мужа не нужна, а тол-стые греки на меня регулярно западали. Видно, я, по сравнению с афинскими развалинами, ничего еще смотрюсь.
- Не наговаривай на себя, кокетка. Помирать нам рановато.
Педагогини притихли и внимательно прислушивались к их разговору, пытаясь уловить какие-нибудь подробности заметного омоложения Аси. Но подробностей не последовало.
  Ася глубоко вздохнула: «Ну, вот и все. Объяснилась с коллективом, благодаря Виктории».
В учительскую влетела Люба.
- Анастасия Николаевна, встречаемся через два часа. Выходите к бензоколонке. Не забудьте корзину, - и улетела.
- Куда это ты с корзиной?
- В лес хотим часика на три, может, с грибами повстречаемся.
- Удачи.
На перекрестке раньше всех появился Валера. Чтобы сэкономить время и не заезжать за каж-дым,  Алексей предложил забрать их на трассе при выезде из города. Это всех устроило. Покуривая и пошучивая, они ждали Алексея.
В лесу Анастасия бегала как олень от гриба  к грибу, с азартом осматривая пространство - она любила грибную охоту. То тут, то там ее позывными звучала песенка: «А три сосны на бугорочке, да что ж ты, милый, натворил? А ты любил меня три ночки, а на четвертую забыл...»
Валера удивленно смотрел на нее, когда их дорожки пересекались, и о чем-то, нахмурив бро-ви, сосредоточенно думал.

Как-то прошлой весной Ася по привычке заглянула в каморку к учителям физвоспитания. Алексея там не было, только перед зеркалом крутились две восьмиклассницы - Маша Минина и Настя Хабарова.
      - А вы тут чего, девочки?
- Нас Валерий Ильич попросил тут побыть, чтобы чужие не заходили.
- Чужие -  это я, - подумала Ася и пошла в столовую. Валера попался ей навстречу с грудой пирожков на тарелке. «Будет кормить девчонок, приручает, дурачок, на свою голову», - подумала она. Попросив у буфетчицы блинчики и чай, Ася села за стол. В последнее время в каморке у Алексея, куда он пустил Валеру по доброте душевной, все время толкались девчонки. Они смотрели на Валеру влюбленными глазами и готовы были выполнить любую его просьбу. Валера не мог жить без обожавших его глаз, он, как артист, хотел постоянного поклонения, оваций и любви. Среди сверстниц, а Валере было 26, он не пользовался особым успехом, видимо, потому, что  любил говорить только о себе и своих успехах, а это утомляло. Единственная, кого он покорил раз и навсегда, была его собственная жена. Он  женился сразу же после армии. Во время побывки познакомился с девушкой. Через некоторое время девушка почувствовала себя  беременной, если бы не это досадное недоразумение, он, по всей вероятности, из-за высоких амбиций, был бы до сих пор не женат. Поклонение девочек делало его счастливым.
Вот только беда, некоторые девушки становились слишком назойливыми, и Валера мог по глупости попасть в неприятную историю. Когда жена Валеры уезжала на сессию, Настя Хабарова, как черт из бочки, появлялась около его двери. Ее родители, задайся они целью, запросто могли пришить ему растление малолетних. Один шумный процесс - и ваших нет! Пойди, доказывай, что ты не верблюд. Потом не отмоешься. Ася как-то, на правах старшего товарища, попыталась объяснить Валере двусмысленность его положения, но он оборвал ее:
- Я жене своей верен. А эти - пусть ходят, мне они не мешают.
Однажды все-таки был скандал. Валерина жена уезжала по каким-то делам на пару дней, ребенка оставила с отцом. Естественно, Настя Хабарова предложила свои услуги в качестве няньки. Валере было не до моральных премудростей - надо было идти на работу, и он попросил Настю посидеть с ребенком. По какой причине жена вернулась на полдня раньше, Ася не знала. Она вошла в квартиру, ребенок что-то строил, ползая по ковру, Валеры дома не было. Настя лежала в супружеской постели с сигаретой во рту и чашечкой кофе в руках. Жена не стала разбираться, что она здесь делает, взяла Настю за длинные волосы и пинком отправила ее в коридор, выкинув вслед одежду. Валера на сле-дующий день  прикрывал синяки под глазами темными очками - жена владела приемами каратэ и, по всей видимости, продемонстрировала их в полном объеме.  Он принял это как законное возмездие за свою неосмотрительность.
В этом году Валера, словно пуганая ворона, на порог не пускал лезших в двери девчонок. Если нужно было решить какой-нибудь вопрос - выходил в коридор сам, разговаривал с девчонками, строго нахмурив брови  и коротко разряжаясь словами.
- Чтобы ни одна сука не подумала, что мне от нее чего-то нужно, - признался он Алексею. Тот его утешил:  «За битого - двух небитых дают».

…Она уже не дергалась, как девочка, ожидающая свидания – придет, или не придет люби-мый? Привыкла, успокоилась. Что-то в ней изменилось вместе с лицом, и Алексей заметил в ней эту перемену. Раньше его устраивало,  что он хозяин положения, что встречи их зависят только от его  вдохновения. Весной у них был откровенный разговор:
- Вам, женщинам, хорошо, у вас не бывает таких опасений. А мы можем попасть в пикантную ситуацию: настроение не то, проблема какая-то долбанная и ... кранты.
- Со мной не печалься об этом,  я - стреляный воробей. Нет, я - премудрый пескарь, поэтому все понимаю…
Он тогда грустно улыбнулся. Может быть, у него с Натальей были проблемы? Сегодня он пришел к ней какой-то странный: задумчиво - сосредоточенный, зацикленный на одной мысли, что ли. Ася предложила ему пообедать, и молча смотрела, как тщательно он мыл руки, словно готовился к операции. Она не торопила его, не приставала с вопросами -  сам скажет, если надо. А не скажет, значит, еще не созрел.
Алексея же беспокоила странная перемена в Асе. Она стала очень независимой. После при-вычных ласк, он, глядя в потолок, надолго ушел в себя. Ася удивилась затянувшейся паузе.  На пиа-нино тикал будильник, нагло отсчитывая оставшееся время жизни. Ася чувствовала - предстоял разговор по душам. Она называла такие моменты  второй частью  «марлизонского» балета. Кажется, именно сегодня, сейчас прозвучит заключительная часть! Что приготовил он ей? Какую музыку ду-ши?
Мысль Алексея, наконец, конкретизировалась:
 - Ася, грешим мы, - вздохнул он.
-  Грешим. Однако новость уже устарела.
 - Мы должны это сделать, -  Алексей внутренне собрался, и, словно пружина, распрямившись, ударил ее словами: - нам надо расстаться...
Ася  удивилась.  Меньше всего она ожидала именно этих слов. Все было так хорошо, так сер-дечно в последнее время! Она относилась к нему тепло, по-матерински! Какой  молодец: упредил ее.  Как тонко  почувствовал ситуацию! Кто кого смог, тот того и с ног! Что ж, придется доставить ему это удовольствие, не возражать, не умолять: «хоть редко, хоть в неделю раз в деревне нашей видеть вас», а отпустить его, пусть полетает, сокол, на воле.   
- Как скажешь, милый, - ответила она.
- А вот так и скажу.
 - Ну что ж, коль тебе так будет легче, давай расстанемся. Ты мой девиз знаешь: Если  люби-мому хорошо, то и мне хорошо.
Когда он ушел, Ася взмолилась: «Господи, освободи меня от этой неволи»! 

Дни бежали за днями, как лошадки в карусели. Только наступит понедельник, глянь: и суббо-та на подходе. За окном уже мрачнел ноябрь, мела ранняя зимняя поземка. Непогода, кажется, посе-лилась и в душах людей. Ася держала марку фирмы: ни словом, ни упреком, ни слезой.  Алексей, не изменяя привычкам, от которых не в силах был освободиться, все так же появлялся в ее классе  на переменах и после уроков. Смотрел на нее проникновенным взглядом, улыбался, рассказывал, какой у него смешной младший сын, любимая игрушка у него -  горшок, он ставит его посреди комнаты, но забывает попроситься, когда ему приспичит.
- Это вы смешные, не понимаете намеков своего ребенка, - отвечала  ему Ася и делала вид, что тоже не понимает намеков Алексея. Все, что произошло между ними, она посчитала предательством. А раз так, то  никакими традиционными общениями не изменить того, что случилось. Ни на минуту Ася не сомневалась, что его просьба расстаться  была просто актом отчаяния. Он испугался своей зависимости от нее и, как маленький ребенок, произнес как раз те слова, которых больше всего боялся. Теперь ему нужно было наступить себе на горло, чтобы отменить собственную просьбу.  Ася не делала попыток помочь  ему в этом. Может, устала, может, поумнела, а может, проявилась  вздорность ее характера. Так они топтались на месте, как два боксера на ринге, не желающие первыми начать бой. Ася стала замечать за собой, что ей даже и удовольствия не доставляет созерцание того, как мается Алексей.  «Мне скучно, бес», - впору было провозгласить эту мысль вслух. Но в этой отстраненности  Ася находила некоторую приятность. В один из вечеров, когда она, как обычно,  радовалась тишине и одиночеству, раздался телефонный звонок. Кажется, это был межгород.
- Алло, - сказала она, ожидая услышать голос дочери.
- Здравствуйте, Анастасия Николаевна, - ответил мужской голос. Этот голос на противопо-ложном конце трубки был неуловимо знаком: приятный баритон с легким акцентом, -  Вы меня узнаете? Я – Виктор. Август, Рига. Вернисаж.
Асе стало почему-то тревожно, она присела на диван.
- Д-да-а, здравствуйте, Виктор.
- Я не слишком напугал вас, колдунья?
-  Ну, что вы, право... как поживаете?
- Увядаю безвременно. Рига передает вам привет.
- Спасибо. Кланяйтесь от меня Риге.
  - Обязательно. У вас все в порядке? Почему голос такой грустный?
  - Вам показалось.
- Правда?- он помолчал и заговорил вновь: - Анастасия Николаевна, может, я слишком само-надеян, что позвонил Вам? И все-таки, разрешите потревожить звонком стены вашей квартиры еще раз, если я буду в северных краях!
- А такое возможно?
- Ничего невозможного нет.
- Звоните, Виктор, я буду  рада. Так приятно получать привет из Риги.
- Ну,  вот и славно. Целую ваши руки. До свидания, колдунья.
- До свидания...
Ася неловко положила трубку, поправила ее. Подошла к веселому гномику, привезенному из Риги, качнула колокольчик в его руке. Колокольчик зазвенел чисто и звонко.
- Зачем? - вертелся назойливый вопрос у нее в голове. Перемен в жизни не хотелось, послед-нее время она почему-то их боялась.


Алексей занимался рутинным делом – уборкой квартиры. Жена собрала сыновей,  и отправи-лась гулять. В их  отношениях наступил перелом. После лета она стала удивительно добра к нему и предупредительна. Вечером его ждал горячий ужин, утром, несмотря на то, что ночью к маленькому сыну неоднократно приходилось вставать, она без скандала поднималась раньше мужа и готовила ему завтрак. Алексей отводил старшенького в садик и шел на работу. Мир и покой воцарились в доме.
Под монотонное жужжание пылесоса хорошо думалось. Алексею пришла в голову мысль, что за особым вниманием жены стоит, по всей видимости, работа тещи. А, может, ревность. Ей что-то стало известно тогда, когда их личные отношения с Асей оборвались. Он сам сделал выбор, ему по-казалось, что так будет лучше. Выбросить из головы всякую любовную чушь и сосредоточиться на самом главном – работа, семья, вот, что должно быть сейчас на первом месте! Чтобы быть счастли-вым, нужно согласие в доме, удовлетворение самим собой и своими делами. Он старается, бог видит, как он старается! Ася была права, чтобы жена стала внимательной, она не должна быть увере-на, что муж безраздельно ей принадлежит. Видимо, доброхоты намекнули ей о странной дружбе его с Анастасией. Слухи удивительно долго не доходили до ушей жены. В этом есть определенная закономерность. Во-первых, жены об этом догадываются последними; во-вторых: когда ты перестал грешить, тут тебя и настигает возмездие. Но этому возмездию жены он очень рад. Слава богу, поум-нела! И ему легче, он много лет ждал, когда она станет ценить его. Дождался, наконец! – Алексей закончил с уборкой и включил видеомагнитофон. Кассета с записью  прошлого праздника - Дня Знаний. Он записал все это на пленку для своего друга, который привел дочку в первый класс и сделал копию для себя. Такие праздники, как «Первое сентября» он любил, это деятельный праздник, а вот День Согласия и Примирения, или День Независимости ему казались мучительно бессмысленными. Что праздновать -  непонятно, сидеть во главе семейного стола и бесконечно есть и пить – ужасно. Он нашел выход для себя – летом рюкзак за спину и в лес, зимой – лыжи и на  гору.  Сейчас уже и старший сынишка может с ним разделять его увлечения.
На кассете мелькали кадры счастливых первоклассников. Вот она, Ася. Он тогда незаметно  поймал ее в кадр. Загорелая, в белом костюме, похорошевшая и отдохнувшая, она снова заставила после лета забиться его сердце. Только приехав из отпуска и увидев ее, он понял, как скучал.
Все, все, забудь, Алексей Григорьевич, прошлую жизнь и отпусти на небеса свою тоску. Надо быть последовательным в своих решениях…
Сначала он развлекся от обиды на жену, потом процесс понравился, после – стал затягивать, как воронка… Алексей тяжело вздохнул: спорить с самим собой – бессмысленно.

За летние месяцы и в храме божьем произошли изменения. Отец Николай сообщил хору, что отныне у них будет регент, вернее - регентша. В их приход назначили еще одного иерея, совсем мальчика - девятнадцати лет, отца Степана Терехова. С ним приехала жена, она заочно училась в том же институте, который два десятка с лишним лет назад окончила Анастасия. Регентша оказалась невзрачной  прыщавой девицей. Первую службу она простояла ни во что не вмешиваясь, наблюдая, как Татьяна руководит певчими.
     - Будем работать, - сказала она после службы, - зовите меня матушкой Дарьей, или просто Дашей, как вам нравится. Следующая репетиция в четверг? Я приду с новыми нотами.
В четверг новоиспеченная матушка принесла с собой кипу нот, по-деловому поставила их на пюпитр, попросила сесть всех вокруг, выдержала паузу, потом повернулась к хору и спросила:
- Сколько платит вам за службу отец Николай?
 Светлана Ивановна удивленно подняла брови, Татьяна от неожиданности уронила “осмогласие” и сама спросила в ответ:
- А вы разве  не в курсе?   
- В курсе. Только мы с отцом Степаном подумали и решили - это много. Приходу будет труд-но содержать еще одного иерея и регента, поэтому ваша зарплата станет меньше, мы введем расчет-ные листы, где вы  будете расписываться.
- Как скажете, матушка, как скажете, - с соглашательской предупредительностью поддакнул Беликов. Светлана подняла брови еще выше от возмущения, но глубоко вздохнула и  произнесла:  «На все воля божья». Татьяна молчала, она растерялась от напора юной регентши, кроме того – власть переходила в другие руки, однако портить с матушкой Дарьей отношения не хотела и, види-мо, искала выход из ситуации.  Только Анастасия ответила ей без обиняков:  «Не с того начали,  Да-ша». На что матушка живо отреагировала:
- Еще ставлю вас всех в известность, что мы подыскиваем в хор мужчину-тенора, Анастасия Николаевна не берет «ре» и «ми» малой октавы, а в новой “Херувимской”, что я принесла, эти ноты у тенора ведущие.
«Ловко повернула», - удивилась Ася, но промолчала. Неожиданно ей стало обидно. Пусть подыскивают мужчину-тенора. Устанут искать - выбора никакого: те любители, что пели тенором - не  знают нот, а те, что читали ноты - вообще не пели. Ася и сама понимала, что нужно дублировать голоса, но желающих пока не находилось.
- Давайте заниматься, - сказала юная матушка и дала тон. Все произведения, что она принесла с собой, были достаточно сложны. Они репетировали Бортнянского, Веделя, Чеснокова.
- Подозреваю, что это ее экзаменационная программа  по хоровому дирижированию, - сказала после репетиции Светлана.
- Похоже на то, - подтвердила Ася.
Следующая вечерняя служба была первой службой, которой руководила матушка. Службу спели отвратительно, то в “Господи воззвах” Даша взяла слишком быстрый темп, то в прокимне из “Осмогласия” не смогла показать все переходы голосов,  то в каноне перепутала тон. Татьяна  непро-извольно бросалась спасать положение, дирижируя параллельно, а Даша злилась. На нервной почве Беликов строил Олегу септимы вместо октавы, а Олег - секунды вместо унисона. Что с ними за беда приключилась, кто их знает? Асе было не до разборок, она,  услышав интонационную грязь,  сердито бросала:  «Что поете?»
Даша, чувствуя свои проколы и общую неприязнь к себе - сорвалась. После того, как они сно-ва не взяли данный ею тон, громко стукнула по столу кулаком и истерически закричала:  «Я не могу так работать!» Ее выходка была замечена отцом Николаем и, кажется, всеми прихожанами. Ася тихо сказала:  «Даша, возьмите себя в руки, разве так можно?»
Лицо Даши стало красным, она снова резко щипнула пальцами вилку камертона и медленно пропела тон. Все дело в том, что в девятой песне канона тесситура была слишком высокой  и женщины “душились” на верхних нотах, поэтому  канон обычно они пели на терцию ниже оригинала. Пока Даша вспомнила об этом, произошел скандал.
В течение последующего месяца Ася не раз и не два  вступала в спор с регентшей. Первое время у Даши было легкомысленное отношение к своей работе, оттого, что ей достался такой гра-мотный хор. Часто она прибегала за пять минут  до начала богослужения и срочно писала на листке последование службы. Отец Степан, помогая ей, лихорадочно листал “Минею”.
- Записывай, - говорил он ей, нервно поглядывая на часы. - На “Славу” поете кондак святому, на “Ныне”...
- Дремлет притихший северный город, - с невинным видом вставляла Светлана, как будто напевая сама себе. Отец Степан бросал на нее убийственный взгляд, предупреждая: «вы у меня до-смеетесь», и снова листал Минею, что-то быстро объясняя Даше. Они, как два капризных ребенка, громко спорили, потом Степан спохватывался и кивал Даше:
- Посмотри, есть кто на исповедь?
Даша перевешивалась через перила хоров и смотрела туда, где стояло распятие.
- Есть две блудницы, - кивала она в сторону  женщин преклонного возраста. Степан ухмы-лялся и торопливо бежал по лестнице вниз. Вечером все повторялось сначала, в конце концов, юная матушка восклицала, обращаясь к супругу:
- Ну, Степа! Я же тебя просила!
О чем она просила, певчим было неясно. Ясно было только то, что им опять во время службы подсу-нут один «Октоих» на всех.  Они, не успевая что-либо осмыслить, в стремительном темпе будут петь стихиры, написанные на старославянском, коверкая непонятные древние слова. И служба будет за-гублена по милости плохо сделавшего свою работу регента.
- К черту, такого руководителя, - говорила Ася подругам, - для начала объяснила бы нам, как читать  эти знаки и буковки, а то мы догадываться должны. Службу не знает, зато амбиций...
- Смотри, Аська, уволит она тебя.
- Пусть попробует. Я отцу Николаю на нее капну. Тоже мне звезда балета, звездее всех звез-дых.
- Смирения у тебя нет!
- У нее тоже смирения нет, и, кроме  того, совести. Как таких людей в церковь пускают, и еще власть над другими дают?
- Не нашего ума дело.
- Кошмар! И в церкви, как в Политбюро, молчать надо! Среди служителей Господа тоже раз-ные люди встречаются, некоторые  под маской благочестия  - обыкновенные стяжатели. Мир грешен, но церковь должна быть безупречна! Поэтому, не знаю, выдержу ли я все это безобразие?
- Ты предпочитаешь  могилку рядом с папертью,  или  подальше  от  православных  святынь?
- Я не шучу, мне действительно трудно с этим смириться.
-Ты человек сторонний, - сказала Татьяна, - зачем тебе лезть в эти дрязги, пусть у отца Нико-лая, как у настоятеля, голова болит. В конце концов, и Степан, и Дарья в его подчинении.
- Да они сами его со свету сживут.
- Как у них так получается, - закуривая сигарету и пуская дым в дверь Асиного балкона, про-говорила Светлана, - за три месяца, что они в нашем приходе, и квартиру обставили, и машину купили?
- Тайна, покрытая мраком, - устало произнесла Ася, - может, кредит в банке взяли?
- Вот и я не найду ответа, - Света выпустила очередное колечко дыма, -  вообще,  Аська,  тебе  на  время  утухнуть  надо.  Либо  шах  помрет,  либо  ишак  подохнет,  как  на  Востоке  говорят!
Ася  пыталась смириться, убеждала себя, что «уменьшение  сопротивления  ведет  к  снижению  тре-ния», но временами просто не могла сдержать праведного гнева, когда видела, что юная матушка опять не готова к работе, не знает службы, что «авось», «небось» и «как-нибудь» - любимые  принципы ее жизни. Отец Степан тихо возненавидел Асю. Пошли разговоры, что от неудобной хористки хотят избавиться. Отец Николай пригласил Асю на беседу.
- Скажите, что происходит в хоре? Почему вас так не любит священник Терехов?
            - Батюшка, все дело в их несерьезном отношении к работе. Мы ожидали, что регент решит нашу главную проблему – научит тому, чего мы не знаем. Разберет особенности полиелейной, славословной и шестеричной служб, в разновидностях которых мы не очень пока разбираемся, но Даша сама не знает этого. Кроме того, прибегает за пять минут до начала, не успевает раскладывать ноты, не может продирижировать сложными произведениями. Светлана Ивановна подсказывает ей во время богослужения  ключевые моменты. Зачем нам руководитель, которым мы руководим? Абсурд! Я говорю вслух о некомпетентности нашего регента, а отцу Степану это, естественно, не нравится, ему хочется, чтобы все было «шито – крыто».
           - Вы знаете, у меня лежит письмо, подписанное вашими коллегами, в котором они просят освободить их от вашего присутствия…(Ася потеряла дар речи)…но я пока не дал ему хода. Было бы неразумно разрушать созданное с таким трудом, ведь не в каждом храме есть грамотные певчие. По-старайтесь  сдерживать себя в конфликтных ситуациях, не возмущайтесь вслух, потерпите ради дела, а я  поговорю с отцом Степаном, чтобы занимался с Дашей.
-  Светлана, - спросила назавтра Ася подругу без обиняков, - ты подметное письмо подписы-вала?
    -  Я что, Павлик Морозов? Ко мне даже не подходили с таким предложением, знают, что по-шлю в одно очень укромное место. А вот за Татьяну и мужиков не ручаюсь, у них, возможно, был свой интерес.
            - Бог им судья! – гневно произнесла Ася. Она поняла, что нельзя так глубоко проникать внутрь церковной структуры. Изнутри она не кажется такой совершенной. Наоборот, все не-стыковки видны.
В последующие месяцы Анастасия тихо, как мышка  стояла на хорах, сдерживая «страсти», и внимательно наблюдала за амбициозной парой. Скоро она поняла, что Даша не укладывается в обычные стереотипы. Юная матушка стала усваивать кое-какие уроки отца Николая, и через неко-торое время ее  самомнение сменилось здоровым тщеславием, ей захотелось, чтобы ее уважали за знания и умения. Она, наконец, сообразила, что надо беречь то, чем владел хор и совершенствовать. Супруг ее, однако, был,  себе на уме. В приходе вел себя высокомерно, а то и просто ерничал, часто смущая дьякона после совершенной службы крамольной репликой: - «Переговоры с Господом Богом прошли благополучно»! Терехов дружил исключительно с нужными людьми. Крестил живых, и отпевал убиенных бандитов; освящал машины сотрудников ФСБ и местных мафиози. Он рвался к власти всеми доступными ему средствами. Не брезговал и старым, проверенным методом: «стучал» обо всех погрешностях в жизни общины «наверх». Но делал это отнюдь не ради исправления чужих несовершенств. Это был подлый умысел и далеко идущие планы - хотел собственный приход.
Терехов  добился-таки своего. В одном из храмов у Белого моря освободилось место настоя-теля. Епископ удовлетворил просьбу рьяного священника и отправил его туда. Отец Николай вздохнул облегченно. Иуду лучше держать подальше. Перед отъездом Степан и Даша попрощались со всеми, кроме Аси. Однако, это Асю ничуть не расстроило, поскольку их отношения к этому вре-мени были окончательно испорчены.

Анастасия выяснила, что Татьяна с мужской группой хора, действительно, смалодушничали, поддались на уговоры  Терехова, и подписали злосчастное письмо. Мужчины, видимо, не любили  острый Асин язычок, а вот Татьянин поступок объяснить  было невозможно ничем, кроме  трусости или женской мести. Кто усмотрит погрешности свои? 
- Ей-богу, она с тобой за мужа поквиталась, - констатировала Светлана. Асе стало смешно: за то, что она им побрезговала? Не заметила его намеков, «прыжков и ужимок»? Видимо, «образцовый муж» пожаловался  на нее жене. И, бог знает, что он там наговорил! Она не стала выяснять отноше-ний. Пусть это останется на совести Татьяны.
В один из вечеров, когда хор после отъезда регентши снова репетировал у Аси, раздался зво-нок. Ася извинилась перед коллегами и вышла в коридор, чтобы открыть тамбурную дверь. За две-рью стоял Алексей, он был странно взволнован, сразу обнял ее, не обращая внимания на дверные глазки соседей.
- Прости, я не могу без тебя – горячее дыхание щекотало ей ухо.
- Тс-с, - приложила Ася палец к губам, - я не одна...
Алексей выпрямился, бросил взгляд в открытую дверь квартиры.
- Когда к тебе можно прийти? – прошептал он. Голос его прерывался от волнения.
- Приходи завтра.
Он нагнулся к ней, поцеловал.
- До завтра?
- Да-да…Пока...- Ася закрыла за ним дверь, постояла в прихожей, не сразу вспомнив, что ее ждут. Когда певчие разошлись, она, проводив их, вернулась в комнату, рассеянно осмотрела знако-мое пространство, закрыла крышку фортепиано, сложила в стопку ноты, поправила покрывало на диване, и еще долго ходила, пытаясь вернуть привычный порядок, который всегда нарушался, если у нее были гости. Этими ритуальными, неспешными, автоматическими движениями она пыталась заглушить в себе мысль, которая из бессознательной стала осознанной - во всех ее нелепых  на пер-вый взгляд поступках прослеживалась управляющая всем этим противодействующая воля подсо-знания. Она вдруг поняла, что ее спонтанные уходы из дружеских компаний,  вздорность ее поведения с Алексеем происходили оттого, что ей уже ничего этого, по большому счету, было не нужно. Она цеплялась за свой одинокий мирок, изо всех сил пытаясь сохранить привычный поря-док вещей. Действовала как самосберегающая система, и в этой системе сейчас уже не было  места Алексею... Ей вспомнились чьи-то слова: Все приходит тогда, когда  ты  перестаешь этому радо-ваться .
С этой историей надо покончить разом.
На следующий день Алексей не застал Асю дома... Позднее, когда-нибудь, она постарается все объяснить ему…
   
Через месяц  после первого звонка  Виктор позвонил снова.
- Анастасия Николаевна, мы - в Мурманске, как отсюда добраться до вас? Я хочу с вами уви-деться. Вы не против?
Ася еще не знала, против она, или не против.  В ее судьбе прослеживалась навязчивая повто-ряемость платоновского закона. Закон этот: «вечное возвращение одного и того же». Она, кажется, принадлежала к тем женщинам, у которых отношения с противоположным полом всегда приводят  к определенному концу. Разочарование  - вот итог ее опыта, вот ее привычка, ее горькое лекарство от болезни под названием «любовь». Надо ли все начинать сначала? Она подумала, что, если верить Фрейду, ей следует получить удовольствие от устраненного сопротивления Алексея. Но вот парадокс: удовольствие она получала именно от этого самого сопротивления. Во всяком случае, в последний  год от ее любви остался один лишь спортивный интерес, кто кого? А когда Алексей произнес: «я не могу без тебя», все встало на свои места. То, что она обнаружила в глубине своей души, ужаснуло ее. Держала, держала на плечах  любовь, да и ссутулилась!
А, может быть, так и задумано было богами?
Ася переключилась мыслями на семейные новости - дочь сообщила, что они с Петрушей скоро произведут ее в бабушки. Новость была приятная и долгожданная. Во всяком случае, в их жизни грядут добрые хлопоты и самые лучшие изменения.
-    Только не вздумай всерьез погружаться в роль бабушки, - остудила ее восторг Светлана, - не надо растворяться в пеленках и памперсах.
- Почему?
- Потому что у тебя есть свой путь, и ты не должна сворачивать с него.
- Может быть, пеленки – это как раз мой путь?
- Вряд ли. Пеленки – путь юных родителей, ты этот путь уже прошла, у тебя другая задача. Слушай свое сердце.
- А если у меня там шурум-бурум?
- Вот увидишься со своим рижанином, и шурум-бурум станет песней.
- Лебединой? Так я ее уже спела!
- Зарекалась бабка…

Никаких новых идей насчет праздничного обеда не приходило в голову. На столе будет кури-ный бульон с фирменными капустными пирожками, - решила Ася. Сняв с противня маленькие, румяные пироги, она накрыла миску полотенцем. Выпечка должна отдохнуть, - говорила ей мать.
Кажется, все было готово.
 Три коротких и один длинный звонок нарушили тишину квартиры  ровно в семнадцать часов. Ася вздрогнула и глубоко вздохнула.
Она уже забыла его лицо. Жесты и характерные движения память воспроизводила, а вот лицо Виктора она не могла вспомнить. Его звонок  накануне приезда, заставил Асю задуматься о своей дальнейшей судьбе всерьез. Так же всерьез, как он объяснил ей свое желание увидеться.
- Буду честен с вами, Анастасия. Я не могу сказать, что меня влечет огромное чувство. Это, может быть, и придет к нам со временем. Вы симпатичны мне тем, что не притворяетесь в жизни. С вами просто. Вы такая, какая есть. Если вы полюбите, то не за деньги, не за сладкую жизнь, вы полюбите за человеческие качества. Давайте попробуем познакомиться поближе!
- Приезжайте, - ответила она. И вот он стоит на пороге ее дома.
- Здравствуйте, Анастасия Николаевна, - он улыбнулся, и лучики мелких морщинок разбежа-лись от глаз. Зеленые глаза и чуть тронутые сединой темные волосы, возможно в детстве он пере-живал из-за веснушек. Ирландский тип лица. Конечно же, он похож на американского  актера Роберта  Редфорда. Это пришло ей в голову сейчас, когда она разглядела его хорошо оформлен-ный мужской подбородок.
Семь белых нежных тюльпанов Виктор держал осторожно, как нечто хрупкое, эфемерное.
     - Откуда? – спросила Ася, - ведь сейчас не сезон?
-  Из Голландии, я на них не дышал в такси.
- Как приятно, спасибо, - Ася смотрела на него и понимала, что  ее жизнь опять куда-то круто поворачивает, а она ничего с этим поделать не может…

Февраль 1995 – август 1999г.
Мончегорск – С-Петербург – Ирбит.


Рецензии