Современники

Меня преследовала черная полоса. Оказалось - такса. Надоело, что в общественных местах пахнет народным перегаром. Ждал поезда. Подходит молодой человек, спрашивает:
- Нет мелочи?
- Нет, извините.
От безысходности неизвестный поделился: "Мне скоро руку отрежут." Продемонстрировал вполне себе неплохую руку. Опять спрашивает:
- Рука не нужна?
- Нет, спасибо.
Встретил Георгиева. Толстовец, но человек искрометной вежливости. Последнюю неделю ходил в редком раздражении. Причиной тому было мое абсолютное сочувствие рецензентам, которым Лев Толстой, придя и водрузив на стол свои четыре тома "Войны и мира", сказал:
- Почувствуйте глубину романа!
Георгиев подошел ко мне и сообщил:
- Я возмущен!
- Я смотрю возмущение - твое обычное состояние.
Опять жду поезда. Только уже с Георгиевым. Вдруг говорит:
- Как-то вином потягивает.
Неожиданно сзади пьяно доносится:
- Подайте на русский алкоголизм! - очень искренне и целенаправленно. Говоривший был беспрецедентно нищий до претенциозности. Его одежда была хоть и убога, но чиста.
Видел по телевизору передачу "Тайны кино". Там некий режиссер спрашивал не менее некоего композитора о том, когда тот познал свое ремесло в полной мере. Отвечает гордо:
- Раз три человека с советским музыкальным образованием пытались на слух подобрать "Светит месяц", напеваемую четвертым глухим музыкантом. Этим музыкантом был я!
- А скажите, как бездарность бездарности, каким образом вы добились таких высот?
- Я помогал мебель передвигать директору кино-концерна.
Надо прогуляться. Иду по Никольской улице. Женщина:
- Простите, не подскажите который час? На этих часах два пятнадцать.
- Час пятнадцать.
- Спасибо большое.
Замечательно, думаю, в ста метрах от Красной площади третий месяц перевести часы не могут. В конце улицы вижу Никольскую башню с красной звездой на конце - хотя вот звезду уже лет двадцать снять не могут. Ленин все еще лежит, а толпа все еще идет посмотреть на самый красивый труп в мире. Зачем-то же они должны идти смотреть на него? Давка такая, что спаси и сохрани. Я встал последним - никогда не был в фешенебельном морге. Наконец-то очередь зашла внутрь - спящая красавица почит вечным сном, а прекрасная Крупская все никак не прискачет и не поцелует. И слава Богу.
Он улыбается! Давольный, словно сумасшедший. Интересно чем? Лысиной или "ленинизмом"? Однажды товарищ Керенский спросил товарища Ленина:
- Зачем вы бреете голову? Это стиль такой, гордого профиля, или вы начали лысеть?
Товарищу Керенскому пришлось бежать в Америку.
Наверно Ленин был очень горд своим выдающимся профилем. Меня аж затошнило. Это наверно от личного повара самого вождя. Мой завтрак пал жертвой несварения при виде трупа прямо на ботинки охранника. Пришлось отсидеть пару часиков, доказывая, что это была не государственная диверсия.
Об этом событии писали в газетах. Одни называли это "протестом против независимости Финляндии", вторые - это "диверсия в честь цесаривича", третьи - "Ленин пустил газы", а четвертые сочинили статью о нынешней культуре фастфуда. Последнее к делу мало относится, но первые три - совсем уж притянутые за уши. Пришлось ездить и опровергать их. Так меня занесло в издательский дом "Камбала" - название в честь рыбы, чьи глаза на одном боку. Логично было бы предположить, что там пишут только приторные статьи о величии современного политикана, который больше напоминает бизнесмена-неудачника, но они пишут лишь голую жестокую правду. Там и была написана статья про кухню быстрого приготовления. Кстати, она была положительная. Ее написал Горнеков - человек сочетания качеств умного собеседника и бездарного журналиста. С ним обсуждал я эти пошлые статьи, посвященные моему несчастию, а может быть и счастливому случаю. Спорили мы о том, имеет ли журналист право искажать факты, даже под влиянием вдохновения и даже если это для мутного блага народа. Как пострадавшее лицо, я твердил свое твердое "нет". Рабочий день закончился и мы вышли на улицу. Дождь зимой режет лицо и мы решаем зайти в близлежащее кафе погреться, выпить горячий кофе и продолжить жаркий разговор.
Горнеков сообщил:
- Президент России обещает изменений к лучшему. Новый мэр Москвы, им посаженный, тоже.
- Интересно, а где сейчас лучше - в Англии или в Германии? - резонно поинтересовался я.
Сзади сел очень одинокий человек, заказал бокал вина и интеллигентно замолчал. Горнеков сказал, что это главный редактор Мендгаурер. "Он умный человек или иностранец?"
Просидели так еще пару часов. Разговор закончили на творческой ноте. Рассуждал я на тему вдохновения:
- Муза - это способность, работая, творить, а не ждать голое аморфное существо, воспетое поэтами в женском роду. Это проститутка! Не перепутайте!
Мы уже собрались уходить и видим: Мендгаурер все еще сидит, уже хмельной в обнимку с парой десятков бокалов из под вина. Он пообещал официантке хорошие чаевые, если та не будет их забирать. Нужно ему это было для того, чтобы показать, как долго он ждал приглашения присоединиться к нам.
Горнеков:
- Не обижайтесь. Мы думали, вы кого-то ждете.
- Я не обижаюсь. Я просто тихо ненавижу.
Мы пожелали Мендгауреру добрых ночей и ушли. Поздно - последние поезда. Расстались мы с Горнековым уже в метро. Кстати, с тех пор я его больше и не видел. Обещались созвониться, но мы забыли обменяться телефонами. Наши поезда разошлись.
Вернулся домой во вдохновенной усталости. Поставил "Лунную сонату" Бетховена. Отдыхаю. Начала играть третья часть сонаты и узнаю русские лейт-мотивы. Вспоминаю, что композитор дружил с графом Разумовским, которому еще посвятил "Квартет №59". Сидят великий немецкий композитор и выдающийся русский дипломат, осуждают политику французского императора в один голос:
- Наполеон, тварь такая!

Москва, 18 декабря, 2010 г.