Паж Пентаклей, ч1

Есть истории, расказанные просто ради самой истории, но они заставляют нас переживать.
Есть истории, которые делают историю, но оставляют нас равнодушными.
Одна и та же история для двух разных разумов, окажется разной.
Варианты восприятия бесконечны, подобно уникальности каждой, даже самой бесцельно существующей личности.
Дракон. Ночь десятая.

Воздух пустыни нетерпеливо дрожал в предвкушении неминуемой схватки, ехидно шелестел песок под ногами. Войско двигалось на юг, бессмысленное, угрюмое, дурно пахнущее потом и безнадежностью своего похода.
Каждый раз, когда наступали дни Черной Луны, их король предпринимал очередную, обреченную на неминуемый провал, попытку спасти свой народ.
Каждый раз, из похода никто не возвращался.
Содоми уныло плелась позади. Связанные руки взмокли от пота, идти было тяжело, дышать тоже, впрочем - кому сейчас легко?
"Боже," - думала она - "куда как проще  было просто бросить меня в эту вонючую пустыню на съедение дракону, чем в который раз пытаться сначала убить его, а потом задабривать жертвой в виде меня, чтобы не разгневался окончательно. Какая глупая логика! Интересно, я ведь иду на верную смерть. О чем я должна думать?"

Идущий на смерть, о смерти думать не должен, ибо это в крайней мере есть глупость.
Мысль о том, что ты умрешь, тем глупее, чем неминуемее смерть.
Думай о жизни, глядя в глаза смерти, дитя мое.
И я научу тебя летать.
Дракон. Ночь двадцатая.

Но Содоми думала о чем угодно, только не о смерти.
Она думала: "надо же, какой песок под ногами, забивается, колет, режет, золотится, раскаленным порошком натирая кожу, обжигая."
Она думала: "как дыхание дракона."
Она думала: "что есть Дракон?"

Дракон есть то, что каждый должен вырастить в себе.
И убить.
Дракон есть то единственное, к чему следует прислушиваться в себе.
И убить.
Дракон есть твое сердце.
Взращивай его, прислушивайся к нему.
И убей.
Дракон. Ночь неизвестна.

Содоми открыла глаза, почувствовав на себе дыхание Дракона. Мистический зверь свернулся почти кошачьим клубком у её ног, дыша медленно и размеренно, казалось, ничто не могло потревожить его дыхания.
Много времени прошло с тех пор  как она попала в его плен и стала единственной, кого он не убил за всю свою долгую жизнь.
Она сбилась со счета после тридцати ночей, когда Дракон посмотрел ей в глаза,сказал:
- Ты убьешь Дракона. -  и заснул у её ног.

Она всегда хотела знать больше, чем все. С детства глядя на мир широко раскрытыми глазами, Содоми впитывала информацию в огромных объемах. Нет, она не читала книг, не была ученой, но она умела слышать в себе и видеть в других.
Отец сказал ей:
- В твоем сердце дышит Дракон. - передернул плечами. - вокруг себя он топит лед. И студит пламя...
Через год её схватили на улице, по дороге домой, чтобы принести в жертву Дракону.

Она помнила металлический привкус крови во рту, смешавшийся со скрипящим песком, палящее солнце, дрожащие ладони.
Помнила стоны умирающих.
Видела, как Он сожрал последних. Добивал дышащих.
Помнила боль и бессилие, так и не навернувшееся слезами на её глазах.
А потом - теплую чешую Дракона, почти нежно ткнувшегося окровавленной мордой ей в плечо.Обжигающее золото глаз. Как песок пустыни.
Как дыхание в ночь двоих.
А больше - ничего...

Она опустила исколотые раскаленными песчинками ступни в прохладную воду и не смогла сдержать стона облегчения. Пещера в скалах посреди пустыни была разве что чуть-чуть прохладнее раскаленного воздуха снаружи. Тем удивительнее было наличие здесь воды -
она окрасилась в темно-красный - дракон окунул уродливую морду в слабо бьющий источник. Источник был ледяным для нежной кожи девушки, но дракона температура не смущала ничуть.
Содоми бы дрожала от страха, если бы не слишком устала, чтобы бояться.
-Как тебя зовут? - спросила она надломленным, срывающимся голосом, еле слышным. Но чудовище поняло её.
-Дракон. - ответил дракон.
И в их временном убежище вновь воцарилась тишина. Эта тишина была прямо-таки сакральной, она звенела, словно хрусталь - но не простой,а исполненный какой-то волшебной жидкости, гордый  и важный от осознания собственной миссии - хранить.
-А почему ты не спросишь, как зовут меня? - еще тише спосила девушка, словно надеясь, что её не услышат.
-Своими губами мне не произнести грязного человеческого имени твоего тела. - ей показалось, или в голосе дракона зазвучало презрение?
-И как же ты будешь ко мне обращаться?
-Я буду звать тебя так, как нарекли Высшие твою душу при рождении.- дыхание дракона обдало жаром.
-А грязное имя человеческой душонки, значит, тебе произносить не возбраняется? - в голосе её послышался неуместный сарказм.
Тишина опасно зазвенела...
-Твоей - нет.
..и разбилась на тысячу хрустальных осколков, враз став глухой и ясной, как самая пустая пустота, в которой ясно только одно - что не ясно ровным счетом ничего.

Нельзя никому верить.
Нельзя никого любить.
Нельзя ни на что надеяться.
Если ты поверишь во что-то - твою веру захотят истоптать и опровергнуть, как только узнают про нее.
Если ты полюбишь кого-то, когда-нибудь он неминуемо причинит тебе боль, которая будет способна уничтожить тебя, если не всю, то большую часть.
Если ты будешь надеяться, твоя надежда предаст тебя тогда, когда ты будешь ждать этого меньше всего.
Не верь никому, а больше всего не верь самой себе, душа любит обманываться, любит придумывать себе любовь, а потом верит в нее и надеется на этот хрупкий морок, созданный самой собой.
Не верь, не люби, не надейся.
Только тогда ты сможешь получить все.
Дракон. За час до рассвета.

-Куда ты меня тащишь? В свое логово, чтобы сожрать? - хмуро спросила Содоми, насупившись и кидая грозные взгляды исподлобья в сторону дракона.
Он молчал и невозмутимо змеился среди низких облаков, висевших, казалось, у самой земли.
Содоми вздохнула и прижалась к теплой, шершавой чешуе - до такой степени озябла.
Дракон вдруг издал странный урчащий звук, который, умерь он громкость, больше походил бы на урчание кота, чем на рык, и стрелой метнулся вниз, неосторожно задевая гибким хвостом верхушки незадачливо-высоких ёлок.
Они давно уже летели на север, давно покинули пустню, давно оставили позади королевство, которое было домом Содоми. Она не скучала, не плакалась и не просилась домой. Дома никто не ждал, она знала.
Как знала и то, что в сердце забился какой-то второй пульс, словно в её собственной мышце появилась еще одна, но толкающая не кровь, а что-то... иное?.. Лёд и пламя бежали по нервам  с недавних пор. Первое морозило, второе сжигало, чтобы встретиться где-то на уровне её второго сердца в бушующем танце. Это сердце сгорало и вымерзало каждый день, чтобы на утро появиться снова.
И под  вечер угаснуть истлевшим осколком.