Первый поход. Гумбинен. Немецкая версия

Часть 4.

Немецкая версия хода сражения при Гумбинене.

А  теперь – посмотрим, как рассматривали ход и итоги  Гумбиненского сражения немцы.
Русским сектором германского генштаба при Шлиффене заведовал подполковник Макс Гофман. Именно ему было поручено планировать действия против России. Высокий крепыш с очень короткой стрижкой, Гофман следил за русской армией еще в 1898 г. Гофман пишет в своих мемуарах, что поведение русской армии в Восточной Пруссии было довольно легко предсказуемо: попытка наступать по обе стороны Мазурских озер. Гофман тщательно обдумал основные варианты русского вторжения и к августу 1914 г. был готов встретить наступающую армию. Он всегда помнил знаменитую максиму Шлиффена:
«Нанести удар всеми имеющимися силами по ближайшей русской армии, находящейся в пределах досягаемости».
Вот что Гофман вспоминал о Гумбинене: «В полдень 19 августа у командования создалось впечатление, что русские войска, наступавшие к северу от Роминтенского леса, достаточно приблизились, и был дан приказ перейти в наступление 
(Наступление вели: 1-й резервный корпус, 17-й арм. корпус, 1-й арм. корпус, глав, резерв крепости Кенигсберг, 1-я кав. дивизия; 1-й арм. корпус должен был охватить неприятельское северное крыло, в то время как 3-я рез. дивизия с 6-й ландв. бригадой стояли наготове в Летцене для атаки во фланг левого неприятельского крыла).

Согласно приказу, 8-я армия рано утром 20 августа вступила в бой. К концу дня вырисовалась такая картина наше правое крыло, под начальством генерала Отто фон-Белова, разбило противника; также и левое крыло генерала Франсуа победоносно подвигалось вперед. Зато центр, предводимый генералом Макензеном, сначала потеснив русские части, наткнулся потом на хорошо оборудованную русскую полевую позицию. Войска Макензена, не выждав надлежащей артиллерийской подготовки, ринулись в бой, но, потерпев тяжелые потери, не могли продвинуться вперед. В три часа пополудни штаб корпуса сообщил, что корпус разбит и что положение серьезно. 3-я рез. дивизия (ген. фон Морген) была двинута из Летцена командующим армией лишь в полдень 20 августа, так как обстановка южнее Роминтенского леса была еще не выяснена. Таким образом с результатом вступления в дело этой дивизии можно было считаться не ранее утра 21 августа. Несмотря на неудачу корпуса Макензена. битва развивалась для 8-й армии благоприятно. Продолжая наступление, можно было надеяться достичь решительного успеха путем охвата обоих неприятельских флангов.
Около 71/2 часов вечера я стоял с генерал-майором Грюнертом на пороге нашего рабочего кабинета в Норденбурге. Мы только что обсудили с ним благоприятные виды на продолжение битвы на следующий день, как поступило донесение от генерала Шольца о том, что варшавская армия силой от четырех до пяти арм. корпусов перешла передовыми отрядами германскую границу на фронте Сольдау - Ортельсбург.

Обращаясь к генералу Грюнерту, я сказал: "Боюсь, что нервы командующего и начальника штаба не выдержат при таком известии. Я бы охотно скрыл его. Мы бы тогда завтра закончили битву и лишь потом обратились бы против варшавской армии". Генерал Грюнерт ответил: "Неужели вы решились бы скрыть от начальника штаба столь важное известие?".
Конечно, Грюнерт понимал, что я это говорил не серьезно. В это время командующий армией вышел с начальником штаба из своих комнат, бывших рядом с нашим помещением; сразу же по выражению лиц их обоих я понял, что известие было получено также и ими. Генерал Притвиц пригласил нас к себе. "Господа, - сказал он, - вы ознакомились, как я вижу, с донесением и понимаете, что, если мы продолжим сражение, варшавская армия пройдет нам в тыл и отрежет от Вислы. Поэтому наша армия прекратит сражение и отойдет назад за Вислу".
Генерал Грюнерт пытался доложить наше общее мнение о создавшемся положении: "битва при Гумбиннене развивается благоприятно; в 2 - 3 дня мы могли бы покончить с виленской армией и тогда найти еще время обратиться против варшавской; пока же генерал Шольц должен держаться со своим корпусом один".
Генерал фон Притвиц коротко оборвал доклад генерала Грюнерта и заявил, что решение отойти за Вислу им принято окончательно; что за тактические командные решения отвечает только он сам с начальником штаба, а не обер-квартирмейстер и не старший офицер для поручений. Со своей стороны граф Вальдерзее тут же приказал мне изготовить надлежащие распоряжения по отходу армии
за Вислу. Я ответил, что непосредственный отход я не считаю возможным и что поэтому прошу мне указать, как мыслит себе командующий такой отход.
Последовал обмен мнениями по вопросу о способе выполнения отхода. Я и генерал Грюнерт с циркулем в руках доказывали, что просто отход за Вислу фактически невозможен, что придется отойти с боем, так как левый русский фланг оказывается ближе к Висле, чем мы; что, следовательно, необходимо остановить наступление варшавской армии и что всего лучше это сделать атакой против левого крыла этой армии.
Генерал фон Притвиц, потерявший, как и граф Вальдерзее, на мгновение самообладание, согласился с необходимостью предложенной нами меры. Он, правда, остался при своем мнении насчет того, что битву с Ренненкампфом следует прекратить, но отказался от отхода за Вислу и согласился с нашим мнением о том, что нужно ударить по левому крылу варшавской армии. На основании этого видоизмененного решения даны были вечером 20 августа предварительные распоряжения, наметившие основные линии битвы при Танненберге. Таким образом предварительный план был уже создан тогда.
Приказано было: 20-й арм. корпус перевести направо и сосредоточить у Гогенштейна; 1-й арм. корпус и 3-ю рез. дивизию - по жел. дороге на правом фланге 20-го арм. корпуса; таким образом главный резерв крепости Кенигсберг прикрывает посадку 1-го арм. корпуса и потом отходит на укрепленную линию Прегель-Дейме; 1-й рез. корпус и 17-й арм. корпус отходят фронтом прямо на запад.
По прибытии 1-го арм. корпуса и 3-й рез. дивизии на правый фланг 20-го арм. корпуса наступление варшавской армии должно было быть парализовано ударом трех этих частей на левое ее крыло и во фланг. Если бы сверх того 1-й рез. и 17-й армейский корпуса удалось вывести из зоны соприкосновения с противником, причем последний не стал бы наступать горячо вслед, то, по плану командующего, вся 8-я армия могла бы быть сосредоточена в районе Остероде, чтобы принять бой с обеими русскими армиями к востоку от Вислы.
Как и когда это произойдет, - путем ли наступательных действий против варшавской армии и оборонительных против Ренненкампфа, или вообще путем обороны против обеих, сейчас нельзя еще было предвидеть, потому что прежде всего это зависело от образа действий Ренненкампфа.
Я несколько задержался на этих подробностях, потому что считал себя обязанным, по отношению в памяти скончавшегося генерала Притвица, подчеркнуть, что основные предварительные распоряжения для битвы при Танненберге были даны им, тогда как общественное мнение знает лишь о его желании отвести 8-ю армию за Вислу; равным образом он же намечал тогда возможность перемещения 1-го рез. и 17-го арм. корпусов.
Для всякого даже не сведущего в военном деле человека должно быть ясно, что нельзя было в тот момент еще рассчитывать на использование обоих корпусов на южном фронте никто же не мог предположить, что Ренненкампф, получив рано утром сообщение об отходе германских войск, останется спокойно и пассивно на месте. Напротив, следовало предположить, что он со всеми силами энергично бросится преследовать нас. Верховному командованию из телефонного разговора ген. Мольтке с ген. Притвицем стало известно лишь первое предположение об отходе за Вислу, но не изменение этого предположения. Верховное командование не одобрило этих действий и отозвало ген. Притвица и Вальдерзее. На их место вступили: генерал-от-инфантерии фон Бенкендорф-Гинденбург и генерал-майор Людендорф….
 
Отозвание произведено было в необычайно резкой форме. Корпусные и дивизионные командиры узнали о переменах в командовании раньше, чем оно само. Приказы верховного командования передавались непосредственно командирам, помимо штаба армии. Например, 1-му рез. и 17-му армейскому корпусам была разрешена дневка (относительно полезности этого мероприятия позволительно было весьма сомневаться). Утром 21 августа штаб армии перешел в Бартенштейн, а 22 в Мюльгаузен (Вост. Пруссия). Из поступивших донесений видно было, что войскам неожиданно успешно удалось оторваться от виленской армии.
Полковник Хелль, начальник штаба 20-го арм. корпуса, сообщил, что соединение частей корпуса, совершилось беспрепятственно в районе Гогенштейна….
Лишь 22 августа, во второй половине дня, штаб квартирмейстера армии узнал о перемене в командовании из телеграммы, полученной начальником военных сообщений, с извещением о времени прибытия нового командующего и нового начальника штаба; несколько часов спустя получен был и высочайший приказ,. которым генералы Притвиц и Вальдерзее отчислялись в резерв чинов генерального штаба. С большим достоинством перенес генерал Притвиц постигший его удар судьбы и простился с нами, ни единым словом не жалуясь на свой удел».

Эта версия тоже требует некоторых комментариев.

Прежде всего, отметим, что в некоторых вопросах объективность изменила М. Гофману. Он объясняет «неудачу» корпуса генерала Макензена тем, что он-де «наткнулся  на хорошо оборудованную русскую полевую позицию».  Это неверно. Непосредственный участник боя А. Успенский (чьё свидетельство уже было приведено) пишет, что русские войска окапывались и открывали ОТВЕТНЫЙ огонь, уже находясь под обстрелом германских орудий. И что бой был ВСТРЕЧНЫМ. Полагаю, что в данном случае Гофман стремился найти «объективную» причину бегства корпуса Макензена с поля боя и придумал эту «хорошо оборудованную» русскую  позицию.

- А вот с его оценкой итогов сражения можно и согласится. Охват флангов русской армии к концу дня немцам, действительно удалось совершить, и наше положение было довольно шатким. Немцы считали, что смогут разгромить нашу 1-ю Армию «в 2-3 дня».
 Что было бы, если немцы наутро продолжили сражение – теперь можно только гадать. Но Притвиц, получив известия о выступлении 2-й Армии Самсонова, приказал отступить – и победа под Гумбиненом осталась за нами.

- Обратите внимание, КАК разговаривает полковник Гофман (занимавший тогда должность генерал-квартирмейстера 8-й германской Армии) со своим командующим генералом Максимилианом фон Притвицем, когда тот огласил своё решение об отступлении. Гофман ему ВОЗРАЖАЕТ и осмеливается СПОРИТЬ с командующим (в такой экстраординарной обстановке !!!). Он заявляет командующему, что осуществить «непосредственный отход я не считаю возможным и что поэтому прошу мне указать, как мыслит себе командующий такой отход». И командующий (вместо того чтобы прикрикнуть на «слишком умного» подчинённого) вступает с ним в дискуссию, в ходе которой они СОВМЕСТНО вырабатывают приемлемое решение!!! В русской армии – это совершенно немыслимый вариант взаимоотношений командующего и офицера его штаба.

Для сравнения – посмотрите, КАК в русской армии (почти в это же время) обращался  командир ХХII (финляндского) корпуса  барон фон дер Бринкен к своему начальнику штаба генералу Огородникову,  (находясь  в куда более спокойной обстановке, чем была у Притвица после Гумбинена). Вспоминает офицер Генерального штаба капитан Б.Н. Сергеевский, прикомандированный тогда к XXII корпусу:
«Началось это движение, протяжением версты в 3-4. Командир корпуса занялся лично указанием пути автомобилям. Верхом, сопровождаемый конной частью штаба и окруженный сотней конвоя, наш бедный, совсем потерявший душевное paвновесие старик ужасно волновался, ругал шоферов, кричал, бросался то вперед, то назад, грозил кому то судом... Длительная, тяжелая сцена...
Наконец мы вышли на путь восточной колонны и двигались шагом, обычным порядком, справа по-три, между отступавшими частями войск, между которыми образовались порядочные перерывы в колонне.
Прошли верст 5. Вдруг генерал фон дер Бринкен заметил, что ген. Огородников не едет непосредственно за ним, а отстал и едет в хвосте колонны штаба.
"Генерал Огородников!", грозно закричал он, остановив коня. Начальник штаба стал рысью нагонять командира корпуса.
"Потрудитесь галопом!", - закричал последний.
Ген. Огородников поднял лошадь в галоп и, подъехав, молча приложил руку к козырьку.
"Вы ничего не делаете! Вы опять пьяны! Отрешаю вас от должности!".

Через несколько минут после этой нелепой сцены, когда наше унылое движение шагом снова возобновилось, генерал Бринкен подозвал меня к себе. Я подъехал, ожидая, что он прикажет мне, как единственному офицеру генерального штаба, временно принять должность отрешенного генерала. Но вместо этого я получил не совсем понятное приказаниe:
"Переезжайте на путь западной колонны и регулируйте ея движение".
Не знаю в чем должно было заключаться это "регулирование" движения колонны, имевшей по приказу своего начальника, но я рад был скрыться из штаба и, не распрашивая, так как это было бы все равно безполезно, откозырял и, сопровождаемый своим драгуном Семеновым, рысью двинулся на запад вдоль нашей государственной границы….
Только поздним вечером попал я в Августов, в знакомые уже казармы. В штабе корпуса было волнение: оба наши генерала сидели в двух разных комнатах, а прокурор фон  Раупах ходил из одной в другую, стараясь их примирить.
К полуночи примирение состоялось. Фон дер Бринкен взял назад свои слова об отрешении ген. Огородникова от должности».( Сергеевский Б.Н. Пережитое. 1914. Белград, 1933).
Вот такое «руководство и взаимопонимание» было у командира и начальника штаба одного из лучших корпусов русской армии в сентябре 1914 года!!! И ведь это быд далеко не худший генерал императорской армии! Сергеевский вспоминал о нём: «Командиром корпуса был генер. штаба ген.-лейт. Фон дер  Бринкен Александр Фридрихович, барон. Участник Русско - Японской войны, потом долголетний начальник штаба войск Гвардии и Петербургского военного округа, он был известен, как весьма независимый человек, большого самолюбия, не допускавший вмешательства в дела штаба посторонних лиц, не выносивший различных штукмейстеров, вроде известного командира I арм. корпуса ген.-лейт. Артамонова, которому он однажды прямо сказал в глаза при свидетелях по поводу одного его проекта: "извольте, ваше превосходительство, сами доложить главнокомандующему, а я таких глупостей великому князю докладывать не могу".

Как говорится, «почувствуйте разницу»!!! В одном случае – готовность командующего армией спокойно выслушать аргументы своего подчинённого и младшего по званию (даже высказанные им довольно «задиристым» тоном). В другом – откровенное хамство, на глазах у десятков подчинённых, по отношению к генералу и своему начальнику штаба, громогласное отрешение его от должности, потом – кулуарное примирение…
Какая армия имела больше шансов победить, даже при прочих равных условиях, догадаться несложно.

Но всё-таки, подвиг героев Гумбинена не пропал даром и принёс их Родине вполне ощутимую пользу и территориальные приобретения. Правда, ждать этого пришлось больше 40 лет, а Россия тогда имела уже совсем ДРУГУЮ армию и настоящего Верховного главнокомандующего. Которого уважали лидеры сильнейших стран мира, дружбу и расположение которого они ценили и многократно публично признавались в этом. Вот что написал Премьер министр Британской империи Уинстон Черчилль Верховному главнокомандующему Красной Армии И.В. Сталину в феврале 1944 года:
«6 февраля в первый раз я сообщил Польскому Правительству, что Советское Правительство желает установить границу в Восточной Пруссии таким образом, чтобы включить в состав русской территории Кенигсберг. Это сообщение явилось ударом для Польского Правительства, усматривающего в таком решении значительное уменьшение в величине и в экономическом значении той германской территории, которая должна быть присоединена к Польше в виде компенсации. Но я сказал, что, по мнению Правительства Его Величества, это является справедливой претензией со стороны России. Рассматривая, как я это делаю, эту войну против германской агрессии как одно целое и как тридцатилетнюю войну, начавшуюся в 1914 году, я напомнил г-ну Миколайчику о том факте, что земля этой части Восточной Пруссии обагрена русской кровью, щедро пролитой за общее дело. Здесь русские войска, наступая в августе 1914 года и выиграв сражение под  Гумбинненом  и другие битвы, своим наступлением и в ущерб собственной мобилизации заставили немцев снять два армейских корпуса, наступавших на Париж, что сыграло существенную роль в победе на Марне. Неудача под Танненбергом ни в какой степени не аннулировала этих больших успехов. Поэтому мне казалось, что русские имеют историческую и хорошо обоснованную претензию на эту немецкую территорию». (СТРОГО СЕКРЕТНОЕ И ЛИЧНОЕ ПОСЛАНИЕ ОТ г-на УИНСТОНА  ЧЕРЧИЛЛЯ  МАРШАЛУ СТАЛИНУ № 243, Получено 27 февраля 1944 года).

Нам надо помнить об этом…
Честь и слава героям тех далёких битв!!!

Чтобы продолжить разговор о судьбе 1-й русской Армии генерала Ренненкампфа, надо перейти к истории похода и разгрома 2-й русской Армии генерала Самсонова в августе 1914 года.
Это событие и стало ПЕРВОЙ ВОСТОЧНО-ПРУССКОЙ КАТАСТРОФОЙ.

На фото - Макс Гофман