То, что останется после тебя. глава 4

4


   Валентина Ивановна принялась убирать со стола посуду.
   - Не думай ты об этом, Гоша, - сказала она сыну. – Стоит ли забивать себе голову вопросами, на которые все равно не знаешь ответа.
   - Но все равно неправильно, - продолжал настаивать Игорь. – У меня такое чувство, что мы утратили что-то важное. Что-то, что мы знали раньше, но не хотели признавать. Мы отвергли что-то, что удерживало нас от нашего падения.
   - Что же именно? – спросила Валентина Ивановна, закончив убирать со стола.
   - Я пока не знаю, - признался Игорь. – Не уверен. Возможно, мы забыли то, что раньше люди верили в Бога, и это удерживало их от многих ошибок. А теперь мы забыли Бога. Сколько лет жили без него.
   - Может, оно и к лучшему, - сказала мать.
   - Почему?
   - Жили всю жизнь без Бога, и ничего. Прекрасно обходились. Жили и не тужили. А теперь что? Почти все верующими стали, а творится-то что вокруг нас. Ужас! Все только хуже стало. Зато все верующими себя считают.
   - Да я не о том говорю, верующими себя люди считают или неверующими, - терпеливо разъяснил Игорь. – Я говорю о делах, о поступках, об образе жиз-ни. У нас неправильные ценности. Мы думаем только о материальном благе, а о том, что мы после себя оставляем, мы не задумываемся. Нам все равно. Не правильно все это.
   - А что мы можем изменить? От нас ведь все равно ничего не зависит. Мир мы изменить не сможем.
   - Да и не нужно нам мир изменять. Нам нужно изменить самих себя.
   - А для чего менять самих себя? Что от этого изменится?
   - Мы сами изменимся.
   - Но жизнь-то от этого не изменится.
   - В том-то и дело, что как раз жизнь и изменится. Не жизнь вообще, а жизнь каждого из нас. Наша жизнь во многом зависит от того, какие мы сами. Что мы творим, что создаем, и что оставляем после себя. Это и предопределяет нашу жизнь.
   - К чему ты все это говоришь? – спросила Валентина Ивановна. – И зачем?
   - Совесть меня мучает, мама, - признался Игорь. – Я знаю, что обладаю большим талантом в области программирования. Но весь этот свой талант я применяю не во благо людям. Я продаю его тем, кто мне за это хорошо заплатит. А это неправильно. Так нельзя распоряжаться своим талантом.
   - Не знаю, - вздохнула мать. – По-моему, каждый волен распоряжаться своим талантом так, как ему угодно. И в первую очередь, это надо делать во благо себе. Сколько раньше нас одурманивали подобными речами. Отдай себя на благо коммунизма. Придет время, и это все к вам вернется. И люди верили в это. И что? Сколько миллионов в землю зарыли за великую идею. Наступило это светлое будущее? Да ничего подобного, просто те, кто был у власти, нажились на этом. А народ погноили.
   - Мы говорим о разных вещах, - сказал Игорь. – Я вовсе не призываю к тому, чтобы отдавать себя всецело какой-нибудь великой идее. Нет. Я говорю о том, что не всякий способ добычи денег позволителен. Человек должен твердо знать, что ему можно делать, а на что идти категорически нельзя.
   - Тут ты, конечно, прав, - призадумавшись, согласилась Валентина Ивановна. – Здесь я с тобой согласна. Но это что же выходит, получается, что ты согласен с тем, что тебя посадили в тюрьму? Ты считаешь себя виновным?
   Лебедев смутился.
   - Конечно, тюрьму никто благодарить не станет. И упаси Бог любого от такой участи. Просто я считаю, что мог бы избежать этого, если бы пра-вильно распорядился своим талантом.
   - Но, как же можно здесь правильно или неправильно распорядиться, если все мы зажаты в узкие рамки? Либо делай то, что тебе велят, либо пропадай. Третьего не дано.
   Игорь потер подбородок, и покачал головой.
   - А мне кажется, что третий путь все же есть, только надо суметь его найти.
   - Попробуй, - сказала Валентина Ивановна. – Только в нашей стране могут посадить абсолютно каждого, независимо от того, какой путь он выберет. Правый ты или неправый, в любом случае твоя жизнь и судьба зависят от того, кто находится над тобой.
   Мать вздохнула.
   - Ладно, сынок, - примирительно сказала она. – Что это мы какие разговоры завели, словно у нас никаких иных тем нету. Главное, что ты вернулся. Снова на свободе, и я снова могу обнять тебя.
   С этими словами Валентина Ивановна села рядом на табурет, и обняла сына.
   - Я надеюсь, я верю, что теперь все будет хорошо. Главное – это то, что ты рядом.
   Они некоторое время сидели молча, обнявшись друг с другом; мать и сын. Время от времени Валентина Ивановна тайком вытирала из уголков глаз слезы.
   - Ну, что мы тут на кухне сидим, - словно опомнившись, сказала вдруг она. – Пойдем в комнату.
   Они прошли в комнату. Было жарко, а от горячего чая по телу Игоря струился пот. Он подошел к открытому окну, и подставил себя освежающему ветерку.
   - Не стой на сквозняке, продует, - предостерегла мать.
   - Ну и что, - отозвался он. – Главное, что я снова дома. Лучше болеть дома, чем быть здоровым в тюрьме.
   Однако он все же отошел от окна, и сел на диван.
   - Так, значит, у тебя теперь совсем нет денег? – спросила Валентина Ивановна, садясь в кресло, напротив сына.
   Игорь развел руками.
   - Получается, что нет. Что ж, начну все сначала. Я еще не совсем старый, надеюсь, что смогу себя куда-нибудь пристроить.
   - На это нужно время, - сказала Валентина Ивановна. – А сейчас тебе как быть?
   - Не знаю, - признался Лебедев.
   Мать поднялась с кресла.
   - Ладно, я сейчас.
   Она скрылась в соседней комнате, и долго возилась там.
   - Вот, - сказала она, возвращаясь в комнату, и неся в руках полиэтиленовый пакет. – Здесь сто тысяч. Держи.
   Игорь вскочил на ноги, и отпрянул от матери.
   - Что ты! – воскликнул он. – И думать забудь! Я не могу этого взять. Это твои деньги!
   - Во-первых, эти деньги заработал ты. Поэтому бери.
   - Я не могу! – Игорь продолжал пятиться назад.
   - Во-вторых, я старый человек, и мне много не надо. Я почти ничего не тратила из того, что ты мне давал. На смерть у меня отложено, а на питание мне хватает моей пенсии.
   - Да какая у тебя пенсия, что ты говоришь. Это издевательство, а не пенсия.
   - Бери, сынок, бери, - сказала Валентина Ивановна, насильно вкладывая деньги в руки Игоря. – Тебе они нужнее, чем мне. Я знаю, какое у тебя тяжелое положение сейчас. А если снова начнешь зарабатывать, будешь да-вать мне немного. 
   - Но, все равно, зачем ты мне все даешь, - продолжал упорствовать он. – Оставь себе хотя бы половину.
   - Бери, бери, - настаивала мать. – Тебе они нужнее.
   Игорь посмотрел на толстую пачку денег, которую мать сунула ему в руки.
   - Спасибо, мама. Я верну, как только заработаю.
   Лебедев запрятал деньги в карман. Они еще долго сидели и беседовали на разные темы. Вспоминали жизнь, прошлое. Говорили о настоящем и о буду-щем.
   Когда солнце стало клониться к западу, Игорь вышел на балкон. С восьмого этажа открывался чудный вид на город. Возможно, что чудным он казался Игорю оттого, что тот уже давно здесь не был и долгое время провел в местах заключения, но сейчас это не имело для него никакого значения.
   - Пора домой, - сказал он, налюбовавшись видом родных мест, и взглянув на часы.
   - Домой? – удивилась мать. – Да что тебе там делать? Тебя же никто не ждет. Оставайся у меня. В кои веки-то встретились с тобой с глазу на глаз.
   - У тебя? – растерянно произнес Игорь.
   - Конечно. Оставайся, даже не думай. Куда тебе торопиться.
   Он заколебался.
   - Может, и правда остаться.
   - Я тебе еще чаю налью. Хочешь? Давай прямо здесь на балконе и попьем.
   Валентина Ивановна принесла чай.
   Они сидели рядом, и пили. Игорь с наслаждением вдыхал в себя аромат душистого черного чая. Внизу рос высокий тополь. Еще совсем недавно Валентина Ивановна замучилась сметать его пух со своего балкона. Но теперь он уже отцвел, и лишь остатки пуха еще лежали у его подножья.
   - Как мало детей стало на улицах, - заметил Игорь, глядя вниз. – Сколько смотрю я, ну, максимум одного или двух увидел за весь вечер.
   - Ох, и не говори, - махнула рукой мать. – Не стало детей на улицах. И у вас ведь с Любкой тоже не было детей.
   - У нас не получилось, - сказал он. – Но не все же такие, как мы. Раньше, в моем детстве, помню детей толпы бегали. А сейчас такое ощущение, словно вымираем все. Одни старики на улицах, прямо нехорошо становится.
   - Что поделаешь, - сказала Валентина Ивановна. – Такие времена сейчас нехорошие, страшные.
   - Страшные? – произнес Лебедев. – Но, по-моему, раньше гораздо страшнее были.
   Мать пожала плечами, но спорить не стала.
   На небе высыпали звезды. Игорь поднял голову, и довольно долго лю-бовался ими.
   - Совсем как в детстве, - сказал он.
   - Ты знаешь названия каких-нибудь звезд? – спросила Валентина Ивановна. – Знаешь, где какие созвездия расположены?
   - Откуда, - усмехнулся Игорь. – Когда в школе учился, еще что-то знал, но теперь все уже позабылось.
   Мать улыбнулась с легкой ностальгией.
   - Тогда все мое поколение мечтало стать космонавтами, - продолжал он. – Еще бы, в те времена первый человек вылетел в космос. Все были уверены, что к концу двадцатого века человечество всю солнечную систему облетит. Но не тут-то было. Весь этот прогресс оказался иллюзией.
   - Почему же иллюзией? – спросила Валентина Ивановна.
   - Ну, как же, человечество как добралось до луны, так дальше и не сумело. Дорогостоящее это удовольствие оказалось, да и бессмысленное. Для науки и то ничего интересного не оказалось, добыча полезных ископаемых себя не окупит. Так для чего туда и летать? Так постепенно романтика космических полетов и угасла, как не оправдавшая себя.
   - А разве романтика должна себя оправдывать? – Валентина Ивановна посмотрела на сына. – Романтика потому и романтика, что воплощает в себе мечту. Люди мечтали, а теперь все их мечты разрушили.
   - Получается, что не о том мечтали, - произнес Игорь. – Мечтали о воз-душных замках. Люди хотели построить утопию, вернее не построить, а желали, чтобы кто-то для них построил. Но сами люди оказались не при-способлены к тому, чтобы в этой утопии жить. Поэтому все и рухнуло, все и развалилось.
   Немного погодя Лебедев отправился принимать ванную. Лишь только оказавшись под душем, он понял, чего ему так не хватало весь этот день. Ему просто необходимо было смыть всю грязь пережитого года, смыть остатки тюрьмы, отпечатавшиеся на его теле.
   С наслаждением подставляя лицо под струи воды, Игорь млел от того непередаваемого чувства, которое испытывает каждый человек, долго не мывшийся и, наконец попавший под душ. Ему хотелось вымыть не только тело, но и душу, вымыться изнутри. Он попеременно включал то горячую, то холодную воду, словно надеясь, что таким образом вода сможет вымыть все его нутро.
   Потом, закрыв краны душа, Игорь нежился в ванне, погруженный в какую-то сладостную дремоту. Он пролежал в ванной до тех пор, пока не начала остывать вода.
   Валентина Ивановна постелила сыну на диване. Тот вышел из ванной с чув-ством, будто заново родился.
   - Как хорошо, - проговорил он, запахивая халат, и опускаясь на диван. Не раздеваясь, он лег ничком на постель, зарывшись лицом в подушку. – Дома, наконец-то дома.
   Пролежав в таком положении некоторое время, он снял халат, и забрался под простыню, заменявшую одеяло. Спать под настоящим одеялом в такую жару не представлялось возможным. Игорь закрыл глаза, и тут же провалился в сон, глубокий и непробудный. Это была его первая ночь на свободе, ночь в родительском доме.