Звёзды и крысы

         

Смирив гордыню, я обратился к брату, известному
астрологу и экстрасенсу.
На его огромном письменном столе я увидел не-
сколько клеток с крысами различных расцветок.
— У них особый канал общения со звёздами, — по-
яснил он, склонившись над грызунами.
Я недоверчиво улыбнулся.
— Звёзды и крысы — обратные стороны единого
вечного процесса! Поэтому первые знают о грядущих
катастрофах, а вторые — предчувствуют их, — про-
должал он, блестя глазами. — Когда крысы начнут
мигрировать на другие планеты, на Земле можно
будет ставить крест! — брат взглянул на часы и на
меня. — Присядь и рассказывай!
— Бессонница, — пробормотал я.
— Алкоголь, кофе, табак, наркотики, денежные за-
труднения, проблемы на работе, женщины, неудача в
любви?
— Нет... Хотя последнее... — я несколько смутился.
Он достал из коробки сигару и закурил.
— Если пришёл отмалчиваться, — сказал он, вы-
пуская кольцо дыма, — немедленно покинь офис!
— Полюбил девушку. Как ни старался, она ко мне
ничего не испытывает!
— И всё?! Вытряхни из головы и живи дальше, —
пожал плечами брат.
— Как ты не понимаешь?! Ночами не сплю, думая
о ней. При виде её сердце выпрыгивает из груди.
— Попробуй сконцентрироваться на её недостат-
ках.
— Их нет, — вздохнул я.
— Постарайся припомнить. Например, ноги?
— Великолепны! Руки богини, плечи нежны, грудь
прекрасна, шея грациозна, взгляд волшебный, лицо
ангела...
— Ты опьянён чувством, но оно преходяще и по-
тому является шатким фундаментом жизни, которая
должна пребывать в согласии с высшей мудростью,
скрытой внутри каждого из нас. Для того чтобы услы-
шать её голос, нужно утихомирить в себе раздражён-
ный эгоизм и гордыню. Тогда в сокровенной глубине
своего сердца найдёшь ответ. Расскажу, как нашёл его
в себе и жизнь моя наладилась.
По окончании Института культуры я устроился
помощником к одному экстрасенсу, и когда тот отсут-
ствовал, неудачно снял порчу с одного очень влиятель-
ного чиновника.
Навесили мошенничество, но поскольку я оступил-
ся впервые, имея при этом отличные характеристики
из армии, вуза и хлебозавода, где приходилось под-
рабатывать по ночам, мне вместо зоны предложили
ехать библиотекарем в одно из сибирских поселений.
Прибыл я туда одетый в новенький костюмчик,
а сумка моя была набита томами Толстого и Чехова.
То, что называли библиотекой, на самом деле оказа-
лось полуразвалившимся сараем с запылившимися и
обсиженными мухами изданиями соцреализма. «Мо-
лодая гвардия» лежала растерзанная грызунами, «Раз-
гром» — эпитафией литературного надгробья, а «Как
закалялась сталь» выглядела передаваемым из поко-
ления в поколение пособием по кузнечному делу.
К «библиотеке» примыкала пристройка — моё
жильё. Заросли кустарника защищали его лучше вся-
кого забора: добираясь до заплесневевшей двери, я
оцарапал колючими ветками лицо и руки, а костюм
уцелел только благодаря брезентовому плащу, выдан-
ному мне завхозом. Внутри было сыро и темно, всё
пропахло мочой и хлоркой. Старый запойный библи-
отекарь умер здесь от пьянки среди армии бутылок.
Я переговорил с начальником лесопилки Давыдом,
молодым крепким мужчиной с чёрными волосами,
аккуратно подстриженными, и с острым взглядом не-
проницаемых глаз. Посетовал ему на печальное поло-
жение библиотеки и книг.
— Пришлю рабочих, — сказал он.
Они появились на следующее утро, небритые, оде-
тые в засаленные ватники.
— Магарыч выкатишь! — заявили они.
— Денег нет, — стушевался я.
Они поскучнели, развалились на траве под сол-
нышком и, вынув бутыль из огромной потёртой ко-
жаной сумки для инструментов, пустили её по кругу.
К ним присоединилась накрашенная девица.
Вечером, оставив пустую бутыль и окурки, «работ-
ники» ушли, предупредив, чтобы я приготовил «бух-
ла».
Я рассказал об этом Давыду.
— У них оклад, — ответил он. — Завтра придут как
огурчики.
Пришли они лишь к вечеру, сильно промаринован-
ные, и расположились опохмеляться.
Появилась вчерашняя одалиска с бутылью, и весе-
лье полыхнуло во всю ширь...
Я бросился к начальнику:
— Пьянка, шлюха и никакой работы!
Давыд нахмурился.
— Компанейские девчата помогают рабочим легче
переносить разлуку с домом.
Его симпатии явно лежали на их стороне.
— Не расстраивайся, — Давыд хлопнул меня по
плечу. — Плюнь на эту развалюху. Ребята ничего не
читают, кроме этикеток на бутылках. Посиди с ними,
поговори по душам, оттянись с Валей, она берёт всего
пятихатку. Оклад тебе будет насчитываться как поло-
жено. Вот аванс.
Он протянул мне купюру.
Я развернулся и вышел из вагончика, обору-
дованного под кабинет. Предстояло отработать
в посёлке три года, а на второй день уже хотелось
удавиться. Вернулся с нехорошим предчувствием на
душе: рабочие сидели у костра и недобро на меня
поглядывали.
— Стук-стук, дятел?! — громко сказал один из них,
и я пригляделся: лицо — помидор, под опухшими ве-
ками трещинами зияли желтоватые глазки. В руках —
ножовка.
— Решили поработать? — спросил я.
Помидор обнажил два гнилых зуба в зловещей ух-
мылке.
Я направился к стоявшему в отдалении туалету —
деревянному сооружению типа скворечника, наспех
сколоченному из отбракованных досок, с плёнкой на-
верху, откинутой в сторону ввиду хорошей погоды.
Когда я подошёл к этому убожеству и открыл дверь,
мог поклясться, что все смотрели мне в спину. В нос
ударил запашок — я в нерешительности замер. В пер-
вый день я предпочитал ходить в лесочек.
— Невкусно? — рабочие загоготали.
Я вошёл, прикрыл дверь, на которой не было ни крюч-
ка, ни щеколды. Глубокая яма, наверху которой был ско-
лочен стульчак. Описываю не из страсти смаковать гадос-
ти или отсутствия вкуса, а из необходимости объяснить
всю полноту кошмара, на пороге которого стоял.
Расположившись, заметил полосы и свежую дре-
весную пыль на досках. Под ногами затрещало. «Под-
пилены!» — мелькнула мысль, и я уже летел в зловон-
ную пасть.
Миновал шок, и сразу захотелось умереть: я увяз
по самые плечи. Дерьмо доходило до подбородка; чуть
опустить голову — и хлебай полным ртом!
— Не запачкал костюмчик?! — радовался наверху
помидор.
Остальные по очереди заглядывали вниз и весе-
лились. Вдруг на меня полилось догадываешься что?!
Сортир трясся от хохота.
— Мужики! — крикнул я. — Помогите выбраться!
Иначе сообщу об этом начальнику!
Я поднял голову, и слова застыли на языке: свер-
ху смотрел Давыд и холодно улыбался. Встретив мой
взгляд, он подмигнул и исчез. Стихло...
Тщетно покричав ещё некоторое время, я понял:
надежды нет! — Брат вперил в меня пылающий взор
и повысил голос: — Я изведал подлинное отчаяние!
Это было ощущение болезненного бреда, липкого
кошмара. Судьба взглянула на меня из под чёрного
капюшона инквизитора и скалилась усмешкой Шивы.
В сравнении с ней маркиз де Сад казался младенцем.
Твоё душевное томление по юной Эсмеральде на фоне
моих страданий выглядит напыщенной метафорой,
дешёвой безделушкой, тенью от ничего не значащего
понятия. Смерть в тот момент мне показалась бы не
костлявой старухой, а красивой девицей... Но пребы-
вал я в этом состоянии, лишь пока держал закрыты-
ми глаза. Открыв их, я увидел наверху крысу. Млеко-
питающее смотрело на меня с удивлением, пытаясь
определить, насколько я опасен ( или полезен?); затем
в бусинках глаз прочиталось безразличие, и тварь сте-
пенно удалилась.
«Откуда она здесь?» — подумалось мне в тот миг,
хотя уместнее был бы вопрос: «Как мог я во мра-
ке разглядеть её и тем более ещё нечто прочесть во
взгляде?!» Позже я понял, что это скорее всего была
галлюцинация, для постижения этиологии которой
не требовалось ломать голову — видение было необ-
ходимо в качестве предлога, мостика повествования,
средства выражения казуальной нереальности жизни.
Ведь открыть глаза и обнаружить себя в отхожей яме
или в этом мире — испытание нашего духа неведомы-
ми силами. И хотя в юности мы представляем себя в
окружении триумфальных арок, мечтающих принять
нас в своё лоно, на самом деле скорее находимся у раз-
вилки дорог различной длины, но с неизбежностью
заканчивающихся обрывом, а над всем этим — ги-
гантский микроскоп судьбы или некоего космичес-
кого экспериментатора. В жизни каждого наступает
момент, когда он начинает ощущать, что за нами на-
блюдают. Не из противоположного окна, в замочную
скважину, цифровую камеру или через спутник, хотя и
это не исключается — а неведомое око вселенной по-
стоянно держит нас в объективе... Недаром планету,
словно театральную сцену, то ярче, то бледнее осве-
щает солнце, а по ночам, отражая его свет, — луна.
Он злобен и циничен, этот зритель, но не лишён
юмора, хотя последний довольно мрачного свойства.
У звёзд и крыс особая роль в этом опыте. Они вечные
символы противоположных ипостасей человеческого
духа: мы стремимся выжить любой ценой и точно так
же — познать непостижимое. Разумеется, едва исчез
грызун, я увидел в проёме небесные светила. Взглянув
на них с позиции крайнего унижения, я с необычай-
ной силой ощутил обманчивую иллюзорность бытия.
Мне очень ясно представилось, что наша жизнь, пос-
троенная на постоянном удовлетворении бесконечно
растущих желаний, погоне за богатством и успехом,
насыщении самолюбия, тщеславия, гордыни, — эта
пьянящая блеском жизнь по сути и есть в аллегори-
ческом смысле отхожая яма, в которую я натуральным
образом провалился. А действительная жизнь, неза-
метная для распалённого тривиальными желаниями
обыденного сознания, устремлена и тянется к звёз-
дам, как мой взгляд и воображение, не знающие оков
и затворов, летят кометами к Большой Медведице,
видевшей, возможно, зарождение и кончину многих
цивилизаций.
Я простоял полночи, уставившись на светила, и
даже видел падение некоторых из них*. Меня пора-
зило спокойное величие, с которым они провожали
своих в последний путь: ни лживых речей, ни при-
творных слёз, ни дежурных соболезнований — одна
немая, но истинная скорбь. У них можно было по-
учиться умению светить, не требуя ни наград, ни
почёта, ни восхищения. Они пытались утешить и
поддержать, не для того чтобы упрочить репутацию,
добиться чьей-то любви или расположения, а просто
потому, что в этом их суть и в этом их истина. Уже
не я — мы смотрели ввысь, и это укрепляло наш дух:
небесный Интернет таинственных светил объеди-
нял нас в бесчисленное воинство. Мне стало стыдно
за своё отчаяние и слабость, и я стал насвистывать
весёлый мотив.
В проёме наверху появилось очертание головы.
Чиркнула спичка, осветив личико Вали. Ко мне
медленно спустился конец троса.
Схватившись за него затёкшими руками, я с тру-
дом вылез.
Валя с отвращением от меня отшатнулась, затыкая
носик.
— Скинь эту гадость и пошли к озеру, — сказала
она.
Купался я долго и самозабвенно. Когда вышел на
берег, Валя сказала:
— Пошли, дам во что переодеться.
Мы пришли в её каморку, пристройку в большом
бревенчатом доме, внутри которой оказалось доволь-
но чисто и уютно.
Я надел предложенный Валей спортивный костюм,
великоватый мне, и сел за стол.
— Будешь есть? — спросила она.
— Думаю, пару дней нет.
— Водочки?
— С удовольствием.
— Как здесь оказалась? — спросил я, когда мы вы-
пили.
— Мой парень завербовался работать и взял с со-
бой. Когда погиб — зарезали в пьяной драке, — так и
осталась. Каждый месяц присылаю маме и дочери де-
ньги: мужики здесь нежадные. Пройдём!
Она указала на соседнюю комнатку.
— О нет, — упёрся я. — Слишком много для одной
ночи!
— Покажу кое-что, обнаруженное у прежнего биб-
лиотекаря:прибиралась после его смерти.
Она подвела меня к стопке книг, аккуратно сло-
женных в углу. Это были дореволюционные фолиан-
ты. Среди них я нашёл сочинения Альберта Великого
и Раньо Неро. Полистав, я понял, что, изданные ма-
лым тиражом, эти книги были не только раритетом,
но и обладали некими ценными сведениями.
На одной из них была дарственная надпись с под-
писью Вольфа Мессинга.
— Возьму почитать? — спросил я.
— Конечно! — ответила она. — Ты библиотекарь.
С тех пор три года я посвятил изучению этих книг
и звёзд.
Прогуливаясь вдоль бараков, я размышлял о про-
читанном, и всякий раз рабочие, увидев меня, тыкали
пальцем, затыкали носы и хохотали. Я мог противо-
поставить им только смиренное молчание. Однажды,
не выдержав, я повернулся и, осмотрев пересмешни-
ков, сказал одному из них:
— Советую испросить заработанные за сезон де-
ньги и поспешить ими распорядиться, так как завтра
ты умрёшь!
Он закатал рукав и напряг воловью мышцу.
— Я умру?! А это видал?!
Однако на следующее утро он скончался от инфаркта.
Смеяться надо мной перестали и обходили сторо-
ной.
Через некоторое время ко мне пришёл Давыд и
спросил, в чём ему держать деньги.
Я посоветовал в долларах. Через неделю их стои-
мость возросла почти втрое.
Давыд принёс мне ящик коньяку.
Когда пришло время покинуть это убогое местеч-
ко, Давыд, прощаясь, крепко пожал мою руку.
— Впервые к нам прислали библиотекарем насто-
ящего мужика! — сказал он. — Остальные после тра-
диционного «омовения» в сортире ходили словно раз-
давленные и спивались.
Вернувшись домой, я открыл собственную конто-
ру, и теперь сам видишь, каких успехов добился.
Брат положил в пепельницу потухшую сигару. Мы
некоторое время молчали...
— Но как мне быть со своей любовью? — наконец
спросил я. — И с бессонницей?
— Кому я рассказывал?! — воскликнул он. — Смот-
ри на синее небо днём и на усыпанное звёздами — но-
чью и радуйся тому, что она тоже смотрит на него или
хотя бы мельком взглянет. Если от этого почувствуешь
радость — значит, в душе твоей зажурчал источник
исцеления и никакие бури тебе не страшны в этом
тревожном и сумрачном океане жизни...