Домовой

Все мои воспоминания детства наполнены щекотящим страхом ночи. Как только в нашем старом деревянном доме гас свет и всё стихало, темнота постепенно наполнялась шорохами, скрипами, постукиваниями и даже свистом. Мы дети жались друг другу на широкой печи, укрывались одеялом с головой и так засыпали.

Наша матушка говорила, что это домовой поесть приходил. Каждое утро она в подпечек клала верхнюю корочку каши, а вечером туда же помещалась и корочка хлеба на белой салфетке. На утро всё исчезало, и мама облегчённо крестилась. Если же что-то из еды оставалось, то родители ходили мрачные: значит, что-то худое случиться. Как-то летом наш домовой три дня не притрагивался к еде, и случилась сильная засуха. Год был голодным. «Как наш хозяин ничего не ел, так и мы теперь голодаем», - не раз повторял отец.

К домовому в нашей семье относились с особым почтением и даже трепетом. По праздникам обязательно готовили ему особое угощение: круто посоленную кашу или квашню с хлебом. На Пасху в Красный угол клали крашеные яйца, в Новый год на чердак относили борщ, на масленицу – блины со сметаной. В день Ефрема Сирина отмечали именины нашего домового: вечером всей семьёй выходили во двор и на коленях приглашали хозяина в дом к праздничному столу, а на ночь не убирали со стола и не задвигали стулья, чтобы домовой смог отметить именины со своими друзьями.

В хлеву в углу также всегда клали хлеб и чашку молока, чтобы хозяин хорошо следил за скотиной. Перед тем как купить новую корову или лошадь, мать с отцом спрашивали дозволения у домового и просили его указать на масть. Для этого матушка возвращалась из церкви с зажженной свечой и шла на чердак. Что она там видела, мы дети не знали, но она всегда, возвращаясь, говорила: «Домовой повелел брать такую-то масть».

Домовой был членом нашей семьи, я бы даже сказала, его главой, и без него ничего не решалось и не делалось. Как-то я спросила маму, кто он, этот домовой. На что мама улыбнулась, погладила меня по голове и сказала: «Не знаю, дочка. Но знаю точно, что он твоему прапрадеду дом строить помогал… Может, это сам прапрадед и есть».


Как-то июньским утром мама встала встревоженная. Еды в подпечке не было, скотина была здоровая, половицы скрипели также весело, но мою маму что-то угнетало. Она периодически поглаживала горло и грудь и глубоко вздыхала. Когда сели завтракать, она вместе с корочкой каши взяла ещё и ломоть хлеба, положила всё это на праздничную салфетку, опустилась на колени перед печкой и что-то долго шептала в подпечек. Мы все притихли. Отец нахмурил лоб.

«Что стряслось?», - спросил он, когда жена села за стол.

«Меня хозяюшко всю ночь давил», - грустно ответила она, погладив горло.

«А ты спросила, к худу али к добру?» - отец помрачнел ещё сильнее.

«Спросила, но он только сказал: «Ух, я сердит!» -  и всё. Не знаю, что и думать, отец. Что мы не так сделали?» - мать была так расстроена, что не могла есть.

«Погоди, не горюй. Надо подумать… Может, дети в доме поругались и тем хозяина рассердили?» - Отец строго глянул на каждого из нас, но его лицо быстро смягчилось, так как мы все сжались под прицелом его чёрных глаз. – «Ладно, там видно будет. Ты, жена, свари сегодня хозяину солёной каши да яиц вкрутую. Кашу поставим в Красный угол, а яйца в хлев отнесём, да прощения всем миром попросим. Может, и успокоится наш хозяюшко».

На следующий день всё было как обычно, и лица родителей просветлели. А на третий день после упомянутой ночи на пороге нашего дома появился неожиданный и незваный гость: двоюродный брат отца.

Дядя Миша был полным мужчиной лет 40-45, лысеющий, в очках. Он всегда носил брюки и рубашку с подтяжками. Таких у нас в селе звали интеллигентами и относились с опаской и уважением, потому что такой интеллигентный вид имели как правило партийные работники. Они всегда всё знали и решали, как должна строиться наша жизнь. В наше село они заезжали редко, так как управление колхозом находилось в соседнем селе, но каждое их появление сопровождалось переполохом: в домах сразу же прятали иконы, убирали все обереги, снимали с себя кресты, священник запирал церковь и вешал на дверях табличку «Склад».
В
от и приезд дяди Миши привнёс сумятицу в размеренную жизнь села. Соседи шепотом спрашивали у матери, с чем он приехал, по какому такому делу. Мама краснея отвечала, что он приехал исследовать местную почву на предмет плодородности. На самом же деле она и сама не понимала, что этому городскому человеку нужно в нашей глуши. Вроде, его откуда-то уволили. Вроде, он от кого-то скрывается и решил навсегда поселиться у нас. Что было на самом деле, знал только отец, но он не спешил ни с кем этим делиться, а только тяжело вздыхал, глядя на своего кузена.
С появлением дяди Миши наша жизнь стала меняться. В свою первую ночь у нас наш гость начал наступление на нашу семейную святыню.

Как только дом погрузился в темноту и раздался знакомый, но всё ещё тревожащий скрип половиц, дядя Миша шумно вздохнул и возмущённо сказал: «Ну и дом! Вы его, наверное, ни разу не ремонтировали со времён постройки. Половицы скрипят, ставни стучат, калитка и та дребезжит! Ничего, раз у вас руки не доходят, то придётся мне дом в порядок приводить!» Мама охнула, но ничего не сказала, папа тоже промолчал.

Утром я проснулась от стука во дворе: дядя Миша менял петли на калитке и прибивал новую щеколду. Калитка стала абсолютно бесшумной. Потом были смазаны все петли на дверях и ставнях дома. Покосившиеся ставни были выправлены. Между скрипящими половицами проложен войлок.

Завтрак прошёл в напряжённом молчании. Когда мать стала снимать корочку с каши, наш гость протянул тарелку: «Это мне! Это я люблю!» Видя, что мать замешкалась, он обиженно протянул: «Неужто для гостя жалеешь?» Так наш домовой лишился своего лакомства. Мама положила на кусочек хлеба немного каши и положила в подпечек. Это крайне удивило дядю Мишу: «Вы тут мышей что ли разводите?» «Хозяину домовому тоже кушать надо», - робко объяснила мать. Папин брат громко расхохотался: «Ой, не могу! 60-е годы на дворе, а они домовых кормят! Ты-то, Давыд, куда смотришь?» Отец потупил глаза: «У нас в селе все так делают. Привыкли уж…»

«Ну вот что,» - дядя Миша решительно хлопнул ладонями по столу, - «с этого вы начинаете новую жизнь, лишённую предрассудков и всяких дурацких верований. О домовом придётся забыть, иконы со стен убрать, всякие крестики на косяках закрасить. Советская власть вас не для того растила, чтобы вы тут домовых кормили и чеснок над дверями вешали!» - Патетически закончил наш гость и с большим аппетитом принялся за кашу.

Иконы мама убирать не стала, а аккуратно завесила ручниками, которые вышивала ещё наша прабабка.

Больше к этой теме в тот день не возвращались. Вечером мама тайком отнесла кувшин молока на чердак, чтобы задобрить домового. Перед сном она всё-таки зажгла лампаду в Красном углу. «Дети бояться в полной темноте спать», - попыталась оправдаться она перед гостем. Тот лишь хмыкнул в ответ, но ничего не сказал.
Забравшись на печь, мы дети как обычно прижались друг к другу и стали ждать появления домового. Однако же дом окутала непривычная тишина. Ничто не скрипело, не шуршало, не свистело… «Ох, не к добру, не к добру…» - Послышался вздох мамы.
Тут раздалось какое-то шебуршание и писк. «Раскормили мышей!» - Проворчал дядя Миша. – «Завтра углы посыплю ядом!» Все остальные звуки заглушил его внушительный храп.

Утром нас разбудил громкий голос нашего гостя: “Представляете, залезаю на чердак, а там молоко стоит! Ну вы чудаки: в деревне всю жизнь живёте, а не знаете, что молоко в холоде держать надо, где-нибудь в погребе. Или вы его там кваситься поставили? Так ведь приблудные кошки съесть могут или те же мыши!»
 
За завтраком мы прослушали лекцию о невозможности существования Бога, об абсурдности верований во всяких домовых и о необходимости блюсти дом в чистоте и порядке. «Мыши – переносчики всяких заболеваний! Поэтому нужно тщательно выметать все крошки!» - С этими словами дядя Миша демонстративно подмёл пол и вымел весь мусор за порог. Мама схватилась за голову, и в её растерянных глазах показались слёзы. «Разорит нас твой брат, отец!» - Всплеснула руками она.
В углах дома теперь белел крысиный яд. С окон и с косяка над дверью исчез чеснок, а из порога была вынута иголка. «Нужная вещь в хозяйстве, а так бездарно пропадает!» - прокомментировал дядя Миша.

«Благо, хоть до хлева не добрался», - как-то обронила мать. За две недели, что дядя Миша был у нас, она почти ни разу не улыбнулась. Вечером того же дня за ужином новый член семьи торжественно объявил: «Я долго думал, чем бы вам отплатить за ваше чудное гостеприимство. И решил: я буду ухаживать за вашей скотиной! Даже готов научиться корову доить». У отца из рук выпала ложка. «Прости, брат, но к скотине я тебя не подпущу. Она долго к людям привыкает и чужих не любит. Если у коровы удои понизятся, что будем делать?» «Ничего, привыкнет скотина! А молока можно будет докупать у соседей, пока всё снова не нормализуется», - оптимизм гостя никто не разделил. «Кур и свиней кормить можешь. А в хлев не пущу!» - строго сказал отец. Брови его превратились в одну сплошную линию, пальцы нервно стучали по столу.

«Ну нет, так нет!» - добродушно отреагировал дядя Миша. – «Я тут с одним торговцем списался - он иконы скупает. За ваши иконы можно хорошие деньги выручить и новый дом купить». «Ты что, предлагаешь нам иконы продать? Они же наши семейные! Как же это, отец?» - мама взглядом просила у мужа защиты.
«Вот что, брат», - отец очень серьёзно посмотрел на своего кузена. – «Мы тебя как члена семьи, как дорого гостя приняли, но и ты нас уважь. У нас в семье свои традиции, свои ценности, и их чтить нужно».

«Да устарели ваши ценности и традиции! В стране социализм строят, а они лампадки зажигают!» - дядя Миша выглядел крайне удивлённым.
«Вот-вот», - вдруг буркнул мой старший брат. Он ходил уже в шестой класс и каждое утро перед зеркалом тщательно завязывал свой галстук. - «У нас все в классе смеются на этими пережитками!»

«Кто это смеётся? Ишь, какие вымахали! Сколько здесь живём, никто никогда не смеялся, потому что у всех так! А тут вдруг «смеются»!» - Мама была возмущена и обижена словами сына. Она никак не ожидала, что её собственный ребёнок встанет на сторону человека, нарушавшего их привычный семейный быт.
«Да, смеются!» - Коля насупился и до конца завтрака не поднимал взгляд от своей тарелки.

После этого разговора к теме икон и семейных верований несколько дней не возвращались. Мать продолжала возжигать лампадку каждый вечер и носить домовому еду в хлев.

Настал Петров день. С утра лил дождь, чему мать очень радовалась, приговаривая: «На Петров день дождь - урожай не худой; два дождя - хороший; а три - урожай богатый. Пусть три дождя сегодня прольётся!» - приговаривала мама. В печи уже пеклись круглые лепёшки. Самая красивая из них предназначалась домовому.
Всё село с утра пораньше в нарядных одеждах высыпало на луга, чтобы поприветствовать солнце хороводами, песнями и едой круглой формы.

Я очень любила Петров день и ждала его с нетерпением каждый год. Мама вплетала мне в косы красные шёлковые ленты, надевала на меня старинный красный сарафан, который носила ещё моя прабабушка, когда была девочкой. Сама она одевалась в бабушкину праздничную одежду, и мы шли с ней на луг качаться на огромных качелях и водить хороводы вместе с другими. Братья с отцом и другими мужчинами устанавливали столы посреди села, чтобы в полдень поприветствовать солнце весёлым пиром. Произносились тосты в честь кормильца-солнца, его просили быть мягким, не выжигать полей, но и давать достаточно тепла, чтобы был хороший урожай.

Говорят, что после революции Петров день был объявлен пережитками и не отмечался несколько лет. Но потом постепенно традиции в селе стали возрождаться, и праздник вернулся.

Дядя Миша с утра куда-то ушёл, и его целый день не было видно. О нём и не вспоминали: в последнее время он вёл себя тихо, ни во что не вмешивался, только осуждающе смотрел на мать, когда она откладывала лакомый кусочек для домового или крестила еду.

Днём мама, уставшая от хлопот, прилегла поспать. Я тихо играла куклой на лавке, как вдруг услышала шумное дыхание и стон мамы: она держалась за горло и слёзы текли по её лицу. «Что ты душишь? Что ты давишь?» - шептала она во сне. Я испугалась и  разбудила её.

«Ой, не к добру! Ой, не к добру!» - повторяла моя мама, потирая горло. Как только пришёл домой отец, она рассказала ему, что её опять давил домовой. «Сказал, что к худу», - упавшим голосом сказала мать. – «Уж очень он на твоего брата гневается».
«Сегодня с ним поговорю. Видимо, придётся его в другой дом селить», - хмуро решил отец.

Поздно вечером пришёл дядя Миша. Он был немного навеселе. «А я сегодня целый день в гостях у председателя колхоза был!» - радостно сообщил он. – «Мировой мужик! Я ему рассказал о местных пережитках, так он обещал сюда комиссию заслать и всё искоренить. Так что к новой жизни готовьтесь хозяева!» дядя Миша громко засмеялся и задорно оглядел всех нас. Но никто не улыбнулся в ответ.
Нам детям вдруг стало страшно. Даже Коля, который стыдился наших семейных традиций, выглядел испуганным. «Что же теперь будет?» - вдруг растерянно сказал он.

«А ничего», - устало ответила мать. – «Будем как все: без корней, словно перекати-поле, жить. Предков и Бога забудем, на хозяев дома, леса и поля наплюнем. А по что они нам? Мы ведь сами по себе – цари над всем! Нам ведь помощь не нужна: у нас медицина и наука есть! А то, что мы тоже дети природа и Матушки Земли, так то ж случайность!»

«Ну, мать, разошлась!» - снисходительно похлопал её по плечу дядя Миша. – «Будем как и весь прогрессирующий мир социализм строить, в будущее смотреть. Чтить Маркса, Энгельса, Ленина и партию. Что тебе ещё нужно?» После этих слов брат отца завалился спать. Для остальных членов семьи эта ночь был бессонной: всё в доме вдруг начало ходить ходуном. Половицы скрипели, ставни стучали, калитка во дворе хлопала, наша собака жалобно скулила, на чердаке слышала какой-то топот. Мать с отцом шептали молитвы, а мы дети тихо плакали, съёжившись от страха.

Всё утро прошло в тягостном молчании. В воздухе висело предчувствие его-то плохого. Один дядя Миша выглядел весёлым и беззаботным. Когда вся семья собралась за обедом, он удивлённо спросил: «А вы что все такие мрачные?» «Зря ты, брат, с председателем про наше село говорил. Не к добру это. Мы привыкли в миру с нашими предками и земными силами жить. А ты этот мир нарушаешь», - тихо проговорил отец. «Вы что, всё о своём домовом печётесь? Да кормите его на здоровье, коли вам еды не жалко! Только детям ни к чему этому бреду у вас учиться. Придумали нечисть какую-то и поклоняетесь ей. Вы – хозяева этого дома, вы! И других хозяев у этой древней развалюхи нет! На снос её уже пора. Продали бы свои закоптелые иконы и жили бы уже в новом доме в своё удовольствие. Так нет же, держаться за свой глупый хлам!»

«А вот Черновы дом свой продали, переехали в новый. А теперь у них дети всё время болеют. Да и сами они…» - вспомнила я недавний разговор отца с матерью.

«Болеют оттого, что вбили себе в головы всякой ерунды!» - парировал дядя Миша. –
 
«Молодцы, ваши Черновы. Ещё бы мозги им кто прочистил».

«Сегодня ночью наш хозяин бушевал. Домовой наш. Не к добру этого», -  с отсутствующим видом произнесла мама.

«Да в гробу я видал вашего домового! Где он? Пусть покажется! Глядишь, и я поверю в этот бред!» - дядя Миша так расхохотался, что долго не мог успокоиться.
Вдруг в комнату вполз толстый огромный уж, напоминающий полено. Родители побледнели и начали креститься. Мать упала на колени и стала кланяться змее: «Хозяюшко, прости нас! Не губи, грешных! Видит Бог, мы тебя всегда уважали и любили!»

Уж зловеще зашипел. «Это что за гадость такая! А ну, пошла отсюда, мерзость!» - брезгливо крикнул дядя Миша. Он схватил тарелку и поднял руку, чтобы бросить её в ужа. Но не успел. Сердечный приступ исказил его лицо болью
Уж уполз. Полное тело дяди Миши безжизненно повалилось на пол.
Я слышала раньше, что домовой является только перед смертью кого-нибудь из членов семьи. Теперь я собственными глазами видела, что это правда.
Первым очнулся папа. Он кинулся к своему брату и стал делать ему искусственное дыхание. Мама стала массировать дяде Мише мизинцы на руках и ногах. Коля побежал за помощью.


Через неделю дядя Миша садился в поезд, чтобы вернуться к своей семье. Мы отвезли его на станцию. По дороге он молчал, как и все эти дни.
Перед тем как подняться в свой вагон, он оглядел всех нас грустным, немного виноватым взглядом: «Вы уж простите меня… Я ведь как лучше хотел. Хотел, чтобы у вас социализм был, как и по всему Советскому Союзу. Понимаете меня?»
Мама погладила его по плечу, потом обняла. Следом его обнял отец. Я дала ему букетик полевых цветов.

«Привет домовому!» - повеселев крикнул дядя Миша и скрылся в вагоне.

«Да, досталось нашему хозяину в эти дни», - задумчиво произнёс отец и улыбнулся.

Всё вернулось на круги своя. Наш дом по-прежнему оставался полной чашей, где всегда были рады гостям. В семье снова воцарились покой и уют, которые мы дети потом внесли с свои семьи и дома.