последнее лето детства ч. 2

     Витьке стало скучно с взрослыми, а может он им надоел, и за орехами он  пошел с Женькой.  Вести в лес вызвался Димка.  Дома баба Катя застращала Женьку змеями,  отговаривая его от этой затеи, и теперь под каждым кустом Женьке виделась гадюка.  Вот сейчас,  шипя,  она стремительно метнется из травы,  обожжет кожу укусом.  Тут еще в  довершение Димка находит  в камнях змеиную сброшенную чешую,  вызывающую у Женьки омерзение.
     - Что делать, если гадюка укусит? - спрашивает он.
     - Первым делом надрезать укус и высосать его,  - говорит Димка. - Главное, быстро все сделать.
     На всякий случай,  подходя к кусту,  Женька бьет по траве палкой, шурует ее под кустом.  Орехов много, но постоянный страх перед змеями, держит Женьку в напряжении.  Ему не хочется показывать страх,  и когда Димка предлагает вернуться,  он сразу испытывает облегчение. На дороге он чувствует себя, наконец, спокойно, и страхи уже кажутся смешными.
     - Не  люблю змей,  - говорит он. - Уж лучше зверя встретить,  того издалека видно, а эта выскочит из травы и пикнуть не успеешь.
     - Да они сами боятся, уползают, кусают, если только на нее наступишь,- успокаивает Димка.  - Я в прошлом году змеиную свадьбу  видел, вот это жуть.
     Женька поднимает с обочины камень.
     - Смотри, какой красивый.
     - А, булыжник, - пренебрежительно бросает Витька.
     - Слушай, Димк, а что у Галки сейчас есть кто-нибудь ... ну, постоянный, или она так?
     - Мне ее дела до лампочки.  Она сегодня с одним, завтра с другим, мне это неинтересно. Если она даже ляжет передо мной, я не стану.
     Ну уж, думает Женька, только намекни и ты побежишь. Только не будет этого, потому Димка и злобится.
     - А я вчера опять на сеновал лазил,  смотреть за нашими, и девчонок подговорил, они чуть не описались, увидев. Чуть не зашухарились, я с Людки трусы стянул, во умора, кричать то ей нельзя. Если бы не Нинка, вдул бы ей, - влазит Витька.
     - Это  близняшке, что ли? Ну ты даешь! - бросает Димка.
     Женька собирает камешки,  в каждом что - то необычное.  Он специально отстает,  чтобы не слушать Витьку.  Он вечно об одном.  А ему об Эле не хочется слушать ничего такого.  Он сравнивает Элю и Галку,  они такие разные,  и к обоим его притягивает.  Если бы Эля не так  кривлялась, а то все ломается, жеманится, и вульгарная она. А ведь красивая, и еще у нее сквозь одежду всегда соски торчат.  Что бы она ни  надела, они так вызывающе выпячиваются сквозь ткань.
     Галка совсем на нее не похожа. Эля пухленькая, а Галка стройная, тонкая, и тело у нее как у птицы.  Вот если бы они были  здесь,  а  не Димка с Витькой.  Димка про всех говорит только гадости,  все у него - дерьмо, только он хороший,  Витька тот вообще пустозвон.  С Галкой, наверное, интересно  говорить,  чтобы про нее не болтал Димка,  даже если это и правда.  Сейчас у нее никого нет, она умная и красивая девчонка, и ходит она красиво, у нее ноги летят над землей. Вчера он встретил ее на улице,  она сама первая поздоровалась, и хохотала, и все спрашивала:
 - Почему ты так смешно акаешь?   И дразнила - Маасква.  Когда она уходила, он смотрел ей вслед,  как взбивали юбку ее длинные ноги, и сердце сладко замирало.
     Орехи сложили дома в тазик и поставили на крыльцо. Вышла Эля, села на завалинке, грызла орехи. Халат ее внизу распахнулся, колени круглые блестели.  Сонная одурь висела над двором. Женька показал Эле камни,  начал рассказывать про них, он недавно Ферсмана читал. Эля наклонилась, грудь ее почти вывалилась, едва не касаясь его лица, потрогала камни и равнодушно отшвырнула их.  Женька думал,  что хорошо бы сейчас пойти на улицу и встретить Высоцкую.  Вот сейчас еще немного посижу  и пойду, или возьму Витькин велосипед.  Ноги от усталости ломило, он все сидел, сидел и задремал незаметно.
     Камышев заходил за ним только вечером,  ходили в кино.  Женька же хотелось пойти к Славику в сад,  побыть там еще раз, между делом можно было бы и разузнать,  правда ли то,  что рассказал Димка.  Даже просто оказаться в том дворе было интересно.
     Солнце превращало воздух в густой сироп, лень и вялость наваливались, не хотелось никуда идти.  Даже Витька как назло где - то пропадал, и когда Гоша позвал на речку, Женька обрадовался. Гоша с Элей купаться ходили на дальнюю окраину.  Река здесь делала  крутой  поворот, берег был пологим,  отмель уходила далеко в реку,  и по ней можно было идти до середины.  Противоположный берег был крут,  там тянулся луг  с копнами сена. Течение было не такое сильное, как на пляже. Эля плавать не умела, она зашла по пояс и плескалась.
     Вода на отмели теплая, выходить из нее не хотелось. Женька заплывал далеко,  а когда возвращался к берегу,  мог смотреть  на  Элю,  не привлекая внимания. Она полоскала бельишко, и когда наклонялась, грудь ее почти вся выскакивала из лифчика. Женьку это волновало даже больше, чем когда он увидел ее голой с раскачивающимися грудями, ему все казалось,  что вот - вот грудь ее выпрыгнет наружу и покажет соски.  Когда Эля поднимала голову,  она выглядела совсем молоденькой девочкой, если смотреть только на лицо, все остальное было развито даже местами чрезмерно.
     Далеко за лугом вдруг глухо заурчало,  рокотнуло, словно забурчал недовольно разбуженный огромный зверь.  Гоша смотрел в ту сторону, вытягивая шею. Новый раскат прогрохотал уже ближе в неподвижном воздухе.
     -Ого, - сказал Гоша.  - Сейчас польет,  надо бежать.  Эля, отвернись, мужчинам надо выжать трусы.
     - Только и есть у меня дел,  что на вас голых смотреть, - сказала Эля и наклонилась над водой, полоща белье.
     Гоша уже стоял голый по колени в воде и, ничуть не стесняясь, выжимал трусы. Женька, немного помявшись, тоже снял трусы, но чувствовал себя очень неудобно,  открытый со всех сторон, рядом с Элей, и если бы не мысль, что Гоша посчитает, что он такой стеснительный, не стал бы выжиматься. Показать  свое  стеснение он тоже не хотел,  тем более Эля отвернулась и не обращала на них внимания. Но только Женька начал выкручивать трусы,  как его словно обожгло. Эля подняла голову и в упор с нескрываемым интересом рассматривала его.  У Женьки даже мурашки побежали по коже, и ноги предательски мелко задрожали.
     Он засуетился и,  надевая торопливо трусы под неотрывным взглядом Эли, чувствуя, как жар заливает лицо, оступился и плюхнулся в воду, но повторно выжиматься не решился и выскочил на берег. Гоша, ничего не замечая, вышел следом, и торопил:
     - Пошли быстрее, сейчас польет.
     Туча уже выползла из-за леса и надвигалась неотвратимо,  темная с синевой,  выбрасывая блистающие ветви молний. Женька со сладким ужасом ждал,  когда начнет переодеваться Эля, но она расстегнула на спине лифчик и,  не снимая его,  надела платье,  а уж потом вытянула из-под него лифчик и трусы.
     Они побежали по поселку от тучи,  и Гоша все прикидывал -  успеют ли или нет.  Все стихло, замерло, затаилось, и вдруг тугой, мощный ветер обрушился на землю, взметая пыль, понес мутную пыльную волну вдоль улицы, и  тут же стеной хлынул ливень,  жадно зачавкав по сразу почерневшей земле.
     Промокнув в мгновенье до нитки,  они бежали по улице, развеселившись от бега под холодным потоком дождя.  Мокрое платье плотно облепило Элю, она была словно голая, и Женька таращился исподтишка на ее прыгающие груди с торчащими темными сосками,  на живот с впадинкой пупка и выпуклом курганчиком  в  треугольнике бедер,  с просвечивающим сквозь мокрую ткань мыском волос на нем.  Он готов был бежать  еще  вечность, чтобы слышать  смех  Эли,  смотреть, как она встряхивает мокрые волосы, как летят облепленные платьем ноги.
     Весело смеясь,  они  вбежали в дом,  пошли переодеваться.  Вскоре Женьку позвали обедать.  За столом уже сидели Коля с женой  и  Гоша  с Элей, остальные давно отобедали. Гоша тут же протянул ему рюмку водки.
     - Одурел что ли, ребенку наливать, - возмутилась Валя.
     - Надо согреться, а то простынет, - сказал Гоша, а Эля добавила:
     - Ну, какой он ребенок, я в его годы не то пробовала.
     Все засмеялись  и  Женька  тоже,  с холодком в сердце поняв и тот второй смысл сказанного. Он  выпил стакан водки,  делая вид,  что это ему не впервой, и покосился на Элю, заметила ли она это.  Ему хотелось показать ей свою взрослость, но она смотрела равнодушно,  словно он перестал для нее существовать.  Женька вначале думал, что она делает так потому, что не хочет, чтобы кто - то знал о возникшей между ними тайне, но было уже столько моментов, когда она могла хотя бы улыбнуться ему, как - то показать свой интерес, и ему стало горько.  Он  никак не мог забыть ее взгляды на реке,  он еще ощущал физически их на своем теле,  точнее на  определенной  части его. Как смело она смотрела, с каким интересом, у нее даже глаза горели, когда она уставилась на его бедра,  на его мужское отличие.  Может быть,  ее интересовал, какой у него, а может он просто напомнил ей ее юность, когда ее просветил вот такой же сорванец, только смелее.
     От выпитой водки сразу стало тепло,  истома и расслабленность охватили его, голова слегка кружилась. Разговор за столом становился все оживленнее, в другое время эта болтовня раздражала бы его, а сейчас он был доволен,  что сидит как равный за столом с взрослыми,  и  что  не случайно Эля  смотрела на него не как на мальчишку,  а как на мужчину. Он задумался, размышляя о причинах Эллиного поведения.
     - Посмотрите, а Женька то засыпает, развезло, - сказал Коля.
     - Нет, нет, я нормально, - запротестовал Женька.
     - Иди,  иди, поспи, - вмешалась Валентина, - незачем тебе тут похабные разговоры слушать.
     - Ничего,  ему это полезно и любопытно.  Пусть послушает, может научиться кой - чему. Меня в его годы такие разговоры даже очень интересовали, - начала вспоминать Эля. - Больше чем в школе узнала.
     - Иди, погуляй, а мы тут посплетничаем, - настаивала Валя.
     Женька вылез из-за стола и покачнулся. Все засмеялись.
     - Ну вот, наполи мальчишку.
     - Я не пьян, просто оступился.
     Дождь давно кончился, он вышел во двор, Витька  с девчонками с завистью посмотрели на него.  Сегодня Женька был рад любым зрителям. Демонстративно качнувшись, он подошел к ним.
     - Ты че, выпивал с ними? - восхищенно спросил Витька.
      -Да,  посидели  малость.  Для меня стакан - это ничего нет,  как квас.
      Собственная  порочность опьяняла его.
      - Что - то выпить еще хочется. Может, пойдем что-нибудь найдем?
      - Не, где ты сейчас найдешь, - ответил Витька.
      - Я бы дома нашел, мы с ребятами там часто поддавали. С другом как - то целую бутылку выпили и ничего.
       Ему хотелось немедленно  что - то сделать, что-нибудь такое, о чем все будут говорить.  Обида на Элю временами еще обжигала, ну и пусть, думал Женька, обойдусь и без нее,  и подходить даже к ней не буду, нечего ей надо мной смеяться. Но тут же вспоминал ее взгляд на реке, ее тело и сразу холодел.  Хорошо бы сейчас Галку Высоцкую встретить,  пусть увидит , что он уже взрослый, опытный парень. Он уговорил Витьку, и они пошли бродить по улицам, девчонки тоже увязались с ними.  Снисходительно посматривая  на девчонок, Женька упоенно трепался о своих будто бы бесчисленных похождениях. Витька баловался с сестренками, щупал их. Женьке тоже был бы не против присоединиться  к этим забавам, но тон взрослой снисходительности, который он взял, уже не позволял этого. Он  все посматривал по сторонам, но Галка так и не встретилась, и даже подруги ее, которые могли бы ей рассказать, что видели его пьяным, как назло не попадались.
       От досады Женька все больше завирался и все ждал какой-нибудь встречи,  какого - то приключения, ведь не мог этот день кончиться просто так, день когда он увидел на себе  вызывающий взгляд Эли, а потом  был ее оскорбительный смех. Я докажу ей, твердил он себе. Потом вдруг стало стыдно, что он разоврался перед девчонками, прогулка вдруг надоела, никто не встречался, ничего не происходило. Он подумал, что может сейчас, в этот  самый момент Эля  ждет его в нетерпении, что ее смех был просто маскировкой. Она уведет его туда, где их никто не увидит и там все произойдет. Он уже давно наметил укромное место в саду.
     Эля даже не заметила его прихода. Хмель выветрился, оставив неприятное чувство вялости и отвращения к самому себе.

     В субботу и воскресенье в парке были танцы. Камышев оставлял Женьку около танцплощадки, а сам растворялся в толпе, заполнявшей квадрат за низкой оградой. Женька завистливо и ревниво смотрел, как мелькал он среди девушек, танцевал с ними, и думал, как когда-нибудь и он, также небрежно посматривая по сторонам, кому - то пожимая руки, кому - то улыбаясь,  а кого - то демонстративно не замечая, грустный и загадочный, будет идти по танцплощадке, с легким презрением и скукой посматривая по сторонам. К нему подойдет девушка, длинноногая и стройная как Галка Высоцкая и спросит:
       -Что с тобой? Тебе грустно? - А он небрежно махнет рукой:
Что может быть здесь веселого, неужели тебе нравится топтание дураков? - Эту фразу он услышал недавно от одного из приятелей Камышева, и она ему понравилась, ему хотелось также разочарованно произнести ее. Потом он пойдет танцевать, а где - то в сторонке будет стоять Галка и смотреть на него с любовью. А он словно бы не замечает ее, и лишь иногда грустной улыбкой  сожаления даст  ей понять, что он любил ее, но теперь все в прошлом, и причиной тому только она.  Он разочарован в любви, и хотя стоит ему только захотеть, самые красивые девушки будут добиваться его взаимности, но ему никого не надо. А ведь он мог бы любить  ее так, как никто и никогда не сможет. Но все это в прошлом. Глядя рассеянно в сторону, он отводит девушку на место, небрежным кивком благодарит как Мика, и бездумно смотрит вдаль.
      Мика был королем танцплощадки. Женька не знал его настоящего имени, не знал, кто он, и оттого он казался еще загадочнее. Мика был франт: узенький галстук, ботинки на толстой микропоре, яркие рубашки. Лицо его выражало томность и скуку. Он приглашал девушек ленивым полупоклоном, словно нисходя к ним, танцевал медленно, закрывая глаза, как в сомнамбулическом сне. Голова его с глянцевым коком клонилась к плечу партнерши, время от времени он приоткрывал глаза, бесстрастно смотрел вокруг, потом глаза снова закрывались, и он прижимался к девушке, совсем останавливаясь, и лишь покачиваясь в такт музыке.
      Девушки, с которыми танцевал Мика, были красивые, ярко одетые и такие же томные, как Мика. И когда радиола гремела: Ах, Андрюшка, нам ли быть в печали, - Женьке казалось, что это поется о Мике.
       Танцы Женька не пропускал еще потому, что надеялся  увидеть Галку. Он встретил ее здесь в первый вечер,  его обожгло холодом и сердце ухнуло вниз. Когда он смотрел, как она, смеясь, разговаривала с парнями, как кто - то шутливо пытался ее обнять, как она со смелой непринужденностью вела себя, он обмирал от любви к ней. Когда она отказалась танцевать, он воспарил. Он говорил себе, что надо пригласить ее, но от одной этой мысли ноги становились ватными, к тому же он плохо танцевал. Он решил дождаться танго, там можно было лишь переступать ногами или даже стоять, как Мика. Но как назло крутили одни фокстроты и вальсы, а потом Галка ушла. С тех пор каждый раз он с нетерпением ждал ее появления, несколько раз он видел, как она мелькала около танцплощадки, но быстро исчезала.  Ни разу Женька не видел, чтобы ее кто - то провожал и это внушало надежду, но когда он замечал, что все ее знали, видел с какой раскованной непринужденностью разговаривала она, ему становилось тоскливо, как побитому псу.

      Дни стояли погожие, с самого утра жара льнула к земле, обволакивала дворы. В сарае было прохладно, но не давали житья мухи. Никуда не хотелось идти, ничего не хотелось делать. Одуревшие от жары и безделья дядьки с женами лениво выползали полуголые во двор и снова прятались в прохладу комнат, до одурения резались в дурака. Женька закрывался простыней от мух и мечтал. Он думал то об Эле, то о Галке - мысли все были возбуждающие, горячечные, истомные. Когда он видел Элю, розовую и пухлую, она часто шлялась по двору в нижнем белье, кружевных трусиках и лифчике, он представлял, как останется с ней наедине, и ей вдруг придет в голову каприз позабавиться с мальчишкой, и они займутся любовью. Мысли о Галке были более расплывчатыми, он никогда не представлял физическую близость с ней в таких подробностях, как с Элей. А когда он вспоминал, как прикасалась к телу Галки, ему становилось грустно и печально, и он казнил себя, что выглядел в ее глазах недотепой. Он как - то шел с реки и встретил ее. Она держала велосипед и болтала с девчонкой. Женька пошел медленнее, думая, как удобнее подойти и заговорить с ней. Сердце его гулко забилось, когда он увидел, что Галка заметила его и ждет.
-Здравствуй, - сказала она и засмеялась. - Ты всегда так краснеешь?
- Я загорал,  наверное, лицо обожгло.
- Если бы ты не уехал, мы бы с тобой вместе учились. Ты хорошо учишься? Я бы у тебя списывала.
Женька рассказывал ей о своей школе, о городе, и ему было хорошо с ней. А потом Галка сказала:
- Ты умеешь кататься на велосипеде? Тогда покатай меня, люблю, когда меня катают.
Он сидела на раме, ее развевающиеся волосы касались его лица. Она повернулась к нему:
- Крути педали, а я порулю.
Она закладывала лихие виражи по улице, Женька держался за нее, сжимая ее небольшие тугие груди. Руки потели и дрожали от волнения, он чувствовал, что Галка позволит ему сегодня все, нужно только заговорить об этом, как - то намекнуть, сказать о своих чувствах. Но на языке была такая немота, ни одна фраза не приходила в голову, и голос предательски перехватывался. Галка убрала его руки с груди:
-Тормози, хватит, накатались.
    Она разочарованно посмотрела на него, издевательски усмехнулась,  и унеслась на велосипеде.



     Коля, наконец – то, собрался за торфом, разговоры об этом шли уже давно. Старикам на зиму   нужно было заготовить топливо. Женька, конечно, напросился с ним, поездка на целый день нарушала монотонность, ставшую последнее время скучной жизни. Встали рано в полу сумерках, еще было холодно и неуютно, и поплелись на ТЭЦ, откуда каждое утро уходил рабочий поезд на торфяники. У ТЭЦ уже пыхтел маленький, словно игрушечный паровозик с несколькими платформами, с которых ветер сдувал торфяную пыль и разносил вокруг. В конце этого понарошного состава прицепился настолько запыленный вагончик, что с трудом угадывался  изначально зеленый цвет. Вагон был набит битком рабочими, густой табачный дым и торфяная пыль туманом заволакивали его так, что першило в горле. Паровозик засвистел неожиданно для своих размеров басисто, зашипел, вдоль окон  проплыли белые клубы пара,  медленно потащил громыхающий состав вдоль торфяной кучи, вытянул на мост, а потом разбежался и резво понесся через лес. Окна были запылены, в дверь пылило сдуваемой с платформ  торфяной пылью, и дорогу до торфяников  Женька почти не видел.
     По приезду Коля ушел в контору, а Женька сидел на лавочке. Контора была на холме, внизу синел лес. За лесом поднимался холм с белыми меловыми уступами, на вершине холма виднелись полуразрушенные высокие стены, похожие на старинный замок из кино.
     -Что там? - спросил он у присевшего рядом с папироской старика.
     -Там Путивль.
     -А на холме?
     -А, это. Монастырь был.
     Он рассказывал  про пещеры, которыми изрыт был весь холм под монастырем, в них хоронили монахов. По слухам там же с давних времен прятали клады разбойники, и монахи там многое спрятали. Многие искали там, но не даются клады, блуждают люди в хитроумных лабиринтах  и гибнут. Так что много там костей.
     Древний Путивль за синим лесом аукнулся из книжных страниц  реальностью и манил к себе, но еще более манил этот древний монастырь тайной пещер. Он представил себя в лабиринте внутри меловых  скал, и сердце стукнуло страхом. За несколько часов, конечно, туда и обратно не обернуться, и он решил, что когда-нибудь он непременно приедет сюда, и может даже найдет клад, не деньги, конечно, а что - то старинное, и станет знаменитым. Он привезет в монастырь Галку, они пойдут через лес, там сыро и стоит полумрак, потому что солнце закрывают смыкающиеся над головой кроны леса, помнящего еще Русь языческую. То ли посвист Соловья - разбойника раздастся, то ли леший явится, то ли лихие разбойники. Лес резко оборвется и сразу же устремится ввысь белый холм.  Могильный холод пещеры, мрак, чьи - то кости на полу, выхваченные лучом фонаря, и притихшая от страха, пугливо прижимающаяся к нему Галка. А потом  в раскаленных солнцем развалинах он будет ласкать ее смуглое тело. Она, тихая и нежная, смущенно и благодарно улыбнется ему и скажет:
     -Делай со мной, что хочешь. Я полюбила тебя с первого взгляда.
      Они заночуют  в монастыре, и всю ночь в его объятиях будет трепещущее тело Галки, и развалины будут нависать над ними.
     Он просидел так долго, пока Коля улаживал свои дела, смотрел на ландшафт, вызвавший столько фантазий и чувств. Так с той поры и осталось занозой желание попасть в монастырь на белом холме за синим непроходимым лесом. И потом  уже, когда много поколесил по свету, он все хотел встретить такой же храм среди леса.
     Возвращались они в том же вагончике, только пыли было еще больше. Но теперь состав был загружен и паровозик с трудом тащил его. Паровоз топился торфом, и время от времени останавливался среди леса, чтобы нагнать пару. Пассажиры скатывались с насыпи вниз, подальше от торфяной пыли, бродили по лесу, пока паровоз не начинал гудеть, созывая людей, и снова катился в буром мареве, пока не кончался пар.
      Эта поездка стала последним событием лета. Казалось, что все еще впереди, что - то еще произойдет, но дни тянулись одни за другим пусто и лениво. Каждый день он встречал с надеждой, что встретит сегодня Галку, и объяснится с ней, и она  даст понять, что неравнодушна к нему, или вдруг подойдет Эля и уведет его на сеновал. Внутри у него словно тлел маленький костер и ждал мгновенья, чтобы схватиться жарким пламенем. В смутном томлении и ожидании он бродил по улицам, часто приходил на старую мельницу. Черные сваи, мокрые и осклизлые, пахли гнилью. Вода трепала зеленые бороды наросших водорослей.  Сидели рыбаки, недвижные в своем упорстве. Приходили полоскать белье женщины. Они собирались на помостках, шумно переговаривались, низко наклонялись к воде, и груди их легко качались под кофтами. Высоко подоткнутые юбки открывали белые плотные ноги. Иногда какая-нибудь решалась искупаться. Прикрывая руками тяжелые голые груди, с оханьем приседала в воду, потом на берегу натягивала платье и, повернувшись спиной, вытягивала из-под него мокрые трусы. То, что женщина оставалась под платьем голая, волновало Женьку, и втайне он надеялся. Что порыв ветра задерет подол выше пояса.
      И как - то совсем неожиданно оказалось, что лето кончается, и пора возвращаться домой. И начнется там новая жизнь. В последний вечер он вдруг встретил Галку.
     - А, Я завтра уезжаю, - с грустью и тайной надеждой сказал он.
      -А - равнодушно протянула она. - Счастливо.
     Он смотрел ей вслед потерянно и опустошенно, смуглые живые ноги взбивали короткое платье.
     Утром приехал на машине отец, погрузили вещи. Женька смотрел из машины, как исчезали, улетая назад ворота и дом, потом улица и твердил себе: это навсегда, это навсегда. Ему уже хотелось скорее вернуться домой, там он начнет иную, новую жизнь. Никогда больше не приезжал он в этот городок. Он словно боялся еще раз пережить то разочарование, когда он впервые понял, что нельзя, возвратиться в прошлое. А Галка и Эля?  Наверное, это были только его фантазии. Он не значил для них ничего,  и все равно был благодарен им. Просто в нем проснулась чувственность, а они оказались первыми на этом пути. И потому так запомнилось это лето, первое лето нового периода его жизни.