Приключения маминой Сибирячки - 9

Если кто помнит, было в советское время такое сатирическое явление, как «утром в газете – вечером в куплете». Живость взаимопроникновения человеческих событий и скорость распространения информации внутри отеля как-то раз удивила и порадовала меня, заставив задуматься над тем, как легко и скоро передаются новости внутри этого достаточно искусственно замкнутого на себе самом мирка. А ведь, и правда, это только отдыхающим всё равно, к примеру, по какой цене шеф-менеджер отеля, скажем, овощи к обеду закупает. Нам-то важно, чтобы их приготовили и подали. Не буду же я ждать, чтобы у меня поинтересовались, что именно мне было бы желательно видеть на столе, с каким маслом мне проводить массаж или какая тема для скетчей кажется мне особо смешной и актуальной. Я тут чтобы расслабиться, а наш отдых – это их работа.
И, между прочим, напрасно! Лежу я как-то вечерком под ласковыми руками моих девочек и расслабленно слушаю вполуха их славную болтовню. Они похихикивают, напевают, и, в какой-то момент, разворачивая меня, одна из них теребит моё плечо, говорит что-то по-турецки с вопросительной интонацией и неожиданно поёт по-русски: «Калинка, калинка, калинка моя»… Выдернутая из нирваны этим пассажем, я на своём непотребном инглише пытаюсь выяснить, чего она хочет от русской народной песни. Текст? Перевод?? Исторический смысл?! Они переглядываются, что-то лопочут по-своему и снова напевают по-русски, уже на два голоса, а потом машут рукой и хихикают. Так, ладно. Девочку-аниматора, регулярно пристающую ко мне по поводу русских  выражений, интересовало именно их звучание. Сколько транскриптов, безнадёжно пытаясь перекричать музыку в снек-баре, мы с ней написали друг другу на салфетках… Пожав плечами, допеваю своим массажисткам припев от «Калинки» с того места, где у них заминка, и снова укладываюсь. Они, просияв, переглядываются и снова принимаются за меня с удвоенной энергией. Вскоре я благополучно забываю про эту неожиданную странность; остаток дня у меня проходит как обычно.
Надо ли говорить, что в богатой вечерней программе среди множества реприз в этот вечер звучит эта самая «Калинка», которую ребята, изображая русских, напевают в качестве иллюстрации к одной из своих зарисовок! Точно так же, как несколькими днями раньше одного из персонажей в очень смешной сценке строго окликали «Олга!». Так же, как русский вариант всех выражений, которые ведущий каскадом на нескольких языках ежевечерне выпаливает в зал, звучит только в те вечера, когда я присутствую среди зрителей. Потому что, если я смотрю представление с балкона, то русских слов с эстрады не слышно. Это прямо как в анекдоте: Штирлиц, Вы под колпаком. Что поделаешь, русские гости здесь – экзотика. И я, «мадам Олга», тут только одна. Но тем приятнее такое внимание.
Ну, ладно, массажистки – молодые девчонки, которые, как и аниматоры, целый день проводят в отеле, причём к территории хамама отнюдь не привязаны. Вот интересно, а горничные – эти милые деревенские женщины, которые в автономном режиме днём прибираются у нас на этаже, они тоже в курсе того, что я ежедневно хожу на массаж?

Уж что-что, а такое явление как анимация меня изначально совершенно не интересовало. Я всегда считала, что развлекательство отдыхающих – занятие бессмысленное и уж точно не выдерживающее никакой конкуренции с тем, что сами условия проживания на берегу тёплого моря могут предоставить. Действительно, если у тебя есть пляж, солнце, море и книжка, а ещё массаж и возможность прокатиться в соседний городок за покупками и прочими маленькими невинными развлечениями, то чего ещё надо для счастья! Разве что экскурсию… Но жертвовать самым здоровым ранним сном после вечерней прогулки по набережной, а, значит, и благостным утренним вставанием и купанием, пока ты, кажется, ещё на всём белом свете один, и солнце восходит исключительно для тебя – увольте!
Вообще-то меня никак нельзя назвать театралкой. Я не люблю скоплений людей, не люблю долгих сборов и выездов, очередей в гардероб и вечерних туалетов, антрактов и нумерованных кресел. Но несколько раз в жизни мне повезло попасть на спектакли, когда я не зевала, отрешённо глядя в сторону сцены, где происходило нечто условно-показательное, а смеялась и плакала, дыша одним воздухом с теми, кто проживал это время на сцене. Конечно, многого стоит отличие Камерного зала от Большого. Но в любом представлении, действе и лицедействе, безусловно, важнее всего личности и таланты актёров и режиссёра-постановщика, да и всех остальных очевидных и незримых соавторов спектакля. Но подлинный восторг, отличимый от эмоциональной разрядки, наступающей вследствие вовлечения в общую энергетику представления, зала и труппы, я переживала только на представлениях студенческого театра МГУ. Это такое же чудо, как оживающая в руках опытного кукловода марионетка: кучка сшитых между собой тряпочек, ниточек и палочек, увенчанная в лучшем случае разукрашенным черепком, на твоих глазах становится самостоятельным персонажем, и ты веришь, веришь всему, что она якобы сама показывает и говорит тебе. Те самые ребята, с которыми пару часов назад ты болтала у выдачи в читальном зале библиотеки или сидела в факультетском буфете, сейчас воплощают что-то живое, надёргивая нити сюжета и настроений буквально из воздуха. И это уже не они – а то придуманное, но такое настоящее, что разыгрывается в данный момент перед тобой и для тебя. А ещё через час эти люди будут точно так же, совершенно по-настоящему отмывать сцену после спектакля.
Реквизитом, хранящимся за кулисами полукруглой сцены маленького амфитеатра, служил набор предметов, которые нашлись в отеле в свободном доступе: несколько пляжных матрасов, пластмассовые стулья – из ресторации и такие же, как в зрительном зале, пустые банки и пластиковые бутылки, а ещё детский мольберт из магазина ИКЕА да белоснежный, явно «существительный», по фонвизинской классификации, унитаз. Костюмы соответствовали: трикотажные платья, неограниченно тянущиеся во все стороны и садящиеся на любую фигуру, старый пиджак и аккуратно разрезанные на лохмотья мужские (а, может, и нет) брюки, пара спортивных костюмов, резиновые сапоги, несколько париков, шутовской колпак, а ещё нехитрое отельное имущество в виде полотенец и простыней. Ну, и воздушные шарики. Ото всего этого ребята и «танцевали». В ход рано или поздно шло абсолютно всё (да-да, и унитаз, естественно, тоже в какой-то момент оказался задействован); они импровизировали, пуская по кругу костюмы и парики, ломали комедию положений и при этом не просто не выпускали зал из внимания. Они занимались интерактивным воплощением своих летучих задумок, изначально и ориентированных на соучаствующего, активного зрителя!
Это были настоящие спектакли: скетчи, шутки, сценки с актёрским перевоплощением и включением зрителей, с замечательно подобранным музыкальным сопровождением и непременной парадоксальной, а оттого особенно смешной концовкой. Глядя на их мини-спектакли, я всё время вспоминала серии сценок Херлуфа Бидструпа – гениального карикатуриста, превзойти которого талантом и популярностью пока ещё не удалось в мире никому.
Почти все идеи этих ежевечерних постановок, подборка сюжетов и компоновка элементов, а также неизменно талантливо разыгрываемые пантомимные роли практически в каждом представлении принадлежали ему – тому самому, маленькому, неутомимому и проворному парню, шеф-аниматору, который, казалось, заведовал вообще всеми сторонами эмоциональной жизни и досуга в Сандее. Великолепно чувствующий аудиторию, остроумный и живой на язык, восприимчивый и пластичный, одарённый мим, он, конечно, почти всегда переигрывал в озвученных ролях. Но многогранность личности этого юноши и его адаптивность в общении с умением чувствовать грань, не выходя за пределы себя – единственного и неповторимого, и те обороты, на которых вращался он во всей этой безостановочной и напряжённой карусели «Отеля выходного дня», всё же поражали меня! Неделя за неделей, месяц за месяцем, ежедневно с девяти утра и до поздней ночи он, повторяя себя сразу на нескольких языках, разговаривал с отдыхающими со своего поста в музыкальной будочке над территорией «пула», привычно меняя диски со звуковым фоном к той или иной части заранее объявленной программы, отрабатывал свою часть активных игр с отдыхающими в бассейне, а в промежутках, сидя в «офисе», впрочем, в любое время открытом для всех желающих, продумывал и расписывал вечернее представление. Столкнувшись как-то со мной в ресторане, этот юный «начальник Чукотки», не забыв поздороваться, на вопрос «Как дела?» со своей обычной улыбкой сообщил мне, что спал сегодня буквально «десять минут». И если это – кокетство, то должны же быть у человека хоть какие-то недостатки?
И ведь, действительно, учитывая то, что ребята, одновременно общаясь и учась, пашут в отеле без выходных по пятнадцать часов в сутки, а туристический сезон это почти полгода, то, скажите на милость, когда и какая у них может быть личная жизнь? Вот и мне так кажется. Эх, и где ж мои двадцать четыре года! Даже не знаю, сочувствую я им или завидую… А ведь работа для них сейчас – самое главное.
Мужская красота – не в гармоничных чертах лица, не в отличном телосложении, не в огромных сияющих глазах и даже не в ослепительной мальчишеской улыбке. Она в сочетании всего вышеперечисленного в комплекте с умом, талантом, несомненными лидерскими качествами и, разумеется, человеческим обаянием. А уж если к этому всему добавить ещё и непосредственность вместе с вежливым достоинством в общении, чёткость и обязательность, нереально редкостные для турка, и вдобавок чуткое внимание к людям, то, если такое чудо вдруг оказывается перед тобой на самом деле, то не влюбиться в него просто нельзя. Не то, чтобы непростительно – скорее, нереально. И то, что тебе 34, а ему всего 23 (правда? а я-то думала, года на три побольше…) не имеет никакого значения. Мой отдых по-настоящему состоялся именно благодаря этому удивительному и харизматичному человеку (not boy, but bay) и его талантливой и слаженной команде, которую, между прочим, он сам – одарённый артист и очень работоспособный шеф – набрал только к началу этого сезона.
Вообще, меня, признаться, очень поразила простая и естественная вещь – то, что спектр ценностно-культурно-исторических приоритетов в Турции сильно разнится, скажем, с нашим, российским. Нет, вот только не надо говорить, что Восток – дело тонкое. Турция, во всяком случае, западная – это не что иное, как средиземноморская Европа. Конечно, пресловутый национальный характер, разумеется,  даёт знать о себе везде. Турция гораздо более подвижна и эластична, чем старушка-Европа, она не настолько заскорузла и ригидна, и гораздо менее официозна, но весьма аккуратна и держит при себе свои соображения о собственной выгоде. Во всяком случае, теперь я точно знаю, что аниматор – это  ещё одна официальная профессия, которой, сообразуясь с современной социально-экономической ситуацией, здесь обучают в университетах. Да, она не подпадает под классические градации, но она востребована! На вопрос, чем будут заниматься профессиональные аниматоры через 10-15 лет, существует единственно верный ответ: непрерывно учась, они переквалифицируются, сообразуясь с текущей необходимостью. Все турки, с которыми мне довелось пообщаться в этом году, вполне реально имели по 3-4 профессии. Ну, а вопрос о качестве их образования, я полагаю ,можно оставить за скобками, потому что главная движущая сила на пути к личному успеху это желание его достичь и вера в себя.
В Турции, кажется, вообще всё проще. Если Америка – рай для торговцев, то здесь запросто можно остаться работать гидом. Тут нередко встречаются смешанные браки. Россиянки, влюбляясь в турецких мужчин, меняют не только образ жизни. Они перекраивают и свой менталитет и, кажется, начинают относиться к себе и окружающим с большим уважением.