Посеять ветер. Глава 2

               
   …Совершив очередной рейд по квартире, я обнаружила на кухонном столе конверт, подписанный каллиграфическим почерком: « Для Ермаковой Елизаветы Петровны».  Для меня, то есть. Пакетик был толстеньким и увесистым.

 Интересно-интересно, что еще за сюрприз папочка приготовил любимой доченьке? Наверняка покаянное письмецо с парочкой фотоизображений этакого благородного Робина Гуда, льющего слезы и сопли на предмет когда-то глупо утерянной, а теперь – наконец-то , свершилось! - вновь обретенной дщери.

 Со злорадно-мстительным выражением лица я плюхнулась на стул и сунула руку в кулек. И осеклась. И сдулась, как воздушный шарик. В конверте были деньги. Только деньги. Вытряхнув их на стол, я сунула нос в пакет, а потом со смешанным чувством разочарования и тоски какое-то время смотрела на сгущающиеся за окном сумерки. Где письмо? Куда могла подеваться эта чертова бумаженция?

   Убедившись еще раз, что никакого послания нет, я обреченно пересчитала купюры. Три тысячи долларов. Никогда в жизни  не доводилось держать в руках столько деньжищ, да к тому же еще и своих. Размышляя на тему, отчего они меня не радуют, хотя и должны бы, я вспомнила, что забрела на кухню в поисках чего-нибудь съестного.

 Купить  по дороге хотя бы булочку и кефир я не догадалась, да и не до того было, а выходить из дому было уже поздновато - я всегда боялась темных улиц, неосвещенных комнат, впрочем,  тоже.  Поэтому во всей квартире сейчас  весело сияли люстры и изо всех сил вещал громадный телевизор. Как сказала бы незабвенная Вера Антоновна, я искусственно создавала себе настроение. А как быть, коли оно, это самое настроение, само по себе никак не приходит?

  В углу мирно урчал холодильник. Я потянула дверцу, да так и застыла – снизу доверху он был забит продуктами. Вытащив из кучи упаковок первую попавшуюся, а это была ветчина в герметичном пакетике, по давно заведенной привычке посмотрела на дату. Двадцать первое мая, и, если учесть, что сегодня двадцать третье, то выходит...

 От пришедшей в голову мысли мне стало жарко. Я невольно огляделась вокруг и на всякий случай выглянула в коридор. Выходит, горе-папаша … следил за мной? Иначе откуда было ему знать, что я собралась в Москву, до которой от нашего городка рукой подать? Холодильник-то набит исключительно свежими продуктами, словно меня не сегодня-завтра здесь  ждали.

  Вежливый дядечка, шурша документами и звеня ключами, явился ко мне довольно-таки давно, и пока я дождалась своего законного отпуска, прошло-пролетело почти два месяца. А ветчину кто-то запихал в холодильник, скорее всего, вчера, и может быть, даже… сегодня?!

 Я опрометью кинулась к кухонной двери и мгновенно захлопнула ее. Какое-то время изо всех сил держала ручку, словно спасаясь от неведомых злодеев, словно это вообще как-то могло от них спасти.

   «Господи, Лиза, ну что за ребячество? Денежных знаков, до сих пор разбросанных на столе, ты, выходит, не испугалась, а несчастный кусок мяса, кем-то, заметь, заботливо припасенный для тебя же, вызвал такую бурю эмоций?

  Да ты просто смешна, дорогая. Уж коль скоро сказала «а», наберись отваги сказать  «б». Сядь и спокойно поужинай, вон и поттер услужливо глядит зеленым глазом. Поешь  и спать ложись – « утро вечера мудренее».

  И в самом деле, что это со мной?

  Сквозь стекло кухонной двери из своего угла на меня добродушно пялился говорящими глазами псевдовзаправдашный  ротвейлер, только что слюнки с языка не текли. Немедленно и как-то пристыженно распахнув  свое оборонительное устройство, я чмокнула губами воздух:

  - Спасибо, псина, на добром слове! - Собака глазела преданно и верно, казалось, еще мгновение, и пес подскочит в восторге, завиляет толстеньким задом, зальется счастливым лаем. - Зовут-то тебя как? И кому пришло в голову нацепить тебе на шею бантик, ведь ты солидная  и здоровенная собака? Не к лицу как-то, или правильнее будет – не к морде ?... А называйся-ка ты Бантиком, раз уж на то пошло. Ну как, согласен?

  Ротвейлер остался доволен своей  кличкой, а я, вкусно и сытно поужинав, налила ванну, не забыв  добавить туда добрую порцию пены.

   …Потом долго лежала без сна на огромной круглой кровати, и мысли, назойливые, как осенние мухи, не давали мне покоя. Кто даст мне ответы на десятки вопросов, вставших передо мной за  последние два месяца?

 Если неведомый благодетель – действительно мой отец, зачем он прячется? Почему сам не приехал ко мне, вместо того, чтобы присылать поверенного из нотариальной конторы? Наверняка он знает, что мамы больше нет (я была уверена, отец отслеживал нашу жизнь).

 Вполне вероятно, он боялся  праведного гнева со стороны оставленной им когда-то женщины, но мне-то можно было наплести что угодно. К примеру, после расставания с мамой он всю жизнь проработал за границей и  никак, при всем его огромном желании, не мог прилететь ко мне на крыльях  всепоглащающей  родительской любви.

 Еще вариант - был в плену у талибов, или как там они правильно называются? А может, потерпел кораблекрушение и вынужден был робинзонствовать все эти двадцать восемь лет, вместо того, чтобы растить  обожаемое дитя.

   Затем я стала думать о письме, которого, вопреки ожиданиям, не обнаружила в пакете с деньгами. Мысль, что испытываю разочарование с привкусом горечи, не понравилась мне. Ведь это означало, что я нуждаюсь во внимании и участии со стороны безвестного благодетеля, суть отца.

 В раздражении на саму себя завозилась на мягких удобных матрасах и вспомнилось вдруг, как изредка мечтала вслух, стараясь устроиться с наибольшим комфортом на своей старенькой кровати, что когда-нибудь приобрету большую круглую софу и буду почивать как барыня. Мама только смеялась в ответ и спрашивала, в каком углу нашей крошечной комнатки барыня изволят поставить эту самую софу.

 Только потому и не покупаю, вздыхала я, а так бы – хоть завтра. А наутро радовалась про себя, что могу позавтракать и пообедать в своем детском саду, ведь наших с мамой зарплат хватало лишь на скромное питание да кое-какую одежонку с ближайшего рынка. Я очень гордилась тем,  что в основном питаюсь на работе и тем самым вношу экономию в наш семейный бюджет.

   Неожиданная догадка полоснула крапивой и заставила подскочить. С колотящимся сердцем я села на кровати.

  О круглой софе, судя по всему, папочке тоже было известно? Неужели… неужели мама тайно общалась с ним, рассказывая о моих грезах и мечтах? Почему-то сей факт показался предательством, и волна горечи затопила по самую макушку. Не помня себя от негодования, я выскочила в прихожую и проорала прямо в ухмыляющуюся морду ротвейлера:

  - И про тебя папуля знал, да? Ведь о собаке мне приходилось только мечтать, потому что нам просто негде было содержать ее!  Ютились вдвоем на шестнадцати метрах почти тридцать лет, а теперь -пожалуйста !- заводи, Лиза, хоть  бульдога, хоть носорога, хоть крокодила амазонского! Только мамы-то нет уже, и мне абсолютно некому сказать, притащив в дом щенка, смотри, мол, какой хорошенький, пусть он у нас живет!

 И мне плевать теперь, что можно спать в разных комнатах и, встречаясь утром в просторной светлой кухне, говорить друг другу : с добрым утром! Потому что сказать это некому! Не-ко-му! Мне безразлично, что можно стирать белье вон в той новомодной машинке, а потом развешивать его на шикарном теплом балконе, вместо того, чтобы тащиться лютой зимой в старой шубе на улицу с тяжеленным тазом наперевес!

 И не хочу я отпуска в Москве при квартире и деньгах, потому что все должно быть вовремя, чтобы можно было радоваться, а не биться в истерике, как сейчас это делаю я! Чтобы можно было поделиться своей радостью с близким и родным человеком, а не выть перед каким-то там искусственным псом! - И добавила уже тише, опускаясь на пол рядом с Бантиком: - Даже перед таким красивым и умным, как ты…

  А потом я обнаружила, что реву, реву с надрывом, в голос, уткнувшись лицом в собачью шерсть. Я обнимала и гладила безмолвную псину, пересказывая  свои большие и мелкие беды, и чувствовала себя маленькой девочкой, которую есть кому защитить, когда мама на работе, а мальчишки во дворе обсыпаются песком и отбирают кукол.

  Закончился дивный вечер тем, что я притащила Бантика в спальню, усадила его возле кровати и, приказав стеречь, провалилась в спасительные путы сна.