В пространстве света

                Моим друзьям

                В пространстве Света невозможно заблудиться,
                куда бы ты ни направился, путь твой будет только к Свету.

Испытывая душевный кризис, я хватался за мало-малейшую возможность подняться со дна своей депрессии к высотам утраченного равновесия. Пожалуй, в любое другое время я бы не обратил внимания на чуднЫе россказни деда Лады, но теперь готов был ухватиться за любую спасительную соломинку.

– Как сейчас помню, – шамкал дед своим малозубым ртом, – когда был мальцом, сказывала однажды бабка моя, что аккурат через 80 лет в ночь апосля затмения луны... – дед отхлебнул из кружки большой глоток чаю и, одобрительно крякнув, продолжил экскурс в далекое прошлое. – Так вот, об энтой ночи бабка-провидица сказала: «Пойдешь на Чудь-гору и там, на ей, силу свою найдешь».

Положив свою большую, натруженную за долгую жизнь руку на мое колено, дед Лада пристально посмотрел на меня:

– Доверяю я тебе. – Хочу взять тебя в провожатые, боюсь, сам не дойду.
– А когда идти-то?
– Сам посуди: назавтра затмение объявили, значит, к вечеру и приходи. Пока туда-сюда, глядишь, и луна покажется. Да не забудь амуницию подходящую собрать: фонарь какой-нибудь, горячее...

Слабо верилось в то, что старик одолеет трехкилометровый подъем. Одетый в тяжелый овчинный тулуп, он с трудом передвигался по неторному пути, заваленному снегом. Ровно через полчаса после начала движения в гору дед Лада, задыхаясь, прохрипел:

– Иди, сынок, дальше один. Вишь, чтобы взять силу, сила нужна.

Проводив старика до дому, я засомневался: возвращаться мне на гору или же отложить свой поход за бессмертием до лучших времен. Однако, припомнив, с каким неодобрением провожала нас моя жена, решил, что скорое возвращение объекта ее осудительных настроений только подольет масла в огонь.

Одолевая горный склон, я постоянно ощущал чье-то присутствие. Но кроме соглядатая-луны, тревожившей своим светом мои и без того напряженные нервы, кругом никого не было. В попытке хоть как-то облегчить свое тревожное состояние, я всяко-разно обругивал себя. И таким образом мне и адресату моего монолога, в конце концов, удалось одолеть трудный подъем. Ступив на указанную дедом Ладой территорию, я принялся исхаживать ее, то и дело простирая руки к небу: «Господи, дай мне силу!» Эти просьбы оставались без ответа («чтобы взять силу, сила нужна»), и я без энтузиазма шагал дальше.

Рюкзак мой легчал, лишившись более половины запасенного провианта, в то время как решимость возвратиться в поселок становилась все весомей. Готовый попрощаться с Чудью, я воткнул свою палку в снег и воздел очи к ее островерхим макушкам. Увиденное сбило меня с ног и швырнуло на снежное одеяло. Было от чего упасть! На отвесных стенах, в выбеленном снегом покрове, неведомый скульптор высек дивные, полные значения лики. Недвижные в своих чертах, они необычайно выразительно передавали живую игру эмоций. Здесь были страх и любовь, страдание и умиротворение... Вообразив, что молиться в этом театре эмоций негоже, я решил подойти к его актерам поближе: авось они наведут меня на место силы.

Случилось так, что я залюбовался прекрасным женским лицом, полным любви и покоя, и, невольно подняв руку, осторожно провел по нему сверху вниз. Тут же, словно маска совлеченная, барельеф осыпался, обнажив в гранитной стене зияющее отверстие. Мои колебания были недолгими: если анонс спектакля обещает любовь, то внутри горы непременно отыщется место, где она дает свое представление. При слабой поддержке карманного фонаря, я не раз спотыкался в тесном проходе и даже однажды упал, прежде чем достиг желанной цели. Но она того стоила. Да что там! Зрелище, представшее пред моим изумленным взором, превосходило всякие ожидания.

Все видимое пространство было засажено по-весеннему цветущими деревьями. Яблоневые, вишневые, грушевые... – они обращали свои белокипенные кроны к небесной дали. А там, в необъятном голубом просторе, словно блики света, мелькали быстрокрылые птицы, подхватывая на лету тончайшие лепестки, которые, вместо того, чтобы, кружась, ложиться на изумрудную зелень травы, вспархивали, притянутые светом солнца. А какие здесь были необычайные бабочки! Ромашки и ароматные гвоздики, колокольчики и душистые лилии служили прекрасными подмостками для их танца. Когда большая среброкрылая жемчужница опустилась на бледно-сиреневую ромашку, я не удержался и, сведя большой и указательный пальцы близко друг к другу, стал медленно приближать руку к бабочке. Но не успел я прикоснуться к тонкой пудре прихорошенных крыльев, как позади себя вдруг услышал полный сердечности голос.

– Маленький! – звал он. – Иди ко мне!

Не было сомнения, голос принадлежал моей матери. Мгновенно позабыв о бабочке, я обернулся. Молодое, почти юное лицо женщины излучало такую нежность, такую всепоглощающую любовь, что единственным мыслимым порывом было заключить ее в объятия. И хотя я хорошо осознавал, что моя покойная матушка обликом и голосом вовсе не походила на фею весеннего сада, я ни на минуту не усомнился, что передо мной самое родное, самое любимое существо.

– Родной мой, – сказала мать, слегка отстраняя меня от себя, – я хочу сделать тебе подарок.

Подобно дирижеру, она выполнила левой, «сердечной» рукой плавный взмах и... все, что было вокруг, вдруг исчезло, оставив вместо себя пространство, полное слепящего света. Глаза мои рефлекторно зажмурились, но уже вскоре по просьбе матери вынуждены были открыться.

– Вот, возьми, мой хороший, – вложила она в мои ладони большой стеклянный шар, внутри которого цвел весенний сад, голубело небо, мелькали птицы и миниатюрная жемчужница продолжала охотиться за нектаром.

Принимая шар, я вопросительно посмотрел на мать.

– Каждый раз, когда ты согреешь ее своим дыханием, сфера развернет мир любви. Вот так, – и она подула на шар. – А когда сделаешь так, он вновь свернется, – и по мановению ее руки только что материализовавшийся сад опять превратился в прозрачную, полную чудес сферу.

Заглядевшись на чудесный дар, я не сразу заметил, что вокруг все переменилось: пространство белого света исчезло, и атмосфера холодной ночи вновь вернула мне мое сиротство. Непрошенные слезы навернулись на глаза, но тут же высохли в дыхании морозного ветра. По-прежнему светила луна, и в ее свете циферблат часов обнаружил удивительную вещь: мое путешествие в пещеру заняло не более минуты. Что ж, это было мне на руку. Если так пойдет дальше, то в эту ночь мне удастся совершить еще немало открытий и, может даже, получить искомую силу.

Следующим объектом моего деятельного внимания стал образ мудреца. Я с сожалением разрушал великолепную снежную лепнину, извиняя себя тем, что попасть в пространство мудрости иначе нельзя. Очутившись в подземной обители, я пришел в не меньшее восхищение, нежели в прежний раз. Там в далеком далеке виднелись величественные горы, фасад которых радовал небогатой, но весьма изыскано уснащавшей камни растительностью. В подробностях мне было дано увидеть маленькие искривленные сосны и невысокие березки, ютящиеся на каменных выступах, разноцветные мхи и цепкие плети вечнозеленых плющей, и поверх этой колоритной композиции – прозрачные завесы небольших водопадов, чьи сладкозвучные речи побуждали без промедления выступить в путь по единственной имеющейся здесь дороге. Делая по ней первые шаги, я недоумевал, отчего могу видеть мельчайшие детали того, что находится от меня за многие километры. Еще одной причиной моего недоумения было полное отсутствие видимости по обе стороны пути. Густой туман своей молочно-белой пеленой надежно скрывал другие подробности этого дивного мира.

– Похоже, другого пути нет, – подумал я и уже без колебаний продолжил путь по каменистому тракту в сторону гор.

Вначале меня ничто не тяготило. Дорога, хотя и была усеяна мелкими камнями, позволяла идти без особого напряжения и при этом любоваться горным пейзажем, который, неуловимо меняясь, с каждым днем становился все краше. Пройдя значительное расстояние, я не приметил никаких подвижек: цель оставалась такой же недосягаемой, как и в начале пути.

– Если это путь мудрости, он не имеет конца. Какими бы привлекательными ни были его цели, идти к ним можно вечно.

Эта догадка, наверняка, огорчила бы меня, если бы не внезапные перемены, произошедшие на фоне далеких гор. Там, в конце пути, я вдруг увидел мужскую фигуру, которая, показавшись в отдалении, мгновение спустя уже предстояла предо мной, наполняя все мое существо трепетом восторга и величайшей почтительности. Как и подобало мудрецу, его облик сочетал силы любви и глубокой сознательности. В его статной фигуре, задрапированной свободно ниспадающей бело-голубой материей, читалось большое внутреннее достоинство и мощь водителя.

– Сын мой, – обратился ко мне мудрец, – я хочу подарить тебе путь – дорогу, по которой ты можешь прийти к себе внутреннему. А через себя и ко мне. Моя любовь к тебе беспредельна, так же как и мое ожидание твоего прозрения и преображения.
– Отец, – начал было я благодарственную речь, но, задохнувшись от прилива блаженства, сумел только выдавить из себя, – отец, я люблю тебя...

Восторженно-радостный, я заворожено следил, как мой кумир взмахом руки превратил пространство мудрости в шар и, продемонстрировав его способность разворачиваться и вновь сжиматься, бережно передал его мне.

Встреча с морозной ночью быстро охладила мои эмоции. Пряча шар отца за пазуху, рядом с тем, что вручила мне мать, я утешил себя:

– Ничего-ничего, прошла всего какая-то минута, я еще многое успею познать и пережить.

Однако прежде мне довелось изрядно побороться с затягивающим в свои цепкие тенета белым покровом горы. Больше часа обходил я подножие скал вершинного гребня в надежде отыскать подходящую личину – символ мира, в котором я мог бы получить столь же чудесные переживания, как и в двух предыдущих. Но, увы, глаза, глядевшие на меня с ледяных барельефов, не горели огнем любви или мудрости. Они были печальными или задумчивыми, полными скорби или бесконечной усталости. Следовало поторопиться с выбором. Ночь неумолимо шла к завершению и тем ежемгновенно отнимала уникальную возможность непосредственного познавания – сокровища, зачастую недоступного простым смертным.

Наконец я принял решение. Избрав наиболее сложное отображение человеческих проблемных состояний, я убрал снежную маску и храбро двинулся по мрачному, узкому коридору, завершив свой недолгий поход в довольно невеселой местности. На каменистом грунте обширной, выцветшей под лучами палящего солнца пустыни я увидел группы людей, которые лежали и сидели, стояли и бродили взад-вперед. Состояние крайней озабоченности не позволяло им заметить меня, распознать путь близкого освобождения. Мне захотелось утешить горюющих, заставить радоваться хмурых, я жаждал услышать детский смех и ласку в женских голосах. И тогда я достал из своего тайника шар любви и подул на него. Едва мое дыхание коснулось волшебной сферы, как тут же обитатели этого печального мира оказались в благоухающем саду, под живительной сенью раскидистых крон. Освежающее дыхание легкого ветра, изумительный вкус родниковой воды помогли оздоровить настроения угнетенного человечества. Тем не менее, среди радующихся детей рода человеческого я обнаружил глубоко задумавшихся – тех, в ком ласка материнской любви не уменьшила жажды познания. И тогда поверх мира любви я поспешил развернуть мир мудрости. Мои опасения не оправдались: три мира не имели пересечения. Да-да, я не оговорился. Помимо двух пространств, развернутых мной, здесь, в этой дивной реальности, сохранилось и третье – безграничная пустыня, все еще удерживающая в своих немилосердных объятиях страждущих.

– Чуден мир твой, Господи, – подумал я, наблюдая, как люди из пустыни и редкие одиночки из райского сада перешли на путь, ведущий к мудрости и любви. – Нужно ли мне сказать что-то в пользу движения по пути познания или его огненный магнетизм сам укажет им верное направление?

Покуда я раздумывал, в воздухе, прямо над головами пришедших в мир мудрости зажглись-заискрились бело-голубые огоньки. Стоило протянуть руку, и тотчас же, подобно доверчивой птичке, огонек опускался на ладонь. Как его следовало использовать, никто не знал. Одни прикладывали его к больному месту, другие – к голове, третьи – к сердцу. Как бы там ни было, все они получали изрядный заряд воодушевления. Я тоже почувствовал, что внутри меня разгорается волнующий огонь, уходит усталость, и за спиной будто растут крылья. Жажда беспредельного познания овладела мной. На диво, сейчас меня не удручали необходимость повторения уже пройденного пути и перспектива отсутствия скорых результатов. Решимость – мою и моих сопутников – поддерживала выданная авансом энергия высшей мудрости.

Сменялись восходы и закаты, и я, не без душевной боли, замечал, как редеет наш, поначалу единодушный, отряд. Разногласия, рождаемые сомнениями, необходимость для продолжения движения вожжения огней духа, побуждали путников тайно или явно уходить в сторону. Исчезнувшие в густом тумане вскоре появлялись в вылинявших декорациях безрадостной пустыни.

– Отступивший с пути мудрости погружается в неведение, продолжая рассеивать свои энергии в среде привычных человеческих заблуждений, – этот невеселый вывод я сделал, когда обнаружил, что лишь трое моих бывших спутников сумели возвратиться в сад любви, который, подобно миру мудрости, уже удалился на значительное расстояние от юдоли человеческих страданий.

– Непросто будет теперь возжаждавшим прекрасных откровений добраться до лучших миров.
– Это точно, – подтвердил Лар, сидевший у меня на закорках.

У юноши одна нога была короче другой, в пути он быстро уставал, и потому время от времени приходилось нести его на плечах. Другую мою попутчицу – очаровательную Елну – я нередко поддерживал морально. Услышав о людях из нижнего мира, она неизменно огорчалась, жалея убогих. Она считала себя ни в чем не превосходящей этих бедняг и даже стеснялась того, что в отличие от них, перед ней простираются прекрасное будущее и определенный путь, тогда как они обречены на тяжкие страдания.

– Елночка, ты – настоящее сокровище, – не уставал повторять я, когда моя молодая спутница в очередной раз гасла при мысли о бывших товарищах. – Песни, которые ты поешь, наполняют все миры красотой и радостью, и, если их зов не побуждает несчастных подняться выше, это их выбор.

О праве выбирать мы нередко собеседовали с Ларом. Случалось, он заводил разговор о том, что перейти снизу вверх – из худшей в лучшую жизнь – можно и не совсем по своей воле.

– Давай, Арик, кричать им, что здесь им будет гораздо лучше. Люди легко поддаются на уговоры и быстренько скакнут сюда.
– Взгляни на мои седины, дружище. Каждый волосок впитал знание о том, что насилие не способно привести к красоте. Только знание и растущее чувство любви прокладывают дорогу к совершенному.

С той же настойчивостью, с которой Лар, хромая, одолевал немалые расстояния, он изыскивал возможности осчастливить страждущих:

– Если насилие не годится, тогда нам нужно спуститься вниз и учить их. Обучение – та же пропаганда, только под видом свободно преподносимых знаний.

Бормоча себе под нос строки будущей песни, Елна на минуту отвлеклась, чтобы заметить:

– Кто же из нас достоин учить, если мы и сами далеки от совершенства? Когда несовершенный учит, получается пропаганда. По-настоящему обучить может только совершенный.

Эти слова нашей «птахи» звонкоголосой живо напомнили мне о неприятных моментах: когда уверенность в том, что безошибочно следуешь к совершенному, вдруг сменяется мыслями о собственном ничтожестве и иллюзорности далеких целей. Где ты, страна мудрости отца? Когда я достигну твоих вершин и склонюсь в восхищении перед твоим великим владыкой?

Всякий раз, попадая в ямы уныния, я рисковал провалиться все глубже и глубже, но двое моих друзей не позволяли мне насладиться свободным падением.

– Слушай Арик, бросай ныть, – задирал меня Лар. Глядя на меня снизу вверх, он как бы напоминал мне, что не он меня, а я его, физически убогого, должен подбадривать. Мне становилось стыдно, но и с этой позиции Лар умел снять меня с меткостью заправского снайпера:

– Мы идем? Идем. Мы стараемся очистить мышление? Стараемся. Мы наполняем сердца только достойными чувствами? Да! Так чего же ныть? Кто-то, и вправду, раньше нас добрался до гор, но тут уже как кто сумел...
– Слабое утешение, – думал я, но все же старался приободриться.

Любое уныние, допущенное нами, провоцировало коварный туман, царивший по бокам дороги. Не сдерживаемый ясностью мысли и эмоций, он расползался как угодно далеко, скрывая от нас и дорогу, и вдохновляющий пейзаж, и даже друг друга. Последнее, как мы считали, было вообще недопустимо. Кто же, как не друг, поддержит на нелегком пути?

... дорога в СВЕТ – длинна и нелегка,
но, если рядом – друг, всё – по плечу.
В минуту злую, вот – моя рука
и жизнь моя! Возьми. Я так хочу.*

– пела наша любимая Елночка, и туман понемногу отступал.

Удивительное дело, когда было особенно плохо, она умела самоотверженно поднять упавшее знамя нашего похода и показать путь. Именно ей, в обход наших умствований, удавалось обеспечить наилучшие условия движения, особенным образом подчеркивая красоту привлекающей нас цели.

Однажды на рассвете наша «птаха» воскликнула полным восторга голосом: «Послушайте, послушайте! Слушайте все мою песню!»

Ты – уже не птенец, твои Крылья сильны
и испытаны взлётами жизни земной!
прогони же последние сладкие сны,
ощути Два Лазурных Луча за спиной!

Не промедли! Ты лишь на мгновение – здесь!
Не промедли! Упущенный миг – не вернуть...
слышишь крик журавлей? Это Знак! Это Весть!
Завершается путь. ... начинается ПУТЬ! *

Мое сердце, застигнутое огненной волной, забилось так часто, как никогда в жизни. Однако мучительный жар в теле с лихвой окупался высшей степенью восторга, рождавшегося каждой клеточкой тела. Наверное, и Лар испытывал нечто подобное: его рот приоткрылся, а взор широко распахнутых глаз был полон блаженства. Сама птаха... О! Взглянув в сторону Елны, я живо замахал руками, призывая друзей увидеть то, что видел сам.

Все вокруг поразительным образом изменилось. Сейчас мы пребывали в стране наших устремлений – у подножия гор, чьи заснеженные вершины празднично сияли в лучах утреннего солнца. Сейчас на пиках-близнецах наши глаза могли разглядеть... о чудо! две величественные фигуры – матери и отца. Любимые, они были так прекрасны!

Растущий восторг оторвал нас от земли и понес вверх, к ногам владык. Приблизившись, мы услышали указ: «Владейте!» Его стрела пронзила сердца, зажгла в них серебряное пламя всеобъемлемости. Казалось, теперь они вместили все миры – со всеми радостями и горестями – и могли отзываться любовью на каждый зов. Только любовью...

Уже светало, когда я подошел к окраине поселка. Свет, озарявший меня изнутри, преображал окружающее в образы восхитительной новизны. Я не уставал миловаться нарождающейся лазурью неба со щедрой подмалевкой розовым – знамением еще скрытого горизонтом солнца. Прелесть свежего снежного покрова наводила меня на мысль об изначальной чистоте всякого божьего творения. Чистота – неотъемлемое свойство огня духа, превосходящего красотой все видимые формы. И, прозревая его во всем, я был пленен очарованием открывающегося мне мира.

Я шел по улицам поселка и не узнавал их. Стало ли тому причиной ликование моего сердца или... ? Вот и дома моего на его прежнем месте не было, вместо него...

– Арик, иди к нам! – позвали меня с другого конца улицы. Я не припомнил, чтобы там жили мои друзья, но лучшего выхода, чем пойти на зов и разрешить недоумение, у меня не было.

– Арик, душа моя, как же я тебе рада!
– А я как рад!

Елна? Лар? Не может быть! Но, присмотревшись, под покровами зимней одежды, я признал своих дорогих друзей.

– Арик, мы только что сюда попали! Даже не знаем как. А ты?

Я уже не был тем прежним Ариком, который жил по законам логики. Теперь я принадлежал миру любви, который всегда дарил только лучшие возможности.

– Пойдемте, – позвал я друзей и повел туда, где жил прежде.

Дверь нам открыл еще не старый седовласый мужчина. Его не удивило наше раннее появление. Напротив, он был нам рад:

– Добро пожаловать в Чудьгород. Меня зовут Верий.

В необжитом еще доме, сесть было некуда. И так, стоя посреди светлой горницы, мы услышали множество поразительных вещей, которые поведал нам Верий – глава чудской общины:

– Чудьгород – поселение для новых людей. Такие поселки постепенно появятся на всей территории нашей страны. Но пока жителями первого города-общины могут стать лишь идущие по пути Света.
– А где мы будем жить? – спешно поинтересовался практичный Лар.
– Где выберете. Пустых домов много.

Мы не верили своим ушам, это была настоящая сказка.

– Ребята, это так круто! – не переставал восторгаться Лар, пока мы ходили в поисках наиболее удобного для нас жилья. – Будем жить вместе! Вокруг – только самые нормальные люди!
– Думаю, и работа у нас будет интересная, – заметил я.
– Дорогие мои – тихо и настойчиво обратилась к нам Елна, – главное, что у нас теперь будет духовный учитель. Это так прекрасно...

Чуткое сердце нашей «птахи» верно почуяло душевную красоту и силу встреченного нами человека. В ее глазах стояли слезы, но взор, полный светлой надежды, стремился в небесную даль, прозревая прекрасное будущее:

Сердцем – к Сердцу, рядом встанем,
ощущая Сердца жар!
Только – ВМЕСТЕ – мы, земляне,
сможем мир преображать!

Мощный Огнь Сердечных токов
– СВЕТ ЛЮБВИ – рассеет тьму!
Мы изменим мир жестокий
– ВМЕСТЕ – СВЕТ послав ему!

Сердцем – к Сердцу, миру светим,
Друга чувствуя Крыло!
Мы, земляне – СВЕТА дети!
ВРЕМЯ СВЕТА – в мир – ПРИШЛО! *

_____________________________________________
* Стихотворения Е. Туркка.