Утёнок

(Фото автора)

Шел я по болоту (люблю бродить по кочкам, по кустарникам!), и вдруг мелькнуло что-то пестрое в кустах. Затрепыхались, задрожали листики багульника. Зашуршала сухая, прошлогодняя трава. Что-то удирало. Что? Немедленно узнать!
Метнулся в сторону нарушенной травы. Гляжу — малюсенькая уточка. Точь-в-точь — утёнок! Прижался к кустику, одно крыло приподнято, другое на земле. Взъерошенный сидит, нацелившись клювом прямо на меня. «Ну, — думает, наверное, — капут: раздавит дядя. А впрочем, погоди-ка, дядя, хоть я и не такой, как ты, а все же поборюсь!» Отпрянул чуть назад, стал в боевую позу. Раскрытый клюв, готовые вонзиться когти. Ждет. Ну, дядя, наступай!
А дядя что — протягивает руку, ласковую руку. На, кусай, щипай! А лучше — принимай. Ну, то есть, пожимай. Ах, да, не можешь — нечем! Ну что же, не беда, тогда свой клювик дай...
Ну, вот и всё. Ах, все-таки щипнуть желаешь за пальчики мои? Пожалуйста, щипай, щипай. Без этого нельзя. Ведь все-таки инстинкт. Велит.
Ну, а теперь позволь погладить темечко твое, твою упругенькую шейку, сизовато-серенькие крылышки твои. Не нравится, что я за крылышко беру? Сердишься, злишься? Постой, а это что? Ба! Так вон ты почему ныряешь здесь, в траве: ты ранен. Ранен ты! Предательская дырочка, свинец в крыле. Всем рассуждениям конец! Скорее в лазарет...
Прижал утёнка я к груди — и быстренько домой, на базу, где размещался наш отряд.
В помещении никого не было. Положил птицу на стол, стал внимательно рассматривать рану. Да, всего одна дырочка, но на самом важном участке крыла — у его основания. «Сможет ли утёнок летать, если удастся залечить рану? — сверлила мысль. — А если не сможет, тогда что?»
Впрочем, какое это имеет значение? Передо мной раненый. А раненых надо лечить. Лечить немедленно! Достал аптечку.
В этот момент вошла Соня, сотрудница. Увидев утёнка и аптечку, всплеснула руками:
— Что ты с ним хочешь делать?
— Лечить.
— Ле-чить? У-тенка? — с расстановкой протянула она. И захохотала:
— Да его на сковородку надо. Эх, вкуснятинка! — причмокнула она накрашенными губками.
— На сковородку... больную птицу?! — повернулся я к ней.
Притихла, подошла к столу, села. С нескрываемым любопытством стала наблюдать за происходящим на столе.
Я достал спирт, простерилизовал рану, засыпал ее стрептоцидом (свинца в ране не оказалось), обвязал, как мог, пораженный участок крыла бинтом, положил птицу на свою койку, слегка прикрыв ее одеялом, и вышел на улицу. Соня вышла тоже.
Был выходной день. Побродили мы с ней по поселку, потом она пошла домой, а я — в свою камералку. Не терпелось узнать, что с утёнком?
Потихоньку открыл дверь и на цыпочках, не дыша, приблизился к койке. Утёнок приподнялся, вытянул шейку и потянулся клювиком ко мне. Значит, жив, жив мой утёнок! Я протянул к нему руку. Он слегка пощекотал клювом пальцы и положил головку на ладонь. Боже мой, как прекрасны эти мгновения — эти прикосновения бессловесных друзей!
Потом мы начали с ним наш первый совместный ужин.
Потом наступила ночь.
Долго я не мог уснуть, всё думал об утёнке, о его судьбе. И представилось мне: выздоровел мой питомец, замахал крылышками; еще немножко — и полетит он в родную даль, вместе с родными птицами... Три дня мы жили с утёнком душа в душу. А на четвертый...
Пришла Соня и говорит:
— Трудно здесь утёнку. Всегда народ...
— Ну и что? — насторожился я.
— Отдай его мне. У нас ему будет лучше. Я задумался. Жалко было отдавать утёнка. Но, с другой стороны, Соня права: условия для лечения в этом «проходном дворе», действительно, никуда не годные.
— А будешь лечить его? — в упор спросил я Соню.
— Какой может быть разговор? А как же!
— Точно? — переспросил я.
— Точно! — не моргнув, ответила она.
— Ну что ж, бери... Только попрошу тебя: можно мне изредка проведывать его?
— Пожалуйста!
— И еще: когда он выздоровеет, то есть перед тем, как выпустить его на волю, можно прийти проститься с ним?
— Пожалуйста!
Вечером, после работы, в последний раз я погладил утёнка по головке, по спинке, потрогал его клювик, поглядел в его задумчивые бисеринки, и потом Соня унесла его домой.
А утром я узнал, что утёнка уже нет.
Обманула меня сотрудница.
Эх, Соня, Соня...
Люди спасают от гибели истощенных животных и зверушек, откармливая их и пуская обратно в лес. Люди делают скворечники и кормушки для птиц, помогая им выжить в условиях суровых зим. Люди спасают рыб, оказавшихся на мели...
Недавно мы смотрели фильм о людях, вылечивших слепого пеликана. Нельзя было без слез видеть, как безнадежно больная птица, которой люди вернули зрение, сделала прощальный круг над своими благодетелями и понеслась ввысь, догоняя стаю, чтобы продолжить великое дело — Жизнь.
А мой утёнок?
Нет, я не верю в то, что его нет на свете. Я не верю в тот ужас, о котором мне сообщили в то утро сотрудники.
Не верю, не верю!
Живет мой утенок. Летит мой утёнок.
Летит!

1976 г.