Ельцин. А это кто? Окаянный демократ

  Годовщина и юбилей. Ельцин. 80 лет. Дата и круглая, которая заставляет вспомнить не столько человека, сколько весь тот кошмар и лихое бедственное время, связанное с ним. И только с ним.

 Впрочем, для кого-то это время и благодатное, и успешное. Торжественные мероприятия уже начались. Первыми отметились НТВешники. К « рождеству» изготовили яичко. Но вот вопрос: сами то они поняли, что их телепродукт – полный тухляк. Меня хватило минут на двадцать. Более убогую передачу и вообразить себе трудно. Тот формат, в котором они изготовили все действо заранее, обрекало его на провал. «Пусть говорят» хоть и похож на крикливый базар с его истеричными тетками, но в нем есть невольно затягивающая сшибка мнений и суждений. А вот НТВешники даже и близко к этому ничего не изобрели. Чему же удивляться.

 Собрались все свои. И о чем же и говорить, если говорить не о чем. Скука. А еще и противно. Не собрание - паноптикум одной семьи, всеми силами пытающейся доказать, каким был добрым дедушкой почивший юбиляр. А ведь поговорить было о чем. Потому как речь шла о фигуре одиозной, которая и при жизни его, и по прошествии лет вызывает у абсолютного большинства яростное неприятие. И в этом смысле превосходящую все прочие исторические фигуры любезного нашего отечества.
 
     Странно, хотя объяснение такому непонятному факту можно найти. Наверное, не только у меня, но у многих есть схожее мнение относительно оценки этого человека. Оно какое-то двухслойное. Тот слой, что сверху, то есть власть, нам всем, то есть тем, кто внизу, другому обширному слою, предлагает и навязывает благостный образ едва ли не спасителя отечества. Спасителя, требующего, несомненно, уважительного, если не сказать, любовного отношения к себе.

   У меня  возникает недоуменный вопрос, приводящий меня в смущение. Они, там наверху, что же в таком далеком заоблачном отрыве от народа, чтобы не знать, как в реалии воспринимается это позорное явление под именем Ельцин? Живут, «под собою не чуя страны»? Наверное так.  Но если это так, то есть, если есть такой разрыв между народом и властью, то это форменная катастрофа, которая грозит существованию самой власти, прежде всего. Или они этого не понимают? 

   Я хочу предложить вниманию читателя отрывок из книги, иллюстрирующий все выше сказанное. Мне хотелось бы назвать его «Окаянный дерьмократ», но я человек воспитанный и поэтому одну буковку все-таки уберу. 
 


     Зачинаются идеи тихо и негласно. И рождаются трудно в муках. А иной раз упоительно легко и вдохновенно в радостном озарении открытия. Но могут вызревать и столетиями. Но когда идеи «овладевают массами», они обретают человеческие черты. Сознание требует, чтобы абстрактные идеи непременно обретали узнаваемые человеческие образы. Самые великие идеи, на счастье или несчастье, дававшие направление во всех сферах человеческих деяний, навсегда остались в нашей мировой памяти в чертах узнаваемых человеческих лиц. Лиц гениев и злодеев. 
               
   Какое же лицо отметит наши окаянные дни еще невиданного по мощи водоворота, в пучину которого занесло Россию. И тут же память без всякого замешательства проявляет отчетливо черты бывшего партийного тяжеловеса.

Судьба, в очередной раз доказавшая всю свою парадоксальность, вытащила это бревно-оглоблю со склонов Уральского хребта с тем, чтобы разнести заскорузлое, неспособное ни на что сборище партийных динозавров, дабы пробить брешь для нового так до конца никем не понятого «нового мышления».

  А бревно то оказалось своенравным и при первой же попытке укротить норов бывшего деревенского драчуна и хулигана, быстро превратилось, как ни странно, в «дубину народной воли». Эта дубина, вырвавшаяся из рук говорливого генсека, стала «гвоздить» без разбору своих же бывших соратников по борьбе за дело коммунизма. И, наконец, под общие радостные вопли одним ударом Борис выкинул из Кремля зачинателя «нового мышления», некогда по-царски простершему ему покровительственную начальственную длань. Был ли он при этом прав, многие на своей шкуре почувствовали очень скоро.

   Что же теперь с нами происходит? Почему опять валимся в омут «окаянных дней». Едва только не на пустом месте начался новый разлом страны, инициированный в полном абсурде все той же партией, некогда в начале века жестоко усмирившую несущуюся в свободном разносе прямо в пропасть нашу «чудо-тройку». А теперь ее снова понесло.

   Очередной кучер, ухватившийся после подковерной борьбы на Старой площади за вожжи, в самонадеянной уверенности вынести всех нас на столбовую дорогу к счастью, даже в самом страшном сне не мог себе представить, куда поведет  и уже привел «пошедший процесс». Говорливый вождь в прекраснодушии и искреннем желании войти в историю великим реформатором не имел достаточно мужества, жестокости, да и прозорливости, чтобы удержать крепкой вожжой этот самый процесс. Вот и слетел он на одном из ухабов с облучка. А на его место тут же водрузился новый кучер, дав сначала хорошего пинка прежнему товарищу по партии. 

   Не очень верится в чрезмерную роль личности в истории. Личность, неизвестно откуда выскочившая, не является на самый верх власти каким-то чудом, чтобы творить затем в истории эпохальные деяния одной только мощью всей своей энергии. Нет. На облучок нашей колесницы устраивается только та личность, которая востребована народным сознанием.

  Это мы сами все вместе самозабвенно творим и героев, и бездарей, и кровавых диктаторов тоже. При этом в последнем случае по прошествии времени мы не желаем трусливо признаваться в нашей ошибке. А, может быть, ошибки и не было вовсе. «Всему свое время и каждой вещи под небом». И неизбежным ошибкам и даже преступлениям тоже. Придет время, и мы в абсолютном большинстве будем сваливать вину за все наши беды лихих «окаянных дней» на пьяную, неумелую харю кучера, которого сами же и усадили на исторический облучок.

    Коллективному разуму, то есть толпе, не дано предвидеть все последствия своего выбора. В своей близорукости толпа запросто способна вытащить и из дерьма амбициозное ничтожество, способное только что в пьяном угаре под залихватское «эх, залетные» разнести вдрызг всю нашу тройку. Оно, это ничтожество, впоследствии еще и похвалялось тем, как это ему удалось здорово хряпнуть и сломать хребет вере, которая родилась задолго до появления Маркса, да даже и самого Иисуса Христа.

   Но это же мы сами яростно выпихивали наше творение на самый верх, заходясь в упоении на Манежной площади, когда гигантской толпой дружно орали «Ельцин, Ельцин, Ельцин». Кто же мог себе тогда вообразить, как еще этот возница саданет своей загогулиной не столько по вере, сколько по всей этой неистовой толпе, остро возжелавшей свободы. Свободы от идеи, исторически выстраданной. От мечты, разрушение которой превращало солидарную в своих воплях толпу в свору дерущихся между собой собачин за кусок мяса.

    Но если бы этот «кучер» всю свою тупую мощь направлял только против веры, номенклатурным апостолом которой он был еще так недавно. Сколько миллионов исковерканных, искореженных судеб, да и смертей тоже оставит он на поле брани, гвоздя загогулиной по головам «дорогих россиян» в борьбе с ненавистным «центром» в одном единственном своем желании добраться, дотянутся до власти, а потом с упрямым упорством удерживать ее как можно дольше.

Потому как власть у этого необразованного мужика, природа которого так и не изменилась до преклонных лет, была всем смыслом его жизни. При этом он не забыл себя и все свое ближнее семейство со всех сторон обложить подушками безопасности и окружить привилегиями воистину царскими. Но не сразу. Толпу, как глупую бабу, сначала нужно было обольстить всею своею мужскою статью и, главное, всякими хорошими, льстивыми словами.

    Никакая логика и холодный рассудок не свойственны революционным массам, а проще говоря, толпе, возмечтавшей прокатиться с ветерком. Противно даже об этом и думать, но иной раз подумаешь, что, может быть, и прав был Гитлер в утверждении, что толпа имеет все признаки чувственной женщины, любящей ушами. И чтобы овладеть толпой в возбуждении собственного желания, надо лишь найти ее наиболее чувствительные точки, чтобы завести ее. А наша толпа только и ждала, когда разожмутся некогда мускулистые объятия миллионнопалой партии, заметно одряхлевшей со временем, чтобы насладиться в любовном соитии с настоящим мужчиной с такой его замечательной загогулиной.               
         
   Ельцин однажды вдруг почувствовал всю необыкновенную прелесть оказаться в глазах простого народа гонимой и оплеванной жертвой. Теплая, блаженная волна симпатии, сочувствия, жалости стала снимать у страдальца горестные ощущения конца света. Оказывается не все так плохо. Вот она моя надежа и опора – народ, возлюбивший меня, побитого хозяевами жизни пса. Нет, «я солдат еще живой». И  выпросил сказать покаянное слово прилюдно с высокой трибуны и чуть ли не слезно просил его «реабилитировать еще при жизни» в глазах родной партии и всего советского народа.

  А как забавно было слышать в его покаянной речи про то, что «одно из главных его личный качеств – это амбиция». И как он «пытается с нею, дрянью такой, бороться, но, к сожалению, безуспешно» И жалко его было и противно смотреть. Да ведь хамскую природу, куда ж ее уберешь и спрячешь, особенно там на этой высокой трибуне в свете прожекторов и под телекамерами.

   А ему  опять по морде. Вновь искусала злобная свора, спущенная с поводка. Но теперь, чувствовалось, ему уже не так больно. Пусть их.  Утерся. Но теперь он, Борис, точно знал, что он был прав. И чем больнее и обиднее были слова соратников по партии, чувствующих молчаливое согласие генсека, сидящего позади чуть выше за длинным столом, тем больше в нем росла уверенность, что он был прав.

  Прямо таки на глазах он становился знаменем, взмывающим высоко к небу. Знаменем всех тех, кто уже воодушевился мыслью об обновлении всего нашего жизненного уклада, поверил всеми фибрами души в то, что страна встряхнулась и стала выползать из морального и духовного застоя; всех тех, кто давно уже устал от диктата и засилья некой группы людей, которые самозабвенно в тупой эгоистической самоуверенности провозгласившие единственно только себя «умом, честью и совестью» всех времен и народов.

    Нет, нет, мы не отрекаемся от мечты. Мы даже и детям ее передадим. И внукам тоже. И мы будем, конечно, гордиться нашим Гагариным, несравненным, блистательным балетом и нашей величайшей в истории  победой, за которую заплатили невиданную за всю историю цену – миллионами человеческих жизней. Но при всей этой гордости, как же можно жить беспросветно в столь унизительных для нашего национального достоинства и чести коммуналках и получать месячные талоны на колбасу.

     Нестерпимо захотелось порвать эту партию, душившую любую попытку отклониться от ее «генеральной линии», ведущей к неведомому сияющему зданию, которое по всей вероятности будет не более чем, как огромной коммуналкой. Да, этот бывший ставропольский босс к всеобщему изумлению пусть невнятно, но провозгласил новый курс на обновление. И пошли за ним, сами не ведая куда. Но ведь пошли же. Двинулись. Вся страна вдруг заворочалась в неописуемом приятном ощущении свободы думать и желать того, что еще вчера даже глубоко внутри в душе казалось непростительной крамолой.

  А теперь можно, можно. Даже нужно! Потому как без этих мыслей нет и никакого движения вперед. Рванулись к обновлению. Динозавров долой. Ветер свободы продул всем мозги.  Да только далеко то не ушли. Чуть двинулись, да сразу еще хуже только стало. Ученый Гаврила, первейший из наших демократов, всем так внятно рассказавший, что хозяйство вести – не порками трясти, став градоначальником, сразу стал чудить.  Чтобы оградить вверенную ему «зажравшуюся» столицу от массированных набегов провинциалов, ввел для каждого жителя именные с фотографией и печатью карточки на продовольствие. Ну а как быть всей стране. Или ему теперь до нее и дела никакого нет? С такой хитрой физией ему только на рынке грецкими орехами торговать, а не в вождях-обновленцах ходить.

    Но на наше счастье нашелся защитник. Настоящий  Он обиженный, он побитый, он злой, он теперь, как и все мы. Он теперь наш. Попав в спасительный капкан народного защитника, ему уже из него никак не вырваться. И пути назад ему теперь тоже нет. Да и иного выхода, как стать отныне нашим знаменем и вождем, у него тоже нет. Теперь он знает, на кого ему опереться, и какая сила поможет ему сокрушить своих заклятых врагов. Только ему судьба положила выполнить великую миссию стать спасителем России.

   Он свой в доску. Разве не он сказал так просто и проникновенно, что ему «черная икра поперек горла встанет при мысли, что у соседки нет денег на таблетку аспирина». Горбачев только время от времени останавливал свой членовоз, чтобы под камерами пообщаться с «простым народом». Да только так, чтобы в изобильном потоке его речи какая-нибудь изумленная и ошарашенная редким явлением тетка не сумела и словечка вставить. А вот наш то настоящий и в общественный автобус полез, и в продуктовый магазин пошел, да так, что вся эта подлая курва вмиг из подсобок и подприлавков все выложила на прилавок. И как после этого ему не поверить. Поверили! И орали, в невероятном воодушевлении скандируя одно только имя, потрясая мощным ревом весь центр Москвы.   
          
   
  Я вспомнил, что он был как раз из тех, кто поверил. И мне тоже показалось, когда свежий бодрящий ветер перемен только-только начал раздувать паруса нашего корабля, вновь окрасившихся в алый цвет романтической мечты, что этот мордатый мужик только один и способен во всей свой народной органике крепко удержать штурвал и провести всю нашу махину сквозь жесточайший шторм перемен. Кто ж тогда мог разглядеть, что к олимпу власти карабкался при всей нашей народной поддержке властолюбивый, нахрапистый, неграмотный мужик.

    В бескорыстной, искренней и слепой, как оказалось, любви не видели и прощали ему все. Какую бы глупость он ни сказал, какой бы необъяснимо-позорный выверт он не позволил себе.  Прощали самое, что ни на есть понятное, очевидное и непростительное. Почему? Мы всегда вкладываем в предмет нашего влечения и любви  надежду на то, что этот предмет станет нашей дорогою собственностью, которой мы будем распоряжаться по собственному усмотрению.

    И чем больше вложили, тем менее мы способны разглядеть, что предмет любви и сам строит на ваш счет свои собственные, небескорыстные планы, скрывая сознательно или бессознательно все самое неприятное, а то и безобразное в себе. Но это безобразие остается все там же, где и было. И непременно жестоко проявит себя. Непременно! И тогда чем глубже было любовное помрачение, тем  больнее и обиднее будет отложенное во времени  прозрение.

      Пописал в Балтиморе у трапа самолета на колесо на виду у всей прибывшей встретить его чопорной делегации. Стоят дамы и господа  с цветами и дежурными приготовленными приветственными словами на устах, и ждут с изумлением в глазах, когда справит малую нужду дорогой гость.

   И не поверили же! Да быть того не может. Чего только не напридумывают коварные с большим воображением наши недруги. Не верим! Грязный поклеп! Да вот еще нам и кино показали про приключения Буратино в стане бывших врагов. Действительно, что-то было там странное в словах, жестах и во всей мимике родного лица. Ну и что? Ведь опять же по-человечески все понятно. Устал человек. Нервное напряжение. Что из того, если слегка расслабился всем нам известным народным способом. А что, разве нельзя? И потом современная техника съемки и монтажа способна превратить любого в деревянную куклу.   

      В Москва-реку с моста вывалился и едва не утоп. Но ведь вам же объяснили: злобные террористы. В мешок завернули - и в воду. Слава тебе, Господи, - мешок плохо завязали. Выплыл! Радоваться надо и восхищаться мужеством и спортивной формой народного любимца!  Не тронь. Он наш. Не дадим в обиду. Все происки и клевета. Защитим и не дадим вырвать из наших демократических рядов знамя борьбы. И замарать грязными поклепами тоже не дадим.

    Обоссанное  колесо в Балтиморе, эффект « пьяного Буратино», мешок - все это несерьезные мелочи на уровне кухонных коммунальных дрязг. Размазать по стенке при некоторой ловкости можно любое публичное лицо. Тем более первое лицо в державе. Оно все насквозь просвечивается неуемным и не всегда приличным нашим вниманием. И надо иметь незаурядный, особый, еще неизученный талант, чтобы не подставиться, ловко увернуться от узконаправленного, пристального  внимания журналюг. Ельцин к его несчастью такого таланта не имел. Да и к чему он ему. Безликий высший чиновничий пост он заполнял теплотой своей души и оригинальностью своей человеческой натуры. Он никогда и не собирался скрывать свою истинную природу. Да и зачем?

      Я невольно спрашивал себя, когда, в какой момент, как и почему то, что побуждало с одобрением, симпатией и даже любовью относиться к человеку, который решает направление страны и твоей судьбы тоже, стало вызывать неприятие и отторжение.  Где-то там далеко написал на какое-то колесо? Ну и что? Это так, почти бытовая глупая мелочь. Таких курьезов, да еще и покруче, мы найдем в жизни любого исторического правителя. Да и сами мы тоже не святые. 

    Но как при этом объяснить и простить его уход в глухой запой «работы с документами» в радости победы над гэкачепистами именно тогда, когда он - верховный главнокомандующий - еще мог бы рявкнуть Дудаеву: Отставить, генерал. И страшный  фанатизм  не обрел бы свободу творить зло. И не пролилась бы кровь тысяч и тысяч людей. И вся  страна не почувствовала бы смертельного дыхания конца существования. А он с «документами работал», написав на всю стану, как некогда на то самое колесо в Балтиморе.

  А что наделали его «мальчики в розовых штанишках». Пошалили, цинично поиграли, как в песочнице размером во всю страну. Мальчиш-плохиш, напитанный революционным духом своих недавних предков, никого не предупредив, рубанул коварно по стране с размаху своей шоковой терапией. Только для  шока, то есть для удара, новоявленный терапевт-хирург использовал не тонкий скальпель, а топор палача. Удар - и миллионы  судеб и жизней полетело в бесполезную щепу. «Больно», заорала вся страна. А ей с самого верха в ответ - терпеть. Так надо! Потому как по-иному никак нельзя. А щепой то оказались не бездельники и тунеядцы, а немощные и убогие, и мелкие дети, и глубокие старухи, и  в не меньшей степени молодые, бодрые, устремленные в будущее, и самые умные, способные и талантливые тоже.

    А еще на его совести мораль, опустившаяся ниже половой доски. Вот она свобода, желанная, долгожданная, выстраданная. Хапай и уноси сколько сможешь. Как? Твое дело. Такая теперь у нас новая генеральная линия в упоении захватившая всю страну. Только и делали, что хапали и ничего не строили. Ничего! Все останавливалось и рушилось.

     Вдруг, внезапно оказались востребованы таланты особого рода. Таланты торговать, воровать и охранять. Выброшенные вон из своих производств, без преувеличения и из жизни тоже, умные и квалифицированные, инженеры и учителя, токаря и плотники кинулись в челноки-мешочники, чтобы хоть вот таким способом выжить. Такого наплыва «русских туристов» в жизни своей еще не видели древние египетские пирамиды. Зато в родном отечестве банки-пирамиды - как грибы после дождя. А кто покрепче, да понаглее - либо в братаны, либо в охрану. А куда ж еще при наличии избытка молодецкой силы – часто единственным данным природой капиталом.

    Эх, как же, не подумав, поторопился либерал-демократ Белинский, когда обзывал Россию 150 лет назад «огромной корпорацией воров и взяточников». Какие еще более нехорошие слова он нашел бы, чтобы заклеймить Россию в эпоху наивысшего «либерало-демократического» разгула конца второго тысячелетия. А ведь тоже был мечтателем и оптимистом. И завидовал своим соотечественникам, которым предстоит жить в России лет через сто. Пожил бы он сегодня среди соотечественников не через сто, а через 150 лет. Посмотрел бы, к  какому «духовному взлету» привели прорвавшиеся к власти его почтительные единомышленники. Посмотрел бы на этих новоявленный коробейников, лабазников, мешочников, прохиндеев всех калибров, растащивших на куски всю страну.

   А кто это вся эта огромная корпорация воров? А все это бывшие ударники коммунистического труда, отмеченные грамотами, а то и медалями с орденами за доблестный труд на благо советской отчизны, все те, кто всю свою жизнь воспитывался в духе Кодекса строителя коммунизма. Несчастный Кодекс, который едва только не повторял все десять заповедей, полученных Моисеем от самого Бога, превратился теперь в сборник юмористических статей, в которых, что не выражение – то предмет для зубоскальства.
 
    А кто же это все натворил, кто же это все это позволил? Он! Все это он и позволил в своих неустанных трудах «с документами». Но самое гнусное, отвратительное и возможно уже и непоправимое, что сделал этот запойный любитель «документов» - это то, что, сломав «хребет коммунизму», он лишил страну веры в то, что справедливость в жизни вообще возможна. Хотя, по правде сказать, при чем здесь он. Весь наш огромный приход,  разочарованный в ожидании обещанных светлых времен, утомленный и задолбанный призывами, лозунгами, здравицами в честь родной и любимой коммунистической партии, выбрал именно того попа, который и был ему нужен. На кого ж теперь жаловаться
   
    Развитие и сама жизнь – это постоянная вечная перемена. Вечное отрицание отрицания. Но ведь в этом единственном во вселенной вечном двигателе, во всем его внутреннем движении  одно не должно  до основания разрушать другое. Иначе и сам двигатель может разнести до основания.

   Неужели это было так неизбежно, чтобы бывший секретарь обкома довел-таки всю страну к такому положению, при котором она выстроилась стенка на стенку. Однажды в дальние годы он уже в подобной хулиганской драке получил по морде оглоблей, расплющившей ему нос.

   Если жизнь - борьба, то, видимо, с тех самых пор он и усвоил, что недругов и супостатов нужно крушить только так вот, «оглоблей». И только так, и никак иначе. На этот раз, чтобы проверить крепость и надежность «оглобли», он и ездил посмотреть на подмосковные дивизии. Значит, знал, подписывая указ 1400, что «оглобля» для борьбы с этими самыми «дорогими россиянами» должны быть здесь под рукой и в надежном состоянии. Лес рубят – щепки летят. В щепу полетела полстраны. А может быть и больше. А теперь чтобы не сопротивлялась и не вякала вся эта «красно-коричневая» сволочь-щепа, они же «дорогие россияне», по голове ее. Да так, чтобы покрепче. Чтобы слушалась.