Хариусы

(Фото автора)

Вечерело. Я взял удочку и пошел в направлении леса. Там, за лесом, текла река, бурная северная река, впадающая в холодное Охотское море.
Была весна. В лесу лежали остатки рыхлого, рассыпчатого снега, деревья стояли суровые, всё еще не решаясь выпустить свои зеленые листочки на обманчиво-капризный весенний двор. Река уже вскрылась, но еще не поднялась, не затопила окрестные низины. Еще один-два хороших, солнечных денька — и зашумит, забурлит она от напора сверху, раздаваясь вширь и заливая леса и поля. А пока чуть помутневшая, тихо плещется вода у моих ног, в небольшом, окаймленном кустами, заливчике.
Но что это? Что это возится на шероховатом перекатике? Присмотрелся: рыба! Много рыбин. Плещутся, носятся друг за дружкой. Неужели нерест? Так рано?
Торопливо развернул удочку, насадил червя, забросил. Угодил точно в центр этого буйного веселья. Замер в ожидании. Сейчас схватят...
Нет, шибанули мой поплавок, закрутился он в пенистой воронке. Шибанули еще раз — отлетел поплавок в сторону. Еще раз — и вот уж, отброшенный волной, лежит он на боку, прибитый к берегу.
Еще попытка, еще... То же самое. Болтается поплавок, лупят его резвящиеся рыбины хвостами, а брать насадку не хотят. Такое впечатление — даже не замечают ее. А один раз так шибанули эту прозрачную пластмассовую хитрость, что она отлетела в кусты, крючок зацепился за ветку, долго я мучился, чтобы отцепить его, но так и не сумел, пришлось оторвать.
Привязал новый. Целый час хлестал по воде поплавком. Всё напрасно. Не берет рыба. Может, ей мушку дать? Мушек у меня не было. Пожалел я об этом и решил: надо идти домой, смастерить мушки, а утречком прийти сюда и попробовать.
Сказано — сделано. Утром чуть свет я был уже здесь. На том месте, где возилась рыба, была спокойная, ровная гладь. Ни единого всплеска, ни единого рыбьего признака. Неужели ушли?
Привязал две самые лучшие, своего ночного изготовления, «обманки» к лесе, начал пробовать. Первый заброс — пусто. Второй, третий, четвертый — пусто. Да, ушла, нет рыбы... А что, если попробовать вон в той заводинке, не скатилась ли она туда на ночевку?
Без особого энтузиазма взмахнул удилищем. Вяло, неуверенно полетели мои мушки к воде. И вдруг...
Нет, выше моих рыбацких сил рассказать о том, что произошло вдруг, в кратчайший миг! Мушки еще не долетели до воды, как навстречу им молнией взметнулись две красивые, словно крылатые, рыбины и тотчас же скрылись в пучине. В следующее мгновение я почувствовал сильный двойной рывок, а дальше не помню, что было... Только когда на берегу засверкали две извивающиеся живые пружины, я понял, что сражение закончилось, и я оказался победителем.
Дрожа от волнения, подошел к рыбинам. Это были хариусы — самая красивая и самая быстрая северная речная рыба. Правда, тело его не очень красиво по расцветке, варьируя от светло-оранжевого до тёмного тонов. Красоту этой рыбе придает ее непостижимо расцвеченный спинной плавник. Ни у одной из наших пресноводных рыб нет такого большого и изумительно раскрашенного «руля». В раскрытом, рабочем состоянии он напоминает изящный дамский веер.
Торопясь и волнуясь, я вновь взмахнул удилищем. И снова рывок, двойной рывок. И снова две точно таких же пружины, сгибаясь и разгибаясь, прыгают у моих ног. И снова заброс...
Я вошел в азарт. Я не видел ничего вокруг, кроме летящих к воде мушек и выпрыгивающих за ними черноспинных красавцев, с крылато-развернутыми плавниками. И только когда поредели поклевки, пришел в себя и понял, что я увлекся, очень увлекся. Вокруг меня, на прошлогодней мокрой траве, лежало около двух десятков разбросанных, уже уснувших рыбин...
Пришел домой. Показал улов ребятам, своим сотрудникам. Глаза их загорелись. Лёвка и Вовка, «рыбаки-теоретики», отвели меня в сторону, зашептали:
— Слушай, ты где подсидел их?
Я рассказал обо всем, ничего не тая, и объяснил, как найти это место.
— Завтра же пойдем туда! — возбужденно воскликнул Лёвка. — Может быть, ты тоже пойдешь с нами и покажешь это место точнее?
— Пожалуйста...
Утром втроем мы подошли к реке. За ночь вода поднялась, и то место, где я ловил, было затоплено. Лишь торчали верхушки кустов над мутной, сорной гладью. От уловистой за-водинки не осталось и признака — всё было покрыто той же сорной мутью. А дальше ревела река: пошла грунтовая вода.
— Напрасно пришли, ребята, — сказал я. — Ловить нельзя.
— Почему?
— Да видите, как несет.
— Ну и что ж, что несет! А где место-то, место-то?
— Вот оно. Вот они, кусты. Видите? — показал я на облепленные грязной пеной и сором выглядывающие из воды кончики ветвей.
Недоверчиво, холодно взглянули на меня:
— Не может быть!
И через минуту — откровеннее:
— А здесь ли ты ловил?
Я обомлел: ах, вон оно что! Не верят — думают, что я обманываю их, не хочу выдавать уловистого места.
Ёкнуло, захолонуло на сердце. Хотелось заплакать, зареветь, как в детстве, от несправедливой ребячьей обиды.
Повернулся к ним, не могу выговорить ни одного слова. Гляжу на них, в их глаза, трясусь весь. А они колют меня всё теми же холодными, подозрительными взглядами. Ждут. Ждут, что я скажу.
Господи, что сказать им, чем убедить их, что я не вру, что вот оно, место, вот! Но нельзя ловить, нельзя! Изменилась вода! Не бросать же мушку вот в эту грязную пену, вот в этот сор...
Но делать нечего, развернул удочку, начал бросать. Трясу удилищем, а сам думаю, что если б сейчас меня увидел кто-то, хотя бы мало-мальски разбирающийся в нахлысте, он, наверное, умер бы от смеха.
Однако что же с ребятами? Оглянулся: стоят так же, как и стояли. И тот же, всё тот же взгляд!
— Разворачивайтесь, — только и нашелся сказать я им.
— А чего разворачиваться тут. Надо идти, на место.
— На какое место?
— А на то, где ты ловил вчера...
— Да вот оно! Вот оно, это место! Поверьте мне! — не выдержав, закричал я. Отчаянно закричал. — Вода! Вы понимаете — вода! Изменилась вода, изменилось всё...
Потом поднял удилище и, не глядя на них, пошел вдоль берега. Переделал удочку, насадил червя. Бурлит, ревет река. Забивает мутью все заводиночки.
А за спиной стоят «теоретики».
— Разворачивайтесь, — говорю я им. — Раз пришли, чего же стоять?
Развернулись, тоже начали бросать, собирать поплавками пену и сор.
Наконец мне удалось поймать небольшую плотвицу. Как обрадовался я этой рыбешке!
О, хоть бы и у них клюнуло! Оживились ребята, замахали удилищами. Впились глазами в поплавки. Всё напрасно. Ни единой поклевки. А вода всё прибывает. Было заметно, как она быстро подбирается к носкам сапог.
— Пойдемте домой, — сказал я и начал сматывать удочку.
— Так и пойдем — без рыбы? — оглянулись на меня «теоретики».
— А что же делать? Видите, что творится? — кивнул я в сторону реки.
— Да не в этом дело!! — закричал Лёвка.
— А в чем же?
— А в том же! Веди нас на то место! Понял?..
Разум отказывался верить услышанному. И я сказал тихим голосом (кричать был уже не в силах):
— Ребята! Честное слово...
— Ха! Нашел чем удивить! — как по команде, грохнули оба.
— Бог... Бог мне свидетель — не лгу! — И, забыв обо всех осторожностях, я поднял глаза к небу и сделал широкий крест.
— Нашел свидетеля! — еще сильнее грохнули они. — А мы не верим в него!.. У меня помутнело в глазах.
За весь обратный путь никто не проронил ни звука. Всё так же плыли навстречу сосны, одаривая нас теплом своих желтовато-оранжевых сучьев и приветствуя взмахами слегка колыхающихся от ветра метелок хвои; всё также шуршал под ногами последний рассыпчатый снежок, съедаемый теплым весенним воздухом; на полянке неистово ликовало солнце. Весна, весна! Как отрадно твое приближение, твое наступление, твое царство! Сколько раз в жизни ты дарила мне вот эти свои откровения, вот эту отраду, вот эти лучи! Как счастлив, как светел я был всегда, идя вот по этой тропинке, наслаждаясь твоим сиянием! И вот, в первый раз, я иду сквозь тебя — и не вижу тебя. В первый раз я не весел с тобой...
Никогда в жизни я не испытывал таких удручающих чувств, как в эти полчаса, пока мы молчаливо добирались до дому. Молчаливо вышли из леса, молчаливо пришли в поселок, молчаливо расстались. А завтра снова мы должны встретиться. Встретиться, чтобы продолжить общую, совместную работу. Встретиться, как сотрудники.
Возможно, за ночь улягутся неприятные впечатления от неприятно проведенного дня. Возможно, мы снова разговоримся друг с другом. И наверняка разговоримся, ибо работа есть работа, план есть план и, чтобы выполнить его, некогда заниматься личными дрязгами.
Проработав вместе рабочий день, снова разойдемся. А на следующее утро снова встретимся. И хотя мы будем вместе работать, разговаривать, шутить, но друзьями мы быть не сможем. Для дружбы этого недостаточно. Ибо дружба начинается не с работы, не с разговоров, не с шуток, а с понимания. С понимания душ, слившихся воедино с полной верой и с полной отдачей друг другу.
...Много времени прошло с тех пор. Жизнь разбросала нас в разные стороны. Сменились места жительства и работы, сменилась сама работа. Повзрослели, постарели мы. Забылось всё, происшедшее в тот далекий весенний день.
Но несправедливость, однажды допущенная, не забывается. Не стирают ее ни время, ни расстояния. Ее может стереть только справедливость. Справедливость признания вины допустившими ее.
И вот, вспомнилось мне всё: темно-оранжевые хариусы, ревущая река, косые взгляды друзей...
Друзей? Но вы только что сказали...
Да, я сказал, что дружба не может быть без понимания, без слияния понимающих душ. Это верно. Но — дружба начинается с понимания. А понимание ведь тоже может начаться!
Запоздало? Да. Но что делать. Лучше поздно, чем никогда. Старая пословица, но мудрая.

1977 г.


Рецензии
На это произведение написаны 34 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.