Эпизод 03 - Radical Resistance

- Президент Никсон заявил о невмешательстве Америки в дело Клиффорда Дженкинса, - объявил приятный женский голос, и я вздрогнул. - По его словам, девятая поправка к закону о социальных правах душевнобольных предусматривает полное отстранение государства от какой-либо помощи психиатрическим учреждениям и лицам, имеющим явные и неявные психические отклонения, вплоть до детей с болезнью Дауна и людей, погруженных в состояние каталептической кататонии.

Странные тени за моим окном. Я не звал их, но они пришли. Кто это? Кто ходит под моим окном в глухую ночь и говорит на непонятном языке странные речи, от звуков которых я плотнее прижимаюсь к кровати и вдавливаю голову в подушку? Что им надо от меня? Ничего нет, не было, и не будет. Я просто снимаю эту комнатушку с облупившейся штукатуркой на потолке и пожелтевшими древними обоями в не менее облупившемся и пожелтевшем городке. Саммэрхэйт. Что за имя для города? И почему единственная лампочка накаливания в этом помещения мигает, как глаза плохого продавца? Я обычный человек, работаю уборщиком в местной психиатрической лечебнице. Зачем они дышат на мое стекло, зачем оставляют следы своего существования? Я не знаю, кто они, но я очень боюсь.

Я повернулся. Медленно. Изо рта потекла слюна, но я вытер её об рубашку. Глаза хаотически искали источник, однако я догадывался, откуда доносился голос и без подсказок. Вот же она -  в стене.

- Напомним, что Клиффорд Дженкинс, - продолжила вещать из розетки дикторша, - более известный общественности, как Летний убийца, был осужден за жестокое убийство двадцати трёх девушек в окрестностях города Саммэрхэйт, которые произошли в период с 3 по 25 число этого месяца. Судебно-медицинская экспертиза признала Дженкинса психически невменяемым и приговорила к десяти годам принудительного лечения в спецучреждении закрытого типа.

- Перестаньте, - сказал я. - Перестаньте называть моё имя. У меня болит голова. Я не могу терпеть звук вашего голоса.

Но розетка не унималась ни на секунду. Её черные пустые глазёнки смотрели на меня с неподдельной ненавистью и насмешкой. Из отверстий по стене текла слюна.

- Я никого не убивал! - кричал я. - Зачем вы говорите такие вещи?

- Тем не менее, - продолжала розетка, испуская облачка серого дыма, - возмущенные родители требуют более сурового наказания в виде смертной казни. "Электрический стул - вот единственное, чего заслуживает этот подонок, - говорит скорбящий отец двух растерзанных близняшек Энтони Филемс. - Подобные люди - это раковая опухоль общества, которую нужно выжигать и удалять всеми доступными путями!" Радикально настроенные жители Саммэрхэйт собираются самолично отправиться к президенту с жалобой, если тот не примет меры по данному делу и не одобрит их решение.

- Прекратите! Я же просил. Ну пожалуйста… хоть чуть-чуть помолчите…

Я хочу тишины. Я хочу спать, снова уткнувшись в подушку и больше не видеть этот ужасный сон. Но они не дают. Голоса за окном. Голоса в розетке. Голоса...

- Эй, Клиф! - шепчет кто-то. Третий. Он третий. Он? - Клиф, приятель! Эй, Клиф!

Карлик в сером твидовом костюме-тройке сидел на моем шкафу. Он был толстым и почти лысым. Остатки черных волос по бокам головы аккуратно зачесаны назад и, кажется, собраны в хвостик. Костюм полосатый, от полос у меня всегда рябит в глазах. Зачем он выбрал это костюм? Он просто уродлив. Свесив ноги, он болтал ними, тихонько постукивая по деревянной поверхности каблуками. Он ел мороженое. Желтое, как лимон. Желтое, как это бесконечное лето. Желтое, как безумие.

- Клиф, где ты зарыл собаку? - спросил лилипут ехидным голоском. - Она хочет есть, а ты ударил её лопатой по голове и закопал. Где? Скажи мне, Клиф. Только мне, больше никому. Я не растреплю, поверь. Ты же меня знаешь, Клиф.

- Н-нет, - простонал я, - Не знаю. И не желаю знать. Пошел вон. Это моя квартира.

- Джон Леннон никогда не играл в театре, - весомо заметил карлик. - Ты об этом знал?

- Кто такой Джон Леннон?

- Он?.. Ты убьешь его позже. После собаки. А сейчас вставай с кровати и откопай её. Она голодна. Как она может есть в земле?

- Я хочу спать. Устал. Уйди.

Карлик замер. Затем прищурил глаза, будто подозрительная старуха на лавочке, и тут же внезапно противно захихикал. Его язык иногда вываливался изо рта, и он, не переставая смеяться, запихивал пальцами-сосисками его обратно. Он лизал мороженое, хохотал и смотрел на меня, а я повернулся к окну. Кто-то дыхнул на стекло. Снова. Чей-то бесформенный палец криво вывел моё имя. Тени сновали туда-сюда, ни на секунду не прекращая движения.

- Кто это? - полюбопытствовал я у лилипута.

- Не знаю, - пожал он плечами. - ФБР, ЦРУ, МИ-5, КГБ... Откуда мне знать?

- Эй, вы! - крикнул я. - Перестаньте ходить под моим окном! Это моя квартира! Вы не имеете права! Что за люди, а? Совесть у вас есть? Ночь на дворе! Убирайтесь!

Ноль внимания. Карлик смеялся, тени блуждали, розетка вела сводку новостей. Я сидел на кровати, полураздетый, мокрый от пота, и чувствовал лишь полное бессилие. Бабочка в банке, вот я кто. Хочешь, оторви мне крылышки, хочешь - лапки. Я не могу пробить стекло, я не могу дышать, я не могу убежать. Я наблюдаю сквозь призму банки чудовищную разлагающуюся реальность. Я вижу порванную плоть и гнилое мясо с личинками внутри. Я дышу трупным смрадом. Я заключён в окоченевшее тело, которое безвольно лежит на холодном металлическом столе и ждёт касания всемогущего скальпеля патологоанатома. Как я могу противостоять, если я уже часть этой системы? Как я могу выбраться, если по венам не струится красная река? Как я могу видеть, если глаза съела тьма?

Я не знаю.


29. 01. 2011.