Жук и радуга

                ЖУК И РАДУГА

     Последние капли дождя глухими шлепками падали на листья, они склонялись под тяжестью воды, а затем распрямлялись, и на землю проливался новый дождь. Этих маленьких дождиков были тысячи, и они продолжались ещё очень долго, хотя на небе уже вовсю светило солнце. Отяжелевшие от воды цветы тоже склонили свои головки, но когда капли срывались с них, цветы вздрагивали и распрямлялись, но тут же снова опускались вниз, словно боялись пропустить что-то очень важное. И были правы, потому что после дождя на лугу принято было вести себя именно так.
      Сверкая бронзовыми боками, выполз из своего укрытия большой жук, и по его броне покатились алмазные брызги. Жук остановился на мгновение, но брызг больше не было, и он пополз по своим неотложным делам, время от времени останавливаясь, чтобы после очередной порции воды оценить обстановку. Безопаснее всего было пробираться под зарослями манжетки. Её круглые, слегка опушённые гофрированные листья задерживали дождевые капельки в центре, и они, как диковинные алмазы, расцвечивали луг всеми цветами радуги. Но жук этого не знал, так как всегда ползал по земле, просто он был уверен, что манжетка слишком порядочное растение, чтобы облить его холодной водой. Манжетка, в свою очередь, знала, как относился к ней жук, и потому из последних сил старалась удержать воду на своих листьях, чтобы не испортить хорошее о себе мнение. Но, если честно, она не любила, когда жук под ней ползал, так как приходилось напрягаться и на какое-то время переставать быть собой. Но что делать? Она росла на большом лугу, где каждый старался поддержать своё имя и свою репутацию.
     Манжетка, между прочим, была очень романтичной особой. Она каждое утро раскидывала по кругу свои посеребрённые кудрявые листья-зонтики с капельками росы и глубокомысленно замирала, а по вечерам каждый зонтик закрывался, и манжетка укладывалась спать. Когда же приходила пора цветения, покрывалась жёлтовато-зелёным облаком мелких цветков  на высоких гибких цветоножках и была так красива неяркой своей красотой, что замирали даже бабочки. А это была наивысшая похвала, ведь перед бабочками склонялся в немом восторге весь луг. Никто и не знал, что бабочки получаются из противных прожорливых гусениц, а если кто и догадывался, то не задавал вопросов.  На лугу это не было принято. Когда на крапиву наваливались гусеницы и она молила о помощи, все отворачивались и закрывали уши, потому что каждый знал, что ничего изменить нельзя. Стоит ли удивляться, что крапива всех ненавидела и слыла неуживчивой гордячкой, ведь росла она в стороне от луга под раскидистой черёмухой, которая тоже хорошо знала, что такое гусеницы.
     Самым легкомысленным на лугу считался колокольчик. Любой, даже самый слабый, ветерок раскачивал его, и он пел свою незамысловатую песенку про то, что видел. «Вот идёт корова, длинные рога, она щиплет травку и бьёт хвостом бока»,- пел колокольчик. Пел и не смел догадаться, что большая пёстрая корова может съесть всех, кто жил на лугу, в том числе и его. Что поделаешь, колокольчик не умел думать, он просто рос и радовался каждому мгновению, именно в этом находя смысл жизни.
     Высокая гордая пижма считала колокольчика слабаком. Она уверенно стояла на крепком стебле, окружённая детьми и родственниками, и не боялась даже коровы. Иногда на ней поселялись тысячи маленьких сереньких насекомых, которых любили доить муравьи, и пижма страдала, но терпела их всех, считая, что так и должно быть. Зато она выше многих и потому может позволить себе жить на широкую ногу. « Конечно,- думала пижма,- этот гордец коровяк выше меня, зато он цветёт через год, а я всегда красива, даже поздней осенью, когда все уже давно завяли. И он в том числе. Так ему и надо!» Она гордо оглядывалась и тянулась ещё выше к солнцу.
     Жук смотрел на жизнь иначе. Ещё бы! У него были длинные ноги и крепкие челюсти, и он никак не мог понять, почему растения такие странные. Сидят себе на одном месте и никуда не убегают, всё ждут, когда с ними что-нибудь произойдёт. А вот он, жук, от опасности убежит, если надо, и челюсти в ход пустит. Он может уползти на другой луг и жить там, да он всё может! Жук полз по мокрой от дождя траве и гордился собой. И вдруг он провалился в ямку с водой. Жук страшно испугался и забил ножками. Он хватался за всё, что попадалось, но тонкие стебельки овсяницы не выдерживали его, и жук снова оказывался в воде. Но вот ему удалось зацепиться за гибкий и прочный стебелёк птичьего горца и выползти на берег. Он отдышался, затем ощупал себя лапками и, не обнаружив ничего подозрительного, пополз дальше. «Неблагодарный!»- шепнул вслед горец, но жук его не слышал. Он был вполне доволен собой, ведь это он сам вылез из воды…
     Над лугом раскинулась радуга. На листьях весело засверкали капельки дождя, цветы подняли свои головки, сбросив остатки воды, и луг превратился в прекрасный цветной ковёр, состоящий из множества растений, которых объединила радуга. Но жуку это не понравилось. Он полз и ворчал: «Каждый сам по себе. Каждый сам по себе. Не надо нам этих радуг, от них нет никакого проку. Глупые растения, какие глупые растения…»