Глава 3. Дорога назад

Четыре дня капля за каплей потолок сводил с ума узника. Одиночество, разговоры с самим собой и даже нередкие удары от приносивших еду надсмотрщиков - все это можно было терпеть, и он знал это по своему опыту, ведь кормили здесь весьма недурственно, и спать приходилось не на голом бетоне, а на каком-то гнилье, лишь бывалому заключенному напоминавшем матрац. Но вода продолжала капать с потолка – наверное, через сотни метров земли и бетона бог не слышит молитвы падшего человека о скорой смерти. Да и когда слышал? "Кап-кап" - вода играла на натянутых нервах истощенного бессонницей человека, выводя причудливую мелодию безумства в воспаленном разуме человека, запертого в бетонном мешке пробкой из металлического люка. "Кап-кап-бульк" - и необъяснимое сознание оторвалось от омертвелого тела человека и отнесло его в тот день, когда он в последний раз увидел ее. Он трогал ее каштановые волосы, говорил что-то, а она смотрела куда-то в сторону и ждала свой автобус, и он проклинал себя тогда, что купил проездной на метро, а не как они договаривались - вместе, на автобус... "Бульк" - и вот уже эскалатор остановился, завыли сирены, и толпа водоворотом из паники и ужаса увлекла его вниз, туда, где уже готовы были закрыться ворота... "Кап-бульк" - он снова, в который раз убивает первого человека здесь, внизу, он снова видит в его глазах - нет, не страх, а удивление. "Я оказался здесь, чтобы просто умереть?" - и узник не находил ответа на вопрос взгляда его первой жертвы...
Скрип двери прервал тяжкое беспамятство заключенного - оказывается, бетонная плита, исполняющая обязанности неба, все-таки сжалилась над ним и привела ему неожиданного гостя.
Двое охранников кинули безжизненное тело аккурат под ленивый водопад. Бледное марево сна заволокло душу и сознание узника, и он смог, наконец-то, предаться объятьям опоздавшего на три ночи Морфея. Заключенного звали Сергеем Юрьевичем Сидоровым, или, попросту, Сидором. В метро он попал двадцатилетним парнем, пытался найти хоть какую-нибудь работу, даже воевал за красных в памятной войне с Ганзой, но все-таки скатился до уровня воровства. Он был широко известен в узких кругах, но не из-за масштаба преступлений, а из-за того, что отметиться он успел почти во всех федерациях. И отчасти из-за этого его не столько хотели посадить во всех закоулках метро, сколько использовали его в своих интересах, и не его одного – внешнюю политику еще никто не отменял. Сергею было тесно в этих катакомбах, наверное, поэтому у него получалось все блестяще вплоть до выхода со станции, однако этот выход вел на другую станцию. Из-за этого он старался держаться ближе к Красной линии – все-таки он за нее кровь проливал, что не мешало им выдавать его дружественным станциям. Каких-то тюрем в метро не было, поэтому ему либо давали тихонько сбежать (оставляя конфискованные у него вещи, в том числе сворованные на других станциях), либо экстрадировали на зоновские станции – Третьяковскую, Новокузнецкую или Китай-город. Но сейчас он попал по-крупному. Ходовым товаром в метро были по-прежнему книги. Вот он и решил совершить «кражу века»  - обокрасть библиотеку местных браминов. И, надо сказать, это у него почти получилось. Ему удалось отвлечь хранителя библиотеки тем, что военные якобы сейчас придут и будут конфисковывать книги – мол, патронов очень мало, нельзя зависеть от других станций, это невыгодно с геополитической точки зрения и прочая ересь. Причем он настолько красочно описывал это все хранителю с медленно отпадающей нижней челюстью, что не заметил присутствия еще одного человека. Когда ошалелый от страха лысый старикан поскакал предупреждать остальных, Сергей стал собирать самые сохранившиеся книги, но на плече его тяжким грузом упала чья-то пудовая рука. Он попытался перебросить через плечо негодяя, но смог лишь стянуть с него перчатку. Когда он обернулся, бритый под «ноль» человек со шрамом около виска одним неуловимым движением заставил Сергея потерять сознание. И вот сейчас он проснулся от того, что вода снова продолжала падать с ненавистного потолка. Цепи не давали возможности ему хотя бы подставить ногу под неугомонный медленный ливень. Наверняка прошла еще ночь, потому что вошел надсмотрщик и поставил перед ним миску с каким-то варевом. Точно такая же миска появилась и перед разбуженным пинками новым соседом Сергея. После того, как дверь закрылась, тот спросил:
- Чего-нибудь видишь, а то я тарелку нащупать не могу, - и, получив отрицательный ответ, продолжил. – Вот и я ни хрена не вижу. Ну, ничего, глаза скоро привыкнут, - Дмитрий – а это был он – до сих пор ни разу не был в АБСОЛЮТНОЙ темноте, поэтому искал хоть какой-нибудь блик.
- К чему привыкнут? К тому, что ты ни хрена не видишь? – устало пошутил Сергей старым, еще довоенным баяном.
После короткого знакомства и продолжительных автобиографий они оба стали обдумывать дальнейшие планы:
- Бежать мне надо, - сказал Дмитрий. – Зачем я сюда приехал? Все равно на отцовском вездеходе всех не эвакуирую.
-  А ты говоришь, у вас центр есть или – как там? – большая земля? Так, может быть туда надо поехать, разъяснить доходчиво ситуацию? Или, на крайний случай, народ подними – он у нас до правды охочий.
- Бред ты несешь, - уверенно мотнул невидимой головой приезжий. – Кто меня слушать на большой земле будет? Там не просто горсточка выживших – там ГОСУДАРСТВО, - он сделал акцент на последнем слове. – А значит, и армия. Там меня сразу – к стенке. А про народ ты даже не думай – я только книжки в детстве и читал, так что знаю про ваш «бессмысленный и беспощадный».
- Не может быть. Я же сам лично слышал, и наверху тоже эта байка есть, как несколько танкистов усвистали к черту на куличики, прихватили с собой баб и жили спокойно, пока их мутанты не сожрали. А знаешь, откуда я это знаю? – Дмитрий даже не успел ответить «нет». – Есть специальный пункт, с которого радиосигнал во все стороны света рассылается и ищет спасшихся.
- Не хочешь не верь. А меня ликвидируют даже раньше, чем тебя, - Сергей был искренне удивлен обреченностью доказательства.
- Ладно, не дрейфь, и на нашей улице перевернется фургон с колбасой, - решил поддержать нового знакомого Сергей. – Только надо подумать, как це’почки, - именно так он и произнес – разобрать.
- Дай посмотрю, - и Дмитрий нащупал цепи и прошел по ним до их крепления к стене. Сергей услышал, что из нее что-то посыпалось, и раздался звук падающей цепочки, и эта процедура повторилась еще три раза. – Извини, отмычками пользоваться не умею, да и нету их у меня.
- Зато я умею, - и, достав из матраца кусок заржавелой пружины, мужчина что-то выскребал им на запястьях. Через пятнадцать минут оба узника уже не были скованы в передвижении ничем, кроме бетонной коробки камеры.
- Что у вас тут за тюрьмы такие, в которых цепи на соплях к стенам присобачены? – весело спросил Дмитрий.
- Так это Полис, - так же весело ответствовал собеседник. – Кто ж в нем законы нарушать будет. Разве только такие отморозки, как я. Да и проблема не в этом – я бы раньше взломал, - тут он вспомнил о воде, которая продолжала падать на пол, не тревожа уже сознания узника.
- … только взломать дверь не представляется возможным, - продолжил за него товарищ по несчастью.
- Да, именно, - оторвался от тяжелых раздумий тот. Раздался скрип в двери, и они оба  встали по обеим сторонам от нее. Миски с грохотом вывалились из рук, схватившихся за пережимавшие горло цепи…
Плешивый начальник в очках с удовольствием пережевывал куски просроченной тушенки, когда в его огромный по местным масштабам кабинет ворвались двое охранников. Первая же мысль оказалась верной – заключенные, по которым через полчаса должен был быть Совет, сбежали. Однако то, что перед ним были именно они, он догадался только во вторую очередь.
- Что вам нужно? – взвизгнул он, но, прокашлявшись, продолжил. – С учетом вашего побега остается все меньше шансов на то, что Совет оставит вам жизнь. – Но Сергей прошелся мимо широкомасштабной картины на правой от входа стене, взял ложку из рук вконец обалдевшего начальника и засунул ее ему в рот:
- Значит так, лысый, бери ручку и рисуй документ, чтобы ни одна сволочь нас не остановила, - человек с ложкой во рту стал настолько синим от злости, что Дмитрию пришлось успокаивать его прикосновением дула трофейного автомата к его начальственному виску:
- И где мои шмотки лежат, плавно мизинцем покажите, - милостивым тоном добавил он.
- За вами все метро охотиться будет, вам некуда бежать, - сказал, выплюнув ложку, пунцовый человек, записывая, однако, на желтую бумагу совершенно другие слова, что-то вроде: «Предъявителю сего оказывать всевозможную поддержку», и прочие глупости с подписью и датой. Дмитрий уже вытащил из просторного сейфа в стене свой рюкзак и проверил его на наличие вещей – одна банка все еще оставалась.
- Пока, дядя, - и недавняя отмычка, сделанная из пружины отслужившего свое матраца, вонзилась в шею человека в кресле.
- Зачем? – чуть ли не прокричал Дмитрий.
- Во-первых, это создаст лишнюю суматоху, у нас будет больше шансов, ведь он единственный браминов с вояками усмирял, а сейчас такое начнется, - ответил тот, засовывая за пояс уже третью книгу из стола. – А во-вторых, после того, что ты рассказывал – туда ему и дорога, - добавил он, засовывая под рубаху еще и поднос.
Уже выходя из кабинета они натолкнулись на пришедшую на пятнадцать минут раньше делегацию браминов. Они толпились в приемной и ждали назначенного времени и вызова. Два человека с оружием в руках и в форме охранников уже почти просочились мимо них, когда подслеповатый старик узнал Сергея – у хранителя библиотеки была хорошая память на размытые близорукостью лица – и закричал:
- Это онииии!..
Двое охранников убегали от толпы разъяренных пенсионеров, причем один из преследуемых не переставал кричать:
- Бунт! Книголюбы революцию затеяли!
Нередкие попадавшиеся на их пути военные пытались остановить эту корриду и выяснить, что происходит, но если охранников они пропускали сами, то браминов остановить не было никакой физической возможности – они просто сминали эти жидкие заслоны на их пути. Добежав до бетонных заграждений у какого-то туннеля, крикливый охранник остановился перед офицером, вышедшим им наперерез, и, махая перед его носом бумажкой с внушавшей доверие подписью, сказал:
- Брамины переворот затеяли – мы с товарищем бежим за подкреплением.
- А мешок зачем? – спросил военный, с ужасом увидев несущихся на его зону ответственности армаду браминов.
- Это рюкзак, - ответил отдохнувший марафонец и, прихватив за руку второго, побежал в туннель. «Секретная документация» - подумал начальник заставы и приказал уже вслух и громко:
- Пулеметы развернуть! Приготовиться к бою!
***

Они остановились только где-то на полукилометре от станции, чтобы отдышаться после длинного марш-броска. Хотя Сергей был вдвое старше нового друга, он был неимоверно счастлив и улыбался, вспоминая о проделке над браминами.
Как будто и не было здесь ничего живого, и построено это было обезумевшими великанами, чтобы наблюдать за людьми, которые пауками в этом сообщающимся сосуде перегрызают друг другу глотки за… да, в общем, за просто так. Что есть деньги, или как здесь – патроны? Люди готовы на что угодно, чтобы заполучить эти конфеты из свинца, но вместо того, чтобы выживать в созданном ими мирке, они на сумасшедших скоростях пускают их друг в друга. И культ обожествляемых медяков монументом возвышается над мыслями и желаниями пропахших злостью жителей подземки. Как будто и не было Катаклизма…
- Куда мы идем? – первым нарушил молчание Дмитрий. Туннель был слабо освещен – по удалении от Полиса ламп становилось все меньше – хотя Сергей и говорил, что на Полис ничего не жалели. Мертвые стены железобетонного кишечника, находящегося под Москвой, не шли ни в какое сравнение с буйством мутировавшего весеннего цветения в настоящем Подмосковье. Они довлели над, под и вокруг человека. Они не давали возможности разогнуть спину, вздохнуть полной грудью, почувствовать себя свободным. Тоннель был гигантским настолько, что людишки, шедшие куда-то по своим делам, казались маленькими муравьями, но он был настолько тесным, что они еще явственней ощущали свое ничтожество. «Нет ничего более ужасного, более унизительного, чем быть рабом раба» - сказал однажды известный бородач, имени  которого Дмитрий не вспомнил.
- Если я все правильно рассчитал, то на Площадь революции, - весело ответил Сергей.
- А кто там у вас правит?
- Красные, кто же еще может управлять Площадью революции? – также задорно пошутил он, но вдруг остановился. – А ты куда?
- В смысле? – не понял Дмитрий
- На тебя все метро охотится, надо выбираться, но только как ты сюда, в Москву попал? – объяснил тот. – Я же не знаю, я только по метро Копенгаген, а на поверхности с Катаклизма не был. Да и ЗК у нас один на двоих, а здесь они на вес золота. - Дмитрий вспомнил, где он оставил автомобиль, в котором лежат три заветных чемоданчика.
- Я к Кремлю ехал и в пробку попал после Китай-города, - и только после того, как Сергей расхохотался, дополнил. – Куча машин просто…
- Да понял, - отхохотался тот. – Значит, сейчас точно идем до Революции, а потом, как в анекдоте про то, что если вас съели, то у вас есть два выхода, - снова ухмыльнулся Сергей. – Либо сразу наверх, либо в Китай-город, но транзитом через Третьяковскую с Новокузнецкой. Думаю, пойдем первым – иначе крюк такой будет, что нас уже с наручниками там ждать будут.
- А на Площадь революции нас пустят? – спросил его ведомый.
- Павел Иваныч пустит, - сквозь зубы улыбнулся гид.
- А какие тут в метро люди? – Дмитрий решил посмотреть на этих подземных человеков глазами нескольких разных, но их же представителей.
- Обычные, - просто сказал Сергей, и во тьме Дмитрий не мог увидеть плавающую в его глазах нежность – он вспомнил о НЕЙ.
- А поконкретнее, а то я и обычных то не видел, - настаивал собеседник.
- Рожают детей, убивают друг друга, живут в собственном говне, - тут он чуть повысил голос, но, заметив это, сказал прежним задорным тоном – все как всегда. Зачем им бунты, перевороты, революции. Над ними всегда кто-нибудь да будет. Да и не нужно им все это – главное, чтобы семья сыта была и – все.
Жизнь дается нам один раз, и от этого никуда не деться. Она пролезает в самые отдаленные закутки нашего личного пространства и нервирует нити наших судеб, мироточит в извилинах нейронного иконостаса и проникает даже в эти удушливые окопы с забетонированным выходом. Но мы упорно сбегаем от нее, зарываясь в попытки выжить в нашем постъядерном тысячелетии без жизни. Провода змеями бежали по сводам бесконечного жерла каменной трубы, пытаясь хоть как-то реанимировать давно усопший пейзаж и ржавея оскалами зубов в ожидании последнего броска на путников.
Темнота становилась все более вязкой, ламп уже больше не было видно, а за двумя товарищами никто в погоню пока не гнался. Шум шагов по шелковистой глади рельс камнепадом раздавался под сводом гудящего тишиной туннеля. И даже привыкший видеть, а не слушать Дмитрий издалека уловил шум станции. Пока они вдвоем шли, им не встретилась по пути ни одна живая душа. И не удивительно – с Красной линии редко кого пускали, да и на нее никто не стремился. Однако луч прожектора заставил путников остановиться:
- Стой! Кто идет?
- Свои, успокойся, - щурясь, сказал Сергей.
- Свои на зоне нары полируют, - пошутил строгий таможенник из-за прожектра. – Сидор, ты, что ль?
- Колян, падла лысая, комрада не узнал? – и двое старых товарищей обнялись, поднимая друг друга за поясницу по очереди.
- А ты что, еще при делах?
- Ну, да, - как бы стесняясь, ответил Сергей. – А ты из себя Котовского строишь? – кроме намека на союз пролетариата и криминального элемента был еще один подтекст – Колян был абсолютно лыс.
- А это кто? – указал он пальцем на Дмитрия.
- Дмитрий, - протянул тот руку.
- Взаимно, - он с неохотой пожал ее и перевел разговор на другую тему – А что ты там в Полисе натворил?
- Да так, пустяки. Ты меня к Иванычу проводи, а то пустяки могут плохо кончиться.
- Ладно, а ты, может, опять что-нибудь интересного приволок?
- На, отстань, и никому не говори, а то знаю я вас, - он протянул Коляну одну из книжек в заначке.
- Пошли, - сказал тот и крикнул сослуживцам – Вырубай.
В глазах у путников потемнело – после прожектора они шли практически на ощупь. Войдя на станцию они чуть попривыкли к ее аварийному освещению. Пацанва бегала между развешенным сушиться бельем, за что была нещадно обругана какой-то женщиной в платке, повязанном банданой. Мужчины сидели у костра и пели под гитару:
На ковре   из желтых листьев в платьице простом
Из подаренного ветром крепдешина…
Что особенно поразило Дмитрия на этой станции – спокойствие ее жителей, какая-то внутренняя уверенность. Это не была обреченность – слишком светлы были их лица, это не была лень – каждый занимался своими делами, это было что-то ИНОЕ. Как будто они жили не в потемках закопченной станции Площадь революции, а в Полисе, и им было известно что-то такое, что в обычной жизни можно было бы назвать счастьем. Причем в том же Полисе люди постоянно собирали все свои морщины над переносицей и над чем-то думали, постоянно спорили, спешили куда-то, а здесь… Николай провел путников к седому мужчине в метрополитеновской форме с белыми полосками усов под носом.
- Коммунистический привет борцам за эту многострадальную станцию! – с порога крикнул Сергей.
- И тебе не хворать, Сидоров, - Павел Иванович командовал обороной станции еще со времен войны с Ганзой – «Гидрой империализма», как прозвали ее на Красной линии. – Что хотел?
- Да вот, подарочков принес, - он выложил на стол поднос с книгами. – Читайте на здоровье.- Павел Иванович тяжело вздохнул, протер усталые глаза и спросил:
- Знаю, что тебя расстреливать хотели – я бы на их месте тебя перед входом в Полис расстрелял. Опять временные паспорта нужны?
- Ага, - с улыбкой закивал тот.
- Ладно, хорошо…
Через 15 минут все было закончено, Павел Иванович протянул Сергею две бумажки, но поднес снова к себе так, что тот промахнулся и чуть не упал на него:
- Если я тебя хоть один раз… - начал было Павел Иванович, но был перебит:
- Знаю, надо что-нибудь побольше с собой прихватить. – Покрасневший от злости начальник станции хотел что-то прокричать в ответ, но был перебит лязгом телефона:
- Алло, - сказал он, сняв трубку и практически сразу инстинктивно взяв под козырек: - Так точно… Да. У меня. Двое…
Дмитрий и Сергей переглянулись, и седой старик был отправлен в нокдаун.
- Прости, Иваныч, - сказал Сергей, а из трубки продолжал орать какой-то визгливый бас. – Значит, нас отсюда не выпустят – придется крюк делать. - Они бодрым шагом прошли на Театральную и, предъявив бумаги и из Полиса, и местные свежие на «законных» основаниях конфисковали у кого-то дрезину с обещанием вернуть «ну в крайнем случае сегодня вечером», как разглагольствовал Сергей.

***


Коридоры кончаются стенкой,
А тоннели выводят на свет.
Гений поэта как раз и состоит во вневременности их слов. Подземные люди задыхались в коридорах станций, даже не пытаясь взглянуть на мир через призму туннелей. Да, у каждого он свой, поэтому он практически не освещен – можно увидеть только ближайшие две-три шпалы, а дальше тишина и темнота. И это правильно, иначе идти было бы не интересно, если ты и так знаешь, что никакого света в конце нет, или можно было бы заплутаться в чужих туннелях в поисках лучшей доли. Но ясные и просторные туннели все-таки есть. Вот только они, что называется, «общего пользования». Люди ходят по ним толпами, не имея возможности ни протиснуться в толпе к знакомой голове в море незнакомых, ни выйти на свой туннель – за известность колеи нужно платить…
Монотонным лязгом раскачивающихся рычагов дрезины два человека предупреждали крыс о своем маршруте. Два человека по очереди опускали и поднимали рычаги, поднимали и опускали, и стук колес пульсом в висках возвращал мысли о возможной погоне. Пот прогонял любые разговоры и струился весенним ручьем со спин мужчин. Но преследования не было, поэтому на Третьяковской они выгрузились без спешки, дав отдохнуть рукам при подъезде к ней. Дрезина мягко скользила мимо платформы, остановившись по воле Сергея прямо между колонн. Закоптелые стены и почти полное отсутствие света лишь подчеркивали убогость странных людей, одетых в какое-то тряпье и живших на ней. Они бросили свои дела, увидев двоих на дрезине, но заметив их немалый арсенал, недовольно вернулись к обеспечению своего быта, изредка, правда, бросая взгляд на приезжих.
- Значит, здесь останавливаться не советую, - сказал Сергей, несмотря на то, что Дмитрий останавливаться и сам не хотел, тем более на этой станции. – Днем еще можно как-то с автоматом продержаться, но ночью глотку точно перегрызут, - и он уже был на противоположных путях. – Давай, прыгай! – Но парню прыгать расхотелось – он увидел, как куча косматых и грязных местных поселенцев сгрудилась вокруг красивой девушки, прижатой к колонне. Он, не раздумывая, пошел к ним.
- Ты не в моем вкусе, у тебя через слой грязи даже если что-то вскочит, все равно не видно будет, иди, проспись, - девушка пыталась отшучиваться, но в глазах уже царил страх.
- Разошлись быстро, бандерлоги! – шесть пар глаз уставились на нового участника сцены - пять со злостью и одна с надеждой. Один из оборванцев прохрипел:
- В очередь.
- Очередь? - с наивностью переспросил парень и переключил АК на очередь. – Легко.
- Остынь, ладно, ты пошутил, мы тоже посмеялись, хорошо, будешь первым, - но Дмитрий продолжал целиться в них.
- Пошли вон, - медленно проговорил он. Кучка грязных половозрелых обитателей Третьяковской тут же испарилась, поймав его пылающий гневом взгляд.
- О, мой герой, - развязно сказала спасенная и раскрепостившаяся девушка. На вид ей было около  двадцати, волосы ее были пепельно-белыми, и одета она была в такое же когда-то белое платье, заляпанное теперь пятнами неизвестного происхождения. – Вот ты как раз мне по душе, - очаровательно улыбнулась она, взглянув так откровенно, что Дмитрий понял ее профессиональную принадлежность и, ответив ей презрительным взглядом, спрыгнул к заждавшемуся его Сергею.
- Ну и правильно, и так время потеряли, еще подцепить что-нибудь не хватало, - сказал ободряюще тот. Они все удалялись со станции, а Дмитрий все еще думал о ней. Он всю жизнь думал, что встретит свою любовь именно так, он спасет ее от кого-нибудь, они полюбят друг друга, и так далее. Он все-таки воспитывался книгами и был романтиком, во всяком случае, он сейчас так разочарованно думал о себе. Она была красива, но ничего, кроме презрения он к ней не испытывал. Они шли в густой темноте, растревоженной лишь двумя полосками фонариков. Однако сзади послышалась торопливая поступь шагов.
- Подождите меня! – она догоняла их, спотыкаясь о шпалы. – Рыцарь, блин, печального образа, - она пыталась отдышаться, догнав чисто мужской коллектив. – Я еле от них опять отвязалась. Что смотришь? – печальный взгляд Дмитрия нисколько ее не беспокоил. – Я транзитом тоже шла в Китай-город, а тут они…
- Мамка у меня сюда в моем возрасте попала, - сказала Света, пережевывая сухари из Дмитриевого еще нижегородского сухого пайка. Они остановились на ночлег прямо в туннеле. Над спиртовкой медленно покачивался маленький котелок, а Света – так она представилась – продолжала рассказывать историю своей жизни:
- Работы не было, да и не любила она этого, в институте училась… Поэтому и пошла на панель. Потом я появилась, и она завязала, устроилась на ферму работать – я уже и не помню какую, давно это было, - мечтательно посмотрела своими глубоченными  голубыми глазами девушка. – Потом и меня заставила, да только когда померла она, я сама сбежала, - Дмитрий недовольно вздохнул, и она это заметила: - А что? Можно подумать убивать людей гораздо благороднее, - она вдруг вскочила, но продолжала говорить тем же повествующим голосом. – Да и работала я только в одном месте – практически только постоянные клиенты. А знаете, почему мне было так хорошо с этими пропахшими потом, лысыми, хромыми тридцатилетними старикашками? – она гордо посмотрела на двух сидящих перед ней мужчин. – Я была для них богиней, и они это знали и поклонялись мне. Мальчишки и старики, женатые и холостые – они наверняка уже сошли с ума, когда не увидели меня позавчера утром. Они несли мне эти, воняющие их руками патроны, как одержимые радовались при встрече со мной и безумно были благодарны мне, за то, что я слушала весь их бред об их мелочных проблемах, - она на секунду замолчала, но потом другим, уже взрослым и безумно красивым женским голосом стала петь, сначала размеренно, а потом все больше увеличивая темп и танцуя на бликующих светом спиртовки рельсах: - А я, - здесь она сделала паузу и сверкнула потемневшими до цвета ночного неба глазами, продолжив: - институтка, - шелест ее платья аккомпанировал такту стука ее пяток о бетон шпал. – Я дочь камергера,
Я чёрная моль, я летучая мышь...
Вино и мужчины - моя атмосфера,
Приют эмигрантов - свободный Париж!
Она продолжала вальсировать и напевать красивый мотив этой древней, как сегодняшний мир, и даже еще древнее песни, ее платье сбивало огонек лучины и тенью трепетало на стенах туннеля…
Они расположились на ночлег прямо на путях, поэтому двое мужчин разделили ночь на дежурства. Дмитрию повезло, как он считал, и он дежурил первым. Он смотрел на мирно посапывавшую Свету, и какое-то чувство нежности поднималось из его израненной последними днями души. Он почему-то не хотел отпускать этот день, наверное, поэтому и не уснул. Усталость навалилась на него всей своей тяжестью, когда оба его спутника уснули, ведь две погони за день – это, согласитесь, перебор. Но он даже забыл про Сергея, он готов был всю ночь просидеть на часах и просто любоваться ею, и даже не знал, куда делось прежнее презрение – темнота сглаживает все линии. Да, он находил откровенные довоенные журналы, но женщины из них вызывали в нем лишь похоть, а вот та, чей род занятий он презирал всеми фибрами души, даже во сне не давала ему шанса закрыть глаза. Он никогда не чувствовал такой растекшейся сладкой ватой неги, холодок подходил к самому его сердцу, когда он глубоко вздыхал, и постепенно теплел, когда он думал о нем. Ему было ХОРОШО, и все тут. Только когда настал черед Сергея дежурить, он закрыл глаза, чтобы не открывать их до подъема.

***

Чудные метаморфозы происходят с человеком, когда он становится к барьеру, один на один со своими мыслями. Они пилигримами на секунды поселяются в душах партизан мутировавшего подземного капитализма и тут же исчезают, отогнанные рукой постылой обыденности. И даже страшно подумать о тех странностях и несуразностях, которые порождаются спятившим от минутного одиночества умом. Вот только неприличными они кажутся лишь с точки зрения морали безалаберного быта, но в голом остатке оказываются правдой…
Проснувшись, Дмитрий первым делом вспомнил о своих раздумьях перед сном, и ему стало жутко стыдно за весь тот бред, что он нафантазировал в воспаленном усталостью мозге. Он пытался уговорить себя, что это всего лишь гормоны, когда увидел ее. Она скинула с головы куртку, которую он ей одолжил, и, сладостно зевая, улыбнулась ему. Он вдруг почувствовал, что все снова вернулось к нему, что он стоит сейчас где-то там, в давно потерянном мире среди разросшейся и цветущей рощи, что он искал ее всю жизнь, что…
- Что вылупился? – спросила она его, прервав полет мысли. – Ну да, непричесанная, и что дальше?
- Да нет, я просто, - сбивчиво пролепетал Дмитрий, поняв весь идиотизм момента.
- Тогда смотри у меня, я ведь еще и ненакрашенная, - и, засмеявшись, она стала собирать завтрак. Только сейчас Дмитрий увидел сидевшего и ехидно ухмылявшегося Сергея.
- Что? – разводя руками, спросил тот.
- Ничего, - ответил парень, присаживаясь с ним рядом на рельс.
- Хорошая штука – любовь, - начал было Сергей, но Дмитрий его перебил:
- С чего ты взял, что я ее люблю? Отец говорил, что настоящая любовь бывает только раз в жизни, - вспомнил он.
- Соврал он, - сказал Сергей, но, увидев недовольство собеседника, пояснил:
- У кого-то ее вообще не бывает.
- Вот именно, - подчеркнул Дмитрий. – И как мне определить, что она – та самая, я ее только второй день как знаю.
- А нахрена ты ехал в такую даль? Чтобы сбежать отсюда при первой возможности? Нет, брат, это судьба.
- Нет судьбы, - оборвал он. – Человек сам решает, как ему прожить жизнь.
- Ты, я смотрю, кого любить тоже сам выбрал – по профессии, - но, увидев прожигающий его насквозь взгляд Дмитрия, резюмировал: - Ладно, харчи, поди, уже стынут, - и, встав, направился к Свете…
Крысы переселялись из катакомб купеческой Москвы во времени напрямик в постъядерный человеческий ковчег, минуя сточные трубы периода расцвета прямоходящей расы, и бросались под ноги путникам, после этого снова пожираемые темнотой. Странной энергетикой эхо уходило куда-то в сторону - туда, где оставался островок воспоминаний тысяч местных поселенцев, но при освещении фонариком он сосредотачивался в образе покрытой мхом серой бетонной стены туннеля. Иллюзии подпитывали проросшие и пропитавшиеся человеческими слезами и страданиями стены гроба куска человеческой цивилизации.
Подходя к Китай-городу, путники увидели баррикаду из мешков с песком, расположенную так, что обойти ее можно было только  по лестнице, на которой стоял мордоворот без явных признаков присутствия интеллекта. Он слегка покачивался от дуновений вентиляции, что говорило о том, что алкоголь у него в крови. Дмитрий хотел взойти на ржавчину лестницы, но его потеснил Сергей.
- Сейчас все будет, - загадочно улыбнулся он и взлетел наверх. – Здорово, Кабан, как дела? – внизу сидело еще трое с лицами портретов Пикассо, игравших в карты и при этом матерившимся так, как будто это был своеобразный покер с иными названиями Флеша, Фулл-хауса  и иже с ними.
- Че надо? – просипел перегаром таможенник.
- Это я, Сидор. Не узнаешь? – по тупому выражению его лица было понятно, что нет. – Ладно, сколько тут у вас стоит?
- Три с рыла, - Сергей облегченно вздохнул. – И девчонку на часок, - он показал свои прореженные боями зубы.
- Еще слово и три будет у тебя в башке, - Дмитрий нацелился на амбала своим АК, а Света – выданным ей во временное пользование ТТ в этих трех, которые даже шелохнуться не успели. Лишь через несколько ударов сердца схватил свой М16 и Сергей:
- Лови свои девять, - он высыпал в карман лысому патроны, от чего тот заметно подобрел. – Нехер стопорить по гоп-стопу, - сказал он на более понятном языке, на что тот сразу ответил:
- А я знаю, может акробат ты какой, или черт, - он перехватил волчий взгляд собеседника. – Да, ладно, пардонте, - Дмитрию показалось, что тот даже протрезвел.
- Ну, то-то, - Сергей плюнул сквозь зубы под ноги быку и развязной походкой прошел мимо него. Двое его спутников решили, не мешкая, поспешить за ним. Он повел их по какому-то не то рынку, не то общежитию, не то все вместе. Гвалт стоял страшный. Все предлагали самое качественное, причем качественным были и дурь, и спирт, и оружие, хотя Дмитрий и не понимал критериев.
Он побывал на четырех станциях с порой диаметрально противоположным укладом жизни, но что-то связывало их,  как паутина – незримо, но металлически крепко. Потолки на метры вверх уходили от голов обитателей, но своды их все равно скрепляли прочные путы на позвоночниках браминов, коммунистов, воров, заставляя их преклоняться перед этим закопченным и блистающим, низким и величественно-огромным люком свободы, вынужденно спасающим этих людишек с целью сохранения большего числа своих адептов. Но и он несчастен, потому что сам держится из последних сил стенами туннелей, которые еще больше владеют судьбой потолка, чем тот – жизнями людей. Но последние все равно кланяются своему миниатюрному небосводу…
Они втроем вошли в абсолютно пустую комнату, которая была обставлена только двумя громилами, стоявшими у двери напротив. Один из них спросил загробным голосом:
- Кто такие?
- Мы к Ширяю, - ответил Сергей, однако второй шкаф снова спросил:
- Кто такие? – однако из двери вышел седой старичок, интеллигентного вида, очки и бородка клинышком делали его неуловимо похожим на кого-то, но Дмитрий снова не вспомнил, он поражался тому, что эти двое слушались человека, который раза в три их меньше:
- Сидор! Какая встреча, а меня уже предупредили, но не бойся – за определенную компенсацию в пользу братвы есть пути отхода, - и он снова вошел в обклеенный золотистыми обоями кабинет, жестом приглашая следовать за собой.
- Что ты натворил? - присев на деревянный стул и как бы самоуспокаиваясь, спросил старичок.
- Пап, ну, понимаешь… - Дмитрий переглянулся со Светой – та была удивлена не меньше, а старик уже вовсю орал на сына:
- Какого рожна ты тут папкаешь? Тебе скоро сорок лет, а ты как ребенок! Ну, что ты опять натворил?
- Это моя жизнь, - чуть ли не по слогам произнес великовозрастный сын.
- Твоя жизнь? Твоя жизнь? – повторил он тише. – А то, что за твоей жизнью и жизнью еще одного придурка, который, я уверен, стоит сейчас рядом с тобой, охотится Орден! – завизжал старик и схватился за сердце, медленно опускаясь на стул.
- Папа, - Сергей подбежал, чтобы помочь.
- Да пошел ты, - уже ласковей сказал отец. – Братва за тебя не пойдет, особенно против Ордена, сам понимаешь, а дрезины у меня не оказалось. Я смогу день еще говорить, что, мол, тебя еще не было, но завтра они приедут сами.
- Есть выход, мы уйдем наверх, - тихо сказал сын.
- Все там будем, не надо спешить, - не понял сначала старик, а потом снова вскочил со стула. – Нет, ты решительно идиот.
- Я тебе потом все объясню, а сейчас нужно открыть гермоворота.
- Нельзя, вдруг там какая-нибудь тварь притаилась. Пацаны ботали, что скреблась одна с неделю назад.
- Так это я был, - сделал шаг вперед Дмитрий. – Я стучал.
- Бред, - коротко заключил отец Сергея.
- Переодевайся, - ответил тот, снова возвращаясь к отцу: - Сейчас все объясню…
Холод… Вокруг нас только холод… Да и сами мы, если вдуматься холод, с наукой не поспоришь. «А что, если» – и вот в безумца уже летят первые валуны, вызывая четвертую мировую. Поэтому не надо слов. Давайте мыслить, но мыслить громко, так громко, чтобы нас смогли услышать все, но и камни пролетали мимо. Когда-то давно не было ничего – странно, что все религии и науки подтверждают это. И вдруг появилось многообразие звезд и планет, мириадами рассыпавшихся в безграничной ладони бога. И только перед Катаклизмом сотая сотых, тысячная тысячных, миллионная миллионных часть этого организма возомнила себя настолько могущественной, чтобы низвергнуть мироздание. Она убедила самое себя в этом и на примере своей гибели решила доказать этот тезис. Вот только эксперимента никто, кроме многострадальной среды разбредания этой колонии молекул, не заметил этого пшика. Страшно поверить, но даже с соседних планет не было видно масштаба Катастрофы. Все-таки у человека слишком завышенное самомнение. Именно поэтому обитатели его прежних владений воспринимали выползающих из своих нор существ лишь как пищу, а не как носитель разума. Какая здравая жизненная позиция!
Вес ЗК абсолютно не чувствовался, поэтому адаптироваться не пришлось. Дмитрий взял с собой только АК и забрал у Светы ТТ. Она к нему чувствует то же, что и он к ней. Он понял это по ее взгляду – она была ребенком подземелий, поэтому любой выход на поверхность был для нее подвигом. Она молчала, а в глазах ее стояли слезы, хотя, когда он смотрел на нее, она отворачивалась. Он понимал, что она не желает этой вылазки, но другого выхода не было, и она не могла ему запретить. Но если бы она все-таки высказала ему все, что думает, он бы бросил все и остался биться с этим Орденом.
Ступени эскалатора потрескивали в пику разъяренному счетчику – Сергей рассказал, что местные сталкеры выходят и днем, но только перед этим привыкнув к свету. Дмитрию, в отличие от сталкеров было к этому не привыкать. Он узнал это место, где он предался отчаянию и поехал смотреть Кремль. Он шел, редко озираясь по сторонам. А дальше было еще проще – стралкер без московской прописки отыскал свой припаркованный автомобиль метрах в двухстах пятидесяти от входа в метро, сел в него и подъехал обратно. Вытащив два чемодана, он начал спускаться вниз, но оступился и покатился кубарем к своей цели, в конце ударившись и – наверно, по привычке – отключившись. Он очнулся от того, что кто-то стоит рядом. Сначала испугавшись, он разглядел сапоги, а потом и три автомата, направленных на него. Три сталкера проводили его до гермоворот, около которых со стороны станции стоял молодой человек в военной форме и тростью в руке. Он похромал навстречу к пришедшим и выслушал доклад старшего по группе, после чего объявив ей благодарность, он обернулся к Дмитрию и сказал:
- Ну, вот мы и встретились, - с раздражающей улыбкой он встал прямо напротив его лица.
- А я тебе жизнь сохранил, - Дмитрий с горечью плюнул ему под ноги.
- Понабрался здесь или батя научил, - засмеялся тот в ответ. – Ты сохранил мне, а я твоей девчонке, - и только сейчас Дмитрий заметил копошащийся сверток в углу.
- Какая же ты сволочь, Данила.
- Рад стараться, - продолжал ухмыляться земляк.

***

- Странно, - сказал Дмитрий, привязанный к тому самому стулу, на котором когда-то давно, когда горизонт был безоблачным, сидел отец Сергея. – Тебя я ожидал увидеть здесь в последнюю очередь.
Люди переходят из одного мира в другой на каком-то странном лифте. Почему он всегда забирает самых лучших? Он невидим, но при этом человечество уже нарядило его в черный цвет. Но еще больше они раздражаются, когда лифт приходит не за кем-то, а с кем-то. Уже привыкнув к чьему-то отсутствию, люди панически боятся его изменить – ведь это уже «вторая натура», и лихорадочно выстукивавшие нужный этаж понимают, что на этом этаже больше нет пустующих квартир. И вот один из таких лифтов снова свел в одной комнате двух парней.
- Да и я не думал, что мне придется сюда выезжать. Из-за тебя чуть не сорвалась операция, - Данила сел на табуретку напротив Дмитрия и положил подбородок на трость.
- Операция по обману пары тысяч жителей подземки? Невелики масштабы для вашего «центра», - пленник особенно презрительно сказал последнее слово.
- Да что ты знаешь об операции?
- Да, собственно, ничего, - лицо Дмитрия исказилось неискренним раскаянием.
- Ну да, - человек с тростью задумался. – Ты все равно умрешь, а поговорить мне будет не с кем, - в голове прикованного к стулу человека промелькнула мысль, что где-то это он уже слышал, вот только Бармаглот уже не поможет. – Хорошо, я расскажу тебе, но предупрежу сразу – это всего лишь плата за твои моральные страдания, которые ты получишь, когда твоих друзей будут пытать.
- Зачем? – встрепенулся он. – Зачем они вам нужны?
- Понимаешь, - втянул ноздрями воздух Данила. – Если им известно то, что знаешь ты, то их тоже нужно будет ликвидировать.
- Девчонка ничего не знает, отпустите ее, - Дмитрий понял, что сопротивляться бессмысленно. – Обо мне знает только… - он вспомнил Механика, но подумал, что он с Данилой заодно. – Только Сергей.
- Знал, - четко сказал тот. – Знал, потому что был застрелен при попытке предъявить документы, - он улыбнулся. – Ты думаешь, мы не собирали о твоих передвижениях информацию? А зря, мы знаем практически про каждый твой шаг – даже про то, что с девчонкой ты познакомился только вчера. Вряд ли ты бы рассказал свою невероятную историю первой встречной шлюхе, хотя там, где ты жил баб не было, может, она и предложила в обмен на… - Он не закончил, потому что Дмитрий плюнул ему в лицо. – Понятно, - Данила встал и со всего размаху ударил кулаком в лицо пленника так, что тот вместе с привязанным к его ногам и рукам стулом грохнулся на пол. Он снова поставил Дмитрия на место и продолжал:
- Ладно, перейду к сути, - Дмитрий посмотрел на завязанные сзади руки, чуть покачнувшись, чтобы увидеть это, и вдруг увидел, как что-то явно отделяется от спинки стула широкой плоской занозой. Только прикоснувшись к ней, он почувствовал спасительный холодок металла. «Не прост, ох не прост старик Сидоров, - подумал Дмитрий, но тут же решил – нужно вытянуть из него всю информацию». – Ты думаешь, что Дункеля могли оставить после такого провала только из-за былых заслуг? Черта с два! Но я настоял – нужен был громоотвод. Меня уже назначили негласным начальником резидентуры, но мне нужна была конспирация, чтобы такие придурки, как ты не пытались нарушить план. Помнишь, я рассказывал тебе про те три экспедиции? Так вот, об истинных их целях знал только я, и ты должен меня благодарить, что я тебе все рассказал – я хотел тебя остановить, но ты был слишком самовлюблен и эгоистичен, чтобы учитывать любые другие интересы, кроме своих. Я продолжал дело сотен других людей. Задолго до меня, еще во время первой экспедиции, стали внедряться наши люди в Орден. Ты про него слышал? – Дмитрий кивнул. – Я тебе объясню. Они не зависят от продажных верхов, поэтому регулируют возникающие конфликты. Почему продажных? Ну, центру они продались же. Мы поставляли им оружие, людей, медикаменты – в Нижнем было слишком много выживших, поэтому пришлось переводить перевалочную станцию поближе к Москве, так что с твоими частниками мы еще гуманно хотели поступить – но пытливый ум твоего отчима уничтожил все шансы на их жизнь. Мы годами наращивали свое присутствие в управлении станций – все эти москвины всего лишь куклы, всем заправляют мои люди с отличными легендами в их окружении – и пятой колонны в самом Ордене. Смешно сказать – некоторых наших людей они сами к себе переманили, - Данилу даже не нужно было тянуть за язык – он был слишком молод, поэтому самоуверен. Но даже когда Дмитрий был сосредоточен на незаметном перерезании веревок, он стал вдруг понимать правильность логических построений Данилы, который как раз сейчас закурил. – Будешь? Вот и правильно, здоровым помрешь.
Что есть этот воздух? Миллиарды частиц непонятного происхождения, при доступе к которым остановить себя  просто нереально - и дышим, дышим, замечательно, черт возьми, дышим. Чем не наркотик? А жизнь? Зубами вгрызаемся только чтобы хоть на чуть-чуть продлить удовольствие, но конец у всех один - смерть. Неужели опиум? Ну а как же любовь? Без нее можно прекрасно прожить, даже не зная о том наслаждении, что она несет. Но стоит только попробовать… Господи, какие люди падшие животные - такие мелочи возводят в культ. "Ох-ох-ох, что ж я маленьким не сдох" – подумал Дмитрий.
- Зачем вам власть здесь, если можно просто эвакуировать всех  на восток?
- Неможно, - Данила затянулся и продолжил. – Я тебе о причинах уже говорил, но есть и еще одна – слышал, ты на звезды кремлевские загляделся? Так вот, Кремль, как и многие другие культурные объекты, бомбили не ядерными, а химическими снарядами. Они хотят прийти вместо нас, - многозначительно произнес Данила. – А эти люди, запертые в бетонном мешке, до последней капли крови будут бороться за этот мешок – против кого угодно, хоть самого дьявола.
- А зачем вам внедряться в Орден?
- Дело в том, что всех остальных мы контролируем – в любом случае, реакцию любой станции можно просчитать и повернуть в нашу сторону. Но эти добрые дяденьки в таком авторитете у народа, что даже намек на борьбу с ними вызовет нежелательные последствия. А их позиция по данному вопросу нам известна – они местные робин гуды, так что, прознай они про нас, поступили бы так же по-дурацки, как и ты.
- Поэтому вам и удалось организовать незаметное преследование за мной?
- Да уж, незаметное, - поморщился молодой разведчик. – Всех на уши подняли – мол, двое неизвестных завалили главу Полиса – вы сами придумали себе статью, а Полис здесь очень уважают. А вот Орден встрепенулся – без их ведома никого по-крупному не ищут, да и я засветился где-то.
- А ты нахрена приехал-то?
- Из-за тебя пришлось переворот начинать раньше. Здесь будет засада на «хороших парней» из Ордена. Мои парни на разведку вызвались и приехали вместе со мной раньше. Вот и буду командовать операцией – все значимые станции предупреждены, если что пойдет не так – подмогнут, скажем, что Орден переворот решил совершить – после того, как он облажался в войне красных с Ганзой есть шанс, что нам поверят.
- А на расстоянии не командуется? – съехидничал Дмитрий.
- Тебе никто легенд не рассказывал про связь с поселками, танкистами, атомными станциями и прочей ересью?
- Ваша деза? – попытался догадаться пленник.
- Нет, правда. Есть здесь пункт связи, но когда началась подготовка к операции и появились наши люди, очень легко было выдернуть антенны сверху. Они сигнал пытаются ловить – а как без выходов на поверхность? Так до сих пор и не догадались, чудаки, - он ухмыльнулся.
- И все, что ты мне наплел тогда, у машин – тоже правда?
- А как же? – уже серьезно сказал тот, переставая от волнения ковылять по комнате и садясь снова на стул. – Я тебя, дурака, от смерти хотел спасти – больно ты мне приглянулся – а ведь зря ты меня тогда ударил, мы действительно одинаковые, вот только я прав, а ты – нет.
- А сколько тебе лет? – оценивающе посмотрел Дмитрий уже заплывающим глазом.
- Двадцать, дети сегодня быстро стареют, - он взглянул прямо в глаза пленнику, и тот вдруг увидел перед собой одинокого десятилетнего мальчика, в глазах которого отражается вся бесконечность юного горя. – Но умирают все равно детьми, - а марево тем временем рассеялось.
- У вас с мамкой, похоже, что-то наследственное, - Дмитрий зло улыбнулся и снова был сбит на пол, едва успев спрятать нож в рукаве водолазки.
– Сам виноват, - сказал Данила, снова поднимая пленника. – Не надо давить на мозоль. Был у нас один юродивый, Артем, так он тоже правдолюбом был, за убежище свое трясся, а уже тогда было понятно, что в Верхней части какая-то гадость пробуждалась. А он что-то блажил про «суперновые» технологии – мы их все равно не вытащили бы, слышал про болячку, что в Оке живет? – Дмитрий кивнул, снова незаметно достав нож и продолжив резать веревки. – Я еще его пожалел, но в центре мне все объяснили. Но обида у меня оставалась – что, не могли и ему объяснить? Он же хотел как лучше. Но дорога из лучших намерений ведет в ад. Встретив тебя, и посмотрев, что ты натворил, я понял, что такие люди, как вы с Темой, неисправимы, - его прервали звуки отдаленных выстрелов. Он хотел было открыть дверь и отвернулся, чтобы подставить спину пленнику, как дверь распахнулась и в нее ввалился огромный бугай, похлеще тех, что до сегодняшнего дня стояли в «приемной»:
- Шеф, у нас проблемы.
- Не успели сделать засаду, олухи? – вскипел парень.
- В том то и дело, что успели, да только, кажется, они все знали – подкатили с другой стороны, да зеки как будто взбесились – тоже против нас поперли, - он перевел дух и продолжил: - Наших всех к вагону прижали, только мне выбраться удалось, - Дмитрий слышал, что вагон служил здесь не только официальным штабом – эта и другие подобные комнаты выделялись просто авторитетам – но и тюрьмой. «Только бы ее не задело» - про себя молился Дмитрий, когда голова наемника, получив необходимые указания, исчезла из проема дверей. А в густоте слышащихся выстрелов нервы натягивались все туже.
«Все страньше и страньше» - любила говаривать маленькая девочка, провалившаяся в бездонную пропасть волшебного мира нелогичностей и неправильностей. Дмитрий практически так же, как и она, кубарем ввалился в этот самостоятельный мир и аппендиксом мешал ему возвращаться к размеренному и неуверенному бытию. Люди, где бы они ни очутились, всегда остаются людьми. Затем им и была дарована мысль, чтобы придумывать все новые и новые способы уничтожения себе подобных, которые не пожелали стать слугами просторных и самых свободных, но все-таки ограниченных станций, которые существовали во все времена и эпохи, вот только стены их хоть и были прозрачны, но становились гораздо прочнее этого разрушающегося бетона, что сжимал в кулаке судьбы несчастных победителей.
- Из-за тебя мы не подготовились до конца, - Данила продолжал смотреть в дверь, заряжая, правда, свой Стечкин, который висел у него за пазухой – Дмитрий разглядел это еще во время разговора. – Долгие годы кропотливой работы – и все коту под хвост. Ну, ничего. Лидеров конфедераций и прочей пародии им убрать не под силу. Еще не вечер, - он только на этих словах направил пистолет на пленника и лишь после этого обернулся. От неожиданности он даже забыл выстрелить, когда плоский нож, более напоминающий совковую лопату, хуком вонзился ему прямо в горло. Он схватился за него и ногтями как будто пытался заткнуть образовавшуюся дыру в ней, но кровь пульсациями выстреливала и этим каждую секунду приближала его к суду Всевышнего.
- А знаешь, какая между нами разница? – на Дмитрия смотрели уже почти остекленевшие глаза. – Я свободный человек, а ты – раб, причем, если ты раб в одном, то и в остальном – тоже. Твои хозяева – не вышестоящие по служебной лестнице, а иллюзии правильности твоих действий. Ты храбрый и умный малый, поэтому не ждешь от Пути пощады, а я и есть сам Путь, - «не Путь меня послушался, а я ему приказал» - хотел он добавить, но в комнату ворвался вооруженный человек и чуть не пристрелил его.
- Миха! – они обнялись, а выстрелы стали потихоньку стихать.
- Прости, что тогда…
- Да ладно, проехали, - махнул рукой Дмитрий.
- Нет, просто… - попытался все-таки оправдаться Механик.
- Успокойся, я все знаю.
- И про Орден? – Дмитрий так посмотрел на него, что до него дошло, что он действительно знал ВСЕ. – Где там твой подельник?
- Убили его, - Механик хотел посочувствовать, но Дмитрий вспомнил о Свете. – Вагон взяли?
- Да, а что…
- Девушка там была? - быстро перебил он друга.
- Да вроде… - зачесал тот затылок.
- Вроде, блин, - Дмитрий уже на всех парах бежал к ней. Там было около двадцати человек, очень похожих на того мордоворота, что заглянул к Даниле, они пытались его остановить, но увидев, что он без оружия, отступали…
Она сидела, обхватив свои колени руками и едва сдерживаясь от слез, но, увидев его, побежала ему навстречу. За несколько метров до него она вдруг остановилась. Он почему-то встал тоже. Она медленными шажками, почти как там, в перегоне, когда она напевала незнакомый мотив, подошла к нему и так нежно обняла ладонями недельную щетину Дмитрия, как будто это был какой-то прекрасный цветок, которых она наверняка ни разу в жизни не видела. И она с такой прелестью стала поцелуем добывать нектар из этого цветка с кровоподтеками, что он даже боялся прикоснуться к ней – вдруг, это все сон, и его везут уже расстреливать, а он, по своей привычке, валяется на полу дрезины в отключке. Но Света внезапно сделала шаг назад и несильно ударила его ладонью по небритой щеке.
- За что? – недоуменно воскликнул Дмитрий.
- Если еще хоть раз, - она очаровательно сердилась и грозила ему не менее очаровательным пальчиком. – Ты хотя бы подумаешь бросить меня одну…
- Так там радиация, – весело возразил парень.
- Да хоть ядерная война, - она снова хотела его ударить, но он перехватил ладонь и начал ее целовать.
- Ну, щекотно же, - она рассмеялась, и они страстно упали в объятья друг друга…
Проводы были недолгими. Механик рассказал, что скоро прибудет настоящий глава Ордена – тот самый Мельник – и все наверняка уладится. Они договорились, что Дмитрий – естественно, со Светой, куда теперь без нее – поедет в центр и попробует выбить эвакуацию, потому что по расчетам Механика постоянного вооруженного присутствия разведчиков хватит с лихвой – при условии, если завалить пару выходов наверх. Они условились, что если Дмитрий не вернется через полтора года, то Мельник снаряжает экспедицию и придется реально воевать за место под солнцем – для многих жителей метро, конечно, в буквальном смысле. Только сейчас Дмитрий удивился всей величине человеческой фантазии и лицедейства. Десятки станций с самыми разнообразными идеологиями даже не подозревали о своей схожести и о других станциях, господарям которых очень выгодно неведение своих подданных по поводу остальных. Значит, глобальный сценарий опробовался и в самом метро. Забавно. И вот теперь он поднимался наверх, то и дело загораживая Свету от любого шороха, из-за чего нередко был осмеян. Они сели в припаркованный Дмитрием еще в прошлую вылазку автомобиль и поехали встречь огненно-алому диску, снова зарождавшемуся на Востоке и уже омытому кровью будущих врагов Дмитрия.
Жизнь – прекрасная штука. Но почему все так любят смерть? Почему все люди умирают, но практически никто не живет? Они работают, чтобы выжить, выживают, чтобы работать. Они счастливы в короткие минуты пребывания с любимыми, детьми, друзьями, но все остальное время превращается в пытку. «А как же? – воскликнет кто-то. – Кто не работает, не ест», - и будет прав. Вот только не все же время. До Катаклизма люди разбазаривали драгоценные секунды в посиделках за мерцающим монитором или преступным зомбоящиком вместо того, чтобы посвятить его чему-то большему. А теперь у основной их части самое большое, что они могут представить – это жизнь.
По курсу следования машины, но высоко над ней, пролетела огромная птица с какой-то почерневшей тряпкой на крыле.
- Что это? - восхищенно глядя на животное и высовываясь из бокового окна, крикнула Света.
- Это ангел, - она удивленно направила свои глубоченные глаза прямо на Дмитрия. – Мой ангел.