Смотревший на звезды

  Я закончил первый класс, а потом нам дали квартиру в новом районе, и  мама перевела меня в другую школу.  Милая старушка  - учительница Зинаида Петровна явно была не готова прочитать в классном журнале мою фамилию Штернкукер. На первом же уроке она  сделала две попытки, но ей это не удалось. Были у меня и другие «достоинства» – толстое брюшко и полное неумение  дать сдачи. Этого было вполне достаточно, чтобы Лева Штернкукер получил прозвище «Кукер – пукер» и имел "веселую" жизнь до самого окончания школы.
   
  В классе, кроме меня, полного инвалида пятой группы*, было  двое  полуинвалидов, но они тщательно скрывали свою «неполноценность», и у них это хорошо получалось.  В одну из них, Машу Флинт, я влюбился с первого взгляда.
   
  Маша сидела за первой партой, я – за второй на соседнем ряду. Часами смотрел  на ее трогательный затылок, cтараясь, - вдруг она повернется к соседке, -  перехватить случайно упавший на меня взгляд. Иногда это удавалось  и сердце сладко замирало. У Маши появлялось гадливое выражение лица, такое бывает у некоторых девочек при виде червяка или лягушки.
   
  Наверное потому улыбающимся ее лицо  удавалось увидеть не часто. Зато никто не мог мне запретить любоваться Машиными ногами в черных эластичных колготках. Никаких эротических желаний  ее коленки у меня не будили, я просто любил ее всю, с головы до ног. Я любовался Машей, как благоухающим цветком, но  он оказался каменным, холодным цветком без аромата.

  Машиной же маме, а она с трудом терпела ее папу, нравились спортивные парни правильной национальности. Тогда я еще не понимал: мои шансы равны нулю.
Нежные чувства к Маше крепли день ото дня так же, как и ее неприязнь ко мне. В пятом классе, наконец, решился признаться ей в любви. На что я рассчитывал? Не знаю, но план свой  осуществил.
 
 Шестого марта мне удалось незаметно прочитать в классном журнале напротив фамилии Флинт её адрес. Седьмого, перед  женским праздником (долго ждал подходящего момента!) направился  из школы домой не обычным путем, а мимо Машиной улицы. Больше всего  боялся: кто-то из одноклассников заметит меня рядом с ее  подъездом.
   
 Собрав в кулак всю силу воли, отыскал  парадное, загаженное кошками, вбежал на первый этаж, кинул в ее почтовый ящик букетик подснежников, купленный на сэкономленные от школьных завтраков деньги, и   признание в любви, вырезанное из газеты (написать самому а, тем более, подписаться не хватило духа).
   
 Первый раз в жизни  ждал с нетерпением конца праздника. Вдруг Маша поймет, как сильно и нежно ( так никто и никогда не сможет!), я ее люблю?               
Заглянуть в ее глаза мне удалось только на втором уроке. В них смог  прочитать  лишь полупрезрительное снисхождение.
   
 В девятом классе просто смотреть издалека на Машу я уже не мог. Близился школьный вечер к очередной годовщине Октября. После речи директора, перед  танцами, старшеклассники готовились показать концерт.
   
  Я вышел на сцену актового зала и, пытаясь казаться спокойным, сказал: «Александр Блок. «На железной дороге». После этого, понимая, пауза не должна быть слишком длинной, стал искать глазами Машу. Там, где она только что сидела, ее не было.
 
 «Под насыпью, во рву некошеном лежит и смотрит, как живая», - произнес  я негромко со слезою в голосе первые две строки. Моя плотная фигура вызвала нездоровое оживление среди публики.  И продолжил: «В цветном платке, на косы брошенном, красивая и молодая», -  судорожно выхватывая краем глаза куски зрительного зала.
 
 Передо мной стояли трудные задачи. Прежде всего, не растеряв смелости, признаться в любви. Кроме того, сделать это надо было достаточно художественно: Маша должна была оценить мой талант чтеца ( я им гордился!).  Наконец,  вынужден был искать пропавшую Машу.
   
 Конечно, я не случайно выбрал именно это стихотворение: оно было обо мне. Это я ждал: Маша посмотрит на меня пристальней из окна своего всегда запертого  «купе». Это моя бесполезная юность изнемогала в пустых мечтах о Маше.
 
  Я продолжал  кидать жадные взгляды в зал, но Маши там не было. «Любовью, грязью иль колесами она раздавлена – все больно», - поставил  жирную точку. Бесконечные минуты позора! Под  хихиканье и жидкие хлопки  вышел из зала.
               
  Первые годы после окончания  школы я часто приезжал  из Москвы  на встречи одноклассников. Признаюсь, прежде всего, из-за Маши; ее не было ни разу. Потом  лет двадцать  в Твери** не появлялся.Пришло время дикого капитализма. Надо было  забыть прошлую жизнь и начать новую с нуля. Многие тогда учились зарабатывать деньги, я не стал исключением.
   
  Звонок из школы стал полной неожиданностью.  Сбор был назначен в кафе местного бизнес – клуба.  Все уже пришли, я приземлился на свободный стул и осмотрелся. Маша сидела рядом. Я смутился, но взял себя в руки и не пересел.  Мне первому  дали слово для «отчета о работе»  за двадцать лет,  и речь успешного столичного бизнесмена, кажется,удалась.               

  Впервые был я так близко от Маши и вдруг понял: это последний шанс. Из-под Машиной стильной юбки  виднелись ноги в черных колготках, и мне  показалось: я смогу увидеть звезды.***
   
  Принесли фаршированную курицу, мы выпили под один тост, затем под второй…  Настал момент, я решился заговорить с  Машей. Боялся ее обычного презрения, но  почувствовал: она жалеет о том, чего между нами не случилось. Мы перебросились с ней парой незначащих фраз, и я вдруг понял: Маша, в которую  был безответно влюблен, осталась в детстве. И она,  думаю, тоже это поняла.
   
  «Отчетное собрание» быстро закончилось. Теперь мы чаще подливали в рюмки спиртное,  и наши сорокалетние девочки стали казаться моложе и красивее.  Начались танцы, меня пригласила Таня Морозова  из параллельного класса. Через пару часов мы уехали к ней домой.
   


*-  В пятой  графе советского паспорта указывали национальность       
 
**- Тверь – дореволюционное и современное название Калинина

*** - Штернкукер переводится: "Смотревший на звезды."