Любить как теперь

               
 К.Велигина afalina311071@mail.ru

                ЛЮБИТЬ, КАК ТЕПЕРЬ               
               


     К вечеру пошел снег.
    Уже стемнело. Молодая луна озаряла запущенный старый сад, обширный двор с чугунной оградой и сам графский охотничий дом, довольно большой и причудливо сочетавший в себе сразу несколько старых архитектурных стилей, потому что за два с лишним столетия он не раз подстраивался и обновлялся. Теперь весь подъезд к дому и двор были занесены глубоким снегом.         
     Старый Галлах не особенно тревожился по этому поводу. Он только считал нужным после снегопада расчистить путь от парадного входа до ворот, а от ворот - до широкой дороги за оградой. Путь этот был узкой тропинкой, не более: такой же тропинкой он проходил через невысокое, но широкое крыльцо, со всех сторон заваленное сугробами. Парадная дверь должна была открываться свободно: это Галлах помнил хорошо. Поэтому возле двери расчищалось место пошире.
     Теперь смотритель охотничьего домика сидел у голландской печи в холле - по своему обычаю, в мягком старинном кресле и ел куропатку, которую сам же и зажарил себе вместе с картофелем и другими овощами. Сегодня утром графский егерь принес ему в подарок пару подстреленных куропаток, за что получил бутылку вина из графских запасов.
      - Не слышал новость, Тристан? - спросил он Галлаха. - Король отменил казнь. Принцесса сбежала вместе со своим ублюдком: и говорят, сбежала-то вовсе без одежды. Скажем, мороз не сильный, но без одежды, небось легко замерзнуть где-нибудь в лесу.
      - Пожалуй, - согласился Галлах и некоторое время глядел вслед уходящему егерю. Это был действительно старик, в то время как Галлаху только что исполнилось пятьдесят, и Старым Галлахом его называли скорее по привычке: он оставался смотрителем графского дома уже тридцать лет, с тех пор, как молодой граф вытребовал к себе из-за границы управляющего. Раз в год Старый Галлах получал письмо от теперь уже немолодого графа и давал на него короткий ответ по указанному адресу о том, что дом в порядке, егерь и он, сторож, живы милостью Божьей, чего желают и господину графу. Также они с егерем ежегодно получали от графа небольшое жалованье и деньги на ремонт дома. Излишки Галлах аккуратно отправлял обратно графу, и граф оставался доволен его экономией, хотя смотритель Лесного Приюта - так назывался  дом - никогда не скупился на отделку строения. Просто задача его, как правило, была немудрена: например, укрепить чердак, сделать новое покрытие для отдельного участка крыши, заново переложить пол в какой-нибудь из комнат – словом, беспрестанно поддерживать в доме порядок, но без уборки комнат и без множества прочих хлопотливых мелочей. Убиралась только жилая часть: холл, три собственных комнаты Галлаха и ванная, соединенная с обширной прачечной. Впрочем, ванную убирал не сам Галлах, а прачка, приходившая к нему раз в неделю и стиравшая постельное белье. Раз в месяц она стирала и гладила шторы и оконные занавески из холла и комнат сторожа, а также дважды в год, весной и осенью мыла окна в холле и в комнатах Старого Галлаха. Свою одежду он стирал сам, а также чистил и мыл свои комнаты вместе с холлом тщательно, как кошка, каждые два дня. После смерти жены он жил лишь в одной из них, но другие две все равно содержал в порядке - на случай появления неожиданных знатных охотников, которым порой случалось заехать далеко от родного дома.
     Теперь он сидел за ужином, запивая жареную куропатку красным вином и вспоминая слова, сказанные ему поутру егерем. Ему было известно, что любимая младшая дочь короля вдруг неожиданно для царственного семейства родила ребенка неизвестно от кого. Сохранить это в тайне не удалось, и разгневанный король решил устроить показательную казнь опозорившей его дочери. Нынче утром ей должны были отсечь правую руку почти до самого плеча, в полдень - отсечь другую руку.  После чего - торжественно обезглавить ее новорожденного младенца.
     "Стало быть, принцесса сбежала, - подумал Галлах. - Что ж, лучше умереть в лесу, чем во время казни, а после такой казни лучше и совсем не жить”.
     Пробило десять часов вечера. Он как раз покончил со своим ужином и вспомнил, что пора выпустить собак: единственных, кроме него, сторожей Лесного Приюта. Это была небольшая свора борзых. Их обучили молча кидаться на вора и только потом поднимать лай. Воры раз в год непременно пытались забраться в имение, но собаки всегда одерживали победу. Кроме того, в самом доме ночевал умный старый пес по кличке Барс - угрюмый волкодав, обладавший необыкновенным чутьем на чужих.
     Теперь он вдруг начал рычать, глядя на двери, ведущие на крыльцо. "Чует кого-то", - подумал Старый Галлах. На всякий случай, сняв со стены ружье, он зарядил его, после чего пошел к двери и осторожно ее приоткрыл...
     Светлые окна холла довольно ярко озаряли снег и крыльцо, и то, что увидел Галлах, потрясло его до глубины души. На крыльце стояла девушка, совершенно без одежды, посиневшая от холода, с очень густыми распущенными волосами. В эти волосы было завернуто что-то, что она придерживала левой рукой; фигурка девушки походила на статую. Ее босые ноги по щиколотку утопали в снегу.
      Рычание собаки, становившееся все громче и громче, привело Галлаха в чувство. Он прислонил ружье к стене и нетвердым голосом сказал Барсу:
     - Место.
     Затем быстро снял с кресла плед, подошел к девушке и накинул его ей на плечи, после чего молча подхватил ее на руки, внес в дом и запер дверь. Мысли метались в его мозгу, как загнанные зверьки. Он ясно понимал только одно: перед ним сбежавшая принцесса. Он осторожно посадил девушку в кресло. Она была совсем молода - лет шестнадцати. Ее большие красивые серые глаза смотрели прямо в лицо Галлаху. Он осторожно поднес к ее губам бокал с вином. Она сделала несколько жадных глотков, затем он услышал еле различимый шепот:
     - Благодарю...
     - Сейчас я затоплю колонку и приготовлю вам ванну, - сказал он отрывисто. Долгие годы почти полного молчания отучили его говорить. Зато мысли более ясно зазвучали в нем: она не в шоке...              разговаривает... Не обморожена ли?.. Нужна одежда... постель...
     - Ребенок, - послышался вдруг шепот. - Я укрыла ее волосами. У меня хорошие волосы. Моя дочка спит...
     "Молоко! - тут же отозвалось в его мыслях. - В погребе есть молоко... Надо разогреть..."
     Дальше он делал все быстро и молча, хотя чувства его находились в полном смятении. Тридцать лет стабильного размеренного существования не подготовили душу Галлаха к подобным катаклизмам. Пока готовилась ванна и грелось молоко, он осмотрел девушку и к своей радости следов обморожения не нашел. Младенца, прелестную девочку с золотыми волосиками на головке, он вынул тепленькой и невредимой из густых волос матери и завернул ее в теплую простынку. Малышка не проснулась, и он занялся матерью: положил ее в ванную и долго отогревал в горячей воде. Затем выжал и завернул ее роскошные волосы в отдельную простыню, вытер порозовевшее тело насухо и отнес больную в заранее нагретую постель. Там он одел девушку в старинную ночную рубашку давно умершей графини (бабушки  нынешнего графа) дал ей выпить коньяку, и на щеках ее проступил румянец.
     - Благодарю, сударь, - еле слышно прошептала она и тут же погрузилась в глубокий сон. Он смотрел на ее совсем еще детское лицо, уже отмеченное печатью глубоких страданий и думал: "Вот у меня в гостях и принцесса. Как же ее зовут, совсем запамятовал. Кажется, Дженет. Да, Дженет. И ей шестнадцать лет... Что же теперь делать?"
     Заплакала малютка, и Галлах поспешил к ней. Он вымыл младенца и, налив в небольшую бутыль из-под вина молока, заткнул горлышко чистой тряпицей: ему случалось так выкармливать щенков. Молоко было теплым, и ребенок охотно принялся сосать тряпицу, сквозь которую молоко медленно просачивалось ему в рот. Насытившись, девочка вновь уснула. Тогда - было уже за полночь - Галлах
выпустил собак, погасил свечи в холле и, велев Барсу охранять дом изнутри, прошел в свои комнаты с ребенком на руках. Он знал, что ребенку потребуется менять пеленки: двадцать лет назад у его ныне давно умершей жены был сын, которого она кормила своим молоком. Впрочем, через год младенец умер, а вскоре скончалась и жена. Теперь Галлах наделал пеленок из довольно ветхих, но чистых простыней, достал спиртовку, на которой готовил себе травяные настои, когда бывал болен, кастрюльку, чтобы греть ночью бутылочку с молоком, и уложил ребенка в широком кресле возле своей кровати. Дверь в комнату, где спала опальная принцесса, он оставил открытой; обе его комнаты сообщались с той, в которой он теперь жил. Его нежданная гостья спала в их с женой постели, которой он не пользовался с тех пор, как остался один. Сам он спал на узкой дощатой кровати возле окна Ему было там хорошо и удобно. Во всех трех комнатах топились камины, а дровами Галлах был прекрасно обеспечен. Двуспальная кровать всегда была застелена чистым бельем на тот случай, если нечаянно нагрянет какой-нибудь гость или сам граф. Там были мягкие пуховые перины и атласные пуховые одеяла - всякий остался бы доволен. Сам же Старый Галлах предпочитал теперь обыкновенную перьевую перинку и простую подушку: в соединении с чистым бельем это было весьма уютное ложе.
     Галлах уснул не сразу, и сон его был беспокоен. Один раз ребенок разбудил его; он согрел ему молока и напоил его. Младенец уснул опять, а Галлах решил проверить, как чувствует себя его гостья. Несмотря на то, что в комнате было тепло, руки и ноги ее оказались почти ледяными, хотя жара не было, а дышала она ровно и спокойно. Галлах вышел в холл, опять зажег свечи и, согрев воды, разлил ее в бутылки, которые плотно закрывались пробками. Этими теплыми грелками он обложил спящую от рук до ног и заставил ее выпить еще коньяку. Она выпила, почти не просыпаясь, и он опустил ее голову на подушки. "Бедная девочка”, - невольно сказал он сам себе и с чувством жалости и какой-то неясной нежности вновь отправился спать.
                2

     Дженет спала несколько дней. Вернее, она находилась в странном забытье, сквозь которое проступали неясные образы. Ей порой чудилось, что она вновь во дворце своего отца и весело играет с сестрами и братьями. Вдруг мирная картина омрачалась, она вдруг оказывалась уже в тюрьме, с младенцем на руках, горько плачущая и молящая о пощаде. "Я не буду ее сечь, - слышался ей голос отца-короля. - Я сразу предам ее казни, и она останется приживалкой в моем доме..." Иногда она ненадолго приходила в себя и видела, что лежит в чужой комнате. Незнакомый, сурового вида коренастый пожилой человек кормил ее с ложки каким-то бульоном или жидкой кашей, поил подкрепляющим чаем из трав и давал выпить коньяку из маленькой рюмочки. Она бормотала слова благодарности и опять засыпала. Иной раз сквозь сон ей слышался плач или просто голос ее ребенка, а порой представлялся и сам отец ребенка, в которого она некогда была влюблена без памяти, но который - она точно это помнила - ушел из ее жизни навсегда...
     Все эти дни Старый Галлах неусыпно заботился о ней и о ее дочери. Нередко все происходящее начинало представляться ему каким-то очарованным сном, но он привык верить своим глазам и своему трезвому разуму: а глаза и разум всякую минуту напоминали ему о женщине, спящей в одной из его комнат, и о младенце, поселившемся рядом с его кроватью.
     Прачка, пришедшая, как всегда, выстирать белье, ничего не заметила и не услышала. Все белье своих гостей Галлах стирал сам и сушил отдельно.
     Однажды утром Дженет окончательно проснулась и с изумлением огляделась по сторонам. Ее приятно поразила тишина, царящая вокруг, и чистота в комнате. Она увидела на себе свежую выглаженную ночную рубашку, а под собой - чистое постельное белье. За окном виднелись заснеженные деревья; в голых ветвях перекликались птицы.
     Дженет осторожно села на кровати, и тут же ее уколола мысль о ребенке. Где он? Что с ним?
     Послышались шаги, и в комнату заглянул Галлах. Увидев, что юная принцесса сидит в постели, он сначала замер от неожиданности, потом неловко поклонился и сказал:
     - Доброе утро, леди Дженет. Как вы себя чувствуете?
     - Благодарю вас, - ответила Дженет голосом, который показался ей каким-то слабым, чужим и точно мертвым - впрочем, он и в самом деле был таким. - Мне лучше. Добрый человек, не скажете ли вы мне - моя дочка... жива?
     - Жива, - суровое лицо Галлаха смягчилось. - Она спит в моей комнате. Я ее купаю и пою молоком с тех пор, как вы ко мне пришли.
     Лицо Дженет озарилось радостью, а глаза наполнились светлыми слезами благодарности.
      - Спасибо вам, - прошептала она. - Я могу... видеть ее?
      - Разумеется, - Галлах невольно улыбнулся. - Подождите, я принесу вам одежду. Или лучше принести ребенка?
     - Нет-нет, - поспешно проговорила Дженет. - Не будем ее... будить... Я так посмотрю... Если вы мне позволите...
     Она говорила с трудом, потом тихо заплакала. Галлах быстро сходил за пеньюаром и мягкими ночными туфлями покойной графини, и, когда с его помощью девушка оделась, не снимая ночной рубашки, почтительно повел ее в соседнюю комнату. Дженет шла с трудом, ноги ее подгибались и дрожали, но сильные руки Старого Галлаха надежно поддерживали ее. Увидев свою маленькую дочку крепко спящей, Дженет тихонько улыбнулась; при этом слезы градом хлынули из ее глаз.
     - Вам еще трудно ходить, - деликатно заметил Галлах. - Посидите здесь, на моей кровати, я сейчас.
     Он усадил ее на кровать, подпер мягкими подушками и ушел, оставив Дженет созерцать свою малютку. Вернулся он, катя перед собой кресло на колесах - это кресло когда-то принадлежало мужу старой графини; к концу жизни у него отнялись ноги. Кресло было давно приготовлено Галлахом на тот случай, если юная мать не сразу сможет ходить. Оно было вычищено, колеса смазаны, и подставка для ног держалась очень прочно.
      Снова взглянув на Дженет, Галлах понял, что она сильно похудела.
       - Садитесь в кресло, леди Дженет, - сказал он, помогая девушке подняться. - Сейчас я подам завтрак.
     Дженет опустилась в кресло и сказала еле слышно и все тем же точно мертвым голосом:
     - Я весьма признательна вам, сударь, за все, что вы сделали для меня и продолжаете делать. Позвольте узнать ваше имя?
     - Тристан Галлах, миледи, смотритель графского охотничьего домика.
     - Графского? - он заметил, что Дженет слегка встревожилась. - И ваш хозяин здесь?
     - Нет, ваше высочество, граф уже тридцать лет как за границей, я в доме один. Так что не бойтесь ничего.
     Он привез ее к столику, накрытому в третьей комнате, и сказал:
      - Я приготовил вам немного каши, свежую булку с маслом и чай. Осилите?
      - Постараюсь, - через силу улыбнувшись, ответила Дженет. - А вы что же? Уже завтракали?
      - Да, леди Дженет.
      - Простите, уважаемый сударь: я непозволительно много спрашиваю. У вас, должно быть, столько дел. Не смею больше отвлекать вас.
      Галлах не выдержал и рассмеялся:
     - Какие у меня дела! - воскликнул он. - Сейчас вы мое главное дело. Вы сможете есть?
     - Попытаюсь, - Дженет с трудом поднесла ложку ко рту. - Очень вкусно. Не присядете ли вы?
     - Я не смею сидеть в присутствии принцессы.
     - Мой добрый господин Галлах, - она улыбнулась так, что у него защемило сердце. - Какая же я принцесса? Я просто Дженет. Так и зовите меня.
      - Вам трудно говорить, - заметил Галлах, осторожно присаживаясь на стул. - Берегите силы. Если вам тяжело держать ложку, я могу покормить вас.
     - Нет, я сама, спасибо, - ответила Дженет и дрожащей рукой все-таки стала зачерпывать кашу, а потом съела и булку с маслом. Галлах налил ей чаю, и она сама положила себе сахару и немного сливок.
     Когда завтрак был окончен, Дженет тихо обратилась к Галлаху:
     - Вы спасли мне жизнь, сударь, и продолжаете ее спасать. Скажите, чем я могу быть вам полезна? Когда я немного окрепну, располагайте мной: я не все, но многое смогу делать и буду облегчать вашу работу.
     - Леди Дженет, - мягко сказал Галлах,  - прежде всего скажу вам, что вы в опасном положении. Пока вы болели, до меня дошли слухи, что вас считают спасшейся, потому что ваше тело не найдено, и за вашу голову назначено десять миллионов награды.
     Дженет съежилась и с ужасом посмотрела на Галлаха.
     - Я никогда и никого не выдам, даже за деньги, - продолжал Галлах. - Но всегда найдутся люди, которые охотно пойдут на это. Я предлагаю вам довериться мне. Я переодену вас мальчиком, и никто не догадается, что вы - это вы. Единственное, вам придется расстаться с вашими чудесными волосами.
     - Я доверяюсь вам, - ответила Дженет. - Мне вовсе не жаль моих волос; к тому же, они теперь очень спутались. Но как  же мой ребенок?
- Ребенка, как и вас, до времени никто не увидит и не услышит, - ответил Галлах. - А вас ближе к лету я выдам за своего племянника.
     - Это было бы хорошо, - задумчиво молвила Дженет. - Как же меня будут звать?
     - Джонатан. Так в самом деле зовут моего племянника. Вы не расскажете мне, как вы сбежали? Ведь и дворец, и тюрьма очень далеко отсюда.
     - Я плохо помню, - ответила Дженет. - Помню, что на мне должны были переменить одежду, чтобы отрубить руку. Я на несколько минут осталась без одежды: ребенок был тут же. Я схватила ее, завернула в волосы и выбежала через черную дверь. Рядом был лес; я бежала по лесу, потом пошла в каком-то оцепенении, проваливаясь по колено в снег. Конечно, было холодно, но я совсем не чувствовала холода. Я шла, шла, шла - целое утро, день и весь вечер, и не разу не замедлила шагу; мне казалось, кто-то незримый ведет меня, указывает мне путь. И когда я увидела огонек в вашем доме, я вдруг подумала, что мне больше некуда идти...
     Она опустила голову.
     - Простите, я доставила вам столько хлопот.
     - Не называйте меня на "вы", - сказал Галлах. - Я всего лишь сторож.
     - Тогда и вы называйте меня на "ты", - искренне сказала Дженет.
     - Хорошо, - согласился Галлах. - Надо, как говорят ученые люди, входить в роль. Называй меня "дядя" - ведь ты мой будущий племянник.
     - Дядя, - губы Дженет тронула улыбка. - Я согласна.
     Он ласково заглянул ей в глаза и сказал:
     - Бедная Дженет! Какая же ты сильная, раз пришла сюда! Ты теперь сама будешь кормить свою малышку?
     - Да, но из бутылочки, - ответила Дженет. - У меня еще в тюрьме пропало молоко.
      - Еще бы, - Галлах задумался. - Как ты назвала свою девочку - и сколько ей дней от рождения?
      - Я назвала ее Элизабет. А дней... сколько я проболела?
      - Восемь дней, считая день твоего прихода.
      - Значит,  завтра ей исполнится месяц, - сказала Дженет. - Дядя, - она покраснела. – Извини, я немного устала.
      - Беды в этом нет, - он тут же повез ее назад. - Ложись и отдохни. Я присмотрю за Элизабет.
      - Боже мой, какой вы добрый, - прошептала Дженет. - Я скоро окрепну - честное слово, окрепну -
и уже не буду вам обузой.
       - "Тебе", - поправил ее Галлах. - Ты мне не обуза, принцесса Дженет. Меня одно удручает: ты привыкла к роскоши, к тонкому обхождению, а я человек простой и роду самого незнатного - как ты стерпишь унижение жить возле меня?
       - Тонкое обхождение! - Дженет горько рассмеялась. - Да я счастливейшее существо на земле. Меня спас самый добрый в мире человек, я живу в тишине и покое, и дитя мое не знает ни голода. ни холода. Да благословит тебя Господь! Мне быть рядом с тобой - благодать, а не унижение.
       Галлах помог ей лечь в постель и сказал дрогнувшим голосом:
       - Выздоравливай, Дженет.
       Она кивнула головой и почти сразу же уснула, а старый Галлах еще долго смотрел на нее и думал: "Как мне уберечь от зла и печали эту девочку? Как сделать так, чтобы голос ее стал не мертвым, а таким же звонким, каким был прежде - наверняка был?..
      Тут же он остановил самого себя, вспомнив, что надо готовить обед. Ведь его гостья должна набираться сил и питаться как следует.
                3

     С этого дня Дженет начала потихоньку выздоравливать. С благодарностью, уважением и затаенной застенчивостью она присматривалась к своему хозяину. Иногда мысль, что этот чужой ей, кряжистый, суровый мужчина с проседью видел ее без одежды, переодевал, менял под ней мокрые простыни и даже отогревал в ванне в день ее прихода к нему, - эта мысль заставляла ее багроветь от стыда и горестной неловкости. Но его внимательный взгляд, блаженно обращенный на нее, его ясные темно-зеленые глаза, полные уверенности и покоя,  всегда приводили ее в чувство. Она понимала: этот человек никогда не воспользуется ее беспомощностью, не заговорит о том, о чем правила приличия обязывали его молчать.
     День ото дня Дженет все больше поправлялась и набиралась сил. Через несколько дней она могла уже гулять, опираясь на палочку по расчищенным для нее в саду дорожкам, а спустя еще несколько дней гуляла уже без палочки. Ее роскошные длинные волосы давно уже были коротко обрезаны. Она часто присаживалась отдохнуть на скамеечку, а Галлах гулял возле нее с маленькой Элизабет на руках. Ничто так не радовало его, как эти прогулки; он невольно любовался красавицей Дженет, ее манерами, улыбкой, фигурой, постепенно меняющимся, оживающим голосом. Ей очень шла соболья шубка и шапка графини и ее же сапожки. Вся прелесть этих прогулок заключалась в том, что никто посторонний не мог их увидеть - сад был расположен очень уединенно. Светило ласковое солнце, пели птицы, Галлах и Дженет слушали их вместе, а Дженет говорила:
     - Какая тишина, Дядя! Какой воздух! И как здесь светло на душе. Наверно, у тебя в саду сам Господь.
     - Господь везде, где чтят его творения: птиц, деревья, небеса, - отвечал Галлах. - Слышишь, в селе звонят колокола? Скоро начнется служба...
     Он сделал из дерева легкие санки на скользких лыжах и часто возил Дженет, чтобы повеселить ее, по дорожкам сада. Дженет смеялась, забыв о своих невзгодах, и ее смех, словно живое золото, наполнял душу Галлаха: он чувствовал себя обладателем несметного сокровища.
     Один раз Дженет захотелось тоже прокатить его. Он засмеялся:
     - Попробуй, милая! - и, сидя на санках, забавлялся ее тщетными усилиями сдвинуть его с места. Но когда санки к его изумлению вдруг поехали, и Дженет потащила их вперед, он соскочил с них и бережно остановил ее:
     - Я вижу, ты очень сильная, крошка Дженет! Но больше не стоит - ведь я куда тяжелей тебя. Покатайся-ка лучше с горы.
     Он устроил для Дженет в глубине сада довольно высокую ледяную горку, на которую вела аккуратно приделанная лесенка с перилами - и Дженет  вихрем слетала с горки на старом коврике, безудержно смеясь. В эти минуты Галлах особенно любовался ею и радовался ее детскому веселью. Он очень ценил такие мгновения, хотя Дженет редко плакала; однако он чувствовал, что не будь его, это случалось бы гораздо чаще.
     Когда вечерняя темнота опускалась на Лесной Приют и всю округу, она словно окутывала и Дженет. Лицо ее становилось печальным, она умолкала и, если Элиза, как она уменьшительно называла дочку, спала, Дженет начинала ненавязчиво искать уединения. Старый Галлах, заметив это, предоставил в ее распоряжение обширную библиотеку графа, где принцесса просиживала часами, углубившись в какую-нибудь книгу, но чаще всего просто так. Иногда из библиотеки доносились приглушенные всхлипы, и у Галлаха замирало сердце.
     Однажды, когда они ужинали, он прямо спросил:
      - Ты несчастна здесь, Дженет? Ты иногда плачешь; я слышал. Тебе плохо?
- Нет, Дядя, - отвечала Дженет. - Мне хорошо. Но жизнь моя разбита. Родной отец едва не погубил меня, а человек, которого я любила, погиб. Это был молодой посол из Франции Шарль Легран. Элиза его дочь, а сам он утонул в море, когда возвращался во Францию.
      Помолчав, она добавила:
    - Жаль, что здесь нет клавесина: я бы играла не нем. Музыка всегда очень утешала меня.
     - Зато есть губная гармоника - ответил Галлах. – Ты не пробовала играть на ней?
     Дженет улыбнулась:
      - У нее очень грубый звук. Я не получу удовольствия, даже если и научусь играть.
      - У МОЕЙ губной гармоники звук нежнее, чем у свирели, - возразил Галлах. - Ее сделал великий музыкальный мастер, по особому заказу для нашего почти парализованного старого графа. Он даже написал для графа самоучитель, как играть на ней. Граф очень быстро выучился и так играл, что птицы в саду заслушивались. Вот она.
     Он достал из ящика стола ларчик из мраморной крошки, покрытый изнутри мягким бархатом. В нем лежала красивая деревянная, покрытая особым лаком губная гармоника и маленькая книжечка -
самоучитель.
     У Дженет засветились глаза. Она горячо поблагодарила Галлаха и принялась прилежно изучать искусство игры на новом инструменте.
    К Рождеству Дженет уже чудесно играла - куда лучше старого графа - или пела - да таким очаровательным, нежным и сильным голосом, что у Галлаха невольно выступили на глазах слезы. Видя, как от ее пения смягчается суровое сердце простого человека, Дженет от души радовалась. Она в свою очередь очень привязалась к Старому Галлаху и, когда порой он на целый день уходил на охоту один или вместе с егерем, сердце ее было неспокойно. Страх охватывал ее, она ничем не могла заниматься и жадно ждала его, сидя в холле вместе с Барсом. Галлах это знал и старался не задерживаться до темноты. Дженет помогала ему ощипывать дичь, варила или жарила заранее нарезанные овощи, и он не раз дивился, насколько у нее это получается вкуснее, чем у него.   
     На Рождество Галлах как можно красивее нарядил елку, приготовил вкусные блюда, запретив Дженет помогать ему, достал лучшего вина из графского погреба и приготовил подарки: хорошенькое платьице, шубку и прочие мелочи из одежды для Элизабет, а для Дженет – новое платье и накидку.
     Ужин прошел чудесно. Дженет красиво расставила свечи на столе и укрепила специальные свечки на ветвях елки. Весь вечер после праздничного ужина она играла и пела для смотрителя графского домика, а после они танцевали вальс, которому Галлах выучился когда-то в молодости и который единственный знал из всех танцев. Но уж его он знал хорошо - и так отлично вел Дженет, что она пришла в восхищение и охотно протанцевала с Галлахом еще два раза.
     - Как чудесно ты танцуешь, Дядя, - воскликнула она, в изнеможении опускаясь на стул. - Совсем, как молодой.
     - Да я и не старый, Дженет, - рассмеялся Галлах. - Пятьдесят лет не возраст ни для мужчины, ни для женщины: по крайней мере так должно быть.
     Дженет задумалась, потом тихо сказала:
     - Да, так должно быть. Но моя молодость уже миновала.
     - Не верю, - простодушно сказал Галлах. - Тебе только что исполнилось семнадцать! Твоя молодость только начинается. Посмотри, как идет тебе это чудесное платье, как ты славно танцуешь, поешь, смеешься.
     - Я  никому не нужна, - с грустью напомнила ему Дженет. – Родные отказались от меня.
     - Родные! - не удержался Галлах. – Да забудь ты о них так же, как они забыли о тебе! Посмотри лучше на себя в зеркало. Ты же красавица. У тебя точеная фигурка, голос, как у соловья, душа нежней нежного, а руки... Да я прелестней рук не видывал. Такие руки только на картинах писать или ваять из мрамора - и ты вся такая. Ты лучше всех греческих статуй у нас в саду. Ты - живая, нежная, светлая, прекрасная! Да будь я хотя бы на десяток лет моложе, я просил бы твоей руки и, пожалуй, умер бы, если бы ты отказала мне...
     Он осекся. Дженет мертвенно побледнела, ее охватила дрожь. Она вскочила с места и молча убежала в свою комнату.
     Старый Галлах в ту же минуту испытал великую досаду на себя. "Старый идиот! - в гневе подумал он о себе. - Дурак! Бессчетный дурак! Да ведь после таких слов она меня возненавидит и станет совсем несчастна! Боже мой, что я наделал... Смутил, испугал бедную девочку. Как ей теперь жить возле меня?"
     Он осторожно прошел в свои комнаты и тихо сказал в закрытую дверь, за которой, как мышь, притаилась Дженет:
     - Прости меня, милая Дженет! Ты для меня, как солнце в небе, вот я и забылся. Больше этого не повторится. Только не пугайся, останься моим другом: я всю жизнь буду счастлив этим... Ради Бога, Который родился сегодня, прости меня.
     За дверью была тишина. Он убрал со стола, вымыл посуду, погасил огни на елке и отправился спать.
      Однако ему никак не спалось. Он очень переживал и мучился, чувствуя, что Дженет тоже не спит.
     В конце концов сон все же одолел его, и он уснул.
          
                4

     Дженет не спала всю ночь. Она была поражена словами Старого Галлаха. Всю ночь ей не было покоя от целой бури чувств и мыслей. Под утро у нее начался жар, и вскоре она была уже очень больна.
     Галлах зашел к ней в комнату - дверь не запиралась - с виноватым и смущенным видом, но тут же увидел, что Дженет вся горит, и вид у нее очень болезненный. Он тут же принялся лечить ее: готовить питье из целебных успокоительных и жаропонижающих трав, а маленькую Элизу опять взял к себе в комнату. Дженет послушно принимала все лекарства и с серьезным вниманием глядела на Галлаха. Иногда в ее глазах мелькал страх, иногда тоска, но происходили эти чувства из разных источников, и трудно было определить их причину. Она по-прежнему вежливо и кротко благодарила его за заботу о ней и малютке, но других разговоров не заводила. Ни смеха, ни даже улыбки Галлах больше не видел на ее губах. Он был очень сокрушен этим и стал почти каждый посещать церковь: помолиться о здоровье Дженет и Элизы, поставить за них свечки или просто послушать службу.
     - Что-то ты зачастил в церковь, - заметил егерь, в пятый раз за месяц встретив Галлаха на дороге, ведущей в храм. - Не помню я тебя таким набожным.
     - Всегда я любил церковь, - возразил Галлах. - А зачастил я, потому что грешен. Есть, в чем каяться.
     - Ну, твои грехи всему миру известны, - засмеялся егерь. - Слишком много их: не перечтешь.
     Галлах задумчиво промолчал, пожал плечами и отправился в свой охотничий домик.
     Вскоре Дженет совершенно оправилась от болезни, снова начала улыбаться и несколько раз даже засмеялась, отчего душевные раны Галлаха тотчас затянулись. Он воспрянул духом, и они стали жить по-прежнему, но при этом между ними точно встала непреодолимая стеклянная стена, которой раньше не было. Оба больше не были так безмятежно спокойны, как прежде, и Галлаху, привыкшему к ясности и покою и внутри себя, и вокруг себя, такое положение вскоре показалось невыносимым.
     - Милая Дженет, - сказал он однажды утром как можно бережней. - Я чувствую, что-то угнетает тебя, и мне это тяжело. Лучше бы ты рассказала, что у тебя на сердце: не сомневайся, я бы понял. Может, мое общество смущает тебя? Я готов перейти в другие комнаты в конце коридора, а тебе оставить эти, обжитые. Мы можем крайне редко встречаться, а если тебе будет угодно, ты и вовсе не увидишь меня. Я буду готовить тебе еду и оставлять в холле... я...
     Он замолчал, увидев, что она снова начинает бледнеть и не сводит с него глаз.
     - Дядя, - вдруг решительно сказала она. - Ответь мне прямо: ты любишь меня?
     - Разумеется, - ответил он удивленно.
     - Нет, я не о дружеской любви, - продолжала Дженет, и кровь бросилась ей в лицо. - Такая любовь слишком очевидна, я бы о ней не спрашивала.
     Галлах внимательно посмотрел на нее и ласково сказал:
     - Дженет, ты снова заболеешь, если я заговорю об этом.
     - Нет, - она смотрела на него, не опуская глаз, но еще сильнее заливаясь румянцем. - Ты сказал мне в ту ночь...
     - Я сказал тебе, что был бы счастлив предложить тебе руку и сердце, - сказал Галлах.
     - Потому что любишь меня как невесту?
     - Как женщину, - просто ответил Галлах. - Как прекрасную женщину, о которой можно только мечтать. Я глубоко люблю тебя, Дженет, всем сердцем, всем существом. Но я не могу рассчитывать на твое согласие.
     - Почему?
     - Потому что ты не можешь любить меня.
     - Я? - она порывисто вскочила с кресла, на котором сидела, и он увидел в ее глазах слезы. - Я, может, и не так, как следует, люблю тебя, Дядя, но я не отказываю тебе в своей руке. Я уверена, что сделаю тебя счастливым и буду счастлива сама. Мне кажется, это возможно.
     Галлах судорожно проглотил ком, подступивший к горлу.
     - Послушай, что я тебе скажу, - мягко промолвил он. - Ты такая умница, Дженет, что, конечно, сразу поймешь меня. Во-первых, ты принцесса, благородная леди, а я простой человек, и наш брак никто не одобрил бы. Общество справедливо сочло бы подобный союз мезальянсом, для тебя несомненно оскорбительным. Во-вторых, ты очень молода, а я нет. Ты уже любила. Ты еще полюбишь, и тебя полюбят в ответ так, как ты того заслуживаешь. Если ты сейчас не вполне любишь меня, стоит ли тебе так менять свою жизнь? Ты можешь бросить меня. Уже через двадцать лет я буду стар, а ты еще очень молода; если я умру, как ты останешься без меня одна? Видишь, сколько вопросов?
      - А ответ один, - она робко взяла его за руку. - Мне все равно, мезальянс это будет или нет. Неважно, что об этом подумают люди, когда узнают. ЕСЛИ узнают... Что же касается разницы в возрасте, то мне не кажется, что это серьезное препятствие для нашего с тобой союза. Я согласна стать твоей женой, потому что... потому что непременно полюблю тебя по-настоящему - и навсегда.
     Он молчал.
     - Ты не веришь мне? - она заглянула ему в лицо.
     - Я не верю своему счастью, - медленно ответил Галлах. - За что бы тебе полюбить меня?
     - За то, что ты настоящий мужчина, - горячо сказала Дженет. - За то, что ты заботливый, умный, добрый, честный. Мало того, ты сильный, ты искренний... и ты благородный. У тебя великодушное сердце. Разве этого всего мало?
      Она вдруг заплакала.
      - Дженет, - он бережно обнял ее и привлек к себе. - Прости, что я не поверил своему счастью... и твоему тоже. Я теперь знаю: мы безусловно будем счастливы. Мне, как и тебе, все равно, что скажут люди, потому что ничего дурного мы не делаем и не замышляем. Не плачь, крошка Дженет, а то и я заплачу: хороши мы будем, а?
       И он тихо засмеялся. Она тоже засмеялась и посмотрела ему в глаза с таким пониманием и участием, с такой глубокой привязанностью, что он крепко и нежно поцеловал ее в лоб; она же решительно поцеловала его в губы. Теперь глаза ее сияли. Она обвила руками его шею и доверчиво приникла к его груди.
     - Ты у меня в церкви будешь красавица, - он подхватил ее на руки. - Когда венчаемся?
     - Завтра, - просто ответила она.
     - Отлично. Ты не против старого свадебного платья графини?
     - Нет, - Дженет рассмеялась. - Думаю, оно мне подойдет.
     Галлах усадил ее возле игравшей на полу малютки. Ей недавно исполнилось четыре месяца, и она, лежа на животике, на теплом коврике перебирала игрушки, что-то лепеча себе под нос.
     - Возьмем с собой твою дочурку? - Галлах улыбнулся, глядя на Элизабет, потом поднял ее на руки и поцеловал в круглую щечку. - Нам придется ехать в город и остановиться в гостинице. Здесь не должны знать, что я женат. Какую фамилию ты назовешь?
      - Фамилию моей умершей матери, Мэл, - ответила Дженет. - Таких фамилий много в стране.

                ----------------------------

     На следующий день экипаж  вез в город жениха, невесту и прелестного крошечного мальчика. Элизабет была в мужском платьице. У Галлаха появились пышные черные усы и черный парик. Одет он был в великолепный костюм покойного графа и в его же плащ, на голове - щегольская шляпа. В таком виде он помолодел лет на десять. На невесте был роскошный свадебный наряд, впрочем, с очень плотной вуалью, почти не позволявшей разглядеть ее лица. Сверху невесту окутывала просторная кунья шуба с капюшоном.
     В гостинице устроились очень удобно. Галлах договорился со священником и ближе к вечеру того же дня они были официально и торжественно объявлены мужем и женой. При этом маленький Персиваль также присутствовал в церкви с разрешения священника: его держал на руках певчий во время всей церемонии.
     Многие, видевшие этих счастливых новобрачных, были бы весьма удивлены, если бы заглянули в гостиницу ночью. Супруги целомудренно спали в раздельных комнатах, игнорируя роскошную двуспальную кровать с пологом. Утром это ложе было искусственно приведено в соответствующий беспорядок, а молодожены с младенцем  отправились в обратный путь. Кучер довез их до деревни, от которой они окольными дорогами пробрались к Лесному Приюту со стороны черного входа, путь к которому был заранее тщательно расчищен.
     В Лесном Приюте Персиваль вновь превратился в Элизабет, парик и накладные усы легли на свое место в шляпной коробке, а брачные одежды были аккуратно уложены обратно в сундук.
     Свадьбу отпраздновали скромно, но очень весело. Это было тихое веселье: на этот раз не танцевали, но Дженет пела, и голос ее звучал так чисто и нежно, как еще никогда. Пела она простые народные песни, с детства родные для Галлаха, и так задушевно, что ему вспомнились его юность и молодость, его первая жена Кэтти: простенькая, добросовестная, хозяйственная, всегда веселая. "Надо навестить старушку Кэтти, - подумалось ему, - и нашего малыша. Пять лет я был женат, и эти пять лет были славными, приятными для меня... но что будет теперь? Лучезарное счастье с этой девочкой, а потом? Возможно, старость, заброшенность, одиночество. Она ведь, как ни раскидывай, дочь короля, к тому же такая молоденькая и прекрасная. Но... счастье - это всегда хорошо. Все надо в жизни испытать - даже ТАКУЮ любовь, великую, какой у меня еще не было... Неужели эта прелестная девушка теперь моя жена? Боже мой, впервые не верю ни глазам своим, ни разуму. Что же, буду верить сердцу - оно не должно меня подвести."
     - Если бы моя сестра сейчас сидела с нами, - сказала Дженет, присаживаясь рядом с Галлахом, - она бы порадовалась. Я очень по ней скучаю.
     - По которой? - спросил Галлах. - У тебя пять сестер.
     - По старшей, Маргарет, - ответила Дженет. - Она одна любит меня, и всегда любила. Остальные отреклись от меня, как только узнали о рождении Элизы, а Маргарет и в тюрьме навещала меня, и мы вместе плакали. А когда мне вынесли приговор, она так билась и рыдала, что лишилась сознания, и я помню, что отец приказал унести ее с тюремного двора - а остальные сидели и смотрели... Маргарет очень обрадовалась бы, узнав, что я жива.
     - Может, со временем она узнает об этом, - заметил Галлах. - Дай Бог, чтобы так случилось, если это принесет тебе радость.
     Они посидели еще немного, мирно беседуя, но ближе к ночи Дженет овладели робость и страх. Она нерешительно вошла в комнату и легла в кровать. Галлах пришел чуть позже, потушил свечи и лег рядом с ней. Дженет в страхе сжалась под одеялом.
     - Не бойся меня, малютка, - сказал Галлах, погладив ее по голове. - Мы с тобой до сих пор не были так близки, как сейчас, но у тебя есть опыт... есть дочь...
     - Да. - прошептала Дженет. - Но... мой опыт - это всего одна ночь любви... Всего одна ночь, а на утро он уехал...
     Галлах осторожно привлек ее к себе и сказал:
     - Я люблю тебя так, как еще никого не любил. Доверься мне: тебе будет хорошо со мной. И ничего не бойся. Если захочешь уйти от меня в другую комнату, я не стану тебя удерживать.
     Дженет заплакала и крепко прижалась к нему.
      - Нет, - прошептала она, - Мне с тобой уже хорошо. Мне уже не хочется никуда уходить...
            
                5

     Утром она проснулась свежая и ясная, точно обновленная, и радостно засмеялась. Душа ее пела, чувство благодатного покоя наполняло сердце.
     Вошел Старый Галлах  с серебряным подносом; на подносе был завтрак. Лицо его словно светилось изнутри. Они посмотрели друг на друга полными счастья глазами.
     - Ну как? - он осторожно поставил поднос на столик рядом с кроватью. - Я не утомил сегодня мою Дженет?
     - Нет, - Дженет засмеялась. - Но ты был близок к этому. Ты очень сильный....
     Он поцеловал ее.
      - Ты сильнее меня, Дженет, хотя, кроме твоей дочки, я ничего более хрупкого в своих руках до этой ночи не держал.
      Она порозовела, потом заметила:
      - Знаешь, Дядя, отчего я счастлива? Оттого, что ты чистый и осторожный человек. Я и не думала, что все может быть так чудесно.
     Он улыбнулся:
      - Что, твоя первая ночь была другой?
      - Другой, - призналась Дженет. - Я очень его любила, но меня разочаровала эта ночь... Знаешь, может, ничего худого и не произошло, и я придумываю, но - там была похоть... и боль, много боли. Я думала, иначе и не бывает.
     - Ешь, крошка Дженет, - сказал Галлах. - Теперь ты видишь, что по- другому не только бывает, но и должно быть.
     А сам подумал: "Тот, кто с похотью срывает бутон розы, не может любить. Наверно,  и не плохой был парень, и жаль, что утонул, но зачем же он погубил маленькую девочку? Соблазнил ее, сделал несчастной да еще и не сумел дать ей никакой радости. Ему-то, пожалуй, было не пятнадцать лет".
     Дженет с аппетитом ела, и он составил ей компанию.
     - Ты сильнее, чем он, - тихо сказала вдруг Дженет.- Мужественней. Ты властный. Но ты чистый, как родник, как звезда в небе, как первый снег. А Шарль был тонкий и стройный, похожий на цветок, - свиду. А когда... началась наша ночь... он словно весь почернел... И все кругом показалось мне каким-то черным, грязным, болезненным. Он превратился из чудесного цветка в зверя, который терзал меня... И в глазах его было презрение, как будто я сама была грязной тряпкой. Я спросила его, почему он так смотрит. Он ответил, что мне показалось. Но мне стало страшно.
      Она опустила голову.
     - Сколько ему было лет? - не выдержал Галлах.
     - Двадцать пять. Наверно, я была у него уже не первой.
     Дженет крепко прижалась к нему, словно ища у него защиты от воспоминаний.
     - Зато у меня ты, хотя и вторая жена, но одна-единственная, - он обнял ее. - Ты мне и жена, и мое дитя, которое я люблю. Забудь о том, что было когда-то плохо. Главное, наша Элизабет чудесная девочка, а ты - прелестная женщина, и быть с тобой для меня - дар Божий.
     - Когда ты говоришь, я даже забываю, что у меня нет руки, - призналась Дженет.
     - Я сам почти не вспоминаю об этом, - ответил он. - Для меня это совсем не важно.
       
                ----------------------------

     Так начинается их новая жизнь, о которой никто не знает. Когда приходит прачка или егерь, Дженет заранее прячется вместе с ребенком - никто не слышит и не видит их. Дни и ночи стали для обоих истинным праздником. Старый Галлах был счастлив сам и видел, что его молоденькая жена не менее счастлива. Он по-прежнему возил ее на санях и даже катался вместе с ней с горы, и смех Дженет звенел в саду беспрестанно. Сбылось то, что она обещала мужу: она полюбила его всем сердцем, преданно и глубоко, но спокойно, без опаляющей страсти, которой и он к ней не испытывал. Страсть была совсем легкая, именно такая, что земная любовь оказывалась совершенно полной, и появлялась она только по ночам, как тихий желанный гость. Днем же они вовсе забывали о ней. Галлах любил сажать Дженет к себе на колени и тихо гладить ее волосы, теперь не длинные, но густые и шелковистые, а она любила, сидя у него на коленях, слушать, как размеренно и ровно бьется его сердце. Это была, хоть и трепетная, но благочестивая любовь. Иной жене, возможно, она скоро наскучила бы, но только не Дженет. Девушка слишком хорошо знала цену тому, что получила. Она была ненавязчиво, но беспрестанно окружена любовью, уважением, заботой и глубоким пониманием: казалось, Старый Галлах видит всю ее насквозь.
      Графский охотничий домик состоял из двух этажей и очень занимал воображение Дженет. Она считала его красивым, уютным, но таинственным.
     - Дядя, не водятся ли здесь привидения? - спросила она как-то раз вполне серьезно.
     - Не видел, - коротко ответил Галлах. - Хотя предки моего графа любили умирать в этом доме. Человек шесть здесь точно скончалось, но мирно, без мучений и все от естественных причин. Кроме того, все они были люди набожные; я их поминаю в церкви и за души их особенно не беспокоюсь.
     - А ты веришь в привидения?
     - Отчего бы нет, - сказал Галлах. - Они, должно быть, есть, чтобы смущать душу человеческую, но я никогда их не видел и не слышал. Лесной Приют - это мирный приют, Дженет.
     - Я знаю, - Дженет улыбнулась. - Мне здесь очень хорошо. У меня такое чувство, что я из ада попала в рай, в землю обетованную и встретила сказочного короля, переодетого графским смотрителем.
     Он улыбнулся ей:
     - Кто знает? Может, так оно и есть. Здесь очень красивые места: тишина, приволье, благодать Божья. Здесь красивые луга и леса, озера и реки. А когда ты сам себе хозяин, разве ты не король? Ты богаче короля - весь мир принадлежит тебе. Так что ты, моя Дженет, здесь королева, а наша Элиза - принцесса.
     Дженет засмеялась и, обняв Галлаха, прижалась щекой к его щеке.
     - Дядя, - сказала она. - Ты все так хорошо понимаешь! Без тебя я никогда не сумела бы очень многое понять.
     - Я другого не понимаю, Дженет, - он привлек ее к себе. - Почему Господь свел нас - именно нас с тобой?
     - Чтобы мы возрадовались, - просто ответила Дженет.
     - Ты мудрая девочка, - он поцеловал ее в волосы. - Видишь, как хорошо ты мне ответила. Понимать-то я бы все это понимал, а вот сказать - никогда не смог бы.               
    
               

    
                Х Х Х Х

      Наступила весна, затем и лето. Старый Галлах достал из графских сундуков темную рубашку и штаны до колен, а также башмаки, которые носил когда-то его теперешний хозяин, нашел шляпу довольно потрепанного вида и рабочую куртку. Все это подошло Дженет, и она с любопытством разглядывала себя в зеркало. На нее смотрел миловидный темноволосый мальчик лет тринадцати с большими серыми глазами и странно легкими царственными движениями.
     Пришел день, когда егерь встретил обоих в саду. Он очень удивился, увидев мальчика, сгребающего граблями прошлогоднюю листву и сор.
     - Здравствуй, Тристан, - сказал он. - Ты взял себе работника?
     - Это мой племянник Джонатан, - ответил Галлах. - Он живет в городе и часто болеет; вот мать и прислала его ко мне на поправку. К тому же надо привести в порядок сад, а то я его совсем запустил. Джонатан! - крикнул он. - Поздоровайся с Робертом - это наш егерь.
     Мальчик подошел и протянул егерю руку. Егерь пожал ее и сказал:
     - Что ж, Джонни, рад встрече. Ты славный мальчуган. Тебе двенадцать?
     - Тринадцать, сударь, - ответил мальчик.
     - Ну, иди, работай, - сказал Галлах.
     - На тебе подарок, - молвил егерь, подавая Галлаху двух больших форелей. - Отлично рыба клюет. Приходи послезавтра ко мне - если хочешь, с племянником. Пойдем на Медвежий ручей, наловим форелей. Там и пруд рядом: можно налима подцепить; у меня есть хорошая наживка для налимов.
     - Хорошо, приду, - согласился Галлах. - Давно я не рыбачил. Спасибо тебе, Боб.
     - Ты частенько угощал меня вином, - улыбнувшись, ответил старик и пошел своей дорогой.
     Он бы очень удивился, увидев, как через два часа Джонатан преобразился в Дженет, которая усердно помогала Галлаху расчищать сад и подметать аллеи.
     - Хочу высадить цветы на клумбах, - сказал Галлах. - Надо закупить семян. Ты умеешь сажать цветы?
     - Нет, Дядя, - ответила Дженет. - Но я посмотрю, как ты сажаешь, и научусь.
     - Что же, посмотри, - он улыбнулся. - Но если это дело не увлечет тебя, не притворяйся: ты и так очень мне помогла.
     - И еще помогу, - возразила Дженет. Мне нравится работать в саду.
     В самом деле ей очень нравилось ухаживать за диким запущенным садом. Ее радовала густая пышная листва, аромат цветочных полян, могучие вековые дубы, кусты роз, жасмина и сирени. Розы самых разных сортов выпустили бутоны, и вскоре были усыпаны красивейшими цветами. Теперь она часто играла на поляне с Элизабет, которая уже начала ходить и которой скоро должен был исполниться год. Старый Галлах сделал в саду качели, и Дженет с удовольствием на них качалась. Иногда она каталась на лодочке по маленькому пруду; там можно было удить рыбу и даже плавать самой - пруд был чист, очень невелик, и дно его давно освободили от коряг и камней, а камыши росли только у мостков. Так как никто не мог увидеть Дженет, она купалась без одежды.
     Иногда после купания, в жаркие солнечные дни она лежала в мягкой траве на каком-нибудь легком покрывале, едва прикрывшись. Случалось, что Галлах заходил тогда посидеть с ней. Он терпеть не мог подглядываний, и, если Дженет купалась, никогда не подходил близко, но простодушно являлся полюбоваться ею, лежащей в траве и частично закрытой покрывалом. Дженет всегда очень радовалась. Ее немного удивляло целомудрие мужа: он никогда не раздевался и не купался при ней, она не видела его без одежды. В жаркие дни, работая в саду, он порой раздевался до пояса, а в спальне бывал в нижнем белье, но право совершенно раздеваться он оставлял за собой только  в ванной или ночью в спальне, когда было темно.
     - Ты меня стесняешься? - искренне удивлялась Дженет, когда он сидел возле нее на траве.
     - Нет, малютка, - отвечал Галлах. - Просто я считаю, что не пристало мужчине ходить голым перед своей женой. Или тебе это так нужно?
     - Нет, - Дженет краснела. - Но на меня-то тебе нравится смотреть.
     - Ты моя жена, твое тело прекрасно, и ты не возражаешь, поэтому я и смотрю, - честно говорил он. - Кроме того, ты больше любишь, когда я смотрю на тебя, прикрытую хотя бы этим лоскутом покрывала, - я заметил. Так и должно быть, Дженет: мне и самому больше нравится смотреть на тебя, когда на тебе хоть что-то есть. Все остальное раздражает, смущает, разжигает страсти - ты согласна со мной? Какого бы толка не были эти страсти, они не годятся для нашей жизни. Быть нескромными друг перед другом - это не значит свободно и честно любить. В этом обычно проявляется либо разврат, либо неудовлетворенность... Не дай нам бог этого. Ведь тебе хорошо со мной по ночам?
     - Еще как, - Дженет улыбалась ему. - На целый день хватает. А тебе со мной?
     - Не спрашивай меня, - он клал руку на ее лоб. - Я бываю так счастлив, что сам себе завидую.
     Дженет с удовольствием внимала тихим и ласковым речам своего мужа. Один его поцелуй, одно скупое, но всегда нежное и бережное прикосновение к ней наполняло ее душу великой радостью. Она с дрожью отвращения вспоминала многочисленных любовниц своего отца и братьев и раздумывала: а как бы повел себя Шарль? Он, конечно, предпочитал бы раздеваться и купаться вместе с ней. Даже в ту первую ночь - первую и последнюю для них обоих - он не пощадил ее юных впечатлений, он скинул с себя все до последнего и даже не погасил свечей. Он и с нее снял все, забавляясь ее стыдом, тревогой, страхом и даже невольными слезами. Она закрыла глаза: нет, куда лучше, куда спокойней, когда и плоть твоя, и душа священны для того, кому ты их доверяешь... Насколько богаче становятся от этого все лучшие чувства, насколько сильнее - любовь.
     - Дядя, - она посмотрела в лицо Галлаху. - Ты очень многому научил меня. Прости, если я кажусь тебе нескромной...
     Он засмеялся и привлек ее к себе:
     - Это ты у меня нескромная? Ты прелестная, чистая девочка; Кэтти моя, Царство ей Небесное, и то была не так скромна.
     - А у меня не будет ребенка? - вдруг испугалась Дженет. Эта мысль впервые пришла ей в голову со дня свадьбы.
     - Я знаю, сколько хлопот принес бы тебе сейчас еще один малыш, Дженет, - улыбнулся Галлах. - Не беспокойся, я постоянно принимаю надежные меры, о которых тебе незачем знать.
      Дженет облегченно вздохнула, потом сказала:
      - Но у нас же будет когда-нибудь общий ребенок, правда?
      - Конечно, если ты захочешь.
      - А ты?
      - Я очень хочу.
      - Вот и я хочу, - Дженет улыбнулась. - У нас обязательно будет ребенок.
      - Моей малышки мне пока достаточно, - Галлах поцеловал игравшую рядом Элизу. - Смотри, какая она славная. Она будет красавица - как и ты, Дженет.
      И он усадил девочку себе на колени.
      ... Переодетая Джонатаном Дженет побывала в церкви. Она знала, что не сможет часто приходить туда, поэтому долго молилась и плакала, ставила свечи и завидовала тем, кто мог без страха перед разоблачением исповедываться и причащаться.
     Этим вечером душа ее была полна всем самым лучшим в мире, и она пела, а Галлах, затаив дыхание, слушал ее.
               
                6
               
     Так, в глубокой тайне, в тихих домашних радостях и великой взаимной любви проходит четыре года. Джонатан остается Джонатаном, но Галлах знакомит егеря со своей племянницей Элизабет, которую он тоже решил взять к себе.
     - Тебе жениться бы, - заметил егерь. - Вижу, ты скучаешь по детям.
     - Дети одно, а жены другое, - возразил Галлах. - С ними хлопот не оберешься.
     Элизабет молча смотрела на егеря. Ей было внушено как можно больше молчать при посторонних; в крайнем случае назвать отца "дядя", а матушку  - Джонатан. Она была умной девочкой и быстро смекнула, что все это очень важно для ее родителей. Очень послушная, веселая и ласковая, Элиза была истинной радостью своих родителей, "даром Божьим", как говорил Галлах. Он обожал девочку, и она платила ему не меньшим обожанием. Она очень любила свою мать и всегда старалась помочь ей, чем могла. У девочки было три куклы и чудесный кукольный уголок, подаренный ей на Рождество отцом. Она была в безмерном восхищении от этой игрушки. Дженет с помощью Галлаха обшила ее кукол, и Элиза могла часами переодевать их и возить друг к дружке в гости в игрушечной карете. Теперь зимой мать и дочь весело катались вместе с ледяной горки или на санках, а летом вместе играли в саду среди цветов и качались на качелях. Иногда Дженет позволяла Элизе купаться, и они вместе плескались на мелководье, громко смеясь и брызгая друг в дружку водой. Иногда отец играл с ними, и это придавало играм особое очарование.
     В октябре Элизабет должно было исполниться пять лет.
     У нее была весьма богатая внутренняя жизнь. Она любила играть одна в отдаленных уголках сада: то в атамана разбойников, то в одинокого принца или принцессу, то в капитана корабля; любила сама себе рассказывать диковинные истории, сплетенные ее радужной фантазией в единый многоцветный венок. Основой служили книги, которые читала ей матушка, и рассказы, которые она слышала от отца. Эти истории она говорила вслух, становясь то героем, то героиней собственного творчества. Ей нравилось ловить сачком бабочек и кузнечиков и внимательно разглядывать их. Мать научила ее так ловить бабочек, чтобы не причинить им вреда и не стряхнуть ненароком легкую пыльцу с их крылышек. Егерь поймал для нее в лесу малиновку, сплел клетку из ивовых прутьев, и Элиза с удовольствием ухаживала за своей птичкой.
     Спала Элиза в бывшей комнате Галлаха, но перьевая перина была заменена на пуховую, а простое одеяло на пуховое и атласное; подушка также была пуховая. Элизе нравилось, что она спит у окна: она любила разглядывать ночное небо, луну и деревья. Если ей снился страшный сон, родители всегда сидели с ней, пока она вновь не засыпала: их дверь была прямо напротив их кровати, и в случае необходимости она могла постучаться к ним. Но Элиза была не из пугливых, и редко пользовалась своей привилегией. Она вовсе не желала тревожить сон матушки и отца, и когда все-таки делала это, то всегда с чувством досады на себя и свои страхи.
     Девочку окрестили в два года, и она никогда не снимала с шеи своего красивого золотого крестика: он очень нравился ей. Но она вовсе не была жадной до золота.
     Однажды, когда родителей не было дома, любопытная Элизабет забралась на чердак и обнаружила там темноволосого молодого человека, которому каким-то образом удалось обмануть бдительность старого Барса и попасть в дом.
     - Ты вор? - прямо спросила его девочка.
     - Вор, - признался незваный гость и тут же поправился:
     - Я только сегодня вор. Мне нужны деньги. Мне нужно заплатить долг, иначе люди, которым я задолжал, сожгут мой дом.
     Элиза не очень ясно поняла, о чем он говорит, но немедленно прониклась смутным ощущением чужой беды.
     - Тогда пойдем со мной, - сказала она.
     Она знала, где Галлах хранит деньги, и все до последней копейки отдала вору. Он ушел счастливый, а Элиза радовалась, что помогла ему.
     Когда она честно призналась во всем родителям, Дженет ахнула, а Галлах улыбнулся.
     - Ничего, - сказал он. - Я сделал запас на черный день. Но больше не будь такой щедрой, малышка: пусть твои воры обсуждают свои проблемы со мной, как они делали это до сих пор.
     Он не привык удивляться, но все же был удивлен, когда через неделю темноволосый парень вернул все до копейки.
     - Здесь было много лишнего, - признался он. - Я заплатил долг, потом неделю хорошо поработал и могу вам теперь вернуть все, что дала мне девочка.
     Он протянул деньги и сказал:
     - Меня зовут Санни Сайдер. Если будет нужна моя помощь, то я живу в деревне; третий дом от околицы.
     - Постой, Санни, - сказал Галлах. - Я слышал о тебе. У тебя, кажется, больна мать?
     - Да, господин Галлах.
- Возьми то, что ты заработал, - смотритель графского домика вернул ему часть денег. - Если из тебя  не вышло вора, это стоит того, чтобы твои деньги остались твоими. Хорошенько заботься о своей матери.
     - Спасибо, сударь, - Санни почтительно поклонился и не смог удержаться от радостной улыбки. - Вы очень добрый. Помните: третий дом от околицы. Я всегда буду рад услужить вам.
     - Договорились, - Галлах пожал ему руку.
     Вечером он сказал Дженет:
      - А девочка-то у нас непростая, крошка Дженет. У нее редкий дар: с детства поступать правильно. Господь дал ей целую горсть талантов, и уж она-то не зароет их в землю. Ей дано умножать их.
     Дженет улыбнулась.
     - Ты понимаешь ее так же хорошо, как меня. Я уверена, Дядя: ты свои таланты уже умножил тем, что дал нам спасение и счастье.
     - Как знать, - Галлах поцеловал ее. - Может, я родился именно для этого.
               
                7

     Однажды июльским вечером Элизабет, которая уже легла в постель, решила перед сном поглядеть в окно. Лил дождь, и девочка задумчиво смотрела на мокрые деревья: они были едва видны во тьме, но мокрые листья поблескивали, словно покрытые лаком. Вдруг Элиза заметила огонек: он мелькал среди деревьев, то исчезая, то вновь появляясь. Девочке было забавно наблюдать за ним: она еще не знала ни страха, ни особенной тревоги, поэтому, понаблюдав за огоньком, не стала тревожить родителей, а улеглась и крепко уснула.
     Наутро Старый Галлах ушел рыбачить с егерем. Дженет поливала цветы в глубине сада, а Элиза, стоя в лодке, которая покачивалась на пруду у мостков, играла в капитана большого красивого парусника. Лодка была прочно прикреплена к мосткам, но девочка представляла себе, что она плывет по бескрайним морским просторам. Потом капитан послал с донесением свою волшебную птицу, которая все знала и понимала, как человек, и птица - то есть, та же Элиза - "полетела" с донесением через весь сад к чугунной решетке, где ее ожидал королевский узник, несправедливо осужденный за добрые дела.
     Элизу очень удивило, что вместо воображаемого узника она увидела по другую сторону решетки настоящего красивого светловолосого мужчину.
     Она оробела и остановилась в нерешительности. Мужчина смотрел на нее с улыбкой.
     - Здравствуй, малютка, - сказал он. - Как тебя зовут?
     - Элизабет, - ответила девочка.
     - Так вот, как тебя назвали, - он улыбнулся. - Подойди сюда, не бойся. Не можешь ли ты передать своей матушке вот эту записку?
     - У меня нет матушки, - заученно ответила Элиза. - Есть дядя и Джонатан.
     Ее ответ почему-то очень позабавил незнакомца. Он засмеялся, потом протянул ей сквозь решетку небольшой клочок бумаги.
     - Передай это Джонатану, - сказал он весело. - Договорились?
     - Да, - ответила Элиза и побежала в глубь сада, а незнакомец быстрым шагом направился в сторону деревни.
     - Матушка, - Элиза подбежала к Дженет. - Эту записку мне передал какой-то человек. Он сказал, для Джонатана.
     - Вот как? Ну, иди, играй, доченька, - сказала Дженет, и в душе ее тут же родилась смутная глухая тревога. Она развернула листок и прочитала:
     "Милая Дженет!
     Все эти пять лет, которые ты дарила мне столь же щедро, как и твоему мужу, хотя он не знал об этом, живут в моем сердце цветущими воспоминаниями. Я вынужден оставить тебя, моя родная, но поверь - разлука не будет долгой.
                Твой душой и телом
                Шарль Легран".
     Прочитав эти строки, Дженет побледнела, как смерть. Солнце, сияющее над садом, ударило ей в глаза и на мгновение затуманило мозг. Вихрем пронеслись обрывки мыслей: "Шарль?.. Он здесь?..
Да, это его почерк... но о чем он пишет?.. Значит, он не утонул?.. А вдруг это прочтет ОН?" - так она называла иногда про себя своего мужа. Тут же в ее душе словно прогремел гром. "Он же ничего не поймет! - подумала она, покрываясь холодным потом. - Кто-то хочет моей погибели; может, вовсе не Шарль. Кто-то знает, что я здесь - Боже мой! А вдруг ОН поверит ему, поверит, что я ЕГО обманывала?.."
     Дрожа, Дженет подошла к пруду, где в лодке Элиза продолжала играть в капитана.
     - Доченька... - тихо сказала она. - Обещай, что ты ничего не скажешь про эту записку отцу.
     - Обещаю, - удивленно ответила Элизабет. - А что, в ней что-то плохое?
     - Да, родная.. Отца это очень огорчит, не говори ему ничего.
     - Ладно, - сказала Элизабет и тут же немного опечалилась: ни она, ни мать ничего до сих пор не скрывали от отца. Но вскоре она опять принялась играть, а Дженет бросилась в дом и, скомкав, швырнула записку в догорающий камин.
     Когда Галлах вернулся с рыбалки, Элизабет встретила его радостными восклицаниями и крепко обняла, но на Дженет не было лица. Галлах заметил это, однако ни о чем не стал ее расспрашивать, ожидая, что она все расскажет сама. Дженет и хотела бы, но не знала точно, что и как говорить. Мысли путались у нее в голове; она сказала, что неважно себя чувствует и пораньше легла спать.
     Старый Галлах задумался. Он рассеянно занялся мелкой работой - перемыл посуду, в чем ему уже давно и с удовольствием помогала Элиза; как обычно, выпустил во двор собак и принялся вычищать камины: сметать метелочкой пепел на маленький совок. Тут ему и попалась сильно обгоревшая по краям бумажка. Он развернул ее и с изумлением прочел:
     "Милая Дженет!
     Все эти пять лет, которые ты дарила мне столь же щедро, как и твоему мужу, хотя он не знал об этом, живут в моем сердце цветущими воспоминаниями. Я вынужден оставить тебя, моя родная, но поверь, разлука не будет долгой.
                Твой душой и телом
                Шарль Легран."
     Галлах несколько раз перечитал это странное послание и глубоко задумался. Потом он прошел в спальню и тихо окликнул:
     - Дженет! Ты спишь?
     - Еще нет, - еле слышно ответила Дженет.
     - Тогда я зажгу свечу, - сказал он. - Знаешь, почему ты не спишь, Дженет? Из-за этого, - он сел рядом с ней на постель и показал ей записку.
     Дженет отшатнулась и заплакала.
     - Почему она не сгорела? - горестно твердила она. - Боже мой!
     - Успокойся, - Галлах крепко прижал ее к себе. - Почему ты сразу не сказала мне об этом?
     - Но это ложь, - всхлипывая, воскликнула Дженет. -  Я была тебе верна все эти годы. Я ничего не знала о Шарле...
     - Разумеется, это ложь, - Галлах даже засмеялся. - Если бы ты была из тех, кто изменяет, я бы заметил     это гораздо раньше, чем прочел эту записку. Я спрашиваю о другом: почему ты не показала мне ее?
     - Не показала тебе? - Дженет удивилась. - Но я боялась потерять тебя. Боялась, что ты поверишь...
     - Я никогда не верил очевидному вздору, - заметил Галлах. - И впредь не собираюсь верить. Это написано человеком, желающим тебе зла: он знает, где ты, знает, кто я тебе - и пишет несколько строк, которые должны, по его расчетам, внести в нашу жизнь недоверие, страх и печаль, посеять сомнения друг в друге - словом, сделать нашу семью несчастной. Стало быть, человек этот опасен, и хорошо было бы остановить его. Кто принес записку?
     - Я не видела, - успокаиваясь, ответила Дженет. - Ее передали Элизе и сказали: для Джонатана.
     - Значит, ему известно и это, - Галлах задумался. - Ты успокоилась, моя любимая Дженет?
     - Да, Дядя, - Дженет с горячей благодарностью посмотрела на него и приникла головой к его плечу.
     - Может, тогда спросим нашу Элизабет, кто принес записку?
     - Я виновата перед тобой, - Дженет снова расстроилась. - Я попросила ее ни о чем тебе не говорить.
     - Ты ни в чем не виновата, - Галлах вытер слезы с ее щек. - Если ты боялась огорчить меня, конечно, ты попросила ее об этом: я бы на твоем месте сделал бы то же самое.
     Призванная в родительскую спальню, Элиза очень обрадовалась, что может больше ничего не скрывать от своего обожаемого отца и бодро заговорила:
     - Записку мне передал один человек: высокий, со светлыми волосами и усами. Он сказал - отдай записку матушке. Я ответила, как вы учили меня, отец, что у меня нет матушки, а есть дядя и Джонатан. Он почему-то засмеялся. Спросил, как меня зовут, и говорит: "Ах, вот как тебя назвали".
Потом говорит: "Тогда передай эту записку Джонатану”. Я передала матушке, а матушка расстроилась.
     Старый Галлах уложил девочку спать, потом вернулся к Дженет. Она выглядела очень печальной и озабоченной.
     - Не расстраивайся так, - ласково сказал Галлах. - Как ты думаешь: это Шарль?
     - Не знаю, Дядя, - Дженет тяжело вздохнула. - Почерк как будто похож, но светловолосых с усами много; к тому же, я ведь сама не видела его.
     - Предположим, это он, - сказал Галлах. - И предположим, он хочет, чтобы ты испугалась. Возможно, он даже не один. Это ясно, но конечная его цель мне не понятна. На что он рассчитывает? Впрочем, я думаю, мы это скоро увидим. Не печалься, моя Дженет: мы справимся с этими бедами.
     - Это еще не беды, - робко возразила Дженет.
     - Неожиданное и нежеланное - всегда беда, - сказал Галлах. - А большая, малая ли, уже неважно. Главное, не тревожься заранее. Мне кажется, человек этот еще себя проявит.
     Дженет уснула не сразу. Она долго думала о записке и о Шарле. Каждый неясный звук, каждый скрип рассыхающихся половиц заставляли ее нервничать и напряженно прислушиваться, но в конце концов сон победил, и она уснула.
     Опасения Старого Галлаха не замедлили сбыться. Утром Дженет вышла в сад и увидела, что на скамейке, на которой она особенно любила сидеть, лежит небольшой камень. Она подошла поближе и увидела под камнем записку.
     "Дженет, - говорилось в записке. - Сегодня в час дня я жду тебя в саду возле ворот. Только приходи одна, не то не поздоровится ни тебе, ни твоему мужу”.
     Дженет  бросилась в дом, где Галлах убирал холл. Он прочел записку очень внимательно, потом сказал:
     - Ничего не бойся, крошка Дженет. Будь в саду в час дня - разумеется, одна.
     - А вдруг он хочет убить меня? - спросила Дженет.
     - Тогда бы он уже попытался это сделать, - спокойно ответил Галлах. - Ему нужно другое. Иди смело; как ты понимаешь, я буду рядом, только никто меня не увидит.
     Днем Элизабет велели играть в доме, в самой отдаленной комнате, Галлах выпустил собаку Чангу, взял ее на сворку и очень незаметно прошел в сад. Тайными тропинками, почти ползком он подобрался как можно ближе к воротам. При нем было заряженное ружье. Он думал: " Почему собаки не чуют этого морского "утопленника"? Иначе он не смог бы проникнуть в сад этой ночью, чтобы подложить свою записку, да и лампу, которую видела в окошко Элиза ( наверняка, это был огонек от лампы ),  он не смог бы зажечь. Собаки показали бы ему лампу, если бы хоть раз его учуяли”.
     Вскоре появилась Дженет, и Галлах стал с особенным вниманием наблюдать за воротами.
     Дженет была сама не своя от напряженного ожидания; она чрезвычайно волновалась. Внезапно из-за дерева вышел стройный светловолосый молодой мужчина с усами.
     - Здравствуй, Дженет, - услышал Галлах.
     Дженет задрожала и отшатнулась от него, как от призрака.
     - Шарль? - пролепетала она. - Что ты здесь делаешь? Я думала, ты утонул. И зачем ты написал вчера эту странную записку?
     - Чтобы ты вспомнила о нашей былой любви, - сказал Легран. - Значит, ты разлюбила меня, Дженет?
     - Да, - ответила Дженет.- Я люблю своего мужа.
     - Но как же моя дочь Элизабет? - Легран подошел ближе. - Я не думал, дорогая, что ты даже не расскажешь ей обо мне. Ведь ты так любила меня!
     - Но ты меня не любил, - ответила Дженет. - А мои чувства были ошибкой. К тому же, я едва не погибла.
     - У тебя еще все впереди, - с улыбкой заметил Шарль. - Я собираюсь стать богатым. Едва король узнает, где ты, я получу десять миллионов золотом.
     - За что ты меня преследуешь? - тихо спросила Дженет.
     - Долгая история, - ответил Легран. - Но прежде чем натравить на тебя короля, я немного хотел бы развлечь тебя своим присутствием. Ты все-таки очень хороша, и мне хотелось бы, чтобы ты снова стала моей.
     - Ты не смеешь мне это предлагать! - Дженет вспыхнула.
     - Не смею? Еще как смею, - он быстрым движением схватил ее за шею и приставил к ее горлу нож. - Расскажи-ка мне про старика, который соблазнил тебя! Он, наверно, очень ласков с тобой?
     - Он благочестивый человек, - мужественно ответила Дженет. - И очень любит меня и Элизу.
     - Он благочестив днем, - рассмеялся Легран. - А каков он ночью?
     - Полон любви и чистоты, которые даже не снились тебе, - сказала Дженет.
     - Не слишком ли он для тебя молод?
     - В самый раз, - Дженет почувствовала головокружение. - Пусти меня, мне плохо.
     - В самом деле? Ожидается обморок? Что ж, я подожду его, чтобы без помех провести с тобой время. Уж тогда я как следует займусь тобой.
     "А я тобой", - подумал Галлах, наводя ружье в его сторону. Он целил прямо в руку, державшую нож, и молил Бога, чтобы всегда верный глаз теперь не подвел его.
     Ружье выстрелило, раздался крик, перешедший в звериный рев, полный бешенства и боли. Нож выпал из простреленной руки, Дженет без чувств упала на траву, а раненый человек побежал прочь из сада.
     - Взять его, - приказал Галлах, спуская Чангу со сворки.
     Собака огромными прыжками бросилась за убегавшим. Он вылез в щель в воротах и кинулся со всех ног прочь из сада. Собака догнала его, но была тут же на месте прикончена длинным кинжалом, а сам раненый очень быстро скрылся из глаз.
     Галлах бережно привел в чувство Дженет и пошел взглянуть на собаку. Он выдернул из ее шеи кинжал и похоронил ее в том месте, где сад граничил с лесом. Потом он вернулся к Дженет, которая уже немного оправилась от ужаса и сидела на скамейке. Он сел рядом с ней.
     - Боже мой, Дядя! - она залилась слезами и крепко обняла Старого Галлаха.
     - Спокойно, моя родная, - он взял ее единственную руку в свою. - Поймать нам его не удалось, но думаю, мы еще сделаем это. Значит, это и есть твоя первая любовь?
     И он тихонько рассмеялся.
     Дженет припала лицом к его груди и крепко зажмурилась: настолько слова "первая любовь" звучали в эту минуту странно и даже страшно.
     - Ничего, родная, это все пройдет, - сказал Галлах. - Даст Бог, твоя душевная рана затянется. Он убил Чангу - умная была собака, жаль ее. А вот и нож.
     Он поднял с земли нож, который выронил убегавший, и спрятал его во внутренний карман своей рабочей куртки. Потом подхватил на руки Дженет. Он сделал это второй раз с момента их встречи, и Дженет стало неловко за свою трусость.
     - Дядя, тебе тяжело, - сказала она нерешительно. - Я смогу идти; у меня ноги только чуть- чуть дрожат.
     - Дай мне поносить тебя, - он поцеловал ее в щеку. - Ты совсем не тяжелая. Кроме того, нам пора обедать. Что ты на это скажешь?
     - Скажу, что очень люблю тебя, - ответила Дженет.      
    
                8

     Вскоре они уже обедали - как всегда, втроем. Обед был очень вкусным; он взбодрил Дженет и вообще подействовал на нее благотворно.
     - Матушка, пойдемте в сад! - стала звать ее Элиза, но Дженет отказывалась.
     - Я пойду с тобой, малышка, - сказал Галлах. - Дженет, мы ненадолго... А вечером погуляем все втроем, ладно?
     - Да, - сказала Дженет, изо всех сил пытаясь не показывать, как она боится. Едва ее муж и дочь ушли, как она залезла в один из сундуков и заперлась изнутри на щеколду, которую Галлах приделал когда-то на случай, если ей будет угрожать опасность. Почти час, пока не вернулись с прогулки Элиза с Галлахом, она сидела в своем убежище, едва осмеливаясь дышать.
     Галлах вошел и увидел, как Дженет выбирается из сундука.
     - Ты так боишься? - удивился он. - Ну, Дженет, если на то пошло, я больше не оставлю тебя одну.
     Перед ужином они еще раз прогулялись, даже покатались в лодке, но Галлах чувствовал, как трепещет всем существом его молодая жена. Ее губы шевелились, и он понял, что она молится. Он спокойно заговорил с Элизабет, чтобы дать Дженет как следует укрепить себя молитвой и успокоиться. Это и в самом деле ей помогло. Она свободно и глубоко вздохнула, точно стряхивая с себя незримые путы ужаса и даже поддержала беседу отца с дочерью.
     Среди ночи она проснулась и увидела, что мужа нет  рядом. Дженет задрожала и, выскочив из кровати, забилась в угол между камином и креслом.
     Галлах вскоре вернулся и не нашел жены в постели. Она уснула в своем углу, и он даже со свечой не сразу отыскал ее. Он коснулся ее плеча. Она вскрикнула и заслонилась рукой, точно ожидая удара, но тут же пришла в себя.
     - Дядя… Господи, где же ты был?
     - Проверял собак, крошка Дженет, - ответил Галлах. - Бедная ты моя! Ложись спать, все в порядке. Не придет же он сюда с простреленной рукой.
     - А вдруг придет? - Дженет задрожала. - Он же совсем безумный. Дядя, что мне делать? Вдруг он уже выдал меня?
     - Нет, дитя мое, - ответил Галлах. - Если бы он хотел выдать тебя, то давно бы  уже выдал, а не играл в  свои темные игры. Чего он добивается? В любом случае, не твоего разоблачения; а с остальным мы разберемся. Посмотри, какая красивая луна - убывает. Слышишь - соловьи поют в кустах? Все пока хорошо и, дай Бог, все будет хорошо.
     Он уложил Дженет в постель, и она уснула мирным сном в его бережных руках, утешенная его поцелуями и ласками. Галлаху же было не до сна. Он не рассказал Дженет, что когда вышел во двор, то нашел всех собак спящими, а в их мисках с остатками еды обнаружил какое-то белое вещество - вероятно, снотворное. Легран был ранен сильно, и Галлах догадался, что у него есть сообщник, а то и несколько: сам бы он не сумел, будучи сильно раненым, незаметно вернуться и подсыпать собакам снотворное. По следам и траве было видно, что их враг потерял много крови, и на время, безусловно, выбыл из игры.
      - Пока Галлах лежал и раздумывал, послышался тихий стук в окошко. Галлах на палец приоткрыл окно и шепотом спросил:
     - Кто здесь?
     - Санни Сайдер, господин Галлах, - прозвучал ответ из темноты. - Мне очень нужно поговорить с вами.
     - А, неудавшийся вор, - Галлах улыбнулся. - Ступай к парадной двери, я сейчас открою тебе.
     Он вновь зажег свечу и оставил записку для Дженет, если она вдруг проснется: "Я в холле. Все в порядке. Спи. Дядя."
     Затем он оделся и вышел в холл с ружьем. Барс, ощетинившись, глухо рычал на дверь. Галлах, направив ружье на дверь, медленно открыл ее.
     ... На крыльце, залитый кровью, лежал Санни Сайдер. Он был жив и указывал рукой куда-то во тьму.
     Галлах молча втащил его в дом и крепко запер дверь. Потом он быстро разорвал на Санни рубашку и увидел два ножевых ранения: одно в боку, другое в левом плече. Обе раны были неопасны, и Галлах принялся смывать кровь с Санни, обрабатывать раны и поить его коньяком. Санни довольно быстро пришел в себя.
     - Я и не знал, что за мной следили, - признался он, улыбаясь виноватой улыбкой. - Это была женщина. Когда я подошел к вашему крыльцу, она ударила меня ножом и бросилась бежать. Я ее узнал. Они живут у нас на сеновале, их трое. Один почти совсем старик, другого вы сегодня подстрелили, а третья - вот эта самая молодая женщина. У нее очень мрачные глаза. Я подслушал их сегодня и решил все рассказать вам. Они хотят убить вас, забрать себе девочку, которая дала мне денег - ее зовут Элиза, да? И еще они хотят позора и смерти для какой-то Дженет - я не знаю ее.
     - Спасибо, Санни, - сказал Галлах. - Этого мне пока достаточно. Ты уверен, что их трое?
     - Да, уверен. Больше никого нет. Хорошо, моя мать гостит у своей сестры, а то ее убили бы.
     - Теперь помолчи немного, - сказал Галлах. - Раны довольно глубокие. Спасибо, что ты оказал мне такую услугу: я никогда не забуду тебе этого.
     - Вы первый оказали мне услугу, - с трудом произнес Санни. - Я не мог не помочь вам. Можно воды?
     - Пей, - Галлах напоил его из кувшина. - Куда же мне девать тебя, парень? Ладно, будешь отлеживаться в моей третьей комнате: там безопасней всего.
      Он на себе перенес Санни в свою третью комнату, постелил ему на софе и уложил его, оставив возле его ложа на столике воду и коньяк.
    - Станет плохо, - сказал он, - позвони в этот вот колокольчик - я услышу тебя.
    - Благодарю вас, - прошептал Санни, закрывая глаза.
     Галлах ушел в холл, смыл кровь с пола и уселся в кресле, не в силах избавиться от внутреннего напряжения: он чувствовал, что в эту ночь можно ожидать еще каких-нибудь неожиданностей. Не слыша ничего подозрительного, он решился заснуть, надеясь, что в случае чего Барс его разбудит.               

                ----------------------------------

     Дженет и Элизабет сладко проспали до утра. Когда в шесть часов проснулись во дворе собаки, Галлах осторожно вышел к ним и проверил, в каком они состоянии. Собаки были еще немного вялы, но радостно прибежали к Галлаху. Он приласкал их и решил, что теперь можно идти спать.
     Перед сном он проведал Санни, чтобы узнать, как тот себя чувствует. Санни тихонько спал беспокойно и слегка стонал. У него был небольшой жар, но Галлах знал, что это обычное дело при ранениях, хотя бы и не опасных, поэтому, крепко заперев дверь в свои общие три комнаты и поставив в головах ружье,  он лег рядом с Дженет и крепко уснул.
     Первой проснулась Элизабет. Она проворно оделась, умылась над рукомойником, который для удобства был пристроен в ее комнате в виде шкафчика, скрывавшего в себе и рукомойник и таз, куда падала вода. Почистив зубы порошком, Элиза, чтобы не разбудить спящих родителей, пошла в третью комнату, где часто играла, пока они не просыпались. К своему изумлению она обнаружила на софе того самого вора, которому недавно отдала деньги. Вор не спал, но был весь перевязан и тихо стонал.
     - Здравствуй. Что ты здесь делаешь? - спросила девочка.
       Улыбка озарила лицо раненого.
      - Элиза, - сказал он. - Меня зовут Санни. Господин Галлах перевязал меня после того, как меня ранили, и уложил сюда.
     - Ты опять хотел взять деньги? - спросила Элиза.
     - Нет, я хотел помочь тебе и господину Галлаху, но ваши враги узнали об этом и ударили меня ножом.
     Элиза широко раскрыла глаза:
     - Враги? Но у нас нет врагов.
     - Появились, - кратко сказал Санни. - Прости, Элиза, я выпил всю воду, не дашь ли ты мне еще? Я очень хочу пить.
     Элиза задумалась. Дверь, ведущая в холл, была заперта. Оставалось только немного воды в рукомойнике, но зато эта вода была свежей и чистой.
     - Я не смогу принести много, - виновато сказала она. - Ты извини. Где твоя кружка?
     Вскоре она уже подавала ему полную кружку воды. Санни выпил ее залпом и от души поблагодарил Элизабет.
     - Тебе, наверно, очень больно, - задумчиво сказала Элиза. - Я не знаю, чем тебе еще помочь.
     - Мне не нужно помогать, - уверил ее Санни. - Господин Галлах проснется и, наверно, поможет. Кто он тебе?
     - Дядя, - заученно ответила Элиза.
     - А где твои родители?
     Элиза пожала плечами. Санни, как ему ни было плохо, с удовольствием смотрел на красивую девочку со светлыми волосами до пояса, в простеньком, но изящном розовом платьице, в таких же панталончиках и темных блестящих туфельках на босу ногу. У девочки были серьезные карие глаза и тонкие черты лица.
     Элиза тоже его разглядывала, и он ей нравился. Вихрастый темноволосый паренек с глазами синими, как пасмурное море, с красивым носом и веселым ртом.
     - Сколько тебе лет? - спросила Элиза.
     - Двадцать.
     - Как моей маме, - забывшись, проговорила она.
     - Твоей маме? - Санни удивился. - Значит, она жива. Но почему она не с тобой?
     Элиза покраснела.
     - Это тайна, - честно призналась она. - Если Дядя захочет тебе рассказать, он расскажет, а мне велено никому ничего не говорить. Уж ты не сердись: я дала слово.
     - Я и не думаю сердиться, - Санни был озадачен. - Но если ты дала слово, его, конечно, надо держать.
     Элиза повеселела.
      - Ты все понимаешь, - сказала она. - Давай дружить, Санни!
      - Давай, - он протянул ей руку. - Ты очень славная. Только я пока не смогу с тобой играть.
      - Я и не играю со взрослыми, - сказала Элиза. - Я играю одна - это гораздо интереснее.
      - А с детьми?
      - Тут же нет детей, - Элиза присела к нему на кровать. - Если ты устанешь, скажи - и я уйду. Я очень послушная. Даже Дядя так говорит, а он - строгий. Хотя вообще-то он очень добрый, и я его ужасно люблю.
     - А маму?
     - Маму я тоже ужасно люблю, - ответила Элиза. - Она тихая и добрая. А ты веселый и красивый.
     - Я знаю, - сказал Санни, который не был обижен вниманием деревенских девушек.
     - А у тебя есть дочка?
     - Я еще не женат.
     - Почему? - удивилась Элиза.
     Санни простодушно ответил:
     - Я еще никого не полюбил, хотя многим нравлюсь. А потом, торопиться некуда. Заработаю побольше деньжат, поднакоплю, построю новый дом, заведу хозяйство - тогда и жениться можно.
      - Что такое хозяйство? - заинтересовалась Элиза.
      - Коровы, козы, домашняя птица, огород побольше - все крестьяне этим живут.
      - Интересно, а чем мы живем? - задумалась девочка.
      - Ты не знаешь? - удивился Санни. - Твой дядя - смотритель графского дома и сада. Он получает очень большое жалованье - ему не нужно хозяйство, чтобы хорошо жить.
      - От кого он получает жалованье?
      - От графа - за то, что стережет и оберегает его дом.
      - А где граф?
      - За границей.
      - А-а, - протянула Элиза. - Понятно. А ты бы хотел так же работать у графа?
      Санни задумался.
      - Я бы все-таки хотел хозяйство, - заметил он. - Но от графской работы мало кто отказывается. Если бы графу нужен был хороший плотник или резчик по дереву, я бы смог отлично работать и у графа, имея при этом свое хозяйство.
      - Ты вырезаешь по дереву? - Элизабет восхитилась. - Это же очень красиво!
      Тут появилась Дженет.
      - Элиза... - начала она и осеклась, увидев раненого. - Боже мой, кто это?
      Санни Сайдер разинул рот и вытаращил глаза. Он узнал лицо, которое видел много раз на портретах и которое хорошо запомнил, - лицо опальной младшей дочери короля.
     - Принцесса Дженет? - едва сумел произнести он и тут же от потрясения лишился чувств.
         
                -------------------------------

     Его привел в себя Старый Галлах.
     - Ну что, парень? - спросил он. - Полегче тебе?
     - Да, - ответил Санни. - Только болит, конечно, и все время пить хочется.
     Он наклонился к Галлаху:
     - Простите меня, сударь. Но мне показалось, я видел... принцессу Дженет.
     - Ты узнал ее? - спросил Галлах, пристально глядя в глаза Санни.
     - Узнал, - очень тихо ответил Санни.
     - Ну так вот, запомни: ты ничего и никого не видел. Поклянись на Библии, что будешь молчать об этом.
     Санни положил руку на Библию и торжественно проговорил:
      - Клянусь жизнью моей матери, что буду молчать.
      - Жаль, что я недостаточно тебя знаю, - продолжал Галлах, не спуская с него глаз, - иначе, быть может, поверил тебе на слово. Но мне доводилось видеть клятвопреступников, которым за десять миллионов не жаль было и жизни матери. Помнишь, что в вашей деревне случилось с Эрни Соттом?
      - Как же, помню, - ответил Санни. - Нарушил клятву молчания, а на нем был ведьмин запретный талисман, он и  умер на месте.
      - А знаешь ты такую ведьму: Дью Бэрри? - продолжал Галлах.
      Санни содрогнулся. Дью Бэрри была по всем слухам страшной ведьмой и жила в Чертовом овраге, который пользовался в округе самой мрачной славой. Эта слава подкреплялась тем, что рядом было заброшенное старое кладбище, где по ночам видели блуждающие огни.
      - Знаю Дью Бэрри, - почти шепотом сказал он. - Это ее запретный талисман был на Эрни.
      - Ну так вот, - Галлах вынул из-за пазухи красивый браслет из черного дерева и замкнул его на запястье онемевшего Санни. - Этот браслет - тоже охранный талисман Дью Бэрри, а ключ у меня. В нем четыре скрещенных лягушачьих косточки: надеюсь, ты помнишь, что это значит.
      - Немедленная смерть, - еле сумел произнести Санни.
      - Так вот, Санни, если ты хоть слово скажешь или напишешь о принцессе Дженет или о том, что услышишь от меня, ты тут же умрешь, и десять миллионов тебе уже не понадобятся.
      Галлаху даже стало жаль Санни: так сильно тот побледнел. Но другого выхода не было. Ради своего спокойствия и общего блага он должен был выдать браслет, который подарил Дженет в день ее рождения, за талисман ведьмы. Он знал, как суеверны крестьяне, и решил воспользоваться этим для того, чтобы впредь быть твердо убежденным в скромности Санни Сайдера.
      - И не пытайся его снять, - добавил он. - Иначе умрешь еще быстрее. Пока что ты останешься у меня в усадьбе - тебе нельзя возвращаться домой, иначе тебя убьют. Как мне предупредить твою матушку, что ты теперь работаешь здесь, а она должна оставаться у своей сестры?
      - Кто-нибудь напишет ей и отнесет письмо, - предложил Санни.
      - Лучше я просто сам поеду и поговорю с ней, если это недалеко, - сказал Галлах.
      - Это всего в трех милях от моей деревни, - сказал Санни.
      Галлах счел за нужное рассказать ему, как почти пять лет назад принцесса Дженет пришла к нему в день своей казни вместе с младенцем, завернутым в волосы, как он отогрел и вылечил ее, как они поженились, а после он выдал ее перед егерем за своего племянника Джонатана.         
       Санни слушал с напряженным вниманием. Он с самого начала был исполнен самых честных намерений молчать, но теперь, испуганный ведьминым талисманом и искренне тронутый услышанной историей, поклялся себе, что лучше умрет, чем скажет слово о таинственной семье, которая так внезапно и странно вошла в его жизнь и все в ней перевернула.
     - А теперь я взгляну на твои раны и перевяжу тебя заново, - сказал Галлах.
     Он убедился, что раны начали заживать, смазал их мазью из трав, которую подарил ему егерь, и вновь наложил повязки. Затем дал Санни чистую рубашку и штаны и сказал:
      - Прошу завтракать с нами. Принцесса Дженет и Элизабет хотят, чтобы ты составил нам компанию.
    Санни Сайдер был  весьма изумлен этим предложением, однако поднялся и послушно вышел из комнаты, опираясь на палочку, которую дал ему Галлах. Увидев за столом в холле Дженет, он поклонился ей, а Элиза воскликнула:
      - Матушка, это мой друг Санни!
      - Я знаю, дитя мое, - ответила Дженет и ласково обратилась к Санни:
      - Вы мужественный человек. Прошу вас позавтракать с нами. Мне очень жаль, что вы, ни в чем не повинный, пострадали и продолжаете страдать от моих личных врагов.
      - Я счастлив служить вашему высочеству, - искренне ответил Санни, впервые разглядев, как красива молодая принцесса и как ей идет ее простой и в то же время изысканный наряд.
      - Садись, садись, - Галлах пододвинул ему стул. - Ешь, пей и ни о чем не думай: ты оказал принцессе и всей нашей семье великую услугу. Поэтому помни: ты не в плену, а в гостях, и даже под моей защитой.
      - Благодарю вас, - с чувством сказал Санни. - Вы очень добрый человек, господин Галлах. А ваши опасения насчет меня  я понимаю, поэтому для меня не тягость, а честь сидеть за вашим столом. 
       - Ты можешь красиво говорить, когда хочешь, - засмеялся Галлах. - А теперь ешь, не стесняйся - и будь как дома.

                9

      Спустя несколько дней Санни выздоравливает. Благодаря целебной мази, раны его быстро затягиваются. Ни писать, ни читать он не умеет, поэтому Галлах сам пишет письмо его матери и относит ей. Кроме того, он на словах предупреждает ее, что опасность, грозящая ей, действительно серьезна. Умная женщина все понимает и с поклонами и слезами благодарит Галлаха, умоляя его не выдавать ее сына бандитам. Галлах торжественно обещает.
     Прогулки в саду продолжаются, но предварительно Галлах обходит с ружьем и собаками весь сад, после чего выпускает собак бегать вокруг сада и приводит туда свою семью. Санни также может пользоваться этими прогулками. Галлах заделывает все отверстия в саду и обматывает ограду колючими ветвями терновника: теперь не так-то просто пробраться сюда. Еду для собак он готовит в другое время, чем до сих пор, кормит их раньше обычного, а перед этим тщательно проверяет их миски.
     Санни оказывается очень недурным художником и рисует лица постояльцев своего сеновала. Так как портрет Леграна оказывается похожим на оригинал, Галлах не сомневается, что и два других похожи: худой старик с крючковатым носом, впалыми щеками и глубоко посаженными глазами и молодая женщина, весьма мрачная лицом, впрочем, миловидная. Между этими тремя портретами существует едва уловимое общее сходство черт, и Галлах думает про себя: не родственники ли друг другу эти люди?
      Егерь навещает его.
      - Тристан! - говорит он. - Все тебе спокойно не живется. Что ты обмотал ограду шипами? Стало очень похоже на тюрьму. Думаешь, граф был бы доволен?
      - Роберт, бандиты повадились ко мне в сад, - отвечает Галлах. - Вырывают по ночам розовые кусты. Что прикажешь делать?
       Егерь несколько минут раздумывает, потом говорит:
       - Поставь капканы. Собаки в них не попадутся, а люди - только так. Можешь вырыть и пару ям да прикрыть их ветками как следует - авось кто-нибудь недобрый туда попадется.
       - Пожалуй, - отвечает Галлах. - Спасибо за совет.
       Ям он, конечно, не роет - дело хлопотное да и ненужное, но начинает в самом деле расставлять капканы по ночам. Собаки чуют запах капканов, привычный для них сызмальства, и благополучно обегают ловушки, но "недобрые" люди также не попадаются.
       Утром Галлах собирает капканы. Он помнит, сколько их, и его семья не рискует получить травмы.
       Санни с благоговейным любопытством наблюдает за Дженет. Она и маленькая Элиза внушают ему самые лучшие чувства. Он готов все сделать для них.
       - Матушка, можно я побегаю босиком? - спрашивает девочка в жаркий июльский день.
       - Конечно, дорогая, - отвечает Дженет.
       И Элиза весело бегает по траве и кувыркается через голову. Иногда она бегает в одной короткой нижней юбочке; ее красивые волосы заплетены в пышную косу, а на головке - легкий чепчик от солнца. Она подбегает к Санни Сайдеру:
       - Санни, привет! Тебе хорошо?
       - Да, Элиза, - отвечает он. - А тебе?
       - Мне очень хорошо! - она смеется. - Тебе уже не больно?
       - Нет, благодарю, - отвечает Санни.
       - Тогда что ты сидишь одетый?
       - Мне не жарко, - лжет Санни. Он не имеет права снять даже рубашку, пока в саду царственные мать и дочь - таков приказ Галлаха, и Санни свято его исполняет.
       Когда они уходят в дом, Галлах говорит ему:
       - Ну, теперь купайся, плавай, ходи на голове. Твое время пришло.
       И Санни с удовольствием пользуется всеми радостями сада. Галлах никогда с ним не плавает. Он учит Санни писать и читать. Читать Санни выучивается в одну неделю, но пишет с трудом и с ошибками, что очень его огорчает.
     - Без ошибок еще никто не учился, - утешает его Галлах.
     Санни работает в доме и в саду за мелкую монету золотом в день. Работа его не утруждает. Он с удовольствием поправляет крышу и оконные рамы, моет холл и постригает разросшиеся розовые кусты в саду. Его работой довольны, а он доволен своей платой: у своего бывшего хозяина он получал меньше, к тому же, простой мелочью. Впрочем, он работает не за деньги. Ему очень нравятся люди, к которым он попал, нравится хранить тайну. Даже ночные дежурства в холле с ружьем в руках его не смущают. Он дежурит даже с удовольствием: тренируется в это время в письме, мастерит игрушки для Элизы или вырезает себе флейту, на которой потом играет в саду. Ее мягкие чистые звуки привлекают внимание Дженет, и однажды он вдруг обнаруживает, что она слушает его. 
     - Вы чудесно играете, - говорит она. - Я, к сожалению, никогда не смогу играть на флейте.
     - Но вы отлично играете на гармонике, - резонно возражает он. - А поете так, что и флейты не надо. И потом, вы очень красивы...
     Он осекается.
      - Вы тоже, - говорит Дженет. - Не будь я красива, господин Галлах не полюбил бы меня.
      - Это точно, - соглашается Санни. - Удивляюсь ему: пятьдесят пять лет, а здоровый, крепкий, все мышцы видны на теле, и сложен отлично; он хоть и коренастый, но этого как-то не чувствуешь - такой он весь стройный и подтянутый. Он купался недавно, и я видел: он красавец. Совсем, как молодой.
     Дженет зачарованно слушает. Она не видела, но ощущает, знает, что все это именно так. Вдруг рядом раздается голос:
     - Спасибо, Санни.
     Появляется Галлах. Санни смущен. Дженет розовеет и говорит:
     - Дядя, он ничего плохого не сказал.
     - Знаю, - Галлах подходит ближе. - Оставь нас ненадолго, Дженет, прошу тебя.
     Дженет беспрекословно удаляется.
     - Санни, - говорит Галлах. - Я, конечно, польщен твоим лестным отзывом обо мне, но когда это ты видел, как я купаюсь?
     - Два дня назад, - отвечает Санни. - Я случайно, мельком увидел. Я мимо проходил.
     - Не разговаривай обо мне с моей женой принцессой Дженет, - строго говорит Галлах. - То, что ты видел случайно, должно было остаться при тебе. Ты не в том положении, чтобы рассказывать Дженет свои наблюдения, тем более, касающиеся меня. Если бы ты был мой близкий и старый друг, я бы и то не позволил тебе сказать больше половины из того, что ты сказал.
     - Простите, - просит  Санни.
     - Прощаю, - отвечает Галлах. - Кстати, ты не влюблен еще в принцессу Дженет?
     - О Господи, - Санни даже роняет флейту. - Господин Галлах, если я в чем виноват, сошлите меня на чердак, запретите ходить в сад, и обедать я буду отдельно. Принцесса Дженет очень красивая, но вот и все: я никогда не смог бы в нее влюбиться, даже если бы захотел: она для меня слишком непонятная, сложная. И душа у нее тонкая. Я боюсь таких женщин, они не про мою честь - мне бы что попроще. Да я к ней теперь близко не подойду.
     - Это незачем, - Галлах улыбается. - Ты честный человек, и я тебе верю. Подходи и разговаривай. Только во всем знай меру и не распускай язык.
     - Понял, Господин Галлах, - отвечает Санни.
     - Ну и хорошо, - говорит Галлах. - Играй на флейте дальше.
     Через несколько дней Дженет спрашивает Галлаха, где ее деревянный браслет.
     - У Санни, - отвечает Галлах и тут же рассказывает всю историю с браслетом. Дженет хохочет до слез, потом говорит:
     - Дядя, какой же ты находчивый!
     - У меня было мало способов обезопасить нас, - говорит Галлах. - Но все они причинили бы вред Санни Сайдеру. Он поверил в силу "запретного талисмана" - и слава Богу. Ему от этого вреда никакого, а польза - нам всем, не так ли?
     - Так, - согласилась Дженет. - Но от чего по-правде умер тот бедняга Эрни?
     - Сердечный приступ, - ответил Галлах. - Самый обыкновенный - он всю жизнь был сердечником. Санни этого не знает, а я слышал от врача. Но Сайдер не сердечник, так что ничего с ним не случится, кроме хорошего.
      И тут Старый Галлах немного ошибся - почти что впервые в жизни. Но не браслет сыграл роковую роль в том, что жизнь Санни начала становиться невыносимой. Случилось то, что никак не ожидал сам Санни Сайдер: он постепенно действительно начал влюбляться в принцессу Дженет. Сбылись слова Галлаха. Это было сильнее Санни; он пытался уговорить себя, но  от этих самоуговоров душа его воспламенялась еще больше. Его глубоко волновал каждый звук ее голоса. Когда она говорила с ним, он был счастлив, когда дружески подавала руку, - совершенно терял голову. Каждое движение ее стройной фигурки вызывало в нем целую бурю чувств. Он стал невесел, задумчив и рассеян. Он совершенно не ревновал Дженет к Галлаху, к  которому был всей душой привязан, и который столько сделал для него. Он видел его мудрость, его благородство и глубокую спокойную набожность, видел, что Дженет в самом деле счастлива с ним, и поэтому, будучи здравомыслящим человеком, обвинял в своей неуместной страсти исключительно себя.      
     Он стал избегать Дженет - вернее, попытался это сделать, - однако ноги сами несли его к ней. Дженет ничего не замечала и не чувствовала: ее мысли и ощущения были полны другим. Она отдохнула от своих страхов, но потеряла прежнюю, счастливую беззаботность; силы ее мобилизовались для дальнейшей борьбы. Она исполнилась отчаянным намереньем отстоять свое счастье и, по крайней мере, жизнь дочери и мужа. В ее движениях появилась свобода. Робость жертвы уступила место чувству сосредоточенного сопротивления.               
     Галлах видел, что Санни постепенно теряет покой и прекрасно понимал, что`   этому причиной, но не говорил ему ни слова. Дженет совершенно не думала о Санни - это было главное.
     Однажды Санни попросил ружье и ушел в лес - якобы на охоту, но на следующее утро, но на следующее утро Галлах нашел в холле письмо, адресованное ему.
     "Господин Галлах, - писал Санни. - Вы были правы. Я не хотел любить ее высочество, но не могу не любить, поэтому удаляюсь в леса, в старый домик егеря: буду охотиться и рыбачить; ружье верну потом. Мой нежный привет Элизе и нижайший поклон принцессе Дженет. Если вам будет угрожать опасность, вы знаете, где меня найти”.
     Галлах прочел письмо и глубоко задумался. Он полагал, что испытает некоторое облегчение, когда Санни выйдет из круга их семьи, но почему-то не испытал его. Он знал, что Санни никуда не годный охотник и очень неважный рыболов, поэтому понял, что в лесу он долго не протянет, но в то же время скорее умрет, чем вернется в Лесной Приют. "Хлопот же с тобой, парень”, - подумал Галлах, вздыхая.
     - Где Санни? - спросила вечером Дженет. - Все еще охотится?
     - Нет, Дженет, - ответил Галлах. - Он ушел, потому что он влюблен в тебя.
     - Боже мой! - Дженет опустилась в кресло, возле которого стояла. - В самом деле? Неужели я еще могу внушать людям подобные чувства?
     - Можешь и сможешь впредь, - ответил Галлах. - Разумеется, это в известной степени приятно, но я начинаю опасаться, останешься ли ты, в таком случае, со мной?
     - Дядя, о чем ты говоришь! - Дженет обняла его. - Ты знаешь, как я тебя люблю. Ты знаешь, что если понадобится, я и жизнь, и честь отдам ради тебя. Мне просто жаль бедного Санни... ведь он - бедный?
     - Бедный, - согласился Галлах. - Ни стрелять, ни рыбачить не умеет. Он будет голодать.
     Дженет взволновалась.
     - Боже мой! - воскликнула она, всплеснув руками.
     - Пустяки, - сказал Галлах. - Мы с тобой его накормим, крошка Дженет. Я знаю, где он: он сбежал не так уж далеко. Приготовим ему еды, а я с утра отнесу.
     ... Санни, разумеется, ничего не выудил и не подстрелил. Голодный, он ворочался на жесткой лавке в заброшенном полуразвалившемся старом домике егеря. Утром, едва живой от утомления,  бессонницы и голода, он отправился к ручью напиться воды, а когда вернулся, с изумлением обнаружил на шатком столике два больших узла и рядом письмо.
     "Александр! - писал Галлах. - Я понимаю тебя. Дженет трудно не полюбить. Ты славный парень, и мне, а также ей (помни,  ЕЙ) не хочется, чтобы ты голодал. Будь разумным и прими то, что мы всей семьей тебе посылаем. Сожги записку и ешь ради Дженет, если не хочешь есть ради меня. Элиза скучает по тебе. Галлах”.
    Санни растроганно смотрел на письмо, и слезы стояли в его глазах. "Она не хочет, чтобы я голодал, - подумал он с нежностью. - И Галлах тоже. Господи, какие благородные люди. Какие добрые! Она так прекрасна; она думает обо мне. И он меня понимает и не сердится. Боже мой, это не люди, это ангелы!".
     Он развязал узлы. Там оказалось огниво, теплое одеяло, четыре кастрюльки, острый охотничий нож, соль, сахар, чай, кусок сырой говядины, вяленая оленина, полная миска тушеной рыбы с луком, сырые овощи и несколько пирожных, которые делала сама Дженет. Был еще основательный кусок копченой грудинки и такой же кусок сыру, каравай хлеба, бутылка крепкой смородинной настойки, вилка и две ложки.
      Санни тут же до отвала наелся рыбы и грудинки с хлебом и сыром, выпил настойки, которая согрела его, завернулся в теплое одеяло и с невыразимой благодарностью в душе заснул блаженным и исцеляющим сном.

                10

     Обеспечив едой Санни Сайдера, смотритель Лесного Приюта смог вновь сосредоточиться на опасности, грозящей Дженет, ему и Элизабет. Их враги затаились, но где именно, он не мог себе и представить. Из деревни они, конечно, должны были убраться, но куда? Дженет тоже мучил этот вопрос.
      - Дядя, - говорила она не раз. - Я готова к честной битве, но боюсь, что эти люди бесчестны и уже выдали меня моему отцу.
      - Нет, милая, - отвечал он. - Я уже тебе говорил: хотели бы выдать, давно бы уже выдали. Наш приятель еще что-то задумал - видимо, ждет, когда у него полностью заживет рука... хотя, кажется, я ему сильно ее повредил.
     Маленькая Элиза долго не могла утешиться исчезновением Санни и все твердила:
     - Отец, почему Санни ушел? Он был мне другом. Я потеряла друга!
     И в глазах ее появлялось глубокое сокрушение.
     - Не печалься, малышка, - говорил ей отец. - Санни хочет пожить в лесу. Если бы ты его потеряла, разве стал бы он передавать тебе "нежный привет" - пусть всего лишь на бумаге? Друзья не теряются просто так. Санни обязательно вернется.
     - А когда? - с надеждой спросила Элиза.
     - В тот день, - таинственно ответил ей Галлах, - когда печаль твоя рассеется, и ты сможешь без огорчения вспоминать о нем. Господь увидит, что ты смирилась с Его святой волей, и даст тебе Санни.
     - А он будет мне тогда еще нужен? - волновалась Элиза.
     - Если он настоящий друг, разумеется, он будет нужен тебе.
     Такие разумные речи утешали девочку, и она наконец решила поскорее взять себя в руки и смириться с Божьей волей, чтобы снова встретиться со своим другом.      
     Тем временем произошло нечто, потрясшее всю семью. Пасмурным, но не дождливым вечером Галлах мыл холл, Дженет вышивала, сидя за особо сделанным для нее станком, а Элизабет бегала и играла на лужайке перед домом. Она смотрела, как стелются над охотничьим домиком и садом серые низкие облака и, раскачиваясь на деревянной лошадке, которую смастерил ей Санни, воображала себя королевским гонцом, за которым по пятам гнались волки - разумеется, роль волков играли борзые, которые теперь жили на поляне и днем, и ночью. Вдруг Элиза заметила настоящего всадника, скакавшего прямо к ней. Она тихонько слезла со своей лошадки и бросилась в дом.
     - Отец, матушка! - крикнула Элизабет. - Там всадник, он едет сюда - и очень быстро.
     - Элиза, Дженет, прячьтесь! - крикнул Галлах, бросая мыть пол и хватаясь за ружье.
     Дженет с Элизой едва успели закрыться в обширном сундуке, как раздался истеричный лай всей
своры, и Галлах увидел в окно всадника, вернее, всадницу - светловолосую молодую женщину, одетую в мужское платье и высокие сапоги. Она тоже была при ружье и принялась стрелять по собакам, которые ловко отскакивали в сторону и высоко подпрыгивали, пытаясь снять всадницу с седла.
     "Вот оно что, собак решили перебить, - подумал Галлах. - Значит, они им мешают - это хорошо. А это, видимо, та леди, что ударила Санни ножом: ведь их всего трое!"
     Он вышел во двор и выстрелил в лошадь. Лошадь тяжело рухнула на бок, но наездница успела соскочить и, бросив на Галлаха свирепый взгляд, бросилась прочь, а за ней ринулись собаки, но Галлах особым свистом остановил их, опасаясь, как бы они не растерзали девушку.
     После этого он оказал помощь лошади, которой перебил ногу, и отвел ее в давно пустующую конюшню, где расседлал ее и дал ей овса. Он всегда держал пару мешков овса на тот случай, если какой-нибудь знатный гость посетит Лесной Приют, что иногда случалось.
     Вернувшись домой, он увидел, что Дженет и Элиза вылезли из укрытия и даже сидят у окна.               
      - Отец, вы такой отважный! - воскликнула Элиза. - Правда, матушка?
      - Правда, дитя мое, - согласилась Дженет, с благодарной гордостью и любовью глядя на мужа.
      Галлах рассказал им все, что увидел, добавив, что узнал женщину, которую нарисовал Санни, и что это, без сомнения, та самая незнакомка, что ранила его.
      - А лошадка-то останется хромой, - заметил он с некоторым сожалением. - Перебил я ей ногу. Ну ничего, хоть и хромая, а жить будет и, даст Бог, еще покатает Элизу: я ей подлечу ногу. Эта женщина очень ловка: успела спрыгнуть; ладно, попадется в следующий раз.
      Лето постепенно приближалось к концу. Жаркие дни постепенно стали уступать место теплым и пасмурным. Все чаще шел дождь.
      Однажды Старый Галлах возвращался домой из церкви. Было ненастно. Лил дождь и дул резкий пронизывающий ветер. У деревенской околицы, накрывшись изодранным плащом, сидела съежившаяся фигурка. Из-под плаща видны были худые обветренные руки, красные от холода. Галлах тронул фигурку за плечо, и на него большими глазами уставилось бледное лицо совсем молодой девушки, исхудавшее, но миловидное.
       - Что ты сидишь здесь, красавица? - спросил Галлах. - Ты же промокнешь.
       - Меня отовсюду гонят, сударь. - глухо кашляя, ответила девушка. - Я иду из Имма - может, знаете? Это на севере. Мои родители были там батраками у хозяина рыбной артели, но когда они умерли, он меня выгнал.
       Галлах бывал в Имме еще в молодости. Ему вспомнился неуютный городок у моря, окруженный скалами, рыбачьи лодки, хижины, сети, которые чинили женщины, ожидающие своих мужей и отцов с промысла.
       - Далекий ты путь прошла, - заметил он, глядя на девушку. - Но для чего?
       - Я искала работу, сударь, но я никому не нужна, - ответила девушка. - Я умею готовить, стирать, шить... но это многие умеют. Свободных мест нигде нет.
       - Это понятно, - сказал Галлах. - Никто не возьмет в дом бродягу; разве только в монастырь.
       - Я и направляюсь теперь в монастырь, - сказала девушка. - Только бы мне дойти до него.
       - Отсюда до него далековато, - заметил Галлах. - Как тебя зовут?
       - Вероника, сударь, - Вероника Сэнд.
       - А если я возьму тебя на работу, Вероника, ты все равно уйдешь в монастырь?
       - О нет, - прошептала Вероника. зачарованно глядя на Галлаха. - Я буду служить вам до конца своих дней.
       - Тогда пойдем, - сказал Галлах. - Я смотритель графского охотничьего дома Лесной Приют:
ты мне будешь нужна.
       Он мягко поднял девушку за плечи и накрыл ее своим плащом.
       - Сколько тебе лет? - спросил он.
       - Девятнадцать, сударь.
       - А как родители звали тебя?
       - Ник, - смутившись, ответила девушка. - Сударь, вы очень добры. Как мне называть вас?
       - Господин Галлах, - ответил он.

                -----------------------------------
      
        Вернувшись домой, он представил девушку Дженет с Элизой. Ник никогда не видела портретов королевской  семьи и, разумеется, не могла узнать Дженет; да и о казни она слышала мельком, без ужасных подробностей.
      - Это Ник - Вероника Сэнд, - представил девушку Галлах. - А это моя семья: госпожа Дженет и Элизабет. Милая Дженет, позволь этой бесприютной девочке работать у нас - ты не против?
      - Конечно, нет, Дядя, - ответила Дженет, чье сердце дрогнуло от жалости при виде Ник, которая низко склонилась перед ней. - Но ей надо снова придти в себя, бедняжке...
      - Я помогу ей придти в себя, - сказал Галлах. - Ты позволишь, я займусь нашей новой служанкой, Дженет?
      - Я буду только рада, - горячо ответила Дженет. - Но при одном условии: мы с Элизой будем тебе помогать.
      - Непременно, - ответил Галлах. - Только немного позже.
      Он дал Веронике чистую одежду и отправил ее мыться. Пока готовилась ванна, Ник сытно и вкусно пообедала и со слезами на глазах шептала Галлаху слова благодарности. После ванной она робко вышла в холл. Галлах уже знал, что Ник простужена и что у нее жар. Он уложил ее на ту самую софу, где недавно спал Санни Сайдер и сказал:
       - Отдыхай,  дитя мое. Пока ты полностью не выздоровеешь, ты не будешь работать. Скажи мне только одно: не больна ли ты чем-либо серьезным - я разумею чахотку и те болезни, о которых в обществе не говорят. Вот я кладу руку на твой пульс - если он изменится. значит. ты солгала мне.
        Ник была крайне впечатлительной от природы, поэтому пульс ее тут же участился, но Галлах увидел, что она говорит правду. Залившись слезами ,  девушка сообщила, что не знает о своих болезнях, потому что врач ее никогда осматривал, но ничего слишком дурного быть не может, так как она из порядочных и всегда была строгого поведения”.
       - Даже если ты окажешься больна, - сказал, успокаивая ее, Галлах, - я не выгоню тебя на улицу. Просто буду лечить; вернее, не я, а врач. Если же ты больна только простудой, тем легче - обойдемся без врача. Я сам поставлю тебя на ноги.
       Ник горячо поблагодарила его, призвала на него благословение Божье и тут же крепко уснула.
       На следующий день Галлах, чтобы не смущать девушку непривычным для нее подробным осмотром, пригласил не самого врача, а его почтенную супругу, не менее знающую, просвещенную и тактичную женщину. Внимательно осмотрев Ник, она не нашла у нее никаких болезней, кроме бронхита и насморка. Галлах поблагодарил ее, а так как платить жене врача было не принято, подарил ей ощипанного глухаря и бутылку вина, чем весьма ее порадовал.
       С этого дня началось интенсивное лечение Вероники Сэнд. Ее поили различными целебными настоями, отлично кормили, и Дженет собственной рукой, очень заботливо и ловко смазывала согревающим медвежьим жиром грудь и спину своей будущей служанки. Та целовала ей руку, а когда господ рядом не было, с искренним жаром и воодушевлением молилась за них Богу.
       Старый Галлах невольно радовался, наблюдая, как из истощенной бродяжки Вероника постепенно превращается в хорошенькую веснушчатую девушку - впрочем, веснушки очень ей шли - с чистеньким носиком, чуть вздернутым на кончике, со светло-рыжими волосами и открытой добродушной улыбкой. Она заметно пополнела, на ее щеках заиграл здоровый румянец, и ровные зубы заблестели, как жемчуг. Это был тот самый облик застенчивой, молодой и веселой европейской крестьяночки, который в то время так ценился мастерами кисти и резца. Ник словно сошла с полотна какой-нибудь сельской пасторали.
       Она с удовольствием носила добротные красивые платья, башмаки и чепчики графских служанок - эта одежда казалась ей великой роскошью, была очень опрятна, смышлена и внимательна, к тому же, чрезвычайно добра от природы, скромна и набожна по воспитанию.
        Главным достоинством Ник было то, что она прекрасно знала свое место и вполне ценила все его достоинства. Такой тип служанки никогда не думает о том, как было бы хорошо самой стать хозяйкой над другими. Если бы Ник предложил руку хотя бы даже графский егерь, она бы страшно испугалась, справедливо сочтя, что она не ровня человеку из более высшего сословия. И еще: Ник не была особенно любопытна. Старый Галлах запретил ей упоминать о госпоже Дженет в беседе со священником на исповеди, и Вероника выполняла повеление Галлаха, не спрашивая его, в чем дело.
          Она была смешлива, и Галлаху ничего не стоило утешить и развеселить ее. Очень скоро Вероника принялась помогать ему по хозяйству - и с такой охотой и умением, что Галлах сразу начал хорошо платить ей и не скупился на похвалы. Она была незаменимой прачкой, посудомойкой и уборщицей - и всю эту работу выполняла ловко и неутомимо. Теперь, когда она окрепла, когда ее болезнь прошла, и в ней пробудились силы, она работала очень охотно, умело и усердно. Она взбивала подушки и перины; однажды вывесила их сушить на солнце, а сама целый день мыла полы и ковры при открытых окнах с таким радостным выражением на лице, как будто бы не работала, а весело отдыхала. Спала она по-прежнему на софе, к тому же сделалась настоящей горничной Дженет и няней Элизабет. Когда Галлах проверял, все ли спокойно в саду, Элиза и Ник уходили туда, если Дженет и Галлаху хотелось посидеть дома. Элиза сразу привязалась к Ник и полюбила ее, но никогда не посвящала ее в свои игры: ей больше нравилось играть одной, а Ник читала в это время какой-нибудь мелодраматический роман, взятый из библиотеки с разрешения ее господ, - читать она умела. Глаза ее непременно наполнялись слезами в особенно чувствительном месте, и она испытывала сладкое чувство умиления и трепетной грусти.               
      Галлах предупредил ее, чтобы она глаз не спускала с Элизы и при малейшем чувстве опасности возвращалась в дом, так как у его семьи появились враги. Ник не слишком испугалась, но выполняла поручение очень добросовестно. Она не знала лишь одного: что такое чувство опасности? У нее это чувство было развито так слабо, что она не знала, как и быть. Ей даже пришлось обратиться к Элизе:
     - Госпожа! Мне сказали, если я пойму, что за мной следят, чтобы я бежала с вами домой. А за мной никто отроду не следил, я и не знаю, что это такое. И если станет опасно, мне тоже надо возвращаться. Но как почувствовать опасность?
     - Не волнуйся, - успокоила ее Элиза. - Я всему тебя научу. Я знаю, о чем говорили отец и матушка.
     Один раз, в самом исходе лета Галлах позволил Веронике искупаться - день стоял безоблачный и чрезвычайно жаркий. Ник очень обрадовалась позволению и в одной рубашке окунулась в пруд. Она безмятежно и радостно купалась, как вдруг увидела, что кусты в нескольких шагах от нее зашевелились. Ник насторожилась. Кусты зашевелились чуть подальше. Ник встревожилась. В кустах мелькнуло что-то белое. Ник испугалась и вскрикнула. Она немедленно вылезла на берег, но тут кто-то мягко коснулся ее спины. Ник завопила не своим голосом, но тут же услышала смех Элизы и успокоилась. Оказывается, Элиза влезла на раскидистую иву и подталкивала Ник длинной упругой ветвью в спину.
       - Теперь ты поняла? - спросила она. - Надо все время оглядываться и озираться. Надо немножко бояться - и тогда все у тебя получится.
       - Боже, как вы меня напугали, госпожа, - Вероника всплеснула руками. - Да я теперь в жизни не приду в этот сад!
        - Слишком пугаться тоже не надо, - терпеливо объясняла Элиза. - Отец говорит, что "у страха глаза велики". Надо совсем чуть-чуть бояться, чтобы просто быть осторожной. Пожалуйста, купайся дальше, а я постерегу тебя. Я очень осторожная. Я уже научилась.
        Ник после долгих уговоров Элизы снова залезла в воду, но теперь время от времени озиралась кругом и внимательно вглядывалась в листву кустарников и деревьев.
        - Я поняла, - радостно улыбнувшись, сообщила она Элизе. - У меня так было в Имме. Я все ждала, что хозяин меня вот-вот выгонит, и когда мимо моей двери кто-нибудь проходил, сердце мое замирало точно так же, как сейчас. А теперь мне надо не только слушать, но еще и смотреть. Я поняла!          
        Вероника очень полюбила Дженет и привязалась к ней, а Дженет не могла не оценить чистую и добрую душу Ник, ее заботливость и умелые руки. Она всегда была с ней царственно-ласкова, внимательна к ее настроению и здоровью, а Ник смотрела на нее с обожанием, говоря, что "лучше госпожи Галлах, верно, все на свете не сыщешь."
        Однажды Элизабет с таинственным видом рассказала Веронике, что в лесу живет ее друг Санни Сайдер.
        - Только он ничего не умеет, - добавила она. - Поэтому отец с матушкой собирают ему поесть. Скоро отец опять пойдет относить ему еду.
       Запасы у Санни действительно подошли к концу. Он уже три дня жил только на вареных грибах и чае - все остальное было съедено. Для Галлаха на всякий случай на столе лежала записка: "Господин Галлах! Я не достоин вашего великодушия. Продолжаю бороться со своей любовью к принцессе Дженет, но при этом безмерно уважаю вас и, честно говоря, даже люблю. Очень скучаю по Элизе. Передайте ей, пожалуйста, новую игрушку (совенка) и привет от меня! Кланяюсь принцессе Дженет. Преданный вам Санни Сайдер."
       Когда Галлах принес еду, он невольно растрогался, прочитав это послание и подумал: "До чего благородный человек - стоит того, чтобы его кормить”.
       Он написал ему: "Спаси тебя Господь, Санни! Принцесса Дженет помнит о тебе, я тоже, а Элиза - больше всех. Помни, заболеешь или что случится, - знаешь, куда идти. Приму, как друга. Галлах."
        Он положил в карман маленького вырезанного из дерева совенка и ушел.
        Спустя час Санни уже читал его послание, и невольная, добрая улыбка озаряла его загорелое, плохо выбритое лицо. В принесенных мешках он нашел окорок, ветчину, бутылку коньяку, хлеб, овечий сыр, еще соли, сахару и чаю, несколько пирожных от Дженет, а также два теплых свитера и широкий плащ. Еще он обнаружил круглый кусок деревяшки, на котором с помощью зажигательного стекла кое-как выжженные печатные слова: "Я люблю тебя, Санни. Твой друг Элиза."
        Разобрав эти каракули, Санни едва не заплакал. Он поцеловал круглую деревяшку и с нежностью положил ее в изголовье своей нехитрой постели, после чего как следует поел, и от всей души помолился Богу за живущую в Лесном Приюте семью.

                11

     Ясным сентябрьским днем все четверо гуляли в саду. Вероника с Элизой играли в волан, а Дженет говорила Галлаху, бредя с ним по тенистой аллее:
       - Как жаль, Дядя, что я не могу в покое наслаждаться таким днем! У меня тревожно на сердце; я сама не знаю, ЧТО я предчувствую. Эти люди все еще поблизости и все еще несомненно хотят моей гибели: как здесь быть спокойной?
       - Нелегко, Дженет, - соглашался Галлах. - Но Господь весьма мудро устроил все так, что любое начало имеет конец. Проходит хорошее, но проходит и дурное: так было и так будет. Печаль твоя временна; будем надеяться на лучшее. Да и день хорош только до поры - гляди, тучи на горизонте. Как  бы к ночи не было грозы.
       ... Гроза в самом деле разразилась ночью. Элизабет проснулась от сильного громового раската. Вдруг кто-то постучался в ее окошко около кровати. Она отодвинула шторки и услышала:
       - Элиза, открой окно!
       - А вы кто? - спросила Элиза.
       - Я от Санни Сайдера. Ему нужно кое-что передать тебе.
       Элиза встрепенулась, вскочила на кровати и быстро распахнула оконце. Тут же чьи-то сильные руки схватили ее под мышки, вытащили через оконце и, зажав ей рот, сунули в экипаж, оказавшийся возле самого дома. Свистнул бич, и кони рванули с места. Испуганная, Элиза ничего не видела в темноте. Пораженная страхом, она молчала и даже не смела плакать. Единственное, что ей удалось, это начать читать про себя "Отче наш"; она надеялась, что молитва остановит злые силы, они оставят ее, и она проснется в своей постели, в родном доме, целая и невредимая.
       Вокруг нее царило полное молчание. Твердя про себя молитвы, она постепенно уснула.

                --------------------------------------------

     Просыпается она утром в чужой незнакомой комнате на диване, укрытая пледом, и тут же узнает мужчину со светлыми волосами и усами, который когда-то передал ей записку для "Джонатана". Он сидит напротив нее в кресле и говорит:
      - Здравствуй, Лиззи!
      - Я не Лиззи, - отвечает девочка. - Я Элиза. А вы  кто?
      - Я твой отец, - он нежно улыбается ей. - Настоящий!
      - У меня есть настоящий отец, - возражает Элиза.- И я хочу домой, к нему и к матушке.
      - Он тебе не отец, - светловолосый человек хмурится. - Он удочерил тебя, когда ты была маленькой. Он твой отчим. А твой родной отец - я.
      - А, - говорит Элиза. - Понятно. Но я хочу домой.
      - Ты не хочешь остаться со своим родным отцом, который любит тебя?
      - Я хочу домой - повторяет Элиза.
      - Упрямая девочка, но ведь ты уже дома.
      - Я не дома, - сжимаясь в комок, говорит Элиза. - А я хочу домой.
      Она часто моргает и вдруг заливается слезами.
      - Что ты плачешь? - сердится человек.
      - Потому что ты не понимаешь! - кричит Элиза. - Ты украл меня! Верни меня обратно!
      - Зачем? Смотри, какие красивые игрушки я купил для тебя.
      Элиза с тоской смотрит на него. Ей нет никакого дела до игрушек.
      - Почему ты меня украл? - спрашивает она.
      - Потому что ты моя дочка. Потому что я люблю тебя.
      - Я тоже люблю! - восклицает Элиза, чувствуя себя глубоко несчастной. - Только совсем не тебя. Я люблю матушку, отца и свой дом. Верни меня назад. Они, наверно, плачут обо мне!
       - Элиза, - человек прижимает ее к себе. - Не расстраивайся. Они вовсе не плачут. Я недавно заключил с ними договор, что заберу тебя на несколько дней, а потом ты вернешься к ним. Ты мне веришь?
       - Нет, - всхлипывает Элиза. - Ты украл меня ночью. Они бы днем не отдали меня! Пожалуйста, отвези меня назад. Я попрошу их наградить тебя и не обижать. Я буду с тобой дружить. Отпусти меня!
        Человек со светлыми усами становится очень сердитым. Его серые глаза темнеют, а губы дрожат. Неизвестно, какие слова готовы сорваться с его уст, но вдруг в комнату входят старик и девушка. Старик высокий, худой, с ввалившимися щеками и глубоко посаженными пронзительными глазами, а у девушки очень мрачное и суровое выражение лица.
        - Это твой дедушка Жан и тетушка Аннет, - говорит девочке Шарль Легран. - Поздоровайся с ними.
      - Здравствуйте, - говорит Элиза - ее учили быть вежливой. - Но я хочу домой!
      - Заладила, - сердится Шарль. - Ты что, не веришь, что я твой настоящий отец?
      - Верю, - искренне отвечает Элиза. - Но я вас всех не люблю. Я люблю своего ненастоящего отца и свою матушку, а еще Санни и Веронику. И егерь Боб тоже хороший. Если вы подружитесь с моими родителями и отдадите им меня, я, может, тоже с вами подружусь и даже вас полюблю.
        Тон девочки кажется всем капризно-снисходительным, и никто не замечает того доброго чувства, которое присутствует в ее голосе и словах.
       - Ишь, какая принцесса! - презрительно говорит тетушка Аннет. - Она, может, нас полюбит! Одолжение сделает! Вся в свою безрукую мамашу! Шарль, ее надо выдрать ремнем. А еще лучше плеткой - сговорчивей будет.
       - Спокойно, дочь моя! - говорит, прищурившись, старик.- Я советовал Шарлю оставить это случайное дитя в покое, но он не согласился. Это, видите ли, его единственный ребенок.
       - Это не просто мой единственный ребенок, - горячо возражает Шарль. - Это все-таки дочь принцессы!
       - Ну надо же, - ядовито говорит Аннет. - Может,  ты забыл, что я вообще мать королевского сына? И что с того? Кому он нужен?..
        - Мне, дорогая, - примирительно сказал старик.- Я никогда не был богат радостями семейной жизни, так что мне дороги все мои внуки.
          Он мягко взял за волосы Элизабет и зловеще сказал, заглядывая ей в глаза:
        - Знаешь, внученька, почему твоя миленькая головка еще у тебя на плечах? Потому что дедушка любит тебя, хотя ты и случайное дитя. Но если дедушка тебя разлюбит - берегись: ни твоей матушке, ни твоему отчиму, ни даже тебе не жить!
        В глазах его вспыхнула холодная жестокость.
        - Я признал тебя, - продолжал он, - только потому, что мой сын Шарль молил меня об этом, но гляди: если ты не угодишь мне, пеняй на себя.
        Элиза с ужасом смотрела на него. Она впервые познала настоящий страх и была им совершенно подавлена. Про себя она решила бежать, как только представится такая возможность.
         Дедушка Жан был вполне доволен ее испугом, поэтому весело сказал:
         - Аннет! Дай-ка Элизабет  платье, которое мы для нее купили - и вообще всю одежду, а потом будем завтракать. Кажется, она умная девочка и поняла меня.
         Элизабет покорно надела на себя весьма необычный для нее наряд: черную косынку на голову, черное длинное платье в пышных сборках, черные шелковые чулочки на подвязках, которые прикреплялись к нижнему поясу,  и черные ботиночки. Это была настоящая траурная одежда.
         Ей дали ополоснуть руки и лицо и усадили за широкий стол. Вскоре привели мальчика лет десяти, тоже одетого во все черное. Он был с кудрявыми, светло-рыжими волосами и выглядел крепким и здоровым, но в его темных глазах была неистребимая печаль.
          Семья уселась за стол, и Аннет принесла плоское огромное блюдо с какой-то смесью, а в центр стола поставила одну большую кружку воды. Элиза теперь заметила, что вся семья одета в черное, и что у тети Аннет такая же черная косынка на голове, как и у нее самой.
         Аннет раздала всем простые деревянные ложки, и все торжественно встали. Нерешительно поднялась и Элиза.
         - Возблагодарим Высший Разум, - начал дедушка Жан, - за подаяние нам скромной утренней пищи.
         - Возблагодарим, - хором повторили все, после чего снова опустились на стулья и принялись есть из одного блюда.
         Едва Элиза съела первую ложку, как ейстало не по себе. Она вдруг увидела, что ест ни что иное, как полусырые головы мелких рыбешек, перемешанные с полувареным семенем овса и решительно ничем  не приправленные. С трудом проглотив набранную в ложку мешанину, Элиза спросила, нет ли хлеба?
         - Мы, черные разумиты, приверженцы Высшего Разума, не едим плодов злачных, кроме этого вот овса, - сказал старик. - Мы строгие аскеты.
         Из всей сказанной фразы  Элиза решительно ничего не поняла, кроме слов насчет овса. Она задумалась, после чего молвила:
         - У егеря Роберта ТАКОЕ могла есть только кошка, да и то не ела, потому что ее лучше кормили.
         - Прекрати! - строго велел старик. - Не оскорбляй неблагодарностью Высший Разум.
         - Я не оскорбляю Бога, - несмело возразила Элиза, подумавшая, что старик говорит о Боге, но все же не уверенная в этом до конца.
         - Бога нет, - внушительно сказал Жан Легран. - Есть просто Высший Разум. И мы должны благодарить его за скромную и добротную пищу.
         - За эту гадость? - не выдержала Элиза. - Но ведь Бог посылает столько прекрасных земных плодов, чтобы люди могли вкусно есть. А вы Бога не слушаете и едите то, что невкусно.
         - Молчи, бога нет! - возвысил голос старик. - И эта благородная простая еда вовсе не гадость.
         - Бог есть, - упрямо возразила Элиза. - Так меня учили матушка и отец. А это - не еда, а глупость.
         Тут же на ее лице загорелась пощечина.
          - А ну, уймись! - крикнула Аннет. - Не то еще получишь. Тоже выискалась королева! Вот тебе вода и убирайся из-за стола. Проголодаешься, - небось, еще и не то начнешь есть.
          Щека у Элизы горела от оплеухи, сердце ее надрывалось от обиды, гнева и почти невыносимой тоски по ее родителям. Но она молча глотнула воды и встала из-за стола. В глазах ее были слезы.
          - Ступай в соседнюю комнату, - сказал старик.
          Элиза, не глядя на него, прошла в соседнюю пустую комнату. Выглянув в окно, она увидела, что внизу, несколькими этажами ниже раскинулся город. По улицам проезжали экипажи, шли люди, и никто из них не знал, в каком она бедственном положении. И никто не мог помочь ей...
         В комнате не было никакой мебели, даже старой табуретки. Поэтому Элиза опустилась прямо на пол и тихо заплакала.
          Спустя какое-то время дверь отворилась, и появился тот самый рыжеволосый мальчик в черном, который присутствовал за завтраком.
         - Ты кто? - спросила Элиза.
         -  Поль, - ответил мальчик. - А ты Элизабет?
         - Да, - сказала Элиза. - Меня украли. Я хочу домой.
         И она снова заплакала.
         - Не реви, - сказал мальчик. - Хотел бы я, чтобы меня украли! На, поешь.
         И он вытащил из кармана два творожника в салфетке.
         - Мне это сегодня дала хозяйкина кухарка, - шепнул он. - Я уже ел.
         - Спасибо, - Элиза вздохнула и съела один творожник. - А ты разве больше не хочешь?
         - Ешь, ты еще маленькая, - сказал Поль. - А потом, я еще достану.
         - Ты хороший, - сказала Элиза. - Хочешь, я тебя украду отсюда к моим родителям? Они любят маленьких девочек. И мальчиков, как ты, любят.
          - Хочу, - сказал Поль. - Куда угодно, только подальше отсюда. Но ты не сможешь. Ты маленькая.
          - Смогу! - горячо воскликнула Элиза. - Я немного волшебница, потому что моя мама - принцесса.
          - Я знаю, - заметил Поль. - Мой отец король, он твой дед. Так что ты мне племянница, а я тебе дядя.
          - Ты мне дядя?- Элиза невольно засмеялась. - Ну уж и дядя! Ты же мальчик.
          - Ты еще глупая, - заметил Поль. - Запомни одно: не спорь с моей матерью. Она крыса: когда обозлится, знаешь, как лупит! Да и дед ее не лучше. Ненавижу их.
          И в его ярко-голубых глазах вспыхнула злость.
          Элиза потихоньку спрятала творожник в карман, потом спросила:
          - А ты веришь в Высший Разум?
          - Все это дурацкая брехня, - последовал ответ. - Я не верю, что он высший, раз мне так живется.
          - Поверь в Бога, - убедительно попросила Элиза. - И Он нам поможет. Я всю жизнь верила в Бога и до сих пор жила совсем иначе, чем ты.
          - Не указывай, во что мне верить, - ощетинился Поль. Потом, подумав, спросил:
          - А как ты жила?
          Элиза начала с живостью рассказывать ему о "Лесном Приюте", о графском саде, о Дженет, о Старом Галлахе. Поль слушал жадно и в то же время с невольной завистью.
          - А я никогда не купался, - сказал он наконец с тоской. - Не играл. Не бегал босиком по траве. Не получал подарков. И никто не любил меня - никогда...
          - Я люблю тебя, - Элиза порывисто обняла его. - Ты ведь мне не только дядя, но и брат!
          - Верно, брат, - задумчиво согласился мальчик. - Ведь моя мать - сестра твоего отца. Я твой кузен.
          - Кузен! - Элиза пришла в восхищение. - А я твоя кузина. Как это красиво!
          Поль был очень растроган, увидев ее восхищение, а главное, выражение лица: доброе и полное любви, чего он до сих пор не встречал в своей жизни. Его взгляд прояснился, стал мягче и веселее.
           - Давай, - сказала Элиза, - дружить до самой смерти.
           У Поля вдруг защипало в носу и он почувствовал, что вот-вот заплачет.
           - Давай, - еле-еле сумел произнести он.
           - Хочешь получить подарок? - спросила Элиза. - На!
           И она торжественно вынула из волос свою деревянную заколку в виде стрекозы, которую забыла снять вчера на ночь.
           - Спасибо, - еще тише сказал Поль, а слезы уже текли по его щекам. - Ты никому не скажешь, что я ревел?
           - Чтоб мне провалиться, - решительно поклялась Элиза.
           - Расскажи мне еще про "Лесной Приют", - попросил ее Поль.

                --------------------------------

         Они сидели вместе до обеда, который состоял на этот раз из порченой полусырой картошки и похлебки из рыбьих голов. На этот раз Элиза и Поль съели довольно много, но за ужином, когда был подан один полусырой овес, мальчика выставили из-за стола за то, что он раньше положенного взял в руки ложку.
         Аннет так  прогневалась на сына, что приволокла его за волосы в спальню и отодрала плеткой до кровавых полос. Когда пришло время ложиться спать, к мальчику, стонущему от боли, втолкнули Элизу: их кровати стояли рядом.
         - Не плачь, - шепнула Элиза. - Возьми творожник, Поль. Я сохранила его с утра. Я совсем не хочу есть: наелась этого противного овса.
        Поль с великим аппетитом и благодарностью съел творожник и обнял Элизу, а она поцеловала его в щеку и сказала:
        - Спи! Помни, что я люблю тебя.
        - Я сам люблю тебя, - ответил он. - Что ты плачешь?
        - Жалко отца и матушку, - ответила Элиза. - Они такие хорошие, а меня украли. И я знаю... им сейчас... очень плохо...
         Она разрыдалась в подушку.
          - Мы их найдем, - твердо сказал Поль. - Потому что удерем отсюда. Вот увидишь. Я тебе обещаю.
          Они тесно сдвинули вместе свои маленькие кровати и уснули, крепко обнявшись, точно ища защиты друг у друга.

                12
 
          Роковым вечером Старый Галлах проснулся раньше Дженет и Вероники. Едва он увидел, что кровать Элизы пуста, а окошко открыто, как тут же почуял неладное и быстро вышел в холл. Барс жалобно скулил и царапался в парадную дверь. Галлах, по обыкновению захватив ружье, вышел на крыльцо, и сердце его упало. Свора борзых спала на траве: видимо, каким-то образом снова удалось подсыпать собакам порошок в пищу. На мокрой после грозы траве виднелись бороздки от колес  / кареты и вмятины от лошадиных копыт. Ворота ограды были широко открыты; кто-то разбил замок.
Калитку Галлах закрывал постоянно. Было еще небольшое отверстие в ограде для прохода на задний двор; но Галлах не заделал его после того, как девушка на лошади попыталась перестрелять собак. Стало неудобно пробираться на задний двор, впрочем, Галлах считал это пустяком - лишь бы с его семьей ничего не случилось. "Почему не залаял Барс? - подумал, как в тумане, Галлах. - Ведь он чует чужих..."  Но в миске Барса каким-то образом оказалось то же самое снотворное вещество, да и выглядела собака, как и положено выглядеть одураченному псу: сонно, вяло и виновато.
           Галлах почувствовал, что горе заполняет его, как вода заполняет кувшин. Он тихо застонал и пошел будить Веронику. Вероника подскочила на постели.
           - Что такое, господин? - спросила она, протирая глаза. - Я проспала?
           - Мы все проспали, - печально сказал Галлах. - Сегодня ночью, Ник, наши враги украли Элизу.
           - Элизу? - Ник окончательно проснулась. - Сегодня?
           Она прижала ладони к лицу и растерянно посмотрела на Галлаха, словно все еще не вполне веря ему.
           Галлах прошел в свою спальню, как приговоренный к смерти.
           - Дженет, - он тронул жену за плечо. - Проснись, милая.
           Дженет потянулась в постели, открыла глаза и ласково улыбнулась Галлаху. Но скорбь в его глазах встревожила ее.
            - Что-то случилось, Дядя? - спросила она боязливо.
            - Да, моя Дженет, - Галлах взял ее руку. - Прошу тебя, будь мужественной. Элизу украли сегодня ночью.
            Дженет была так оглушена этим известием, что не проявила никаких чувств. Галлах рассказал ей все, что знал. Дженет молча слушала. Потом она медленно оделась и сказала тем самым странным неживым голосом, который Галлах уже слышал когда-то - почти пять лет назад:
           - Может, она вернулась? Спряталась в доме? Я обойду дом.
           Галлах не стал ей препятствовать. Дженет обошла весь дом, весь сад, весь задний двор, иногда тихим голосом зовя дочь. Поняв, что Элизабет действительно нигде нет, Дженет пошла обратно в спальню и молча легла на кровать лицом вверх. "Ей словно отсекли и другую руку", - подумал Галлах.
           - Дженет, - тихо сказал он. - Я найду ее. Найду нашу девочку.
           - Да, конечно, - мертвым голосом ответила Дженет. - Прости, Дядя. Меня клонит в сон...
           И она тут же уснула. Через час у нее начался жар и бред; она беспрестанно звала Элизу и не узнавала никого, кто подходил к ее кровати. Плачущая Ник заботливо ухаживала за ней.   
          Старый Галлах снова запер ворота и деловито поставил на них новый замок. Он не знал, где и как искать Элизу, даже не мог себе представить, поэтому прибег к средству, которое всегда ему помогало: начал читать молитвы, класть земные поклоны и, заплакав впервые за последние двадцать с лишним лет, принялся молить Господа, чтобы Элиза нашлась, и бедная Дженет выздоровела.
           Он молился долго, самозабвенно и так горячо, что совершенно забыл, где он и что происходит вокруг него. Когда душа его облегчилась мольбами и молитвами, он вернулся к действительности и увидел, что возле него стоит Ник и горько плачет.
            - Господин Галлах, - тихо сказала она. - Я приготовила покушать. Вам надо подкрепиться.
            Галлах, который, укрепившись молитвой, почувствовал себя лучше, улыбнулся ей и сказал:
            - Разумеется, поесть следует. Спасибо, Ник. Как госпожа Дженет?
            - Уснула, - всхлипнула Ник. - Бредит... зовет девочку...
            И, не выдержав, она разрыдалась.
            - Ну, успокойся, - мягко сказал Галлах. - Надо быть стойкой, Ник. Надо молиться.
            - Мне так вас жаль, господин, - Ник заломила руки. - Ну почему, почему я не проснулась сегодня ночью!
            - Ты не виновата, - сказал Галлах. - Не кори себя напрасно. Я поем, а потом попробую выяснить в деревне, кто украл Элизу, а ты сиди с госпожой.
            - Бедная госпожа, - Ник покачала головой, утирая слезы. - Каково потерять свое дитя - это, верно, страшнее всего на свете. А бедняжка наша Элиза, каково-то ей теперь, неведомо где!
            - Ну, не убивайся, - молвил Галлах. - Если хочешь, чтобы все было хорошо, лучше молись, а плакать не нужно. Госпоже Дженет и так плохо, не расстраивай ее своими слезами.
            - Да, да, - послушно согласилась Вероника. - Я очень постараюсь. Я буду сдерживаться.
          Старый Галлах через силу пообедал, навестил Дженет и, покачав головой, отправился в деревню. Там он узнал, что ночью в самом деле через деревню проехала какая-то карета, но куда она направилась, никому не известно.
           Он рассказал егерю о своей беде.
           - Цыгане, что ли? - удивился егерь. - Зачем иначе им твоя племянница? Заяви в полицию - нынче это модно. Как учредили полицию,  все так и принялись туда заявлять. Не знаю, будет ли с этого толк, но вдруг да будет: очень уж мне жаль бедняжку Элизу! А как Джонатан?
          - Заболел с горя, - ответил Галлах. - Видишь ли, Роберт, это его сестренка, и он, как узнал, что ее украли, захворал горячкой. Бредит и не узнает никого.
          - Вот горе-то, - покачал головой егерь и вдруг, наклонившись к уху Галлаха, таинственно зашептал:
          - При таком деле, Тристан, врачи не помогут - известно, они лечат только то, что и младенец вылечит сам без их помощи. У меня, конечно, есть всякие травки, да болезнь у Джонни против них очень серьезная, верно? Ну так вот: христиане мы с тобой не самые грешные, ты это знаешь, так что согреши разок, чтобы не каяться потом, если потеряешь еще и Джонни. Сходи ты в Чертов Овраг к Дью Бэрри - она точно поможет тебе!
          - Да ведь она ведьма! - невольно вырвалось у Галлаха, и он перекрестился.
          - Знаю, что ведьма, - терпеливо зашептал егерь, - да что поделаешь, если только у нее есть сильные снадобья против горячки? Она вылечила уже много людей. Я это хорошо знаю, а то не посылал бы тебя к ней.
          - Что она за них просит? - недоверчиво спросил Галлах.
          - Не бойся, душу продавать не придется, - егерь ободряюще подмигнул ему. - Она на деньги не жадная, а вот угощение любит. Принеси ты ей пирога, что ли. Ей ведь за съестным несподручно часто ходить, люди от нее шарахаются; а угостишь ее, как полагается, она тебе за это поможет. Хоть и ведьма, но честная и в болезнях всяких смыслит.
          - Что ж, спасибо за совет, Боб, - сказал Галлах.
          Он в самом деле подал в полицию заявление о пропаже своей племянницы Элизабет, предварительно поместив Дженет в одну из самых дальних и глухих комнат и убрав с глаз долой все ее вещи, чтобы полиция, если получит какие-либо сведения об Элизе, не увидела и не узнала опальную принцессу. Ник он сказал, что не хочет, чтобы Дженет кто-либо беспокоил и что она должна говорить всем, что никого, кроме нее, служанки, в доме нет.
         После этого он попросил Веронику испечь большой пирог из оленины с луком, положил в мешок муки, ветчины и сахару, также аккуратно положил и пирог - и отправился к Чертовому Оврагу.
         Ведьма жила в жалкой хибарке, к которой была кое-как прилажена дверь. Галлах постучался, и ему открыла немолодая женщина, худощавая, седая, одетая в весьма скромное платье. Один глаз у нее был скрыт черной повязкой, но зато второй смотрел на Галлаха пронзительно и внимательно.
         - Здравствуй, Дью, - нерешительно сказал Галлах. - Я Тристан Галлах, смотритель "Лесного Приюта". Мне нужна твоя помощь. Я принес тебе подарок.
         - Входите, господин, - с почтением сказала ведьма. - Я о вас слышала.
         Она закрыла за Галлахом дверь. Он положил на стол все принесенное им съестное и несколько золотых монет, после чего сказал:
          - Дью, мой племянник болен нервной горячкой. Он бредит и никого не узнает. Я слышал, у тебя есть снадобье от этой болезни.
          - Горячки бывают разные, господин Галлах, - сказала Дью, высыпав на другой стол из мешочка сушеные лягушачьи косточки и змеиные позвонки. - Надо узнать, какое вам дать лучшее средство. А за угощение нижайшее вам спасибо.
          Она зажгла свечи, задернула занавески на единственном окошке, бросила кости в какой-то зеленый отвар и зашептала:
          - Кости мои кости, что у нас за гости? Чисты, чисты, чисты. Спроси - скажут. Змея к змее, лягушка к лягушке, змея к лягушке, лягушка к змее. Твой племянник?
          Она пронзительно взглянула на Галлаха.
          - Да, - ответил он, крестясь.
          - У тебя племянник носит женское платье? У него нет руки, и он королевского рода?
          - О чем ты толкуешь? - не выдержал Галлах.
          - Смотри, - сказала Дью. - Лягушачья раздвоенная косточка легла вилкой вниз: значит, речь идет о женщине. На правой стороне вилки тень наверху: значит, нет руки. Над вилкой три змеиных позвонка - корона. Не лги мне, Тристан Галлах, иначе я не сумею помочь тебе.
          - Бог тебе судья, если ты нас выдашь, - сумрачно сказал Галлах. - Но я тебе скажу: это моя жена, принцесса Дженет.
          - Я сразу догадалась, - заметила ведьма. - Что еще я вижу? Дочь... У нее есть дочь, но отец не ты.
А отец ее - черный человек, он украл ее, и живут они в городе. В самом ближнем.
          - Да как ты все это видишь? - заволновался Галлах. - Точно ли?
          - Смотри, - ведьма пожала плечами. - Лягушачья косточка вилкой вверх вся почернела и вокруг нее тени. Это черная семья, дурные люди. Но есть там одна чистая душа мужского пола - видишь тень, которая колеблется? Рядом с этой душой твоя приемная дочка: маленькая косточка вилкой вниз. Они дружат. но им очень нехорошо: их застилает сушеная ряска. Живет вся семья в одной квартире - смотри, их кругом оплели сушеные водоросли.
          - Как их найти? - Галлах протянул ведьме золотой.
          - Спрячь золото, - проворчала ведьма. - Я не знаю, как их найти, город велик. Впрочем, постой.
          Она высыпала в воду какой-то порошок, и он вдруг зашипел и заклубился белым паром.
          - Они приедут ко мне! - удивилась она. - Сами, через три дня. Все явятся. Не бойся, Тристан Галлах, я верну тебе твою дочь - но не раньше, чем через три дня. А бедняжка Дженет пусть пьет вот этот настой из болотной травы: по чайной ложке в час - это вернет ей разум и выгонит из нее всю горячку.
          Галлах был страшно взволнован. Он не привык бурно выражать свои чувства, но все же схватил ведьму за руки и воскликнул:
          - Дью Бэрри! Ее зовут Элиза - мою дочь. Я вырастил ее, я люблю ее. Ты обещаешь, что все так и будет, как ты говоришь?
          - Господин Галлах, - сказала в ответ Дью. - Все так и будет. Сегодня понедельник, считать не нужно: в пятницу ты получишь свою дочь - только больше не теряй ее. Сдается мне, ты очень любишь свою семью - редкий человек так любит.
          - Да, - согласился Галлах. - Но почему ты так уверена в трех днях?
          - А как же! Я высыпала порошок из толченых  цветков папоротника, и три круга прошли по воде: это значит, три полных дня. Пошел белый пар - стало быть, придут именно ко мне. А что именно они, так смотри - все косточки всплыли вверх, а с ними и тени, и два змеиных позвонка - корона Элизы. Они придут вместе с ней, только зачем, я не знаю. Но я найду возможность отправить Элизу к тебе: держи в пятницу калитку отпертой.
           - Хоть бы Господь сделал так, как ты говоришь, - сказал Галлах.
           - Молись, - отозвалась ведьма. - Ты благочестив, и Господу слышны твои молитвы, известны страдания Дженет, ведомы слезы Элизабет. Она плачет по вас - видишь капельки на дне кастрюли? Но добрая душа утешает ее.
           - Спасибо, Дью Бэрри, - молвил Галлах. - Я очень благодарен тебе. Скажу по чести, я думал, что все это дела дьявольские, а у тебя это просто дар провиденья.
           - Да, - согласилась Дью. - Я имею такой дар - и вовсе не от нечистого: я не терплю ничего темного. Просто я хорошая знахарка и гадалка, вот и все. Ты мне очень угодил своими подарками, графский смотритель: давно я не ела такой вкусной пищи. Лечи свою Дженет и ни о чем не печалься.
           ... Когда Галлах вернулся домой, полный противоречивых чувств и надежд, он сел возле своей жены и дал ей ложку настоя. Она проглотила его. Галлах смотрел на ее бледное, осунувшееся лицо, тонкие черты, тронутые неумолимой рукой печали, и держал ее горячую руку в своей руке, словно пытаясь отдать ей часть своих внутренних и физических сил.

                13

          На следующее утро, во вторник Элизу угостили завтраком из той же несъедобной  мешанины, которую она снова не стала есть, дали ей воды и опять отправили их с Полем в пустую комнату.
          На этот раз Полю нечем было угостить Элизу. Он сумрачно задумался, как бы сбежать из этого несносного дома - даже если их найдут, они успеют поесть. Элиза, как все дети ее возраста, ела не слишком много, да и почти не думала о еде - только невольно скучала по сладкому. Поль же находился в таком возрасте, когда у детей обычно появляется волчий аппетит; впрочем, он уже года два не страдал его отсутствием  и вел полуголодное существование, иногда различными путями добывая себе что-нибудь поесть.
           - Слушай, Элиза, - сказал он. - Давай сбежим отсюда! Хоть успеем что-нибудь стащить и съесть - вон с того лотка в конце улицы, видишь?
           - Зачем бежать, если нас все равно поймают? - спросила Элиза.
           - Мы запасемся едой - это раз. А два - вдруг нам и правда удастся сбежать!
           - Воровать нехорошо, - сообщила Элиза. - Лучше попросить.
           - Да, так тебе и дали, - Поль усмехнулся. - Я не вор и не люблю воровать. Но я хочу есть! Наверно, целую лошадь съел бы. А к вечеру и ты захочешь тоже.
           - Что ж, пожалуй, можно, - задумчиво сказала Элиза. - Я потом найду этого лоточника и заплачу ему; отдам деньги обратно, как сделал мой друг Санни. Но как нам выбраться из дома?
           - У меня есть план, - сказал Поль.

                -------------------------------------

          Через несколько минут задремавший в кресле дедушка Жан и Шарль услышали стук в дверь изнутри детской - так они называли эту пустую и мрачную комнату. Шарль отпер дверь. Перед ним стояла Элиза и смотрела на него невинными глазами.
           - Что ты хочешь, моя девочка? - с невольной теплотой в голосе спросил он. - Тебе дать игрушек?
           - Нет, дорогой отец, - ответила Элиза немножко заученно. - Просто мне очень хочется послушать о Высшем Разуме и черных разумитах. Я сказала Полю, что если он хочет, то и ему дедушка Жан все расскажет. Правда, дедушка?
           Шарль просиял и взглянул на старика. Тот улыбнулся.
            - Ах, вот как, - сказал он. - Ну, идите оба сюда. Садитесь и спрашивайте, что вас интересует. Наконец-то мои внуки взялись за ум: я-то уж думал, что от них не дождешься этого - особенно от Поля.
           - Я был неправ, дедушка, - скромно сказал Поль.
           Он сел на стул возле Элизы.
           - Что такое Высший Разум? - спросила Элиза.
           - Это Разум, который понимает все лучше и яснее, чем люди, а мы, разумиты, поклоняемся ему.
           - А откуда он взялся?
           - Его, как и нас, создала природа, но его - раньше, чем нас, поэтому он знает больше и во всем помогает нам. Он требует от нас строгой жизни, покорности и поклонения, а также почтения к людям нашей веры, нашим братьям. Остальные люди - не люди для нас. Их можно убивать, продавать, грабить, обманывать, использовать в своих целях. Но поклонники Высшего Разума - наши братья. Когда мы поступаем верно, Высший Разум иногда в награду за это говорит с нами, а мы слушаем его и учимся мудрости.
           - Дедушка, - заговорила Элизабет после почтительной паузы. - Поль чувствует себя очень виноватым за то, что причинил вчера такое горе своей матушке, тете Аннет. Подумать только, он взял ложку раньше взрослых людей и заставил тетю сердиться и нервничать! Ей, бедной, даже пришлось избить его. Я тоже чувствую, что виновата перед ней. Она настоящая черная разумитка. Можно ли нам пойти помочь ей в работе?
            - Если хотите, - сказал довольный дедушка Жан, - то помогите ей готовить обед. Она внизу, в кухне.
           - Я пойду помогу, - решительно сказала Элиза. - А ты, Поль?
           - Если дедушка и дядя позволят мне, - кротко ответил Поль.
           - Позволяем, - махнул рукой дедушка Жан.
           Тогда Элиза взяла за руку Поля, они оба низко поклонились дедушке и степенно вышли из комнаты на лестницу.
            - Впервые вижу Поля таким благонравным, - задумчиво молвил старик.
            - Элиза вразумила его! - радостно воскликнул Шарль. - Он понял истину! И она ее поняла!
            - Надеюсь, что так, - отозвался старик.
            В это время Поль с Элизой неслышно пробрались мимо кухни и что было сил бросились по улице в направлении к лотку. Добежав до лотка, они по приказу Поля разошлись в разные стороны, как незнакомые. Элиза громко вскрикнула и всплеснула руками.
            - Мама! - жалобно проговорила она.
            - Что с тобой, дитя мое? - участливо обратился к ней лоточник.
            - Я потеряла мою матушку! - и при слове "матушка" самые искренние слезы хлынули из глаз девочки. - Сударь, помогите мне! Она зашла в этот магазин и не вышла. Я искала ее и не смогла найти. Где же она, где?
            - Вот беда, - пробормотал лоточник. - Я бы помог тебе, детка, да не на кого оставить лоток. Эй, мальчик, - он увидел Поля. - Вот тебе монета. Постереги мой лоток две минуты - получишь еще столько же.
           - Спасибо, господин, - ответил Поль. - Я постерегу.
           Вид у Поля был весьма благочестивый, и торговец, взяв Элизу за руку, спокойно пошел с ней в магазин искать ее любимую матушку. Тем временем Поль, не изменившись в лице, стал быстро класть за пазуху и рассовывать по карманам то, чем был богат лоток: пирожки, булки, яблоки; даже прихватил бутыль с молоком.
           Вскоре из магазина вынырнула Элиза.
           - Бежим! - крикнула она.
           Но тут их поймали. Тетушка Аннет схватила Поля за шиворот, а Шарль точно так же поступил с Элизой, и их повели обратно. Поль молился про себя только об одном: чтобы его пирожки и молоко никто не обнаружил и не отнял. Элиза молча плакала.
          Возле дома Поль неожиданно вырвался из рук матери и кинулся наверх в квартиру. Она бросилась вслед за сыном. Поль на бегу оттолкнул деда, хотевшего его удержать, и заперся изнутри в спальне. Дверь довольно быстро вышибли, и Поль подвергся такому битью и истязанию, что Элиза, не в силах видеть эту ужасную картину, горько рыдала. Ей тоже досталось, хоя и не так сильно.
          - Чертовы обманщики, - скрежетал зубами взбешенный дедушка Жан. - Сбежать хотели?! А ну, кто тебя учил врать?
            Он дал Элизе пощечину.  Из другого конца комнаты жестоко избиваемый Поль кричал матери:
           - Сама ешь свои помои! Я знаю, что ты меня ненавидишь! Я тоже ненавижу тебя! И всех вас!..            
           - Да когда же ты, наконец, подохнешь, тварь! - вопила Аннет, колотя сына лбом о стол.
           - Уймитесь! - грозно заорал дедушка Жан. - Аннет, ты убьешь его. Успокойся. Запри детей в спальне и забери у них одежду: пусть до завтра ничего не едят и не пьют. Я знаю одно - и последнее средство исправить ваших бастардов. Если и после этого они будут ломаться, придется покончить с ними.
          После того, как Шарль починил выбитую дверь, дети были заперты в спальне. Элиза горько рыдала.
          - Не плачь, сестренка! - шепнул повеселевший Поль. - А ну-ка, глянь сюда!
          Он вынул из-под своей кровати две половицы, и Элиза увидела тайник, полный пирожков, слоеных булок и яблок, а в середине стояла глиняная бутылка с молоком.
          - Я успел спряттать это, пока выбивали дверь, - сказал Поль. - Ешь. Но будем бережливыми. Вот тебе пирожок и яблоко; себе я возьму два пирожка, ты не против? И тоже одно яблоко. А молоко надо растянуть на целый день.
          - Совсем не обязательно, - вдруг прислушавшись, возразила Элиза. - Слышишь, дождь пошел? Надо достать две каких-нибудь плошки.
          Они распахнули окно и выставили под дождь две миски, позабытых то ли хозяйкой квартиры, то ли прежними постояльцами.
           Этот день оказался первым веселым днем в жизни Поля. Элиза промыла кровавые раны на его спине и с его помощью кое-как перевязала их порванной простыней. После этого они как следует наелись и напились - и болтали до самого вечера, а вечером  устроили игру в жмурки, стараясь ступать тихо, чтобы их не услышали, и очень веселились. Потом состоялся маленький пир из пирожков с мясом, булочек со сливами  и полбутылки молока.
           Наполнявшиеся водой мисочки дети весь день выливали в кривое, но чистое ведерко. К вечеру оно наполнилось, и больше запасов они делать не стали. Ведерко было опущено в наполовину опустевший тайник и закрыто половицами. У себя под подушкой Поль припрятал два пирожка на утро, когда им снова дадут одежду.
           - Знаешь, - засыпая, сказала Элиза. - Этого доброго господина лоточника зовут Герберт Рой. Я узнала и запомнила. Я дам ему денег больше, чем мы ему должны. Только бы его не выгнали с работы за то, что он позволил себя обокрасть.
           - Не выгонят, - ответил Поль. - В этом городишке лоточников вечно обворовывают - хозяйка говорила. Если их постоянно увольнять, ни людей не хватит, ни толку не будет. Он подарил мне монету: я куплю на нее у хозяйкиной кухарки чего-нибудь повкуснее и побольше.
           - Я рада, что мы сыты, - сказала Элиза. - Рада за тебя, Поль. Тебе не очень больно?
           - Нет.
           - Тогда слава Богу.
           - Элиза, - он почувствовал в темноте, что краснеет. - Ты прости, что я подговорил тебя соврать. Мне просто очень хотелось есть.
           - Конечно, - вздохнула Элиза.- Я понимаю. Нельзя же все время есть то, что нам здесь дают. Не бойся, мы уйдем отсюда и никогда больше не будем ни воровать, ни врать, ни голодать.
           - Вот было бы здорово, - от души сказал Поль. - Спокойной ночи, Элиза. Ты настоящий друг.
           - Спокойной ночи, - отозвалась девочка. - Ты тоже настоящий друг, Поль.
           Вскоре оба они уже крепко спали.
               
                14
          
           На следующее утро Шарль принес им одежду и, даже не взгянув на свою, такую по его мнению неблагодарную, дочь, молча вышел из комнаты.
           Завтрак прошел в суровом молчании. Ни Поль, ни Элиза не притронулись к традиционному утреннему блюду, но сделали вид, что жадно пьют воду, чтобы никто не догадался, что у них есть запас.
          Их снова заперли в детской. Там они съели по пирожку, что вынесли из спальни, а после уселись на полу, поджав под себя ноги. Поль принялся рассказывать Элизе, что его семья не всегда поклонялась Высшему Разуму и даже верила когда-то в Бога, и он крещен - он помнит это.
          - Вернее, я не помню, как меня крестили, - пояснил Поль. - Но помню, что у меня был крестик: лет до пяти. Вообще до пяти лет мне довольно сносно жилось. Правда, я уже тогда никому не был нужен, и меня постоянно запирали в комнате одного и часто били - особенно мать. Но я хотя бы ел нормально, что едят все люди, да и ОНИ, - так он обобщенно называл родных, - были охотники хорошо поесть. Мы с дедом ходили в церковь, даже пели псалмы - мне это нравилось. А после пяти лет все стало плохо. ОНИ словно посходили с ума. Стали кричать, что раз Бог их так не любит, Значит, Его и вовсе нет, потом сошлись с черными разумитами и совсем одурели. Там есть одна такая госпожа Эрма - до чего мерзкая! Эта она научила их всей этой бредятине, научила готовить эту скотскую еду. А по средам мы ходим к ней или она к нам, и эта корова впадает в транс: начинает биться, корчиться, прыгать, а потом через нее начинает говорить Высший Разум.
          - И что он говорит? - полюбопытствовала Элиза.
          - Да всякую чушь, - сердито сказал Поль. - Что этот гад еще может говорить, да еще через эту чертову дуру Эрму? Выпендривается: я, мол, такой-сякой дух-передух, Высший-Разввысший, умный-разумный. Жрите все порченое, и чем хуже, тем мне угодней, себя и детей держите в суровости, убивайте ненавидящих меня, позорьте их, грабьте их, никого не щадите, праздников не справляйте: короче, потихоньку подыхайте, мне, мол, Разуму, так угодно. Ну что, не бред?
          - Бред, - засмеявшись, согласилась Элиза. Экспансивная речь Поля привела ее в восторг.
          - Вина пить нельзя, - продолжал Поль. - Чаю, кофе, молока - тоже; ничего, кроме воды. Раньше мы хоть справляли Рождество и Пасху. Помню на Рождество елка была. Красиво, хоть и без подарков, а тут - никаких праздников. Понимаешь - ничего! Сидишь, как в яме, ешь какой-то мусор, а когда заболеешь, хорошо, если горячей воды принесут - ничем больше не лечат, Разум запрещает. Если жар, натирают уксусом, хотя это разве что дед позаботится. Мать-то моя давно хочет, чтобы я умер; вернее, она всегда этого хотела и с детства мне об этом твердила.
            - Почему? - серьезно спросила Элиза.
            - Не знаю, - Поль пожал плечами. - Говорит, раз я сын короля, а от меня никакого толку, то зачем мне и жить? Крыса, одно слово, - он вздохнул. - Я на нее даже не сержусь. Просто иногда ненавижу, вот и все. Что они все с собой сделали! Ты посмотри на них, Элиза: у деда лицо, как у скелета, и сам весь исхудал, у матери круги под глазами, и вечно желчь разливается; только дядя Шарль как-то держится. Знаешь, - шепнул он. - Ты умная, тебе можно сказать, только молчи, иначе ОНИ тебя убьют: мы вовсе не Леграны, а Грандье. Мы были Грандье, а потом вдруг стали Леграны;
не знаю, почему. Я слышал, дед говорил, что надо придумывать третью фамилию, а то и Легранами, и Грандье быть уже опасно.
           Элиза мало что поняла из последних фраз Поля, но уловила общий смысл его слов и задумчиво сказала:
           - Поль, они наверно преступники.
           - Пожалуй, - согласился Поль. - Кто и преступники, если не они. Правда я не знаю, что они серьезного сделали, кроме как украли тебя.
           - Они хотели напугать матушку, моего отца и Санни, - начала перечислять Элиза. - Потом они хотели выдать матушку королю и получить за нее деньги, а отца и Санни убить и наших собачек тоже убить. Тетя Аннет к нам приезжала на лошадке и стреляла в них, а еще она ударила ножом Санни - он мне это рассказал и нарисовал портреты их всех. Я ее узнала.
           - Она совсем сумасшедшая! - ахнул Поль. - А ты ничего не путаешь?
           - Да нет, - убедительно сказала Элиза. - Я сама видела, что Санни ранен, и слышала, как отец с ним обо всем об этом говорил.
           ... Вскоре после обеда, поскольку была именно среда, появилась госпожа Эрма: дородная женщина с черствым лицом. После того, как хозяева и гостья приветствовали друг друга и сказали несколько дежурных слов о погоде, началась беседа с Высшим Разумом, на которой дети, к их большой радости, не присутствовали. Тем не менее, им было любопытно, что происходит, поэтому они прилежно слушали через дверь.
         - Я Высший Разум, - твердил голос Эрмы. - Берегите себя в еде, ешьте несвежее и недоваренное, не употребляйте хлеба, риса и прочих злаков, кроме полусырого овса - тогда вы станете подобны мне. Пейте только воду - в ней моя сила...
         - Я тебе говорил, - шепнул Поль. - А ведь у них пропасть денег. Зачем они им? Живем хуже нищих...
         Постонав, поохав, покорчившись и произнеся невнятную речь о силе Высшего Разума, которую вся семья слушала с благоговением, госпожа Эрма отбыла прочь. Сегодня на второе был овес с порченой жесткой свеклой, но это еще как-то можно было есть, и дети не голодали.
         Ночью они вновь устроили себе пир, допив молоко и съев изрядное количество пирожков и булочек. Осталось три пирожка с печенкой и два яблока.
          - Жаль, что все хорошее быстро кончается, - грустно заметил Поль, глядя на остатки своих запасов.
          - Ничего, у тебя еще есть монетка, - напомнила ему Элиза.
          В четверг после завтрака дедушка Жан куда-то уехал и вернулся только после обеда. Он торжественно велел привести внуков и, приказав им встать перед ним, грозно сказал:
          - Поль и Элизабет! Вы дурные дети: хитрые, лицемерные и злые. Я получил от госпожи Эрмы благословение и решил прибегнуть к последнему средству, которое мне дозволено в виде исключения, как несчастному деду, чьи внуки гибнут в неверии. Сегодня с позволения Высшего Разума я ездил к некой ведьме по имени Дью Бэрри. Она уже варит для вас приворотное зелье. Вы полюбите нас, и мы все станем , наконец, единой семьей.
          - Она заколдует нас? - спросила Элиза с любопытством.
          - Да, немного. Она приворожит вас к нам, чтобы с того самого часа вы оба искренне любили и почитали нас.
          - А вы нас? - спросила Элиза.
          - Разумеется, и мы вас, - ответил старик. - Но помните: если это средство не поможет, - он вытащил из-за пазухи оргомный, остро отточенный нож, - я вам обоим перережу глотки, потому что без Высшего Разума вы для меня просто незаконнорожденные ублюдки и бастарды. Это все, что я хотел вам сказать. Убирайтесь в детскую.
        Их снова заперли.
        Поль выглядел подавленным, Элиза была напугана видом ужасного ножа.
        - Я не верю в ведьм, - сказал наконец Поль.
        - А я верю, - возразила Элиза. - Отец говорил мне про Дью Бэрри. Она живет в Чертовом Овраге.
        - И что она может? - с некоторым страхом  спросил Поль.
        - Не знаю, - ответила Элиза. - Знаю только, что НИКТО не сможет заставить нас полюбить дедушку, батюшку и тетушку. Надо только помолиться.
         - Но тогда он убьет нас, - прошептал Поль. - Мы же не сможем притворяться, что любим его!
         - Тогда умрем как христиане, - мужественно сказала Элиза и принялась молиться.
         Вечером дети съели остаток своих запасов - по одному яблоку - и помолились уже вдвоем, но смерть от ножа казалась им такой страшной, что их молитвы закончились невольными слезами и рыданиями. Утомившись от слез, они уснули.

                --------------------------------

         В пятницу после завтрака их везут в закрытой карете, как арестантов. Напротив них сидят дедушка Жан и Аннет, а между ними - Шарль, чтобы дети не могли разговаривать между собой. Около Чертова Оврага карета останавливается. Поля ведут за руки дед и мать. Шарль Легран ведет Элизу. Старик стучится в дверь.
         Дью Бэрри открывает им. Элиза и Поль потрясены ее черной повязкой, единственным глазом и общим, чрезвычайно ведьминским видом.
          - Входите, господа, - говорит Дью, чуть заметно улыбаясь. - Приворотное зелье готово. Только сначала его должны выпить взрослые.
          Все входят в лачугу и рассаживаются вокруг стола. Жан, Аннет и Шарль, морщась, выпивают каждый по одной большой кружке.
           - А теперь, - говорит Дью, - закройте глаза и откиньтесь на спинки ваших стульев. Вы испытываете полный покой. Слушайте приворотный заговор: каждому из вас да войдет он в сердце.
Тучи, тучи, тучи, и вы, леса дремучи, и вы, болота топки, и вы, кабаньи тропки: свейтесь, развейтесь, в клубок смотайтесь; приворожите нас, приворожите нас, приворожите нас! Мы спим - сон, сон, сон... Клубок лесных дорог, раскрутись, развернись, распрямись! Нить сердечная, протянись. От разума к разуму, от сердца к сердцу; через кровь, через душу, через кости, через мясо. Все мое, нет чужого; нет чужого - все мое. Сон-сон-сон... Дети любят, любят, любят. Дети слушаются, дети веруют... дети ваши, ваши, ваши. Зацепись крючком, лягушачья косточка, за детские руки, за детские ноги, за детские сердца! Притяни к нам тянучее, пригорюнь к нам горючее, принеси к нам текучее... Ш-ш! Спать, спать, спать... Сон! Лягушачья вилка, коснись затылка, прошепчи дрему, доведи до дому... Кровь дурная, стань родная; и ты, душа, стань хороша. Сон-сон-сон... Было твое, стало мое; было мое, стало твое. Лес, лес, лес, восстань до небес, сверни нам детей с запутанных путей! дай нам наше, вот тебе чаша - чистая, росистая, болотная, приворотная! Наплыви, усни-трава, хмель чистый, лен белый, семя конопляное, белена медвяная: наплыви, усыпи, сонным зельем окропи! Окропи разум, сердце, кости , мышцы! Сон-сон-сон...      
          - Вот они и спят, - сказала спустя минуту детям Дью Бэрри. - А теперь давайте пейте вы - клюквенный морс!
          - А откуда мы знаем, что это морс? - прищурился Поль. - И точно ли они спят?
          - Спят, - повторила Дью. - Я их заворожила. Можешь даже их потрогать, они не почувствуют.
          - Вот здорово, - невольно восхитился Поль. - Мне бы их так заговаривать, когда они бесятся.
          Дью засмеялась.
          - Элиза, - сказала она, положив девочке руки на плечи. - Твои родители очень ждут тебя. Твой отец виделся со мной три дня назад. Отпертая калитка ждет тебя в "Лесном Приюте". Короче, поскорее ступай домой!
          Элиза вскрикнула от восторга и порывисто обняла ее.
          - Дью, - спросила она, - можно я возьму с собой Поля?
          - А, ты та самая светлая душа, что утешала Элизу в заточении? - глубокий взгляд Дью Бэрри встретился с пристальным взглядом мальчика. - Конечно, уходите оба. Только попейте сначала клюквенного морсу и съешьте по пирожку.
          - Спасибо, - сказала Элиза. - Поль, не бойся. Дью добрая-предобрая.
          Она тут же принялась есть и пить. Видя, что с его кузиной ничего страшного не происходит, Поль оставил свои подозрения и тоже отдал должное скромному угощению.
           Вдруг он снова встревожился:
           - А они не поймают нас?
           - Не поймают, пока я их не расколдую, - ответила Дью. - Даже не заметят вас. Ведь они спят - и будут спать даже с открытыми глазами.
           - Как лунатики? - догадался Поль.
           - Верно, - согласилась Дью. - Элиза! Я гадала о твоей матушке. Скажи ей: она скоро станет герцогиней. Пусть тогда не забудет обо мне. Не хочу больше дурной славы: хочу собственное хозяйство, домик, тишину - и полную неизвестность.
            - Ты больше не хочешь быть ведьмой и жить здесь?- уточнила Элиза. - Я скажу матушке, Дью, можешь мне поверить.
            Тогда Дью подмигнула им единственным глазом и обратилась к усыпленным ею людям:
             - Откройте глаза!
             Сидящие за столом взрослые послушно открыли глаза, и дети съежились в невольном страхе.
             - Посмотрите вправо, - сказала Дью, открывая дверь. - Там лес и кладбище. Ваши непослушные дети убежали туда. Поймайте их и приведите ко мне снова.
            - Вон они! - указал пальцем старый Жан.
            - Да, - ответил Шарль. - Это Элиза.
            - А я вижу Поля, - сказала Аннет, как во сне.
            - Ловите их! Ловите! - беспокойно заговорил старик, поспешно выбираясь из-за стола. Сын и дочь немедленно последовали за ним, и все трое бросились в глубину оврага.
            - Что они там делают? - спросил Поль, с изумлением наблюдая за своими родными.
            - Пытаются поймать вас, - рассмеялась Дью Бэрри. - Они же спят. Я сказала им, что кругом лес; вот они и видят кусты и деревья там, где их нет; сказала, что вы сбежали, и они увидели вас обоих там, где вас нет. Все очень просто.
            - Какая ты славная, Дью! - Элиза захлопала в ладоши.
            - Вот это да, - сказал Поль. - Смотрите, матери уже приснилось, что она меня поймала и колотит.
            Аннет в самом деле с торжествующим видом  стояла посреди оврага и воображаемой плетью с наслаждением избивала воображаемого сына.
            - Снова сбежал! - крикнула Дью.
            Аннет вспелснула руками и начала продираться за призраком сквозь лесные заросли, которые видела только она сама.
         Поль и Элиза, не выдержав, засмеялись.          
         - Пойдемте, - сказала Дью Бэрри, взяв их за руки. Они поднялись по крутой тропинке прочь из оврага и очутились в настоящем лесу, посреди узкой тропинки.
        - Идите, милые, - сказала Дью. - Эта тропинка приведет вас прямо к ограде "Лесного Приюта". Примерно за час вы туда доберетесь, только не сворачивайте в сторону.
        - Спасибо, хорошая, милая Дью! - Элиза крепко обняла ее.
        - Спасибо вам, - серьезно сказал и Поль. - Берегитесь деда - у него нож. Да и у матери может что-нибудь быть.
        - Не бойтесь за меня, - ответила Дью с улыбкой. - Я хорошо знаю, как обходиться с такими людьми.
        - А они не погибнут? - вдруг нерешительно спросил Поль, стараясь не глядеть на Дью.
        Она погладила его по голове:
        - Во всяком случае, не от моей руки. Через час я разбужу их, вернее, они проснутся сами - и уже далеко отсюда. Ты добрый мальчик, Поль Легран, но, боюсь, вы еще наплачетесь от них.
        - Уехали бы они куда-нибудь, где не смогут никому причинить зло, - вздохнул Поль. - Ладно, пойдем, Элиза. До свидания, Дью!
        - До свидания, мои хорошие, - ответила Дью. - Помните, в "Лесном Приюте" вас очень-очень ждут.
       Дети помахали ей на прощание и весело отправились по лесной тропинке, усыпанной золотой опавшей листвой, всей грудью вдыхая свежий теплый воздух, напоенный осенними ароматами увядающих трав, цветов и листьев. Лес был полон солнца, щебета птиц и таинственных кружевных теней..
         - Красиво, правда? - спросила Элиза.
         Поль серьезно кивнул. Он еще не привык к своей свободе, и ему казалось, что он видит какой-то прекрасный волшебный сон.
          ... Спустя час они уже открывали тяжелую чугунную калитку в воротах "Лесного Приюта".       

                15

      Все эти дни Старый Галлах почти не отходил от постели Дженет. Иногда Ник уговаривала его поесть и поспать, а сама принимала вахту. Они аккуратно давали больной лекарство, и в четверг днем Дженет, наконец, пришла в себя. Галлах несказанно обрадовался, увидев слабый румянец на лице своей жены и осмысленный взгляд ее серых красивых гляз, обращенных на него.
      - Дядя, - с трудом произнесла она. - А где же моя Элиза?.. Боже мой... ведь ее украли!
      И слезы хлынули из глаз Дженет. Она горько рыдала на груди Галлаха, а он молча покачивал ее на руках, пока она слегка не притихла. Тогда очень осторожно он начал рассказывать ей о том, как заявил в полицию и как побывал у Дью Бэрри. Не вдаваясь особенно в подробности, он сказал, что на Дью много клевещут, что она добрая женщина и обещала ему, что Элиза сама придет в "Лесной Приют" в ближайшую пятницу.
        По мере того, как он говорил, Дженет все меньше плакала. Когда же он закончил, она взглянула на него сияющими глазами, на которых еще не высохли слезы, и сказала:
        - Дядя, ведь это ЕЕ лекарство исцелило меня! Значит, Элизабет в самом деле придет завтра! Боже мой! Неужели завтра я увижу ее, неужели я не потеряла ее навеки!
        - Будь как можно спокойней, Дженет, - мягко сказал Галлах, целуя ее. - Иначе ты опять заболеешь. Один Господь знает, что случится завтра. Надо молиться и ждать, милая. Вооружись терпением.
        - Да, да, - покорно произнесла Дженет. - Ты совершенно прав, Дядя.
        Тут она заметила, что за эти дни у ее мужа прибавилось седых волос, и окончательно взяла себя в руки.
         После болезни Дженет была еще очень слаба, и Галлах помог ей позавтракать, а после вывез ее в сад в кресле на колесах. Там она спокойно сидела в полутени, слушая птиц и тишину и мечтая о том, как увидит дочь. "Дью недаром велела не закрывать завтра калитку, - беспрестанно думала Дженет. - Господи, верни мне мою доченьку! Отними у меня ногу или последнюю руку, или все вместе! Пусть я буду совершенная калека, только бы мне увидеть мою малышку, услышать ее смех, ее голос, поцеловать ее..."
         Так она тихо и кротко молилась, всеми силами души стараясь не волновать себя. Она с искренней благодарностью разговаривала за обедом с Вероникой, беседовала с мужем, но почти всем своим исстрадавшимся сердцем и всеми мыслями была с Элизой. Галлах и Ник чувствовали это.
         К вечеру Дженет уже так окрепла, что могла уже встать с коляски и ходить, но вместе с физическим здоровьем к ней вернулась и прежняя душевная тревога. Появились страшные сомнения: а вдруг Дью Бэрри ошиблась? Вдруг Элиза не придет завтра? Вдруг ее уже нет в живых?..
        Постель в отдаленной комнате, куда Галлах переселил Дженет на время ее болезни, была невелика, но все же он спросил жену, лечь ли ему с ней или постелить себе отдельно?
        - Нет, Дядя, ложись со мной, - сказала Дженет. - А то мне без тебя совсем плохо. Прости, я такая маловерная.
        Когда они легли, Дженет, прижавшись к Галлаху и вытирая невольные слезы, сообщила ему все свои сомнения. Галлах принялся ласково утешать ее, говоря, что ни в коем случае не следует терять надежды, что Элиза непременно найдется. Дженет кое-как заснула, но часто просыпалась и плакала снова, а Галлах вновь и вновь утешал ее, повторяя, что Элиза ДОЛЖНА найтись, и что он в это твердо верит. Дженет и сама бы поверила, но нервная горячка совершенно истощила ее душевные силы.
         ... Утром Галлах не нашел ее в постели. Он вышел на крыльцо и увидел Дженет, сидящую прямо на траве у ограды. Она уже отперла тяжелую калитку и не сводила глаз с лесной тропинки.
          Галлах подошел к ней и едва не ахнул: волосы Дженет так сильно поседели, что казались запыленными. Лицо ее осунулось от душевного напряжения и бессоницы, но она улыбнулась мужу и сказала:
          - Дядя, ты не беспокойся. Я просто молюсь и жду... Прости меня. Можно, я позавтракаю позже?
          - Я принесу кресло, - сказал Галлах.
          - Нет-нет! - воскликнула Дженет. - Ниже земли упасть нельзя: я буду в смирении перед Господом, пока он не вернет мою девочку. Я должна быть в смирении, иначе ей что-нибудь помешает вернуться сюда... Я буду в самом нижайшем смирении. Прости, Дядя, я глубоко люблю тебя, но я должна ждать здесь.
          - Тебя могут увидеть, и ты себя погубишь, - Галлах покачал головой. - Ты довольно молилась; теперь сидеть здесь - это вредить себе и надрывать свое сердце.
          - Дядя, позволь мне! - Дженет заплакала. - Мне все равно. Пусть меня увидят, узнают, убьют... Это лучше, чем не знать, что с твоим ребенком. Я погибну с мыслью о тебе и об  Элизабет.
          - Хорошо, - сказал Галлах. - Ты мать, и я знаю, что такое тоска по своему ребенку. Обещай мне только выпить стакан воды, который я принесу тебе.
          - Обещаю, - ответила Дженет.
          Галлах вернулся в дом, налил в стакан воды и подмешал туда снотворное. Дженет выпила.
          - Позволь мне посидеть с тобой, - молвил Галлах.
          - Конечно, Дядя, - она взяла его за руку. - Мы будем вместе ждать нашу девочку, да?
          - Да, - ответил он.
          Вскоре Дженет уже крепко спала, привалившись к решетке. Галлах поднял ее и отнес в дом.
          - Господи, - прошептал он. - Что я буду делать, когда она проснется, а Элизы не будет? Что станет с ней? Помоги ей, Боже, пережить это тяжкое испытание. И помоги нашей Элизе.
          Он позавтракал в одиночестве, не спуская, впрочем, глаз с калитки. Прошло около трех часов. Наступил полдень.
           "Скоро Дженет проснется", - подумал Галлах. И вдруг раздался лай выпущенных собак. Он стремительно выбежал на крыльцо и увидел, как в калитку входит его Элиза, ведя за собой рыжеволосого кудрявого мальчика.

                -------------------------------------

           - Отец, милый отец! - повторяла Элиза, смеясь от радости. - А где матушка?.. Надо запереть калитку...
           Галлах быстро запер калитку, стиснул в руках девочку и крепко расцеловал ее. В глазах его стояли слезы. Элиза в свою очередь осыпала его лицо поцелуями и вытерла слезы с его глаз.
           - Слава Тебе, Господи! - воскликнул Галлах срывающимся голосом. - Слава Тебе за все!
           Он подхватил Элизу на руки и крепко прижал ее к себе, закрыв глаза. Его привел в себя детский голос.
           - Сударь, - нерешительно звал его мальчик. - Я очень боюсь ваших собак. Извините, что мешаю вам, но я боюсь их.
           - Прости, милый, - сказал Галлах, открывая глаза. - Ну, моя Элиза, представь нас.
           - Это мой кузен и друг, отец, - важно ответила Элиза. - А еще он мне дядя. Потому что он сын короля и моей тети одновременно. Он утешал меня и спасал от голода. Его зовут Поль Легран - он захотел уйти со мной, иначе дедушка Жан его зарежет.
           - Здравствуй, Поль, - Галлах протянул мальчику руку, потом не выдержал и крепко поцеловал его. - Спасибо тебе за Элизу, сынок. Ну-ка, иди сюда.
           И он подхватил мальчика на правую руку: на левой он держал Элизу.
           - А где матушка? - спрашивала Элиза.
           - Она спит, родная; она скоро проснется. Мы ее сейчас разбудим, а потом все вместе как следует пообедаем, да?
           - Да, отец! - Элиза засмеялась. - Я очень о вас обоих плакала. Вы, наверно, тоже плакали обо мне?
           - Плакали, Элиза, - признался Галлах. - А у матушки началась горячка, и я только вчера вылечил ее настойкой, что мне дала Дью Бэрри. Но ты не бойся, все уже прошло.
           Он внес детей в дом, спустил их на пол и взял за руки.
           - Матушка живет пока в другой комнате, - сказал он. - Но сегодня "переедет" обратно. Я убежден в этом.
           Он ввел Элизу и Поля в комнату и позвал:
           - Дженет!
           Дженет быстро открыла глаза и села на кровати.
            - Матушка! - Элиза кинулась к ней на шею.
            Дженет обхватила ее единственной рукой и заплакала, все крепче прижимая ее к себе. Потом засмеялась, потом снова заплакала, жадно целуя ее и шепча:
             - Доченька, ты ведь простишь маму, что она плачет? Просто ты у меня потерялась... И я не могла жить без тебя...
             - Я понимаю, матушка, - целуя ее, отвечала Элиза. - Где твой платочек? Вот я вытираю твои слезки. Не плачь, я больше никогда-никогда не исчезну!
             - Да, да... - шептала Дженет. - Не исчезай больше никогда, доченька. Ты мое сокровище, ты свет моих очей, ты то же самое, что твой добрый отец, - то есть, часть меня, понимаешь? Как сердце, как дыхание... Без этого нельзя жить. Ступай к отцу, моя маленькая: а матушка помолится Богу  - ведь это Он вернул ей тебя!
             И Дженет осталась одна. Редко звучали на земле такие жаркие и глубокие благодарные молитвы, редко проявлялась в них такая сила и такая полнота души, как теперь, в молитвах бесконечно счастливой матери.

                ------------------------------------

           Поль Легран все это время с изумлением и глубоким вниманием смотрел на происходящее. Он был старше и опытней Элизы, и слезы на глазах ее родителей проникли ему в самое сердце. Он понял, какое они испытали страдание, когда она исчезла и какую необыкновенную получили радость, когда вернулась. От "Лесного Приюта" и его обитателей веяло такой богатой внутренней жизнью, таким живым человеческим теплом, что все это заполнило Поля до краев, и он, незаметно проскользнув в ванную комнату, невольно сам разрыдался, глубоко потрясенный - он и сам не понял, чем. Все вокруг казалось ему родным, с детства знакомым и прекрасным, невыразимо прекрасным.
         - "И дам тебе звезду утреннюю", - шептал он давно забытые слова. На душе его становилось все легче и легче, пока не сделалось так светло и благодатно, что он утер слезы, и лицо его невольно озарилось тихой и робкой улыбкой. Он с нерешительной нежностью гладил мраморные стены, бортик ванны, глубокой и широкой, как лодка, и котлы, в которых нагревалась для мытья вода. Все это он разглядывал радостными, точно новыми глазами, и душа его притихла в зачарованном молчании, словно боясь пошевелиться.
          - Ах, вот где ты, Поль, - сказал Галлах. - А я искал тебя.
          Мальчик обернулся и ответил, по привычке робея:
          - Я хотел посмотреть ванную, сударь.
          Старый Галлах заметил, что Поль плакал, заметил также торжественное и кроткое выражение его лица и каким-то шестым чувством угадал, что творится в душе у мальчика, которого он почти совсем не знал.
          - Тебе нравится ванна? - просто спросил он.
          - Да, сударь, очень нравится, - ответил Поль.
          - Вот и прекрасно. Хочешь помыться в ней сегодня?
          - Я не умею, - почти шепотом сказал Поль.
          Галлах ласково подвел его к ванне и включил кран.
          - Мой руки, Поль, сейчас мы хорошенько пообедаем. Вот твое мыло, а это будет твое полотенце: желтое, как цыпленок. Нравится ?
          - Очень, - признался Поль, моя руки. - Сударь, как вас зовут?
          - А как бы ты хотел меня называть? - спросил Галлах, улыбнувшись. - Может, "отец"? Или "дядя"? Выбирай.
          - Прямо так и называть? - Поль широко раскрыл глаза.
          - А почему нет?
          - Но у меня есть и отец, и дядя.
          - Где они? - спокойно спросил Галлах.
          Мальчик опустил голову.
          - Тогда можно "отец"? - спросил он, глядя в пол. - Как Элиза...
          - Можно, - Галлах поцеловал его в щеку. - Вытирай руки, сынок, пойдем есть.
          Поль тщательно вытер руки и отправился с Галлахом в отдаленную комнату, где совсем недавно лежала больная Дженет. Там было чисто убрано, и накрыт красивый стол. Ник, сияя от радости, раскладывала аппетитные куски жареной куропатки с овощами по тарелкам.
           Увидев худощавого бледного мальчика с миловидными чертами лица, карими бархатными глазами и кудрявыми волосами, Дженет ахнула:
            - Боже мой! До чего же Поль похож на мою любимую сестру Маргарет!
            - Это неудивительно, родная Дженет, - ответил Галлах. - Он же твой единокровный брат, сын твоего отца... но теперь прежде всего МОЙ сын, - и он улыбнулся мальчику.
            - Ох, действительно, - Дженет взволнованно вышла из-за стола, крепко обняла Поля и расцеловала его. - Так, значит, ты мой родной брат!
            - Сестра... - прошептал Поль и вдруг заплакал. Он прижался к Дженет и, крепко обняв ее за шею, судорожно всхлипывал, повторяя:
            - Я люблю вас всех! Я люблю этот дом! Я буду хорошо себя вести, только - пусть я буду нужен! Всегда нужен вам! Пожалуйста!
            - Тише, тише, спокойно, - сказал Галлах, мягко привлекая к себе мальчика. - Мы взволнованы, это ясно, нол давайте немного успокоимся. Наши дети много пережили, а сколько досталось Полю, я могу только себе представить. Дженет, мы с тобой люди взрослые и разумные. Не будем волновать наших ребятишек: им нужны мудрые и стойкие родители - все дети этого заслуживают. Это их священное право.
            - Ты, как всегда, прав, Дядя, - с воодушевлением сказала Дженет. - Вытри слезы, милый братец. Давайте сядем и пообедаем. Садись сюда, Поль. У нас сегодня праздник: нам нельзя плакать.
            - Верно, - подхватил Галлах, усаживаясь за стол рядом с Полем, который все еще шмыгал носом, но уже улыбался. Элиза состроила ему рожицу, подтолкнув его ногой под столом, и он засмеялся.
            - Ешь досыта, сынок, - сказал ему Галлах. - И ты, доченька. Ешьте вволю, а пока едите, совсем ни о чем не думайте!
            Все последовали мудрому совету Галлаха, насколько это было возможно, и обед прошел, как ему и следовало пройти: весело, празднично, беззаботно. Успокоившийся Поль ел за десятерых, а Дженет, Галлах и Элиза радостно переглядывались между собой, стараясь не отставать от него.

                16

         После обеда дети обстоятельно рассказывают Дженет и Галлаху, что с ними произошло за последние дни. Когда Элиза рассказывает о ноже, ее родители чувствуют невольное сжатие в груди, как будто старый Жан приставил нож к их собственным гортаням.
        Выслушав этот рассказ, Старый Галлах зовет егеря, берет с собой Элизу, и они идут в полицию - объявить, что Элиза нашлась. Взрослые подписывают бумагу, где сказано, что Элиза - это действительно Элиза, и никто иная. Полицейские закрывают дело.
         Теперь Дженет может спокойно перебраться в свою комнату, что она и делает. Галлах  нагревает котлы, и вскоре готова ванна.
          Поль с любопытством смотрит, как из одного крана бежит горячая вода, а из другого холодная.
          - Ты никогда не видел ванн? - спрашивает Галлах.
          - Нет, - отвечает Поль. - До пяти лет меня мыли в каком-то корыте, а потом стали просто раз в месяц  обливать водой из кувшина, без всякого мыла.
          Элиза приносит ему свои игрушечные лодочки и кораблики.
          - Поиграй, Поль! - говорит она. - Знаешь, как они здорово держатся на воде!   
          - Спасибо, - говорит Поль, втайне исполняясь великого восторга. Но вдруг он пугается и, по привычке несмело, спрашивает:
          - Отец... Мне правда можно поиграть?
          - Даже нужно, - отвечает Галлах. - А когда ты поиграешь, я вымою тебя, хорошо?
          - Хорошо, - соглашается Поль. - А после меня будет купаться Элиза?
          - Да. Ее вымоет твоя сестрица Дженет: мы уже вас с Элизой поделили на сегодня.
          Когда ванна наполняется, Поль застенчиво раздевается и лезет в теплую, почти горячую воду. Тут же он ойкает от боли: спина начинает гореть, как обожженная.
           - Все в порядке? - спрашивает Галлах: он рядом в прачечной что-то чинит.
           - Да-да, - поспешно отвечает Поль. Ему очень больно, но очень уж хочется играть, и он радостно пускает по воде лодочку за лодочкой, кораблик за корабликом, даже устраивает небольшой шторм и морское сражение.
            Впрочем, он помнит, что неучтиво заставлять его новообретенного отца так долго ждать. Поэтому через полчаса он сам себя останавливает и складывает мокрые лодочки  обратно в ящичек.
            - Отец! - негромко зовет он. - Я поиграл.
            Галлах выходит из прачечной и вдруг точно что-то ударяет его по глазам. Спина! Спина мальчика. Он не может отвести от нее глаз. Издали кажется, что кожа с нее вообще содрана. Галлах медленно подходит к ванне и говорит:
            - Сынок, тебе, должно быть, очень больно. У тебя свежие раны на спине. И из некоторых сочится кровь, а некоторые...
            Он едва не говорит "гноятся", но вовремя удерживает себя.
            - Да, больно, - соглашается Поль. - Мать била. Правда, я думал, они зажили и просто так болят.
            - Ну, давай мыться, - говорит Галлах, душа которого закипает от гнева при виде кровавых полос на спине ребенка. Он старается ничем не выдать своих чувств, но глаза его невольно темнеют. Поль это замечает.
            - Отец, - тихо говорит он. - Вы на меня сердитесь?
            - Что ты, малыш, - Галлах осторожно прижимает к себе его голову. - Просто я не выношу, когда истязают людей. А детей - особенно. Не обращай внимания.
            - А, вы сердитесь на мать, - догадывается Поль. - Да уж... Она такая.
            И он вздыхает.
             Галлах осторожно, но очень тщательно моет Поля, ополаскивает его теплой водой из большого кувшина, затем вытирает мальчика, очищает и промывает его раны специальным лечебным раствором, а после смазывает пострадавшую спину целебным бальзамом и перебинтовывает Поля.
После этого Поль получает красивую пижаму из графских запасов и, сонный, идет за Галлахом.
Тот приводит его в бывшую спальню Элизабет. Окно, через которое похитили девочку, теперь плотно закрыто деревянными ставнями. Поль радостно ложится в чистую и уютную постель. Галлах приносит ему теплого молока, и Поль, выпив его, блаженно засыпает. Он уже не слышит, как Ник моет после него ванну, снова ее наполняет и помогает Дженет купать Элизу. Кровать Элизы стоит теперь в спальне ее родителей, отделенная от родительской кровати шкафом и ширмой; кровать же родителей занавешена  плотным кисейным пологом.
           Нет перемен только в комнате Вероники: она по-прежнему спит на софе.
          
                ---------- --------------------------------         

        Жизнь в графском охотничьем доме точно начинается заново. Элиза объявляет Дженет, что последняя скоро станет герцогиней, и Дью просит не забыть ее, а дать ей красивый домик там, где никто бы ее не знал, потому что не хочет больше быть ведьмой и устала от дурной славы.
         - Все дадим, что можем, - смеется Галлах. - Но чтобы я уступил Дженет какому-нибудь герцогу -
ни за что не будет этого.
         Он относит Дью Бэрри много еды и даже бутылку лучшего вина и говорит ей:
         - Дью! Ты женщина честная и благородная: ты вылечила мою Дженет, спасла моих детей. Я могу дать тебе многое из того, что у меня есть, из того, чем я имею право распоряжаться. Но что за речи о том, что Дженет станет герцогиней? Если только овдовеет...
         Дью с улыбкой смотрит на него.
          - Никто, господин Галлах, не говорит вам, что Дженет овдовеет или покинет вас. Просто это не помешает ей стать герцогиней...
          - Ну, разве так, - задумчиво говорит Галлах. - Ты старше меня, Дью?
          - Нет, моложе, - отвечает она. - А вид у меня старый. Я много натерпелась, господин Галлах. Вышла замуж не по любви, а потому что была бесприданницей. Муж-то и выбил мне глаз, да и всю сильно избил. Я от него еле сбежала, и приютила меня ведьма. Долго я у нее жила и научилась кое-каким ведьминским штукам, да и назвалась ведьмой: ведь надо мне было чем-то жить. А теперь не хочу больше ничего этого. Хочу зажить тихо и спокойно.
          - Что ж, заживешь, - отвечает Галлах. - Ты этого достойна и, даст Бог, это сбудется. Этих черных людей ты не боишься? А то приходи ко мне в дом: тебе будет хорошо.
          - Я не боюсь черных людей, - покачала головой Дью. - А дом у тебя и без того полон, даром, что он не твой. Тебе самому следует бояться их: они очень злы и будут искать вашей гибели. Будьте осторожны, господин Галлах: все осторожны.
          - Я вот еще о чем подумал, Дью, - нерешительно сказал Галлах. - Полю необходимо учиться, но у нас нет никакой возможности учить его.
          - Господь даст учителей, - кратко сказала Дью Бэрри.
          ... Поль действительно был совершенно неучен и в отличие от Элизы даже не умел читать.
          Дженет ревностно взялась за его обучение, и Поль учился читать очень добросовестно и охотно. Он быстро одолел эту науку, но некому было учить его писать: Дженет считала, что почерк ее левой руки сносен, но вовсе не так хорош, чтобы служить ее брату примером для грамматических упражнений. Почерк Галлаха с этой точки зрения и совсем никуда не годился, а добыть в этой местности учителя каллиграфии было так же трудно, как луну с неба. Решили пока что не обучать Поля письму, но он очень жалел об этом и самостоятельно выучился писать печатные буквы, даже составлять предложения - разумеется, с ошибками.
          Поль был посвящен во все семейные тайны: узнал, как вести себя при чужих людях, как называть при егере Галлаха и Дженет; узнал, что именно скрыто от Ник, и о чем ей нельзя рассказывать.
          Он подолгу гулял с Дженет, которую горячо полюбил и которой всегда рад был помочь и услужить, играл с Элизой и очень ценил время, которое проводил с Галлахом. Он побывал с ним в церкви и причастился святых тайн; снова надел крестик и носил его. Галлах научил его грести на лодке, удить в богатых рыбой водоемах и стрелять из ружья. Поль очень хорошо выучился стрелять и, так как упражнялся каждый день, стрелял очень точно. Он сделался страстным рыбаком, но не очень любил охоту. Сердце его не лежало к ней, хотя он отлично стрелял. Разумеется, во время одной из этих прогулок их увидел вместе егерь Боб. Пришлось уверить его в том, что Поль - внучатый племянник Галлаха. "Жениться тебе надо, Тристан, - подумал егерь. - Вон, сколько детей себе набрал!" Но вслух он уже ничего не сказал, только покачал головой.
         Спина его вскоре совершенно зажила, и он увлекся чтением героических рыцарских романов. Галлах выучил его ездить на хромой лошадке, которую назвали Аза, и Поль охотно ездил по аллеям сада. Погода всю первую половину осени стояла, в основном, хорошая. Зная, что мальчик всю свою жизнь провел взаперти, ему советовали постоянно быть в саду на солнце, что он охотно исполнял и даже читал там. За месяц пребывания в "Лесном Приюте" Поль окреп, загорел, стал веселым и жизнерадостным. Он очень привязался к Старому Галлаху, во всем слушался его и его, и сестрицу Дженет, а с Элизой пускал кораблики в пруду. Элиза не изменила своим одиноким играм, но кораблики были их общей с Полем слабостью. Если выдавались непогожие дни, дети ждали, когда Вероника начнет стирать. Тогда, с ее высочайшего позволения они дружно бежали пускать кораблики и лодочки в огромном корыте, полном мыльной пены, с условием, что играть они будут аккуратно, не разливая воду и не моча свою одежду.
         Галлах побывал в городе, разыскал там лоточника Герберта Роя и заплатил ему с излишком за булочки, пирожки молоко и яблоки, украденные Полем. Предварительно он похвалил Элизу за то, что она узнала имя этого человека и таким образом предоставила возможность отдать ему долг.
        К Дженет вернулось ее прежнее счастливое состояние, но теперь силы ее мобилизовались еще больше; она уже знала, кого и как ей предстоит защищать, знала свое маловерие и малодушие, всю свою слабость в часы испытаний и готовила себя к твердости и спокойствию для перенесения любых неожиданностей.
        - Благодарю тебя, Дядя, что ты усыпил меня в тот день, - искренне сказала она Старому Галлаху. - Иначе я могла бы опять заболеть или сойти с ума. Насколько ты все-таки мудрее и дальновиднее меня!
         - Я же видел, как ты страдаешь и как напрасно рискуешь своей жизнью, - ответил Галлах. - Я знал одно: тебе надо успокоиться и отдохнуть, а за это время, даст Бог, и Элиза вернется.
         Поль, внимательный и чуткий, не раз задавал себе вопрос, действительно ли Галлах, называясь ее отцом, любит его не меньше, чем Элизу, и всякий раз твердо убеждался, что да, не меньше. Это было так очевидно, что Поль даже ни о чем не спрашивал его. Но сестрицу Дженет он все-таки не удержался и спросил, кого она больше любит: Элизу или его?
         - Равно, - с удивлением ответила Дженет. - Ее как дочку, тебя - как брата. И за обоих вас готова отдать жизнь.
         Она взволновалась:
         - А что, милый Поль, тебе кажется, что я люблю тебя меньше или не по-настоящему?
         Полю стало стыдно, и он крепко обнял Дженет.
          - Прости, сестрица, - сказал он. - Мне ничего не кажется. Я сам тебя очень люблю: и тебя, и Элизу, и отца!
          Дженет ласково поцеловала его, но вечером не удержалась и рассказала Галлаху о беседе с Полем.
          - Не обращай внимания, - улыбнулся Галлах. - Его просто до сих пор никто не любил, и он не мог любить, а теперь он так богат этим, что уже не знает, о чем спрашивать.
          Если бы Поль слышал эти слова, он не смог бы с ними не согласиться. Полюбив и став любимым, он боялся одного - лишиться этой любви, и задавал самые пустые вопросы при малейшем подозрении, что его почему-либо надо меньше любить. Постепенно, разумеется, его мнительность стала исчезать, так как сердце и разум ясно говорили ему необыкновенную, но вместе с тем совершенно справедливую вещь: тебя любят и никогда не разлюбят; ты всегда будешь нужен, важен, оценен по заслугам.
          Он вовсе не ревновал Элизу ни к отцу, ни к сестре, потому что сам очень ее любил, всячески баловал и играл с ней. Элиза казалась старше своих лет, была гораздо умнее и проницательнее очень многих своих сверстниц. Круг ее интересов был весьма широк, и играть с ней даже десятилетнему мальчику доставляло большое удовольствие.
          Любопытный и непоседливый, он с позволения Галлаха, излазил весь графский дом, побывал во всех помещениях, от подвала до чердака, с замиранием сердца разглядывая оружие, старинные гобелены, мозаику и картины, представлявшие различные моменты охоты, портреты королевской фамилии и предков графа на запыленных стенах - тяжелые, в золоченых рамах; рассматривал отлично
сделанные чучела медведей, кабанов, волков, лисиц и оленей. Все это казалось ему верхом совершенства, от всего веяло романтикой, чудесами, приключениями, во всем точно отражалось священное таинство природы, причудливо сочетавшееся со скромным и тонким аристократическим уютом, с "дворянским гнездом", полным тайны и очарования.
          Полю и Элизе всегда доставляло особенное удовольствие слушать о том, как Галлах спас Дженет. Теперь, когда Элиза узнала, что графский смотритель - ее приемный отец, она могла знать правду. Галлах никогда сам не начинал этого сокровенного для него рассказа, но если дети сильно упрашивали, он нехотя соглашался отвечать на их вопросы.
          - ... ты была совсем малюткой; я помыл тебя и стал поить подогретым коровьим молоком, - рассказывал Галлах.
          - И когда вы начали меня поить, то сразу поняли, что очень-очень меня любите, да, отец? - спрашивала Элизабет.
          - Да, - соглашался Галлах.
          - А когда вы полюбили матушку?
          - Очень скоро, - отвечал Галлах. - И незаметно... Сам не знаю, как.
          Он опустил голову. Элизабет целовала его и убегала играть, а Поль долго смотрел на него, не говоря ни слова, и взгляд этот светился удивительным чувством.
          - Что смотришь, сынок? - спрашивал Галлах.
          Обычно Поль просто мягко улыбался в ответ, но однажды он сказал:
          - У вас красивая душа, отец. Я на нее сейчас смотрю - и не могу насмотреться.
          - Ты ее видишь? - тихо спросил Галлах.
          - Да, - ответил Поль. - И я знаю, почему сестрица Дженет вас любит. Вы бережный. Сестрица счастлива с вами. Вы чистый.
          - Это она... сказала? - прошептал Галлах.
          - Нет, - удивился Поль. - Это сказал я. Я сейчас это подумал, потому что это правда.
          - Она говорила мне те же самые слова, - заметил Галлах.
          - Вот! - обрадовался Поль. - Значит, я угадал.
          - Ты все чувствуешь, - сказал Галлах. - Тебе дано это. Ты видишь любовь, как взрослый. Будь всегда таким зрячим, Поль.
          Иногда Галлах расспрашивал Поля о его семье, чтобы побольше узнать о своих врагах. Поль честно и подробно рассказывал ему все, что знал. Из этих рассказов Галлах сделал вывод, что главный в семье - старик, что опасный Шарль и злобная Аннет подчиняются ему бесприкословно, как малые дети. Он понял, что Аннет каким-то образом удалось стать фавориткой короля, вероятно, с намереньем не расставаться с ним, так как он был вдов. Но король, видимо, имел дело не с одной Аннет и не испытывал потребности в женитьбе. Аннет, вероятно, с подачи дедушки Жана была уверена в вечной интимной близости с самим королем, тогда как король мог позволить себе жениться лишь на чужеземной принцессе, не менее того, и все это знали. Галлах понял, что семья Грандье-Легранов изначально нездорова, и что в здравом рассудке среди этих людей чудом оказался один лишь Поль. Он еще раз пересмотрел портреты, набросанные Санни Сайдером, и убедился, что печать душевной болезни лежит на всех трех этих лицах.
           - Как ты думаешь, моя Дженет, - спросил он как-то очень осторожно, - много ли еще на свете детей, похожих на твою добрую сестру Маргарет, как наш Поль?
          Дженет рассмеялась:
          - Впервые слышу, Дядя, что ты задаешь нескромные вопросы.
          Потом она стала серьезной и ответила:
          - Придворные слухи часто бывают очень верны, и по этим слухам мне известно, что мой отец очень строго следил за тем, чтобы ни одна из женщин, связанных с ним, не имела от него детей: доходило даже до того, что им тайно делали операции, если какая-нибудь начинала ожидать ребенка. Я думаю, что есть еще дети, кроме Поля, но в интересах их матерей молчать, откуда они взялись. Впрочем, в любом случае, таких детей очень немного.
         - Но Леграны совсем не молчат о том, что Поль - сын короля, - заметил  Галлах.- Однако их точно никто не слышит. По словам Поля, король даже осведомлен о его существовании, но он не заграждает уста этим людям. Он словно не видит их. В его ли это характере?
         - Вообще-то нет, - честно призналась Дженет. - Я слышала, как некую мать, говорившую, будто ее дочь рождена от короля, заточили в монастырь вместе с ребенком - это было еще до моего рождения. С тех пор было еще два подобных случая, но отец велел строго преследовать таких матерей, что, насколько я знаю, исполняется до сих пор.
         - Это все очень странно, - уронил Галлах и подумал: "Они все уверены, что получат награду за Дженет, - а с чего бы им быть в этом уверенными? Ведь о награде с тех пор, как ее назначили, ничего не слышно, а это верный признак, что король ее отменил, да, пожалуй, уже и позабыл о ней."
         Тут есть, над чем поразмыслить, сказал он себе.
         
                17
         
         Ненастным октябрьским вечером, когда Галлах по обыкновению выпустил во двор собак, он вдруг увидел, что все они с лаем бросились к калитке в ограде, но тут же доброжелательно завиляли хвостами.
         Дул сырой холодный ветер, и моросил дождь. Галлах не видел, кто стоит за калиткой, но так как при нем было заряженное ружье, он решил проверить, кого узнали собаки. Было темно, но все-таки он приблизился к калитке со всей подобающей осторожностью и окликнул:
         - Кто здесь?
         - Санни Сайдер, господин Галлах, - ответил знакомый, но сильно охрипший голос. - Я заболел... Мне больше некуда идти.
         Галлах осторожно отпер калитку и, впустив Санни, тут же ее запер. Они пожали друг другу руки, и Галлах всей кожей ощутил, как от Санни веет жаром.
         - Я пришел к вам, - виновато сказал Санни. - Простите... Я не покажусь на глаза принцессе Дженет. Только... перемогусь как-нибудь... на чердачке...
         Он говорил отрывисто, с трудом и хрипло дышал.
         - Я ружье принес, - пробормотал он еле слышно и тут же мягко осел в траву.
         - Санни! - позвал Галлах, но Санни безмолвствовал.
         Галлах нащупал в темноте ружье, поднял его и повесил себе через плечо. После этого он нашел Санни, вскинул его себе на спину и понес в "Лесной Приют".
         Он вошел никем не замеченный: Вероника стирала, дети играли в прачечной, а Дженет сидела над каким-то любимым ею романом в тишине спальни.
         Барс глухо зарычал, но, обнюхав ноги Санни, успокоился.
         Санни был бледен, плохо выбрит, и даже в беспамятстве его бил озноб. Галлах отнес его в ту комнату, где прятал от полиции Дженет, положил на пол, принес в корыте горячей воды, стащил с Санни всю одежду, вытер его губкой и одел в свое собственное нижнее белье. Потом он уложил его в постель, на которой спала Дженет. Дыхание Санни очень не понравилось Галлаху, и он пошел сказать Дженет, что Санни Сайдер вернулся в таком состоянии, что необходимо немедленно вызвать врача.
          Дженет тотчас призвала к себе детей и, кратко все им объяснив, спряталась с ними, а Галлах вскоре привел врача.
           - Мой работник заболел, - сказал он. - Он охотился в лесу и вернулся уже совершенно больным.
           - Наверно, долго охотился, - заметил доктор.
           - С полмесяца, - осторожно уточнил Галлах. Если бы он сказал, что Санни на самом деле "охотился" два месяца, это вызвало бы лишние вопросы.
           - То-то я смотрю, болезнь запущена, - доктор покачал головой. - У него воспалены легкие. Я напишу, что следует делать, а вы, господин Галлах, все исполняйте.
           И он исписал целый лист бумаги, сказав, что заедет завтра в полдень. Галлах расплатился с ним.
Так как у доктора была двуколка, Галлах не стал его провожать дальше черной калитки, а вернулся в дом. Он немедленно принял все самые первые меры для спасения жизни больного - так, как указал доктор, к тому же, растер спину и грудь Санни медвежьим жиром.
           Вскоре озноб прекратился, и жар спал. Санни пришел в себя и получил новые лекарства: настойки из прогревающих трав и ингаляцию. В это время комната уже совершенно нагрелась, жарко натопленная Галлахом. Он уложил детей спать, кое о чем договорился с Дженет, после чего призвал Веронику и сказал ей:
           - Ник, мой работник Санни, как ты уже знаешь, вернулся с охоты очень больным. Его нельзя оставлять одного. Ложись сегодня пораньше, а завтра утром сменишь меня. Придется нам с тобой опять подежурить.
            - Конечно, господин, - с готовностью отозвалась Ник. - Вы только расскажите мне, что ему давать, а уж я за ним присмотрю.

                ------------------------------------
            
            Ухаживая за Санни, Старый Галлах вспоминал, сколько ему пришлось выхаживать людей в "Лесном Приюте", особенно за последние годы. Их было всего человек десять, считая его ныне покойную жену Кэти, графиню и графа, прежнего управляющего и егеря, которого потрепал медведь. "Санни я выхаживаю второй раз, - подумал он. - Дай Бог, чтобы он остался жив."
         Доктор приехал на следующий день в назначенный час, нашел небольшое улучшение в состоянии больного, сделал ему несколько инъекций и позволил давать красное вино, молоко и мясной бульон.
         Санни ел чрезвычайно мало, столько же пил и очень много спал. Элизабет рвалась к своему другу, но ей запретили, сказав, чтобы она даже не просилась, пока Санни как следует не придет в себя. Зато разрешили дежурить Полю по его горячему настоянию, и Галлах был удивлен, как десятилетний мальчик ответственно и аккуратно ухаживает за больным. Поль проводил с Санни два часа, после чего его обычно сменял Галлах или Дженет, которая заявила, что влюблен в нее Санни или нет - не имеет значения, пока он так болен, что еле дышит и почти не открывает глаз. С этим Галлах не мог не согласиться, но всегда только сам убирал за больным и сам  обтирал его мокрой губкой, чтобы не было пролежней. Ник стирала и гладила белье больного. Ей очень понравился Санни Сайдер, хотя он был худ и небрит. Она с большой охотой ухаживала за ним, все больше привязываясь к своему пациенту. "Какой красавец, - мечтательно, почти с материнской нежностью думала Вероника. - Я выхожу его, я помогу ему..."
          Она не досыпала, но тем не менее дождаться не могла времени своего дежурства. Однажды Галлах застал ее возле двери больного.
          - Ты что, Ник? - спросил он.
          - Пришла дежурить, господин Галлах, - ответила Ник.
          - Но у тебя еще полчаса в запасе - иди поспи.
          - Нет-нет, - торопливо отозвалась Ник. - Лучше вы идите и отдохните, а я посижу с ним.
          Галлах пристально взглянул ей в лицо:
          - Уж не влюблена ли ты в Санни, Вероника?
          Ник густо покраснела, но Галлах не дал ей смутиться окончательно.
          - Так это ьже очень хорошо, - сказал он весело. - Санни - человек достойный, да и собой хорош - так что чувства твои мне понятны. Если хочешь принять дежурство пораньше, то я уступаю тебе.
          - Спасибо, господин! - радостно отозвалась Ник.
          Доктор бывал каждый день и находил, что состояние больного улучшается. Санни действительно начал дышать нормально: чисто и без хрипа. Пришел, наконец, день, когда он открыл глаза и увидел перед собой Ник, которая зачарованно смотрела на него.
          Санни улыбнулся ей, и ее личико озарилось в ответ ласковой и кроткой улыбкой.
          - Кто вы? - тихо спросил Санни.
          - Вероника Сэнд. Ник, - поспешно ответила девушка. - Я очень рада, что вы очнулись.
          - Ник, - тихо повторил он, не сводя с нее глаз. - Так вы лечили меня?
          - Я помогала господину Галлаху, госпоже Дженет и господину Полю, брату госпожи Дженет, лечить вас, - скромно ответила Ник. - Я здесь в услужении и сама долго была больна. Господа вылечили меня, дай им Бог здоровья и счастья.
          - Вы похожи на фею, - заметил Санни. - На очень добрую и красивую волшебницу. Спасибо вам.
          - Выпейте лекарство, - попросила Ник, розовея.
          Он проглотил лекарство, а смущенная Ник выбежала из комнаты, чтобы сообщить господам, что Санни очнулся.
          Первым Санни посетил Галлах.
          - Ну что? - спросил он, присаживаясь на кровать. - Вижу, тебе получше, Санни Сайдер? Слава Богу. Ты ведь мог умереть; я рад видеть тебя живым.
          Санни молча стиснул его руку, и слезы блеснули в его глазах. Он смотрел на Галлаха с такой глубокой и честной благодарностью, что Галлах едва сам не заплакал.
           Наконец, проглотив комок в горле. Санни заговорил:
           - Господин Галлах... Мне было сначала ничего... А потом стало плохо. Я держался, думал: выздоровлю. А потом стало еще хуже - трудно дышать и жар... Вот я и решил: пойду к вам; вы человек благородный, не выбросите меня больного на улицу. Я еще послужу вам. Ведь вы меня лечили и лечите... и убираете за мной... Эта девушка, Ник, сказала, что и госпожа Дженет меня лечила. Дай ей Бог!.. Но кто такой Поль?
           - Друг Элизы, - сказал Галлах. - Маленький мальчик. Он королевский незаконный сын, стало быть, брат Дженет.
           - За что он так добр  ко мне?- прошептал Санни.
           - За то, что ты помогал нам... за то. что Элиза любит тебя... и за то, что мать Поля ранила тебя ножом.
           Санни широко раскрыл глаза:
            - Значит, та женщина... была мать господина Поля?
            - Да. Она плохо обращалась с ним. Поль сбежал к нам, и теперь он мой сын.
            - Понятно, - сказал Санни, прикрывая глаза. - А как Элиза? То есть, госпожа Элиза?.. Я так часто думал о ней.
            - Для тебя она просто Элиза, - ответил Галлах. - Потому что она твой друг. А как она поживает, я расскажу тебе позже: сейчас тебе надо отдохнуть. Скажу одно: она рвется к тебе каждый день.
            Санни нежно улыбнулся.
            - Я буду счастлив ее видеть... - прошептал он. Передайте ей: буду счастлив. Боже мой, я совсем не достоин вашего милосердия!
            И слезы потекли из его глаз.
             - Ну вот еще, - Галлах вытер ему слезы салфеткой. - Всего ты достоин. Сейчас к тебе снова придет девушка Ник: будь с ней добр.
            - Она такая чудесная, - искренне сказал Санни. - Миленькая, скромная. Я таких девушек еще не встречал. Она совсем другая. Господин Галлах! Передайте мой нижайший поклон принцессе Дженет и скажите ей - да и сами знайте: болезнь мне вправила мозги. Я пришел в себя и кроме сердечной привязанности и преданности к госпоже Галлах уже ничего не испытываю. Господь меня избавил от этого наваждения. Слава Богу! Я уже не влюблен; я просто люблю всю вашу семью и предан вам всей душой, как самый верный слуга.
            - Мы тебя тоже любим Санни, - отозвался Галлах. - Ты это чувствуешь, знаешь. Ты не слуга в этом доме: ты просто свой человек; у нас к тебе особое отношение. Постарайся отдохнуть: тебе сейчас очень это нужно.
          
                ---------------------------------------

          Элизе уже исполнилось пять лет, когда ее, наконец, допустили к Санни Сайдеру.
          - Здравствуй, Санни! - воскликнула Элиза, подбегая к Санни и крепко обнимая и целуя его.
          - Элиза! - расцвел Санни, сажая ее к себе на колени: он уже сидел в кресле. - Ты играла моим совенком?
          - Да, он у меня капитан на самом большом корабле, - торжественно сообщила Элиза. - И его зовут Боб, как нашего егеря. А ты сохранил мою дощечку, я знаю. Ты принес ее в мешке вместе с одеялом. Это отец научил меня выжигать стеклом буквы!
         - Да, я сохранил, - с улыбкой сказал Санни. - Она лежала у меня в старом домике егеря на самом почетном месте.
         - Как я рада, что ты с нами! - сказала Элиза. - Ты ведь сегодня с нами обедаешь? Тогда ты узнаешь, как меня украли.
          - Кто тебя украл?
          - Ты все-все узнаешь, - пообещала Элиза.
          За обедом, на который Санни был торжественно приглашен, он действительно "все-все" узнал и был весьма потрясен тем, что услышал.
           - Боже мой! - он заволновался. - Я представляю, что вы пережили! И еще меня не было рядом!.. Ну, теперь-то уж я никуда не денусь и никого не дам в обиду.
           Ник, млея, слушала его слова, но Галлах улыбнулся.
           - Да, - сказал он. - Ты у нас, Санни, главный защитник.
           Санни покраснел.
           - Простите. - пробормотал он. - Я, конечно, понимаю, что это вы, господин Галлах, всех нас оберегаете. Но я приложу силы - все! - чтобы стать вам в этом деле хорошим помощником.
           - Прекрасно сказано, - заметил Галлах. - Я сам на тебя рассчитываю; мне сдается, что скоро ты будешь нам нужен еще больше, чем теперь.
            
                18

           Санни стал быстро поправляться. Вскоре он уже смог выходить в сад и любоваться тем, как Поль и Элиза катаются на коньках по сильно замерзшему пруду. Поль выучился кататься довольно хорошо, но Элиза какталась лучше, потому что научилась держаться на коньках еще в три года. Иногда с ними каталась и Дженет - до того мастерски, что сам Галлах приходил полюбоваться на нее, как ни бывал занят, да и Вероника прибегала, если была свободна. Сама кататься она не желала, уверенная, что это занятие господское - к тому же, ей и не хотелось - но смотреть она очень любила.
          Зато, едва Санни, Галлах и Поль построили ледяную гору в саду и приставили к ней железную лесенку - а было это в начале декабря - Вероника была уже тут как тут и робко стояла со стареньким подножным ковриком в руках, жадно ожидая своей очереди кататься. Эта забава была ей знакома с детства, и она очень ее любила. С замиранием духа летела она с горы иногда вместе с Санни Сайдером, что потихоньку  очень сближало их. Санни все больше нравилась Ник, и он постоянно дарил ей всякие безделушки, вырезанные его рукой: то красивую вазочку, то деревянную даму с веером, вырезанную так гладко и искусно, что она казалась не деревянной, а отлитой из какого-нибудь металла.
          - Знатная работа, - сказал Галлах, любуясь этой дамой. - Да ты еще и скульптор, Санни?
          - Липовых поленьев мало, - жаловался Санни. - Из липы очень живые фигуры выходят, особенно человеческие.
          - А из дуба и березы?
          - Из них мебель хорошая, и отделка пошла бы: лесенки, перильца с резьбой, барельефы. Это хорошо из красного и черного дерева тоже.
          - А сосна?
          - Сосна всем вышла, но к ней особый подход нужен, - объяснял Санни. - Из нее можно вырезать отличных птиц и животных - сосна передает шерсть и оперение, такое уж дерево. Животные из сосны лучше всего получаются. Ну а мебель - само собой, неплохая выходит. Правда, дуб и береза лучше считаются, но я видел стол и диван из ливанского кедра - так еще красивее получется, по-моему.
          - Надо же, - заметил Галлах, - сколько тонкостей! Ты ценный работник, Санни. Подожди, может, скоро будешь получать хорошие заказы, и всякое дерево для тебя найдется.
         Санни и Вероника завтракают, обедают и ужинают после господ, и это еще больше их сближает. Санни очень привлекают и застенчивость Ник, и ее скромность, и ее набожность. К тому же, она весела и заботлива, у нее спорится всякая работа, и она всем сердцем любит своих хозяев и предана им. Санни чувствует, что нравится ей; просто она по своей скромности не показывает ему этого.
         Однажды, когда Поль и Элиза гуляют в саду, там появляются Санни с Вероникой.
          - Вероника любит Санни, - говорит Элиза, - и он ее тоже.
          - Это хорошо, - отзывается Поль. - Может, им дать наши санки? Ведь мы уже покатались.
          - Давай. - соглашается Элиза. Это те самые сани, которые Галлах сделал когда-то для Дженет.
          Поль подходит к влюбленным и говорит:
           - Санни, может, ты покатаешь Ник? Ей будет весело.
           - Спасибо, господин Поль, - отвечает Санни очень довольный. - Садись, Ник!
           Ник застенчиво садится на санки, и Санни везет ее почти бегом, а она смеется, и смех ее звенит по всему саду, как когда-то смех Дженет.    
            Они скрываются за кустами живой изгороди. Там тоже слышен смех. Потом наступает тишина.
            - Пойдем, посмотрим, что они делают, - предлагает Элиза.
            Поль подозревает, что лучше не ходить и не смотреть, но машинально следует за своей осторожной кузиной. Элизабет действует, как настоящая разведчица. Она тихонько раздвигает кусты и видит, как Санни нежно целует Ник, стоя вместе с ней рядом с санками, а Ник обнимает его за шею.
Дети несколько секунд созерцают эту картину, затем потихоньку отступают назад, ближе к пруду.
            - Они целовались, - наконец говорит Элиза. - Наверно, поженятся.
            - Наверно, - задумчиво говорит Поль.
            Вечером Элиза сообщает Дженет и Галлаху:
            - А Санни и Ник целовались сегодня.
            - Ты что же, подсматривала? - спокойно удивляется Галлах.
            Элиза краснеет, а вслед за ней краснеет и Поль. Потом он тихо говорит:
             - Отец, мы не хотели подсматривать. Мы больше не будем. Просто - это было хорошо... Они ведь не дрались, а наоборот.
             Он смущенно умолкает.
             - Никогда нет повода подсматривать за людьми, - замечает Галлах, - если только они не враги тебе. Я верю, что вы этого больше не сделаете.
             - Простите, отец, - Элиза всхлипывает. - Это я виновата. Поль вовсе не хотел смотреть. Я попрошу у Санни прощения.
             Галлах обнимает детей и ласково прижимает их к себе.
             - Не надо так переживать, - тихо говорит он. - И не надо просить у Санни прощения. Вы не виноваты, вы не знали. Я люблю вас, вы у меня самые лучшие на свете. Ну? Не расстраивайтесь.
             - Это вы у нас лучший, - шепчет Элиза. - Вы и матушка.
             Поль молчит и лишь очень крепко обнимает Галлаха.
             Когда дети уже спят, Галлах находит Санни, который в одиночестве чинит расшатавшийся стул,
и говорит ему:
             - Прости, парень, не мое это дело, да и не люблю я таких разговоров. Но я вижу: между тобой и Ник что-то происходит. Это серьезно, Санни? Потому что, если нет, лучше не морочить девушке голову. У Вероники золотое сердце, а ты... ты недавно любил Дженет.
             - Не любил, а был влюблен, - поправляет его Санни. - Это другое. Веронику я как раз люблю по-настоящему, и, конечно, это серьезно, господин Галлах. Я ей знаю цену, вы не думайте, что я ей морочу голову. Я честный, я девушек никогда не обманывал, потому что даже не связывался с ними: они мне все не нравились. От принцессы Дженет я убежал, а Ник полюбил по-настоящему, как и она меня, и мы хотим после Рождества пожениться.
            - Если все так, - сказал Галлах, - то передай Ник, что я счастлив за вас. Живите в той комнате, где ты болел и выздоровел; хватит вам ее? Она довольно велика.
           - Еще бы не хватит! - лицо Санни озаряется улыбкой. - Какой вы добрый человек, господин Галлах! Благослови вас Господь! Но есть еще одно... Я очень давно не видел матери. Можно, я схожу к ней?
           - Ты спрашиваешь, - Галлах разводит руками. - Иди, конечно, только будь очень осторожен. Возьми Азу; она хоть и прихрамывает, но с ней все быстрее, чем добираться пешком. И если что-нибудь не так с твоей матушкой, вези ее сюда: я дам тебе двуколку на всякий случай.
           - Вот будет здесь Ноев ковчег, - смеется Санни.
           - Что делать, - отвечает Галлах. - Ведь надо где-то жить во время потопа. А у нас положение, скажу я тебе, ничуть не лучше.
           - Это точно, - серьезно соглашается Санни. - Дожить бы нам до гор Араратских.
           - Даст Господь, доживем, - говорит Галлах и отправляется спать.

                -------------------------------------------------

         Все ближе Рождество.
         Санни навестил свою мать, и оба очень обрадовались друг другу. Старушка заверила сына, что у нее все благополучно, и она не поедет в "Лесной Приют" - только пусть не забудет показать ей свою невесту, чтобы она благословила их обоих. Санни сказал, что такое забыть невозможно, погостил два дня и уехал обратно.
         Такое долгое затишье со стороны родственников Поля все больше настораживало и смущало душу Галлаха. Он понимал, что это не те люди, которые отступаются от своих планов или признают свои ошибки. Поэтому стоя однажды с Санни в лесу, около красиво огороженных могил своих жены и сына (Санни помог ему поправить покосившуюся ограду), Галлах сказал:
          - Вот что, Александр, слушай внимательно. Если со мной и Дженет случится что-нибудь непредвиденное, мой тебе строгий наказ - забирай детей, Ник и идите прямо к Дью Бэрри; даже не идите, а бегите бегом, понятно?
          - Понятно, - ответил Санни, несколько встревоженный суровым и торжественным тоном своего хозяина. - Но что может случиться?
          - Могут случится люди, которых ты когда-то нарисовал, - ответил Галлах. - И мы с Дженет наверняка станем первыми их жертвами, поэтому вы успеете убежать: их всего трое. Я не говорю, что непременно что-то произойдет, это не обязательно. Но произойти может. Поэтому каждую минуту будь начеку. И не вздумай нападать на них, пока не уведешь детей.
         - К Дью Бэрри? - Санни задумался. - Но ведь она все-таки ведьма. Может, лучше к егерю?
         - Никакого егеря, - отрезал Галлах. - Роберт хороший человек, но не привык к приключениям. Он вряд ли сумеет защитить вас так, как это нужно. А Дью не ведьма, а знахарка и, скажу тебе, хорошая актриса. Она поможет вам. Обещай, что поступишь именно так, как я сказал.
         - Обещаю, господин Галлах, - ответил Санни с готовностью.
         - Смотри: ты отвечаешь за этих детей перед Богом, - добавил Галлах. - Даже если и Ник попадется с нами, сперва уведи ДЕТЕЙ к Дью Бэрри!
         - Ник... - Санни побледнел. - Но...
         - Никаких "но". Ник - взрослая девушка. Всех взрослых оставь на потом. Ты ДОЛЖЕН спасти Элизу и Поля.
         - Я все понял, - мужественно ответил Санни. - Клянусь вам, чем хотите, господин Галлах, что я поступлю в точности, как вы сказали.
         - Молодец, - молвил Галлах. - Теперь я спокоен. Мне есть, на кого положиться в трудный час.
         Санни улыбнулся и вновь заверил его, что сделает все, как подобает.
         - Вы уйдете не обычным путем,- сказал Галлах. - Я покажу тебе дорогу.
         Когда они вернулись домой, Старый Галлах показал на маленькую дверь в конце холла.
         - Это подземный ход, - сообщил он. - Сначала - вниз по лестнице, потом прямо, пока не упретесь в стену. Это значит - вы пришли. Сбоку, справа от вас окажется несколько ступеней. Поднимитесь по ним. Затем нащупай дверь и толкни ее посильнее. Вы очутитесь за деревьями; с вашего места будет виден "Лесной Приют" с фасада и дорожка, ведущая к Дью Бэрри. Элиза и Поль знают ее. Здесь, за этой дверью полно свечей и огарков. Зажгите их, чтобы не идти в темноте. И не забудьте, уходя, запереть эту дверь на засов изнутри, чтобы никто не мог погнаться вслед за вами.
         - Будет исполнено, - пообещал Санни.
         - Если вас не будет поблизости, - добавил Галлах, - я подам сигнал об опасности: выстрелю из ружья, которое стану с этого дня всегда и всюду носить с собой. Тебе я тоже дам ружье, а женщины... Женщин мы сумеем защитить, как и наших детей.
         Разговор этот происходил в середине декабря. Ждать долго не пришлось.
         Однажды, когда Галлах вышел через черный ход, он увидел, что две собаки, уже около четырех месяцев охранявшие задний двор, застрелены. Тут же он получил тяжелый удар по голове, и все стало меркнуть перед его глазами. Единственное, что он успел сделать перед тем, как упасть, это нажать на курок, ибо теперь всегда носил с собой ружье. Оно выстрелило, а сам он потерял сознание.

                -----------------------------------------

        Очнувшись, он увидел, что сидит, крепко связанный, в собственном погребе. Возле него сидела, также связанная, Дженет.
         Кто-то со свечой склонился над ними, и Старый Галлах узнал дедушку Жана и Шарля.
         - Очнулись, - сказал дед. - Вы в наших руках, и сопротивление бесполезно. Говорите, где дети?
         "Слава Богу, дети не у них", - подумал Галлах и сказал:
         - Наверно, убежали. Выстрел был сигнальным знаком, а бежать они должны были в старый домик егеря, где летом жил мой работник Санни Сайдер.
          - Это тот, которого я ударила ножом, - пояснила, появляясь из темноты, Аннет. - Наверно, он и увел детей.
          - Шарль, отправляйся в домик егеря, - сказал старик. - Эта развалюха около Медвежьего ручья, помните? Мы там жили после того, как этот проклятый Сайдер нас выдал, и до того, как переехали в город. Аннет, ступай за Шарлем; может придется стрелять. А я постерегу этих собак, - он со злобным отвращением посмотрел на своих пленников.
          Как только дверь подвала захлопнулась, Галлах тихо спросил:
          - Как ты, моя любимая Дженет?
          - Хорошо, Дядя, - ответил ему голос, полный здоровья и силы. - Детей у них нет, значит, ничего нет. Ты очень мудро поступил, что заранее предупредил Санни. Он, видимо, сделал все очень быстро, потому что, когда я выбежала в холл на звук твоего выстрела, никого уже не было. Тут же появилась эта ужасная Аннет с ружьем, а Шарль связал меня. Наверно, потом они помогли старику связать и тебя. Но я верю, Господь сохранит наших детей и не оставит нас с тобой!
         - Ты молодчина, Дженет, - сказал Галлах. - Одно скверно: мы очень скоро замерзнем, поэтому давай двигаться друг другу навстречу: попытаемся согреться.
         Они тесно прижались друг к другу, стараясь при этом как можно больше шевелиться и ворочаться, чтобы не замерзнуть окончательно.

                19

          В это время Санни, Ник, Поль и Элиза уже спускались в Чертов Овраг. Ник пришлось узнать от Санни всю правду, и она была потрясена, узнав, что служила до сих пор самой принцессе Дженет. Санни показал ей "запретный талисман" и шепнул, что если она хоть кому-нибудь проговорится, его и ее разнесет на мелкие кусочки, потому что они почти уже единое целое, жених и невеста, будущие муж и жена. Вероника, и так не болтливая от природы и уж совсем не корыстная, настолько убоялась разрушительной силы "талисмана", что поклялась своей жизнью, своим счастьем и даже бессмертием своей души, что нипочем не проговорится. Санни остался доволен ее клятвой, и дело этим закончилось.
          Было почти совсем темно, когда путники, наконец, постучали в дверь к Дью Бэрри. Она открыла им и, ничуть не удивившись, сказала:
          - Добро пожаловать, я ждала вас.
          - Дью! - Элиза обхватила ее руками и заплакала. - ОНИ пришли! ОНИ, наверно, схватили отца и матушку!
          - Не беда, - сказала Дью. - У тебя очень сильные отец и мать, дитя мое. Заходите, дорогие гости: я знаю все, что случилось, у меня есть место для вас.
          Она впустила гостей и заперла за ними дверь, после чего накормила их очень сытной кашей с мясом и дала чаю с малиновым пирогом. Гости ели с большим аппетитом и все с большим доверием посматривали на свою хозяйку.
          - А теперь спать, - сказала Дью. - Не торопись спасать своих хозяев, Санни Сайдер: всему свое время под солнцем. Черные люди будут очень беречь Галлаха и Дженет, пока не выйдут из себя, а случится это только завтра. Тогда ты и придешь к ним на помощь. Спите эту ночь спокойно.
          Она открыла дверь в своей хибарке, и ее гости очутились в еще одной комнате, куда большей своей частью выдавалась голландская  печь, начинавшаяся в первой комнате и топившаяся там же. Сейчас она была горячая. Дью положила на нее чистый матрац и уложила Элизабет с Полем, а возле печки, на двух лавках постелила Санни.
           - Твоя невеста будет ночевать со мной, - она подмигнула ему. - А ты утешай детей, если они станут плакать.
           Поль с Элизой действительно немного поплакали, но Санни успокоил их, а Дью Бэрри уложила Ник на печку со своей стороны, а сама улеглась в свою постель. Ник было, но не жарко,потому что за окном бушевала непогода, и ветер то и дело гулял по плохо починенному домику.
           ... Никто из них, кроме Дью, не знал, что Грандье-Леграны, взбесившись, что не нашли детей в старом домике егеря, решили совершить свой суд над Дженет и Галлахом завтра, а после различными пытками добиться от них, где все-таки на самом деле спрятаны дети. Поэтому мужа и жену, чтобы они не умерли за ночь от холода, перевели в довольно теплый чулан и даже дали им выпить горячей воды. Возблагодарив Господа за спасение от замерзания, Галлахи крепко заснули, прижавшись друг к другу,
несмотря на то, что веревки впивались в их тела.
          - Это ваша последняя ночь, молодожены, - желчно говорит им, запирая их, Аннет. - Гонец, посланный нами, везет королю письмо о принцессе Дженет.
          И она злобно усмехается. Но двое усталых людей точно не слышат ее слов - они так хотят спать!..

                -------------------------------------------

          ... На следующее утро Дью Бэрри довольно рано поднимает своих гостей, кормит их завтраком и велит, не шевелясь, сидеть в комнате, где они спали. Ник тоже остается с ними.
          - У меня будет гостья, - значительно говорит она. - Непогода застанет ее в пути, и я зазову ее в дом погреться. Можете подсматривать в замочную скважину.
          - Подсматривать нехорошо, - твердо говорит Элиза.
          - Я разрешаю, - Дью целует ее в щеку. - Это будет особый случай; о да, совсем особый.
          Около десяти часов утра Дью Бэрри одевается, покидает свое жилище, быстро выбирается из оврага и направляется звериными тропами в сторону большой лесной дороги. Очень вьюжно. Облака так густы, что почти темно, но Дью держит в руках  яркий фонарь и не обращает внимания на хлопья снега, облепляющие ее со всех сторон; а от ветра ее защищает мохнатый шерстяной платок.   
         Спустя некоторое время на дороге показывается карета, запряженная тройкой лошадей. Большую дорогу сильно занесло, и кучер охотно останавливается, завидев свет фонаря.
         - Скажи, голубушка, - обращается он к Дью, - верно ли мы едем? Нам надо в столицу.
         - Едете верно, только не самой лучшей дорогой, - отвечает Дью. - По лесу лучше не ехать, да и вьюгу лучше переждать. Я могу проводить вас к хорошей дороге.
          - Согласен, - говорит кучер. - Иди вперед, а я за тобой.
          - Лучше я возьму вашу среднюю лошадь под уздцы, - отвечает Дью Бэрри. - И поведу ее.
          Она беред под уздцы среднюю лошадь и ведет ее, светя фонарем, а две пристяжных послушно ступают следом. Дью действительно выводит их на большую настоящую дорогу, но так получается, что совсем рядом - ее Чертов Овраг.
           - Не зайдете ли ко мне погреться и переждать метель? - спрашивает Дью.
           - А где ваш дом? - удивляется кучер.
           - Да тут, в овраге.
           - Сейчас спрошу.
           Кучер слезает с козел и стучится в окошечко кареты. Окошечко чуть приоткрывается.
           - Сударыня, - говорит кучер. - Тут некая женщина...
           Но Дью Бэрри отстраняет его.
           - Госпожа Эрма, - обращается она к тому, кто сидит в карете. - Помните ли вы меня? Я пыталась оказать услугу вашим друзьям.
           - Это вы, Дью Бэрри? - слышится из кареты надменный голос. - Вы плохая колдунья: не сумели удержать детей. Наши братья и сестра больше часа ловили их. Зато теперь кое-кто поважнее в их руках, .и я еду с письмом к королю. Что вы от меня хотите?
           - Вьюга, госпожа Эрма, - говорит Дью. - Она утихнет к вечеру и за три-четыре часа вы доберетесь до столицы как раз, чтобы успеть снять комнату в трактире или гостинице. Отдохните: у меня в доме тепло.
           - Признаться, - госпожа Эрма замялась. - Действительно, холодновато, и я уже порядком замерзла. Что ж, я согласна.
           - Я буду рада. - говорит Дью, и они вдвоем с кучером сводят лошадей и карету на тормозах по пологой дорожке, ведущей в овраг. Дью ставит лошадей под ветхий навес, оставшийся от сарая, и дает им сена. Госпожа Эрма вылезает из кареты, и все втроем проходят в хижину.
           - Тепло, действительно тепло, - со сдержанным удовольствием говорит Эрма. - Я выпила бы горячей воды.
           - Знаю-знаю, что другого вы не пьете, - отвечает Дью. - Ну а вы?
           Она поворачивается к кучеру.
           - Я? Пью немного и другое, - смущенно отзывается он. - Если тем более покрепче.
           - Ну так вот вам можжевеловая настойка, - Дью ставит перед ним большую бутыль и кружку. - Может, вы голодны?
            - Да, перекусил бы, - соглашается кучер. - Спасибо. Вы добрая женщина.
            Он съедает большой кусок копченой грудинки с хлебом, запивает настойкой и почти тут же засыпает, усевшись в углу на лавке. Все это время госпожа эрма пьет горячую воду из большой жестяной кружки. Она даже не подозревает, что из соседней комнаты за ней подглядывают.
          - Смотрите, это та самая Эрма, - шепчет за дверью Поль. - Правда. Элиза?
          - Точно, она, - соглашается Элиза, приникнув к замочной скважине. Санни и Вероника в свою очередь разглядывают черную разумитку, и Санни шепчет:
         - Почему она так легко одета?
         "Потому что дура", - хочет сказать Поль, но сдерживается и отвечает:
         - Ей так нравится. Любит мерзнуть.
         Госпожа Эрма действительно одета в простое черное платье с черной шерстяной шалью на голове и шее и в черном простом плаще. Она вся синяя от холода, но ее это не смущает. Кроме того, глотая горячую воду, она постепенно розовеет и приходит в несколько странное для нее состояние духа - слишком словоохотливое.
         - Они поймали ее наконец, эту Дженет! - шепчет она доверительно Дью. - Король даст за нее много денег!
         - Неужели? - любопытствует Дью.
         - Да-да, - говорит Эрма. - Хотите, прочту вам письмо?
         Не дожидаясь ответа, она достает из под шали письмо, ломает сургучную печать, разворачивает его и читает вслух:
                "Его величеству
                от семьи Легран

                ДОНЕСЕНИЕ

          Всемилостивейший государь наш!
          Соблаговоли преклонить ухо твое к этому значительному для тебя посланию. Тебе, нижайше склоняясь пред тобою, пишут известные тебе верноподданные. Мы нашли твою дочь - ту, что обесчестила тебя,  и готовы предать ее тебе в руки. Это принцесса Дженет. Она живет в охотничьем домике графа Сотернесского под названием "Лесной Приют". Мы поймали ее и сторожим. Но мы дерзаем напомнить, что Ваше величество обещало за ее поимку десять миллионов золотом, и ожидаем их с Вашими добрыми слугами и нашей посланницей Эрмой Коунт. В противном случае - не прогневайтесь, государь наш, но Ваша опальная дочь не будет Вам отдана нами.
               
                Заранее покорнейше благодарим.
                Жан, Шарль и Аннет Легран.

                P. S.
   
         Да сопутствуют Вашему величеству во всем удача и радость."    
          - Хорошо? - спросила Эрма и тут же испугалась:
          - Что с вами, Дью? Вам плохо?
          - Ах, - простонала Дью. - Высший Черный Разум овладел мною и не отпускает!
          - О! - воскликнула госпожа Эрма, падая на колени. - Да скажет Высший Разум через тебя, добрая посредница, мне, рабе его, свое слово!
          - Он говорит... говорит... - застонала Дью, извиваясь на кровати, как уж. - Он говорит, письмо... не годится.
          - Не годится? - ахнула Эрма. - Но что же теперь делать?
          - Высший Разум, - застонала, как ветер в трубе, Дью, - говорит, что ТЫ, а не ОНИ должна была писать письмо, ибо ты, Эрма, старше своих братьев по чину. Бери бумагу, перо и чернильницу (они на печке), садись за стол и пиши то, что Высший Разум продиктует тебе.
          - Да, да, - забормотала Эрма, хватая перо, бумагу и чернильницу. - Я, конечно, выше их по чину: я и должна писать.
          Она уселась за стол:
          - Что я должна писать, Высший Разум?
          - Пиши, - Дью воздела руки к потолку. - "Его величеству от черной разумитки Эрмы Коунт

                ДОНЕСЕНИЕ

         Государь мой! Блуждая в чащобах Высшего Разума, чего желаю и Вам, я обрела утерянную Вашу дочь, которая без руки; а может, вовсе и не ее, так как всякий способен ошибиться. Она живет в лесном приюте для королевских дочерей, и если Вы хотите ее там обрести, дайте мне десять миллионов золотом вперед, и я приведу Вас в нужное место. Ни за что не ручаюсь, потому что мой разум во власти более надежных сил, нежели мои собственные; так что в случае неудачи не взыщите, государь мой. К сему добавляю, что отныне Вы должны есть только рыбью чешую, приправленную гнилыми картофельными обрезками, тщательно вымытыми в воде, дабы здоровье Вашего величества не пострадало от нечистоты.
                Заранее благодарю за миллионы.
                Писала же сие подательница сего 
                Эрма Коунт".
          - Какой высокий слог, - в экстазе шептала Эрма, старательно выводя буквы и не слыша, как за стеной, закрывая рты ладонями, задыхаются от хохота ее недруги.
          - Вы закончили? Теперь поставьте печать, - сказала Дью.
          Эрма нагрела на печи и старательно шлепнула на бумагу сургуч, а сверху поставила печать. Прежнее письмо было торжественно сожжено с помощью свечки.
           - Вы не заметили, Дью, что у вас четыре руки и две головы? - вдруг спросила Эрма.
           - Да, да. Это все силы Высшего Разума, - отозвалась Дью. - Не пугайтесь, Эрма. Это пройдет - и у меня, и у вас.
           ... Вскоре метель утихла. Дью разбудила кучера, усадила в карету госпожу Эрму и помогла лошадям выбраться из оврага. Карета тронулась в дальнейший путь, а Дью Бэрри вернулась домой.

                20

          Галлах очнулся оттого, что кто-то тихонько тряс его за плечо.
          - Кто здесь? - тихо спросил он.
          - Это я, - раздался шепот. - Санни Сайдер.
          - Санни! - радостно воскликнула Дженет. - Дети ведь у Дью Бэрри, правда?
          - Правда, - тут голос Санни стал виноватым. - То есть, там Элиза и Ник. А господин Поль пришел со мной: я никак не мог его отговорить.
          - Поль? - удивился Галлах. - Ты здесь?
          - Да, отец, - шепнул голос Поля. - Я уже взрослый, и я защищу своих отца и сестру. Санни стреляет плохо, а я хорошо. И, если надо, я буду стрелять.
          - Поль, - заволновался Галлах. - Тебе нельзя стрелять в людей; тем более, они родные тебе. Это будет грехом. Нам надо взять их живыми.
          - Но если, отец, они будут мучить сестрицу или вас, я их убью, - сказал Поль.
          - Лучше всего бежим, - шепнул Санни. - Я развяжу вас.
          - Нет, - ответил Галлах. - Не дело убегать из собственного дома, и ни в коем случае нельзя стрелять, вернее, убивать. Поклянись мне, Поль, что ты не убьешь никого из тех, кто нас захватил.
          - Клянусь, - неохотно сказал Поль.
          - Но ты можешь понадобиться, потому что в самом деле хорошо стреляешь. Санни, можешь ли ты ослабить веревки на моих руках и ногах, так, чтобы этого никто не заметил, но, тем не менее, я в любую минуту мог бы освободиться?
           - Попробую, - отозвался Санни и надрезал веревочные узлы на руках и ногах Галлаха.
           Галлах ощупал их и сказал:
           - Отлично. Я легко разорву их. Поль, ружье при тебе? Санни, ослабь узел на руке принцессы Дженет, чтобы ей было не так больно. А теперь оба слушайте меня. Действовать вы будете так...

                -------------------------------------------               
               
          Через некоторое время за пленниками пришли Шарль и Аннет. Их повели в спальню, где у окна мрачно сидел старик.
          - Значит, ты жил с принцессой Дженет? - щурясь, спросил Галлаха Шарль. - Что, возомнил себя прирожденным джентельменом? Дворянином? Очень молодым и красивым?
          И он с размаху ударил Галлаха по лицу.
          Галлах ничего не ответил; он лишь слегка пошатнулся и яснее почувствовал, как в его спину упирается нож Аннет.
          Старик злобно рассмеялся.
           - Волоки ее сюда, - обратился он к Шарлю, указывая на Дженет.
           - Пусть проявит смирение, - возразил Шарль. - Пусть сама подойдет!
         Он встал у кровати и воззрился на Дженет требовательно и пристально: так охотник глядит на свою провинившуюся собаку, прежде чем наказать ее.
          Дженет, бледная от унижения и гнева, не двинулась с места, но Галлах, глаза которого потемнели почти до черноты, сказал ей спокойным голосом:
          - Что же ты, моя Дженет? Подойди к молодому и красивому прирожденному джентельмену и дворянину, прояви смирение. И терпение.
          Он посмотрел ей в глаза. Дженет собралась с духом и, ступая, сколько ей позволяла веревка, медленно приблизилась к Шарлю.
          - А ты можешь быть смирной, когда захочешь, - заметил Шарль. - Где дети, Дженет? Куда вы дели детей?
         - Тебе не найти их, - спокойно ответила Дженет.
          Он дал ей пощечину, и она упала на кровать.
        - Говори, где дети! - прошипел Шарль. - Не то мне придется стать на время твоим мужем. Тебе ведь по душе его ласки, значит, от моих ты и подавно не откажешься.
           Тут вскрикнула Аннет.
         - Что такое? - насторожился старик.
         - Отец, меня точно кто-то хлестнул сзади по спине, - ответила она.
         Старик вынул пистолет, прошел через комнату и выглянул в коридор. Там было пусто.
          - Тебе показалось, Аннет, - молвил он, снова отходя к окну. Но тут не своим голосом вскрикнул Шарль - ему почудилось, что какой-то маленький твердый предмет с силой ударил его по руке, и он даже увидел, что это: у его ног лежал маленький круглый камешек. В это время из коридора, как чертик из табакерки, вынырнул Санни Сайдер, схватил Аннет сзади за шею и выбил из ее руки нож, а следом выступил Поль с ружьем и сказал:
          - Дядя, отойди от Дженет. Я научился очень хорошо стрелять.
          - Ах ты, щенок... - начал Шарль, протягивая руки к Дженет, но тут же над его головой просвистела пуля и ударилась в стену. Шарль подскочил на месте. Тут Галлах в одно мгновение разорвал стягивавшие его путы и сказал, снимая с себя веревку:
          - Держи их на мушке, Поль, а чуть пошевелятся, стреляй по ногам, не бойся.
          Но старик и Шарль не шевелились. Они только горящими от злобы глазами смотрели на Галлаха, который в одно мгновение скрутил их одной веревкой, спина к спине, и отобрал оружие. Санни давно уже связал  Аннет, которая не переставала ругаться и сопротивляться, но Санни был сильнее и в конце концов одолел ее.
            Теперь все трое были связаны и сидели на полу. Галлах бережно развязал Дженет и сказал Полю:
           - Опусти ружье, сынок. Может, господа теперь расскажут нам, кто они такие и откуда взялись?
           - Черта с два, - огрызнулся старик.
           - Дай-ка мне ружье, сынок, - молвил Галлах, целясь прямо в лоб старику. - Не будем играть в молчанку. На счет три я стеляю или же вы рассказываете мне все. Итак, кто вы такие? Раз. Два...
           - Стой! - крикнул старый Жан. - Ладно, черт с тобой. Я все тебе расскажу, тем более, что скрывать особенно нечего. Мы нормандские дворяне, иммигранты. Я, Жан- Франсуа Грандье, приехал сюда с молодой женой, которую звали Полин, и с детьми двух и пяти лет, Аннет и Шарлем. Жену я не обижал, но, бывало, поколачивал, когда она не слушалась меня. Я не думал, что этого ей будет достаточно, чтобы она затосковала. А она затосковала и вроде как даже разлюбила меня. За это ей, конечно, еще больше доставалось: не люблю, когда меня не ценят. И вот однажды идем мы с Полин по площади, а мимо проезжает королевская карета. Скажу вам, что Полин была очень красива и совсем еще молода: чуть старше Дженет. Карета остановилась, и стражники велели нам подойти. Мы повиновались. Из кареты вышел король. Мы поклонились ему. Он сказал Полин, что она прекрасна, как весенний цветок, и что не хочет ли она жить с ним в любви, согласии и роскоши? Тут эту змею словно черт толкнул. "Да, - говорит, - ваше величество, хочу! Потому что, хоть мы и не бедны, но мне от этого никакой радости, а муж мой чудовище, и лучше жить с вами - беззаконно или как иначе, нежели с ним, потому что рано или поздно он убьет меня!" Так и сказала, гнусная тварь, не постыдилась. Король тут залепил мне пощечину: "Как, мол, смеешь так обходиться с такой красавицей!" - а ее, изменницу, повел под руку в карету. Еще спросил эту бесовку, не хочет ли она, чтобы меня высекли. А она, мерзавка, рукой машет. "Не стоит, ваше величество, - говорит, - ему за двумя детьми смотреть силы понадобятся." И укатили. Не помню, что со мной было. Нанял я няньку да кухарку, потому что до этого Полин была и за ту, и за другую, а сам думаю: что же мне теперь делать?! И в суд на короля не подашь, и ничем иным его не заденешь, а сердце во мне горит. Шутка ли - жену отняли!
         Так прошло два года. Я не помню, как жил; весь истерзался ревностью и мыслями о мести и потому еще только не покончил с собой, что все хотел как-нибудь заманить в ловушку короля.
         Тут я узнал, что в столичной тюрьме содержится незаконная королева дочка, а ей три года отроду, и что мать ее умерла, а про девчонку вроде как вовсе позабыли. Ну, я подкупил человека, который за ней глядел, да оба мы и сбежали: он из страны уехал, а я привез ту королеву дочку домой со всеми документами, потому что я их достал: вора нанял, и он мне их добыл.  У меня хороший был план, только девчонка оказалась хилая и через год умерла. А была она сильно похожа на Аннет, особенно глаза и волосы. Ну, думаю, теперь я короля обману: есть, чем. Как раз в это время я узнал, что король отослал от себя мою Полин, обрадовался: думал, она на коленях ко мне приползет.
Нет. И не собирается. Нашел я ее, а она уже графиня, и наш с ней брак расторгнут церковью, и живет в свое удовольствие. Я с ней встретился. Она мне говорит, что, мол, жила с королем, и хорошо жила, а потом полюбила некого графа, и этот граф ее полюбил, и оба признались королю, а король дал им свое согласие на брак, потому что у него уже новые фаворитки, и он уже думал, куда бы пристроить Полин, а выход нашелся сам собой. И вот Полин живет, обвенчанная с графом, но, хоть и есть у них сын, тоскует она о своих прежних детях. Нельзя ли, спрашивает, их увидеть? Тут-то я ей в лицо рассмеялся. "Нельзя, - говорю, - Полин Эрс смотреть на детей Полин Грандье!" И ушел. Думал: не выдержит, прибежит. Нет, так и не увидел ее. Хотя слышал, что живет она с графом хорошо, и сын у них, черт бы его взял, вырос хорошим человеком, и двое внуков, и вся семья такая набожная и добродетельная, что аж зло берет.
         Ну ладно. Живем себе, кто как. И вот, исполнилось моей Аннет семнадцать; ну, я их с Шарлем холю и лелею, и Аннет в семнадцать лет была у меня красивее, чем Полин.
         Мы переехали в столицу, и Аннет у меня стала выезжать на балы; разумеется, со мной вместе. Ну, на одном балу король и приметил ее, а меня не узнал - ведь столько лет прошло! И стал он ей, как это у него повелось, нашептывать про весенние цветы, а она его то подпустит к себе, то оттолкнет, и так ему голову вскружила, что он уже себя не помнил. Построил для нее даже особый дворец. Ну тут я и подал знак: ступай, Аннет, живи с королем.
         Она пошла, а вскоре у нее родился Поль, потому что король так ее любил, что даже позволил ему родиться. Но я знал, что это у него пройдет. И вот однажды - прошло. Ступай теперь, говорит, Аннет: я обеспечу и тебя, и сына. Тут-то я и вынырнул с документами той девочки из тюрьмы и с ее портретом. Говорю: позвольте, ваше величество, узнаете ли? Вот, с кем вы жили! Тут он и ахнул. "Моя дочь, а я... С НЕЙ..." Так побелел, что даже мне его жалко стало. Я рассказал, что, мол, освободил из тюрьмы девочку, и она жила у меня, пока не выросла, а он ее соблазнил. Тут он давай плакать и каяться: да я, говорит, хуже последнего язычник после этого! Я отвечаю ему: вы не печальтесь, ваше величество: просто заплатите такую-то сумму, и я буду молчать. А то ведь, продолжаю, копии-то сняты и заверены, кем следует, и если вы мне что сделаете, весь мир узнает о том, что вы кровосмеситель.
         Он сам, наверно, не помнил, как отделался от нас. Давал столько денег, сколько, пожалуй, никому не давал, и пять лет мы жили в богатстве и довольстве. А после вдруг приходит вдруг от этого подонка письмо: я, мол, совершил ошибку, но не обязан всю жизнь за нее расплачиваться. Пишет, если обнародуете документы, все, мол, буду отрицать, а вас всех велю повесить. Одно, говорит, вам скажу: молчите и будете целы - никто вас не тронет, потому что я все-таки христианин и при этом великий грешник.
         Мы тут расстроились, конечно; Аннет так совсем обозлилась. Я говорю ей: ничего, дочка, мы за тебя отомстим. Ну, и придумали с Шарлем одну штуку (к тому времени мы уже стали черные разумиты). Приехал французский посол Легран, а мы его убили и свиту его тоже. Шарль взял себе его бумаги, а наши люди из разумитов стали, как бы, его свитой. Для нас, разумитов, никакая земная власть не власть, а всякое убийство - просто возмездие или необходимость.
         Ну, приехал Шарль к королю под видом посла. Король все ему дает, угощает, размещает; потом сел с ним пить по обычаю, чтобы почет оказать, а Шарль, как я ему велел, и говорит: " Ваше величество, у вас пять дочерей, две из них непорочны. Если кто совратит одну из них, что вы изволите с ней сделать?" Король рассмеялся. Это, отвечает, невозможно, мои дочери слишком хорошо воспитаны. Но если бы, говорит, такое случилось, я бы, говорит, такую дочь четвертовал, а после ослепил. Шарль ему: "Да вы же передумаете, ваше величество, едва до дела дойдет - сердце-то ваше отцовское, любящее." А король отвечает: "Я не передумаю, господин Легран, будьте уверены." А Шарль дальше идет. "Если, - продолжает, - против всяких ожиданий я совращу вашу дочь, что мне за это будет?" "Ничего. - отвечает король.- Ты чужой человек, а они мои дочери; мной воспитаны, и мне за них отвечать". "Так клянетесь, - спрашивает Шарль, - что мне ничего не будет?" Ну, король поклялся своей короной. А Шарль ему: мол, не верю. А король дает ему свой охранный перстень, а на перстне написано: "Я СВОЕМУ СЛОВУ ХОЗЯИН", и печать королевская стоит. Тогда Шарль дальше сеть плетет: "Поспорим, ваше величество, что я совращу вашу дочь?" Король разгорячился, отвечает: "Спорим, что ты ни за что этого не сделаешь". И поспорили они на тысячу золотых.
          Ну, после этого мы стали выбирать. Трех обвенчанных дочерей сразу  "отбросили", остались две: Маргарет и Дженет. Маргарет была очень неприступна, и Шарль у нее ничего не добился, а Дженет его полюбила, да так, что многое ему позволила; правда, всего один раз. Мы думали ничего не выйдет с одного раза, и король ничего не узнает. К тому же пора было выезжать из дворца со всей "свитой" и "возвращаться во Францию". Но, к нашей радости, все обошлось, и Дженет стала ожидать дочь. Король поздно узнал об этом - когда Элиза уже родилась. А Шарль присылает ему охранный перстень, вернее, точную его копию, только не золотой и без королевской печати, и пишет: "Я выиграл наш спор, Ваше величество. Я вовсе не французский посол, а брат вашей незаконной дочери Аннет и отомстил за свою сестру, а настоящего посла Леграна я убил. Но вы обещали не трогать меня, а вы - хозяин своему слову." Ну, король, известное дело, потерял голову; и через некоторое время Шарль получает от него письмо: "Ничего тебе не будет, негодяй, живи, как жил, потому что я действительно хозяин своему слову, только помни, мерзавец, что посол Легран утонул в море - я так всем и объявлю, чтобы не ссориться с Францией." И прислал проспоренную тысячу золотых.
         Мы и раньше  не были бедны, а за эти годы накопили достаточно денег, потому что были умеренны. Но десять миллионов - деньги, от которых никто не откажется. И все эти почти пять лет мы жили в разных местах и везде искали принцессу Дженет, даже не надеясь, что найдем, потому что сам король не знал, жива ли она. Потом - совершенно случайно - Шарль увидел ее в твоем саду, Галлах, и сразу же узнал.
         И Шарль, и Аннет могли бы за эти годы завести семью, но ни он, ни она пока что не нашли свою судьбу среди черных разумитов - а только среди них они могут искать себе женихов и невест. Если мы будем при больших деньгах - а мы будем при них! - Аннет удачно выйдет замуж, а Шарль женится, наконец, и у меня будут мои настоящие собственные внуки, избранники Высшего Разума. Не все разумиты богаты, и деньги не могут их не привлечь, поскольку как ни малы наши расходы, но они есть. Свадьба предполагает обыкновенное для всех свадеб обилие еды и вина - это единственный случай, когда невоздержание оправдано. Кроме того, детям до двух лет по нашим законам полагается более свободное питание; к тому же, всем детям разрешены игрушки. Прибавьте к этому, что надо хорошо одеваться и часто брать извозчика, что требует средств. Потом - покупка жилья, дров, мебели... Так что скоро жди гостей, Галлах! С ними вы не справитесь так просто, как с нами.
          Старый Жан хищно улыбнулся.
          - Гостей не будет, - спокойно сказал Санни. - Будет подвал: большой и темный. Вы его вполне заслужили. Сегодня Дью Бэрри перехватила вашу посланницу Эрну Коунт с письмом к королю, опоила ее черт знает чем и заставила написать совершенно другое письмо под  диктовку, а старое сожгла.
          Глаза старика, Шарля и Аннет вспыхнули ненавистью. Они заскрежетали зубами, и глаза их злобно загорелись.
          - Вы потеряли облик человеческий, - сказал Старый Галлах. - Пойдемте. Отныне вы мои пленники.
          - Свиньи! - кричал старик. - Вы все равно будете наши, вы будете опозорены и раздавлены, исчадия зла!
          - Ты болен, твои дети больны, - говорил Галлах Жану, уводя связанных вместе с Санни и Полем. - Ты погубил своих детей, Жан Грандье. Но я больше ничего не скажу тебе. Будете сидеть в чулане, а наверху Санни вам приделает свечку, чтобы вы не устроили пожара. Рыбьих голов я вам не обещаю и порченого не держу, но овсянку и чистые обрезки со свеклы и моркови буду давать, а уж вода всегда в вашем распоряжении.
           Вскоре пленники были водворены в чулан - тот самый, где еще сегодня утром находились Галлах и Дженет.
          
                ---------------------------------------------

         Оставшись наедине с Галлахом, Дженет крепко обняла мужа, а он обнял ее.
         - Какой ты добрый, - Дженет поцеловала его. - И он смел ударить тебя по лицу! Боже мой, ПО ТВОЕМУ ЛИЦУ, - она заплакала. - Это все равно, что ударить меня; нет, это еще больнее - ДЛЯ МЕНЯ...  Почему я не ударила его, когда он сидел на прицеле, как крыса!
         - Успокойся, крошка Дженет, - Галлах нежно поцеловал ее. - Это дурные люди, но они больны и несчастны. Ими в свое время займется закон. Когда он ударил тебя, мне тоже... было больно...
         Он потупился, и глаза его потемнели, как всегда темнели в минуту сильного душевного движения.
         В комнату вбежал Поль.
         - Отец, сестрица! - окликнул он. - Санни хочет привести Элизу и Ник и собирает мешок снеди для Дью Бэрри - все, что получше.
         - Благослови ее Господь, - молвил Галлах, и глаза его снова посветлели. - Ты что, сынок, - плачешь?
         - Нет, это я так, - Поль утер слезы. - Отец, сестрица: я вас так люблю!
         И он обнял их, а они его.
         - Не бойся, - шепнул Галлах, - твоим родным не будет плохо у нас.
         - Я знаю, - ответил Поль. - Спасибо, отец, спасибо, Дженет, что вы ... щадите их.
         И он невольно расплакался.       
         - Тебе надо поесть и успокоиться, - сказал Галлах, целуя его. - Они несчастные люди. Ты видишь - я понимаю их. Пойдемте, поедим чего- нибудь.
         Он взял за руки Поля и Дженет.
          - Я пойду за остальной нашей семьей, - с улыбкой сказал Санни, заглядывая в дверь.
   
                21

          Госпожа Эрма Коунт прибыла в гостиницу около восьми часов вечера, потрепанная морозной погодой, но не побежденная. У нее была теплая одежда, но, как большинство разумитов, она не любила одеваться по сезону, считая, что такое чрезмерное попечение о плоти непременно унизит ее аскетический образ жизни в глазах Высшего Разума.
          Странное состояние, овладевшее ею в доме Дью Бэрри, постепенно оставило ее. Она начала, как прежде, трезво смотреть на жизнь и только очень твердо помнила, что старое письмо к его величеству
сожжено, а новое, написанное ее рукой, гораздо лучше.
           Скромно отужинав и проведя ночь в плохо натопленной комнате, госпожа Эрма торжественно отправилась на прием к королю. Раз в неделю король лично принимал посетителей. Сегодня у него было хорошее настроение и веселое расположение духа. Поэтому, когда ему подали, смущаясь, письмо Эрмы, он не приказал гнать ее с глаз долой, как обычно, когда получал нелепые письма, а напротив развеселился еще больше и велел проводить Эрму в приемный зал.
           Госпожа Коунт появилась с большим достоинством и небрежно поклонилась его величеству.
           - Вы - Эрма Коунт, подательница этого письма? - с нескрываемой издевкой осведомился король.
           - Я, государь, - ответила Эрма.
           - И вы поймали принцессу Дженет?
           - Не я, а мои друзья, черные разумиты, - скромно отозвалась Эрма.
           - И ваше любимое блюдо - рыбья чешуя с гнилыми картофельными обрезками?
           - Признаться, чешую я еще не пробовала, - замялась Эрма. - Но думаю, это именно то, что вам нужно для правильного образа жизни.
           - Ах, вы так думаете, - король хлопнул в ладоши, и тут же перед ним возникли слуги.
           - Принесите госпоже Коунт ее любимое блюдо, - сказал он.
           Колгда перед Эрмой поставили блюдо с рыбьей чешуей и обрезками сырой и порченой картофельной шелухи, она съела все это, не моргнув глазом, чем привела короля в восхищение.
          - Вижу, что вы искренни, - заметил он. - Но кто такие черные разумиты?
          - Это люди, избравшие своим уделом поклонение Высшему Черному Разуму и ставшие строгими аскетами, - торжественно ответила Эрма.
           Король захохотал.
            - По- вашему, - сказал он, - аскетично есть всякую дрянь без видимых на то причин и пить одну воду? Чудеса. Я видел аскетов, но они питаются куда лучше, а между тем вовсе не употребляют ни рыбы, ни мяса, ни сахара. Они едят зелень, овощи, фрукты, немного хлеба и постного масла, пьют варево из трав или ягод - и отлично живут. У них цветущий вид, чего я не могу сказать о вас.
           - Они не вполне аскетичны, - надменно уронила Эрма. - Но как же десять миллионов?
           - За что? - удивился король.
           - Как за что? - в свою очередь удивилась Эрма. - За принцессу Дженет.
           - Которая живет "в лесном приюте для королевских дочерей"? - уточнил король, втайне наслаждаясь всем этим спектаклем.
           - Да, - согласилась Эрма. - Если угодно, я вас туда провожу. Мои друзья Грандье-Леграны поймали ее.
          Веселость короля тотчас приняла несколько желчный оттенок.
          - Ах, это ваши друзья, - сказал он. - Они тоже черные разумиты? Вот жалость, а я и не знал этого. Но десять миллионов - это десять миллионов.
          Он шепнул на ухо несколько слов слуге, и тот удалился. Вскоре появился шут короля - карлик Бернард, на этот раз без своей обычной шапки с бубенцами.
          - Любезный мой старший казначей, - серьезно обратился к нему король. - Дама, с которой я теперь беседую, оказала мне неоценимую услугу. Прикажи выдать ей быстро - как ты это умеешь делать - десять миллионов золотом. И добавь от меня королевской провизии по ее рецепту.
         Он со значительным видом подал карлику письмо госпожи Эрмы.
         Карлик поклонился и ушел, а король написал несколько строк, поставил печать и подал письмо госпоже Коунт.
         - Это для ваших друзей, - он подмигнул ей. - Прошу: довезите в сохранности.
         На этом аудиенция закончилась. Госпожу Эрму попросили подождать немного в небольших красивых  покоях, где она оставалась минут десять. Потом дюжий стражник принес ей два мешка: с деньгами и, как он выразился, "с полезным питанием". Эрма надменно, слегка поклонившись, подхватила все добро и в этот же день уехала, так и не развязав мешков.
         Она велела остановить карету около "Лесного Приюта" и, увидев Галлаха, постучала в ворота.
         - Что вам угодно? - спросил Галлах, открывая калитку.
         - Где мои друзья? - удивилась Эрма. - Леграны-Грандье?
         - Вы хотите их видеть, сударыня? - с участием поинтересовался Галлах. - Вы не госпожа Эрма Коунт?
         - Да, я госпожа Эрма Коунт, - ответила разумитка.
         - В таком случае входите. Для вас мы сделаем исключение и покажем вам их.
         Галлах позвал Санни Сайдера, они взяли ружья и проводили Эрму в чулан, где сидели ее связанные братья по разуму.
         - Силы небесные! - увидев их, воскликнула Эрма. - Как же вы допустили такое поругание над собой?!
         - Допустишь тут, - проворчал старик. - Скажи лучше, что ты привезла нам?
         - Десять миллионов золотом, - торжественно отозвалась Эрма, желая его утешить и порадовать. - И запасы еды - с королевского стола. А еще - письмо.
         - Это хорошо, - оживился Шарль. - Отец, надо подкупить наших братьев, и они освободят нас.
         - Конечно, - сказал старый Жан. - На такое дело жалеть не следует. Открывай мешок, Эрма, я хотя бы полюбуюсь на золото.
         Эрма с готовностью открыла мешок и вынула оттуда медную круглую лепешку размером с десертную тарелку, на которой было написано: "Один миллион золотом". А на обороте была печать, изображающая шутовской колпак, и было написано: "Королевское казначейство. Кроме шуток."
         Старик издал хриплое рычание. Эрма вскрикнула и стала смотреть дальше. В мешке оказалось еще ровно девять круглых медных блях, таких же больших, как первая, с той же неумолимой надписью: "Один миллион золотом" и с шутовской печатью на обратной стороне.
         Другой мешок был наполнен рыбьей чешуей и гнилыми картофельными обрезками.
         Дрожащими руками старый Жан схватил письмо в надежде хотя бы там найти что-нибудь утешительное - и прочел следующее:
         "Грандье-Леграны!
         Если вы еще раз пришлете ко мне умалишенную с письмом, подобным тому, какое я имел сомнительную радость получить из ее рук, ВЫ БУДЕТЕ ПОВЕШЕНЫ.
         Если еще раз я услышу от вас имя мой дочери Дженет, ВЫ БУДЕТЕ СОЖЖЕНЫ.
         Если еще раз вы посмеете требовать с меня деньги, ВАМ ПРИНАРОДНО ОТРУБЯТ ГОЛОВЫ.
         Мое предупреждение касается всего вашего бредового аскетического братства и сестринства.
Чаша моего терпения давно переполнена. Ешьте и пейте, что хотите, но чтобы Я о вас отныне больше не слышал ни слова!
                Король Божьей милостью Генрих Второй.

                P. S.

          Я объявляю вас всех троих врагами государства, короля и закона; отныне вас будут денно и нощно искать, а когда найдут (поверьте, это не займет много времени), ВЫ БУДЕТЕ ОТПРАВЛЕНЫ НА КОРОЛЕВСКУЮ КАТОРГУ. Обещаю вам это."
          - Это все подстроила мерзкая Дью Бэрри! - вскричал старик, потрясая кулаками. - Отвратительная, жалкая, ничтожная тварь!
         Тут же он обратился к Галлаху:
          - Несчастный, ты сам не знаешь, что творишь. Окажи нам услугу, и мы простим тебе твое безумие. Позволь составить на Эрму Коунт доверенность, чтобы она могла взять деньги у нашего нотариуса...
          -... и чтобы вас за эти деньги выручили? - договорил за него Галлах. - Нет, этого я не могу позволить.
         - Тогда сам возьми эти деньги, отдай нам, и мы уедем отсюда, и вы больше не услышите о нас!
         - Нет, - ответил Галлах. - Вы опасные люди, и на свободе вам делать нечего. Я уверен, что вас уже ищут; скоро вы сами будете рады, что сидите здесь, где никто о вас не знает. Король не шутит, Жан-Франсуа Грандье, и в данном случае он прав. Пока вы спокойно сидите у меня под замком, я вас не выдам. А теперь, госпожа Коунт, прошу вас уйти: свидание закончено.
         Эрма Коунт повиновалась.
         - Забери у них "десять миллионов золотом", - велел Галлах Санни, - а то они как-нибудь запустят их нам в головы и, неровен час, попадут. И мешок с шелухой тоже забери. Вот так. А письмо его величества вам нужно, господа?
         - Подавись ты им, - сказал старик.
         - Забирай и письмо, Санни, - отозвался Галлах. - И проводи госпожу Эрму к ее карете.
         
                --------------------------------------
         
         Жизнь в "Лесном Приюте" продолжается.
         У пленников она весьма налаженная. Они связаны так, что с трудом могут двигать руками и ногами, но веревка позволяет им самостоятельно есть и пить; также - самостоятельно совершать путь до уборной, которая тут же в чулане. Ею не пользовались уже очень много лет.
        Пищу им приносят три раза в день. Это овсяная каша на воде, но старый Жан недоволен.
        - Слишком проварена, - ворчит он. - И очистки непорченые. Вкуса нет.
        Шарль много думает о королевском письме и, стараясь успокоить себя и других, рассуждает:
        - Король нам ничего не сможет сделать. Вот он, мой охранный перстень! А у Аннет есть документы, что она - мать королевского сына, а у вас, отец, - документы, что она дочь короля.
        - Все дело в перстне, - говорит старик. - Береги его, Шарль. Эта вещь - наша самая надежная защита.
        Но и "надежную защиту" они вскоре теряют. Однажды Шарль так засматривается на свой охранный перстень, по обыкновению сняв его с пальца, что тот соскальзывает с его ладони и откатывается прямо к двери: как раз под ноги Санни, который только что засветил новую свечу.
Санни проворно поднимает его и, невзирая на все мольбы и проклятия пленников, относит Галлаху. Галлах надежно прячет перстень вместе с письмом. Тогда семья пытается воззвать к родственным чувствам Поля - чтобы он выпросил у Галлаха перстень, но Поль говорит им:
        - Слушайтесь моего отца. Он не хочет вашей гибели и знает, что делает.
        - Твой отец! - вскипает Аннет. - А твоя родная мать уже ничего для тебя не значит?!
        - Значит, - искренне отвечает Поль. - Я бы отдал всю жизнь, чтобы ты изменилась и стала, как нормальные люди. Но этого, наверно, никогда не будет.
         Поль иногда приносит своим родственникам воды, но Галлах старается, чтобы он совсем не виделся с ними; ему понятно, что мальчику тяжело их видеть.
         Впрочем, Рождество все проводят очень весело. Поль и Элиза получают подарки. Поль - красивые широкие охотничьи лыжи с палками (Санни сделал их мастерски) и легкое ружье, которое стреляет только мелкой дробью. Оно очень красиво инкрустировано серебром и слоновой костью, и Поль не может на него налюбоваться. Элиза тоже получает лыжи, только тоненькие, чтобы просто кататься на них по саду, а еще книжку "Одинокая принцесса", которую ей давно хотелось иметь. Она знала о ее захватывающем содержании из рассказов Дженет, которая в детстве читала ее во дворце. Элиза счастлива, потому что книга большая, красиво сделанная, и с такими иллюстрациями, что у Элизы захватывает дух.
          Санни Сайдеру Галлах дарит мешок толстых липовых поленьев - настоящий подарок для резчика по дереву. Ник получает от Дженет новое праздничное платье - такое красивое, что любуется на него добрых полчаса.
          Санни дарит Галлаху маленький барельеф: очень искусно вырезанный на деревянной дощечке портрет принцессы Дженет, а Дженет - такой же портрет Галлаха. Оба барельефа, как живые, и хозяева очень благодарят своего работника за такой подарок.
          Дженет поет звонко и нежно старинные песни, потом играет на своей особенной губной гармонике, звучащей чисто и красиво, так что все заслушиваются: даже старый Барс у двери. Леграны ранили его, когда захватили дом, но он остался жив - сначала, благодаря собственным стараниям, а после уходу за ним Галлаха.
         ... После Рождества и Нового года Санни и Вероника женятся. Старушка - мать Санни - давно уже перебралась в свой прежний дом и, довольная видом и нравом своей невестки, благословляет их брак. Свадьбу справляют у нее же, в деревне, но на его деньги - так что вся деревня празднует. Галлах с Элизой навещают его, и молодая семья получает триста золотых в подарок: неслыханное для них богатство.
         Молодые празднуют три дня, после чего вновь переезжают в "Лесной Приют", чтобы жить и работать там.
         Зима проходит очень весело. Не прекращаются игры в саду, поездки на лошади по аллеям (ничего, что она одна-единственная и, к тому же, прихрамывает), катанье на лыжах. Галлах берет с собой на охоту Поля. Он охотится, а Поль наблюдает за зимней жизнью природы, за повадками зверей. За столом не переводятся жареные глухари, тетерева, вкусная ьрыба, запеченная в сухарях и сметане. В свободное от других забав время Поль стреляет из своего ружья по неподвижным мишеням, чтобы не потерять меткости, и удит рыбу на замерзших озерах, куда водит его Галлах, и где дышит паром выдолбленная егерем полынья.
          Иногда Поль невольно чувствует грусть.
          - Знаете, отец, - говорит он. - Я не хочу, чтобы мои родственники здесь жили. Мне плохо оттого, что они здесь.
          - Скоро мы их переместим куда-нибудь, Поль, уверяю тебя, - отвечает Галлах, но сам еще не знает, как сделать так, чтобы его пленники "переместились" из "Лесного Приюта"... куда? Он не может отдать их полиции, боясь подвести Дженет да и Поля тоже; не может и отпустить их. Он не знает, что с ними делать, поэтому продолжает кормить и поить их.

                22

          В феврале неожиданно приходит письмо  из-за границы от графа.
           "Любезный мой Тристан! - пишет граф Сотернесский Галлаху. - Ты знаешь, что я уже не молод, к тому же одолен некоторыми болезнями. Я собираюсь вернуться на родину - один, ибо супруга моя. как тебе известно, скончалась, а детям и внукам здесь живется хорошо; к тому же, они будут меня навещать. Призови работников: пусть они вымоют и вычистят дорогой моему сердцу "Лесной Приют". Ожидай меня в середине марта. Пусть к этому времени все будет готово. Надеюсь на тебя, Тристан, и высылаю соответствующую сумму на уборку и отделку дома. Мне, одинокому старику, более "Лесного Приюта" ничего не надобно.

                До встречи, Тристан.
                Твой граф Эрих Сотернесский."
         Галлах прочитал письмо, и мысли совершенно смешались в его голове. Только вечером он нашел в себе силы сказать всем, что граф приезжает.
         - Не беда, - добавил он при этом. - Ты, Дженет, снова станешь Джонатаном,а все остальные у меня на легальном положении, кроме, конечно, пленников. Но чулан я не велю трогать, а там посмотрю, что можно сделать.
         Он и егеря предупредил о том, что приезжает граф.
         - Вот это дело, - обрадовался егерь. - Может, еще походим с графом на охоту. Ты как будто не рад, Тристан? Привык жить по-своему, это я понимаю. Да он ведь будет один и много хлопот тебе не доставит.
         - Разумеется, - согласился Галлах.
         Он пошел к своим пленникам и объявил им:
         - На днях в доме появится полиция - будет искать вас. Я скрою вас - и чтобы ни звука.
         Пленники ничего не ответили, но лица их очень ясно показывали, что они испытывают.
         Скоро дом действительно наполнился - только не полицией, а рабочими и работницами, нанятыми Галлахом, которые чинили крышу, обметали или красили заново стены, мыли полы, обтирали портреты, чистили каминные дымоходы, приводили в порядок ковры и мебель, стирали, гладили и вешали гардины и шторы, перекладывали местами пол, натирали его и делали еще множество прочей работы.
          Дженет все это время ходила в костюме мальчика и с искусственной рукой. Все называли ее "Джонатан", и никто не обращал на нее внимания, тем более, что показывалась она редко и ненадолго, по необходимости, а свои комнаты Галлах трогать запретил, как и чулан, сказав работникам, что сам  займется этими помещениями.
         Через две недели работы были закончены, дом и лужайка приведены в идеальный порядок, и Галлах всерьез задумался, что ему делать. Надвигалась во всех отношениях затруднительная ситуация, которую неминуемо сулил приезд графа, и было , над чем поломать голову.
         "Пойду к Дью Бэрри, - решил, наконец, Галлах, - и посоветуюсь с ней. Одному мне эту задачу не осилить."
         Он уже совсем было собрался к Дью Бэрри, как вдруг, выходя из калитки, встретил егеря.
          - Здорово, Тристан, - Роберт пожал ему руку. - Не слышал, какое горе в стране? Глашатаи кричат на всех углах. Я иду из города; Бог весть, что там творится.
           - Что за горе? - изумился Галлах.
           - Его величество погиб! - торжественно воскликнул егерь. - И со всеми сыновьями! Поехал в горы охотиться, а карета возьми да и перевернись на узкой горной дороге - и полетел король со всеми людьми и лошадьми в пропасть! Только кое-кто из свиты остался цел. Из пропасти-то их вытащили, но вех мертвых. Ах, несчастье...
          Егерь покачал головой.
          - Подожди, - сказал Галлах. - кто же теперь будет царствовать?
          - Как же, кто? - удивился егерь. - Старшая принцесса Маргарет - она станет королевой и уже приняла власть. Остальные-то сестры замужем, и сами государыни в чужих землях, а она, как овдовела, дала обет не венчаться вторым браком - и будет по закону единолично править страной. Она два года была замужем, но муж ее умер, и остался сын - стало быть, наследник престола. Муж-то ее был младшим принцем, и не светило ей стать в его стране королевой. Поэтому она сразу после его смерти вернулась сюда вместе с сыном и жила в королевском замке. И что бы ты думал сделала принцесса Маргарет, едва ей объявили, что она отныне королева? Первым долгом обещала награду всякому, кто хоть что-нибудь знает об ее пропавшей сестре, опальной принцессе Дженет или о младенце, которого Дженет унесла с собой! Да где сейчас и кому найти эту принцессу: разве что кости ее где найдут...
         Галлах попрощался с егерем и вернулся в свой дом. Там он рассказал все, что узнал от своего егеря Боба. Дженет немедленно взволновалась, и глаза ее засияли.
        - Дядя! - воскликнула она. - Дай мне бумагу, перо и чернила. Я напишу моей Маргарет, где я нахожусь, и подам особый знак - опишу нашу с ней тайную игру, которую она для меня придумала, когда я была совсем маленькой. Помню, мы тогда поклялись друг другу никому не разглашать этого секрета. Она приедет сюда, я знаю!
        И Дженет уселась за письмо. Написав, она запечатала его и отдала Санни Сайдеру, который тоже был взволнован. Он тут же побежал за хорошим скакуном в деревню, нашел такого, купил и тут же отправился в столицу.
        Дженет была сама не своя.
        - Я знала, Дядя, - твердила она, обнимая мужа. - Знала, что выход найдется! Боже мой, неужели я увижу мою милую Маргарет - и она теперь королева!               
        - Тише, тише, моя Дженет, - успокаивал ее Галлах. - Дай Бог,  чтобы случилось все, как следует. А отца и братьев тебе не жаль?
        - Отца немного жаль, - ответила Дженет. - Он не был совсем уж дурным человеком. А братья... Они выросли негодяями, развратными и безжалостными; я буду молиться за их души. Мне только жаль, что они не успели покаяться перед смертью. Но Маргарет, моя любимая Маргарет! Какое счастье, что она теперь королева!..
         В это время дети тоже потихоньку беседовали между собой.               
         - Как ты думаешь, - спрашивала Элиза Поля. - Королева Маргарет нас полюбит?
         - Полюбит, если господу будет угодно, - отвечал Поль, привыкший говорить так же, как Галлах.
               
                -------------------------------------
 
          Этим же вечером раздается стук в ворота. Галлах открывает их.
          За воротами - королевская карета и свита на великолепных конях; среди них Санни Сайдер. Дженет выбегает из дому и бежит навстречу. Из кареты выпрыгивает совсем не по-королевски  женщина лет тридцати с кудрявыми светло-рыжими волосами и, вскрикнув, крепко обнимает Дженет, и они без конца целуют друг друга. По лицу королевы струятся слезы.
          - Моя Дженет... - твердит она. - Милая моя, чудесная сестрица! Как же я счастлива видеть тебя живой и здоровой, да еще в таком прелестном месте! Бог знает, как сильно я тосковала и плакала по тебе - но все время надеялась, что ты жива...
         Тут  молодая королева заметила Галлаха, который в почтении склонился перед ней.
          - Друг мой, - молвила она, подходя к нему со слезами на глазах и крепко его обнимая. - Друг и брат, спаситель и муж моей сестры! Да благословит тебя Господь, добрый, честный и мужественный зять мой! Дженет написала мне, как ты хранил ее, как берег, и от каких нескончаемых бед ты ее избавил! Мой сан не позволяет мне кланяться тебе, великий человек, но знай, душа моя сейчас преклоняется перед твоей душой и горячо любит ее.
          Галлах не выдержал и заплакал сам. Королева поцеловала его в лоб, он ее - в руку.
          - Пойдем, милая Маргарет, - сказала Дженет. - Пойдем, Дядя. Покажем ее величеству наш "Лесной Приют"... и наших детей.
          Свита и охрана королевы устроилась на широком дворе, и с королевой в дом вошло несколько человек.
          Элиза и Поль, увидев королеву во всем царственном блеске ее величия, низко склонились перед ней, но она порывисто их расцеловала.
          - Это моя дорогая племянница, - светясь от счастья, говорила она. - А это мой единокровный братец Поль.
          - Незаконный, ваше величество, сестрица, - вдруг тихо напомнил Поль.
          - Это ТЫ у меня незаконный? - Маргарет подвела кго к зеркалу. - Посмотри, как мы с тобой похожи: одно и то же лицо! Значит, ты пошел в меня, а раз так, законней тебя у меня нет брата. БОЛЬШЕ нет...
          Она вздохнула, вспомнив о смерти братьев и отца, но тут же бурное счастье вытеснило из нее всю ее печаль. Она снова долго обнимала и целовала Дженет и детей, потом велела принести из кареты своего трехлетнего сына, принца Рудольфа, и дженет в свою очередь расцеловала своего племянника, который был воспитан в доброте и любви, и тут же отдал все свое сердце новообретенным родственникам. Это был ласковый и скромный ребенок; и он весело улыбался, видя, как счастлива его мать.
          Когда страсти и волнения немного поутихли, все прошли в гостиную, где был накрыт стол, и Вероника, подгоняемая присутствием самой королевы, подала легкий, но изысканный ужин.
          - Ваше величество, - нерешительно обратился к королеве Галлах. - Люди во дворе замерзнут: не позвать ли их в дом? После я снова наведу здесь порядок.
          - Непременно, мой добрый друг, - ласково ответила королева. - Но после ужина. О трапезе для моей свиты прошу не волноваться: они взяли с собой много хорошей закуски и вина. Теперь будьте добры, расскажите подробно, как вы нашли мою сестру, господин Галлах.
         И Старый Галлах начал рассказывать. Иногда в его монолог вступала Дженет. Королева Маргарет слушала с глубочайшим вниманием, порой вытирая невольные слезы, выступавшие на глазах. Это не помешало ей во время рассказа отведать и вкусных блюд, и редкого вина. Выслушав Галлаха и Дженет, Маргарет торжественно встала - все тотчас поднялись вслед за ней - и молвила торжественно:
         - Любимые мои Тристан и Дженет! Отныне вы герцог и герцогиня Сталлтеймские, ибо в округе Сталлтейма моя сестра получила спасение и любовь от великодушного человека. Дети ваши, Поль и Элиза - отныне будущие герцог и герцогиня. Город Сталлтейм отныне ваш, все двадцать прилежащих деревень ваши. Я отдаю вам, милая Дженет, поместья Смолл, Хайтраг, Мэдас и Дарс - в каждом из них прекрасные замки. Южное побережье от Гольта до Ирмунса также ваше, как и часть западного: от Имхана до Соллы.
          Дженет и Галлах принялись горячо благодарить королеву, но Галлах добавил:
          - Да не прогневается ваше величество; если бы вы одарили этим одного меня, я непременно отказался бы. Какой из меня герцог? Я человек простой, и мне немного нужно. Но Дженет - принцесса, и наши дети - королевские дети. Им. конечно, не жить без оказанной вами высочайшей милости.
         - Именно так, - ласково сказала королева. - Ваши слова разумны и правдивы. Также говорю вам. что поля я официально признаю своим единокровным братом; епископ готов дать на это согласие.
Также элизу я признаю своей настоящей племянницей, и в случае чего они получат право первыми после моего сына и его потомков принять королевскую власть: первым Поль, второй Элизабет.
        Дженет и Галлах снова горячо благодарили королеву, после чего Маргарет подписала все, касающиеся их бумаги; они были торжественно скреплены печатью и заверены.      
         ... Когда был закончен долгий торжественный ужин, королева позволила впустить свою свиту и стражу числом двадцать человек. Двадцать лошадей разместили в конюшне графа и дали им овса, затем вельможи и стражники вошли в дом и разместились на ночлег.
         - Позвольте мне, друг мой, - обратилась королева к Галлаху, - провести ночь в вашей комнате. Нам с сестрицей Дженет есть, о чем поговорить. Когда скончалась наша матушка, мне было двенадцать лет, а Дженет всего два года. Я возилась и играла с ней, мы любили друг друга и теперь любим, как только могут любить сестры.
         - Позволяю, ваше величество, - Галлах поклонился.
         - Спокойной ночи, Дядя, - Дженет крепко поцеловала его. - Спокойной ночи, мой любимый муж!
         Галлах помог Ник вымыть посуду и отпустил ее спать.
         - Ступай. отдохни, бедняжка, - сказал он. - Нелегкий тебе выпал денек.
         Вскоре весь "Лесной Приют" спал, только Дженет и Маргарет, лежа в постели, поверяли друг другу свои сердечные тайны, и говорили до рассвета, пока Дженет, наконец. не сморил сон. Маргарет услышала тихие голоса за дверью, встала и прислушалась.
         - ... не понимаю я женщин, - шептал голос Поля. - Целый день слезы, а потом целую ночь шепчутся...
         - Тебе надо за них радоваться, сынок, - отвечал голос Галлаха. - Это ведь встретились не принцесса и не королева, а две девочки, две сестрички. Понимаешь, они хрупкие и беспомощные, не то, что мы с тобой. Если бы у ее величества вдруг не оказалось свиты и крыши над головой, что бы я сделал? Завернул бы ее и Дженет в шубы, подхватил на руки и унес. как детей, туда, где тепло, где они обе утешились бы и успокоились...
        - А я шел бы на лыжах и озарял путь фонарем, - сказал Поль. - Да?
        - Конечно. И еще нес бы ружье. Ты ведь у меня мужчина, ты должен охранять своих сестриц, да и вообще всех женщин: они слабы по своей природе, но умеют любить, а без любви никому из нас не прожить на этом свете. Они выхаживают своих детей, они, как добрые матери, правят, бывает, целым народом, словно неразумным ребенком, - такова твоя сестрица Маргарет. Они озаряют жизнь своей семьи - такова твоя сестрица Дженет. Такой будет и наша Элизабет... Спи, Поль, и помни: там за дверью - две нежных человеческих души, которые следует оберегать.
        Со слезами на глазах растроганная Маргарет вернулась в постель и, прижавшись к спящей сестре,
сама крепко уснула.

                23

         На следующий день перед завтраком королева беседует с Галлахом наедине.
         - Мой добрый Тристан, - признается она немного смущенно. - Я на рассвете ненамеренно услышала, как ты говорил с Полем и... я еще раз была восхищена величием и бережностью твоей души. Скажи, ты и правда снес бы нас двух на руках?
         - Снес бы, - совершенно не смущаясь, ответил Галлах. - Вы тоненькая, ваше величество, и Дженет моя тоже. С остановками, конечно, но до хорошего места донес бы на руках обеих. Но, разумеется, если бы нашлись сани, я бы предпочел, чтобы вы сидели в них, пока я везу вас.               
         - Друг мой, - сказала королева, - не позволишь ли ты и мне называть тебя Дядей? Мне хотелось бы чувствовать, что ты более, чем родственник мне: что ты мой близкий и настоящий друг, добрый старший брат, а я - твоя младшая сестра. Так и зови меня, если тебе не трудно: "сестрица".
          - Как вам будет угодно, сестрица, - ответил Галлах.
          Маргарет радостно поцеловала его.
          Завтрак прошел в самой лучшей атмосфере. После него королева отбыла вместе со свитой, оставив двух слуг, чтобы они вернулись позже, предварительно убрав и вычистив лужайку и дом так же тщательно, как это было сделано перед приездом королевы. Работы было немного, и очень скоро дом сиял и блестел по-прежнему, а конюшня стояла чисто убранная.
         Уезжая, королева упросила Галлаха давать ей время от времени мудрые и полезные советы - она непременно прислушается к ним с величайшим вниманием.
         - Хорошо, государыня, - ответил Галлах. - Если вам угодно будет меня выслушать,                с удовольствием дам вам совет: Господь да просветит для этого мой разум. Я навеки ваш друг, сестрица Маргарет. Можете в трудном случае или в душевной печали рассчитывать на меня.
         - Спасибо, Дядя, - серьезно сказала Маргарет. - И не забудьте, мои родные: вы теперь единственная моя семья, драгоценная и любимая: Дженет, Дядя, Поль и Элизабет. Как только освоитесь во всех своих угодьях и разместитесь в новом жилище, непременно навестите нас с Рудольфом  - и постоянно навещайте впредь! Господь видит, как я люблю вас...
         Сидя в карете, Маргарет с нежностью думала о своей сестре, о брате, о племяннице - и с особым чувством о Галлахе. Ее сердце с детства тянулось к духовной высоте и искало - почти бессознательно - доброго и чуткого отца, которого в жизни она была лишена. И вот теперь она обрела его. теперь она знала, что на земле есть человек, к которому она всегда может обратиться, как к горячо любимому отцу, и, не теряя своего королевского достоинства, чувствовать его ответиную любовь, понимание, поддержку и защиту... Это было для нее дороже всех драгоценностей мира. Как цельная,  проницательная и постоянная в своих привязанностях натура она видела Галлаха насквозь и не уставала в тихом восхищении и радости преклоняться перед его душой: чистой, бережной, мужественной...
          Семью Грандье-Легранов королева взяла с собой. Их вывели к ней под стражей, а она стояла перед ними, заледеневшая в гордой и суровой царственности. Разумиты, ослепленные блеском ее величия, невольно склонили головы и замерли.
          - Вы заслуживаете казни, - с холодной сдержанностью сказала им королева. - Ваши дела страшны и безумны. Король до самого своего конца (по вашей вине!) жил с мыслью об ужасном грехе, которого он не совершал. Сестра моя претерпела из-за вас неслыханные страдания, но Господь сохранил ее. Вами убито восемь ваших соотечественников-вельмож. Я отправляю вас на уединенный остров, где вы будете находиться под стражей. Дарю вам жизнь только ради Поля, моего единокровного брата. Все остальные разумиты будут найдены мною; я очищу от них землю своих предков. Ваша гордыня безмерна, и ваше учение бесчеловечно. Вы пытались надругаться над королевской властью и над величием престола. Вы отвергли Бога, но отныне Он ваш единственный Судья, так что кайтесь, пока еще не поздно.
          Она отвернулась от них, и разумиты были увезены вслед за нею, чтобы в тюрьме ожидать своей бессрочной ссылки на холодные острова вблизи Имма.

                -------------------------------------------------      
 
          Богатая карета Тристана Галлаха, герцога Сталлтеймского останавливается возле Чертова Оврага.
 Ее хозяин стучится в жалкую лачужку Дью Бэрри.
          - Собирайся, Дью, - весело говорит он хозяйке. - Кажется, тебя ждет много красивых домиков на нашей новой земле: выбирай любой!
         
                ------------------------------------------------------

         Наступил март, и в "Лесной Приют" вернулся граф Эрих Сотернесский. Его встретили Санни и Ник. Граф был как громом поражен, узнав, что его смотритель - теперь герцог и во много крат богаче и знатнее его, мало того, состоит в родстве с самой королевой Маргарет.
         Санни передал графу письмо от Галлаха.
         "Ваше сиятельство! - писал бывший смотритель. - Дом Ваш, как Вы и велели, подготовлен к Вашему знаменательному приезду. Но я, всей душой привязанный к "Лесному Приюту" уже, к сожалению, не могу быть его смотрителем; могу быть только гостем.
         Мой Вам добрый совет: наймите смотрителем моего племянника Джонатана. Он толковый малый и давно ищет хорошего места, хотя и он, и его овдовевшая мать, моя сестра, теперь дворяне по милости ее величества королевы Маргарет. Но мой племянник любит природу и привык к простоте, так же, как и его мать. Он скромен, тих, не хочет высоких должностей, а при Вашем сиятельстве будет на своем месте.
                Тристан Галлах.

                P. S.
          
         После получения Вами сего письма, прошу отпустить ко мне моего работника Санни Сайдера и его жену Веронику, также мою работницу. Желаю Вам всех благ, здоровья и радости."
          Граф Сотернесский немедленно отпустил Санни с Вероникой, но перед этим написал ответное послание Галлаху, которое Санни и вручил своему хозяину при встрече.
         "Ваша светлость! - гласило послание. - Чудесная метаморфоза, произошедшая с Вами, привела меня в приятное изумление. Надеюсь, несмотря на высокий сан Ваш, душой Вы остаетесь прежним Тристаном Галлахом, которого я так долго знал и которого не мог и не могу не любить. Непременно последую Вашему совету и возьму Вашего племянника на условиях, которые, я думаю, не поставят меня в затруднение и при этом не унизят его дворянства. Но не соблаговолите ли Вы, Ваша светлость,
навестить меня в последнее воскресенье марта сего года? Непременно буду очень ждать к обеду Вас и Вашу супругу, так как слышал, что вы женаты. Мой низкий поклон принцессе Дженет, герцогине Сталлтеймской.
               
                Ваш искренний друг и добрый знакомый
                граф Сотернесский."
         Получив это письмо, Галлах приехал к графу вместе с Дженет и был принят самым подобающим образом. Граф очень постарел с тех пор, как Галлах видел его последний раз, и это было немудрено: тому прошло уже более тридцати лет. Кроме того, граф был старше Галлаха и страдал многочисленными болезнями. Впрочем, обед был великолепен, и граф с глубоким вниманием слушал удивительный рассказ герцога и герцогини о том, что с ними произошло за последние пять с лишним лет.
          Сталлтеймы остались ночевать и, когда Дженет ушла в отведенные им покои, граф спросил:
          - Признайтесь, ваша светлость: ведь "Лесной Приют" все еще у вас в сердце?
          - А как же, - ответил Галлах. - Здесь я дважды был счастлив, и здесь мне всегда было хорошо. Я люблю этот дом, ваше сиятельство: этот "Приют" - воистину приют Божий.
          - Ну так вот , ваша светлость, - сказал граф. - Гостите у меня почаще, привозите детей: охотьтесь и рыбачьте здесь, как делали это прежде. Я уже завещал этот дом вашей семье. Мои внуки будут довольны и другими моими угодьями, но чтобы любить этот дом так, как любишь его ты, Сталлтейм, следует прожить в нем всю жизнь.
         - А знаете, ваша светлость, - шепнул он дружески. - Если бы я встретил зимой на пороге дорверенного мне жилища несчастную женщину с младенцем на руках, я поступил бы так же, как вы... Хотя вряд ли смог бы остаться таким же мудрым мужем, отцом, защитником своей семьи и смотрителем графского имения, каким до конца вы оставались и остаетесь; впочем, о смотрительстве я упомянул в прошедшем времени.
         Галлах улыбнулся и пожал графу руку.
         На следующий день явился егерь Роберт, приглашенный графом к завтраку. Увидев Галлаха и Дженет, он всплеснул руками и воскликнул, кланяясь:
         - Здравствуйте, господа!
         Но Галлах обнял его:
         - Довольно, Боб! Мы же с тобой друзья.
         - Верно, друзья, - сказал потрясенный старик. - И как ловко ты скрывал от меня все, Тристан. Ведь я все это время верил, что принцесса Дженет, герцогиня - твой племянник Джонатан, госпожа Элиза - тоже твоя племянница, обыкновенная девочка, а господин Поль - твой внучатый племянник. Ты ловко водил меня за нос. Ты не доверял мне?
        - Не до конца, - признался Галлах. - Прости, Роберт, но я рисковал бы, доверившись даже очень близкому человеку.
        Он понизил голос:
        - К тому же помнишь, как ты назвал Элизу В ПЕРВЫЙ РАЗ?
        В памяти у егеря тотчас всплыла его собственная фраза: "Принцесса сбежала вместе со своим ублюдком..." Он густо покраснел и сокрушенно пробормотал:
         - Вот грех-то! Я же не знал, ничего не знал и не понимал. Не говори принцессе, умоляю тебя.
         - Ни за что, - обещал Галлах. - Пойдем-ка завтракать. Его сиятельство ожидает.
         Вскоре после завтрака герцогская чета отбыла в свои угодья.
         Жили они в самом уютном, спокойном и во всех отношениях удобном своем имении Мэдас, откуда недалеко было и до города Сталлтейма, и до столицы. Поль и Элиза играли и бегали теперь в огромном зеленом парке. К тому же Поль начал учиться и делал такие успехи, что учителя не могли им нахвалиться. Он поставил себе целью учиться как можно лучше, чтобы в будущем быть достойным звания герцога и брата царственных сестер. он знал, что ему придется управлять не одним весьма обширным имением - и желал управлять как можно лучше, а для этого требовались глубокие и весьма разнообразные знания.
         Вскоре по прибытии в Мэдас, Галлах разыскал бабушку Поля, Полин Эрс, бывшую Полин Грандье. Бабушка узнала о судьбе своих детей  и бывшего мужа и горестно вздохнула, но вскоре Поль приятно отвлек ее от печальных раздумий. В самые короткие сроки сделался ее любимцем и баловнем. В свою очередь он тоже полюбил бабушку, ее сына - своего дядю, и двух своих троюродных братьев.
         Учение и радостное обретение родственных связей не мешало Полю весело играть с Элизой, кататься на конях, настоящих породистых красавцах вместе с сестрицей Дженет, а то и с самой королевой Маргарет. Летом поль плавал и греб в лодке - еще две забавы, которые он обожал. Он ложился спать счастливым и просыпался счастливым. Первые десять лет жизни, проведенные слишком замкнуто, без любви и ласки, сделали Поля горячим ценителем любой радости. Так страстно, как он, любила жизнь, пожалуй, только его кузина Элиза, хотя в отличие от нее Поль никогда не бывал особенно веселым. Ему больше нравилось не веселиться, а смотреть, думать, делать выводы или прямо действовать - касалось ли это игры, учебы, рыбалки или беседы с кем-нибудь. Он был слишком серьезен для своих лет, но и ответственен, и духовно зрел не по летам. Эти черты в нем особенно проявились, когда у Галлаха и Дженет родился сын: Тристан. Это был их единственный их общий ребенок, и у него не было более внимательной няньки, а позже более верного друга и наставника, чем Поль Галлах. После отца и матушки Поль для Тристана был непоколебимым авторитетным лицом: даже добрая сестрица Элиза ему уступала. Для Поля же высшее нравственное начало на земле продолжал олицетворять его отец. Они были всегда и совершенно во всем согласны между собой, им даже не доводилось всерьез спорить.
         Ник Сайдер стала старшей горничной замка Мэдас, и весь штат горничных находился под ее началом, поэтому с чистым бельем, уборкой комнат и прочими необходимыми мелочами проблем никогда не возникало.
         Санни Сайдер вскоре стал знаменитым мастером-краснодеревщиком, и очень скоро к нему пришло богатство. Он купил себе отличный дом на территории Мэдаса и завел собственное хозяйство, как и мечтал об этом. Хозяйством ведала его престарелая мать, державшая большое количество работников и работниц. Санни часто приходил полюбоваться на свое хозяйство, хотя времени у него было маловато: на него так и сыпались заказы от вельможных особ, прознавших о его мастерстве. Санни пришлось купить еще один дом, набрать учеников и содержать их там на свой счет, чтобы они могли помогать ему в работе. Из всех этих подмастерьев впоследствии вышла целая артель непревзойденных резчиков и краснодеревщиков, и работа их славилась по всей стране - так, что золото сыпалось на них дождем.
         Но от королевы Маргарет в награду за доставленные когда-то сведения о принцессе Дженет, Санни так ничего и не взял даже после того, как Галлах снял с него "талисман Дью Бэрри" и честно объяснил ему, что все это был просто розыгрыш.
         - Я богат, - неизменно отвечал на все это Санни. - А то, что я делал для герцогини, я всегда делал даром. Сам я при вас, господин Галлах, и семья моя живет, как иные графы не живут - нет, мне не нужно денег, которые, может, мне и положены, но которых я не заработал.
         Великолепные скульптуры Санни Сайдера и его мебель из красного и черного дерева украшали залы Мэдасского дворца, и галлах всегда искренне любовался ими, но особенно ему нравилась маленькая модель "Лесного Приюта", которую Санни подарил ему. Разные виды мха заменяли сад и деревья, кусочек стекла с маленькой лодочкой и мостками - пруд. Эту модель обожали и дети, и сама Дженет. Модель так тронула сердце графа Сотернесского, когда он ее увидел, что пришлось сделать для него ее точную копию.
         Дью Бэрри тоже поселилась неподалеку от Мэдаса, но остаться неизвестной ей не удалось. Она вылечила стольких людей, что ее искусство стала восхвалять вся округа, а один, исцеленный ею почтенный воин в чине командора предложил ей руку и сердце, и они поженились.
         Дью и ее супруг были желанными гостями в имении герцога Сталлтеймского: дети очень их любили. Старый командор много рассказывал люболзнательному Полю о сражениях, о том, какую стратегию и тактику довелось ему наблюдать на полях сражений со своей и с враждебной стороны, а поль внимательно слушал и запоминал, про себя отмечая сильные и слабые стороны той или иной атаки или защиты. В эти минуты он был отважным и опытным воином, знающим полководцем, глаза его загорались воинственным героическим светом, но едва он отвлекался, лицо его озаряла улыбка, словно преображавшая мягкие, еще детские, миловидные черты мальчика. Недавний герой оказывался вдруг просто человеком: добрым, честным, сострадательным, с душой, полной чистой, светлой и высокой романтики.
         - Господин Поль Галлах Сталлтейм будет великим полководцем, - часто говорил муж своей жене Дью. Дью соглашалась с ним, потому что один раз не удержалась и, как бывало прежде. погадала на змеиных косточках о будущем Поля. Выяснилось, что он не только станет великим полководцем и своими умными тактическими ходами и строгой дисциплиной, введенной в армии, добьется многих крупных и славных побед для своей страны, но и не остановится на достигнутом.
        Старый Галлах мало что изменил в своей жизни, став герцогом. Он не очень любил светские приемы и предоставлял Дженет играть в них главную роль; она же в основном и отдавала визиты. Зато в королевском дворце их всех и почти всякий день с удовольствием ожидала королева Маргарет с принцем Руди, который полюбил Галлаха не меньше, чем его родные дети. И Галлах, и Дженет пользовались заслуженной славой в народе: герцог - оттого, что всегда умел понять простого человека, чтобы помочь ему, а Дженет - потому что знала, какими путями и как скорее оказать эту помощь.
          Тристан Галлах, герцог Сталлтеймский, прожил девяносто лет и оставил Дженет, свою жену, уже немолодой солидной вдовой. Она пятью годами пережила своего мужа. Их похоронили рядом, под каменной плитой в сталлтеймской церкви, и над могилами их стоял общий крест, увитый живыми розами, на котором было написано: "ОНИ ЛЮБИЛИ ДРУГ ДРУГА". Эта простая надпись сама по себе ничего не значила, но в каждом сердце она отзывалась то весенней музыкой молодости, то юным воспоминанием старости; всякий видел в ней отражение своего собственного чувства, потому и слова эти всегда казались всем живыми.
          ... Полю Галлаху, заслуженному полководцу и главнокомандующему страны, королевский трон волей судьбы достался лишь на семидесятом году его жизни, когда почти уже не осталось в живых никого из тех, кого он любил в детстве и юности: одна кузина Элиза еще вдовствовала в герцогском замке, но вскоре скончалась и она.
          Поль Галлах Сталлтейм правил страной без малого пятнадцать лет. Предчувствуя скорую кончину, он призвал к себе своих сыновей, дочерей и внуков и, уже лежа на смертном одре, показал им четыре миниатюрных портрета в крохотных рамках.
          - Дети мои! - обратился он к старшим сыновьям. - Сейчас я благословлю вас всех, а после - выполните мое последнее желание. Положите портрет королевы Маргарет мне на лоб, портреты Элизы и Дженет - на глаза; все равно моим глазам уже нечего видеть на этом свете... А ЭТОТ портрет, - он прижал к себе миниатюру с изображением Тристана Галлаха, - этот положите мне на сердце. Вы знаете, кем был для меня мой отец - больше, чем отцом, а для тех из вас, что помнят его, - больше, чем дедом. Вы все воспитаны так, как хотел бы этого он. Так положите его мне на сердце!
         Как скоро прошла церемония прощания, умирающий король остался один. Священники читали над ним молитвы. На сердце у Поля лежал портрет Галлаха.
         Король засыпал. Он уже не мог бороться со сном, хотя знал, что вряд ли проснется. Сердце билось в нем все тише и тише. Он слышал щебет птиц за окном; отблеск солнца лежал на его лице...
         Ему виделся "Лесной Приют"весь в цвету. Десятилетний Поль шел по саду, держась за руку Галлаха, а Галлах говорил ему:
         - Жизнь бесконечна, сынок. Даже когда нас не станет на земле, цветы будут также источать аромат, птицы так же петь, а рыба - так же плескаться в озерах и реках. А мы где-то далеко-далеко, в пределах Божьих будем жить и видеть все это, но уже не сможем наслаждаться этим так, как прежде, пока не воскреснем на новой земле, под новым небом... А до этого нам остается только любить друг друга. Просто любить. Как теперь...
          - Как теперь, - прошептал Поль. Лучезарные лица отца, сестры Дженет и Элизы склонились над ним, и он, мысленно окунаясь вместе с ними в потоки блаженного света, с глубокой любовью протянул к ним руки. Честная душа его в сиянии вознеслллась к любимым образам и к иному царскому престолу, выше и лучше которого нет ничего во Вселенной.
         - Просто любить. Как теперь... - звенели в нем бесконечные ликующие голоса. Под их звон он в смирении и благодати преклонил свою усталую голову.

                декабрь 2002 - 05.01.2003