Кошкин, или Сладкая месть

- Разве можно любить кого-то еще, кроме Кошкина?! — говорила она словно в исступлении. Я смотрел в ее прекрасные серые глаза. В них бушевало ледяное пламя. За те три года, что я ее знал, я слишком хорошо изучил ее характер, чтобы понять: она уплывает от меня навсегда.

Вадим Кошкин… мне это имя ничего не говорило. Из бессвязного рассказа я понял, что это не очень молодой, но все еще начинающий писатель. Исключительно талантливый, уверяла она… Возможно, он перевернет нашу литературу,если его когда-либо напечатают. Они встретились, когда она ездила к сестре на каникулы в соседний областной город, где сестра служила актрисой в молодежном театре. Там на какой-то артистической вечеринке она познакомилась с Вадимом. Он работал в том же театре завлитом. Писал, как она рассказывала, жутко талантливые рассказы «в стол», потому что никто в мире, а тем более в его родном городе, не способен оценить его творчество. О публикации, разумеется, не может быть и речи. Абсолютно непроходные рассказы. Главлит* ни за что не пропустит…

Я выслушивал ее монологи со скепсисом. Я не верил в непризнанные таланты. За пять лет в университете я повидал таковых немало. Добро, если они поднимались в своей карьере выше областного издательства.

- Он так страдает, так страдает, — с дрожью в голосе рассказывала она. — Когда мы расставались, он чуть не плакал. А потом уехал в лес на охоту. У него где-то там, в лесу, маленький домик, сторожка… Там он будет меня ждать.

Это был удар ниже пояса: я не ходил на охоту, и у меня не было лесной сторожки. Мне было негде ее ждать. Я знал ее натуру: она не могла спокойно пройти мимо ни одной бродячей собаки в своем квартале. А уж о брошеных котятах и говорить нечего. Половина ее времени уходила на поиски "добрых и заботливых рук" для бездомных котят. Теперь она нашла себе довольно взрослого котенка, о ком могла позаботиться.

Она показала мне его фотографию. С нее на мир смотрело худое лицо человека лет тридцати – тридцати трех, серьезное, небритое, не слишком красивое. Улыбка, ничуть не страдальческая, хотя немного несчастная, демонстрировала отсутствие одного переднего зуба.

У меня все зубы были целы, улыбка светилась счастьем, лицо источало благополучие. Меня не печатали просто потому, что я ничего не писал, и уж тем более «в стол». Меня ждало не очень яркое, зато вполне стабильное и предсказуемое будущее… словом — скука. И я понял, что проиграл.

В последующие полгода, остававшиеся до окончания университета, я предпринимал вялые попытки вернуть ее в свою жизнь. Она жила как в лихорадке, охотно встречалась со мной, уверяла, что мы останемся друзьями на всю жизнь, без умолку говорила о Вадиме Кошкине… Потом мне это надоело, я перестал звонить и заходить. После выпуска она сразу же улетела в тот город к своему Вадиму.

Что было после, я едва ли знаю наверняка. Общие знакомые рассказывали, что она вышла замуж за Кошкина, но расстались они что-то слишком быстро, кажется, через год или два. Потом долго, несколько лет, ни за кого не выходила. Потом вышла за обычного инженера с оборонного предприятия. Во время перестройки его сильно тряхнуло: предприятие закрылось по конверсии, он потерял работу, пытался заниматься бизнесом, но безуспешно. Семью кормила она, зарабатывая сценариями на областном телевидении. Потом муж стал пить и умер от сердечного приступа. Одновременно исчезли общие знакомые.

Я женился через пять лет после нашего с ней расставания. Родители купили нам с женой кооперативную квартиру. На новоселье сестра жены подарила для нашей домашней библиотеки целую подборку книг современных писателей. Среди них выделялась одна в ярком белом переплете. На обложке было напечатано: "Вадим Кошкин. Рассказы". Я поставил книгу в шкаф на полку в задний ряд и ни разу за все годы не брал ее в руки.

Прошли три деситилетия. Однажды, роясь в чулане, я наткнулся на картонную коробку из-под мороженого, содержимое которой было прочно забыто. Стало любопытно. Я разорвал крышку. На свет блеснула обложка так и не прочитанной книги Вадима Кошкина. Повертев книгу в руках, я сунул ее обратно в коробку. Читать было неинтересно, да и незачем. Жизнь устремилась к исходу.

---
*Главлит — управление при Совмине СССР, которое осуществляло функции идеологической цензуры и охраны гостайны.