Немного о варварах...

         Все мы в молодости совершаем ошибки. Правда, некоторые так к этому привыкают, что уже не становятся нормальными людьми никогда, а свои ошибки уже таковыми не считают.

                О таких придётся упомянуть: ведь они где-то среди нас так и остались…
           В 1983 году в нашем полевом городке на трассе Хар-Айраг  -  Борундур появились козы – подарки наших монгольских друзей. Вначале Боря, который был подарен командиру части подполковнику Володе Мерзлову, а немного позже – Маша; это уже был подарок лично мне от старого Баадамдоржа…

         Впрочем, об этих замечательных животных я уже кое-что написал, причём всё самое хорошее.  Но было, к великому сожалению, и плохое.   Плохое отношение к этим доверчивым и очень ласковым, преданным всем нашим солдатам и офицерам сразу, зверькам…   И это тоже не забывается.

           Как-то летом   1984 года  замечаю, что Боря наш где-то вдали вертится всё, рожками своими чешет постоянно себе спинку где-то у хвостика, и… блеет, блеет.  Кое-как дозвался, посмотрел, и… обомлел весь: у хвоста на спине у козлика была глубокая рана, полная белых червей.  Опарыши заживо начали есть нашего Борика – это было дико и не понятно. Целый военный совет во главе с комбатом соображал у вагончика что делать, а Боря тут, около нас вертелся, бедный, и блеял. Понимал всё – люди хотят помочь. А люди думали, думали, и решили поковырять палочкой: Боря давался, не вырывался – только опарыши, гады, выпадать из ранки не хотели – им там было вполне комфортно.

       Позвали доктора:  «светило батальонной медицины»  - ст. лейтенант  Перепелицын  осмотрел Бориса и начал делать какие-то примочки, или что-то ещё – просто не припоминаю сейчас. Наутро  картина не улучшилась – козлика ели.  Заживо.  После рабочего дня, прибыв в городок, вижу, что Борик наш совсем обессилел – блеет тихо,  полулежит уже – замаялся видно. Тут до кого-то из нас – по-моему, до замполита Толи Шамрая,  доходит простая истина: у нас же есть казахи,  у  которых дома наверняка есть живность, которая тоже иногда болеет – начали звать.  Прибегает целая группа из второй роты,  и один из них,  взглянув на ранку,  начинает вспоминать,   что его папа делал в подобном случае.  «Ну, ну – вспомни же, Утегенов…» - просим все «хором.   А  Боря тут, никуда не убегает – как вроде всё всё понимает что люди говорят!   И он вспоминает,  что отец применял в подобном случае какую-то очень вонючую, тёмную  и  противную жидкость…    Все повернулись к доктору: «Ну, что это?!»  -  и,  наконец-то,  дошло  и  до него!   «Дак это ж лизол!!!»  -  выдыхает, и мы все бежим к вагончику – санчасти к бочке, которая спокойно стоит рядом и нас ждёт с Борисом.

         Сооружается квач из марли и перевязочного пакета, который торжественно погружается в почти полную бочку вещества, предназначенного для дезинфекции туалетов.  В это время  я ложу Бориса набок – он не сопротивляется: он готов ко всему.  Толя  Шамрай  держит его голову на всякий случай,  я – зад,  и  приговариваю  что-то ласковое,  чтобы не боялся.   Борик   дрожит – понимает, что будет больно!   Откуда, откуда…   Доктор  не жалея прикладывает квач на рану – Борис буквально кричит, бедный, человечьим голосом – нет, это было не блеяние, нет. Это было слышать больно; и козлик обмяк, перестал вообще дёргаться и кричать. И мы его оставили в покое…

         Ранним утром выглядываю в окошко вагончика и вижу картину: Боря и Маша вдали, вместе, пасутся себе, рубают тихонько какую-то, только им видную, травку!  Бужу  командира  поделиться радостью – оба выскакиваем на свет Божий и я кричу «Боооооря!»,  а  в  ответ  слышу  громкое блеяние,  и – вот он,  уже мчится к нам в предвкушении плотного завтрака! А его-то и нет ещё, но нам хочется посмотреть,  что же с его раной.   Тут  уже  и  Толя выползает заспанный,   и    мы внимательно смотрим,   а  Борик  охотно показывает  нам  трупы  опарышей,    полностью побеждённые лизолом и периодически  выковыриваемые  Борей своими  рожками…

         Бегу в столовку за чем-нибудь вкусным  (Маша нет – она не любила лакомства – питалась только травкой),  приношу миску крупы или макарон – не помню,  и  Боря  мигом всё съедает – не успели выкурить по папиросе – голодный ведь был.  Следующая миска чего-то,  его  насытила…

         А мы задумались – кто же тот человек, который ударил такое животное?  И за что и чем нанёс такую большую рану?    Никакие  попытки  выяснить,   узнать что-нибудь  на  эту тему,  не  дали результатов.  Не было,  как я понимаю, у нашего замполита тех, кто мог бы дать ему информацию не только о Боре…    По-моему, такие люди должны быть. Потому,  что это был Боря.   А потом был солдат, который повесился в подвале нашего дома в Улан-Баторе, как раз под квартирой замполита майора  Толи Шамрая…

       Я ничего не хочу тут объединять или сравнивать, но эти души могли погибнуть обе. Погибла – Царствие Небесное – одна.  Но человечья…    А если бы знали командиры?   Погибла бы?

           Как оказалось так, что оба наших любимца были вывезены именно на Сонгино – я не помню, хоть убей!  Была большая запарка по весне  1985 года – это точно.   Мне-то приходилось мотаться по объектам очень часто,  но,  почему-то,  коз на  Борундур  не вывезли;  может быть,  я   хотел это сделать сам,  может,  были ещё причины.    Скорее всего,   в  батальоне ожидали,   что   Маша, наконец,  разродится – она была тогда уже с большим животом…

              Железную дорогу под Улан-Батором – Толгойт – Сонгино,  уже практически закончили – велись какие-то работы на конечной станции по монтажу или наладке железнодорожной сигнализации или автоматики:  там была охрана из нескольких солдат, прослуживших примерно год. Так что они, наши любимцы,  были под охраной и контролем,  а травы там,  в долине Толы, было несравненно больше,  чем в  Борундурской степи.

        Итак, я куда-то должен был срочно уехать, и я уехал. Совсем  ненадолго – может быть, дня на два – три.  В это время командир части подполковник Пискунов  С.И. принимает решение: всех дембелей батальона вывезти в Сонгино,  и оттуда уже перевезти в аэропорт  Буянт-Ухаа  для отправки домой,  в  Союз.  Конечно,  я об этом не информировался, причины такого решения мне не были не известны.  Видимо, он не хотел, чтобы они «отсвечивали» в гарнизоне.  Конечно,  даже думать о каком-нибудь тяжком исходе в связи с прибытием солдат и сержантов нашего батальона для наших коз,  я бы не стал.  Не пришло бы в голову…    Но, бывают ошибки.

           Прибыл я скоро – дня через три – четыре.  Дембеля благополучно улетели, а  в  батальоне  я случайно узнал, что они провели какое-то время на Сонгино,  на станции Конечная – не знаю сколько времени, не знаю.  Приехав туда,  я  долго ходил и звал Борю – он не отзывался.   Солдаты не подходили.  Я начал это замечать,  и  какое-то нехорошее предчувствие,  вдруг,  схватило  за сердце. Начал звать солдат – не идут! Иду к ним – прячутся; что это значит, я вначале не понял. Им было… стыдно!  За что – сейчас объясню: один решился подойти – глаза в землю.   «Что с тобой?» - спрашиваю; молчит. «Ну, расскажи же – в чём дело, в конце концов» - прошу парня. Он, наконец,  догадался, что я его «уничтожать» не собираюсь – я уже почти всё понял, потому что…

             Дальше вам, читатели, всё ясно – верно?   Дембеля  позвали  Борю  с  Машей  и съели  их. Разумеется,  не  заживо – зажарили,  и ручки, как мне кажется, вымыли перед самолётом.  Ну не с грязными же руками лететь на Родину – в Советский союз?

               Я не принимаю никаких доводов о том, что у них, бедных, не было еды.   У них просто  не было ничего человеческого; я не зря объединил эти два случая – это звенья одной,  но  очень прочной цепочки, которая некоторым не даёт стать человеком всю жизнь…

           Не исключаю, что это могут прочесть кто-нибудь с того самого рейса домой.   Сходите  в церковь  – может,  хотя бы теперь,  вам  там помогут избавиться от этого тяжкого греха…