Одиночество и страх

       Жизнь Розы протекала только в двух состояниях – одиночество и страх. Понуро влача свое существование, Роза пребывала одновременно в страхе и в одиночестве, не в силах изменить что-либо. Жизнь казалась ей тяжким испытанием, суровой необходимостью, словно кто-то наверху наслаждался её мучением и не желал прекратить этой пытки. Что бы она ни делала, куда бы ни пошла, всюду её преследовали два цепных пса, два верных спутника жизни, две тени, что попятам крались следом за нею, сопровождая каждый шаг, каждый вздох – одиночество и страх.
       Розе было 72 года. Когда-то её мир был наполнен красками, звуками, событиями. В той жизни не было места ни одиночеству, ни страху. Но она прошла, просочилась, как песок сквозь пальцы, исчезла бесследно, как вода в сухой земле. Прежде Роза была красива и заносчива. Красота, яркая, шальная, привела к тому, что у неё не было мужа и детей, потому что мужчин она меняла словно перчатки, даже когда возраст уже, казалось бы, должен был её остепенить. А заносчивость довела до полного отсутствия в жизни Розы вообще кого-нибудь, кому она была б нужна. У неё не было ни подруг, ни собутыльников, ни мало-мальски приближенных людей. Все, с кем она встречалась по жизни, быстро исчезали из поля её зрения. И Роза состарилась, так и не поняв, в чем заключалась её ошибка. Она просто не заметила, как жизнь прошла мимо, подобно красивому поезду – обдав напоследок резким потоком ветра. Красота ушла, вместе с ней Розу покинули мужчины. И с этой утратой ряд лиц, знакомых ей, поредел, как старый частокол. А потом и вовсе растворился. Вокруг неё сомкнуло свое плотное кольцо одиночество, мягким одеялом укрывая ото всего, что находилось за пределами её однокомнатной квартирки. А вслед за ним пришел и страх.
       Страх терзал её душу железными крючьями по ночам, а днем оборачивался вокруг сердца змей, не давая ни на секунду забыть о себе. Неосознанная Розой трагедия её жизни ничему не научила женщину и в старости. Поначалу, чувствуя себя одинокой и от этого несчастной, она потянулась к соседям, но её дурной характер быстро заставил закрыться перед ней двери всех квартир в парадной. И она дулась на всех у себя дома, обвиняя людей в чванстве и эгоизме. Однако это ничем не помогло ей развеять тоску и печаль. Оставшись совсем одна, Роза часто и подолгу простаивала у зеркала, глядя на свое отражение. Поначалу ею владело простое человеческое удивление – как это она так постарела и сморщилась. От былой красоты не осталось и следа. Лицо избороздили глубокие морщины, нос заострился и пожелтел, а губы превратились в узкие ниточки. Посреди всей этой разрухи её глаза напоминали глаза сенбернара, понявшего, что его хозяин больше никогда не вернется. Дни и вечера, проведенные в полном одиночестве, с молчащим телефоном, сказались на выражении этих глаз, упрятанных в складки кожи. В них появилась затаенная боль, обида, отчаяние, но какие-то беззлобные, покорившиеся судьбе. Роза даже не поняла, что её крутой нрав и нетерпимость к людям, произраставшие от избалованности первых лет жизни, постепенно покинули её, оставив после себя разруху и горечь попранных гордости и тщеславия. Именно поэтому в своих собственных глазах, некогда таких искрящихся и лукавых, Роза с немалым изумлением обнаружила тоску и горечь поражения. Словно её предала собственная душа. И едва Роза начала постигать всю глубину этого предательства, на освобожденное пороками место начал царственно вползать страх.
       Сначала она боялась того, что кто-то из старых знакомых может увидеть, какой она стала развалиной и осудить её. То, что все старые знакомые были такими же развалинами, равно как и то, что у неё вообще не осталось старых знакомых, которые признались бы к ней, Розе в голову не приходило. Самовлюбленность давно стала частью её существования, въелась в кожу и в кору головного мозга. И даже перешагнув порог старости, Роза не рассталась с этой самовлюбленностью, как не расстаются с нательным крестом.
       Потом её страх стал более рациональным – она, наконец, испугалась, что её, напротив, никто и никогда не узнает больше, ведь она так изменилась. Затем она начала бояться, что я её попросту не замечают, и Роза специально начала натыкаться на людей и искать их взглядов. Людей удивляло поведение маленькой старушки с глазами сенбернара, и они поспешно отводили глаза и проходили мимо неё. Роза впала в отчаяние, и страх все глубже засасывал её в свое болото. Ей казалось, что она умрет, а никто об этом не узнает, и её тело пролежит в квартире безобразно разлагающимся до тех пор, пока кто-нибудь из соседей не вызовет милицию из-за отвратительного запаха. Сама смерть не страшила её, Роза была из той породы людей, что с любопытством принимают даже смерть, как неизведанное ранее ощущение. А вот беспризорность её трупа искренне пугала старую женщину.
       Вслед за этим страхом пришел новый, фантастический, невероятный. Ей вдруг показалось, что она уже умерла. Что она – призрак, бесцельно блуждающий по земле в поисках ответа на неизвестный и быть может несуществующий вопрос. Роза стала выбираться из квартиры к близлежащему кладбищу, и подолгу стояла у ограды, глядя на безмолвные кресты, как раньше пялилась на собственное отражение в зеркале. В это время в голове старой женщины вяло текли обрывочные мысли о бренности существования вперемешку с мыслями о том, что ей нужно купить кефира, снова разболелся желудок. Хмурая осень проливалась моросящим октябрьским дождем на усталый город, а Роза все стояла у кованой ограды кладбища, не в силах сбросить с себя оцепенения, в котором текли её дни все это время. И только когда темнело, она со вздохом отрывалась от созерцания могил и отправлялась домой, переваривая думы о том, что она тоже несет свой крест – одиночество и страх. Её вечные братья-близнецы.
       Роза привыкла. Человек привыкает ко всему. К боли, к утрате, к печали. Вечерами, когда раньше ей было особенно невмоготу, Роза зажигала свечу, толстую белую свечу, стыдливо, словно какую-то непристойность, купленную в ближайшем супермаркете. Сейчас она тоже продолжала это делать, хотя теперь вид живого пламени не приносил ей былого облегчения и чувства сопричастности. Когда страх и одиночество стали привычкой, такой же закоренелой, как чистить на ночь зубы или пить чай с сахаром, огонь свечи уводил её мысли куда-то настолько далеко, что Роза часто засыпала сидя за столом, перед этой свечой. Её панцирь захлопнулся наглухо, отрезав свою обладательницу от мира так рьяно, что Роза искренне изумлялась, выходя на улицу и встречая там других людей, словно инопланетян. Она привыкла быть одной и привыкла бояться. Она вскидывалась от любого громкого звука, от шума воды в трубах или крика на лестничной площадке. Она перестала смотреть телевизор, потому что при просмотре новостей убеждалась в том, что её страхи не напрасны. Роза стала затворницей, страшащейся лишний раз высунуть из-за двери своей квартиры нос.
       И когда весной, теплой, нежной весной, Розы не стало, об этом никто так и не узнал до приезда милиции. Одиночество и страх сделали свое дело.