// Сначала позвольте добавить небольшое "about". Этот абзац можно смело пропускать, потому что он будет вместо вступительного слова, абсолютно в общем-то ненужного, и интересен, возможно, лишь для тех, кому автор так или иначе небезразличен :)
Этот рассказ, он... Он выжал из меня все соки, честное слово. Он не давал мне спать ночами, он преследовал меня постоянно, он едва не явился причиной заваленной сессии - Бог знает, как совести удалось-таки перебороть моего Муза. (Нет-нет, я бы честно не позволила какому-то там рассказу помешать успешной сдаче экзаменов! Но тем не менее...) Словом, с ним мне было сложно. С самого начала. Он действительно пока единственный рассказ, который я переписывала сначала, настрочив уже страниц десять вордовского текста. Единственный, который в прямом смысле вертелся в голове днями и ночами, требуя немедленной своей реализации. Я надеялась, что он оставит меня в покое, когда я поставлю в нем последнюю точку, но тем не менее, до сих пор он мучает разум и сердце. И это странно... Я могу только догадываться, почему так, но заранее признаваться не буду, дабы не портить впечатление =)
И я знаю, он еще само несовершенство. Но я так устала исправлять и переисправлять нужное и ненужное при каждом прочтении, и я на самом деле НАСТОЛЬКО устала его постоянно перечитывать в поисках недочетов, что сей процесс сделался буквально тошнотворным - выкладываю как есть, и черт бы с ним.
Но конструктивная критика - нужна, очень, очень нужна. Конструктивная, но осторожная - каким бы он ни был несовершенным, я все-таки его люблю. И буду защищать до последнего ;) Хех, шутка.
Как говорится, энджой, если найдется там что-нибудь энджойное. //
WARNINGS:
1. Нецензурная лексика, местами предусмотрительно запиканная. Никак там без нее, поверьте.
2. Да, рассказец и впрямь вышел чуть ли не втрое больше планируемого...
I’ll be your father, I’ll be your mother,
I’ll be your lover, I’ll be yours…
Музыка в наушниках привычно заглушала шум города. Так было легче – не слышать. Так обострялись чувства. Она не любила слушать музыку дома – терялось больше половины ощущений. На улице же, где тебе нужно постоянно контролировать свое передвижение в пространстве и взаимодействие с другими обитателями этого самого «пространства», это превращалось почти в игру, эдакий квест с препятствиями.
Да и просто, без всяких извращений и изысков, как это было хорошо – просто не слышать. Не принимать участия. Оставаться в себе.
Усталое солнце бросало на подернувшуюся инеем землю свои последние золотистые лучи. Отражаясь от окон высотных зданий и переливаясь на лакированных боках автомобилей, они сияли необыкновенно празднично и ярко – но что это был за праздник… Прощальный танец света на маскараде ночной тьмы, зима вышвыривала осень прочь, вечер съедал день все больше и больше, кусок за куском, минуту за минутой. Скоро притворное золото осеннего солнца померкнет, превратясь в серебро зимних дней.
Легко и свободно она огибала все препятствия своего пути – перебежала дорогу перед яростно взвизгнувшей тормозами вишневой «Ауди», чуть ли не грациозно просновала между столпившимся народом на остановке, пошла напрямик через стоянку отражающих солнечные зайчики машин, вместо того, чтобы огибать ее по тротуару… Белые наушники в ушах, белая курточка, белые сапоги, белокурые кудряшки, развевающиеся за спиной от стремительного шага, разрумянившиеся щеки – средоточие красоты, романтичности и нежности, если не считать тяжелого сердца и мрачных мыслей в голове.
Ну и музыки, не из разряда нежных песенок для размягченных выбросами современного телевидения умов.
«Неделя, неделя, черт вас всех побери, – яростная мысль стучала в ее голове в ритм с барабанной партией очередной песни, – Неделя рабского труда – и все впустую! Идиоты тупоголовые, как же вы мне все осточертели…»
Каблуки белых сапожек стучали по красным кирпичикам пешеходной улицы все чаще, все громче. Казалось, она задалась целью переколоть их все до единого.
«Анечка, сделай это, Анечка, сделай то! Анечка сделала и то, и это, и другое, и еще одно, и еще сто пятьдесят одно! И теперь Анечка – пошла на**! Потому что оказывается, что делать надо было и не то, и не это, и не другое, просто надо кому-то было думать головой, прежде чем раздавать всем свои гребаные указания!»
– Осторожнее! – громкий окрик каким-то образом прорвался сквозь долбежку в ушах. Как раз вовремя, чтобы девушка успела увернуться и не сбить с ног еще одного бегущего в своих мыслях человека.
Звук улицы, многоголосый смех, разговоры, музыка из громкоговорителя, шум проезжей части вдруг ворвался в уши. Села батарейка в плеере.
– Твою мать! – вслух выпалила она, невольно привлекая внимание нескольких прохожих.
Закон подлости, как самый неизменный и самый предсказуемый из всех законов природы, сработал на отлично.
Аня резко выдернула наушники, кое-как скомкала проводки и запихала в сумку вместе с плеером. Теперь она почти бежала. Все что хотелось сейчас – хлопнуть дверью подъезда, закрывшись от мира, запереться на десять замков в квартире и плюхнуться в теплую постель, не раздеваясь…
Она уже была на полпути от цели – автобусной остановки, когда в ее кармане вдруг зазвонил телефон, на миг вырвав ее из болота жутких мыслей и заставив приостановиться. Уверенным движением она распахнула крышечку раскладушки. Мигавший на экране номер отозвался внутри теплой волной, мгновенно приласкав встрепанные нервы и согрев заледеневшее сердце.
– Слушаю, – мягко проговорила она и тихонько двинулась дальше. В этой части улицы было гораздо тише, единственным раздражителем оставался отчаянно надрывающийся вдалеке гитарный визг и вторящий ему звонкий голос очередного уличного музыканта, – Привет. Нет, не забыла. Давай не сегодня, хорошо? Завтра. Просто… – Аня вздохнула, откидывая голову и глядя в холодное вечернее небо, – …Сегодня был трудный день. Да, наш проект. Не бери в голову, человеческая глупость – обычное дело… Конечно. Завтра, я обещаю, – улыбка впервые за день коснулась ее губ, в голосе прозвучали светлые нотки,– Завтра. И я тебя люблю. Пока.
Щелчок крышкой, мобильный снова оказался в кармане. Аня поежилась – вечерняя прохлада стала забираться под легкую курточку – и не торопясь двинулась вперед. Как многое хотелось сказать. Как хотелось выплеснуть весь гнев, всю досаду и все переживания наружу, как хотелось рассказать обо всем, разреветься прямо на улице и кричать в трубку, как она ненавидит всю планету за то, что она носит таких невыносимых идиоток, как ее одногруппницы… В результате, она только беспечно произнесла, что у нее был трудный день. Трудный?! Отвратительный, ужасный, мерзопакостный, но только не «трудный»! Но он не должен выслушивать ее истерики. Это только ее проблемы.
Во всяком случае, завтрашний день возместит все сегодняшние потерянные нервы. Завтрашний день… Он будет прекрасен. Обязательно.
Резкий, громкий гитарный звук по-прежнему продолжал разрывать морозный воздух, буквально вонзаясь в сознание своей отчаянной дерзостью. Здесь его уже не могло перекричать ни уличное радио, ни шум толпы, разве что пронзительный голос, самозабвенно, неистово, но оттого не менее красиво напевающий непривычный обычному обывателю английский мотив.
How'd I ever end up here
Must be through some lack of kindness
And it seemed to dawn on me
Haemoglobin is the key
Haemoglobin is the key
To a healthy heartbeat…
По мере того, как мысли о завтрашнем вечере начали оттеснять раздражение и злость, Аня приходила в чувство. Больше не хотелось сломя голову бежать домой, прохладный воздух приятно остужал разгоряченное лицо. Музыка, разогнавшая практически весь народ, насколько это возможно на постоянно заполненной пешеходной улице в центре города, ласкалась к ушам – девушка любила подобные вещи, откровенные, необычные. За это она и любила эту улицу, не проходило и дня, чтобы здесь не находилось что-то интересное. Уличные музыканты и вовсе были ее «визитной карточкой», и Аня не могла сдержать улыбки каждый раз, проходя мимо любого из них. Слишком свежо было впечатление о детской несбывшейся мечте о создании группы, да и просто она слишком сильно любила музыку.
Было даже удивительно, как из такого малорослого, щуплого человечка, извлекающего из гитары яростные звуки, мог исходить такой пронзительный и звонкий голос. Очередным музыкантом оказалось странное создание, одетое в серое пальто и берет, небрежно нахлобученный на голову и не скрывавших длинных, чуть ниже подбородка, волос; с полосатым шарфом, достающим до колен, в черных перчатках без пальцев. Было удивительным и то, как увлеченно он играл, словно не замечая ничего вокруг – более того, не желая замечать. Находясь где-то в своем мире, где место нашлось только ему и его гитаре, место, где воздухом была его музыка, а светом – его слова.
Только когда он поднял глаза от грифа на проигрыше и встретился взглядом с глазами Ани, та поняла, что уже давно стоит в нескольких метров от него, очарованная его непохожестью ни на кого, виденного здесь ранее, задетая любопытством и унесенная мыслями далеко от земли разыгравшимся воображением.
В его глазах всего на миг проскочило удивление, после чего они – кажется, одновременно – улыбнулись друг другу.
Now my feet don't touch the ground…
Его улыбка угасла, едва глаза вновь опустились на гитару. Словно потеряв к Ане всяческий интерес, маленький музыкант продолжил брать аккорды и петь, вернувшись в свой мир и захлопнув за собой дверь перед носом девушки. Та, правда, и не собиралась следовать за ним, предпочитая оставаться сторонним наблюдателем, разве что подошла чуть ближе, не скрывая своего интереса.
…The whole world wants my disappearance
I'll go fighting nail and teeth
You've never seen such perseverance
Gonna make you scared of me
Cause haemoglobin is the key…
При ближайшем рассмотрении на его глазах обнаружился темный макияж, на ногтях скользящих по грифу пальцев – уже изрядно ободранный черный лак. Аня усмехнулась про себя, отметив, что это уже совсем из ряда вон выходящее, но оттого не менее любопытное – скорее, даже более.
Заключительный аккорд и пара мелодичных переборов. Затем маленький музыкант, поразмыслив, резко снял гитару, отключил ее от усилителя и поставил рядом со входом в какой-то музыкальный магазин. Девушка игнорировалась им начисто.
Что ничуть ее не смущало.
– Наверно, прозвучит очень банально, – громко сказала она, перекрикивая говор улицы и разделяющее их расстояние, – Но играешь здорово.
Музыкант обернулся, растерянно хлопнув длинными черными ресницами.
– Спасибо, – отозвался он. Перемена в голосе была необычной – из звонкого, местами даже острого стекла он вдруг превратился в мягкий бархат, – Можешь внести свой вклад в развитие безнадежных гитаристов.
Кивок в сторону валявшейся неподалеку от микрофонной стойки шляпы. Аня вытянула шею, глянув внутрь – там обитала горстка монеток и пара бумажных купюр.
– Экономически верно, – усмехнувшись, согласилась она, – Человечески – цинично.
– Материальное выражение симпатии – самое убедительное, – безразлично отозвался он, дернув уголком губ. После чего направился ко входу в магазин, словно показывая, что так и не начавшийся разговор окончен.
– Игорь! – крикнул он, приоткрыв белую пластиковую дверь – на фоне облетевшей штукатурки старинного здания, которыми богата была улица, она смотрелась несколько нелепо – и вернулся обратно к стойке, не одаряя Аню ни единым взглядом или словом.
Из магазина тотчас же выскочил молодой, крепко сложенный парень и, весело выпалив: «Что-то ты рано сегодня», подхватил увесистый усилитель на руки и побежал обратно. Музыкант неторопливо смотал шнур от микрофона и понес стойку в тот же магазин, куда секундами раньше утащил усилок Игорь.
«Не совсем приветливо, – мысленно разочаровалась Аня, – Но, как водится, если вы нас не хотите – мы вас и подавно…».
Вздохнув, девушка покопалась в сумке и извлекла оттуда кошелек. Много денег у нее с собой не было – еще вчера, намереваясь купить себе пару новых дисков, она так и не нашла ничего подходящего. Услышанная песня была, по ее мнению, хорошей альтернативой этим дискам, поэтому она не раздумывая направилась к одиноко валяющейся шляпе. В тот же момент словно из-под земли вырос мелкий, хулиганистого вида паренек, который не замедлил подхватить никем не охраняемое богатство и дать стремительного деру.
– Стой, куда! – только и успела выкрикнуть она, едва не пустившись за ним следом, лишь в запоздавшем порыве пробежав пару шагов и гневным взглядом созерцая сверкающие вдалеке пятки.
– Вот сука, – без капли злобы выпалил кто-то рядом.
Музыкант уже успел вернуться и стоял теперь рядом с Аней, в одной руке он держал чехол от гитары, в другой – саму гитару.
– Не первый день уже тут промышляет, стоит только замешкаться… – сообщил он девушке, кивнув в сторону, в которую убежал малолетний воришка, и, увидев, что та прижимает к груди кошелек и пару сторублевых бумажек, снова улыбнулся, – Не надо, я пошутил.
– И очень зря, я воспринимаю все сказанное мне буквально, – слова прозвучали достаточно резко, и Аня поспешила сгладить их ответной улыбкой, – Мне правда понравилось. Еще и эта сволочь уперла весь дневной заработок…
– Заработок? О чем ты? – Ее собеседник рассмеялся, обнажив ряд ровных, белых зубов, – Это, скорее, моральная компенсация. Ее материальной назвать язык не повернется!
– Тем не менее. – Аня пожала плечами и протянула деньги, – Возьми.
Улыбка также молниеносно, как и в прошлый раз, скрылась за сурово поджатыми губами.
– Нет. Купи себе парочку дисков с хорошей музыкой.
– Эй, ну где ты там застрял? – дверь магазина снова приоткрылась, и Игорь выглянул наружу. Через секунду он уже стоял рядом с Аней и музыкантом.
– Привет, – задорно поздоровался он и обратился к юноше, – Что, первые поклонницы, а, мелкий?
– Иди к черту, – отозвался тот, посуровев еще больше – если бы секундами ранее Аня не видела сияющей на его лице улыбки, она бы подумала, что у парня прогрессирующая мизантропия, причем явно в смертельной стадии.
– Вроде того, – поспешила вмешаться Аня, коварно улыбаясь, – Здесь подобное в диковинку, обычно доводится слышать лишь дворовые хиты под раздолбанную гитарку…
Музыкант насмешливо фыркнул, но от реплики почему-то воздержался, предпочтя смотреть себе под ноги с ничего не выражающим лицом.
– Только такое здесь и слышишь! – невозмутимо подтвердил Игорь и хлопнул товарища по плечу, – Что я тебе говорил, а? Говорил же, найдутся ценители!
– Подхалим, – вдруг резко и внятно выплюнул он, смерив своего высокорослого и крепкого друга уничтожающим взглядом, и быстрым шагом направился к магазину. Входная дверь хлопнула так, что сверху отлетел кусочек штукатурки.
– Сорванец, – покачал головой Игорь, отечески улыбнувшись, – Кто бы только знал, как он надоел мне со своим переходным возрастом и прочими подростковыми заморочками.
– Ох, – понимающе кивнула Аня, – А сколько ему?
– Шестнадцать, – скорчил рожицу он, – Самое время считать себя непризнанным гением, одиноким и никем не понимаемым.
– Шестнадцать? – шокировано повторила Аня, расширив и без того огромные глаза и даже поднявшись на цыпочки от удивления, – Но он… Так…
– Что? – усмехнулся Игорь, – Взросло выглядит? Взросло говорит?
– И то, и другое… – пару раз моргнув, девушка наморщила лоб, – Я думала, мы ровесники…
– Ну, выглядит он так благодаря этому…, – он повертел рукой перед глазами, – …убожеству, откровенно говоря. Хотя попробуй только скажи, что в цивилизованном обществе это не принято – я предпочитаю не связываться и позволить творить с собой что угодно. Наиграется, перестанет. А что до разговора, то это да, умный он чересчур для своих лет, зараза.
Шестнадцать… Она бы дала все восемнадцать-девятнадцать. Разница в их возрасте не была такой уж огромной – каких-то четыре года.
– А вы…
– Братья, – кивнул Игорь, предугадывая ее вопрос, – Не родные, двоюродные. Просто случилось так, что… А, может, вы забежите к нам на огонек? Не все ж на улице разговаривать.
– Вообще-то… – девушка замешкалась. Продолжение вечера явно не вписывалось в выстроенные ею планы; на улице стремительно темнело, а дома ждали пара незаконченных отчетов, многостраничные тексты по английскому и некормленая кошка. Да и весь сегодняшний день лежал на ее плечах тяжестью всего мира, мечта о горячей ванне и теплом одеяле по-прежнему манила к себе своей притягательностью. Но природное любопытство терзало ее нещадно, интуиция (а может, всего лишь воображение) нашептывала ей что-то о судьбоносности встречи, да и даже какой-то «спортивный» интерес требовал узнать, что все-таки скрывается за черной тушью и подводкой безразлично взирающих на мир глаз, – Знаете, с удовольствием!
– Вот и прекрасно, – обрадовался Игорь, – А я кофе вкусный варю. Вы любите кофе?
Помещение, где она оказалась минутами позже, неожиданно всколыхнуло в ее сердце самые нежные и теплые чувства. Это была подсобка магазина, достаточно просторная для того, чтобы там уместилась целая мини-квартирка: небольшой стол-уголок, тумбочка с ворохом дисковых коробочек и CD-плеером, шкаф, буфет, газовая плита, микроволновка, большое мягкое кресло и телевизор. Усилитель и микрофонная стойка примостились между тумбочкой и шкафом. С потолка свисала красивая хрустальная люстра, а пол был покрыт чуть выцветшим, кирпичного цвета линолеумом. На том довольно-таки широком пространстве в середине комнаты примостился маленький гитарист, бездумно наигрывающий что-то на своей видавшей виды, но упорно поющей гитаре. Увидев вошедших, он пару раз удивленно моргнул длиннющими ресницами, после чего снова отгородился от реальности напевающим что-то тихое и нежное инструментом.
Игорь понимающе улыбнулся Ане, пожав плечами. «Просто несносный мальчишка», – читалось в его глазах.
– Знаете, эта комната, она… Словно из детства, – тихо проговорила девушка, восторженно осматриваясь, – У нас на даче был чердак, темный, пыльный, заваленный всяким хламом… В общем, жуткое местечко. Потом папа провел туда электричество, ненужный хлам весь выбросили, сделали что-то вроде летней кухни. И вся местная детвора облюбовала его для своих игр. Вместо кухни вышел настоящий штаб! Как сейчас помню все эти карты с кладами, наши детские сокровища – дедушкин компас, бинокль, резная табакерка, индейская «трубка мира», и еще куча всего… Какие там строились заговоры, расследовались преступления и решались судьбы!
– Вот уж никогда бы не подумал, – рассмеялся Игорь, – Насыщенное у вас было детство.
– Дело не в детстве, – ответила Аня, снова ловя на себе мимолетный, но вдруг странно тяжелый взгляд из-под черных ресниц, – Просто обстановка… Очень уютная. Родная какая-то.
– Очень рад, если так… Да вы проходите, ради Бога, не стесняйтесь! Давайте знакомиться уже, в конце концов! Меня Игорь зовут, а вот это… – парень сделал выразительную паузу и весело продолжил, – …несносное создание – это Олег.
«Создание» продолжало извлекать из гитары тихое мелодичное пение, никак не реагируя. Ни на то, что его неподобающе представили, ни на то, что его представили вообще.
– Верх приличия, братец, – чуть похолодевшим голосом обратился к нему Игорь.
Ноль внимания. Гитара продолжала петь, позволив резким ноткам вкрасться в тихую мелодию.
– Я – Аня, – сказала девушка, стараясь сгладить сложившуюся неудобную ситуацию. Его неприязнь была ей не столько досадна, сколько непонятна, – И давай, пожалуйста, на «ты».
– Как скажешь, – кивнул Игорь, продолжая прожигать взглядом хрупкую фигуру подростка.
Теперь он и правда казался просто крошечным, со спины его можно было принять за ребенка. Тонкий черный свитер обтягивал сгорбленную спину с проступавшими через ткань позвонками и худую, как стебелек, талию. Хрупкое телосложение вкупе с длинными черными волосами и вовсе делали его похожим на девчонку.
Маленький одинокий музыкант, непризнанный, непонятый гений и просто глубоко ранимый подросток. Аня помнила себя такой, не так много лет прошло, чтобы эта память заветрилась…
– Олег, – тем же тоном произнес Игорь. Теперь в нем сквозили и вовсе уж стальные и чуть властные нотки.
Гитара отчаянно взвизгнула. Олег поднял голову, глядя прямо перед собой, с видимого Аней ракурса было заметно лишь то, что его губы сурово поджались, а спина резко напряглась.
Чека выдернута. Еще одно слово, и все разлетится на кусочки.
– Не надо, – быстро сказала Аня, обратившись к нахмурившемуся старшему брату, – Не ссорьтесь. Мне, наверное, лучше уйти.
– Не выдумывай! – отмахнулся тот, – Ты – гостья, а этот малолетний выпендрежник…
– Вот именно, – перебил вдруг его Олег, резко поднимаясь и оборачиваясь. Все его существо сейчас было пронизано неудержимой злостью и обидой, о том красноречиво говорили сверкающие молниями глаза, скривившееся в презрительной гримасе лицо и судорожно сжатые в кулаки пальцы, – Здесь очередная гостья, а этот идиот вдруг портит всю картину! Хочешь знать, почему? Потому что ты достал уже каждый раз распускать хвост как павлин в брачный период! Делай это где-нибудь в другом месте, меня уже тошнит от всех твоих подружек! Ты достал меня уже, ты слышишь это, ты это услышишь наконец?! И ты, и отец, и эта гребаная жизнь!!
Он метнулся к креслу, на котором лежало его небрежно брошенное пальто, но Игорь тут же шагнул вперед и вырвал одежду из его руки, с силой отталкивая мальчика к стене. Тот с размаху налетел на нее спиной, едва удерживаясь на ногах – то ли Игорь не рассчитал силу, а судя по комплекции, ее в нем было достаточно, то ли в Олеге ее совсем не было.
Сердце Ани сжалось от испуга, она вскрикнула и схватилась руками за лицо. Это подействовало на старшего отрезвляюще, он тут же взял себя в руки. Еще не отойдя от приступа сильного гнева, но уже раскаявшись, что это случилось на глазах у девушки.
Олег продолжал стоять, прижавшись спиной к стене и прикрывшись гитарой, словно ожидая продолжения. Теперь его абсолютная беззащитность попросту бросалась в глаза, она кричала из каждого его судорожного движения. Она была во всем: во всех этих едких фразах, выброшенных на ветер и не значащих по сути ничего, кроме желания обезопасить себя, выстроив ими стену злобы, ненависти и отчужденности; в нежелании подчиняться законам морали и законам общественности, в нежелании подчиняться вообще никому и ничему. Эта стена легко разбивалась, стоило применить физическую силу или моральное давление, тогда от воинственного бойца, метающего во все стороны стрелы-слова с ядовитыми наконечниками, причиняющими жуткую боль, не оставалось ровным счетом ничего. Бравые доспехи сброшены, боец побежден. Но насколько же невыносимо это зрелище, ведь выигрываешь ты, сильный, в неравном бою.
– Если бы не Аня, я бы врезал тебе как следует, неблагодарная тварь, – прерывающимся от едва сдерживаемой ярости голосом проговорил Игорь, ненавидяще глядя на гитару, скрывающую лицо подростка. После чего на несколько секунд прикрыл глаза ладонью и взглянул на девушку уже просветлевшим взором, в котором сквозила изрядная доля раскаяния. – Анечка, прости, пожалуйста. Прости, ты не должна была этого видеть.
«Это не должно было случиться у тебя на глазах, но это должно было случиться», – гневная мысль уколола ее сердце пчелиным жалом, вдруг она почувствовала, что внутри нее тоже начинает клокотать бессильная злоба.
– Да как вы смеете, – побелев, произнесла она, моментально переходя обратно на «вы», – Как вы можете вообще…
– Тихо-тихо, – Игорь покровительственно воздел руки, – Ты просто не знаешь всей ситуации. Ты не можешь судить объективно. Давай просто…
В стороне входной двери раздался звон колокольчика – какому-то позднему посетителю вдруг приспичило на ночь глядя заглянуть в неприметный музыкальный магазинчик.
– Черт, забыл повесить табличку, – раздосадовано проговорил он, взъерошивая шевелюру,– Но тем лучше, Аня, ты должна пойти со мной.
Девушка не отрывала взгляда от сжавшегося около стены подростка, по-прежнему держащего перед собой гитару-щит.
– Оставь, – тихо, убеждающе произнес Игорь, – Такое не раз уже случалось, и ничего, все живы, здоровы и счастливы. Пойдем, пожалуйста.
– Счастливы, – кивнула Аня, – Ну да, как же.
Она стащила с себя куртку и шарф, бросая ее на то же кресло, давая тем самым понять, что уходить никуда не собирается, и сделала несколько шагов по направлению к Олегу. Тот прижался к стене еще сильней, словно хотел слиться с ней воедино. Игорь продолжал с мрачным любопытством следить за действиями странной гостьи.
– Идите, – проговорила девушка, вздернув бровь, – Идите, у вас посетители.
– Зря стараешься, – остатки дружелюбия спали с лица старшего брата, – Разговаривать с ним бесполезно. Хочешь услышать пару ласковых еще и в свой адрес, пожалуйста. Он как сорвавшийся с цепи дикий волчонок. Побереги лицо.
Дверь подсобки громко хлопнула. Как только шаркающие шаги Игоря затихли где-то в глубине магазина, в комнатке воцарилась тишина, нарушаемая только лишь какими-то странными, хриплыми прерывистыми звуками. По то и дело судорожно вздымавшейся груди подростка нетрудно было понять, что это были за звуки.
– Олег, – мягко произнесла Аня, не решаясь пока подходить ближе, чем на метр. Гитара по-прежнему скрывала лицо мальчика, теперь он вовсе не хотел защититься, теперь он просто не мог показаться девушке в своей слабости. И это значило, что отбиваться он будет все теми же доступными ему способами. Сломанными стрелами с ядовитыми наконечниками…
– Убирайся к черту, – надломлено всхлипнул его голос.
– Черта с два, – в тон ему ответила Аня, присев на подлокотник кресла, – Не уйду, пока не пойму, за что ты меня так невзлюбил.
Молчание. Руки, в черных перчатках без пальцев, покрепче перехватили корпус гитары.
– Олег, я знаю, что тебе неприятно. Я и сама не рада, что оказалась ненужным свидетелем вашей ссоры. Но раз уж случилось, значит, случилось, не сердись на меня.
– Мне плевать, – хрипло отозвался он.
– Я и не сомневалась, – хихикнула она, – И мне тоже, знаешь, плевать. На мое к тебе отношение это никак не повлияло.
Из-за гитары послышался судорожный вздох.
– И кстати, я знаю, о чем ты сейчас думаешь! – продолжила девушка, – Что-то вроде «Какое еще отношение, мы знакомы меньше часа». Правильно?
Молчание.
– То-то же. Ну и что, что меньше часа. Ты… хороший очень. Я знаю. И сложно будет меня в этом разуверить.
Снова молчание, и гитара по-прежнему закрывала его лицо.
– Олег, – Аня встала и подошла к нему вплотную, – Посмотри на меня, пожалуйста.
– Не подходи, – резко и звонко выкрикнул голос, а хрупкое тельце проехало по стене и вжалось в угол, образованный между ней и шкафом.
– Пожалуйста, – произнесла девушка, дотрагиваясь до его руки, обхватывая теплой ладонью судорожно сжатые пальцы.
Прошло почти пять минут, пока мальчик наконец не опустил гитару, Аня не отнимала руки сквозь до этого момента. Наконец, дерево инструмента выразительно стукнуло о пол, и глаза, внезапно оказавшиеся светлыми и ясными, со странной смесью недоверия, боли и безразличия воззрились на Аню с залитого слезами, вперемешку с черной краской, лица.
Рука Ани сама собой взметнулась, чтобы стереть его слезы, но он тут же перехватил ее запястье.
– Постой, зачем, – голос его уже окреп и больше не прерывался, горло прочистилось и звучало ясно. Теперь он говорил с какой-то взрослой усталостью, но прежней насмешкой.
– Смотри, ты хотела увидеть слабость, так смотри же.
– Я хотела увидеть твое лицо, и не более, – спокойно отозвалась Аня.
– Ну, и что ты видишь? Явный отпечаток морального падения? Несчастного идиота, упавшего на твоих глазах лицом в грязь? Ну, что, красиво?
– Лицом в грязь – это очень уместное сравнение, – девушка улыбнулась одними уголками губ, – Больше я ничего не вижу.
Олег вдруг расхохотался, надрывно и далеко не весело.
– Ну да, – произнес он, закрыв глаза и улыбаясь, откинув голову к стене, – Да, конечно… Это же так смешно, правда?
Аня снова почувствовала жгучий сердечный укол. Столько боли было в этой улыбке, сколько не было даже во всех размазанных по лицу слезах.
– Мне не смешно, – твердо сказала она.
– Да брось, – Олег зажмурился, улыбка явно преобразовалась в гримасу боли, – Брось, брось… Хватит.
Он вдруг повернулся лицом к стене и бессильно ударил по ней кулаком.
– Как же мне все это осточертело... Все, все… Все!
Аня беззвучно выдохнула, почувствовав, как защипало в уголках ее глаз. Непонятно, откуда в ее руках вдруг взялось столько силы, но она повернула Олега к себе одним движением.
– Прекрати. Будь уже, в конце концов, мужчиной. Упал – так поднимись, встань и иди дальше. И если тебе плевать на остальных, то чувствуй это, а не просто говори.
Он смотрел на нее, не мигая. Ясный зеленоглазый взор, у них были глаза практически одинакового цвета. Если у Ани они были светлыми и больше серыми, чем зелеными, то у Олега – с красивым изумрудным оттенком. «Как море», – мысленно улыбнулась девушка.
– Кстати, – продолжила она, – Можно, все-таки, поинтересоваться, чем я тебе так не нравлюсь?
– Правду?
– Правду.
– Ты слишком благополучная, – в голосе Олега не стало ни капли злобы или издевки. Он вдруг зазвучал обычно, спокойно и ровно, словно они все время только и делали, что рассуждали о погоде. Разве что на щеках засыхали черные разводы, а глаза снова заволокла дымка безразличия, – Чересчур. Идеальное детство, красивая молодость. Мамина дочка, совершенная во всех отношениях. Ты наверняка была отличницей и активисткой в школе, успешная, сильная, выходившая сухой из воды, из всех жизненных перипетий – победителем. На выпускном ты танцевала вальс, и вы были солирующей парой. Ты очень любишь быть в центре внимания, и тебе даже не приходится стараться, чтобы быть на виду – ты и так постоянно всем нужна. Все тебя любят, попросту обожают. В университете у тебя тоже все прекрасно. Идешь на красный диплом, ни разу не имела хвостов, всегда только идеальные знания и идеальные навыки. Тебя ставят в пример преподаватели, и это даже не навлекает зависть одногруппников, ведь тебя же все обожают. Ты перфекционистка. У тебя все спокойно и ровно, нигде не найдешь темного пятна. Чудесная жизнь, все о такой мечтают. Были, конечно, какие-то сложные участки пути, например, лет в четырнадцать ты наперекор родителям выкрасилась в черный цвет, сделала пирсинг или наколола татушку. Просто для того, чтобы насолить, даже перфекционистам иногда надоедает быть во всем совершенными. Но через месяц ты перекрасилась обратно, сняла сережку или свела картинку, потому что конфликт с родителями успешно разрешился, а ты не любила им перечить. Это было просто мимолетное злостное желание. Хотя, может, этот период был продолжительней, и тебя даже относило вдруг к какой-нибудь глупой субкультуре. Но все-таки, ты быстро вернулась к своей совершенной жизни. И сейчас ты являешь собой сущее чудо, ангела во плоти, идеальную подругу, жену и будущую мать, совершенная единица человеческого рода. Совершенство, лучше не придумаешь. Терпеть таких не могу.
– О… О-о, – потрясенно произнесла Аня, – Целая биография…
– Что, не так?
– Ну, в какой-то степени… Не такая уж и совершенная единица. И вовсе все не настолько идеально.
– Это тоже твоя черточка. Здравая самокритика, не влияющая на отличную самооценку. Идеалы – настоящие идеалы – обладают именно такой.
– Даже про пирсинг угадал, – усмехнулась Аня, – Знаток человеческих душ… А почему не любишь ты таких белых и пушистых? Что, приторно слишком, да?
– Нет. Просто я аутсайдер. Противоположность. Черта с два они притягиваются, они как Монтекки и Капулетти, вражда не на жизнь, а на смерть.
– Жуть какая. Так и жду, пока ты пронзишь меня острым грифом своей гитары.
– Ну, не настолько кровная вражда. Просто тихая ненависть.
– Послушай, – Аня улыбнулась и свободно положила руку на его плечо, словно они и впрямь были знакомы уже много больше часа, – Можешь меня ненавидеть, конечно, хоть это для меня и грустно. Но ты жутко интересный, честное слово. И меня просто раздирает любопытство, голова разрывается от вопросов, а душа тянется к твоей, несмотря на то, что ей отвешивают пощечины, одну за другой… Может, умоешься сейчас, и мы погуляем немного по Покровке?
Олег пару раз моргнул и потрогал щеку рукой.
– Черт, – только и произнес он и поспешно скрылся за дверью, ведущей в туалет.
Спустя несколько минут оттуда вышел другой человек, посвежевший и полностью преобразившийся. Совершенно противоестественная краска на его глазах скрывала милое, симпатичное лицо, делая его резким и враждебным. Единственное, что не изменилось – это такие же длинные, как опахала, ресницы.
– Слушай, да ты красавец, оказывается, – рассмеялась Аня, – Вот и надо было себя портить.
– Тебя забыл спросить, – скривился Олег.
Девушка с трудом погасила улыбку, наблюдая за его вдруг разрумянившейся физиономией.
– А почему бы и нет? Ты выложил обо мне всю подноготную правду, будь добр послушать и о себе.
– Ты сама напросилась, – отозвался он, обматывая вокруг шеи шарф и натягивая пальто,– Мне же ничуть не интересно, что ты думаешь.
– Вот ежик-то игольчатый, – досадливо произнесла девушка, – Только бы уколоть побольнее!
На выходе Олег украдкой заглянул за дверь, ведущую в помещение магазина.
– Прямо-таки целый балаган на ночь глядя, – усмехнулся он, – Бедный Игорь, судьба его никогда не жаловала.
– О чем ты? – поинтересовалась Аня.
– Да так, в общем-то ни о чем… Но выходить надо очень, очень быстро.
– Э-э?...
– Я говорю, пулей вылетай из магазина, как только я открою дверь.
Не дожидаясь ответной реакции девушки, Олег рывком распахнул входную дверь. Слабо тренькнул колокольчик.
Аня выскочила наружу, вслед за ней выбежал и мальчик, и, подхватив ее за руку, помчался вниз, к Кремлю. Остановились они, лишь пробежав метров двести, запыхавшиеся, с разлетевшимися шарфами и раскрасневшиеся от вечернего морозца.
– А теперь… Будь добр… Объяснись, – попросила Аня, хватая ртом холодный воздух.
За каких-то полчаса улица преобразилась – с неба вдруг посыпал крошечный искрящийся снежок, устилая дорогу белым пушистым полотном. Осень сказала свое последнее «Прощай», и, хотя она еще не раз будет отчаянно стремиться возвратиться, зима прочно заняла позиции, данные ей природой по наследному праву.
– Просто было бы чудом, – рассмеялся Олег, – Если бы этот полоумный идиот, увидев, что мы уходим, не понесся бы за нами следом.
– С какой стати?
– Господи, – его белозубая улыбка продолжала сиять в свете фонарей, – До чего ж ты наивная… Сколько тебе лет?
– Вообще-то подобные вопросы не задают девушкам, ты в курсе? – усмехнулась Аня, с трудом выравнивая дыхание. Со спортом она не дружила еще со школьной скамьи.
– И ты туда же, – Олег скорчил смешную рожицу, – Не пускайся в глупое жеманство, ты же не такая!
– Откуда ты меня знаешь… – начала Аня, а потом, вдруг вспомнив недавний разговор и ее разложенное по полочкам прошлое – ведь почти ни в чем не ошибся, негодяй! – согласилась, – Да, все-таки знаешь. Конечно же не такая. И все-таки, потрудись объяснить, в чем подвох?
– Ну вот, что я говорил. Совершенный идеал, не признающий никаких пороков общества. Как так можно жить? – он вздохнул с нарочитой театральностью, после чего устремил на нее открытый и прямой взгляд, – Подвох в том, милая Аня, что моему несчастному брату двадцать девять лет. Не удивляйся, ему и правда почти тридцатник. Но это все чепуха, мои года – мое богатство, и прочий малоутешительный бред. У него девушки нет, вот в чем вся загвоздка.
– И? – вздернула бровь Аня.
– И тут ему на голову сваливается такое нежданное счастье. Красивая, милая, умная девушка, вся беленькая, чистенькая и ухоженная – ну просто прелесть. Сама подходит, с легкостью соглашается зайти в гости, и вся сияет дружелюбием. Ну как такое счастье упустить? Вот он и начал распускать перья и обхаживать добычу со всех сторон. А тут – твою ж дивизию – эта малолетняя сволочь начинает портить всю эту шикарную картину. А характер у Игорюсика тоже далеко-далеко не сахарный. Вот он и сорвался. Неудачник.
– Постой, я все равно ничего не понимаю, – замотала головой девушка, – Так ты нарочно так себя вел?
– Нет, черт возьми, я всегда такой бешеный, – усмехнулся Олег, – На самом деле никакой благородной цели по отвороту тебя от него я не преследовал. Просто любому терпению когда-нибудь наступает крышка.
– То есть… Ты хочешь сказать, что твой братец… – медленно проговорила Аня, – Твой братец хотел меня подцепить что ли?
– Возрадуйся, на тебя сейчас снизошла мудрая мысль.
– А в этом есть что-то плохое? В том, чтобы устраивать свою личную жизнь?
– Если бы он устраивал свою личную жизнь. Все гораздо проще, милая Анечка.
– Так этот урод хотел… У-у-у, негодяйская морда! – потрясенно воскликнула она, – А какой весь из себя дружелюбный и приятный!
– Дружелюбный? В твоем совершенном мире лесть и заискивание именуются дружелюбием?
– Черт, я же не должна в каждом встречном видеть насильников, маньяков и убийц! Он мне показался милым человеком, с которым просто приятно выпить чашку кофе, побеседовать…
– Он же тупой. Ты его слышала вообще? «Безмерно рад», «Никогда бы не подумал», «Да что вы говорите», «Не может быть такого», «Вы, наверно, шутите», «Совершенно с вами согласен», – Олег живо изобразил восхищенно-подобострастный говор старшего брата, заставив Аню рассмеяться, – Как кисейная барышня из прошлого века. И тебе было бы интересно с ним общаться?
– Вряд ли… – отозвалась девушка, вдруг понимая, что согласилась на приглашение Игоря она только потому, что ей хотелось побольше узнать об этом маленьком музыканте с ясными зелеными глазами.
Олег снова усмехнулся и покачал головой, пару секунд лицезрел красные кирпичики под ногами, после чего потихоньку пошел вперед.
Аня неспешно пошла рядом.
– Послушай, – тихо проговорила она, – Он часто с тобой так… плохо обращается?
Олег ответил не сразу, какое-то время задумчиво смотря куда-то прямо перед собой. После чего испытующе взглянул на Аню.
– Почему ты спрашиваешь?
– Не из праздного любопытства. Просто… Мне действительно больно было это видеть.
– Вот как? – спросил он, улыбнувшись, – Это даже забавно.
– Да чем же, черт возьми? – вспыхнула девушка, – Ублюдок. Пользуется тем, что он сильный и всемогущий. Была бы мужиком, врезала бы, не задумываясь.
– Смешная.
– Скажи, часто?
– Он считает, что воспитывает меня таким образом. Считает, что если не проявить силу, то я совсем отобьюсь от рук – небезосновательно, кстати. А еще он считает, что если отец не может поставить меня на место, то это должен сделать он. Говорю же, тупой, как пробка… Часто, да. Я слишком часто нарываюсь. Не могу по-другому, он меня выбешивает просто.
– Послушай, Олег… А расскажи мне о себе? Мне правда очень интересно о тебе узнать что-то, ведь обо мне ты и сам знаешь все… – Аня улыбнулась, пожав плечами, – Скучная жизнь, ничего особо выдающегося, как у всех. А ты… Ты не такой, как все. Расскажи?
Он снова открыто рассмеялся.
– Тебе с какого момента? «…Итак, папа встретил маму, они поженились, и вдруг подумали, е-мое, а не завести ли нам малыша? Маленькое, скукоженное, розовощекое и орущее создание? И однажды лунной ночью…»
– Стоп, сто-оп! – Аня замахала руками, – Не настолько подробно!
– Хорошо, предположим, что розовощекое орущее создание они уже получили… Эм… – Олег вдруг резко растерял весь шутливый настрой и зашагал быстрее, из-за чего Ане пришлось его догонять, – Ну, в общем-то, уже с этого момента у создания все пошло наперекосяк.
– Погоди, я за тобой не успеваю! – запыхавшись, проговорила Аня и с разбегу налетела на внезапно остановившегося Олега, – Прости. Почему?
– Только давай, пожалуйста, договоримся, что не будет восклицаний и жалобных причитаний вроде «Ох, как мне жаль», «Извини, я не должна была спрашивать», не нужно никаких соболезнований и переживаний. Хорошо? Если я рассказываю о чем-то, значит, я считаю нужным с тобой этим поделиться. Если я что-то хочу оставить при себе, я молчу. Это важно.
– Идет, – кивнула девушка, и они снова пошли вдоль запорошенных снегом фонарей.
– Мама умерла, когда мне не исполнилось и месяца. Рассказывали, что она была слишком хрупкой и болезненной, а поэтому тяжело перенесла роды, – тихо начал он, смотря вдаль перед собой – Аня видела только профиль, блеск в глазах и снова никакого выражения на лице, – Естественно, что я ее совсем не помню, но, судя по фотографиям, она была очень красивой… Но не суть. Отец, обезумев от горя, сначала хотел меня собственноручно придушить, потом сдать в детдом – именно меня он считал и по-прежнему считает причиной смерти мамы. Не знаю, кто и как, но его все же переубедили. До сих пор не решил, благодарить их за это или восхищаться роковой ошибкой. Словом, остались мы с ним вдвоем, а вот тут и начинается самое интересное…
Он рассказывал достаточно долго. Аня не перебивала его ни разу, не вставляла комментарии, про себя часто подавляя то горестные вздохи, то улыбки. Единственное, что она позволяла себе – это вопросы.
Это была история жизни, в которой не было черных пятен – она вся была сплошным черным пятном, без единого просвета. Но впервые Аня слышала, что такую историю можно было повествовать с тончайшей самоиронией, юмором, который сглаживал остроту и резкость отдельных моментов. Это не было слезливой исповедью – подобное было заранее предупреждено словами о том, что жалость и сочувствие со стороны Ани не будут приняты ни в каком виде.
Да, ей даже приходилось часто улыбаться, хотя, на самом деле, ничего веселого в рассказе она не находила.
«Все-таки, Игорю повезло с работой. Точнее, это мне повезло с его работой! Целый магазин дисков – о таком можно было только мечтать. Так что на этот наркотик – музыку – я подсел очень быстро…»
«Отец – директор крупного автомобильного завода. Экономист по образованию, второе высшее – юридическое, весь из себя правильный, строгий и деловой. Комментарии по поводу того, кем он меня видел, нужны? Представь, какой мозговыверт он мне устроил, когда я неосторожно сообщил о своем желании научиться играть на гитаре… Правда, мозги вывернулись ну совсем не в ту сторону. Тогда был самый первый раз, когда я открытым слогом послал его далеко и надолго, в результате чего он первый раз настолько обиделся, что, чуть не плача от гнева, влепил кулаком по моему ни в чем не виноватому носу. Обижаться я тоже люблю, гены, знаешь ли. В общем, тогда был еще и первый раз, когда я не ночевал дома…»
«Больше всего меня, конечно, интересовало, как отреагирует отец. Игорь просто покрутил пальцем у виска, а вот любимый папаша… Нет, ну вот как нормальные люди начинают курить? Втихомолку, сначала с друзьями, потом воровато прячут пачки с сигаретами и жуют что-нибудь ментоловое, прежде чем зайти домой. А потом в один прекрасный момент кто-нибудь из родителей не вовремя залезает в карман твоих брошенных оземь джинсов и – вуаля! – компромат! И тут же следуют буря, ураган, цунами и целый апокалипсис в одном флаконе. Как же, бедные чадушкины легкие, бедная родительская репутация. А вот если твое чадо, а точнее, исчадие твоего ада вдруг предстает пред твоими ясными очами размалеванное и невыносимо красивое? И это не украденная мамина тушь, и не помада старшей подружки, это осознанный поступок вменяемого сознания твоего без двух лет совершеннолетнего сына! Причем вышел он пред очи твои также сознательно, и еще посмел посмотреть на тебя с умильным выражением «Тебе же правда нравится, папочка?» во взгляде. Папочкин истошный вопль «Гребаный пид**ас!!» слышало как минимум пол-района, и я его тоже вряд ли забуду…»
«Одиннадцатый класс закончил экстерном, благо, мозги пока не атрофировались от счастливой жизни… Хотя по мне не скажешь, правда? Ха. Да и проводить еще один год с этими недоносками, одноклассниками, было невыносимо просто. Так что я сейчас официально значусь бездельником и спиногрызом, висящим на шее у родителя бесполезным грузом. Наверное, мне все-таки стоило бы наконец осознать никчемность жизни и пойти учиться на какого-нибудь очередного менеджера, управленца или юриста, но я все еще во что-то верю, в какое-то будущее, в какую-то глупую мечту. Верю в то, что смогу заниматься любимым делом, смогу найти свое место в жизни, смогу наконец понять, что это все не зря – эта идиотская жизнь, на которую всем наплевать. Наверное, мне тоже должно быть наплевать, но мне почему-то далеко не все равно! И… Поэтому, наверно, отцу никогда не придется мной гордиться.»
– О чем ты мечтаешь, Олежка? Нет, не так – чем ты вообще планируешь заниматься, по плану максимум, пусть даже думаешь, что это никогда-никогда не сбудется, все-таки?..
Олег улыбнулся, чуть поеживаясь, словно пожимая плечами. Маленькие крошки снега превратились в полноценные хлопья и накрывали замерзшую землю пуховым покрывалом. Снегом запорошило скамейки и отключенный фонтан, железную резную изгородь, ограждавшую небольшую площадь от проезжей части, машины и прохожих. Аня то и дело встряхивала копной кудрявых волос, ссыпая с себя снежинки и смеясь. Олег не предпринимал подобных тщетных попыток избавиться от снега, вскоре его темные волосы сплошь засыпало снегом, и девушка шутливо звала его «Снеговиком», на что тот коварно улыбался: «Ага, снежная баба».
– О мечтах ведь не рассказывают? – с прежней теплой улыбкой проговорил он, проводя рукой по верхней части изгороди и сминая пушистый снег, – Иначе не сбудутся.
– Это да… – проговорила Аня, следя за пальцами с черными ногтями. После чего тоже коснулась вороха холодных хрупких снежинок, растопляя их теплом своей руки, – Тогда расскажи о такой мечте, о которой можно, без подобных предосторожностей. Не о самой важной. Которая не обязательно должна сбыться, но тем не менее, желанна…
– Когда-нибудь… – Олег сгреб в руку снег и внимательно смотрел, как он, покусывая ладонь, превращался в воду, – …я поеду во Францию, чтобы влюбиться.
Аня вскинула удивленные глаза.
– Во Францию? Но почему именно туда? Почему… Не Венеция, например? Или та же Англия?
– Это глупо звучит, я знаю. Глупо и очень банально. Сейчас же это так модно, любить французские улочки и английский дождь. Только в гробу я видел эту моду и нечеловеческие страдания по Эйфелевой башне. Я хочу…
Он сделал крошечную паузу, закусив губу, размышляя. Потом решительно стряхнул полурастаявший снег и открыто взглянул Ане в глаза.
– Я не буду говорить, почему и как. Это уже слишком глубоко внутри. Поэтому просто поверь на слово – если когда-нибудь это случится, это будет значить, что я наконец сумел перебороть себя и обстоятельства. Я хочу освободиться. Я хочу почувствовать себя свободным. Я хочу почувствовать себя человеком, понимаешь? Не тем ничтожным существом, что есть сейчас, а гораздо, неизмеримо выше. И вот тогда… Тогда, наверное, я действительно смогу полюбить.
– Но почему именно Франция? – переспросила Аня.
– Она мне просто часто снится, – сказал Олег, и улыбка снова тронула его губы.
– Может быть… Может быть, когда-нибудь там встретимся, – мечтательно отозвалась девушка и вдруг замахала руками, – Нет-нет, вовсе не в этом смысле! Я совершенно не претендую на роль возлюбленной!
Олег рассмеялся, но ответить ничего не успел. Требовательно и резко зазвонил телефон в кармане Аниной куртки.
– Потеряли… – недовольно проговорила она, доставая раскладушку. Но, как и в прошлый раз, отображенный на экране номер мигом вернул ее хорошее расположение духа.
– Да? – отозвалась она, отходя на пару шагов. Олег, тем не менее, не сводил с нее глаз. – Нет, еще не дома. Ух, у меня голова чуть пополам не раскололась! Решила немного прогуляться… Да, я в курсе, что уже поздно. А тебе стоит быть в курсе, что мне уже не десять лет и комендантский час в городе пока не установлен! Я не сержусь, я просто ненавижу, когда мне указывают, и ты это знаешь. Да, да, я знаю. Не указываешь, просто заботишься. Здорово, я очень рада. Я не склеротичка, помню. Завтра. Да. Спокойной ночи и целую.
Аня щелкнула крышкой и вздохнула.
– Черт, я даже не заметила, как время пролетело… А у меня куча домашки, голодная кошара и озлобленные родители. Вот дела…
– Извини, – усмехнулся Олег, – Моя вина, кажется.
– Ничего, кошак тебя простит, и родители тоже… – девушка улыбнулась, стряхнув с его волос пару снежинок.
– И заботливый абонент, с которым вы вместе двинете в Париж, – коварно улыбнувшись, добавил он.
– Он не простит, – засмеялась Аня, – Но мы ему не скажем.
– Что ж, тогда нужно сказать какое-то душещипательное прощальное слово. Что-то вроде «Спасибо тебе, дорогая Анечка, это был, пожалуй, лучший вечер за очень много лет…».
– Что еще за прощальное слово? – нахмурилась она, – Вот так легко собираешься от меня отделаться? Черта с два.
– Не понял? – недоверчиво вопросил он, вздернув бровь, – Ты будешь… В смысле, хочешь… То есть…
– Ну да, я хочу быть твоим другом! Точнее, мы что, еще не друзья?
– Ну вообще-то… – Олег нервно потер лицо рукой и, так и замерев с прижатой к щеке ладонью, спросил еще изумленней, – Ты это всерьез сейчас?
– Боже мой! – Аня всплеснула руками и, смеясь, проговорила, – Можно подумать, я сейчас рассказала о том, что мне сделал предложение фронтмен любимой группы! Конечно, блин, всерьез! Почему нет?!
– Дорогой мой совершенный идеал, тебе что, нормальных друзей не хватает?
– О-о-о, да прекрати ты уже обзывать меня совершенствами и идеалами! Я обычный живой человек, со всеми своими достоинствами и недостатками, со своими заскоками и причудами! И ты тоже, обычный живой человек, просто у тебя этих заскоков больше!
– Обнадеживающе у тебя это прозвучало сейчас…
– Да неважно, черт возьми! Важно другое: я не такая уж и распрекрасная, а ты слишком себя не ценишь. Ты замечательный, Олежка, иначе зачем я так усердно пытаюсь набиться к тебе в друзья?
– Ты придешь завтра? – вдруг спросил Олег, чуть меняясь в лице – на смену по-детски недоверчивому взгляду пришел вдруг взгляд испытующий и…умоляющий.
– Завтра? – проговорила Аня, задумываясь. Завтра выходной, но с самого утра они с Максимом договорились встретиться. Может, к вечеру удастся освободиться. Хотя, зная Макса… – Завтра, завтра…
Под этим взглядом слова «Я занята» попросту не шли из горла. Словно от ее решения зависела целая жизнь – и Аня вдруг поняла, что в какой-то степени так оно и есть. Олег не стал бы так раскрываться, если бы не надеялся на нее, пусть даже сам того не осознавая, или не желая осознавать. Она чувствовала, что ее поддержка нужна ему сейчас, именно сейчас, стоит только упустить момент – и ее снова будут встречать холодные безразличные глаза и отрывистые фразы.
– Приду, – уверенно сказала девушка, приняв решение, – Обязательно. Сыграешь мне что-нибудь еще?
– Спасибо, – лицо Олега вновь осветила улыбка, а настороженно взирающие минутой ранее огромные глаза потеплели, – Конечно…
– Ну вот и классно! Что ж… Ты вернешься обратно? К Игорю?
– Придется. Там же гитара осталась.
– Он ничего тебе не сделает?.. Может… – Аня замешкалась. Что она могла предложить…
– Нет, думаю, он уже остыл.
– Хорошо, – девушка потопталась на месте, разбрасывая носком сапога мягкий снежок. Она прекрасно видела, что ее маленький музыкант больше не скрывался под маской равнодушия, а поэтому резкое ухудшение его настроя трудно было не заметить, – Послушай, я правда приду. Если я что-то обещаю – значит, расшибусь, но сделаю.
– Я уже часто слышал эту фразу, – невесело усмехнулся он, – В разных вариациях. В моей жизни люди не задерживаются. Не выполняют обещаний и не прощаются, уходя.
– Если я буду уходить, я обязательно попрощаюсь, – серьезно проговорила Аня, – И будь уверен, ни одно обещание я никогда не нарушу. Ну а пока… До завтра, Олежка.
На последних словах она крепко обняла его и, быстро поцеловав в лоб, побежала на остановку. Только в автобусе она, наконец, почувствовала, что жутко замерзла и проголодалась, а стрелка наручных часов уползла в какие-то запредельные области, игнорируя наличие у Ани многостраничных текстов и отчетов. Но об этом совсем не думалось, по всему телу растекалась приятная усталость, а сердце согревалось непонятной теплотой, хоть и было на самом деле тяжелым. Она впервые чувствовала нечто подобное – и даже не могла это как-то охарактеризовать…
Вечерний проспект устилался впереди звездной рекой. Мелькали разноцветные вывески, огни, ночной город был залит сверкающим светом. Аня вглядывалась во входящих и выходящих пассажиров, пытаясь понять, что, все-таки, это значит? Весь сегодняшний день, который так жутко начался и так необычно закончился? Что значит эта встреча, этот разговор, наполнивший ее душу до отказа – светом, теплом, очарованием, пусть горьким и тяжелым, но все же, таким прекрасным и таким непривычным… И гипнотический взгляд огромных зеленых глаз, сквозящих грустью и излучающих красивейший внутренний свет, до сих пор стоял перед ее собственными глазами. Еще вчера она ни о чем не знала? Еще вчера они были незнакомы, и она даже не догадывалась, что где-то рядом есть так остро нуждающаяся в тепле душа, изувеченная чужим непониманием, жестокостью, собственными израненными чувствами? Не просто душа – в тепле и понимании нуждается каждый первый – душа яркая и незаурядная, неистово светящая в кромешной тьме звезда, которая больше всего на свете боится погаснуть, но все же горит, несмотря ни на что.
«Наверное, это называется “предчувствие привязанности”», – улыбнулась Аня, прослеживая взглядом полосу сверкающих за окном автобуса огоньков.
Дома, уже засыпая, в сладкой усталой полудреме она вспомнила слова Олега о заветной мечте. «Франция… Он прав, звучит немного по-детски, но все же с неизменной долей романтики. Страна и свобода – где здесь логика?.. Свобода – она и в Африке свобода, в наше-то время… Ах да, сон… Сон. Она ему снилась. Что может быть лучше приснившейся мечты. Реальность? Да, пожалуй… Черт. Пусть она мне приснится. Мечта. Или Франция…»
***
Она резко подскочила на кровати, дрожа всем телом и тяжело дыша. Голова шла кругом, перед глазами расстилался расплывшийся туман, смазанная картинка, размытое изображение. Жидкие предметы вокруг, вода вместо шелка постели, вода в суставах и мышцах, вода вместо костей… Воздух маленькими глотками внутрь жидкого тела.
И звон в голове вместо чьего-то голоса…
Закрыв лицо руками, она уткнулась в колени и сидела в таком положении пять минут. Потихоньку восприятие мира приходило в норму, она отходила от тяжелого забытья и возвращалась в реальность. Тело снова возвращало способность осязать, глаза – видеть.
Она подняла голову.
Смирно стоящая поодаль ее кровати девушка, одетая в традиционный синий сарафанчик и блузу, с тревогой за ней наблюдала.
– Извините, с вами все в порядке? Вам нехорошо?
Она с трудом улыбнулась, качая головой.
– Все в порядке.
– Простите, пожалуйста. Я не хотела вас испугать!
– Ничего.
– Вообще-то, я пришла, чтобы сказать вам… Вас ожидают внизу.
– Да? – проговорила Аня, спуская ноги на холодный паркет. Почему пушистые теплые ковры лежат всегда посередине комнаты, далеко от кровати?
– С вами точно все в порядке?
– Я же сказала, – в голосе Ани проскользнуло раздражение, в устремленном на миловидное бледное личико взгляде – тоже.
– Простите, – мгновенно почувствовав ее неприязнь, отозвалась та, – Вы спуститесь?
Спуститься… Да, наверное.
Ее взгляд зацепился за электронные часы, стоящие на прикроватной тумбочке. Большие красные цифры высвечивали половину восьмого утра.
Кто, ну кто может беспокоить в такой ранний час?..
– Кто меня так отчаянно желает? – спросила она, поеживаясь от холода. Шелковое постельное белье, глупое роскошество…
– Молодой человек не пожелал представиться, – извиняющимся тоном произнесла служащая отеля, – Но сказал, что вы знакомы.
– Вот же новости, – пробормотала Аня, окончательно замерзнув и забравшись обратно на кровать, обняв колени, – Еще бы мы не были знакомы, если он знает, где я остановилась, и если я ему нужна в такую рань… Черт все подери, спать хочу ужасно!
– Сказать ему, что вы не спуститесь?
– В этом городе вообще с кем-нибудь можно поговорить и услышать что-то кроме дежурных фраз? – вдруг обиженно вопросила она, – Нет бы спросить, что мне приснилось, или сказать, что никак нельзя спать в такое чудное солнечное утро! Господи, как же все бесит… Полчаса. Спущусь через полчаса.
– Хорошо, – кивнула девушка, никак не меняя учтивого выражения лица, – Извините.
Едва за ней закрылась дверь, Аня устало рухнула обратно в холодные подушки. Она вряд ли бы снова заснула, но вылезать из постели категорически не хотелось.
Очередная служебная командировка, очередной шикарный номер очередного отеля – не зря она пахала пять лет в университете, как прокаженная, не зря поступала в аспирантуру, не зря получала второе высшее… Не зря выбрала эту работу. Ответственная, но жутко захватывающая. Особенно она любила эти поездки – чуть ли не по всему свету, благо, отличные знания языков ее выручали.
Но именно эту страну она не любила. Здесь на нее давила сама тяжесть атмосферы, воздух, пропитанный солнечным светом, вызывал аллергию, раздражали милые, улыбчивые и добрые люди, убивала сказочность зданий, яркость улиц, красота единым мановением волшебной палочки превращалась в ее воображении в уродство. Но ответственность и чувство долга лучшего работника фирмы не позволяли ей отказываться от подобных поездок.
Сегодня в два часа предстояло важное мероприятие, от которого зависела, мягко говоря, вся их жизнь. Ударивший по мировой экономике кризис заставил всех выкручиваться любыми возможными способами, и это был лучший из них. Повально разоряющиеся фирмы-конкуренты, сокращение доли их рыночного сегмента на уровне страны, а уж тем более – города, их собственная фирма, лишившаяся половины ценнейших сотрудников из-за банальной невозможности дальше содержать подобную махину, все пришло в упадок. Целый год работы на грани возможности, бессонные ночи, мотание по всему миру – и вот она уже заместитель директора, в полуразвалившейся фирме, которая, позакрывав все филиалы, разместилась в убитом здании на окраине города, но все же жила, несмотря ни на что. Полшага до банкротства, еще немного – и можно было бы смело ставить крест на карьере и потерянных годах. Им просто повезло. Мир качнуло еще раз – на этот раз в положительную сторону, и они сумели выжить, не просто выжить – возродиться, достичь невозможных прежде высот. Последним штрихом, последним шагом до абсолютнейших лидеров на рынке было заключение договора с крупной французской компанией, которое должно состояться сегодня. И если у нее получится, она сможет сказать, что жизнь прожита не зря.
Аня вздохнула, сползая с кровати и подходя к зеркалу. Темные круги под глазами, опущенные вниз уголки губ. Ужасный вид, ей давно уже пора в отпуск. Да и эта страна воздействует на нее не лучшим образом…
Что до незваного посетителя – скорее всего, кто-нибудь из будущих французских коллег изъявил желание познакомиться в неформальной обстановке. Так часто бывает: наладив межличностные отношения, легче устанавливать отношения деловые.
В любом случае, выглядеть она должна безупречно. Слишком многое поставлено на кон.
Спустя полчаса из зеркала на нее смотрела молодая женщина, чью красоту и обаяние излучала каждая черточка лица, каждая деталь гардероба. Лучистые изумрудные глаза – природный цвет успешно заменяли линзы – смотрели на мир лукаво и задорно, румянец на щеках играл свежестью и молодостью, не выдавая смертельную усталость своей обладательницы, утонченный контур губ, уложенные в повседневную чуть строгую прическу волосы, давно позабывшие о беспечных кудряшках. Выдержанные в деловом стиле платье и накидка под цвет глаз, туфли на неизменной шпильке – и бизнес-леди готова предстать перед миром во всей своей шикарности и красоте.
«И почему в последнее время все чаще стало хотеться расколошматить это чертово зеркало… На мелкие, мелкие кусочки…», – она всматривалась в собственные глаза, внимательно, изучающее. Никакие линзы не могли сделать взгляд ясным и излучающим радость и тепло, это была такая же профессиональная привычка, как привычка вежливо улыбаться и безукоризненно выглядеть, даже если ночью у тебя был истерический приступ от постоянного напряжения нервов.
Аня бросила взгляд на часы. Десять минут девятого.
– Упс, – проговорила она, быстро подхватывая клатч и чуть ли не сталкиваясь с той же гостиничной служащей в самых дверях.
– Простите, что снова беспокою вас, – испуганно проговорила она, – Но к вам пришел еще один человек, он…
– Скажите пожалуйста, что за популярность, – весело сказала Аня, – Он-то хоть представился?
– Да-да, это директор фирмы N, он по деловому вопросу.
– А эта ранняя птаха, та, что первая залетела на огонек – все еще там?
– Да, он все еще ожидает вас.
– Отлично. Хотя странно это как-то… – она задумалась. Не происки ли конкурентов? – Спасибо.
Путь от номера до гостиничного холла она проделала в напряженном размышлении. Если это представитель еще одной фирмы, то стоило бы не потерять их обоих. Ее сердце забилось в волнении – вот это был бы прорыв, поехать за одним контрактом, а привезти два!
Мысли закружились в лихорадочном танце. «Что, если эта фирма из другой страны? Чем шире развито международное сотрудничество, тем лучше, дурак с этим не поспорит… Хотя, зачем бы ему нужно было ехать во Францию – только для того, чтобы поймать меня здесь, на нейтральной территории? Бред. Все же, конкурент? Может, вообще подставное лицо? Те же французы подослали человека, чтобы проверить, насколько прочно наше желание заключить договор, не перебежим ли мы к другим, стоит предложить более выгодные условия? Черт вас побери…»
Сбегая по широкой лестнице, она тут же заметила пожилого мужчину, строгий костюм которого сразу выдавал представителя деловых кругов или, в противном случае, человека ярко выраженных аристократических наклонностей.
– Месье Бройль! – дежурная улыбка сама собой прописалась на ее лице, она подошла к нему быстрым шагом, протянув руку в приветствии, – Чем обязана столь ранним визитом?
– Мадам, – он поклонился с учтивостью и, подхватив ее протянутую ладонь своей жилистой рукой, поцеловал ее пальцы, – Выглядите настолько шикарно, что затмеваете собой солнечный свет.
– Как приятно слышать это из ваших уст, – она позволила улыбке засиять еще ярче, – Если я буду затмевать солнечный свет, здесь повянут все цветы. Обидно, они здесь такие красивые!
– Здесь нет цветка, прекраснее вас, – продолжал улыбаться месье Бройль, изучая ее лицо холодными, цепкими глазами, – Так что не беспокойтесь об этой жалкой растительности.
– Вы удивительно галантны, – Аня покачала головой в притворном восхищении, – У нас это очень ценится.
– У вас?
– Да, в России. Знаете, холодный климат очень способствует нехватке теплых чувств. Поэтому любое их проявление – бесценно.
– Вот как, – с доброй усмешкой отозвался он, – Я слышал про ваши холода, но вот про отсутствие душевной теплоты – ни разу! Совсем наоборот. В хладнокровии скорее можно обвинить нас, французов, мы, знаете ли, такие все из себя флегматики…
– Ох, вот что до темперамента – так это верно! Битый час пытаюсь разговорить служанку, а она все «Извините, простите, пожалуйста»… – проговорила Аня, осознавая, что шутка вышла невзрачной, но месье Бройль разразился раскатистым хохотом.
– Чудесная вы какая, мадам Анна! Как приятно вести бизнес с такими красивыми и умными дамами, как вы! Простите за то, что вырвал вас из объятий сна так рано, но я хотел бы обговорить с вами кое-какие детали…
Не переставая улыбаться ни на секунду, Аня отвела глаза, давая себе легкую передышку – долго выдерживать тяжелый взгляд важного месье было невыносимо. И тут же встретилась с другими глазами, напряженно наблюдающими за ней неподалеку.
Это было подобно резкому удару под дых. Воздух мгновенно пропал из легких, и пол под ногами пришел в движение, закручиваясь по спирали и раскачиваясь, как палуба корабля. О том, чтобы сохранить лицо, не было и речи, встала куда более насущная проблема о сохранении вменяемого сознания.
Словно из вязкого тумана, куда более беспросветного и тяжелого, чем часом ранее в номере, прозвучал голос месье Бройля:
– Мадам? Что с вами, вам плохо?
– Нет-нет, – задыхаясь, проговорила Аня, опираясь на его руку, – Сейчас… Все пройдет…
– Мадам лучше выйти на свежий воздух, – мягко проговорил голос, разительно отличавшийся от густого баса директора, – Разрешите?
Не в силах сопротивляться подхватившим ее за плечи рукам, она послушно пошла к выходу, едва удерживая равновесие на высоких каблуках.
Свежий ветер, напоенный сладостью поздней весны остудил ее лицо, вернул воздух в легкие и разогнал туман перед глазами. Она жадно глотала воздух, тщетно пытаясь унять дрожь во всем теле и отчаянно надеясь, что она выглядит сейчас не так ужасно, как ей думается.
– Ну здравствуй, – наконец, проговорила она. Натренированный голос не выдал ровно никаких эмоций, одна лишь подчеркнутая вежливость – иногда ей казалось, что ее работа скоро окончательно сделает ее бесчувственной куклой, машиной по производству денег, – Какими судьбами?
Ответ пришел не сразу. Она не поднимала глаз, признавая, что попросту трусит открыто взглянуть на до боли знакомое лицо.
– Я могу спросить тоже самое.
– А я отвечу. – стальная резкость стала опасно перебивать вежливость в ее тоне, – Работа, командировка, служебные обязанности. Ни больше, ни меньше.
– Как-то это слишком… официально. Разве в Париж приезжают по работе?
– Приезжают, еще как! – теперь вежливость была задушена клокочущей внутри злостью. Ее пальцы заныли от желания сжаться в кулаки и поставить больной синяк под одним из прекрасных зеленых глаз.
– Ань, посмотри на меня, – наконец, не выдержал ее собеседник, – У тебя шикарные волосы, но разговаривать с затылком не очень здорово.
– У меня чувство дежавю, – усмехнулась она, – Тебе не кажется?
– Мне кажется, что ты мне сейчас врежешь так, как Игорю и не снилось.
– Правильно кажется, – кивнула она, резко разворачиваясь и встречая его взгляд, словно удар противника на ринге. Ее ответный визуальный удар ушел в пустоту, на этот раз головокружения она не почувствовала, но воздуха снова стало катастрофически мало, – Очень правильно…
Наверное, на этот раз ее спасло стекло его очков, пусть прозрачное, но все же спасительное.
– Олег, ты сволочь. Ты нереальная сволочь, я даже не знаю, как сказать так, чтобы передать все свое возмущение. Да тебе мало просто врезать, я бы… Я бы… Придушила бы, голыми руками!
– Хочешь, поговорим об этом? – с неизменной ухмылкой проговорил он, – В подробностях? Как твои тонкие пальчики будут судорожно передавливать мою сонную артерию, как…
– Дурак! Идиотина пустоголовая! – сквозь непрошенные слезы воскликнула Аня и заколотила кулачками по груди Олега, внезапно оказываясь в его объятиях и продолжая колотить, но уже по спине, – Глупое ты мое создание, как же я по тебе соскучилась…
– Ты изменилась жутко.
– Никакой из тебя джентльмен, Олежка… Что значит «жутко»?
– Очень сильно.
– Ты тоже изменился. – Аня оторвалась от его плеча и снова осмотрела, с ног до головы,– Ужасно.
– Ужасно?
– Очень-очень сильно.
Они рассмеялись, после чего Олег, тепло улыбаясь, сказал:
– Я думал, ты меня не узнаешь. Не потому, что так сильно изменился внешне, просто думал, что ты меня уже не помнишь. Все-таки, много лет прошло…
– Много лет прошло, а вот здесь не прибавилось, – сообщила Аня, легонько постучав по его лбу подушечками пальцев, – Нет, ну каков? Я его забыла, значит. А сам? Зазвездился совсем, ни ответа, ни привета, как будто и не было его никогда. Друг еще, называется.
– Так было надо, – возразил Олег, – Это же не значило…
– Значило! Мог бы подумать, что со мной было, когда ты исчез! Но тебе ж наплевать всегда и на все, чертов ты рок-звезда…
Аня вдруг развернулась и решительно пошла вниз по ступенькам большой мраморной лестницы. На середине ее нагнали.
– Так ты знаешь?
– О чем я знаю?
– Что уличный музыкантишка теперь собирает стадионы, вот о чем.
– Вашу разукрашенную мордашку, уважаемый мистер, мне не раз приходилось видеть на экране телевизора. Или ты считаешь, что мы в России резко переместились в каменный век, и у всех не стало ни телевидения, ни интернета? Не узнаю я его. Иди ты к черту от меня, и страдай своей манией величия дальше.
– Постой, постой же! – Олег схватил ее за руки, не позволяя убежать дальше, – При чем здесь мания величия вообще?!
– При том, – зло сказала Аня, вырываясь, – При том, что ты действительно понятия не имеешь, что мне пришлось пережить, до того как я наконец узнала, что ты в целости и сохранности, втайне от всех сбежал в Англию к какой-то непонятно откуда взявшейся тетушке! Потому что ты вообразить себе не можешь, как было больно, знать, что ты вполне себе мог бы позвонить, написать, открытку прислать, черт возьми, но только ты ничего этого не делал, жил себе в своей Англии, как будто в России, в Нижнем, у тебя вообще не осталось никого и ничего! И ты, наверное, не представляешь, как больно было наблюдать за тем, как ты меняешься, как ты взрослеешь на глазах, как ты становишься настоящим музыкантом, как ты начинаешь кататься со своей группой по всему миру, но даже тогда ты словно и не вспоминаешь ни о ком, кому ты, вообще-то, очень дорог! Как ты, в конце концов, приезжаешь в Россию с первым концертом, но даже тогда от тебя нет никакой весточки! И заметь, я в то время была прекрасно осведомлена о твоей жизни, а ты о моей – не знал ничего, и даже не интересовался. А теперь ты заявляешься, как гром среди ясного неба, и говоришь, что я могу тебя не узнать, не краснея! И в глаза еще как-то умудряешься смотреть! Русским, русским же языком тебе говорю, иди к черту, и не смей возвращаться!
– Анечка… Ну постой, поверь, так правда было нужно! И… Все я знал о твоей жизни. И знаю.
– Да ну? Опять можешь рассказать обо мне целую биографию?
– Нет, на этот раз не всю. Но о том, что ты жива, здорова и… счастлива, я был осведомлен, и поэтому…
– Счастлива? Какая-то у тебя неправильная информация, мой друг. А что бы изменилось, если бы я была нежива и нездорова?
– Ань, не убегай. Я просто хочу с тобой поговорить. Ты меня ненавидишь сейчас, и действительно есть за что, но поговори со мной, пожалуйста…
Она замерла, раздумывая, рассматривая красивый пейзаж, что их сейчас окружал – ухоженные цветочные клумбы, гордость любого садовника и мечта ландшафтного дизайнера, посыпанные мелким щебнем дорожки, увивающиеся между цветов и низкорослых деревьев – Аня так и не узнала, что это за полу-кусты, в России она никогда таких не видела, чистая широкая асфальтовая дорога, уходящая к красивым резным воротам вдали, окруженная деревянными скамеечками. Гуляющие люди в красивой одежде, улыбающиеся, смеющиеся, разговаривающие на быстром, ласкающем слух, красивейшем в мире языке. Пожилая дама с толстой, пушистой болонкой в голубом комбинезончике на молнии. Разговаривает с ней о своей внучке, Лили. Женщина в широкополой шляпе и узком платье, словно сошедшая со страниц глянцевого журнала, улыбается открытой голливудской улыбкой, слушая рассказ мужчины в элегантном сером костюме, матово переливающемся на солнце. Слышны лишь обрывки фраз, про какой-то остров, песок, дюны… «Надеюсь, не Робинзона Крузо ей рассказывает», – мысленно усмехнулась Аня. Подросток в джинсовом костюме, неспешно прогуливающийся по одной из щебневых дорожек, вдруг встречается с ней взглядом и тут же отводит глаза по неписаному закону этикета.
А рядом, руку протяни, стоит такой знакомый и незнакомый человек, единственный, понимавший ее с полуслова, знавший в лицо всех скелетов в ее шкафу, с которым ей никогда не нужно было притворяться и натягивать на лицо осточертевшую маску, с которым она могла быть собой, творить глупости и разговаривать обо всем на свете, мечтать вслух, не боясь быть высмеянной, который научил ее читать чужие мысли по одному лишь выражению лица, который научил ее верить в свою мечту и не отступаться ни перед чем, который научил ее искренности и острому восприятию мира. Который освещал ее жизнь ровно два года, исчезнув затем так же резко, как и появился. Которого она все эти долгие годы пыталась забыть, но сама жизнь ей того не позволяла.
Нужно пойти и предупредить Бройля о том, что она не сможет с ним поговорить сейчас. Нужно извиниться и сказать, что ей срочно нужно идти. Но Аня была не в состоянии отпустить Олега из поля зрения, боясь, что он окажется лишь наваждением, ожившим плодом ее воображения, и стоит ей отойти на пару секунд, как прекрасная картинка окажется всего лишь очередной галлюцинацией.
– Ты загубишь мою карьеру… – наконец, проговорила она, вздыхая, – У тебя есть два часа. Потом мне нужно будет идти и готовиться к собранию.
– Ох, – Аня удивленно подняла голову, Олег смотрел куда-то в сторону ворот со странной улыбкой на лице, – Простите, мадам, что отнимаю у вас столь драгоценное время.
– Не смей принимать обиженную сторону, – пригрозила она, – Я своих позиций не сдам.
– Конечно-конечно. Лучше с этим старым хмырем почирикать, не так ли?
– Этот старый хмырь – важная шишка, человек, перед которым мне сегодня придется распевать сладчайшие песнопения о том, какая мы чудесная фирма и как мы ему нужны. И если бы не ты, – Аня с нарочитым остервенением потыкала наманикюренным пальчиком в его грудь, – Львиная доля песнопений компенсировалась бы простым разговором.
– А если бы не ты, – в обиженном тоне Олега проскользнули злые нотки, – Я бы вообще сюда не приехал. А ты выделяешь из своего багажа несчастные два часа.
– В эти несчастные два часа можно объявить войну и заключить перемирие, – устало вздохнула Аня, – Умереть и воскреснуть можно. Время, кстати, уже пошло.
– Отлично. Здесь есть бар? – хмуро вопросил он, кивая на прозрачные автоматические двери входа в отель.
– Есть, но мы туда не пойдем, – отозвалась Аня, – Здесь есть чудное кафе, совсем недалеко отсюда.
– Что за… – раздраженно начал он, но, вдруг передумав, кивнул и пошел вниз по лестнице, к выходу с территории отеля.
Аня продолжала стоять на ее середине, с интересом ожидая его последующих действий.
Олег обернулся, остановившись у основания.
– Ты идешь? Не трать мои бесценные два часа попусту!
– Ни черта ты не изменился, Олег, – сдерживать улыбку стало попросту невозможно, и Аня стала неспешно спускаться, улыбаясь открыто и светло, – Все такой же капризный и вредный мальчишка. Обещаю, что путь до кафе в отведенное время не войдет.
Ей было плевать на время, на самом деле. Плевать на время, на дела, на обстоятельства. Но признаться в этом даже себе значило бы проиграть без боя.
Вот уже минут пятнадцать они сидели за милым занавешенным столиком рядом с окном и молчали. Олег меланхолично вертел в руках пепельницу, насуплено поджав губы и нахмурившись, думая о чем-то своем, явно не особо приятном. Аня исподтишка рассматривала его лицо, пытаясь осознать, что же все-таки в нем так безвозвратно исчезло? Что появилось? Остались ли они теми же родственными душами, нараспашку открытыми друг другу? Стал ли он другим за эти долгие годы? Конечно, стал. Она ведь стала. Она не узнавала саму себя в зеркале и не могла сдержать слез, рассматривая старые фотографии.
Фотографии. Все их общие с Олегом фотографии ей пришлось надежно спрятать в доме у родителей, в маленькой разноцветной коробочке из-под чьего-то подарка. Однажды отыскав у нее в блокноте фотографию с их улыбающимися мордашками, Максим устроил такой допрос с пристрастием, что Аня посчитала нужным просто убрать все от греха подальше. Ей было сложно поступиться принципами, сложно было не закатить ответный скандал, но она сдержалась, понимая, что спокойствие и безопасность ее друга важнее. Взбалмошность и ревнивость Максима не знала границ, и подставлять под удар Олега ей хотелось меньше всего – скорее она сама бы кинулась с кулаками на возлюбленного.
Так эти драгоценные карточки поселились в ее старой комнате, в ящике стола, в котором, помимо того, была еще целая куча памятных вещей, с самого детства… Всякий раз, как ей доводилось приезжать в родной дом, она любила перебирать все эти вещи. Она бережно хранила диск, подаренный – а точнее, отданный – ей Олегом, с записями его песен, ужасного качества, совсем еще сырых, но таких по-настоящему искренних… Кучу разноцветных медиаторов, которые он забывал у нее каждый раз, когда заглядывал в гости вместе со своей неразлучной спутницей – гитарой. Это стало уже чуть ли не ритуалом, по поводу которого они всегда шутили между собой. Ворох открыток – от всех бесчисленных знакомых, одноклассников, одногруппников; валентинок от таинственных влюбленных, не подаренных открыток – кому-то, в кого была безответно влюблена… Смешные безделушки, брелки, какие-то записки, сдувшиеся шарики с чьих-то дней рождений, трофеи с бесконечных рок-концертов, автографы с тех же концертов, какие-то письма, календари, рисунки… И фотографии, их «фотосессии», которые были ничем иным, как обычным валянием дурака. Остановившиеся мгновения, в которые так часто хотелось вернуться. Части ее прошлого, о котором не знал практически никто. Кроме, разве что, вот этого человека напротив – но и его не столь долго интересовала ее жизнь, раз он смог так просто ее бросить, ни сказав при этом ничего. Ни «извини», ни «прощай», ни «увидимся».
«Как же ты мог, Олег?», – хотелось спросить ей, глядя на его опущенные вниз ресницы – вряд ли от смущения или стыда, гораздо скорее от нежелания смотреть ей в глаза, отвлекаясь от собственных, неизвестных ей теперь, мыслей.
Молчала. Просто молчала, исследуя его лицо, черточку за черточкой. Прослеживая все отпечатки жизненного опыта, всех взлетов, всех падений, всей этой нечеловеческой усталости.
«Что же привело тебя ко мне? Каким же, все-таки, ветром занесло? Ветром ностальгии, внезапно взъевших душу чувств о былой молодости, ветром обычной скуки, ветром поиска чего-то важного, а может быть, совсем неважного? Зачем ты здесь? Зачем ты здесь, когда я уже практически смогла принять, что тебя нет и не будет больше рядом?»
«Ну скажи же что-нибудь. Спроси меня о чем-нибудь. Расскажи о том, как и чем ты живешь сейчас. Ну не молчи же, не молчи…»
«Ты ведь даже не знаешь, что больше всего на свете мне хотелось бы сейчас просто взять твою руку в свою ладонь и закрыть глаза. Я не верю глазам. Они мне так часто врали, когда в толпе я выхватывала чье-то отдаленно похожее на тебя лицо. Они мне врали, когда говорили, что человек, которому я сказала «Да», красив и подходит мне как нельзя лучше. Они врали, когда показывали мне яркость и красоту мира тогда, когда я ее не чувствовала. Они врут до сих пор, потому что я знаю, что мир безумен, а они все еще заставляют видеть его нормальным… Я не верю им, я верю чувствам. Я просто хочу почувствовать, что ты рядом, что ты не моя совершенная галлюцинация… Почему так сложно, просто протянуть руку, ведь нас разделяют сантиметры? Почему сложно переступить все эти года, представив, что их не было? Почему так невыносимо сложно?..»
Флегматичный, словно сонный взмах ресниц, открывающий, наконец, его зеленоглазый взгляд.
– Я, наверное, редкостный идиот, что позволяю себе тратить время попусту… – проговорил Олег, – Но я правда не знаю, с чего начать…
– Например, скажи, о чем думал пару секунд назад, – вяло предложила Аня, подавливая вздох. «Не знаешь, не знаешь… Ни о чем…»
– Это провокация, – улыбнулся он, – Ты же не расскажешь, о чем думала те же пару секунд назад?
Аня усмехнулась. Он читает ее, как открытую книгу. И даже время, кажется, не помеха этому исключительному его умению.
– Думаю, нет. Ты слишком удивишься.
– А вот это уже почти шантаж, очень больной удар по любопытству.
– Придется помучаться, значит.
– А я чем занимаюсь, по-твоему?
– По-моему… По-моему, я понятия не имею. Ни о чем, касающемся тебя. Я знаю только то, что знает армия твоих слушателей. Ни больше, ни меньше. Это в какой-то степени несправедливо, ты не находишь?
С его стороны послышался тяжелый вздох.
– Как ты узнала обо мне? Я понимаю, что есть и телевидение, и интернет. Случайно? У нас ведь почти нет общих знакомых, пара странных личностей с улицы и тот же Игорь не в счет, я уверен, они ничего не знали, – спросил он после достаточно продолжительной паузы. Снова не смотря в ее сторону, на сей раз его взгляд приковало окно.
– Тебе хочется узнать, как я перерывала весь город в твоих поисках?
Олег болезненно поморщился.
– Нет, но… Как?
– Сначала эти самые странные личности с улицы. Боюсь, уже не помню, как их звали, да и не очень интересно. Один из них, посмеявшись, сказал, что-то вроде «А, это чудо-юдо раскрашенное… Да наверное, валяется в какой-нибудь канаве, укуренный», на что незамедлительно получил по морде. К счастью, отвечать тем же не стал, ограничился обиженным воплем «Дура бешеная!!!». Второй отослал меня к третьему. Третий – еще к пяти. Еще пятеро пожали плечами. Игорь, понятное дело, ничего не знал, иначе бы мне не пришлось вообще пытаться вытрясти хотя бы что-то из этих странных личностей. Ему я тоже едва не врезала, потому что кто-кто, а он, как брат, каким бы плохим не был, обязан был знать. Поэтому у него мне пришлось тупо взять твой домашний адрес, точнее – адрес твоего отца, так как дома ты, по твоим же словам, появлялся раз в пятилетку. Два дня я решалась поехать, втайне отчаянно надеясь, что ты придешь, или позвонишь хотя бы. На третий день мои нервы сдали, и я все-таки поехала.
Аня испытала нереальное удовольствие, глядя, как его глаза постепенно расширяются в изумлении. Естественно, ничего такого он не знал и знать не мог… Но это удовольствие было лишь мимолетным, эгоистичным ощущением, горьким удовлетворением собственных растерзанных чувств.
– Вот знаешь, он тогда смотрел на меня точно так же, как ты сейчас. Выслушал мою сбивчивую речь, перемешанную со слезами и соплями, растерянный весь какой-то, задумавшийся. Потом долго-долго смотрел куда-то поверх моей головы – знаешь, я никогда не забуду этот взгляд, столько в нем было боли. Я тогда чуть не умерла на месте, меня уже начинало в истерике колотить – я подумала о самом страшном. Подумала, что с тобой что-то случилось, потому что этот взгляд, он… Он был ужасен! А потом он просто тихо похлопал меня по плечу, велел успокоиться и позвал пройти в дом. Мы разговаривали до поздней ночи. Он мне все рассказал, также как и ты тогда, в тот вечер нашего знакомства…
Аня помедлила, потом, не выдержав, закрыла ладонью глаза.
– Как же ты был неправ, Олежка… Как ты был неправ на его счет. Он любил тебя до безумия, он переживал за тебя жутко… Да, пусть неумело, он сам тогда это признал! Признал, что часто срывался, часто был чересчур резок, но у него каждый раз сердце кровью обливалось, когда он сам того не хотя причинял тебе боль. И что вся эта его гордость, все это чертово самолюбие не позволяло просто попросить прощения. А ты не дождался, пока он переборет себя, и тебя тоже можно понять, конечно же… Но он очень волновался, когда ты исчез. Показывал твою записку на скорую руку, о том, что искать не стоит, ни на этом свете, ни на том уж точно… Надеялся, что это просто неудачная шутка, что ты вернешься. И даже пообещал мне, что если вернешься – то он все-таки решится, попросит прощения, что попробует наладить ваши отношения. А я попросила обязательно сообщить, если что-то будет известно. И провела две самые ужасные недели в своей жизни, вздрагивая от каждого телефонного звонка и с колотящимся сердцем бегая открывать, когда кто-то звонил в дверь. Пока, наконец, не дождалась его звонка, он сообщил тогда про Англию, про какую-то тетю… Наверное, стоило бы поехать тогда к нему, вряд ли он прекрасно себя чувствовал от таких известий. Но это было для меня настолько больно и шокирующе, что я провалялась еще пару недель в забытье, с температурой и лихорадкой.
Отняв ладонь от глаз, она увидела, что Олег застыл примерно в той же позе, с лицом, закрытым от нее ладонями. Еще раз больно кольнуло где-то внутри, но она и не думала останавливаться, щадя тем самым его чувства – нет, если он хочет знать правду, пусть знает ее всю.
– Я правда надеялась, что ты как-то отзовешься, подумаешь обо мне. Ждала, что в один прекрасный момент позвонишь. Впервые в жизни с нетерпением ждала дня рождения – ведь тогда-то ты не сможешь не позвонить, даже если в другое время не получалось! Потом думала, что у тебя просто нет возможности связаться со мной по телефону. Тогда я стала ждать письма. Обычной почтовой весточки. Каждый день проверяла почтовый ящик и кучами выбрасывала оттуда рекламные листовки, разрывала, срывая на них всю злость. Потом я надеялась, что раз ты не звонишь и не пишешь, значит, приедешь – внезапно, без предупреждения. А потом, Олежка, я перестала надеяться даже на то, что ты вообще обо мне вспоминаешь. И попыталась в отместку забыть тоже. Но черта с два. Буквально на следующий же день после моего решения, моя младшая племяшка – лет четырнадцать, не больше – притащила мне какую-то распечатанную фотографию, со словами: «Посмотри, Анька, правда, он милашка?» Я посмотрела и чуть не подавилась воздухом. Можно не рассказывать, что за «милашка» там была изображена, верно?
Аня горько усмехнулась, делая паузу. Олег по-прежнему не отнимал от лица ладоней.
– Я начала расспрашивать, кто это, откуда у нее эта фотография. И выслушала полный искреннего восторга рассказ о том, что есть такая-то группа, и есть такой-то ее солист, весь из себя милый и красивый, и поет нереально. И, мало того, родом из нашего города! А я попросила дать мне что-нибудь послушать. На следующий день же она принесла мне диск, вся сияя, что я единственная разделяю ее увлечение и не спрашиваю: «Линочка, а что это за девочка?», когда это не девочка вовсе, а мальчик. Ну, и завершением этого грустного рассказа пусть будет то, что я полночи проревела, слушая этот самый диск. А потом все ж решила, раз забывать, так забывать. Хотя от Лины узнавала все мало-мальские новости, чувствуя себя при этом, мягко говоря, нехорошо. Но время заносит раны песком, не лечит, нет, просто заветривает. Жизнь налаживается, все начинает идти своим чередом. Появляются другие заботы и волнения. Появляется работа, появляется семья, дети…
– У тебя есть дети? – вдруг перебил он ее рассказ, резко отнимая руки от лица.
– Ну вот, а ты говорил, что был осведомлен о моей жизни… Да, у меня дочка. Ей пять лет.
– Я не знал, я… Не настолько хорошо знал.
– Конечно, да и зачем вообще нужно было что-то знать? Если ты о совести, то, по всей видимости, ее у тебя никогда и не водилось…
– Ты ничего, черт возьми, не знаешь! – Олег так яростно ударил руками по столику, что Аня вздрогнула от неожиданности, – Да, глупо с моей стороны было бросать все и уезжать, не сказав никому не слова, но ТАК БЫЛО НУЖНО! Потому что там, в нашей дыре, мне и думать было нечего о том, чтобы строить жизнь, карьеру, чтобы как-то преуспеть в жизни – об этом и речи не могло идти. Или, ты думаешь, мне так и стоило оставаться жалким созданием, играющим на гитаре заунывные мотивы и зарабатывать тем самым себе на стакан чая в день? Или плюнуть на все желания, все эти гребаные детские мечты, и получать высшее, успокоив тем самым отца, обеспечив себе стабильность, спокойствие и медленное подыхание от всей этой тошноты? Чтобы стать таким же как ты, деловым и успешным? Да ни черта бы у меня не вышло, если бы я остался!
– И ты бы умер от тяжести, если бы просто позвонил мне и сказал, что у тебя все хорошо?-- едко произнесла Аня, наклонившись ближе к Олегу, чувствуя, что слезы начинают затуманивать ее взгляд, – Да? Да??
– Вспомни, вспомни, – в порыве чувств он схватил ее руки, наклоняясь еще ближе, – Вспомни, что я тебе говорил тогда, перед тем, как тебе позвонил твой Максим. Вспомни.
– Я помню все прекрасно! И про твою Францию, и про все твои чертовы мечты… – слезы отчаянным потоком полились из ее глаз, – Поэтому ненавидела эту страну всем, что у меня от сердца осталось! Я дышать не могла, когда сюда приезжала по работе. Потому что здесь все о тебе напоминало, даже несмотря на то, что мы здесь не были никогда вместе! Все: язык, дома, люди, улицы, да здесь весь воздух был тобой пропитан!.. Боже мой, да это невыносимо просто…
– Не то. Не то! Вспомни, Аня, пожалуйста!
– Не мучь меня, хватит. Пусти!
Вырвавшись из его рук, она стала судорожно вытирать щеки, не решаясь касаться глаз, чтобы не размазать и без того потекшую тушь. Снова ее телом овладела мелкая дрожь.
– Это смешно даже. Когда, когда я успела так привязаться? – с тяжкой горечью хохотнула она, не обращая внимание на новое мучительное выражение на лице Олега, – Каких-то два года просто общаться, просто дружить, просто… Да что вообще мы делали кроме того, что сходили с ума, как дети? Да черт же возьми, ты же…
– Был одним из бессчетного количества знакомых, – кивнул Олег, выражение, тем не менее, не изменилось – было ощущение, что он едва мог разговаривать, словно от сильной боли в горле, – Ты же был никем, Олег, кем ты вообще был?
– Я не это хотела сказать!
– Да что уж там говорить, ты уже почти это сказала. Да, я не спорю. Я был никем. Может, хоть сейчас ты поймешь причину моих действий? Может, ты сама теперь сможешь ответить на все свои бесчисленные «почему» и «за что»?
Аня замерла, с поздним осознанием встречая – такой знакомый раньше! – прямой и открытый взгляд.
– Ты сумасшедший…
– Сумасшедший, больной, двинувшийся, - да, ну и что? Что это изменило? Кем бы я ни был, я был ничтожеством. Для всех, и для знакомых, именовавшихся от безысходности друзьями, и для родственников, именовавшихся от той же безысходности родными. Для отца, считавшего, что я – просто ходячая ошибка природы. Для тебя, не видевшей во мне никого больше идиота с довольно-таки интересными тараканами в голове, с которым можно иногда поговорить, повеселиться и – как ты хорошо это сказала – посходить с ума. Убить время, другими словами. Что, трудно было заметить, что я был просто по уши в тебя влюблен? Конечно, мисс совершенство, вам было не до простых смертных чувств, не до каких-то идиотов с какими-то тараканами! У вас была своя совершенная жизнь, своя совершенная любовь, свои совершенные друзья! Думаешь, это было легко, жить так? Думаешь, легко было сохранить хотя бы остатки самоуважения, хоть каких-нибудь эгоистичных чувств? Думаешь, легко было уехать? Ведь возможность эта предоставилась еще далеко до того, как я наконец понял, что влип по самое никуда с этой нашей дружбой. Легко это было – сдерживать себя, не звонить намеренно, с ума сходить, думая: «А скучает ли она без меня? А вспоминает ли, хоть иногда? Может, она все-таки не считала меня таким уж никчемным, может, ей все-таки будет меня не хватать?». И понимать, осознавать прекрасно, что не будет она о тебе думать, потому что ты никто и ничто, для нее особенно. Это было адски сложно. Но это придавало сил. Может быть, я и не смог бы выдержать всех испытаний, которые потом мне выпали, если бы не это осознание. Осознание того, что когда-нибудь, когда-то нескоро, но все же я стану кем-то стоящим. Кем-то, в ком такая, как ты, сможет увидеть что-то большее, чем до смешного амбициозного идиота, без надежды, без будущего, без всего. Стану человеком, а не жалкой на него пародией. Вот же этот момент сейчас – можно сказать, торжественный, триумфальный! Не подскажешь, почему я по-прежнему чувствую себя ничтожеством? Потому что ошибся? Потому что моя совершенная принцесса все-таки обо мне не забыла? Потому что моя принцесса давно принадлежит какому-то другому принцу, потому что ее глупый паж все это время искал славы и совершал подвиги, пытаясь быть хоть чуточку таким же совершенным, как она? Потому что принцесса никогда не будет моей, несмотря на то, что мне удалось кем-то стать? Почему?
Слезы на щеках и ресницах стали потихоньку высыхать, хотя Ане казалось, что они застывают – тяжелым льдом, холодным, бесчувственным. Лед сковал все ее тело – она больше не дрожала, она не могла даже пошевелиться. Усталость навалилась на нее смертельной тяжестью. Ей не оставалось ничего, кроме как сидеть и слушать, глядя в одну точку прямо перед собой, ничего не видя и не чувствуя по сути, улавливая только общий смысл фраз. Она привыкла к этому ощущению – пачки выпитых антидепрессантов давали о себе знать, после горы съеденных таблеток она чувствовала примерно то же. По всей видимости, на этот раз сам организм решил справляться с сердечными переживаниями по давно выученной схеме.
Она думала, что понимает его так же, как и он – ее. Понимала бы, если бы умела слушать. Если бы умела читать между строчек. Если бы научилась видеть глубже поверхности. Где же тогда она ошиблась? Где?
– Прости, Ань. Это было идиотской идеей – приезжать сюда, чтобы просто признаться во всем. Не то, чтобы я просто хотел свалить на тебя весь этот груз, мне просто хотелось, чтобы ты не ненавидела меня – если, конечно, я вообще имею для тебя хоть какое-то значение… Я ведь представить не мог даже, что ты будешь хоть сколько-нибудь переживать. Если бы знал, какого бы черта мне нужно было уезжать тогда?..
– Отлично, теперь я все знаю, – безжизненно отозвалась она, – Что дальше?
– Дальше? Не знаю. Это… Это от тебя зависит, Ань.
– От меня? С чего это?
– Нет, ты еще спрашиваешь. Что за вечная глупая привычка – спрашивать об очевидном? С того, что я люблю тебя, если из всей этой пламенной тирады ты этого не извлекла.
– Олег, мы уже давно не дети, – продолжала говорить Аня, слыша свой голос словно со стороны – что еще за бред он несет?! – Даже не подростки. О какой любви здесь может идти речь? Я уже давно замужем, и…
– Ты его любишь?
– Кого?
– Максима.
– Боже… С Максимом мы давно уже в разводе. Мы пробыли с ним в почти счастливом браке год без месяца, после чего я поняла, что это далеко не мой человек… Неприспособленный к жизни мамин сыночек, который взвалил на меня все заботы и обязанности, оставшись, тем не менее, так называемым главой семьи – только и делал, что распоряжался, указывал и морщил нос, если что-то не нравилось… Хотя, вряд ли это тебя интересует. Потом, спустя какое-то время, я встретила другого человека. Гораздо более стабильного и простого, надежного, любящего. Мне… Мне хорошо с ним.
– Так ты его любишь?
– Можно и так сказать…
– Тогда нет смысла продолжать этот разговор, – Аня с тревогой наблюдала, как быстро он смог взять себя в руки и улыбнуться так, словно бы это было не вымученным жестом, а действительно следствием искренности слов, – Главное ведь, что мы теперь снова друзья, верно?
– Олег, ты пойми…
– Я понимаю. Все отлично, милая, не бери в голову. И…лучше будет, если ты просто забудешь этот разговор. Вообще, все лишнее. Просто не держи на меня зла, я никогда не желал тебе ничего плохого… И никогда не причиню тебе вреда.
– Послушай… Из нас с тобой не выйдет ни хорошей пары, ни тем более семьи. Ты когда-нибудь не выдержишь моей скучности, правильности, я – не выдержу твоей непостоянности, непредсказуемости… Мы разные, абсолютно разные! И… Ты всю жизнь ошибался на мой счет. Это не ты, а я тебя недостойна. И не вздумай спорить – мне виднее. Я ничего не сделала за эту жизнь, я просто жила, никогда не терпя лишений, всегда была окружена любовью и добротой близких людей. Ты же свернул на своем пути горы, смог справиться со всем, несмотря на то, что рядом с тобой в этот момент никого не было, никого, ничего, кроме тянущего вниз – всегда вниз - прошлого. Ты заслуживаешь уважения, ты заслуживаешь большего! Ты… Самый прекрасный человек, с которым я когда-либо была знакома. Я тебя не забывала и не забуду никогда. Помнишь, тогда… Тем самым вечером, вечером нашего знакомства, я сказала тебе, что обязательно попрощаюсь, когда буду уходить? Я не знала тогда, предположить не могла, что так все обернется, но раз уж так вышло, то настал момент исполнить обещание. Я прощаюсь, сейчас. Прости меня за все порушенные надежды, прости за все, что я должна была сделать, но не смогла… Прощай.
Аня встала из-за стола, на негнущихся ногах подошла к Олегу, молча смотрящему на нее с отлично сыгранным безразличием, которое никак не вязалось с глазами, через край которых плескалась боль и немое отчаяние. Он не поднялся вслед за ней, продолжая сидеть на месте, словно так же резко обессилев, как и она недавно, окончательно придавленная грузом его слов. Только тогда она поняла, что все эти испытанные ранее ужасные чувства, самые убивающие и самые беспощадные на свете – и неопределенность, и обида, и безысходность – они все никчемны по сравнению с тем, что она чувствовала сейчас, когда осторожно брала в руки его лицо, притягивая к себе и целуя в губы, в первый и последний раз обжигаясь от сокровенной близости его прикосновения, когда быстро выходила из кафе, игнорируя слабость в руках и новый приступ дрожи, напрочь забывая о своем непрезентабельном виде и не видя перед собой ничего – ни удивленных лиц прохожих, ни дороги, ни светофоров, ни машин. Она не помнила, как добралась до отеля, как прошла в свой номер, как снова оказалась перед тем же зеркалом, что и утром. Не помнила, как, схватив с декоративного камина вазу, со всей силой и злостью швырнула ее в это зеркало, смотря, как отражение разбивается на тысячи осколков. Не помнила, как расшвыривала эти осколки голыми руками, разрезая ладони в кровь. Она помнила только разрывающееся сердце, чья агония затмевала любую физическую боль, помнила слезы, безостановочно льющиеся из глаз и разъедающие солью лицо, помнила, что больше всего на свете ей хотелось сказать тогда: «А я ведь тоже тебя люблю… Иначе, почему не смогла забыть до сих пор?». Она заливалась горькими слезами и молила лишь об одном – проснуться, проснуться… Только бы проснуться… Только бы очнуться от этого кошмара, вернувшись обратно в беззаботное прошлое, снова стать собой, уверенной в себе девушкой, добивавшейся всего, что ей требовалось, не останавливающейся ни перед чем… Вернуться и понять свою ошибку. Понять и не упустить, изменить все, все исправить…
Спустя три часа, когда договор уже должен был давно быть заключен, заволновавшиеся французы стали разыскивать представителя русской компании, попросту не явившегося на собрание. В ее номере не нашли ничего, кроме жуткого беспорядка, разбитого зеркала, стекла на окнах и перепачканного чем-то красным ранее белоснежного ковра на полу. Самой Ани нигде не было, в результате чего поднялся жуткий переполох во всем отеле – было решено, что на нее напали в собственном номере.
И в то время, когда французские полицейские исследовали номер на наличие посторонних следов, Аня уже стояла в холле совсем другого отеля, ожидая, когда ее спаситель и ее персональный апокалипсис спустится, чтобы сказать: «Знаешь, кажется, я достаточно уже разрушала свою жизнь. С тобой это будет, по крайней мере, интересней…»
А потом обнять крепко-крепко, и больше не отпускать. Никогда. Никогда…
5.12.10 - 14.01.11.
// Все персонажи являются плодом авторского воображения, и любое сходство с реальными людьми ошибочно. Тем не менее, хотелось бы сказать некоторым реальным людям большое и британское thanks за вдохновение и образ, слизанный чуть менее чем полностью =Р
Soulmates Never Die
© Copyright: Стар Лайт, 2011
Свидетельство о публикации №211013100158
Свидетельство о публикации №211013100158
Рецензии
Oh my God. только что дочитала, точнее минут 10 назад. сижу в полнейшем ступоре. Это..Это...Это восхитительно! не так много рассказов, которые хочется перечитывать по второму кругу, но этот прочитаю еще не раз точно.
Безумно понравилось все : начиная с самого твоего слога, заканчивая размышлениями и позицией.
" буду говорить, почему и как. Это уже слишком глубоко внутри. Поэтому просто поверь на слово – если когда-нибудь это случится, это будет значить, что я наконец сумел перебороть себя и обстоятельства. Я хочу освободиться. Я хочу почувствовать себя свободным. Я хочу почувствовать себя человеком, понимаешь? Не тем ничтожным существом, что есть сейчас, а гораздо, неизмеримо выше. И вот тогда… Тогда, наверное, я действительно смогу полюбить."
- после этой фразы тоже сидела и смотрела на экран эл. книги невидящим взглядом. перечитывала раз пять. Четче выражения, которое близко мне, в жизни не видела.
аааа! Не могу, вопли восторга и обожания!!!!
Наталья Спэйс 21.02.2012 19:14 • Заявить о нарушении
Безумно понравилось все : начиная с самого твоего слога, заканчивая размышлениями и позицией.
" буду говорить, почему и как. Это уже слишком глубоко внутри. Поэтому просто поверь на слово – если когда-нибудь это случится, это будет значить, что я наконец сумел перебороть себя и обстоятельства. Я хочу освободиться. Я хочу почувствовать себя свободным. Я хочу почувствовать себя человеком, понимаешь? Не тем ничтожным существом, что есть сейчас, а гораздо, неизмеримо выше. И вот тогда… Тогда, наверное, я действительно смогу полюбить."
- после этой фразы тоже сидела и смотрела на экран эл. книги невидящим взглядом. перечитывала раз пять. Четче выражения, которое близко мне, в жизни не видела.
аааа! Не могу, вопли восторга и обожания!!!!
Наталья Спэйс 21.02.2012 19:14 • Заявить о нарушении
Боже мой, я от переизбытка эмоций сегодня лопну, наверно. Спасибо, огроменное, необъятное, вселенское!)) Это мой любимый рассказ, вот уже год прошел, а он до сих пор самый родной и любимый - и когда читаешь такие отзывы чудесные, внутри все сжимается в комочек, и хочется просто сидеть и улыбаться :) Поэтому правда, спасибо, такие слова для меня очень много значат!
Стар Лайт 22.02.2012 01:02 Заявить о нарушении
Стар Лайт 22.02.2012 01:02 Заявить о нарушении
На это произведение написаны 4 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.