Мона Лиза

Пятеро членов Совета, боролись со скукой в просторном кабинете. Трое сидели за большим столом, двое - в креслах у стеклянной стены, за которой в вечерних сумерках загорался огнями город.   
- …Все же, чем так она уникальна? – один из троих, средних лет физик с узким лицом, отодвинул пачку бумаг, без интереса им пролистанных, и обвел сидевших за столом взглядом. В большей степени вопрос относился к Председателю – подвижному старику во главе стола, в данный момент протиравшему очки и оттого рассеяно щурящемуся близорукими глазами.
- Вижу, вы не горите желанием изучить материал… - старик надел очки, и взгляд его вновь обрел властность.
- Думаю, мало кто способен в течение нескольких минут осмыслить сотню листов мелкого текста…, учитывая, что я присоединился к проекту час назад…
- Бросьте, профессор, я не упрекаю вас, наоборот, уверен вы окажетесь полезны проекту. Что касается, написанного мелким текстом… Лидия обладает уникальным даром, природа которого нам пока не ясна. Девять лет назад нашему департаменту, в рамках проекта спасения культурного наследия прошлого, была передана технология перемещения во времени. С первых шагов мы столкнулись с трудностями - возможности инструмента оказались еще плохо изучены... Недостаточно создать тоннель во времени и отправить по нему агента, необходимо, что бы вместе с телом, в прошлое и обратно, переместилось его сознание. В этом и состояла проблема... Несколько агентов вернулись с глубокими нарушениями психики, остальные пропали, пока мы поняли, что к чему…
Старик перевел взгляд на сидевшего по правую руку толстяка с мясистыми и обвислыми как у бульдога щеками. Оторвавшись от изучения этикетки на бутылке с минералкой, в сомнении, избавит ли та от изжоги, тот продолжил…
- Наше сознание - тайна за семью печатями…, некоторым образом локализованная энергия, непрерывно реагирующая с внешним миром. Когда это взаимодействие выходит за рамки, происходят изменения… - толстяк вроде бы отставил минералку в сторону, но, передумав, снова обнял бутылку пухлыми ладонями - изменения, нарушающие структуру нашего сознания…, иначе говоря, мы сходим с ума. Причина в столкновении энергий нашего сознания с энергиями окружающего фона. Мы, словно кораблики на волнах, спокойно покачиваемся и следуем их течению, при перемещении во времени можем легко затонуть от внезапного удара энергий другой эпохи. Единицы способны пережить подобное, Лидия - одна из них... – замолчав, толстяк перевел взгляд на Председателя и, дождавшись одобрительного кивка, вновь углубился в созерцание этикетки.
- Мы не понимаем, как это работает, но как ребенок, включающий в комнате свет, ничего не знающий про электричество, мы просто пользуемся ее даром…, разумеется, в благих целях… – говоря о «благих целях», Председатель окинул взглядом присутствующих.
- Когда-нибудь мы разгадаем эту загадку, но пока…, пока что Лидия уникальна…
- Вообще-то, здесь говорится, что агентов несколько… – узколицый физик придвинул и вновь проглядывал листки.
- Двое…, но в сравнении с Лидией, возможности второго сильно ограниченны. Изменений психики мы не обнаружили, но энергетический фон другой эпохи блокирует его ум так плотно, что деятельность сознания возможна для выполнения самых простейших функций. Константин, он - встречающий. Мы посчитали рискованным снабжать Лидию оборудованием для поиска портала, попади оно в чужие руки, неизвестно, какие возможны последствия. У Лидии с собой только вещи обычные для эпохи назначения. Поэтому она ждет Константина в условленном месте, он появляется на несколько минут, что бы провести ее к порталу. Все просто!...
- Насколько я понял, цель проекта в сохранении шедевров прошлого?
- Не только в сохранении, но и в поиске!... – поднявшись из кресла, от окна к сидящим за столом подходил плотный бородач с пустым стаканом. Подойдя, он долил минералки.
- Представьте, профессор, что в детстве вы, так сказать, неразумно обошлись со многими ценными вещами – какие-то разломали, другие просто выбросили… Затем выросли и сожалеете о случившемся... Имея возможность, так сказать, порыться в «мусоре прошлых эпох», было бы странным ею не воспользоваться - можно обнаружить много интересного! Обнаружить, что бы спасти! От войн и революций, пожаров и эпидемий, а главное, от глупости!... так сказать, элементарной человеческой глупости!...
Бородач в задумчивости вернулся в кресло, его не прерывали…
- Посудите сами, отчего не порыться в прошлом, так сказать, во временах, где шедевры гибли тысячами, сгорая на кострах и сгнивая в сырых подвалах?… Давайте спасем хоть это!..., раз сегодня в третьем тысячелетии мы не способны создать ничего путнего…
- Не слушайте его! Советник все сведет к «похоронам искусства»… - неожиданно громкий рокочущий голос из недр второго кресла принадлежал худому господину, своей худобой, походившему на ожившую мумию. Примирительно улыбаясь бородачу, «худой» продолжил…
- Проблема не в искусстве, советник, а в вас…, и вашем отношении к происходящему. Мир не постоянен, он жив!..., эволюционируя, он изменяется! Вместе с ним изменяемся и мы - меняются наши представления…, в том числе о прекрасном, будущем, о ценностях…
- Не спорю, представления меняются, но тогда и назовите эти представления иначе!..., как угодно!, так сказать, но только не искусством! Для вас же искусство сегодня все! И это! – бородач тряхнул стаканом… И это! – отобрав у худого пульт, он что-то переключил. Вечерний город за стеклом сменился огромным водопадом, затем цветистым лугом…
- Верните Париж, советник!… - из кресла протянулась рука «мумии», - Люблю Париж…
Бородач отдал пульт, и за стеклом вновь замерцали огни вечернего города. Но Париж был бородачу безразличен…
- Это же не искусство – это технологии! Так сказать, технологии производства, продаж, рекламы… - что угодно, но не искусство! Пища для ума, но не для сердца!... С тех пор, как ловкачи стали толкать мазню с аукционов, как творчество выродилось в демонстрацию собственной уникальности - Искусство умерло!, говорю вам…, умерло!...
- Довольно, господа, мы отвлеклись! – Председатель оборвал бородача, и тот недовольно засопел в своем кресле.
- Одна из целей проекта, действительно - сохранение шедевров прошлого, но главная цель не в этом… Необходимо не просто спасти как можно больше предметов, наша задача - восстановить старые школы, вернуть секреты мастеров. Благодаря Лидии собрана бесценная информация…
- Здесь уже столько сказано о ней…, вероятно, я - единственный, кто с нею еще не знаком?! – «узколицый» не спеша перебирал листки.
- Лидия будет… - Председатель взглянул на часы, - с минуты на минуту. За это время, профессор, я кратко обрисую вам суть проблемы, с которой мы неожиданно столкнулись…
Недовольное пыхтение бородача стихло, худой перестал ерзать в кресле, а толстяк оставил в покое бутылку. Воцарилась тишина…
- Дело в том, что состояние Лидии внушает определенное беспокойство. Она не больна, ее физическое здоровье в норме, но с каждым сеансом мы отмечаем все возрастающий эмоциональный фон – это нас и тревожит. Мы не можем определить причину!..., но это необходимо сделать, иначе ее психика не выдержит, а столько еще предстоит… - Председатель вновь взглянул на толстяка.
- Результаты наших тестов показывают резкие нарушения эмоциональных ритмов. Лидию стали волновать вопросы ранее не имевшие место…
- Например?!... – вновь ожила в кресле «мумия».
- Судьба пропавших агентов…
- Ах, это…
- Не только… Тревожит то, что в состоянии Лидии эмоциональная сторона начинает доминировать…
Дверь отворилась, и толстяк осекся, в кабинет вошла высокая девушка.
- Вот и Лидия…


*  *  *


Осень 1804 года, Генуя… Под руку они шли по пустынной аллее парка… Девушка была несколько старше своего довольно юного спутника. Оба были взволнованы. Пытаясь сохранить самообладание, она нервно покусывала губы, юноша выглядел совсем нездоровым – темные, глубоко посаженные глаза блестели, лицо было неестественно бледным.
- Мне надо будет уехать… - она подняла опавший листок.
- Я не отпущу тебя!
- Перестань… – и, повернувшись к нему, она ловко вставила листок за отворот его сюртука, - На память!
Но улыбка не получилась, в глазах стояли слезы...
- Погляди на это! – он смотрел куда-то поверх ее головы.
Чуть вдалеке позади них высокий и нескладный парень тыкал тростью по сторонам. Сделав несколько уколов в незримого противника, он подносил трость к глазам, что-то разглядывая на ней, после чего снова бросался на врага.
- Смешной парень!
- Обычный… - она отвела взгляд.
- По-твоему обычный?
- Ну да…, а что не так?
- Посмотри на его платье – такое я видел на одном пожилом вельможе, а шляпа…, где он все это взял, на каком маскараде?!
- Оставь ты его в покое…
- …И вышел он за теми кустами, но там овраг. Сколько он в нем сидел?… Смотри!, снова спускается! Как странно…, и эта трость…
- Забудь про него… - прижавшись к юноше, девушка всмотрелась в ставшие такими дорогими черты…
Недавно она поймала себя на мысли, что ее перестала волновать его музыка. Его необычайная игра на скрипке уже не восторгала ее. Пусть он непревзойденный музыкант, гений, оставивший потомкам сокровища своего дара, ей было все равно. Она лишь знала, что важным это было когда-то давно…, словно в другой жизни... Каждая их встреча, как бы коротка ни была, все сильнее подчиняла ее его темным глазам, бледному лицу с упрямой линией рта…, привязывала к нему все сильнее, она пыталась сопротивляться, но чувствовала, как слаба, в душе радуясь этому. Видя его, она забывала о музыке, он сам стал для нее музыкой – живой, искристой и необъятной – большей, гораздо большей, чем один человек. Всего несколько встреч…, она чувствовала, как он становился для нее всем! Музыка же была едва слышна…, где-то вдали. Она повернулась к нему…
- Мне пора… - свернув с аллеи, они подходили к выходу из парка.
- Я провожу!
- Не надо, Николо..., если будешь настаивать – поссоримся, – стараясь не смотреть ему в глаза, она торопливо коснулась губами его бледной щеки и, уже отойдя, чуть повернувшись, помахала ему рукой. Он удивленно смотрел на нее.
- Мы ведь только что оттуда…
- Так короче… - она снова махнула рукой и быстрым шагом направилась обратно в глубину парка, вскоре скрывшись за поворотом.
- Обещай, что увидимся! – его запоздалый крик остался без ответа, только ветер обдал его холодом, погнав по аллее цветные листья. Он все смотрел…, ему вдруг стало нехорошо. Что-то неуловимое вместе с ней скрылось за тем поворотом, что-то наполнявшее сердце радостью, а будущее смыслом. Невозможно было отпустить ее просто так, он должен был сказать ей главное, должен был!… Некоторое время он боролся с собой, но дурное предчувствие и страх потерять ее оказались сильнее… Он побежал…, выбежав на поворот, остановился. Ее фигурка одиноко удалялась далеко впереди. Внезапно она остановилась и, свернув в кусты там, где они заметили смешного парня, стала спускаться в овраг. «Не может быть!…». Через пару минут он был там, тяжело дыша, оскальзываясь и падая, следом за нею сбегая вниз по крутому склону. Добравшись до дна оврага, огляделся - дальше пути не было. Едва заметная цепочка следов обрывалась на полпути, вокруг была лишь пожухлая трава, а за нею стена кустов и крапивы. Растерянно глядя по сторонам, смутно осознавая необходимость каких-то действий, он застыл в замешательстве… «Не понимаю, не понимаю…».
Спустя некоторое время, оставив поиски, вновь продираясь через кусты, он вывалился обратно на аллею. Шарф его сбился и вылез из-под воротника, но он не замечал этого. Оцарапанные и распухшие от крапивы руки болели, и он как-то неловко держал их перед собой. Дойдя до скамейки, он сел на присыпавшие ее листья, но сделал это неловко, усевшись на самый край, будто собираясь снова куда-то бежать. «Бежать, надо бежать…» - от этих слов, от необходимости что-то все же делать, он, было, снова вскочил, но тут же остановился, с удивлением глядя на вымазанную глиной одежду. Подняв охапку листьев, он принялся оттирать с колен, а затем и с полы сюртука подсыхающие рыжие пятна, размазывая их все сильнее. Устав, он снова присел на скамейку, в бессилии опустив меж колен руки…
Впоследствии, так и не найдя объяснения происшедшему, он постарается не вспоминать это прощание в парке. Отчасти это будет вызвано чувством унижения, тут же подобранного его натурой в ответ на «глупый розыгрыш». Некоторое время та девушка еще будет видеться ему среди слушателей, но вскоре и это пройдет. Вопросы «Как?…», а затем «Почему?…» и «За что?…», постепенно затрутся шероховатостью будней, вся же история упростится до размеров некого, не понятого им, женского каприза.
«Любил ли я ее?» – поначалу спрашивал он себя, - «Скорее нет…», свое влечение объясняя некой потребностью…,  потребностью не столько в ней, как в близком и дорогом человеке, сколько в ее простом присутствии, уже самим по себе приближавшим его к чему-то… К чему? - он не мог объяснить. Он вспоминал, как в моменты их встреч, находясь с ней рядом и уже от этого только становясь ближе к тому неведомому, за почти осязаемой гранью, он чувствовал это что-то. «Нет, это была не любовь…, какая-то растущая с каждой встречей жажда…, неутолимая, позволяющая заглянуть… Куда?…» – ему не хватило времени, что бы разобраться в этом…


*  *  *


Город за стеклянной стеной мерцал огнями в сгущающихся сумерках…
- …Лидия, нас не интересуют технические стороны. Зафиксирована значительная разница показаний вашего эмоционального фона до начала сеансов и после. Эти изменения прогрессируют… Каждый раз вы возвращаетесь, неся в себе пласт неких переживаний, суть которых нам неизвестна… Одним словом, нам важны причины, так влияющие на вас…, нас интересует то, что стоит за сухостью ваших докладов. Поймите, - голос Председателя стал вкрадчивым, а взгляд пристальнее, - успех всей нашей работы в ваших руках. Кому как не вам знать это?! Финансирование дальнейших исследований под вопросом…
- Не думаю, что могу помочь…, - Лидию тяготила сама ситуация, требующая разложить перед присутствующими, словно приборы на обеденном столе, свою душу.
«Кто я для них?» - спрашивала она себя, - «Подходящий инструмент, для выуживания из прошлого разных вещей?... Что они чувствуют, отправляя меня туда, откуда, может, и не удастся вернуться? Угрозу экспериментам?…, сожаление, что я только одна? Вырони они свой «крючок», станут ли по нему убиваться или тут же кинутся искать другой?...». Не зная ответов, она чувствовала вокруг скрытое притворство. «Эти люди говорят, что их миссия - спасение человеческой культуры. Спасение, ради воскрешения человека духовного, ради обновления его способностей мыслить и чувствовать... Но если главная ценность сам человек, как объяснить сотни экспериментов, где человек – всего лишь материал…, полено, брошенное в топку гипотез и ожиданий?…». Мучимая противоречиями, она все же решилась…
- Наше сознание во многом есть отражение окружающих потоков - энергий, масштабов и свойств неизвестных нам. Структура этих энергий разнородна и очень изменчива во времени. Древние называли их Небесами, связывая с их движением, движение энергий своего сознания. Со временем понимание этой связи ослабевало, пока не исчезло совсем. Сегодня мы опираемся лишь на восприятия нашего тела, остальное мы стали называть иллюзиями – Небеса затворились…
- Лидия, попрошу - ближе к теме.
- …Во время сеанса, сознание агента, уходя вместе с телом в прошлое, создает воронку, оттягивая энергии окружающего поля в ту эпоху. Из-за несоответствий потенциалов полей прошлого и настоящего, воронка искажается, рушится связь, агент оказывается в прошлом, но лишь тело, в буквальном смысле без ума, лишь его осколки... Я видела их - первых, ставших идиотами пускающими слюни… Забытые в прошлом, не помнившие кто они и откуда. Сотни экспериментов, пока…
- Это проходило не по нашему ведомству, - хмурясь, Председатель оборвал ее, - В случае с вами, Лидия, связь сознания с полем не прерывается, это нам известно, хотя и непонятно, почему так происходит. Нас интересует, как уже говорилось, являются ли те изменения в эмоциональном состоянии следствием перемещений во времени или иных происшедших с вами событий? Если исходить из вашей писанины…, - попросив узколицего передать листки, старик зашуршал страницами.
- Вот что вы пишете: «…Мы прошли через парк, где объект обратил внимание на костюм встречающего, не соответствовавший, по мнению объекта, данной эпохе, мне удалось отвлечь его…» - ну и так далее… Объясните нам, отчего после этого, - он ткнул рукой в текст, - ваш эмоциональный фон зашкалил в десятки раз?! От гуляния в парке, костюма встречающего, еще, чего мы не знаем?!
Старик отложил бумаги, вопросительно глядя на Лидию…
Она молчала… Образ бледного юноши, его темных глаз, быстрых и точных движений смычка, порвал разом душу невыносимой мукой… «Отчего?!... Отчего она не осталась тогда?!...». Издалека лилась печальная мелодия скрипки…, затем стихла. Все в ожидании смотрели на нее…


*  *  *


Год 1850, С.Петербург… Бал был в самом разгаре. Музыка гремела и от быстрых движений танцоров, их лица раскраснелись и блестели от пота. В перерывах утомленные пары выходили в парк, ища уединения в густой тени аллей. Повсюду слышался тихий говор, прерываемый девичьим смехом. В одной из беседок молодой князь в военном мундире, не уставая, веселил трех сестер известной фамилии. Польщенные его вниманием, веерами разгоняя духоту июльской ночи, девушки смеялись забавным остротам, поочередно постреливая в кавалера игривыми взглядами. Приятель князя, молодой граф, не принимая участия в разговоре, застенчиво отмалчивался. То и дело к беседке подходила прочая отдыхающая молодежь, кто-то оставался, привлеченный весельем, другие уходили.
- Скажите, князь, правда, вы считаете, что человек не волен распоряжаться своей судьбой? За обедом вы изволили высказаться на этот счет… - старшая из сестер сделала незаметный знак младшей.
- Напротив, княжна! Убеждение мое как раз в обратном. Никто кроме нас самих не в состоянии позаботиться о нашем…
- А маменька и папенька? Разве не в их руках будущее, скажем, мое?! - не дала закончить князю младшая.
- Князь, должно быть, говоря о людях, говорил не о тебе, сестрица.
- Это правда? Не уж-то, князь, меня к людям и отнести нельзя? – и младшая картинно надула губки, глаза же ее смеялись.
Угодив в расставленные силки, весельчак князь, тут же вывернулся. Изобразив раскаяние, он рухнул перед младшей княжной на колено.
- Княжна!, как можно отнести вас к людям, обычным людям?!, да никогда! – и завладев свободной рукой княжны, томно вскинув брови, он нежно, едва коснувшись губами, поцеловал ее пальцы. – Принимая же вашу исключительность, как можно вашу судьбу доверить кому-либо?…, лишь маменька и папенька…
- Вы смеетесь!… - и княжна, не отнимая, впрочем, руки, спряталась за веером.
- Ничуть! – и князь придвинулся ближе, - Только представьте, что случится, если в окружающую грязь упадет самое дорогое!... – и он нежно сжал ее ладонь, - Этот драгоценный свет, освещающий все вокруг!  Сокровище утонет в грязи, а мир тут же погрузится во тьму!, – князь уже успел подняться с колена, – Нет!, только маменька и папенька!...
- Помнится… - продолжил он, увлекая всех очередным рассказом.
«Однако, каков…» - незаметная девушка, одетая хоть и неброско, но подобающе присутствующему кругу, стояла чуть в стороне, из-за спин подошедших внимательно наблюдая вовсе не за князем, а за его приятелем - молодым графом. Прикрывая лицо веером, она несколько раз встретилась с ним взглядом. «Надо же, как застенчив… И все же сколько энергии скрывается до поры… Отсеется лишнее, сотрется, родится великий писатель и мыслитель…» - размышляя, она снова поймала на себе взгляд графа и отвела глаза. Между тем, граф отметил ее и его интерес стал определяться. Она заметила, как он отвлек князя, и как тот, оглянувшись, неопределенно пожал плечами. «Однако, пора…» - и, когда юные кокетки вновь залились смехом, она, присоединившись к проходившей паре, свернула в тень аллеи.
Обнаружив «пропажу», граф тут же покинул кампанию, ведомый лишь растущим интересом к незнакомке. И если бы кто-либо в тот момент огорошил его вопросом, касательно такого поведения, то единственное, что он смог бы ответить относилось бы к ее взгляду. Тех нескольких мгновений, когда ему удалось поймать его на себе, хватило, что бы оценить великую разницу между взглядом этой девушки и тех, что были ему известны. Глубокий ум, прозорливость, неотвратимость событий еще неизвестных ему?… Казалось сама судьба в те несколько мгновений глядела ему в душу… Но на его расспросы все только пожимали плечами, и лишь один из слуг заметил, как: «Они гуляли в стороне-с, со спутником-с, высоким таким, с тростью…, а потом ушли-с…». Ничего более добавить он так и не смог. В итоге, совсем ошалевшего, граф оставил его, однако взгляд незнакомки все не шел из головы, и он покинул бал.
Так и не забыв этот взгляд, много позже, он встретит его еще несколько раз – то в собрании, то среди провожающих на вокзале, то просто среди прохожих на улице. И каждый раз, едва замеченный им, это взгляд будет тут же исчезать, бесследно растворяясь в толпе, оставляя в душе, как и в первый раз, все тот же осадок недосказанности и какой-то скрытой от него тайны.
Уже перед самой смертью, будучи глубоким стариком, тяжело захворав в дороге, умирая на маленькой станции Астапово в чужом доме, граф снова встретит его – взгляд той девушки, ничуть не изменившейся за все эти годы, тихо подошедшей и присевшей на край его постели. И лишь теперь этот взгляд не исчезнет, не пропадет, а будет согревать последние минуты его жизни, соединив в слабеющей памяти все те краткие моменты, когда сама судьба смотрела на него ее глазами…
Увидев, как она вошла, с усилием он приподнялся на локте, но она остановила его, и он бессильно откинулся на подушки.
- Всю жизнь я хотел спросить Вас… - он весь горел, и она подала ему воды.
- …О неотвратимости, недоступной моему пониманию, но Вам известной, я в этом уверен… Теперь это не важно, но хочу, что бы Вы знали… Ваши глаза – тогда у беседки, словно я весь перед Вами… Они что-то разбудили во мне... Мысли…, многие мысли зародились именно тогда, благодаря той встрече…, я ждал вас, что бы сказать это - Спасибо!…
Она слушала, пока он не замолчал в забытьи… Кто-то вошел, и она тихо вышла к ожидавшему ее нескладному парню с тонкой тростью. «Пора!…» - сказав это, она взяла его под руку, и они ушли. Бушевала метель... Выскочивший на порог хозяин, различил лишь быстро тающие в снежной мгле силуэты – хрупкий девичий и мужской, пронзающий вихри концом трости. Поднявшийся с новой силой ветер, сделав снежную завесу непроглядной, брызнул по щекам ледяной крупой, заставив хозяина поспешно вскочить в дом и захлопнуть дверь.


*  *  *


В небе за стеклянной стеной проглянула луна, и засыпающий «Париж» покрылся бледным светом…
- …Возможно, причина изменений эмоционального фона действительно не зависит от Лидии… – бородач оглядел сидящих за столом, затем обратился к узколицему.
- Профессор, ваша область – взаимодействие полей тонких энергий... Может, поделитесь с нами виденьем ситуации..., так сказать, укажете путь!
- Действительно, профессор, мы не ждем точных ответов, - Председатель пожал плечами, - Предварительные выводы, возможно…
Узколицый поймал на себе взгляд Лидии, но та отвела глаза.
- Мощь сознания гениев - выдающихся мыслителей и творцов - можно сказать, взламывает коллективное сознание своей эпохи. В эти бреши и устремляются потоки энергий остальных. Структура поля меняется, и если одиночные разрывы затягиваются довольно быстро, то мысли поддержанные и развитые современниками, способны существенно повлиять на течение событий. Думаю, в момент перемещения Лидии, ее сознание нарушает структуру поля той эпохи. Обычные люди не замечают этого, но гении…, тут все сложнее. Чувствуя изменения поля, не осознавая причин, они безошибочно связывают их источник с Лидией…
Он вновь поймал на себе ее взгляд. Не отведя глаз, она перебила…
- Думаю, вы правы. Я это чувствую по их желанию смотреть мне в глаза, видимо, так контакт более отчетлив. Когда связь установлена, происходит слияние сознаний, точнее, поглощение моего сознания, как более слабого, сознанием гения…, я не могу этому помешать, это сильнее меня…, я словно не принадлежу себе!… Растворяясь, я подчиняюсь потокам более сильным…, направляясь одним лишь…
- Чем?!...
- Желанием быть с ним, объектом…, - прикусив губу, она замолчала.
- Вы можете описать происходящее с вами?… - весь подавшись вперед, Председатель не замечал ее состояния.
«Как же они далеки…» - чувствуя стену, через которую не достучаться, она все же справилась с собой.
- Не думаю, что у вас получится представить…
- И все же…
- …Если поднести к огню руку, достигнув мозга, сигналы нервов сообщат вам сильную боль. Но что испытаете вы, когда в огне будет рука вашего ребенка? Вы можете этого даже не видеть, не слышать его криков, а просто знать!… Нет сигналов от нервов – ведь чужая рука,… откуда же боль, разрывающая сердце?!... Возвращаясь из вашей памяти, когда-то, уже испытанная вами, эта боль рвет вас на части… Наше сознание…, мы так мало знаем о нем, его энергии проникают всюду, соединяя с теми, кто близок нам…, но наши приборы так грубы… Знаю одно - когда рвется эта тонкая материя, соединившая мое сознание с другим, рвется мое сердце, по живому, оставляя часть себя там… Это не просто больно... Каждый раз, возвращаясь, я собираю себя по кусочкам, заставляя жить. Не знаю, что чувствуют они, возможно, нечто подобное. Мне думается, из-за своей незначительности, я не способна заинтересовать их, скорее мое сознание играет роль тоннеля, по которому ум гения проникает в нашу эпоху. Но это не значит, что они не страдают…, когда я ухожу, и тоннель закрывается, их сознание так же рвется…, по живому…
Она замолчала… Чуть позже, после нескольких машинальных ответов, сославшуюся на усталость, ее отпустили…


*  *  *


1502 год, Флоренция…
- Прошу тебя - не шевелись! – движения кисти мастера были точны и стремительны.
- Так хорошо? – она расправила плечи.
- Да, замри!… Чему ты улыбаешься?
- Забавно…, я у Вас в мастерской…
- Это должно было случиться… Твои глаза - таких я не встречал ни во Флоренции, ни где-либо еще. Стоило мне увидеть тебя… Твой взгляд…, знаешь, мне кажется я встречал его раньше, гораздо раньше…, но это невозможно – ты еще так молода. Может, это была твоя мать? У нее такие же глаза? Хотя, все равно… Убери со лба волосы…
- И что в моем взгляде? – она поправила волосы.
- Какая-то предрешенность... Словами это выразить трудно, все же мне Богом даны не слова, а кисти… Почему ты замолчала? Рассказывай…, откуда ты, кто твои родители? Может быть, я их знаю?
- Не думаю… Мы с братом - сироты, едем к тетке в Равену, там для него есть работа.
- Может подыскать ему работу здесь?…, попробуй уговорить его… - последние слова он произнес задумчиво, взгляд его стал пристальнее.
Она видела, как он всматривается в ее лицо, не останавливаясь, работая кистью. «Надо забрать этот холст…, нельзя оставлять мой портрет – работу, которой не было…» - она продолжала фиксировать все особенности техники мастера. Ради этого она и была здесь – увидеть как можно больше, впитать и сохранить в своей памяти то, что впоследствии рассеется в столетиях. «Его искусство, его взгляд, его голос…» - необходимо было сохранить каждую крупицу… «Пора!…» - увидев за окном высокого парня, она встала.
- Мастер я не могу более ждать, мой брат…
- Да-да…, я почти закончил… - еще несколько мазков, и он положил кисть, продолжая задумчиво глядеть на холст, растирая затекшие пальцы. Сосредоточенный…, он так и стоял бы, но она шагнула к нему, и он, словно в забытьи повернувшись к ней, вдруг крепко схватил ее за плечи и нагнулся к самому ее лицу.
- Скажи, что ты видишь там?! Я знаю, что ты - видишь! – он не отводил взгляда, - Огромных железных птиц с людьми, мчащихся высоко в небе?, корабли без парусов, кареты без лошадей?!, несутся быстрее ветра - по воде, по земле и в небе…, в чреве чудовищ люди!..., они не боятся!… Ты видишь это?!…
- Мне больно!… – она чувствовала, как его взгляд все более подламывает ее волю. «Скорее забрать портрет!…». Но так же внезапно глаза его потухли, а хватка ослабла. Отпустив ее, он снова повернулся к картине.
- Твоя улыбка достойна твоих глаз, думаю, мне все же удалось…
Она подошла, но, увидев портрет, нечаянно вскрикнула, словно от внезапной муки.
- Это же!… - голос ее был растерян.
- Жена одного торговца, - рассеяно заметил он, - Вы разве знакомы?
- Нет, но вы писали мои глаза на готовом портрете?!
- И что с того? Твои глаза и улыбка украсят любой портрет! К тому же у меня не было времени… Будь завтра к полудню, мне надо будет закончить… - убирая краски, он обернулся на звук резко хлопнувшей двери…
Не слыша его, она уже выбегала - на улицу, на воздух, слезы душили ее, мысли смешались, а перед глазами стоял тот портрет – портрет молодой женщины с ее глазами, с ее улыбкой. «Мона Лиза!…, как такое возможно?!…» - мысли вертелись беспорядочной чехардой, ноги же несли ее все дальше от мастерской. Внезапно дорогу ей заслонил высокий парень. Он увлек ее вдоль кривых улочек в низину, к реке, все это время, размахивая по сторонам из ничего возникшей вдруг тростью. Позже, следом за ними к реке спустилось и стадо коров. Еще не стихли ленивые окрики погонщиков, как невесть откуда налетевший ветер сорвал с погонщиков шляпы, закрутив и покатив по траве. Но не успели те удивиться перемене погоды, как так же внезапно ветер стал успокаиваться и вскоре стих.


*  *  *


Убаюканный ровным светом луны, «город» за стеклом спал… Бородач и «худой» вновь перебрались в кресла.
- Не знаю, господа, что делать с этим растущим эмоциональным фоном…, единственный агент… - Председатель взглянул на часы, время было позднее, - Полагаете, продолжение проекта возможно?….
- Разве есть варианты?! – толстяк с висящими щеками нетерпеливо мотнул головой, и щеки его колыхнулись, - Думаю, все очевидно…
Бутыль минералки была давно выпита им и ему надо было выйти, к тому же, изжога так и не оставила его, продолжая окрашивать в пессимистичные тона все вокруг.
- У агента глубокий психоз!… Этот бред о «разрывах по живому», о «чужой боли, сильнее собственной»… - миролюбиво улыбаясь всем, подхватила «мумия».
- В случае, если ситуация выйдет за рамки… - Председатель нахмурился.
- Выйдет!, обязательно выйдет!... – «худой» собирался развить мысль, но бородач гневно оборвал его…
- Не каркайте!... Пусть имеются, некоторые сложности, так сказать, но все бросить – разве единственный способ их решить?!
- Советник, вы не сознаете последствия!... - запротестовал «худой», - В подобном состоянии Лидия, словно пороховая бочка, и если эта бочка рванет, там, в прошлом, а она обязательно рванет!, рухнут не только ваши иллюзии!... В погоне за мечтами о всеобщем спасении, вы потеряли связь с настоящим!...
- С настоящим?!... Да к черту такое настоящее! – и бородач гневно ткнул пальцем в «ночной город», - Я сыт им по горло!... Этим бутафорским «городом» за стеклом, едой из синтетики, этим вашим «искусством» - всем тем ненастоящим, рождающим в нас такие же искусственные чувства и ощущения! Мы не просто превратили мир в убожество…, напитавшись фальшью, мы стали убожеством сами! Если в нас что-то и было настоящее…, поколение за поколением мы изгоняли это из себя! Остались пустые обертки…, видимость…
Нажав стопор, он откатил панель с панорамой «города» в сторону. За панорамой было обыкновенное окно, бородач приоткрыл створки, и в кабинет ворвался душный воздух большого города, с запахом пыли и смога.
- Вот оно – настоящее!, дышите, любуйтесь им – это то, чем мы стали!…, - бородач отошел от окна, затем ткнул пальцем в панель с «ночным Парижем», - а это, чем хотим казаться…
- Куда вы клоните?...
- Мы давно не прежние…, мы иссохли сердцем, погнавшись за интеллектом, но Лидия…
- Что, Лидия?!...
- Лидия возродилась!... Стала «девушкой из прошлого», если хотите…, из времени других энергий, других идей! Поверьте мне, ее состояние - норма, абсолютная норма! Но не для нас…, а для живших прежде…, для тех, кто творил, любил, боролся…, кто жил сердцем!..., чьи творения мы и пытаемся спасти…
В кабинете повисла тишина… Задумавшись, Председатель вновь протирал очки, толстяк, преодолевая изжогу, пытался осмыслить услышанное, а «худой» тер переносицу…
- Думаю, советник прав, - из листа бумаги «узколицый» сложил самолетик и теперь внимательно его разглядывал, - Адаптируясь к прежним эпохам, сознание Лидии стало идентично сознанию людей тех лет. Как мы убедились, она стала иначе чувствовать, иначе видеть, изменилось ее отношение ко всему…, она стала другой!...
- Не просто другой, профессор, а настоящей!, – вновь оживился бородач, - Это с нас слова «любовь, радость, близость» осыпаются шелухой, Лидия же теперь живет этим… Она - родник, пробивший сухую почву, единственная, кто может вернуть нас к жизни… Она - сама жизнь!...
- Еще немного, советник, и вы сами поверите в свои россказни, - смеясь, толстяк затряс щеками, - Несете такую чушь!...
- Именно чушь! – вновь ожила «мумия».
Но не успел бородач ринуться в атаку, как узколицый, недолго примерившись, пустил самолетик через кабинет точно в приоткрытые створки окна. Невольно все замерли, глядя, как нагретый воздух улицы подхватил его. Покружившись в вечереющем небе, самолетик скрылся над серыми крышами домов.


*  *  *


Вышедшую из здания Лидию, нагнал Костя. «Проект закрывают», - сообщил он, не особенно ее этим расстроив. Она догадывалась об итоге встречи, по равнодушным лицам за столом, почти осязаемому непониманию. Каждый хотел быть услышанным, не желая слышать других… Они запомнились ей такими – бильярдными шарами, сбивавшими друг друга в лузы. «Что-то умерло в нас, а может, просто ушло…, рассыпавшись дробью, мы перестали быть одним целым…». Мимо текли серые лица прохожих, пустые глаза… Она помнила такою себя, помнила Костю, тогда, до Проекта. «Мы с Костей изменились и чувствуем это…». Помнится, он спросил, как теперь жить, в мире, где люди – машины?, где человек – просто «ресурс» для корпораций и финансовых схем… Ответа она не знала.
Под руку они шли по аллее сквера. Костя что-то рассказывал ей, его улыбка грела… Неожиданно, она отметила, как тревога ушла, и на душе стало хорошо и покойно. В этом мире она была не одна…
- Костя, по-твоему, мы последние?... – она крепче сжала его руку, он улыбнулся ей.
- Это как посмотреть, Лид…, скорее первые!...
Смеясь, они не заметили, как позади них на дорожку упал самолетик из листа бумаги. На отвороте крыла среди обрывков фраз читалось крупными буквами – «Возродить…».




Вадим Камов     2009-2011г.