Иван Жук 5. Следующий этап и предыдущие воспоминан

 
      
             Если ты не по этапу,
             Не соси с тоскою лапу.

                Бедный кот.

  1. Зима успела намести сугробы и остудить многие страсти, но не страсти Ивана Жука и Анатолия Победина. Оба с пяти вечера до одиннадцати сидели над схемами и технологиями их изготовления. Сочиняли спецификации для заказа оборудования и прикидывали смету первоначальных расходов и где взять деньги. Банки дадут денежки, если у них будет приличная исходная сумма. А исходную только мэр может дать, под эти самые рабочие места многообещающие в смысле будущих муниципальных налогов. К мэру города Ирине Леонидовне пара направила Ивана. Знакомый всё же. В доме не раз бывал и вообще. Ваня не раз ощущал это «и вообще», когда бывал в доме своего начальника. Если очень хочется, то повод находился как бы сам. То сё починить, а потом и так, по нахалке на праздник напроситься. Хотелось ему, чтобы Галя его приглашала, но выходило так, что сама хозяйка и приглашала. Эманации её плотного плотского тела явно усиливались в присутствии Ивана. Начальник не обижался. Разогретая пища доставалась всё равно ему. А что толку с семейной праведности без разогрева. Скука в постели опасная вещь. А для чего вы думаете, пары ходят на всякие вечеринки и танцульки? Взаимогенерация страстей всей танцующей публики.
 Раза два знатная дама просто отказала ему в приёме. На то и женщина, хоть и деловая Ускользала, улыбнувшись, по делам. Третий раз пришелся на каникулярное время. Иван остался фактически замом Шустрова улетевшего в Египет на пару с дочерью. Имея начальственные права, Иван ушел из лаборатории в середине дня и подкатил к мэрии, неся в себе упорное желание дождаться приёма при всех обстоятельствах.
 Слинять вечером и не вернуться это она может, но слинять на весь день, сбегая от него, политически невозможно. Даже дураки заметят.
 Так он и сидел в шикарной зале ожидания прямо напротив шустрой как зайчик секретарши. Впереди трое и, что более важно, сзади по очереди пятеро.
 Мысленно он репетировал свою речь, перебирая нужные бумаги.
– Входите, Жук, – мелодично пропела секретарша. – Ирина Леонидовна вас ждёт.
 Войдя, Иван невольно заметил некие женские детали этого танка. Если не видеть скрытого столом широченного зада, то остальная, возвышающаяся над столом часть её тела выглядела очень даже молодо. Классическая русская красавица в королевской короне светлых волос. Она улыбнулась Ване совсем не официальной доброй улыбкой.
 – Входи, Ваня. Я знаю, ты на меня обижаешься, но поверь не за что. Я просто боюсь исходящей от тебя эманации и последующих сложности жизни. Ведь ты пришел по очень непростому делу. Донесли мне уже, что вы с Толей Побединым замышляете нечто революционное. А я, знаешь, революций боюсь.
– Да ничего смертельно опасного мы не замышляем и вы уж пожалуйста меня выслушайте.
– Хорошо, Ваня, отказать я тебе не могу. Ты ж у нас вроде друг семьи, но говорить с тобой здесь, уволь, после тебя люди останутся без решения. Ты же из меня все силы выжмешь, добиваясь своего. Давай сделаем так. Приходи ты ко мне домой по хорошо известной тебе дороге. Я в семь буду дома. Вот там хоть до утра сможешь мне голову морочить. Благо завтра у меня не приёмный день.
 Ваня поморгал глазами, удивляясь изяществу с которым его отшили от дела и пришили к тёмной воде непонятных страстей, но возразить было нечего. А впрочем, и не хотелось.
 В каком то смысле она права, хотя в домашней обстановке разговор может зайти в совсем иные дебри. Дама дома нынче одна изволит находиться и чёрт его знает, что у дамы на уме. Но тут выбирать не приходится.
 С тем он и ушел, лицо встряхнув все же от злости. Этакий картинно французский жест Арамиса с изящной бородкой. Потом весьма неплодотворно довёл рабочий день до конца. Как-то не работалось, слишком круто, то в жар, то в холод бросало.
 В семь вечера в полной тьме зимней ночи он уже стучался в дверь дома стоявшего гордо впереди всех по дороге к молчаливому лесу.
 Ирина встретила его в наряде крайне неофициальном. В едва запахнутом халатике, откуда готовы были вывалится её выдающиеся груди.
 – Извини, ты так поторопился, а я только что из ванной. Ты пока сядь за стол. А я оденусь.
 При этих словах она махнула в сторону гостиной рукой удерживающей стороны халата. Халат раскрылся и вся её женская мощь на секунду открылась взору Ивана. После чего она, очаровательно покраснев, запахнулась и с лёгкостью непостижимой для её положения и комплекции улетела на второй этаж. Иван вошел в гостиную. Стол оказался не просто уже накрыт, он поразил его обилием вкусных вещей, которых он себе позволить не мог. И возглавляла это царское собрание бутылка настоящего французского шампанского.
 – Похоже наша дискуссия продлится таки до утра и закончится в постели, – пробормотал Иван, не зная надо ли этому радоваться или огорчаться.
 Хозяйка этого богатства спустилась с небес почти мгновенно. Всего через десять минут. Высокая грудь почти открыто сверкала матовой белизной. Русые волосы вольными волнами спадали на открытые плечи. Из-под праздничной юбки сверкали башмачки достойные Золушки на всемирно известном балу. Такой могла бы быть Галя, и тогда бы он умер на месте у её прелестных ног. Но и пышная хозяйка заставила его вспомнить, что он мужчина и при том очень по-мужски голодный.
 – Ирина Леонидовна, вы меня просто околдовываете.
 – Просто Ира. Мы ж с тобой почти ровесники. Вот видишь, как я старалась загладить свою вину перед тобой. Знаешь, я целый день не вырвалась всерьёз пообедать. Так что давай сначала поедим, а потом бумаги будем смотреть.
– Какие там бумаги, Ира. В таком наряде танцуют на балу.
– А что и потанцуем. Только сначала поедим. Согласен?
– Трудно не согласится.
 Чего уж там? Не надо быть Казановой или Дон Жуаном, чтобы понять чего хочет дама. Лихо, конечно, наставлять рога хорошему человеку и к тому же начальнику, но на пути к цели это не самое страшное препятствие. Иван честно признался себе, что очень хочет его преодолеть. Он даже забыл, что навсегда отсекает этим себя от Гали. Наставлять рога это грех, но спать с дочерью, после того как ты спал с матерью это уже свинство.
 Сам-то он есть уже не хотел. Заправился перед трудным разговором. Она тоже ела только пять минут. Потом встала подошла к нему и прижала его голову к своей груди.
– Я догадываюсь Ваня, что ты обо мне думаешь, но это всё неправда. Я тебя люблю. У меня было достаточно времени, чтоб дойти до полной уверенности в этом. Я бы бросила Шустрова и пошла бы за тобой, но ты любишь мою дочь и своё дело. Трагедия. Но я против трагедий и тоже люблю своё дело. Вот такой получается пятиугольник. Три человека и два важных дела. Выход, который я тебе предложила довольно корявый, я понимаю, но если ты сейчас уйдёшь, я сломаюсь и дела наши с тобой сломаются. А согрешить ведь не только мне хочется, но и тебе. Права?
 Вместо слов Иван встал, обнял Ирину, поражаясь упругой мягкости её груди, и начал целовать её молодое лицо. Потом проявил отчаянную лихость. Подхватил на руки её увесистое тело и пошел с ним по лестнице вверх. От такого жеста она растаяла совершенно. Её возлюбленный принц, совершил невозможной. Она почти по-детски уткнулась ему в грудь и так они поднялись. Наверху дверь спальни оказалась открытой, и он бережно уложил её на просторы белоснежной постели, а потом отступил и отвернулся. В этом положении он снял пиджак и, начав расстегивать рубашку, всё же оглянулся. Выведенная им закономерность подтвердилась. Женщины одеваются очень долго, а раздеваются почти мгновенно. Ирина ждала его стоя обнаженной в позе Русской Венеры Кустодиева. Только не банным веником прикрывая промежность, а своей ладонью.
– Обними меня и мы так потанцуем. Спешить ведь нельзя. Очарование так легко сбегает. А вся ночь у нас впереди. Ты ведь не спешишь. А про дело твоё не беспокойся я дам тебе всё, что в моих силах. Я же чувствую, что ты гений. Если бы я этого не чувствовала ничего бы не было.
 Ваня поверил в эти слова, да и отступать в этой ситуации невозможно.
 После третьего взлёта они перешли к разговору имеющему внятный сюжет
 – Я знаю, почему ты не веришь, что мне всего тридцать лет. Потому что моей дочери уже двадцать. Ну да это случилось, когда мне и десяти не было. Я тогда в Москве жила и встретила самого настоящего принца на белом коне. Это в парке было. Я обомлела. Настоящий сказочный принц. Гале досталась его красота. Он подъехал ко мне и подхватил на коня. Он прижал меня одной рукой к своей кипучей плоти и бросил коня лёгкой рысью прямо через лес. При этом говорил что-то ласковое. Я вся горела и в тумане была полном. Он сказал, что он восточный принц и такую красавицу видит впервые. Ты же видишь какая я сейчас, а тогда торопливо развилась. Покажу фотографию, сам поймёшь. Прокатив меня,он поцеловал меня в губы и оставил. Даже о встрече не просил. Я сама пришла, прибежала как сумасшедшая. Он тогда повёл меня в кафе. Купил торт мороженое, потом на катере катал. Потом, потом мы снова оказались у речки и целовались до умопомрачения. А потом я убегала из школы, да из третьего класса и прямо к нему в постель. Он мне подарил бриллиантовое кольцо, серьги безумной красоты и ожерелье. Всё бриллиантовое. А потом исчез. Исчез и всё. Родители сообразили, что я беременна, когда аборт уже и не возможен был. Вот так и появилась Галя Абарджиль. А в школу я больше не пошла. Дома училась. В пятнадцать лет школу окончила. Пошла на заочный в универ на экономику. Красный диплом в двадцать лет получила. Галке было уже двенадцать когда Шустров у нас появился. Обе мы в него влюбились. А теперь я в тебя влюбилась. Такая я ненормальная с самого начала.
 После этого невероятного рассказа начался четвёртый взлёт.
 В полночь они вернулись в столовую и ели божественную пищу, прижавшись друг к другу, готовясь к пятому взлёту.

 2.Следующий день для Ивана прошел в полном тумане. Женщины в лаборатории нахально переглядывались и дружно строили домыслы. Работа не шла. Иван сделал начальственный вид и ушёл спать, но не домой в общагу, а… да понятно к кому. Её ещё не было дома, но он открыл дверь ключом, который она ему утром вручила. Ни о чём не думая, он поднялся в спальню и там уснул. Проснулся в темноте и не мог понять утро ранее или вечер за окном. Ирина лежала рядом и во сне продолжала занятия прошлой ночи. Он не стал прерывать её приятный сон, спустился вниз и попытался найти еду. Не успел. Ира проснулась и спустилась к нему. Ни в чём, хотя по дому уже вполне по-свойски бродил холод.
 – Тебе надо уехать из общаги. Там каждое твоё отсутствие заметно. Мы ведь не сможем это прекратить.
– Шустров приедет, так сможем.
– Сними квартиру. Я дам деньги.
– Тогда получится, что я стал Альфонсом. Только увы не королем Испании.
– Не глупи. Тебе придётся уйти с завода. Нельзя тратить миллион в свободное от основной работы время. Это надо сделать раньше, чем Шустров вернётся. Он же всё узнает. Мне он простит, а тебе нет. Станешь на ноги, я всё равно к тебе приду. А надоем уйду. В Москве у меня влиятельные друзья. Там и затеряюсь.
– По-моему это сумасшествие.
– А принц для десятилетней девочки разве не сумасшествие?
 Иван кивнул усталой головой. Надо признать сумасшествие и с ним тоже случалось и даже имя имело своеобразное Йохевед Пискарева
.
3. Израиль, Иерусалим. С Йохой он познакомился в университетской библиотеке на Высокой Вершине. Увидел классически русское лицо и подошёл к ней на выходе из читального зала. Она, оказывается, тоже приметила его и давно.
 – Здравствуй, Йоханан, – сказала она сходу, как только он подошёл. – А я уже боялась, что ты не решишься ко мне подкатиться. Сверху то ты вон какой мощный, а снизу вялый наверно.
 Ошарашенный таким напором Иван даже обидеться не успел. Спросил что попроще, чтобы не молчать растерянным мальчишкой:
 – Послушай, русская красавица, откуда у тебя речь на чистейшем иврите без всякого акцента?
– А я такая же русская, как и ты и все прочие русские евреи. Родители из России, а я здесь родилась. А меня тоже Йохой зовут. Йохевед Пискарёва я, а ты гордость факультета всем известный Йоханан Даян-Жук. Жук это Битл, да? Похоже на Джук, но ты же не таракан и не шекель, чтоб так прозываться. Переделай фамилию, а то как же я за тебя замуж выйду.
Иван слов её всерьёз не воспринял и, улыбнувшись смелости девицы, как бы спросил:
– Постой, но я вроде тебе такого предложения и не делал?
Её вопрос такой не смутил.
– Жди от вас. Я сама всё делаю.
 Она взяла его за руку, вроде бы для того, чтобы он со страху не убежал. Так они и пошли по аллее университетского парка мимо валяющихся на травке студентов и студенток как бы занятых подготовкой к сессии.
Иван шел бычком на веревочке. Она его успокоила.
 – Не бойся, не сразу всё. С женитьбой подождём. У меня к тебе другое дело. Скоро фестиваль песни. Там хулиганья будет до чёртиков. Мне нужен хранитель головы. Берёшься за эту работу?
– По-русски эта должность называется хранитель тела. А тело у тебя классное. Есть что хранить.
– Фу, моргом пахнет. Там тела хранят.
– Но так и по-английски боди гуард.
– Сравнил тоже. Guard – это страж. Страж это звучит. Только ведь евреи больше о голове заботятся, чем о теле. Потому в мире головастых евреев полно, а сильных мало. А ты как раз из сильных. Короче для начала побереги мою голову, а о теле потом поговорим. Я же сказала, не всё сразу.
 Иван поначалу решил, что Йохевед, конечно же, еврейка по какой-нибудь сомнительной бабушке. Много таких на Израиль набежало. Но потом оказалось всё гораздо интереснее. Она из Ильинских. Лет сто пятьдесят назад отважный капитан Ильин на виселицу пошел за свой переход в иудаизм. Но прежде чем его повесили, сумел распространить свою ересь. Вот так совершенно русские крестьяне в совершено русском окружении хранили свой полноценный иудаизм аж вот до законного приезда в Израиль в качестве кошерных евреев. Когда перед свадьбой им пришлось доказывать в раввинате своё право обвенчаться по еврейскому обряду, то ей типично русской на вид раввины поверили без доказательств, а Иван вынужден был привести свидетельницу еврейку по фамилии Жук и к тому же спеть пару строк из детской песенки на идиш. Мирьям, в смысле Мария Жук несла околесину задаром по доброте душевной. Впрочем, может ей и вправду казалось, что симпатичный молодой человек копия её деда погибшего таким же молодым и всего лишь солдатом в последний день войны в Берлине. Она и фотографию этого деда принесла. При желании можно было и сходство его с Иваном обнаружить.
 Раввины покивали головой, вроде согласно, но их расследование родословной Ивана возможно и оказалось той соломиной, которая переломила спину верблюда. За неделю до хупы (обряд венчания по-еврейски) назначенной и оплаченной в приличном ресторане, его подлинное происхождение остановило свадьбу. Во всяком случае, свадьбу по еврейским правилам, то есть с раввинами и под балдахином, который называется хупа.
– Начхать,– заявила Йохеаед.– я жду ребенка, и у него будет законный папа. Идем в Уругвайское посольство, там за деньги все оформят за неделю.
– Йоха, но у нас по техническим причинам не может быть ребенка, – возразил Иван, сохранивший свою девственность до этого дня по многим причинам. А главная – не верил он в свою привлекательность. При этом излучал сам того не осознавая мощнейший сексапил. Страх его сидел в нем так глубоко, что он даже откровенные призывы воспринимал как шутку, или того хуже насмешку. Он не успел влюбиться в Йохевед. Но готов был женится на ней да просто, чтобы наконец с полным правом произвести эксперимент «женина в постели»
Случилось это запланированное оплодотворение вовсе не случайно, а по прямой без намеков договоренности и сразу после помолвки и вечеринки в ресторане с названием «Дом ТихО». Место и действительно романтическое. Из освещённого пространства, где стояли столы и пьянствовали гости надо было лишь чуть отступить в тень деревьев сада окружавшего дом. Они и отступили и оступились и упали с удивлением обнаружив своеобразный рояль в кустах. Остроумное изобретение хозяев, или любимое место сна на свежем воздухе. И тут уж остановится не было ни какой возможности.
 Когда-то это и взаправду был дом врача по фамилии Тихо, поставленный в просторном саду на окраине Иерусалима. А теперь это оказалось в центре Иерусалима и хозяева, может быть даже потомки того врача, сообразили как выжать из этого обаятельного приятного места неслабый доход.
 Возвращаться к гостям не было никакой возможности. Родители невесты особой вольностью нравов не располагали, да и друзья вряд ли могли одобрить помятый наряд. О раввинах, даже самого модернистского толка тут и заикаться не стоит. Заикой останешься. В общем они тихо пробрались по краю сада и сбежали.
Квартира семьи Йохевед от этого центрального места отстояла далековато. Она возвышалась в недрах восьмиэтажного дома в районе с красноречивым названием Оазис Якова. На верблюдах по горным дорогам до Иерусалима от этого оазиса надо думать был когда-то день пути. На такси по мостам спрямившим горы полчаса. Дело было уже к полночи и автобусы уже до тети Беллы его бы не повезли. Остаться ночевать у Пискарёвых не выглядело нахальством. Но Иван поначалу опешил, когда Йохевед предложила ему на глазах всей семьи спать в её комнате в одной с ней постели.
– А зачем мучиться несытью желаний. Они же естественны, а мы не дети и уже не чужие.
Совершено крестьянского вида Сара мать Йохевед не дрогнув перед фактом так и сказала чуть улыбнувшись:
– Наш ты, Ваня. Что уж там.
 Уже в постели Йоха шепотом объяснила, что светские парни и девушки так годами живут, пока не решат, что им таки надо идти в раввинат. –Вот и родители сразу поняли – спорить поздно. Да и парень ты золото. Небось и меж собой шепчутся: «Это наверняка Йоха его заманила. Знаем мы. давно не девочка. Пора ребёнка рожать».
Иван чувствовал себя не влюбленным, а управляемым, но в этом была какая-то волшебная прелесть. Не имел он в жизни материнской ласки. Ласковой направляющей материнской руки не имел. И вот что-то очень похожее.
 Так оно и пошло и в привычку вошло.
Только вот такой интенсивный образ жизни требовал денег. Тете надо было подбрасывать добавку к её пенсии и к Пискаревым неудобно являться нахлебником. Выход нашелся в спорткомплексе построенном на Ниве Якова как раз напротив строения, где и жило семейство Пискаревых.
Когда Иван уперся не желая идти ужинать к Пискаревым Йоха мгновенно сообразила в чем причина.
– Вань, ты же занимался самбо. Тут мелюзга знает теквандо, джудо и прочую до восточную. А самбо звучит примерно как мамба, карамба. Южная Америка, понимаешь народ любит экзотику.
– Ну и что?
– Да я устрою тебя детей этому учить вон там, напротив. Вечерами после школы три раза в неделю.
– Йоха. Ну, ты что? Да у меня же иврит примитивный.
– Вот заодно и усовершенствуешь. К тому же можешь вставлять словечки английские и русские. Непонятности гипнотизируют. По себе знаю.
Вот так почти чудесным образом все и устроилось. Они ждали официального подтверждения бракосочетания из Уругвая и подумывали о съеме отдельной квартиры.
 
Но все это рухнуло чудовищным образом.
Автобус выворачивал у границы арабского района по традиции называемого «лагерем беженцев» Шуафат. Виллы, которые отгрохали там себе эти беженцы, постоянно вызывал зависть у живших на другой стороне улицы, то есть совсем от них недалеких, евреев. Иногда прямо в автобусе и даже на русском языке можно услышать полушутливые вздохи:
– Вон, я уже выбрала себе виллу, где буду жить, когда этих бандитов, наконец, прогонят.
 В тот вечер Иван сидел в автобусе недалеко от входа и даже чуть дремал после наряженной работы в лаборатории. Вдруг он увидел арабского парнищу, идущего по проходу с ножом в руке. Тот уже почти прошел мимо, когда в Иване взыграла отвага и выучка. Он перехватил руку с ножом по обе стороны металлической опоры уходящей к перекладине, придуманной для стоящих пассажиров. Резкий рывок на себя. От страшного удара нож выпал и рука хрустнула. Но дальше произошло непредусмотренное. Болевой шок оказался слишком силен даже для мордатого и молодого. Парнище свалился в проходе. Поднялся жуткий визг женщин. Автобус резко встал. Водитель вызвал полицию и магавников, то есть пограничников. В Израиле граница проходит везде, то есть выражаясь математическим языком «всюду плотно». Так что пограничники явились первыми. Они и выяснили, что упавший парнище мертв. Иван не понял, на что он наткнулся при падении, да и вслушиваться не стал. Ясно одно. Нечто вошло в глаз и проникло в мозг. Через минуту появились и полицейские. Те не выпустили никого из автобуса, пока не опросили. Иван все сказал и пошел домой, сам не понимая, герой он или дурак. Через день ему объяснили, что дурак и забрали в полицию. Месяц он ждал суда в тюрьме, ещё надеясь на разрешение этого недоразумения. Но зря. Политика оказалась сильнее здравого смысла.
– Извини. Йоханан, – сказал ему бесплатный адвокат. – Убийство, оно и есть убийство, хоть и явно не преднамеренное. Я могу добиться максимального сокращения срока или даже штрафа тысяч в сто евро, но не более того.
– Ни у меня, ни у моей жены нет таких денег, – зло сказал Иван, уже успевший получить седые волоски в свою смолено черную бороду.
Приговорили его к пяти годам. Отсидел он два. Вдруг вызвал его офицер охраны.
– Сидишь ты несправедливо. Это все политика. Левацкая игра с арабами в поддавки. Используют любую возможность вылизать арабам зад. Вот тебе твой паспорт и билет на самолет в Москву. Я даже дам тебе ещё и сто долларов. Большего сделать не могу.
– А к жене и сыну я смогу вернуться?
– Нет, Йоханан, если ты это сделаешь, в тюрьму сяду я. Извини, жене сообщат, что ты умер от заразы и кремирован вместе с этой заразой. Ради спасения остальных.
Иван тогда только грустно улыбнулся в ответ на эти слова. Тюрьма, а точнее жуткая несправедливость накидала ему брызги седины в голову и выкинула оттуда все сантименты по отношению к женщине, которую он не успел даже полюбить и уж точно по отношению к ребёнку, которого никогда не видел. Черная пустота зияла в его душе. С тем он и прилетел в Москву, где уже не было профессора Гольдберга, да и лаборатории его тоже не было. А больше кому ещё он нужен? Искал  и вроде нашел. В этом состоянии он и прибыл в Зеленодольск.  На всем  этом пути к делу, странным образом ему настойчиво являлось во сне чувство, что не за свои грехи он страдает. Невнятной черной тенью злой рок над ним довлел. Исполосованной багровыми вспышками небо твердило свистящим шепотом. Сначала шли слова на языках непонятных. А потом внятно
«…принятие наказания за сумасшедших родителей, оставивших тебя сиротой из-за буйных своих темпераментов».
 Просыпаясь, он задумывался. Сам ли он такой же? Может и так, только не так воспитан и не теми испытаниями испытан. Да и он легко теряет если не всю голову, то голову здравомыслящую. Но совсем не в ярости и как не странно и не в любви. Все страсти на уровне пола. Кроме научных, которые наоборот.