Рикошет

   
               

        Однажды я заснул в электричке. Очнулся и выско-
чил на две остановки позже. На перроне — никого.
Темнота стиснула полосу снега, отражающего туск-
лый свет фонарей.
Касса — закрыта, расписание отсутствовало, не
видать ни автобусов, ни маршруток.
Я бросился вслед удалявшейся от станции девуш-
ке.
— Когда следующая?
— Последняя прошла, — ответила она. — Пер-
вая — в пять двадцать.
Её, видимо, позабавил мой растерянный вид. Она
улыбнулась и двинулась дальше. Провести ночь на
перроне не сказка. Идти по шпалам в снежной колее,
конца которой не видно — слишком тяжёлое испыта-
ние для трезвого, и я решил пройтись по посёлку в на-
дежде купить в ночном киоске пару бутылок пива.
На подходе к одному из них меня обступили трое
парней.
Рядом залаяла собака, и появилась девушка, кото-
рую я видел на станции.
— Ко мне, Байкал! — скомандовала она и тут же
узнала меня.
— Он со мной! — крикнула она ребятам, и те
ушли.
— Переночуешь у нас, — сказала спасительни-
ца. — Заодно поможешь папе передвинуть стенку.
Я с удивлением уставился на девушку и спросил:
— Незнакомца впустишь в дом?
— Ты студент университета пятого курса истори-
ческого. Учимся вместе. Договорились?
— Конечно!
— Меня зовут Маша, а тебя?
Я представился. Дома Маша познакомила меня с
родителями.
— Из Питера приехали, чтобы двинуть стенку?! —
изумилась мама, женщина лет пятидесяти с интелли-
гентным лицом и приятными манерами. — Это по-
мужски!
Едва я снял куртку и разулся, отец увёл меня в ком-
нату, и мы занялись делом. Закончив, пришли на кух-
ню.
Мама накрыла поесть и, перекусив, мы пили чай.
Мама и дочь — словно оригинал и копия: одинаковые
густые длинные чёрные волосы, большие карие глаза,
подбородок ярко выражен, над верхней губой — едва за-
метный пушок. Плечи у обеих — прямые и подтянутые.
Отец — сутуловатый, с мягкими, несколько вялы-
ми движениями и бедной мимикой на кругловатом
лице. Цвет волос, как на полотнах импрессионистов,
сразу не определялся, и только при длительном взгля-
де приходила мысль о колосьях зрелой пшеницы. Гла-
за серые, чуть блестящие, посаженные глубоко, при-
стально смотрели на собеседника. Отец снял со стены
фотографию в рамке и протянул мне. Снимок запечат-
лел девочку и юношу.
— Это Машуля с Димой, — сказала мама и вытерла
глаза платочком.
Я вопросительно взглянул на Машу, затем на
отца...
— В армии служили? — спросил он.
Я открыл рот, чтобы ответить, но почувствовал:
мне с акцентом наступили на ногу.
— Папа, что за допрос?! — воскликнула Маша.
Отец достал из холодильника бутылку водки и на-
полнил четыре рюмки.
— Давай, мать, за день рождения сына!
Мы выпили и сидели в молчании.
— Покурим, — предложил мне отец.
— Семь с половиной лет назад Димка погиб на
границе, — сказал он, когда мы вышли на лестничную
площадку. — Сегодня ходили к нему на кладбище.
— Служил? — спросил я.
— Нет. При переходе застрелили пограничники.
Оказал, говорят, вооружённое сопротивление, — отец
сделал глубокую судорожную затяжку. — Стартовым
пистолетом?! Придумали же! Он с шести лет никаких
игрушек в руки не брал. Только книги! А вырос — даже
на охоту ходить отказывался! Томик Мандельштама да
Цветаевой — вот его оружие! Мечтал выставить свой
роман в номинации на соискание какой-то там пре-
мии — он ведь писал, — а ему выезд «зарубили».
Меня словно молнией ударило. Во рту пересохло, и
я мысленно подсчитал года.
Всё совпало!
Цепляясь за последнюю надежду, я спросил чуть
дрожащим голосом:
— Где именно это произошло?
— На границе с ...ией на территории ...ого погра-
нотряда.
— Зимой? — спросил я с замиранием сердца.
— В июне. Десятого.
Сомнений не было! Вот куда по воле случая меня
закинула судьба!
Я чувствовал себя убийцей, находясь в этом доме.
— Пойду! — сказал я, одеваясь. — Спасибо за уго-
щение!
Байкал встрепенулся: решил, что поведут выгули-
вать.
— Переночуй у нас! — сказала Маша.
— Мне срочно надо! — ответил я и, попрощав-
шись, выбежал на улицу.
До станции ноги несли меня, словно пушинку. На
шпалах — оступались, спотыкались о деревянные по-
перечины; шагнув в сторону — оказывался по пояс в
снегу.
Я шёл в глубокой задумчивости. Мысли мои пере-
неслись в тот жаркий июньский день...
...В два часа дня заставу оглушила сирена: срабо-
тала система. Я был в тревожной группе, выехавшей
на участок.
— Обнаружены следы обуви крупного размера на
КСП, — доложил замполит лейтенант Ко...ов на заста-
ву, когда мы прибыли на место нарушения, — а также
повреждена система. Начинаем преследование!
— Собака след не берёт! — сказал кинолог. — Об-
работан спецсоставом.
— Впереди болото, — прищурился лейтенант. —
Иванов и Аносов с собакой — справа, мы с Апосто-
ловым — слева. Связь — через каждые десять минут.
При обнаружении доложить немедленно. Вперёд!
Мы бежали, перескакивая через мшистые кочки,
истекая потом, и матерились, спотыкаясь о карлико-
вые деревца, пробившиеся из земли, словно грибы.
Небо синело без единого облачка и вдали сливалось
с яркой зеленью сопок. Слева от нас деревца, удаля-
ясь от болота, становились всё выше и гуще и плавно
переходили в лес.
Несколько раз кинолог выходил на связь: ничего
не обнаружено.
Вдруг лейтенант оглянулся на меня и прошипел:
— Вот и он! Прибавь, ефрейтор, обороты!
На бегу он сообщил тревожной группе и на заста-
ву:
— Преследуем мужчину, одетого в штормовку, с
рюкзаком за спиной!
Нарушитель, заметив нас, ускорил темп, изред-
ка оглядываясь. Тряся рюкзаком, он бежал, энергич-
но размахивая руками, к валуну, напоминавшему по
форме летающую тарелку.
— За тем камнем — граница! — прохрипел зампо-
лит, остановился и достал пистолет. Прицелился, на-
жал на спусковой крючок — осечка. Попробовал не-
сколько раз — тщетно!
— Ефрейтор Апостолов, огонь! — скомандовал он.
Я застыл в растерянности: нарушитель обходил ва-
лун, за которым синел финский столб.
— Огонь! — скомандовал лейтенант. — Стреляй
по ногам!
Я вскинул автомат, снял с предохранителя, пере-
дёрнул затвор и, прицелившись в камень, выстрелил.
Нарушитель покачнулся и упал.
Мы устремились к нему. Он лежал распластавшись:
на шее зияла рана. Я уставился на неё, затем — на лей-
тенанта.
Он проверил пульс поверженного, прикрыл ему
глаза и сообщил по рации:
— Нарушитель погиб в перестрелке: оказал во-
оружённое сопротивление.
Лейтенант вынул из кармана стартовый пистолет
и вложил в руку парня.
— Он стал целиться — ты открыл огонь. Понял? —
спросил он, сверля меня взглядом.
— Да.
Мы сидели и молча курили.
— Я же стрелял в камень! — наконец, не выдер-
жав, крикнул я.
— Знаю! — ответил замполит. — Видел искры на
валуне. Рикошет.
Мы сидели молча, пока не появились остальные из
тревожной группы.
Над лесом зажужжал вертолёт, словно гигантская
муха, почуявшая мертвечину...