Прощание...

 - Провожающие есть? - громко позвала проводница. - Выходим! Отправление через пять минут!
Словно извиняясь за грубую реальность, Света смущенно глянула на него.
 - Ну... все... - робко улыбнулась она. - Пока...
 - Да, счастливо, - в голосе скользнула вымученная беспечность — надо держать лицо.
  Больше сказать было решительно нечего — годы совместной жизни они уже разложили по сумкам и чемоданам за пару недель бесконечных рассуждений. Теперь осталось только закрыть молнии и задвинуть багаж с их браком в местечко потемней и поотдаленней. Он поднялся, собираясь выходить из купе. Света тоже встала.
 - Я тебя люблю, - слова как-то сами собой скользнули с ее губ. - Я всегда тебя буду любить и скучать... По-своему...
  Да... Хорошо, что предупредила! Слегка дотронувшись до плеча, коснулась персиком щеки его суточой щетины. Душистая прядь у лица, легчайший поцелуй в воздух. Все. Он свободен.
 - Удачи, - бросил не глядя и потопал по узкому коридорчику.
  Мягкий белый перрон. Мело по-прежнему. Очередной транспортный коллапс. Странно... всем хорошо известно, что зимой рано или поздно случается снег, а поди ж ты, метель всегда встречается беспомощным метанием... Как у них... Обсудили, обдумали, приняли. Уверены в прошлом и готовы к будущему... казалось бы... а в груди все равно что-то так нехорошо мерзнет и жмется... Странно.
  За густой холодной взвесью, парившей в воздухе, увидел ее застекленную фигуру. Подошел к окну. Снег пригоршнями летел в лицо, не давая рассмотреть и запомнить как следует. В тот самый момент, когда «все стало решено», он вдруг понял, что за последние несколько лет совсем от нее отвык. Ну, то есть видел рядом с собой человека... женского пола... знал, что это жена... две руки, две ноги, два глаза, красивая... но вот какая она на самом деле, он, оказывается, забыл и теперь лихорадочно пытался зафиксировать прекрасные мелочи, делавшие ее ЕЮ, единственной и неповторимой. И уже бывшей.
  По ту сторону стекла рука вскинулась в неуверенном прощании.
 - И я всегда буду любить тебя... - прошептал, зная, что его не услышат. - По своему...
  Глухо лязгнуло и темный проем с запечатанным изображением родной и любимой медленно пополз в сторону.
  Развернувшись, пошел обратно в вокзальную суету. В голове было гулко и пусто, оглушительный  голос диспетчера, дробный топот ног, грохотание чемоданных колесиков — отдавались там пространным эхом. Все хорошо, правильно и обдуманно, и он привыкнет... привыкнет... Будет работать! Двадцати четырех часов не хватало, пока они были вдвоем, а теперь — в самый раз. Но попозже... когда хоть чуть-чуть отпустит мучительная тоска...  А пока... пока надо выпить. Хотя бы кофе.
  Специально поехал в местечко, где год назад с маффинами и толстопенным капучино они скоротали пару рождественских вечеров. Ну и что? Было столько хорошего, кое-что можно и оставить... на первое время, пока не перестанет скучать... он ведь обязательно перестанет... Распахнувшись, прозрачная дверь впустила в душистый теплый мирок.
  А по утрам, оказывается, все иначе: ни томных парочек, ни озорных студентов, нет золотистого праздничного сумрака и... и елки тоже нет. Вот это жалко! Но предсказуемо —  февраль на дворе. Ну и ладно! Новая жизнь в конце концов... Пусть зал плавает в сероватом зимнем свете занесенного города, и вместо веселого народца только пара бледных посетителей сосредоточенно реанимируют утренний организм кофе и круассанами, да нарядная бабуля угощает тортом румяного, немилосердно качающегося на стуле, карапуза лет четырех.  Пусть... теперь все должно быть немного иначе. Или много... это уж как пойдет...
  Не глядя на подбежавшую девочку в белом переднике, попросил принести двойной американо. Пить — так пить! И никаких сливок с сахаром и булок! Все очень серьезно и по-мужски.
  Глянул в окно — вечерами были десерты с ней, а теперь пьет кофе он и... и улица, целиком заполонившая маленькое кафе снегом, шустрыми прохожиими и грудами занесенных машин на перекрестке.
  Хлебнул обжигающую горечь. Ну и микстура! Отвык. Задумчиво повертев в пальцах закорючку щипцов, таки пульнул в темный глянец пару кусочков. Попробовал — улыбнулся, много лучше.
  В этот момент стул вместе с вихрастым хулиганом обрушился на пол. Зальчик зазвенел от горестных воплей.
 - Обидно! - через несколько минут всхлипывал малыш, - и бо-о-ольно!
 - Ну-ну, дружок, - гладила бабушка его по белой макушке, держа на руках. - Ты ведь знал, что он упадет, правда?
 - Все равно-о-о! - снова заревел мальчуган.
  Он усмехнулся. Точно, не раз ведь слышал, что если так много бывать на работе и так мало дома, стул под ним рано или поздно упадет. Вспомнился мультик из далекого детства и неподдельный восторг Карлсона: «Малыш! Ты видел?! Она все-таки упала!!» Ведь ему именно это и было нужно. Чтобы упала люстра. Или стул. Или их брак рухнул к чертовой матери.
 - Хватит, хватит, - продолжала ворковать бабушка, промокая платком льющиеся ручьи - что ж ты теперь плачешь, бывает...
 - Больно, больно!
 - Зато теперь ты знаешь, что качаться не надо.
  Да. Это он крепко запомнил: проверять на прочность лучше то, что совсем не жалко. И плакать незачем. Надо знать.
  Попросил счет. Раз раскачивать уже нечего, можно с головой уйти в офис. Или на объекты. Или в командировки. Вставая, допил кофе — горячий и сладкий. Кто сказал, что новая жизнь не должна быть вкусной?