Базар и политика

Я сделал ещё один большой круг, почти по краю базарного забора, ловко обходя, как опытный футболист, железные углы длинных торговых столов и наезжающие тележки, но друга нигде не было. Виноватым, конечно, был я, опоздал на минут пятнадцать и позвонить не позвонил, батарейка мобильника села. С другой стороны, и друг мой точностью не отличался, но мог, конечно, прийти и во время. Поскольку моей рожи на условном месте обнаружено не было, он мог кинуться навстречу базарной жизни. Было на что посмотреть, недаром мой киевский знакомый, заехавший года три назад из Львова по дороге домой, попросил показать ему знаменитый, как он выразился, Центральный рынок Кишинёва. Тогда вместе с ним я вновь открыл для себя терпкий вкус домашнего вина, что наливают прямо из под полы пальто из двухлитровых пластмассовых бутылок, под который можно тут же закусить овечьей  брынзой или салом пахнущим палёной соломой. Пробовали мы, омывая глаза сочными красками свежих фруктов, сложенных в высокие пирамиды и горилку с севера Молдовы, так называемый «свекломицин», под моченные яблоки и фаршированный перец.

В животе забулькало воспоминаниями тех дней. С утра росинки не было во рту, и отсутствие друга, как показалось, обостряло чувство голода. Он обещал при встрече одолжить денег до получки. Нужно было купить жене хоть какой-то подарок на день рождения и вернуть долг за «зимнюю обувь» машины. Но мы договорились ещё отметить встречу в известной половине стране базарной «кырнэцейной». Чувство голода, однако, как я с каждой минутой отдавал себя отчет, обостряли и новости с видеостенда. Магазин бытовой техники, самый мощный из здешних коммерческих заведений, построил высоко над своей крышей огромный круговой экран, который был виден из любой точки базара. По обоюдному согласию, по-видимому, администрации рынка и супермаркета и, исходя, наверное, из каких-то политических симпатий или обязательств, на видеостене транслировали преимущественно передачи одного столичного канала новостного формата. В тот январский полуденный час репортёры старались над отчётом неудавшегося политического года. Новый временный президент  глядел через модные, почти незаметные на его лице очки на мелких базарных людей и  гордо глаголил со своей вымышленной высоты. «Даю тебе от силы три месяца!» - сказал я с остервенением президенту и вновь пустился по километровому кругу искать друга. Меня догоняла звучащая из разных колонок «бутиков» народная музыка шлягеров, что-то вроде Бреговича, поделённая на местную чувствительность.
               
У главного входа, буквально в нескольких шагах от ряда кафешек и столовых стоял деревенский, судя по истёртой куртке и заячьей шапке, мужичок, шатаясь, на одной ноге словно известный в народе стеснённый властью до огорода с лапоть крестьянин из старого учебника по истории. Он что-то объяснял продавцу, или, может, наоборот, хитрый продавец в чём-то убеждал его. Некогда было вникать, и я пошёл дальше. У широких дверей мясного павильона низкий мужчина в картузе отвечал, глядя вверх,  полной тётке с круглым-круглым лицом: «Ну, сейчас-то немного лучше». Что же у него может быть хорошего? – попытался  прицениться я с полубега.  Продавщица рыбы, возле которой я замыкал уже третий круг за последние полчаса, косо посмотрела на меня и стала рыться в большом навесном кармане грязного халата, видимо, заподозрив внеочередную проверку. Отчитываясь сам перед собой за последний «рейд», я сообразил, что деревенский мужичок покупал себе тёплые стельки, а продавец держал в руке его полусапожек и мерил их. А «сейчас-то немного лучше» не было никакой оценки, ни отдельно взятого хозяйства, ни в целом экономического положения страны. Это была, скорее, поговорка, служащая молдаванам дежурным ответом и одновременно признаком веры, которая учит, что грех на жизнь жаловаться и уныние тоже грех. А полная тётя плакалась ему: «Вот приехала из Италии: ни кола, ни двора. Всё продал гад, как и обещал, если не вернусь... Запил и куда-то запропастился...» На видеостене покатилась вереница дипломатических лимузинов. То ли в Брюсселе, то ли в Москве представители нашей политической элиты пытались выторговать себе какие-то новые правила для своих внутренних игр. Большие начальники с крупными узлами  галстуков разных цветов резко появлялись из проёмов чёрных корпусов машин и за ними, как стая затравленных полевых мышей, устремлялись дипломаты. Один шофёр, работавший на такой машине, как-то рассказал мне, что если опоздать на какие-то две-три минуты, то вход закрывается, и дипломату это может стоить карьеры. Уже второй год эта политическая дрянь не могла договориться между собой, как править. Сначала левым не доставало голоса избрать президента, а потом правым не хватило, как они выражались, этого «золотого» голоса. Когда поняли, что не найти им правды в своей стране, стали искать на стороне.

Я вышел за забор базара. И здесь друга не было. Полицейские, одетые в новую форму, очень похожую на таможенную, собирали дань с торгующих за воротами и с водителей не по правилам припаркованных машин. Основные силы полицейских были, образно выражаясь, стянуты к большому грузовику, с которого отгружали свиные туши. Здоровые верзилы проходили с убитыми животными наперевес по образованному из страж порядка живому коридору и умудрялись, сгибаясь под тяжестью груза, сунуть ловким движением в казённые карманы мзду. Причём, как я заметил, каждый грузчик строго знал и помнил соответствующий карман. Шеи мздодателей были обильно, до воротников белых халатов, залиты ещё тёплой поросячьей кровью и не надо было обладать особенным  воображением, чтобы домыслить эту жертвенную церемонию, которая тянулась к чреву рынка, к тому месту, где на видеостенде маячили силуэты политиков. О том, что полицейская, таможенная и прочая дань поднималась ступенька за ступенькой по пирамиде власти, говорилось открыто и в прессе, и на базаре, и это уже давно не вызывало у людей агрессивных возражений. Люди просто ждали, что взамен этих дополнительных плат, власть спустит по тем же ступенькам правила нового порядка. Никто точно не мог представить, какими должны быть эти правила, но предполагали, что они должны принести то благополучие, которое давно воцарилось в тех столицах, куда еженедельно отправлялись воздушным путём представители власти, для того, чтобы, как они выражались, договориться наконец и обеспечить своей стране будущее. На видеостенде это будущее можно было увидеть, как и наших политиков, сиюминутно. Новый временный президент описывал эти новые времена красивее и с большим вдохновением, чем прежний временный президент. Репортеры соревновались в предсказаниях перемен к лучшему, аргументируя свои соображения тем, что «новый временный» выше ростом и образованнее, чем «старый временный». Не гнушались в своём профессиональном порыве даже такими доводами, как связи с зарубежными спецслужбами и успехом у женщин.

Я нашёл его таки у гратара, где посреди восхищенной смуглолицей толпы жарились на медленном огне кырнэцеи. Была всё-таки заложена какая-то сакральная тайна в этом дозревающем продукте рубинового цвета, который благоухал над мерцающими угольками, как над драгоценными камнями из плохо снятого фильма про морских разбойников. Можно было, однако, поспорить с голодной толпой о том, национальный ли символ кырнэцеи, или, скорее всего, своеобразный и дешёвый заменитель народного счастья. Друг распростёр свои объятья и поприветствовал меня, глядя своими добрыми и полупьяными глазами: «Да не горюй ты, ничего не случилось…Да и что тут у нас может такое случиться? Что..? Да нет, не пропил я твой будущий долг, я что тебе, правительство?!» Он продолжал обнимать меня и шутить, а я потихоньку стал выходить из стрессового состояния и благодарить Бога, что нашёл то, что искал. «Угощайся!» - он налил полный стакан красного базарного вина и повернул голову к очень молодому человеку, который иронично и с некоторой отрешенностью наблюдал сцену нашей эпохальной встречи. Казалось, его внимание больше занято перипетиями на высокой видеостене. «Знакомься, - он назвал имя парня. – Мой племянник. Приехал из-за границы, с заработок… Это у него я одолжил для тебя…Не-не-не…не пугайся! Ты должен будешь мне, а я ему. За границей бабло есть, там его навалом! Правда, мэй!? – он похлопал племянника по плечу и налил и ему вина в высокий стакан. «Ничего, эти деньги я быстро отработаю, он хочет перестроить свою ванную комнату, правда, мэй!» Молодой человек, казалось, весь взволновался, он узнавал кое-кого на экране. Новостной канал рапортовал в прямом эфире, как c нашим «новым временным» ручкается власть страны, из который только что прилетел с баксами племянник. «Что он такое несёт, поморщился друг, словно читая мысли парнишки… Да зачем мы им нужны, - он схватил парня за локоть. – Кому мы нужны? - спросил он опять и отвлеченно добавил: – Да, только себе, может быть и нужны».
- Ну, давайте! - друг поднял кубок с красным вином выше головы. Молодой человек с белым, как зубная паста, лицом, в новой кожаной куртке и новых джинсах тоже было потянулся к своему стакану. То ли с городской свалки, то ли с базарного туалета повеяло неприятным столичным запахом. Паренёк поморщился. Я вонзил свою пластмассовую вилку в изворачивающееся тело кырнэцея: «Норок!»
- Норок!
- Норок!