***

Сафа Керимов
Последние герои Эллады

Истинному поэту Иосифу, сыну Александра

Зима в этом году долго не хотела уходить, и даже сейчас, за десять дней до окончания марта, снова пошёл отвратительный мокрый снег, а холодный влажный ветер пробивался через одежду к самому телу и выстужал  спину и сердце. Это было очень неприятно, и я торопился поскорее уйти с улицы, чтобы нырнуть в свой подъезд и добраться наконец-то  до теплой квартиры. Как всякий житель большого города, я, перед тем как нажать кнопку электронного ключа и открыть дверь в подъезд, быстро  оглянулся: нет ли кого за спиной. Оказалось самое неприятное, что может произойти: за мной почти  вплотную стоял незнакомый мужчина, готовый шагнуть вместе со мной в подъезд. Он был в какой-то длинной бесформенной куртке с надвинутым капюшоном, - из тех, которые всегда напоминали мне одежду бедуинов, детей пустыни, спасающихся от непогоды.
                Но если странник в пыли дорог
                Пытается переступить порог,
                Обычай велит впустить его. Вдруг этот странник – бог?»

Незнакомец будто угадал мои мысли, и рукой откинул назад капюшон, и я увидел глаза, какие  могут быть только у очень честных и очень печальных людей или у великих мошенников.
Он показался мне знакомым, очень знакомым,  – только я ни за что на свете не смог бы вспомнить, где его видел.

«Кто там стоит под городской стеной?»
«Одет не по-нашему: в шерстяной
костюм!» «И стоит то передом, то спиной»
«Зачем он пришёл сюда? Ещё один лишний рот!»
«Чего он стучит у городских ворот?»
«Мы ему не нравимся». «И наоборот».

По договорённости с другими жильцами подъезда, мне нужно было нажать кнопку электронного ключа не один раз,- и открыть дверь в обычном порядке,- а два раза, и тем самым дать условный сигнал вызова дежурному из службы безопасности. Вместо этого, я, не моргнув глазом, нажал кнопку только один раз, и даже сделал шаг в сторону, вежливо пропуская вперёд, в подъезд, совершенно постороннего человека.
- Спасибо,- устало сказал незнакомец.- Замёрз тут стоять, никому ненужный…
- Вы к кому? – спросил я.- Их нет дома?
- Я ни к кому,- честно сказал незнакомец. – Я только хотел войти.

«Он нам не нужен». «А  мы ему  нужны?»…

 
Ни один житель большого города никогда не даст незнакомому человеку войти в собственную квартиру. Но я сделал и это.


«Входи и скажи, как тебя зовут,
Откуда ты и как оказался тут?
Говори. Люди ждут».


Незнакомец скромно остановился в прихожей,– кажется, он  даже не ожидал, что я приглашу его в комнату.         
- Пожалуйста, проходите,- сказал я, даже не ругая себя за глупости, которые делал последние несколько минут беспрерывно.
Я старался незаметно рассмотреть непрошеного (уже - прошеного!) гостя.

  «Выглядит молодо». «Но голова седа».
«Пусть сам расскажет, как он попал сюда!»
«Наверное, кого-то зарезал и прячется от суда?»

Он в самом  деле кого-то очень сильно напоминал. Я присмотрелся и совершенно отчётливо понял, что он очень похож на моего отца, каким он был на фотографиях в самой ранней молодости: с вытянутым бло;ковским лицом, с прекрасными задумчивыми глазами, которые уже никогда не придётся увидеть… Но когда незнакомец, уже сидя в моём кресле, чуть повернул голову к свету, я понял, что он одновременно похож и на моего единственного друга, который был ближе брата, и который много лет проживал в далёкой недосягаемой стране… И ещё,– что было уже совершенно непостижимо,– я отчётливо понял, что он одновременно похож на моего любимого сына.
Я смотрел на него со скрытым и понятным опасением… Нет, не так!.. На самом деле, я пытался смотреть на него со скрытым и понятным опасением, но вместо этого ощущал непонятное, давно забытое чувство доверия к чужим людям …Эти сумрачные, – но такие искренние, – карие глаза. Открытое, спокойное лицо. Слишком длинные по сравнению с теми, что принято носить, красиво вьющие волосы с уже заметой сединой…

«Ясно, что это не грек, не перс»
«Выглядит странно: ни бороды, ни пейс».

- Я могу предложить чай или кофе…Но, кроме этого, ничего нет:  живу один, и не держу дома никаких…припасов.
- Спасибо, я не голоден,- ответил поздний гость, одновременно успокаивая меня своим звучным голосом с очень ясной артикуляцией.- А в одиночестве всегда есть свои причины и иногда даже – привлекательность.

     Когда теряет равновесие
     твое сознание усталое,
     когда ступеньки этой лестницы
     уходят из-под ног,
     как палуба,
     когда плюет на человечество
     твое ночное одиночество,-

     ты можешь
     размышлять о вечности
     и сомневаться в непорочности
     идей, гипотез, восприятия
     произведения искусства,
     и – кстати - самого зачатия
     Мадонной сына Иисуса.

Я усмехнулся про себя: если бы незнакомец каким-то образом очутился в этом доме всего лишь несколько недель назад, то был бы, наверное, поражён количеством людей, одновременно проживающих в одной, пусть и просторной квартире, и ужасным шумом и суетой, который все они производили. Кроме приходящих друзей, знакомых и просто посетителей, в квартире тогда постоянно проживали три женщины, – совершенно разные по внешнему облику, привычкам и характеру, но все в равной степени прекрасные губительной телесной красотой. Эти три женщины были попыткой прямого подкупа со стороны шестирукой богини, и по первоначальному замыслу должны были убедить меня в правильности выбора очередного «пути». Но на деле обещанный «земной рай с небесными пери» быстро превратился в открытую вражду между прекрасными посланницами; причём короткие перепалки быстро прогрессировали от грязных сплетен до рукоприкладства. Учитывая генетическую связь  красавиц с шестирукой, я отчётливо понял, что скоро дело может дойти и до ядов и кинжалов,– и поэтому в ультимативном порядке в один поистине прекрасный день окончательно отвёрг предложение хозяйки праздников и развлечений, и выставил всех на улицу.

До свиданья, девки-козы,
Возвращайтесь-ка в колхозы!

- Одиночество, – сказал поздний гость, – не всегда признак только меланхолического или скверного характера. Это может быть и признак редкой в наши дни мудрости.
- Одиночество – оно и есть одиночество. Если бы нас хотели создать одинокими, то создали бы не людьми, а какой-нибудь…птицей вроде кукушки, которая даже своих детей подкидывает в чужие гнёзда. Или скалой в пустыне, под толстым слоем песка, о существовании и предназначении которой никто не знает...
- Разве кто-то точно знает, для чего он создан? Предназначение – это тайна.
Я через силу улыбнулся и  кивнул  в сторону окна, на вечернее небо:
- Там, наверху, точно знают, для чего мы здесь.
Гость согласно кивнул в сторону окна:
- Там-то, - сказал он, - точно знают.
Мы молча посмотрели на светлеющее после дождя небо, на котором всё отчётливее стали высвечиваться звёзды. Ещё вчера вечером, судя по их расположению, ничто не провещало мне ни новых знакомств, ни неожиданного визита. Или я не смог понять их тайную речь, или в самом деле – даже звёзды не предполагали  такого поворота событий.

     В марте чем позднее, тем меньше ртути.
     Т. е. чем больше времени, тем холоднее. Звезды
     как разбитый термометр: каждый квадратный метр
     ночи ими усеян, как при салюте.
     Днем, когда небо под стать известке,
     сам Казимир бы их не заметил,
     белых на белом. Вот почему незримы
     ангелы.

- Как узнать,- сказал я,- как узнать, зачем ты на этом свете?.. Вся жизнь пройдёт, так и не узнаешь, кто; ты и зачем…Кто-то бы объявился, чтобы мог спросить у неба. Только людям, несчастным, это не дано.
- Это дано каждому! Вспомните древних греческих героев. А до них вообще все люди, даже и не герои, запросто общались с богами.
- А ещё раньше, когда ещё не было самих людей, боги вселялись в деревья или в камни, так что люди пришли, можно сказать, на готовое…
- Но боги должны быть таинственны и недоступны, а не сидеть за одним столом с вами. Тем более, – с дерзкими и неисправимыми упрямцами, какими были греки! Поэтому под Троей и были уничтожены последние герои.

      Великий Гектор стрелами убит.
     Его душа плывет по темным водам,
     шуршат кусты и гаснут облака,
     вдали невнятно плачет Андромаха.

- Причём многие ошибочно считают, что причиной войны была прекрасная дочь Тиндара,- блеснул эрудицией  гость. - Но даже это было частью одного замысла и большим обманом одновременно: пока греки и несчастные фригийцы истребляли друг друга, ту, которая была объявлена наградой, уже похитил бог-кузнец и увёз, как верно было сказано, «среди морщин эфирных затаив и тучею одев».
Я превратился в слух, потому что услышал нечто, о чём даже не догадывался.
- Кого же получил бедняга Менелай?- спросил я.
- Кого-то, как две капли воды похожего с Еленой…
- Очевидно, здесь замешаны большие мастера принимать чужие образы самых любимых людей, перед которыми беззащитно сердце?..- спросил я, заглядывая в сумрачные глаза. Но ответа не получил.- А что Менелай,- он же тоже из тех, кто говорил с богами, и его сердце трудно обмануть?
- Да, все могло бы скоро открыться. Поэтому уже на обратном пути корабль, на котором были он и точное подобие той, за которую он честно сражался, попал в жестокую бурю, неожиданно разразившуюся на самой середине Эгейского моря. Хотя до сезона штормов было ещё два месяца… Вследствие бури они оба пропали без вести. Ни в Аргосе, ни на Евроте их не нашли, так что обоих смело можно было бы считать погибшими. Потом, правда, оба нашлись в какой-то рыбацкой деревушке, в которой сами не помнили как очутились. Но были ли это сами они или точные их образы – сказать трудно…

                О, горе тем, о ком ты нам поведал...

- Думаю, если бы кто-то из этих героев смог спастись или выжить после битв и злоключений, то стал бы обязательно мстить за обман.
- Кому? Богам?..
- После них, к сожалению, люди уже не умели общаться с богами. Только за редким исключением и крайне редко. Причем почти все, кто заявлял, что умеет делать, в абсолютном большинстве были шарлатанами.
- Предполагаю, что силы, которые устроили это ужасное взаимоуничтожение на берегах кипучего Скамандра, хотели истребить породу людей, общающихся с богами.
- Прекрасная мысль! Она сто;ит целого научного исследования…
- … по атеизму?- быстро спросил гость, и я увидел в его глазах беззлобную усмешку.
Я постарался так же беззаботно улыбнулся в ответ, стараясь попридержать язык и не ляпнуть лишнего. Если бы он появился в этом доме всего несколько дней назад, наверное, то, уверен, испытал бы самые противоречивые чувства и не стал бы шутить на темы, за которые всего пару веков назад лучших из людей сжигали на костре. Так, совсем недавно в этом же кресле с трудом разместился, неловко пытаясь расположить по разные стороны два белоснежных крыла, другой гость. Он также, как и другие, не назвал своего настоящего имени, но я и так догадался, кто; это и откуда. Он пытался заглянуть мне в глаза своими темными, без зрачков, пугающе огромными для человекоподобного существа глазами. Говорил он очень тихо, будто нашептывал в самые уши. Ему потребовалось много времени, чтобы понять, насколько он ошибался, выбрав именно меня  в качестве собеседника и жертвы. А чуть раньше в этом же кресле сидел юноша с волосами цвета растопленного золота и с такими же, полными растопленного мёда, глазами. Он, в отличие от других, ни в чём не убеждал и ничему не учил; он только рассказывал о землях, где живут подобные ему прекрасные и счастливые существа, и рассказы его могли свести с ума кого угодно; и цена этого сумасшествия была необычайно высока,– моя жизнь. К счастью, юноша тоже не сразу догадался, кто перед ним, и самонадеянно пришёл в одиночку, без  своего второго воплощения,– без своей сестры-близнеца, такой же прекрасной, с волосами из растоплённого золота и с глазами, в которых можно было утонуть. Иначе этот, без сомнений, один из самых опасных гостей моего скромного жилища в мгновение ока смог бы превратить меня в вечного раба. А когда он всё-таки догадался, было уже поздно: я сделал свой выбор, и наши дороги вели в разные стороны. А так же были и многие другие встречи, в других местах и с другими не менее занятными и очень часто - с не менее опасными собеседниками… 

     …Есть крылатые львы, женогрудые сфинксы. Плюс
     ангелы в белом и нимфы моря.
     Для того, на чьи плечи ложится груз
     темноты, жары и –  сказать ли – горя,
     они разбегающихся милей
     от брошенных слов нулей.

Все они были необыкновенными и удивительными существами, – безусловно, высшего ранга; каждый по-своему поразительный. К счастью, все они существовали в ипостасях, которые мог постигнуть человеческий разум, и мне ещё ни разу не приходилось опасаться за свой рассудок. Хотя я слышал о случаях, участники которых в своих воспоминаниях использовали понятие «неведомый и непостижимый дух», – но, видимо в связи с исключительным везением, мне не выпадали такие встречи. Но были среди них и такие, которые могли поразить самое  нерядовое воображение. Помню, что я чувствовал во время знакомства с Первыми. Образ и вид их мог поразить чьё угодно воображение. Сначала на берегу взбесившейся реки появился невероятных размеров бык с прекрасными сияющими глазами оленя. Животное, мерно шагающее за ним, оказалось самцом черной  антилопы,

с царственной головой,  эбеновой  спиной, серебристым брюхом и  блестящими прямыми рогами. Рядом с ним, опустив  голову  до земли,  неустанно хлеща хвостом по  увядшей траве, прошла толстобрюхая тигрица с зелеными глазами, горевшими под густыми бровями, и со впалыми щеками…Бык прилег у храма, и  тут из мрака выскочила чудовищная серая обезьяна и  села,  как  садятся люди,  на место поверженного идола, а дождевые капли, словно драгоценные камни, посыпались с ее волосатой шеи и плеч. Другие  тени возникали  и скрывались  за пределами круга,  и среди  них появился  пьяный человек, размахивающий  жезлом  и  винной  бутылкой. Глаза  его искали  во мраке  то место, откуда донесся рев. Крокодилица, тупоносая гангская Магар, гроза  бродов, подползла к  зверям, яростно колотя хвостом направо и налево.

Я, помню, настолько тогда перепугался, хотя до этого считал себя готовым ко всему, к тому же ещё и очень сильным и достаточно отважным, что, стараясь перебороть свой страх, стал вести себя как шут. Я веселился вовсю, и увлёкся настолько, что забыл о смертельной опасности, которая могла угрожать со стороны каждого из них в отдельности, и от всех вместе. Именно тогда Магар, которая с самого начала была явно не в настроении, и в отличие от других присутствовавших, которые со временем начали не только благосклонно поглядывать в мою сторону, но даже иногда сдержанно улыбаться моим глупым шуткам, вдруг сделала неуловимое движение головой, и моя правая рука оказалась в острозубой пасти, и только потом я почувствовал ужасающую боль… К счастью, эта встреча прошла без тяжёлых  для меня последствий, если не считать шрамов на правой руке и бесценного опыта, который я приобрёл, после которого стал благоразумно держаться подальше от всех, в ком могла бы быть кровь всесильной крокодилицы с человеческими глазами, или царственного самца чёрной антилопы, или великолепного быка, или безумного пьяницы, и особенно – серой обезьяны, несущей болезни и смерть. Другие шрамы и другие отметины на плечах, на спине и на груди были очень небольшой платой за мои иногда просто неумеренные любопытство и любовь подтрунивать над теми, кто наивно пытался скрыть от меня свою сущность и хитростью заманивал в свои сети меня, такого наивного и такого доверчивого на первый взгляд. Оглядываясь назад, нужно честно признать, что именно упомянутое невероятное везение помогло мне избежать многих  неисправимых бед, а иногда – и смерти. Только однажды, очень давно, когда я упился редкостным вином,-
    
  вином превосходным,
 Сладким и чистым, напитком божественным. Ни из служанок,
Ни из рабов о вине том никто в его доме не ведал,
Кроме меня самого, супруги и ключницы верной.
Если кто, пить собираясь, один наполнял только кубок
Красным вином этим сладким и двадцать примешивал кубков
 С чистой водою к вину, то сладчайший, чудеснейший запах
Шел от кратера. Не мог тут никто от питья воздержаться,-

причём я упился этим чудесным вином по извинительной причине,- по поводу рождения наследника моего самого близкого друга; наследника, которому именно я нагадал  судьбу будущего морехода, воина и правителя. И тогда, пьяный и счастливый, я затеял очередной дерзкий и безумный спор с одним из Всесильных, который к тому же никогда не отличался мирным нравом, и который в конце концов в отместку отправил меня в долгие странствия. Такие долгие, что даже странствия моего дорого друга, также надерзившего в своё время Первым, растянувшиеся в результате на целых   двадцать три долгих года скитаний, лишений и испытаний, пока он наконец-то не вернулся к жене и взрослому уже сыну, искренне раскаиваясь в содеянном,- показались бы лишь коротким  эпизодом… Но и он, и я тогда искренне верили, что он-то прощён окончательно! Но какими же мы были наивным!..  Потребовалось много времени, чтобы понять, что для Всесильных наши долгие земные годы – лишь ничтожное мгновенье, а наши бесконечные страданья могут вызывать у них примерно те же чувства, какие у людей вызывает бьющаяся о стекло муха,

и ничего не стоит
     убить тебя. Но, как историк,
     смерть для которого скучней, чем мука,
     я медлю, муха.

А одним из самых занятных за последние месяцы посетителей был восточного вида господин, в свободных драгоценных шёлковых одеждах, под которыми, я был уверен, скрывались невиданные, но смертельно опасные виды различного холодного оружия. Из рукавов его одежд выглядывали по-королевски ухоженные руки с сильно развитыми кистями опытного фехтовальщика, а характерные узловатые пальцы выдавали мастера клинка и рукопашного боя. Я всегда вспоминаю его даже с некоторой завистью, потому что всю жизнь с переменным успехом пытаюсь совершенствоваться в различных боевых искусствах, и, глядя на него, воочию видел совершенство, которого невозможно достигнуть. И ещё, когда я вспоминал его, как ни странно, меня всегда разбирал смех: пытаясь притвориться обычным мастером единоборств, якобы заинтересовавшимся  моими занятиями, которые он случайно увидел на одной из отдалённых полянок в  лесу, он осторожно пытался узнать источники моих познаний в искусстве боя. В конце концов, несмотря на врождённую сдержанность, которая, по моим предположениям, передалась ему по наследству вместе с ядовитой королевской  кровью, он, уже в пылу спора об эффективном использовании одного древнего, ныне уже почти всеми забытого, холодного оружия, забыл о предосторожностях, случайно забылся и хлопнул в ладоши, освободив руки, которые перед этим аккуратно время от времени закладывал за широкий тёмно-красный шёлковый пояс, и чуть было не устроил после этого пожар в моём скромном доме. Скрываться далее не было смысла, и он честно рассказал мне о целях своего визита, о которых я и так уже давно уже догадался. Кроме достаточно обыденных предложений о совместных завоеваниях «от моря и до моря», он, угадав душу истинного книгочея, чрезвычайно заманчиво рассказывал о неизвестных миру легендарных рукописных трудах древних мастеров, в которых были собраны не только тайные знания, позволяющие побеждать неограниченное количество людей, но содержались ещё и подробные описания способов и методов, граничащих с волшебством, но на самом деле основанные на самых тонких научных изысканиях, позволяющих порабощать от одного человека до целых народов. После этих соблазнительных разговоров о мировом господстве, для которого  на деле и нужно было-то только найти чистую душу поэта и отдать в оплату известному  собирателю душ, и воплотить все планы в жизнь, великий убийца, после долгих поисков, нашел меня. Он почему-то решил, что именно моя душа подойдёт для этой сделки, и явился убеждать меня добровольно сделать это. Беседа наша стала приобретать самый серьёзный характер, и неизвестно, чем бы всё закончилось, если бы, как я уже упоминал, он, повинуясь рефлексам и привычкам того человеческого тела, в котором находился несколько последних лет, не сделал неосторожное движение и в порыве эмоций не хлопнул в доказательство своих слов в ладоши. После чего на месте хлопка образовался небольшой шар огня, исходящие от которого искры перекинулись на рукава бесценных одежд гостя. Серьезность беседы была резко принижена его уморительными взмахами, напоминающими суету испуганной курицы, когда наследник королей, только что предлагавший  половину мира, увидел, что тлеют рукава его драгоценного халата, а он старался заглянуть себе за пазуху, в сильном волнении пытаясь разглядеть, не нанесён ли ущерб великолепной вышивке…Я смеялся так, как давно не смеялся,- я уже, оказывается, и позабыл, что могу так веселиться! -  и в конце концов великий воин, рука которого уже вытягивала из-за спины какой-то невероятной формы клинок, потому что он никогда не простил бы насмешку ни безродного, ни равного с ним, тоже не удержался, и начал смеяться, и мы простились с  ним как хорошие друзья; и я слышал его громкий смех, пока он спускался по лестнице в подъезде, весело размахивая руками,  – смех воистину великого, потому что только по-настоящему великий может посмеяться над собой.

-… Представляете,- напомнил о себе гость,- какое было бы счастье, если бы кто-то из них, из греков, уцелел? Кто-то, кто мог общаться с целым миром и со всеми богами без разбора? А если бы ещё это был человек, который за столько веков после Гомера понял бы, что есть ещё и другие миры ,и в них - другие, совсем непохожие на  наших, существа и боги ?
- Гомер не только понял это; он это знал это лучше нас с вами. Он точно знал, что не может быть случайностью, чтобы каждому при рождении уже определён даже собственный порядок звёзд и планет, и знаков, и камней… Это же такой откровенный язык! Жаль только, что его знают единицы. Причём большинство из них – шарлатаны…
- Этот язык знает каждый…Нужно только слушать и прислушиваться. Даже родной с детства язык, на котором говорили твои родители, если  не говоришь на нём, быстро забывается…
- Тогда нужен ещё один Учитель; Посланник со Словом…
- Сколько ещё должно быть посланников?! Все слова сказаны... Все книги написаны…на всех языках…для всех народов…
- Это было так давно!.. Для Предвечного, конечно, пару тысяч лет – это только миг, но наша жизнь, короткая как мгновение… Хотя бы век назад, ну два, три века, - но хоть что-то можно ощутить. Но не две тысячи лет назад! Кто будет говорить с нами? Где они, посланники? Кто несет слово?

Кто грядёт – никому непонятно:
Мы не знаем примет, и сердца
Могут вдруг не признать пришлеца

Люди уже столько веков в полном одиночестве. Они даже перестали спорить о существовании Бога; многие  согласны, что даже если он и был когда-то, то теперь  просто оставил нас…

Ловушки, ямы на моем пути -
               Их бог расставил и велел идти.
               И все предвидел. И меня оставил.
               И судит! Тот, кто не хотел спасти!

Люди даже уже и не просят подать хотя бы весточку, знак, намёк …
- Какие ещё знаки должны быть?- спросил гость, и как мне показалось, в его голосе послышалось скрытое раздражение.- Какие ещё послания должны быть?.. Вот вы сами, скажите, разве не получали явные, ясные, понятные знаки?
- Я? Почему – я ? Кто я – святой? Ангел?
- …Скажите: вы летали в детстве?
- Во сне, как все дети.
- Это было не только во сне! Вы же видели  дальние миры, вы трогали звёзды, вы слышали голоса деревьев и понимали речь птиц… Найдите силы хотя бы самому себе сознаться, что это было не во сне!
Я вдруг почувствовал под веками забытые, совсем детские, слёзы, и только и смог выдавить:
- Я уже забыл… и мне никто никогда не верил …
- А сейчас, когда ты пишешь? Когда ты думаешь стихами, своими и чужими,– разве ты не чувствуешь, насколько близок к небу?.. Кому ещё можно доверить Слово, как не поэтам? Кто ещё сможет слышать Голос? Разве ты сам пишешь, разве не понимаешь при этом, что тебе диктуют в  оба уха и в самое сердце?..

     И быть над землей закатам,
     и быть над землей рассветам.
     Удобрить ее солдатам.
     Одобрить ее поэтам.

Гость внимательно посмотрел на меня, и, видимо, решив, что надо дать мне время успокоиться, попытался перевести беседу на другую тему. Он с любопытством присмотрелся к моей правой руке и осторожно спросил:
- Скажи…этот двойной шрам на вашей руке – неужели от зубов крокодила?
Я посмотрел на правую руку. По привычке, как только я заходил домой, то расстегивал манжету и заворачивал рукав рубашки, чтобы отдохнули кисти. Я совершено машинально сделал это и сегодня, и неосторожно оставил на виду два полукруглых широких шрама, которые всегда прятал от посторонних.  Мой поздний посетитель своими печальными (но, как оказалось, очень зоркими ) глазами, не только увидел шрамы, не заметить которые было невозможно, но и даже точно угадал, откуда они. Я вдруг развеселился, и решил больше не таиться, и сказал правду:
- Это ваш коллега, премудрый крокодил с человеческим лицом, не удержался, когда мы так же беседовали на берегу одной шумной реки о посланцах и откровениях. Знаете, какое  особенное удовольствие разозлить такого собеседника! Я ему пытался объяснить, что его уже не существует, и он, один из Первых, который мог бы уничтожить меня одной мыслью, так разозлился, что повёл себя как простое животное. И если бы другие его сотоварищи не остановили его, и он сам вовремя не понял, что я специально его провоцирую, при этом насмерть испуганный и ничтожный, то он не только бы сильно ранил мне руку, но, пожалуй, просто съел.
- Крокодил с человеческим лицом?..- потрясённо сказал гость, с всё возрастающим изумлением  слушавший мой, как мне казалось, весёлый рассказ. - Как же я не догадался! Я же знал, что ты – необычный человек, совсем необычный! Ты не представляешь, как долго пришлось выбирать, с кем встретиться…Годы и годы…И тут – ты!.. Но ты, светлокудрый, всё так же молод!!!
- «…Ведь боги вечно молоды, а мы
     как будто их подобия, не так ли?..»
- И ты – здесь, в этом сумрачном краю? Без подвигов, без славы, без героев в своём окружении? Без моря, в конце концов?!
- «Итака далеко. К ней нет возврата.
   И для меня теперь весь мир – Итака …»А в море, после того крушения, я больше не выхожу. Как бы я его не любил…
- Разве это – твоя жизнь? Разве это – твоя дорога? И это – твой дом? Собирайся – пойдёшь со мной. Ты же не будешь спрашивать – куда?
- Нет. Я знаю.
- Ты же не хочешь власти, золота?
- Нет.
- Славы, неисчерпаемого  наслаждения?
- Нет.
- Тогда скажи, - он снова кивнул в сторону окна, за которым был город,– кто они тебе? - Ты же совсем другой породы! А это мир слепых, в котором нет героев,– зачем он тебе? Оставь их.
- Нет,- твёрдо сказал я.- Никогда.
- Да, тебя, которого так обманули однажды, можно понять… Но причина была не в тебе,– цена была так высока, что ты был только орудием…
- Да, я понял это. Обмана я никогда не прощу, – но не в этом причина. Боль давно затаилась глубоко в сердце,– так глубоко, что даже самого себя иногда могу обмануть, что всё прошло и рана зажила…Меня и теперь многие пытаются сделать орудием. Но не в этом дело. Я в самом деле хочу быть здесь, в этом времени и в этом месте.
- Тогда расскажи о причине.
- Нет,- твёрдо сказал я.
- Неисправимые упрямцы!.. Признаю: тебя обманули, и теперь в качестве компенсации или даже, если хочешь, извинения, – иди со мной. Это справедливо!
- Нет. Другого решения не будет.
- Хорошо, так и быть. Но в следующий раз, когда увидишь меня – беги.
- Вот так все вы… Сначала обещаете что угодно, а если что-то не по-вашему – тут же можете руку откусить… Мудрые крокодилы с человеческими лицами… Караете за ничтожные поступки, а когда самое же время растоптать всех негодяев, извращенцев, безбожников – где все вы?! Теперь, когда уже дальше падать некуда, - почему такое безропотное молчание? К тому же, люди  так это любят – чтобы их наказывали, карали, с искоренением в седьмом колене, закапыванием живьём и превращением в соляной столб…чтобы потом сотни лет дрожать от  ужаса при одном упоминании…
- НИКТО НИКОГО НИКОГДА НЕ КАРАЛ... Это ж так просто: количество зла, которое делают сами люди, копится, копится, копится, и, в конце концов, переходит всякие границы, и тогда происходит… что-то страшное.
- Людей всегда, во все времена, пугали ужасами и наказаниями. Им всегда говорили: вот сделаешь что-то не так – придёт твой бог и покарает тебя всеми страшными карами! Может, это и правильно? Может, только страх может удержать дикарей от их диких поступков, только страх?
- Если всё зависит от людей…
- …от их дел, от их отношения друг к  другу, к земле, небу, всему миру…а они испортили всё, что можно испортить… портят каждый день…
Гость согласно кивнул:
- Никогда и никому ещё не удавалось за такое короткое время уничтожить такое количество собственных же сородичей по виду. Никогда ещё не удавалось довести землю до такого состояния, чтобы у неё даже не осталось сил очиститься и восстановиться…
- Значит, людей ждёт такое, что не сравнится с землетрясениями, потопами, - не сравнится ни с чем, что уже было, что можно представить ?.. Что такого их ждёт?..
Незнакомец молча, оценивающе посмотрел на меня своими сумрачными глазами, будто решал, стоит ли отвечать на мой вопрос; смогу ли я понять … А может, просто оценивал, хватит ли у меня сил вынести  его ответ. И я понял, что лучше не просить ответа – его не будет…

      Не стану жечь
     тебя глаголом, исповедью, просьбой,
     проклятыми вопросами

     Не стану ждать
     твоих ответов, Ангел, поелику
     столь плохо представляемому лику,
     как твой, под стать,
     должно быть, лишь
     молчанье - столь просторное, что эха
     в нем не сподобятся ни всплески смеха,
     ни вопль: "Услышь!"

     В Ковчег птенец,
     не возвратившись, доказует то, что
     вся вера есть не более, чем почта
     в один конец.

- Оставайся, - сказал гость.- Оставайся, если это твой выбор…Я не ошибался: твой удел – одиночество и бесконечные странствия… Но почему ты улыбаешься так, будто это не ты – наивный ребенок, а я?..
… Я поостерёгся раскрыть всю правду: я никогда не был один, и я всегда знал, что есть и другие, такие же как я, выжившие после безумной битвы и спасшиеся в бурном море,–  вечные пилигримы из тех, кто общается со звёздами, кто думает и живёт стихами, из тех, которые несут то единственное, что и спасёт мир, и их дорога –   
мимо ристалищ, капищ, мимо храмов и баров, мимо шикарных кладбищ, мимо больших базаров, мира и горя мимо, мимо Мекки и Рима, синим солнцем палимы, идут по земле пилигримы.
     Увечны они, горбаты, голодны, полуодеты, глаза их полны заката, сердца их полны рассвета. За ними поют пустыни, вспыхивают зарницы, звезды горят над ними, и хрипло кричат им птицы: что мир останется прежним, да, останется прежним, ослепительно снежным, и сомнительно нежным, мир останется лживым, мир останется вечным, может быть, постижимым, но все-таки бесконечным.
     И, значит, не будет толка от веры в себя да в Бога.
     ...И, значит, остались только иллюзия и дорога.