***

Лучшее развлечение

Post aetatem nostram
(лат., После нашей эры)


Труднее всего оказалось уговорить маму дать выходные туфли, оставшиеся от отца, которые я одевал только один раз, когда ходил устраиваться на работу. Костюм,– страшно завидуя, но как обычно, совершенно молча, –   дал  поносить «на вечер» старший брат. Вообще-то, по размеру костюм мне был как раз уже сейчас, потому что я всегда был рослым, намного  выше брата, хотя и младше его. Этот костюм, купленный ему как старшему брату, я заполучил бы только лет через пять, – когда он ему станет окончательно мал, а мне его, скорее всего, придётся перешивать. Но сегодня был исключительный вечер, и он не стал жадничать. Зато рубашка была моя собственная, – та самая, которую мне подарила вся семья (в том числе и брат) на прошлый день рождения, и я страшно ею гордился. Последний раз посмотрев на себя в зеркало в мамином шкафу, я остался очень доволен собой,- такой я был нарядный, совсем не такой, каким приходил каждый день поздно вечером после бесконечно долгой смены в арматурном цехе. Но вся моя нарядность была ничто по сравнению с Дел. Я чуть не упал от восхищения, когда увидел её,- в мамином легком пальто, на каблучках, которые сразу же делали её такой взрослой и изящной , – вместо обычных поношенных кроссовок. Она всегда была изящной, даже слишком, непривычно  изящной,– только это было невозможно увидеть за привычной мешковатой одеждой и спортивной обувью, в которых ходили все. Зато сегодня она была просто прекрасной. Даже старые туфельки, умело подкрашенные лаком для ногтей и отполированные щеткой, светились нарядным блеском, а сама Дел была – просто не оторвать глаз. Честно говоря, я просто сошёл с ума, как это обычно бывало, когда видел её, и просто послал бы всё к чёрту, чтобы только вот так вот стоять и смотреть на неё. Но нас ждал удивительный  вечер, и мы ещё раз проверили, не забыли ли билеты, взялись за руки и понеслись в новый зал аттракционов, который  был обустроен в здании оперного  театра,- точнее, в том, что от него осталось.
Хотя мы вышли рано, но всё-таки чуть было не опоздали, потому что не могли удержаться, чтобы по пути несколько раз не  поцеловаться. Мы даже так забыли обо всем, что пошли по набережной, останавливаясь в густой тени каждого большого дерева, где нас, как нам казалось, никто не мог увидеть. А всякий знает: ходить по набережной даже днём было опасно, не говоря уже после заката солнца. Когда я был ещё школьником, набережная была самым любимом местом для  прогулок. Наверное, так и должно быть в каждом южном портовом городе. Правда, других городов я никогда не видел, и ничего о них не знаю, но мне кажется, что так должно быть. Наш город, когда я учился в школе, ещё не поделили воюющие группировки на отдельные районы, улицы и даже дома. И не вошло ещё в моду фехтование – сначала как спорт, а потом, очень скоро, на  улицах появились юноши в длинных плащах, под которыми они прятали узкие  обоюдоострые мечи. Поначалу юные фехтовальщики отрубали случайным встречным руку или голову. Самые мастеровитые умудрялись делать это одним движением. Со временем, когда пришлое настоящее мастерство, особенно талантливые стали разрубать случайных прохожих одним ударом от  шеи до пояса. Поэтому, ходить по набережной было очень небезопасно, особенно по вечерам, и каждый раз, быстрым шагом проходя по любимой улице и озираясь в поисках людей в длинных плащах, я с тоской вспоминаю беззаботные прогулки по набережной с весёлыми одноклассницами, - невинное развлечение, которое сейчас и представить невозможно. Но сегодня, рядом с Дел и с поцелуями, мне было всё нипочём.
Одним словом, за этими приятными занятиям мы почти опоздали к началу, а тут ещё у самого входа встретили парочку знакомых с нашей улицы – Алю и Валю. Они были в новых, совершенно одинаковых платьях и черных туфлях на низком широком каблуке, которые выдают на праздники всем сиротам в приютах. В том же приюте им дали и похожие имена, - после того, как в их посёлке в соседней области, как и у нас пять лет назад, когда Дел осталась без родителей, началась очередная война между нефтяными и газовыми компаниями, и они начали вводить свои войска, и как обычно бывает при этом, без разбора стали избавляться от гражданского населения. Как обычно, люди постарались побыстрее убежать, но захват шёл так быстро, что многие всё-таки погибли. Но почти всех детей вывезти всё-таки успели. Теперь таким детям можно было только позавидовать: у них всегда была еда, одежда и даже такие вот билеты, которые они получили раньше нас. И их  воспитанием и содержанием занимался Комитет по сиротству, – одна из самых крупных организаций  страны. Этот Комитет выдел билеты и Дел, и даже целых две штуки, хотя она, как проживающая в приёмной семье, могла просто ничего не получить. Но и нам, конечно, было очень приятно встретить знакомых, которые потом рассказали бы другим знакомым, что видели нас в старом театре. Дел вся разрумянилась от удовольствия, пока они радостно щебетали.         
- Это потрясающее изобретение!- воскликнула Аля.
- Мы слышали, - доверительно сказала Валя, -  что скоро такие центры  появятся во всех районах. А со временем, - когда-нибудь! -и в каждом доме!.. Представляете?! И тогда каждый будет счастлив не только когда мы вместе, но и в отдельности!

…мы будем счастливы вместе и счастливы поодиночке…

Так вот, за поцелуями и пустыми разговорами, мы всё-таки опоздали, и когда вошли  в просторный бесцветный зал, стены которого были покрыты только грубой серой штукатуркой, там уже было полно людей, каждый из которых танцевал в одиночестве, сам по себе. Причём в полной тишине.
Я содрогнулся внутри, когда увидел эти  счастливые лица, прикрытые   глаза, плавные  движения  рук, а Дел испуганно схватила меня за руку. Праздник сумасшедших, - подумал я. Но тут и мы сами с Дел попали под действие невидимых аппаратов, излучавших не только музыку, но и картинки как в кино... Каждый слышал и видел то, что хотел: самую красивую музыку и самые яркие картинки, которые эта музыка вызывала. Я читал в Единой газете, которая бесплатно приходила везде и всем, что картинки (в газете почему-то было написано «образы»), которые ты видишь во время такого сеанса – это тоже самое, что ты видел бы во время «хорошего» сна. Поэтому ты видишь то, что только ты сам можешь представить себе. Там ещё какой-то учёный говорил о том, что, возможно, такие образы могут заставить сильнее работать какие-то участки мозга (какие могут быть участки у мозга?!), и из-за этого редкие люди с «особыми возможностями» могут увидеть не только прошлое, но и будущее. Потому что, как я запомнил, «наши сны – это наше прошлое, наше настоящее и наше будущее». Этого я не понял! Ну хорошо, прошлое тебе ещё может присниться. И то, что видел днём,¬¬¬ –  тем более может присниться. А будущее, скажите мне пожалуйста, кто; может увидеть?.. Помню, в детстве бабушка рассказывала, что были такие люди (или существа какие-то, точно не помню), которые предсказывали всякие беды. Какие-то неземные, что ли,- потому что прилетали откуда-то, – причём на своих крыльях! –  в каком-то круглом свете. Конечно, это были сказки, - причём, отчётливо помню, как папа, тогда ещё совсем молодой, лежа на диване после смены на заводе, всё усмехался и ворчал на бабушку: чего ещё ждать от женщины, не служившей в армии и ни дня не простоявшей за станком, кроме глупых россказней! Временами он даже серьёзно злился, и даже строго запрещал бабушке показывать мне большую старую и толстую книгу с выдавленным крестом на обложке. После смерти бабушки я видел эту книгу только один раз – в день смерти отца, хотя думал, что её просто нет в нашем доме, потому что все такие книги по закону об образовании изымались и уничтожались. 
Я почувствовал, как у меня сильно, как от толчка, закружилась голова, и почувствовал сильную слабость, какая бывает в конце каждой зимы, – особенно в прошлом году, когда мы больше месяца сидели без еды, – меня так шатнуло, что я чуть было не упал. Я услышал громкую навязчивую музыку, очень похожую на музыку из динамиков, которая бывает на большие праздники, когда проходят армейские колонны, отбивая шаг по брусчатке, а за ними – танки, пушки и ракеты. Я увидел разные яркие цветные пятна, похожие на флаги с тех же праздников. Мне даже почудился профиль Непостижимого  – Главы Совета Безупречных. Но конечно, это был невозможно, и это только мне показалось.
Но тут я сильно испугался, потому что не обнаружил рядом с собой Дел. Я испугался не из-за себя, а из-за неё, и этот страх, беспокойство и ужас от того, что я потерял Дел, помогли мне собраться с силами. Я не мог её найти. То есть я смотрел на людей вокруг, -но все так изменились, что узнать кого-то было просто невозможно. Я увидел ужасного человека с головой быка…Я увидел красавицу с гибкой спиной, покрытой как у змеи золотисто-зелёной чешуёй,- но это была не Дел…Я увидел  нескольких совершенно одинаковых ужасного вида огромных мускулистых мужчин с плоскими головами, вместо рук у которых были большие железные щипцы, способные задушить кого угодно… Я увидел тигра с поджатым хвостом и с глазами испуганного кролика … Я увидел сумасшедшего карлика с губами, измазанными кровью… В мои уши била громкая назойливая музыка, а глаза видели что-то, чего не мог осознать мозг. Я понял, что надо собрать все силы и понять, кто кем может казаться. Важнее всего было найти и не терять больше Дел. Я собрал все силы, –  а я всегда был сильным, хотя, может, с виду этого не скажешь. Особенно сильным я всегда был внутри, и всегда чувствовал, что никто мне ничего не навяжет, если я сам этого не приму. А навязать своё пытались все и всегда: дома, в школе, на работе, во дворе, на улице…Я собрался с силами, и стал думать, кто кем мог бы быть. И тут же понял, что всё сделал совершенно правильно: я сразу же понял, что стоящая передо мной светлая красавица с глазами как звёзды – это и была Дел. Правда, узнать её было очень трудно: она неузнаваемо изменилась; стала как-то намного выше, чем обычно, с яркими зелёными глазами, с незнакомым лицом человека, который живёт свободной жизнью на берегу ласкового моря, никого и ничего не боится, и ни о чём не тревожится. Зато я почувствовал знакомое, но очень-очень сильное чувство,- намного, намного сильнее, чем я думал,- чувство заботы обо мне и чувство любви ко мне…Это была она.
Я стал искать дальше, стараясь не обращать внимания на назойливую громкую музыку, которая просто била по ушам. Наконец, я нашел Алю и Валю, и даже не очень удивился, когда увидел, что они танцуют в виде двух лёгких, готовых растаять теней, у которых к тому же не было ног, связывающих с землёй, как у деревьев без корней. Я вдруг почувствовал, что могу совладать с громким шумом и яркими картинками, которые постоянно возникали в голове совершенно без моего желания. Я  понял, почему это мне это удалось – я, оказывается, был не совсем таким, как все. Или даже совсем не таким как все. Да, теперь совершенно точно – я был совершенно другим, чем все. Я чувствовал, как будто внутри меня что-то поднялось, полное сил, и я смотрю на мир ясными глазами, и что во мне теперь нет даже страха… Благодаря аппаратам, из действия которых я должен был бы как болванчик радостно дёргаться из стороны в сторону, теперь я сам видел, что происходит у каждого в голове; я изменился и стал совсем другим, – точнее, стал таким, каким я должен быть по своей природе и по рождению.


…я уже крепко и устойчиво стоял на  широкой спине моего друга, могучего белого орла, и мы летели  над снежными вершинами и альпийскими лугами, и по левую руку мою была луна, а по правую – солнце, а где-то впереди, за облаками, раздавались звенящие  звуки ситара, на струнах которого  неведомый музыкант чуть слышно, но очень отчётливо наигрывал  прекрасную, но неуловимую мелодию любви…

Я пошёл дальше, и теперь уже видел, что творится в сердце каждого… Я мог бы вылечить их старые душевные раны,- даже неуходящую боль о навечно потерянных близких… о нищей ,безысходной жизни… о несбывших надеждах… о потерянной или так и не найденной любви…Но не стал этого делать. Потому что печаль каждого – это тот самый светлый цветок, который в конце концов волшебно раскроется, и станет частью души; души, без которой, как известно, не бывает человеческого существа…
… Я летел дальше; я видел то, что было вчера, и то, что будет завтра.

Славные города древности, - я видел их лежащими в саване из камня и песка: Карфаген с его белыми отрогами, греческие города Сицилии, равнины Рима с обвалившимися акведуками и разверстыми могилами, некрополи, спящие двадцативековым сном под пеплом Везувия. И я сказал себе: "Вот чем становятся великие народы, исполинские города: кучкой камней, мрачными курганами, могилами…»

Я вбирал в себя знания и опыт многих, кто был до меня.

Я видел последние останки древних городов, некогда человеческих муравейников, сегодня же пустынных развалин, которые солнце Востока обжигает своими знойными ласками. Я представил себе толпы, некогда суетившиеся и обитавшие в этих местах; они проходили пред моим мысленным взором с раздирающими их страстями, с их любовью, ненавистью, рухнувшими честолюбивыми устремленьями, с их победами и пораженьями - дымы, унесённые дыханием времени.

Я уже точно знал, от чего и когда умрёт каждый, кого я знал…Я видел, что; будет с этим городом…со страной…с миром…

    …И я вопрошал самого себя: для чего она, вся эта суета народов Земли, для
чего эти поколенья людей, сменяющие друг друга подобно слоям песка, непрестанно наносимым волною, дабы покрыть слои, им предшествовавшие; для чего все труды, всякая борьба, все страдания, если всё должно привести во склеп?! Века, эти мгновения вечности, вместили в себя народы и царства, а затем ничего не осталось и от них самих.

- …Как здорово! - сказала Дел, когда, наконец, кончилась музыка, и все снова оказались в огромном пустом зале с серыми стенами. - Бесконечное поле маков! Я видела такое в детстве, только никогда не могла вспомнить, где это, а подсказать некому… А ты?
Я невесело улыбнулся и пожал плечами:
-У меня всё не как у людей. И музыка странная, и вижу неизвестно что…
-Доказано, - горячась, сказала Дел, - что это – самые точные отражения наших мыслей; может быть – это наша мечта! Считывающая аппаратура не может ошибаться!.. Почему всё-таки не все любят эти сеансы?
- «Многие из них любят только балеты и сальные анекдоты, а от прочего они засыпают…»
- Что?- не поняла Дел.- Ты что сказал?
- «И мечты не у каждого есть, потому и видеть им нечего …»
- Как это: люди – без мечты?.. Они же не животные!
- А люди, которые как мы живут в вечном страхе, – они кто?
- Ты о чём?- изумленно сказала Дел.- Что ты говоришь?.. Ты о нас?
Я молча смотрел на неё. Я стал другим, а Дел осталась такой же, какой была, когда вошла в этот зал… Я знал многое, очень многое – из того, что было вчера и было много лет назад; я смотрел на сегодня открытыми глазами и понимал самую суть того, что происходит; я даже мог очень точно предугать, что будет завтра или через год, потому что был наполнен знаниями и смотрел на мир глазами, которые видели всё ясно…Я, наверное, мог бы объяснить это Дел. Но тогда она, самый тонко чувствовавший на свете человек, поняла бы, что мы стали разные, очень разные…и кончилось бы это тем, что я потерял бы Дел и её любовь ко мне, которую я ни на что в мире не готов был поменять. Я мог изменить многое – но я понял, что тогда потеряю Дел, что мне будет просто не до неё на дороге сражений, побед, славы и власти… Я смотрел на Дел, и видел, что самая большая сила, которая может быть, – это сила её любви ко мне. Я понял, что это самое главное в жизни. Все пройдет, и всё изменится, кроме этого. И чтобы не потерять это, нужно, чтобы  никто никогда не узнал и даже не догадался, какой я…Даже Дел. Особенно – Дел.
Меня бесцеремонно взяли за рукав и повернули. Передо мной лицом к лицу оказался незнакомый мужчина , - очень бледный, с измождённым лицом и с красными, налитыми кровью глазами. Он был в  чёрном, странного покроя костюме, в белой рубашке с черным галстуком. Что-то во мне сильно заинтересовало этого живого мертвеца, и он внимательно вглядывался мне в самые глаза, будто пытался сквозь зрачки заглянуть в голову и понять, что в ней творится. Это было страшно,- особенно потому, что глядя на него, я видел совершенно другое, истинное, – злобного карлика с губами в человеческой крови…
- Ты кто? - стараясь быть весёлым, спросил я. -  Гипнотизёр? Вампир? Или из артистов, которые были в этом театре?
Неизвестный надменно выпрямился, чуть подался назад и тихо, но очень отчётливо произнёс:
- Я – не артист.
- Ох, - смущённо сказал я. Меня разбирал дурацкий смех, но я ничего не мог с собой поделать.- Ох, простите, пожалуйста!..
Я уже и сам сообразил, что действие аппаратов закончилось, а этот чёрный костюм с двумя рядами пуговиц и этот траурный чёрный галстук, - не маскарадный костюм, а старого, уже почти забытого образца, форма высших государственных чиновников, из самого Совета Безупречных. Я только сейчас заметил, что чуть поодаль, у него за спиной, как тени за каждым его шагом перемещаются несколько крепких, упитанных парней в одинаковых хороших костюмах, которые ловили каждое его движение. Это была свита или охрана. Я почувствовал, что и за моей спиной тоже кто-то есть: это оказались такие же упитанные, крепкие ребята в одинаковых костюмах, три или четыре человека, и они наблюдали за каждым моим движением.
Но  уже, к счастью, я был уже совсем другим, чем когда входил в этот зал со стенами, покрытыми грубой извёсткой, под которой я теперь разглядел остатки старинной позолоченной росписи. Я хлопнул в ладоши, и, улыбаясь как последний дурак, крутанулся на месте.
- Танцы! – крикнул я.- Ещё танцы! Как только что! Девчонки с нашей  улицы и девчонки  с завода – обнимайте меня все сразу!
- Всего лишь,- негромко сказал самому себе бледный человек,- ещё одно животное …- Он как  лошадь презрительно пожевал губами, затем резко отвернулся, и пошёл прочь. Свита быстро и организовано потянулась за ним. Я хотел ещё подурачиться, потому что уже точно знал, что провёл его, и ещё знал о нём то, чего он сам даже не предполагал: ровно через десять лет, четыре месяца и три дня на его могилу придут люди, которые  достанут его проклятые останки, как и останки его ближайших соратников, и выкинут в безымянный овраг, чтобы навсегда забылась память об этом рабском времени…