Дурачок Рубик

ДУРАЧОК РУБИК



В нашем дворе жил дурачок Рубик. Дурачком его звали за глаза, и то первое время. Это только когда он в школу ходил, а точнее не ходил – числился в ней и изредка появлялся, тогда только дети с крысиными голосами налетали после уроков и дразнили, а он камни кидал в них, отбивался. А потом и перестали. Просто – Рубик и Рубик.

В сущности, он был безобидный и даже совсем не дебил. Рассуждал интересно, только заторможенным казался. И еще очень смешным, когда разговаривал о женщинах. Они его тоже интересовали. Тогда, после окончания (освобождения от) школы, он безбоязненно прогуливался по двору и подходил к каждой девушке. Подойдет незаметно, пристроится сбоку и дернет за рукав:
– Ты не бойся никого, я тебя защищу, – говорил он.
Девушки, напуганные его реноме, поначалу дичились, отпрыгивали от него, а потом привыкли. Это мне сестра рассказывала, он ее часто «провожал» до остановки, даже не до остановки, а до линии нашего двора, за которой начиналась улица. А иногда, если не добежать, он снежком кидал или что-то хрипел – звал, чтобы обернулась и подождала. Девушки привыкли и даже заигрывать стали, выносили ему кто конфетку, кто булочку (время тяжелое наступало). И с улыбкой спрашивали:
– У тебя, наверное, много девушек было, а, Рубик?
Тут надо было видеть, каким гордым и сильным в своих глазах он становился.
– Не было ни одной, – как клятвенное заверял он. Под дружный смех.
То есть он был чистый. И это так льстило девушкам, что они всегда рассказывали своим друзьям, а женихи из других дворов приходили посмотреть на диковинку. Но у женихов-мужчин чувство юмора было слабо развито, поэтому они дергали Рубика за рукав (точно также как он девушек) и грозно предупреждали его:
– Слушай ты, если еще раз к моей Сусанне подойдешь и скажешь ей хоть одно слово, я прибью тебя.
– Да я и говорю: ни одну девушку я не тронул.
Но армянским мужчинам, вчерашним одноклассникам Рубика, от этого признания не по себе было. А потом махали на него рукой.

А потом он работал. Это трудно было представить себе, потому что взрослые и работящие люди нашего двора работу потеряли в одночасье и занимались кто чем, лишь бы прокормить семью. Рубик исчез со двора, грозное время войны и экономической блокады смыло его праздную фигуру. Но потом он обнаружился. На одном из вновь возникших пищевых рынков с тележкой в руках. Значит, грузчик. Много приходилось развозить в начале и в конце рабочего дня, потом еще убирать он оставался – всю эту базарную грязь, липкие прилавки и остатки зелени, крови и раздавленного печенья – подчищал и трогал руками. И приоделся и преобразился. У него появилась новая курточка, брелочек, важная осанка, брюшко и должность кормильца. Чуть позже – сотовый телефон. Но нет, телефон появился позднее, когда он уже не работал, а работали его двоюродные братья и сестры.
А тогда – ведь он спас тогда всю семью. А может, это рынок спас его и его домочадцев?

Прошло еще лет десять. Вдруг я заметил седины и морщины – постарел дурачок Рубик. Как настоящий человек. А ведь, говорят, настоящих дурачков время не трогает. А тут – совсем благообразный такой мужчина стоит, семечки лущит, в зрелость одной ногой вступил, перелезть хочет. Куда-куда, хочется сказать ему, остановись. А чем он хуже других, спрашивается. Другие вон тоже стоят во дворе и семечки вовсю лущат. Национальная традиция такая. Но те мужики, что без дела здесь тусуются, он не просто так стоят, они работают. Навар собирают с пацанов и детей. Налог за место. Они об этом целый день думают и говорят: с кого бы содрать. С нашего поколения не брали, потому что мы тогда только вселились в новостройки и никакого двора тогда еще не было: гаражи, грязь, экскаватор и кран тогда стояли. А теперь младшие братья подросли и хозяевами заделались. И живут по понятиям. С Рубика никто деньги не сшибает, но и в свой круг они его не пускают. Просто торчат, обкуренные, стоят с ним, греют на солнышке спины, уподобляются Рубику.   

Потом в нашем дворе кто-то из деревни решил магазинчик построить, оторвав у детской площадки кусок земли. Шумиха поднялась. Дядя Хачик под ковшом экскаватора стоял, телевидение вызывали, ответственных лиц искали – найти не могли. Но ничего сделать не могли. Земля продана, а значит хозяин все что хотел мог построить. И обещал он построить всего-навсего ларек. Без фундамента. За первым этажом появился второй этаж, а там и третий – мансарда. И вырос еще один дом посреди нашего двора, правда, не чета девятиэтажным небоскребам, но все же этот бесформенный куб нехорошо поделил пространство, отделив одну часть двора от другой. И кто-то уже прописан был в этом доме, получив прописку ереванскую. Магазинчик действительно открылся – так себе, ни лучше ни хуже других ларьков, которых в нашем дворе уже около пяти-шести. Рядом с магазинчиком – появился прилавок, и из той же деревни приезжали торговать овощами. А во дворе на ночь собиралась импровизированная автостоянка. Даже из других дворов оставляли на ночь автомобили. И сторож появился – за плату сто драмов с каждого авто-владельца. Неплохо.
И появился – что за диво! – не мальчик, не медвежонок, а настоящий урод со всеми признаками олигофрении и волчьей пасти налицо. Это был один из родственников хозяев, появившихся вместе постройкой магазина. Он сразу занял агрессивную позицию, и по отношению парням из дворовой мафии, и к уборщицам магазина, и к Рубику. Они не поладили между собой. Рубик считался вполне продвинутым на фоне этого слабоумного. Но второй, придурок, понимал это, и хотел быть первым. Он шипел на уборщиц, кричал на продавцов зелени, пинал ногами здоровых бандитов. А Рубика терпеть не мог. И однажды закричал на него:
– Эй, дурак. Ты – дурак. Настоящий.
Рубик стоял пораженный. Его уже большую половину жизни никто так не называл. Он уже стал человеком, он стал просто Рубиком. Он уже начал участвовать в разговорах пенсионеров, греющихся в просветах зубчатых холодных теней высокоэтажек. Хотя у него не было жизненного опыта и воспоминаний, но слушал он внимательно. Он уже и шутить научился, и задирать молодое поколение. И вот тут – на тебе! И обидно, и несправедливо.
И Рубик в первый раз в своей жизни ударил. 
Они сцепились, их разняли, и больше они не пересекались. И больше я Рубика не видел.




1 февраля 2011 г.