Рождественское чудо

Деревенька у нас не большая, крохотная совсем - всего два десятка стареньких домов да небольшая дорога, широкой тропою вьющаяся между огородами за холмы. Все про всех тут знают и ни у кого ни от кого нет секретов. Когда мне было десять лет жил меж нами старик по имени Фома. Сухой такой калека с сухими ногами и сухой, скукоженной левой рукой. Своё убогое тело старик Фома притаскивал через всю деревню в избу моего прадеда, где все деревенские мужики от мала до велика имели обыкновение собираться в вечеру после суетного дня, на низенькой деревянной самодельной коляске, вращая кривые её колёса правой своей рукой, единственно не утратившей своей способности...

Жаль мне было деда Фомы аж до слёз! Старик сухой и увечный с давних пор (с таких давних, что толком о временах тех отдалённых никто и знать не знал), почти совсем не походил на человека, но на некое человекоподобное существо. Посмотришь на его сухую, согбенную в три погибели, оболочку и сердце съёжится до скрипа и боли. Подойти бы к деду Фоме, утешить да только никто этого не делал, ибо Фома, ко всему прочему, ещё и "придурковатый" был, - как говорил про него мой прадед, - "на всю голову" и по этой причине его все стороною обходили.

Однажды, впрочем, я не удержался и подошёл к старому Фоме вопреки запрету строгого своего прадеда:

-Что, дедушка, - сказал я деду Фоме, - тяжело тебе жить-то?

Дед Фома, словно очнувшись от глубокого забытья, поднял на меня дрожащую свою голову и посмотрел в мои глаза. Неожиданно для самого себя вместо безумного взгляда я встретил чистые глубокие глаза, преисполненные какой-то совершенно неземной печали и радости одновременно. Помню, я даже поперхнулся собственной слюной от неожиданности.

-На Лысую Гору, - обратился ко мне дед Фома слабым своим голосом, - та, что скрываема седыми густыми туманами, один только раз в году спускается Ангел небесный... Спускается золотою звездою в Рождественскую ночь. В крылах Ангела того небесного есть сила исполнить желание смертного, который первый застанет Ангела этого на верхушке Лысой Горы... Не поможешь ли ты мне, Василёк, добраться до Горы той Лысой? Авось Ангел Божий смилуется надо мною и вернёт иссохшим членам моим жизненной силы, чтобы и я ещё мог что-то сделать в жизни этой доброго?

Глаза старика смотрели на меня с такой надеждой, что я просто не мог отказать ему. Хотя, слушая деда Фому, я, вдруг, понял, отчего его все считают сумасшедшим. Конечно же никакого Ангела, спускающегося на Лысую Гору в Сочельник, не было и быть не могло да и сама Лысая Гора была местом весьма опасным. Туда редко кто ходил. Там пропадала скотина, а ещё оттуда всегда доносился волчий вой. Но несмотря на это, я твёрдо решил исполнить просьбу старика Фомы при уговоре, что разговор этот останется строго меж нами...
Дед Фома согласился...

Итак, в назначенный час, я, усадив бедного калеку в сани, отправился к Лысой Горе. Вечер был спокойный. Большая голубая луна серебрила снег. Звёзды, казалось, то и дело подмигивали нам. Сани катились легко, словно были пусты, до того дед Фома был лёгкий-лёгкий, словно пух.  Мороз, правда, не щадил. Кусался как лютый зверь со всех сторон да и сугробы становились всё глубже и навязчивей. Признаюсь, часто мне хотелось повернуть обратно, но как только я поворачивал голову по направлению к деревне, скрытой ёлочным лесом, то видел деда Фому, смиренно сидящего в санях и совершенно по-детски улыбающегося мне выцветшими своими тонкими губами. В общем, глядя на старика, я не смел повернуть назад и продолжал нелепый, как мне казалось на тот момент, путь...

Не знаю как, но я выполнил обещание. Дотащил сани до основания Лысой Горы и присел на корточки, чтобы отдышаться и растереть озябшие руки. Передохнув, я поднялся и хотел-было тащить сани дальше, в гору, да только старик остановил меня:

-Постой, - едва слышно сказал он мне, - дальше мне надо самому...

И он, как какой-нибудь куль, вывалился с саней. Здоровою своею рукой дед Фома, тратя нимало усилий, влачил своё тело сантиметр за сантиметром вверх по склону Лысой Горы, тихонечко удаляясь от меня в снежных клубах.

Не желая оставаться внизу, я, тихо словно какой-нибудь вор, поплёлся за стариком так, чтобы он меня не приметил. Подъём на Лысую Гору был испытанием не лёгким даже для меня, а уж для деда Фомы тем более и, тем не менее, даже он каким-то непонятным для меня образом сумел дотащить своё жалкое существо к вершине одною лишь своей рукою. Снегопад остался внизу. Внизу остался волчий вой и лесная темень, а тут, ближе к вершине, тишина и тёплое струение света с плоского шара голубой луны.

И вот вижу я, дед Фома почти-почти взобрался на самую вершину да только путь ему преградил какой-то несчастный старик, не понятно откуда взявшийся:

-Помилуй меня, добрый человек! - взмолился незнакомец, протягивая дрожащие свои руки к деду Фоме, - От рождения света белого не видывал я, тьма пожирает меня много лет, так что и умирать скоро, а жизни я так и не видел... Прошу тебя, уступи мне Ангела Божьего! - и слепой старик, рыдая, упал перед калекой на колени:

-Плохо жить во тьме, - покачал своею головою дед Фома, - возьми благодать Ангела небесного и благодари Бога за то, что увидишь...

Сказав это, Фома поворотил назад. Я не знал что делать и просто-напросто стремглав помчался вниз, словно там и был всегда. Позже приполз и дед Фома. Виновато глянул он на меня и, вздохнув, сказал:

-Прости меня, упорхнул от меня Ангел небесный... Как птица крылатая упорхнул...

Я, сердчая и сжимая обветренные свои губы, усадил калеку в сани и повёз обратно. Однако на пол-пути я приостановил сани и повернулся к деду:

-Зачем ты уступил Ангела Божьего слепому?! У него и руки, и ноги есть, а ты ходить не можешь и все тебя безумным почитают, потому что ты каждый год ходишь к Ангелу и каждый год ничего не происходит! Зачем ты сам не пошёл к Ангелу небесному?!

-Что руки и ноги, - ответил старик, - когда света Божьего не видишь? Поверь, Василёк, лучше быть как я и видеть славу Божью, чем иметь руки да ноги, а жить во тьме и ничего не знать о том, как прекрасен Божий мир...

-Эх, - махнул я рукой и покатил старика в деревню.

Спать я лёг с тяжёлым сердцем. Теперь я не верил ни единому слову о дедушке Фоме, будто он сумасшедший. Я точно знал теперь, что Ангел и вправду спускается в Рождественскую ночь на Лысую Гору и что дед Фома не получил исцеления по доброте своей чрезмерной. Утром я проснулся раньше прежнего и прямиком побежал к несчастному калеке, чей дом находился на окраине. Я спешил к нему, чтобы сказать, что каждый год, в ночь перед Рождеством, я буду возить его к Лысой Горе до тех пор, пока Ангел Божий не дарует ему исцеление...

Дверь в избушку деда Фомы была отверста. Внося с собою снежный вихрь, я вбежал в комнату и увидел дедушку Фому стоящим у окна и держащим в обеих руках своих тоненькую восковую свечу.

-Деда?! - уселся я на пол в изумлении, не веря своим глазам.

Деда Фома стоял на своих собственных ногах во весь свой рост, словно он никогда не был инвалидом:

-Что, Василёк? - обратился ко мне дед Фома, - трудно поверить в чудо Божье? - и он склонился надо мною, поглаживая мои волосы.

-Трудно, деда... - только и ответил я, разрыдавшись от радости, - а как же Лысая Гора и Ангел Божий на её вершине?

-Так тот слепой и был Ангел Господень, Василёк... Сегодня поутру он явился мне во сне, улыбнулся и ушёл на небо. Я глаза открыл, поднялся с постели и понял, что больше не болен. Вот так-то, Василь!

С тех пор я не перестаю верить в Божественные чудеса, особенно в ночь перед Рождеством.

05.01.2010г., г.Наро-Фоминск, ЮНиС