Непокорная память. Часть 1

                Памяти друзей
                из радиоконтрразведки
                и правительственной спецсвязи
                посвящаю


               


                Любит ли зеленый листок своё дерево?
                Просто он лишь с ним связан, лишь ему
                принадлежит. Пока он жив, он должен верить
                в своё родное дерево. Иначе – чем жить?
               
                Михаил Осоргин.


Человек в детстве не может поверить в то, что жизнь когда-
то кончится. Он живёт так, будто в его распоряжение отведена
вечность. И только под старость, провожая в мир иной своих
друзей и близких, начинает понимать, что все когда-то кончается.

               
                А ПАМЯТЬ ЗОВЁТ К ИСТОКАМ

     В далёком детстве моём было много такого, что бывает
далеко не у каждого. Далеко не каждый рождается в глухом
лесу. И если бы моё детство проходило не в условиях ди-
кой природы, то о нём, возможно, и сказать было бы нечего.
А поскольку я был дитя природы, на мир, открывшийся мне, я
смотрел иначе, чем дети города и даже деревни.
     Природа дала мне, как и всем обитателям леса, чуткий слух,
острое зрение и наградила цепкой памятью. В ней сохранились
все мельчайшие подробности тех лет, когда я стал помнить
себя и всё, что меня окружало. А было это на четвёртом году
моей жизни, на лесном кордоне, а откуда я здесь появился,
знал только по рассказам родных. Кордон в народе назывался
Провадлей, а почему такое название – никто не знал.

                Край лесной, без названья речушка,
                Перекаты полны пескарей.
                На пригорке лесная избушка
                И непуганый мир глухарей.

     Так впоследствии я определил своё местопребывание, от-
куда всё началось.

                По закоулкам детской памяти

     Под влиянием бабушек из многочисленной родни я как-то
неосознанно верил в Бога, но вспоминал о нём только в труд-
ные минуты, когда было очень боязно возвращаться домой
из леса. Лес становился таинственным и опасным. Все черти
собирались именно там, где мне предстояло идти. Лишь один
филин, всегда сопровождавший меня по лесной дороге, был
реальным существом. Он как бы говорил мне: «Не бойся, я ря-
дом, и больше нет никого». Хотя и не сразу, но я понял при-
вычку филина перелетать в сумерках по лесной дороге там,
где идёт человек. Пролетая вперёд, он садится на куст и ждёт,
когда человек пройдёт, потом снова пролетает вперёд. Почему
он так делает, для меня остаётся загадкой.
     Рассказы бабушек о прилетающих змиях к тем, кто тоскует
по умершим, чтение сёстрами по вечерам Гоголя делали меня
настолько суеверным, что при моей впечатлительности психика
не выдерживала, и я по ночам стал видеть Вия и всякую другую
чертовщину, чем сильно обеспокоил бабушку по отцовской ли-
нии. О психиатрах тогда никто ничего не знал, поэтому бабуш-
ка лечила меня заговорами. Перед закатом солнца брала меня
в охапку и несла во двор под куриный насест. Бормоча слова
какой-то молитвы, делала круги под насестом, вызывая недоу-
мение у дремлющих кур, которые тоже начинали что-то бормо-
тать и проявлять беспокойство. Не прошло и года, психика моя
пришла в норму. Кому или чему я обязан этим, судить не берусь,
боясь быть несправедливым к своей судьбе.
     На седьмом году моей жизни умерла моя мать. Отец не
умел скрывать своё горе. Перед сном, держа в руках её фото-
графию, он горько плакал, а глядя на него, ревели и мы. По
вечерам, возвращаясь из леса домой, он стал «слышать» её
голос. Дело в том, что отец во время смерти матери находил-
ся в больнице в городе Самаре (бывший Куйбышев). Бабуш-
ки истолковали состояние отца так: он не простился с ней, и
пока он этого не сделает, она не оставит его в покое. Была
вскрыта могила, и состоялся обряд прощания по христиан-
скому обычаю. После этого он обрёл покой, и жизнь посте-
пенно вошла в обычные рамки.
     Потерю матери я почувствовал позднее, когда понял, что
она уже не вернётся. Это произошло, когда в доме появилась
мачеха. Детское сознание подсказывало, что в доме – чужой.
Горькая реальность порождала совсем не детскую рассуди-
тельность. Замену материнской ласке я стал искать в общении
с лесом. Это сближение с природой приносило радость. Ведь
я всё же был лишь зелёным листком родного дерева, части-
ца его. Я испытывал наслаждение при виде первых проталин
ранней весной, упругих листочков брусничника и, как чуда, как
загадки среди снега, – бледно-фиолетовых и совсем белых ко-
локольчиков подснежника. А над всем этим завораживающие
звуки – тиньканье синиц. Они первые возвещали о приходе
весны. Каждый новый день весна добавляла красок, звуков,
тепла, солнца, и мир был узким, но настолько прекрасным и
богатым, что все невзгоды, голод и злая мачеха не мешали мне
быть по-детски счастливым.
     Отец всего себя отдавал лесным заботам. На нас просто
не оставалось времени. Он считал, что сделал всё для нас –
нашёл нам новую мать, жаловаться на что-то было не при-
нято.
     Воспитание велось делами. Кроме охраны леса, в обязан-
ности лесника входило: сбор сосновых шишек в марте, посадка
сосновых саженцев в мае, сбор семян клёна осенью и много
других дел. С 1938 года лесникам давался план по заготовке
коры корней бересклета. В ней содержится 60% природного
каучука. Это было стратегическое сырьё. Война уже прибли-
жалась, и каучук нужен был для авиапромышленности. Все эти
дела ложились тяжёлым дополнительным бременем на наши
плечи.
     Шли годы. Все эти реальные события того времени, свиде-
телем и участником которых я был, нашли отражение в моих
стихах. Потом, приезжая в родной край, я всегда ходил в те
места, где шумел молодой сосновый бор. Это те саженцы, ко-
торые в 1935 году я помогал отцу высаживать в землю. Ходил
к старой мельнице, а потом и к тому месту, где она стояла.
Сидел у сохранившейся плотины и подолгу наблюдал за стай-
ками пескарей и рыбёшек покрупнее. Когда-то все они были
предметом жадных мечтаний моих, но никак не хотели идти на
крючок моей самодельной удочки. Так вот и живут во мне те
далёкие картинки моего детства, и никуда от них не уйти. Да
и надо ли?
                Первые уроки познания мира

     С наступлением лета я целыми днями бродил по лесу.
Жизнь леса – это всё, что было доступно мне, и я находил там
каждый день что-то новое. Наблюдения мои, чисто детские и
неосознанные, воспринимались мной как что-то само собой
разумеющееся, не вызывая ни восторга, ни удивления. Навер-
ное, это потому, что я считал себя таким же обитателем леса,
как и те, кого я там встречал и за кем наблюдал. Все эти на-
блюдения в памяти остались как самые яркие картины детства.
От них началась любовь к природе, её понимание и, конечно,
страсть к охоте. Больше всего встреч происходило с глухарями,
рябчиками и вальдшнепами.
     Глухарка откладывает яйца, не делая для этого гнезда. Вы-
бирает сухое место под лиственным деревом. Сухие прошло-
годние листья и служат ей материалом для гнезда. Кладка бы-
вает из 12-13 яиц. При приближении кого-то к гнезду взлетает
неохотно, словно надеется – «авось пронесёт». Если яйцо по-
трогать рукой, она оставляет гнездо навсегда. Совсем по-иному
ведёт себя, когда у неё появляется выводок. Всегда взлетает
буквально из-под ног и, отлетев на 5-7 метров, падает на землю
и с распущенными крыльями старается уползти, издавая звуки,
явно понятные птенцам. Длится этот спектакль не более двух
минут, пока глухарка-мать не решит, что она обманула врага.
     Со временем я не стал поддаваться искушению поймать
глухарку, а искал птенцов на месте её взлёта. В момент взле-
та матери они разбегались врассыпную и, переворачиваясь на
спину и ухватив лапками старый сухой листок, покрывались
им. И только присмотревшись внимательно, можно было их об-
наружить.
     Пора выведения птенцов у глухарок и домашних кур по вре-
мени совпадает. Однажды я принёс домой двух глухарят и в
сумерках подсунул их к цыплятам под клушку. По размеру они
не отличались от цыплят, и лишь по цвету были не жёлтые, а
серые.
     Утром, встав раньше обычного, я с радостью наблюдал
за тем, как глухарята резво сновали вместе с цыплятами за
клушкой. Развязка была самой печальной. Долго не обращая
никакого внимания на глухарят, клушка вдруг с угрожающими
звуками приблизилась к одному из них и клювом нанесла удар
по голове. Птенец свалился замертво. Через несколько минут
клушка проделала то же самое с другим глухарёнком. Я был
расстроен до слёз такой несправедливостью. Глухарят я похо-
ронил под кустом рябины и больше подобные эксперименты не
проводил.
     У вальдшнепа, как и у глухаря, место для гнезда в сухих
прошлогодних листьях лесного орешника. По окраске он среди
таких листьев неразличим даже на расстоянии одного шага.
     При приближении к гнезду буквально из-под ног с громким
хлопаньем крыльев взлетает вальдшнеп-мама, унося с собой в
лапках одного птенца. Пролетев 50-60 метров, садится и начи-
нает звать второго птенца. Оставшийся птенец, слыша голос
матери, спотыкаясь и падая в траве, стремится к ней.
     По детской наивности я полагал, что если идти следом за
птенцом, то можно увидеть, как мать его встретит. Проходил
и сто метров, и больше, но голос, хотя и становился более на-
стойчивым, не приближался.
     Такие встречи в лесу происходили почти ежедневно, и я
старался обходить стороной знакомые места гнездования.
     Лесными дорогами я ходил не всегда. Напрямую ходить удоб-
ней и интересней, да и путь всегда был короче, а это главное.
А лес, без конца и края, был богат и земляникой, и малиной, и
самой вкусной и душистой лесной клубникой. Особенно много
бывало малины. В каждой свежей вырубке леса на третий год
появлялись заросли малинника. В разных местах малина от-
личалась и по величине ягод, и по вкусу, и по сочности. Все
эти особенности мне были известны. Если кто-то из дружков-
сверстников приходил к нам на кордон, я знал, куда их вести
за малиной, чтобы набрать ведро в одном месте, не переходя
в другую вырубку. Но было одно местечко, верстах в двух от
кордона, которое я держал в секрете даже от своих сестёр. Там
росла белая малина. Отличалась она особым вкусом и сочно-
стью. Это потом я узнал, что белая бывает и на садовых участ-
ках, а тогда она казалась мне каким-то чудом. Лесная малина
вообще гораздо вкуснее и ароматнее садовой, а белая особен-
но. И вот однажды я, как обычно, лакомился малиной, выбирая
самые спелые кустики, вдруг услышал необычные звуки, похо-
жие на шипенье. Оглядевшись, я увидел на кустах малинника
серую гадюку. Она буквально «перевесилась» на кустах напо-
полам и из заднего прохода, находящегося ближе к хвостовой
части, вылезал, извиваясь, величиной с обычный карандаш
змеёныш. Вот в этот момент я и услышал шипящие звуки.
Вместе со змеёнышем из гадюки капала какая-то желтовато-
мутная жидкость. Упав на землю, змеёныш очень шустро уполз
в траву, а меня очень долго не оставляла рвота. Казалось, меня
выворачивало наизнанку. Больше я никогда не приближался к
этому малиннику.
     Бывали и другие встречи в этом лесу, но, как правило, ми-
молётные. На такие встречи я мало обращал внимание. Часто
можно было встретить лису, мелькнувшую в кустах или на лес-
ной дороге. Верстах в пяти от кордона была возвышенность,
покрытая мелколесьем. Там стояла тригонометрическая вы-
шка, а поблизости вокруг было много барсучьих нор.
     В эти места я наведывался редко, но был случай, когда в
погоне за раненой лисой я пришёл к этим норам и видел, как
лиса скрылась в одной из нор на моих глазах. Мне отец объ-
яснил потом, что лисы часто занимают барсучьи норы. Каждая
нора имеет один основной вход, а внутри лабиринт ходов и 5-6
выходов. Как лисы и барсуки строят свои взаимоотношения,
мне было неведомо. Говорят, что лисы занимают только пустые
норы, а как там на самом деле, мало кто знает.
     А с лисой у меня были свои счёты. Кордон наш стоял на
пригорке, там, где два оврага сходились в один и назывался у
местного населения – лопатка. В месте, где соединялись овра-
ги, был родник, а по склонам оврагов росла лесная клубника.
Куры всегда клевали её в период, когда она уже была крупная,
но ещё не красная. А там где куры, там и лиса. Вот там я её
подкараулил и ранил из ружья. Потом долго гнался за ней, пока
она не привела меня к барсучьим норам. На этот кордон отца
перевели в 1939 году, а событие с лисой было летом 1940 года.
Не прошло и месяца, как произошло ещё одно загадочное со-
бытие, которое никто из старожилов объяснить так и не смог.
В один день все 14 кур и петух из оврага не вернулись. Кое-
где мы находили кучки перьев. Так бесшумно работать могла
только лиса, но чтобы всех пятнадцать кур – это невероятно.
У меня была мысль, что раненая лиса отомстила мне, но это
лишь детское воображение, не более.
     Бывали встречи и с более серьёзными обитателями леса,
которые незримо всегда были рядом, но без крайней нужды не
давали о себе знать. Первая такая встреча была гораздо рань-
ше, чем я что-либо узнал о глухарях. Это было в году 1934-ом.
Мы жили на кордоне Провадлей. Отец держал двух собак. Одна
была гончей породы для охоты на зайцев, другая – дворняжка.
Стояла очень суровая зима, когда голод и морозы гнали вол-
ков к людскому жилью. Однажды с наступлением сумерек за
окном послышался визг собаки, и отец, схватив ружьё, кинулся
на крыльцо. На дороге, ведущей в овраг, он увидел убегающе-
го волка с перекинутой на его спину собакой. Так волки уносят
даже овец. Попытка догнать волка кончилась ничем. Вторая со-
бака забежала в сени через незакрытую второпях отцом калит-
ку, а следом за ней – второй волк. Собака проскользнула в избу,
а волк остался в сенях. Возвратившись, отец закрыл калитку, и
волк оказался в западне. Забравшись под кутник (деревянная
кровать), волк ждал своей участи. Ждать пришлось недолго:
собака с приходом хозяина осмелела и с лаем бросалась на
дверь. Сообразив в чём дело, отец зажёг фонарь, взял ружьё и
вышел в сени. Из-под кутника светились два огонька – волчьи
глаза. После выстрела они потухли. Чувство голода оказалось
сильнее чувства самосохранения.
     Были встречи и позднее, но уже без особого драматизма.
Просто волки приходили к кордону, с завидной долей наглости
пользовались безнаказанностью и уносили овец, выбирая по-
меньше, чтобы побыстрее унести лёгкую добычу.
     Однажды в летнее время младший брат пас нашу домаш-
нюю скотину рядом с домом. От ближайшей деревни, где было
общественное стадо, кордон находился в четырёх километрах,
и у нас, кроме как пасти самим свою корову, овец и телёнка,
другой возможности не было. Вдруг мы увидели, как братишка
с криком и слезами бежит к дому. Я сразу понял, в чём дело, и,
схватив ружьё, побежал к поляне, метрах в двухстах от дома.
Подбегая, я увидел такую картину: все овцы сгрудились позади
коровы, и куда бы не кинулся волк, чтобы схватить овечку, пе-
ред его мордой оказывались коровьи рога. После очередного
прыжка волк отпугнул одну овцу от коровы, а за ней бросились
и все остальные. Волк добился своего – одна из овец оказа-
лась у него на спине. Я был уже на расстоянии выстрела, но
стрелять не мог. Между мной и волком была корова, которая
преследовала его, пытаясь поддеть рогами. Рядом был овраг,
и корова вместе с волком скрылись в овраге, но там волк легко
ушёл от преследования.
     Чем объяснить необычное поведение нашей Субботки? Так
мы звали нашу кормилицу. Наверное тем, что она никогда не
была стадной коровой. Овцы и её родной телёнок были чле-
нами семьи, где ей законно принадлежала роль вожака. Все
члены этой семьи повсюду следовали за ней. А ещё тем, что
встреча с волком была не первая. Годом раньше случилось не-
что подобное. В зимнее время мы выпускали из конюшни коро-
ву и овец в открытую загородь, давали им сена, потом к вечеру
закрывали в конюшне. Однажды мы сидели за столом, обедали
и видели через окно, как овцы и корова жевали сено. Вдруг че-
рез загородь прыгнул волк, и, схватив овечку, скрылся в лесу.
Загородь состояла из двух жердинок и помехи для волка ника-
кой не составляла. После этого корова два дня проявляла бес-
покойство, а овцы, по своей овечьей натуре, всегда оставались
спокойными, не замечая происходящего, тем самым доказывая
свою овечью и баранью тупость.
     После схватки с волком корова люто возненавидела нашу
собаку. Увидев её, она бросалась к ней, пытаясь прижать её
рогами. Собака вынуждена была всегда спасаться бегством.
     Из наблюдений и по рассказам я знал уже тогда, что волки в
летнее время редко отваживаются нападать на домашний скот
рядом с жильём человека. Очевидно, они поступают всегда, ис-
ходя из местных условий. На поведение волков может влиять и
ещё одно обстоятельство. Если у волка появилось потомство,
ему нужно кормить и волчат, и их маму, да и самому быть сы-
тым. Мелкой и случайной лесной дичью эту задачу не решить.
Что и определяет поведение волка.
     Когда волчата ещё маленькие, волк никогда не приносит
добычу к логову. Так диктует ему инстинкт. Он расправляется
со своей добычей как можно дальше от места пребывания вол-
чат. Заглатывая лучшие куски мяса, волк отрыгивает их потом
волчатам.
     Пасти корову и овец, как правило, приходилось мне. Я уго-
нял их далеко от кордона, где была хорошая трава с цветоч-
ками и много малины. Никогда не было случая встречи с вол-
ками. Видимо это потому, что я всегда носил с собой ружьё, а
волк чует ружьё издалека.
Так познавал я законы природы, познавал среду обитания
птиц и зверей. Познать среду обитания человека мне ещё пред-
стояло. Вся жизнь была впереди.

                НАЧАЛО КРУТЫХ ДОРОГ

     Ещё в начальных классах во мне возникали порывы к на-
писанию стихотворных строк. Это была реакция на какие-то
волнения в душе. Так выступают капли смолы на соснах под
воздействием горячих лучей солнца, особенно когда на ство-
лах делаются надрезы. Надрезы в душе тоже сочатся порой
каплями слёз или словами. Возможно, строки мои – это и были
результаты таких надрезов. В каплях этих видна вся горечь и
радость моего непутёвого детства.

                Детство кончилось как-то внезапно.
                Всполыхнула над миром война.
                Шёл за Русь умирать поэтапно
                Наш народ, как во все времена.
    
     Обычно после школы наступает пора выбора пути. Это та
былинная развилка трёх дорог, у которой решается вопрос –
куда идти.
     У моего поколения выбора не было. Была суровая необ-
ходимость стать солдатом. Я стал им фактически в 16 лет.
Из мира дикой природы я попал в мир суровой армейской служ-
бы, которая продолжалась почти семь долгих лет. Война через
год закончилась, но мы были солдатами последнего военного
призыва. Очередной призыв 1928 года рождения проводился
уже по законам мирного времени. В те годы призывали в ар-
мию только по достижении двадцатилетнего возраста. Так что
нам пришлось ждать призыва 1930 года рождения, а это шёл
уже 1951 год.
     Но вернусь в 1944 год. Всевышний и Верховный опреде-
ляли судьбу каждого солдата. Мне выпала судьба стать ар-
тиллеристом. Позднее в стихах я обращался к своим одно-
полчанам:

           Вспомните, мальчишки, как на юг летела
           Стая над позициями наших батарей.
           Мы за ней следили в прорези прицела,
           Голос журавлиный был, как голос матерей.
    
     А прорези прицела были на приборе управления артилле-
рийским зенитным огнём «ПУАЗО-М5 Бофорс» с оптикой, мно-
гократно приближающей цель. В комплект батареи входили че-
тыре 45-миллиметровых орудия со скорострельностью 120 вы-
стрелов в минуту, два спаренных крупнокалиберных пулемёта
на стационарных треногах и ПУАЗО-М5, связанный с орудиями
кабелем. Стрельба могла вестись как с помощью приборов,
так и автономно с каждого орудия. Чтобы стрельба с прибором
была результативной, необходимо было как можно чаще про-
водить горизонтирование орудий и прибора. От этого зависела
точность стрельбы. Кроме того должно вестись согласование
пушек и прибора по азимуту и по углу места, чтобы пушки и
прибор не смотрели в разные стороны. Это не то, что: «Трубка
пятнадцать, прицел сто двадцать, беглым – огонь!»
     А поступала к нам эта чудо-техника вместе с тушёнкой и
шпигом от нашего союзника по антигитлеровской коалиции –
США по лендлизу (договору). Предназначена она была не для
отражения налётов немецких самолётов на Москву. Их давно
уже отучили от таких налётов. Наша задача состояла в том, что-
бы не пропустить к Москве немецкие ракеты ФАУ-2. Ракеты ФАУ
немцы давно уже применяли против Англии. Английский город
Ковентри был разрушен до основания, как наш Сталинград.
Впоследствии эти два города стали городами-побратимами.
В то время ФАУ до Москвы долететь не могли.
     Однако Гитлер надеялся на новое оружие, как на послед-
нюю надежду, и пугал этим оружием. Что это за оружие, никто
не знал, но в ставке имелись подробные сведения о нём. Была
разработана система заградительного огня на предполагае-
мых участках западного направления.
     Осуществлялся режим круглосуточного дежурства на ору-
диях, т.е. положение № 1. Днём усиленная учёба по освоению
материальной части и частые вводные по замене орудийного
ствола. При длительной стрельбе с такой скорострельностью
ствол менялся на запасной. Это была очень трудоёмкая и тяжё-
лая работа. Проводилась она всем орудийным расчётом в пять
человек. Главное, чего необходимо было добиться при этом, –
скорости замены ствола. Мы только имитировали замену, сни-
мая и вновь вставляя ствол. Так проходили дни в тревожном и
изнурительном ожидании.
     Близился к концу февраль 1945 года, и слава Всевышнему,
а ещё советской разведке! Мы не дождались ФАУ-2. Располо-
жение подземного завода, где велись работы по производству
ракет, с помощью немецких друзей стало известно. Английская
авиация с особым моральным удовлетворением сравняла этот
квадрат с землёй.
     По всем фронтам шло стремительное наступление наших
войск, а в Подмосковье ещё стремительнее шло наступление
весны. Мы спали положенные солдату часы по ночам. Близил-
ся самый долгожданный, самый светлый день планеты. День
Победы.

            Отгремела война. Захлебнулась
            Морем крови и реками слёз.
            Ну а тем, кому жизнь улыбнулась,
            Снова вспомнился запах берёз.

     А мы, восемнадцатилетние мальчишки в солдатских шине-
лях, ещё и жить-то не начавшие, продолжали исполнять свой
священный долг перед Родиной в том, ещё не искажённом по-
нимании значения этих слов.
     Отгремели залпы салюта Победы. Мой командир батареи
старший лейтенант Дубинин вызвал меня и сказал, что мне
надо учиться. Так я попал на шестимесячные курсы радистов.
Азбука Морзе мне давалась легко, и я за два с половиной ме-
сяца сумел освоить программу курса. Сдав норму на радиста
3-го класса, я был направлен в 139 полк связи на курсы радио-
мастеров. Потом была школа младших командиров, потом пол-
ковая школа. Из нас готовили замену уходящим в запас. Пред-
стояли очередные призывы в армию, и на нас возлагали зада-
чи по обучению и воспитанию приходящего пополнения. Я был
уже радистом 1-го класса с опытом работы в армейских радио-
сетях, и после окончания полковой школы был оставлен в ней.
     В моём подчинении был взвод курсантов. Так, до 1950 года
было три выпуска курсантов. Замену мы себе подготовили.
Пора и домой. Только вот что ждало меня там? Престарелый
отец и постылая мачеха? Война нарушила все привычные жиз-
ненные устои. Деревни разорены и обезлюдели. Запах берёз
не мог быть решающим фактором при выборе пути. От пред-
ложения остаться в армии офицером я отказался. От размыш-
лений пришла пора принятия решения. В Севморпути на поляр-
ные станции, расположенные на побережье Северного Ледови-
того океана от Архангельска до Чукотки, нужны были радисты.
В главке проверили уровень моей подготовки и сказали, чтобы
после приказа о демобилизации я приходил к ним. Все вопросы
по трудоустройству главк брал на себя.
     Но получилось так, что почти одновременно с этим в полк,
где я служил, обратились из управления кадров МГБ с прось-
бой порекомендовать им для работы надёжных радистов. Вы-
бор пал на меня. Так определилась моя судьба. Впоследствии
я понял, куда бы я мог прийти по дороге за длинным рублём.
Одним он помогает встать на ноги, другим опустошает душу
и ведёт к деградации понятий о чести, долге, совести. Поня-
тия эти вошли в мою душу от отца, вместе с молоком матери
и соками моего дерева, которое, как и в детстве, продолжает
тянуть к себе.
     Этот зов родины не давал и не дает мне покоя. На протя-
жении всей жизни я каждый год стремился побыть там, где всё
дорого и свято, где ждут меня обмелевшая речка, родник с са-
мой чистой и вкусной водой и непостаревшие за 70 лет сосны.
Это не мешало мне честно исполнять свой долг солдата, еди-
ножды принявшего присягу. На что-то другое менять это дело я
уже не мог, да и не хотел.

               ИЗ ИСТОРИИ РАДИОКОНТРРАЗВЕДКИ

     Необходимость в такой спецслужбе возникла после того,
как радиосвязь стала использоваться для передачи со-
общений шпионского характера. Я не собираюсь излагать
полную версию создания этой службы. В своих воспомина-
ниях я коснусь только того периода (1951 – 1961), когда я
там работал. Это был период «восстановления и развития
народного хозяйства». Под таким названием выходили об-
лигации Государственного займа. Ежегодно в мае месяце
проводились общие собрания в подразделениях с повесткой
дня: подписка на государственный заем. Собрания эти но-
сили соревновательный характер: кто больше отчислит из
своей зарплаты на восстановление страны. На 100% месяч-
ного оклада подписываться было просто неприлично. Семей-
ные подписывались на 200%, а нас, молодых лейтенантов,
призывали подписаться на 250%. И мы с чувством гордости
ставили свои подписи. Так 10 месяцев в году из получки вы-
читалось 25 процентов.
     Это было время разгара «холодной войны», соревно-
вание двух систем без правил поведения. Когда Германия
была поделена на четыре оккупационные зоны, Берлин тоже
поделили на зоны. В итого этого дележа образовались две
Германии и два Берлина – Западный и Восточный. В запад-
ной зоне хозяйничали американцы. Бывали случаи похище-
ния наших сотрудников. Один из наших, Юра Курылёв, ока-
завшись в машине по его же просьбе подвезти до указанного
места, понял, что везут его к мосту, за которым западный
сектор. Находясь позади водителя, он ногой вдавил его вме-
сте с сидением в руль ещё до въезда на мост. Остальное
сделал военный патруль. Был Юра крепкого телосложения,
весом около 100 кг. Рассказывал он об этом неохотно, но с
юмором.
     Это был период, когда рабочий день всех работников МГБ,
исключая сменные работы, строился с учётом рабочего дня
Сталина, который работал до двух-трёх ночи, а на другой день
начинал с двух-трёх дня. Исходя из этого, руководящий состав
центрального аппарата МГБ строил работу всех служб мини-
стерства.
     В 1952 году был расстрелян министр госбезопасности Аба-
кумов. Следом за этим состоялся процесс над кремлёвскими
врачами и евреями.
     Службу радиоконтрразведки (отдел «Р», переименован-
ный в 4-ый спецотдел), тогда возглавлял полковник Блиндер-
ман, доктор технических наук, лауреат Сталинской премии.
Заместителем и главным инженером был полковник Анци-
лович, тоже доктор технических наук и лауреат Сталинской
премии. Он был разработчиком и создателем системы пелен-
гаторной службы. Во время процесса над врачами и евреями
оба они были арестованы. Блиндермана освободили через
20 месяцев, полностью выдали зарплату за время ареста и
отправили на пенсию. Анцилович во время ареста заболел
и умер.
     А жизнь продолжалась. Страна восстанавливала народное
хозяйство, и мы, исполняя свою работу, чувствовали себя при-
частными к большому делу, трудному, но необходимому для
страны, для её безопасности.
     После долгих армейских лет у меня появилась возможность
ежегодно бывать в отпуске в тех местах, которые я много лет
мог видеть только во сне. Вспоминаю, как задолго до отъезда я
рисовал в воображении картины встречи с родными местами, с
речкой, а, значит, с рыбалкой и костром.

          Костёр тех лет – предвестник этих строк –
          Зовёт опять к реке на берег правый.
          Там пахнут счастьем и цветы, и травы,
          Но нет туда ни тропок, ни дорог.
    
     Вспоминаю, с каким нетерпеньем смотрел я из окна ва-
гона, где были остановки Белинская, Лермонтовская. Значит,
близко Пенза, а там скоро и моя станция – Чаадаевка. За пол-
часа до остановки я выходил с вещами в тамбур, боясь её
проехать. Оставалось на попутных машинах одолеть ещё 60
километров, что было в те времена совсем не просто. Но это
сущий пустяк по сравнению с предстоящим месячным отпу-
ском.
     Первые два дня уходили на застолье. В честь приезда
сына, по обычаю, отец созывал всех родных и знакомых, а зна-
комых – вся деревня, и продолжалось пиршество, похмелье и
снова гульба с соблюдением традиций и обычаев старины, ещё
сохранившихся в деревнях в те годы. После во дворе на одного
барашка и нескольких кур становилось меньше.
     И вот, наконец, я отдавался во власть тропинок, знакомых
мне с детства. По этим тропинкам я снова стремился на встре-
чу с детством, измеряя их не вёрстами, а радостью свидания
с лесом.

           Славил лес своим многоголосьем
           Светлый мир, надежду и мечту.
           Счастлив был я тем, что довелось мне
           В жизни видеть эту красоту.
    
     Красота природы за те годы, что меня не было, не измени-
лась, а вот остальное… Заметно постарел отец, хотя в глазах
его можно было уловить радость. Радость за сына, не поте-
рявшего интереса к лесу, а лесу отец отдал всю свою жизнь.
Из моих сверстников никого не осталось. Не стало и многих
стариков. С кем я по вечерам общался, так это с двоюродным
братом Фёдором Ломтевым. Он был с 1924 года рождения. Ког-
да по определённым обстоятельствам с 1937 по 1939 год отец
ушёл из лесников, и мы жили в деревне, где с давних лет у
отца был свой дом, Ломтевы жили в соседях с нами. Фёдор
брал меня с собой в лес. Он уже тогда баловался охотой. Это
определило его армейскую судьбу. До конца войны он был в
полковой разведке. В деревне он короткое время был в кол-
хозе бригадиром, но потом попросился пасти колхозное стадо.
С коровами спокойней.
     Казалось мне, что я хорошо знал своего братца. Всегда он
был скромный, не вступал ни с кем в споры, без его гармони не
обходилось ни одно деревенское застолье. И только одно не
удосужился я узнать о нём. Кроме медалей, он принёс с войны
три ордена Славы. Приезжая в отпуск, я никогда не заводил с
ним разговор на эту тему. Самому-то мне похвалиться было
нечем, а он никогда не надевал свои награды. Жили бедно, а
детей было семеро, шесть из них – сыновья. Потом они уехали
в Самарскую область. Недалеко от Тольятти был богатый со-
вхоз, где ему сразу дали дом и обеспечили всем необходимым.
Один из его сыновей был проездом в Москве и рассказал мне
о том, как они там жили и как хоронили отца. Приезжал воен-
ный оркестр и у могилы был тройной салют. Так при советской
власти хоронили героев Советского Союза и кавалеров трёх
орденов Славы. А мне было стыдно. И чувство это живёт и
поныне.
     В самом начале повествования о своей работе, я не заме-
тил сам, как свернул на одну из тропинок памяти о брате. Про-
ходя по местам событий прошлых лет, мне никуда не деться от
этих тропинок. Каждая из них зовёт, и на каждой из них ошибки
и удачи, встречи и расставания, и каждой из них так и хочется
сказать:

             Не уводи меня, тропинка,
             Пока закат горит в огне,
             Туда, где справлены поминки
             И о любви, и обо мне.
    
     Меж тем отпуск подходил к концу, и я возвращался к своей
работе в отдел, к бессонным ночам, полным напряжённого вни-
мания при поиске тех точек и тире, из которых и состояли шпи-
онские донесения. Как правило, это были пятизначные цифро-
вые группы. Передача велась с маломощного передатчика на
батарейном питании, а эфир забит атмосферными разрядами
и множеством радиостанций большой мощности, принадлежа-
щих различным ведомствам – морским и сухопутным. Опытный
оператор-контрразведчик на вверенном ему участке диапазо-
на коротких волн знал все постоянно работающие станции, а
появляющиеся новые и подозрительные, и в первую очередь
маломощные, подвергал проверке путём пеленгации, а затем
проверке в центре обработки данных.
     При обнаружении искомой передачи включалась система
пеленгации и записи на плёнку. В течение одной минуты при-
ходили данные со всех пеленгаторных пунктов европейской ча-
сти СССР. Пеленги наносились на специальную карту в аппа-
ратном зале и устанавливалась точка, откуда велась передача.
Центр обработки определял принадлежность данной передачи
к той или иной агентурной сети. Таких сетей основных было
две: Сеть 200/1, принадлежащая ЦРУ США, и Сеть 229 англий-
ской разведки. Была еще и Западногерманская разведка. Мы
называли её геленовской, по имени Гелена – шефа германской
разведки.
     Каждая сеть имела свои разведцентры. Основной центр
сети 200/1 находился в Мюнхене. У англичан были центры в
разных местах, один из них в Финляндии. Были центры и в
среднеазиатских странах, в частности в Пешаваре. Все они
были нам хорошо известны и находились под нашим присталь-
ным наблюдением. В случае выхода в эфир одного из них объ-
являлась команда «облава». Это значит, на всех РКР-станциях
крупных городов европейской части Союза каждый оператор
переключал приёмное устройство в диапазон частот, согласно
разработанной для таких облав схеме. Цель облавы – обнару-
жить корреспондента разведцентра и определить его место-
расположение. Дальнейшее решение принимало руководство
отдела совместно с центром обработок, где были собраны
самые опытные специалисты, самые лучшие аналитики и де-
шифровщики. Среди них был и капитан Мейстер Владимир
Фридрихович – аналитик и взломщик шифров. Мудрёные шиф-
ры, которыми снабжались агенты для передачи сведений, он
взламывал без особого труда. Содержание шифровок, ранее
перехваченных нами, в результате его работы становилось из-
вестным.
     Агенты, которых забрасывали на нашу территорию, снаб-
жались всевозможными условностями. По ним разведцентр
определял, «чист» агент или работает под нашу диктовку. Для
примера такая условность: агент передаёт шифрограмму из
того места, откуда и должен, без ошибок в тексте. Кто-то из
наших обязательно сопровождает его и внимательно следит за
текстом (составленным нами). Передача текста без ошибок и
есть сигнал центру о том, что агент провалился. Если он чист,
то обязательно в каком-то месте передаст не тот знак, и тут же
эту ошибку исправит.
     Много и других фокусов придумывал противник в той «хо-
лодной войне», а мы придумывали свои. Бывали в этой борьбе
и неудачи. Но руководство делало выводы для предотвраще-
ния повторения ошибок. При перевербовке агента добивались
искренности с его стороны в обмен на гарантию его безопасно-
сти и устройства его судьбы в дальнейшем. Подробно об этом
впереди.
     Только после этого агент вводился в эту хитроумную ради-
оигру, которая в отдельных случаях длилась год и больше. Вы-
водился он из игры по-разному, но продуманно, без ущерба для
интересов нашей службы и агента тоже. Агенты-радисты – в
прошлом наши советские люди, по разным причинам попавшие
в плен и по разным же причинам не желавшие возвращаться
потом на родину. Для некоторых из них это был единственный
способ возвращения к себе домой, а там уж как рассудит Бог,
но всё же надеялись-то больше на гуманность закона.
     О способах заброски наша служба сведений не имела, и
всё же один случай был в то время нам известен. Перед за-
броской этот агент проходил то ли проверку, то ли приобретал
навыки дальнейшей деятельности, проводя сеансы связи с
разведцентром. Он находился на территории Финляндии. Мы
следили за ним внимательно, и в какое-то время он стал пере-
мещаться. Потом мы обнаружили его в водах Финского зали-
ва, значит, он был на корабле или катере, который, судя по пе-
ленгам, двигался к нашему берегу. На определенном участке
нашей границы были приняты усиленные меры охраны. Агент
через территориальные воды залива перелетел на бесшумном
аппарате типа дельтаплана и бесшумно взят нашими погра-
ничниками. О всех взятых агентах в нашем подразделении
ничего не было известно, кроме тех случаев, когда кто-то из
наших ребят под видом краткосрочной командировки или от-
пуска уезжал с перевербованным агентом на очередной сеанс
связи с разведцентром. Пеленгация была и у нашего против-
ника, так что сеансы связи проводить с Лубянки было бы про-
ще, но глупо. Кто, с кем и куда уезжал, знали лишь немногие
из руководства отдела.
     В составе отдела была разыскная группа. Она состояла
из опытных радиооператоров, молодых, физически подготов-
ленных. В её задачи входил: розыск агента-радиста и сопро-
вождающего его во время выхода в эфир резидента непосред-
ственно в районе ожидаемого очередного сеанса связи с раз-
ведцентром. Захват на месте, обязательно живыми, и передача
их представителям другой службы. На этом работа разыскной
группы кончалась. Дальнейшая судьба агента – не наша забо-
та. Каждый делал своё дело.
     Каждый раз, убывая в командировку, разыскники действо-
вали согласно заранее составленной легенде, чтобы на месте
не вызывать никаких подозрений и любопытства у населения.
Старались учитывать местную ситуацию и многое другое. Не
могли учесть только одного – непредвиденных обстоятельств,
а они, как правило, складывались не в нашу пользу.
     В район дислокации группы прибывала крытая машина, а
в ней соответствующая аппаратура: приёмные устройства и
пеленгаторы индивидуальные переносные в виде фибровых
чемоданчиков. Такие можно было часто встретить у многих ра-
бочих, техников, электриков. Были они на вооружении в начале
50-х годов. Потом появились поясные, похожие на пояса пожар-
ников тех времён. Они были удобны хотя бы тем, что освобож-
дали руку для других действий и не были видны под плащом.
Это скрытно. А открыто можно было в машине увидеть инстру-
менты для мелиораторов. Такова была легенда в 1956 году в
Прибалтике, но об этом речь впереди.
     В настоящее время подобная спецслужба существует, но
абсолютно на другом уровне развития технических решений,
других методов, другого мироустройства. Только задачи оста-
лись прежние – государственная безопасность. А название
службы – это прихоть времени.
     Казалось бы, по прошествии 60-ти лет можно сказать обо
всём, тем не менее есть подробности, о которых не хотелось
бы писать даже теперь. Они не изменят представления о деле,
которому мы служили, а в этом – смысл моих воспоминаний.
Я не касаюсь подробностей социальных условий. Таких и слов-
то мы не знали. Быт в командировках определяли 2 рубля
60 копеек командировочных и полевые условия плюс непред-
виденность.

              Для нас холодная война
              Близка была к войне горячей.
              Война, она для всех видна,
              А в нашей было всё иначе.

              Враг мог быть в городе, в селе,
              На тихой даче и в квартире.
              Его встречали мы в эфире,
              А брали тихо, на земле.
    
     Это строки из единственного стихотворения об этой служ-
бе, но в них сказано больше, чем я мог бы сказать в прозе на
десятках страниц. Язык поэзии напрашивается как бы сам со-
бой, особенно в тех местах, где я пишу о своём детстве, а, зна-
чит, и о природе.
     Хочется коснуться немногословных сведений наших «ста-
риков», сотрудников нашего подразделения, которые работа-
ли в сороковых годах, особенно с 1946 года, когда началась
холодная война, когда ЦРУ США и МИ-6 Великобритании –
бывшие наши союзники – стали вести активную подрывную
работу против СССР по всем направлениям. Много работы для
нашей службы было в прибалтийских республиках и в Польше.
Националистические организации Латвии, Литвы и Эстонии,
недовольные исходом войны, вели подрывную вооружённую
борьбу против местных властей и населения, поддерживающе-
го Советскую власть. Все они постепенно перешли в подчине-
ние разведслужбам США и Англии. Агентура, оставленная там
Абвером, обрела другого хозяина в лице упомянутых разведок.
Через этих агентов «лесные братья», как их тогда называли,
держали связь со своими хозяевами.
     Особенно активно велась борьба в Польше. Там на желез-
ных дорогах подрывались наши воинские эшелоны. Местные
власти на это смотрели с сожалением, но мер никаких не при-
нимали. И только когда такие эшелоны сопровождала польская
охрана, их не трогали. Там, конечно же, было «дружественное»
по отношению к СССР правительство, там даже маршалом
Польши был наш маршал Рокоссовский.
     Где-то в конце 50-х годов, после известных событий в Вен-
грии и волнений в самой Польше (пишу по памяти), в Варшаве
состоялся 8-й пленум ПОРП (Польская объединенная рабочая
партия). На нём фактически власть перешла к Гомулко. Пом-
ню, как польские радиолюбители-коротковолновики, выходя
в эфир, передавали «8» с восклицательным знаком, выражая
тем самым своё ликование в связи с итогами пленума.
     Так Польша сделала попытку встать на самостоятельный
путь развития. И чтобы ситуация не развивалась по венгерско-
му сценарию, ещё до окончания работы пленума туда неофи-
циально, срочно прибыл Н.С.Хрущёв, для предотвращения
развития событий в нежелательном для нас да и для Польши
направлении. Он выступил на заседании пленума, и решения
были приняты совсем не те, на которые надеялись враждебные
для нашей страны круги даже внутри ПОРП. Какие аргумен-
ты использовал Хрущёв в своём выступлении неизвестно, так
как в печати об этом, как и о самом визите не было ни слова.
В итоге Польша осталась в списке стран народной демократии,
а Гомулко много лет был первым секретарём ПОРП.
     При таком развитии межгосударственных отношений с
Польшей нашей службе больше всего работы было именно
там. По рассказам бывшего водителя оперативно-разыскной
машины Петра Шмелёва, по работе на рации иногда наши со-
трудники, определяли даже, на каком этаже находится агент-
радист. Бывали случаи, когда на стук в дверь он отвечал ав-
томатной очередью. Учитывая это, Пётр всегда шёл впереди
разыскника с автоматом наготове и ногой вышибал дверь с
первого удара, заставая агента врасплох. Был он невысоко-
го роста, коренастый и сильный человек. В пятидесятые годы
он работал уже на служебном автобусе. Годы не щадят даже
таких, как он.
     Коротко коснусь событий 1953 года. В начале марта я был
в Молдавии, в городе Бельцы. 5-го марта радио известило о
смерти Сталина. Весь мир всколыхнулся и замер в ожидании: а
что дальше? 9 марта на траурном митинге на Красной площа-
ди с трибуны Мавзолея первые лица государства попытались
дать ответ на этот вопрос. Приведу фрагмент из выступления
Берия: «Кто нэ слэп, тот видит, наша партия, наш Центральный
комитет ещё теснее сплотят свои ряды…» и т.д. Состоялся пле-
нум ЦК, где были поделены посты. Берия возглавил объеди-
нённое министерство МВД. МГБ вошло в состав МВД, но, как
оказалось, ненадолго. А пока Берия начал обновлять кадры.
Во все республиканские, краевые и областные органы МВД он
ставил своих людей. Каждое утро перед работой весь опера-
тивный состав нашего отделения собирался в Ленкомнате, и
в течение 30 минут зачитывали приказы о новых назначениях
за подписью Берия. А всего эта читка продолжалась не мень-
ше месяца. Мы так и не поняли, дочитали нам эти приказы до
конца или нет. В июне Берия был арестован и расстрелян. При-
писали ему обвинение надуманное, но было ясно, что он гото-
вил захват власти. С этой целью он всюду ставил верных ему
людей. Медлить было нельзя. Счёт шёл не на недели, а уже
на дни. Такое вот получилось «ещё более сильное сплочение»
рядов внутри ЦК КПСС.
     Были разговоры о том, что национальная дивизия Грузин-
ской ССР накануне ареста Берия была остановлена в полном
составе на полпути к Москве. За достоверность этих сведений
не ручаюсь. Могу только сказать, что национальные дивизии
были во многих союзных республиках. В эти же дни вокруг
Кремля было установлено негласное оцепление. По всему пе-
риметру прохаживались группы по 2-3 человека в штатском
вперемежку с такими же группами солдат, соблюдая дистан-
цию в 50-100 метров. Назначение таких «прогулок» нам стало
понятно после ареста Берия.
     Все эти события непосредственно нас не касались. Мы за-
нимались своим делом, ни на минуту не прекращая поиски
тех точек и тире, ради которых круглосуточно не спали сотник
людей во многих городах. Но в перерывах между такой напря-
женностью мы жили, как и все, наслаждаясь солнцем, весной,
летом. А зимой – обязательные лыжные кроссы, и всё это в
оставшееся от оперативных занятий время. Понятие «выход-
ной день» было не для нас. При объекте имелась столовая –
источник всех наших гастритов и язвенных болезней, однако
основной их причиной всё же была работа. Нарушение режима
сна и питания плюс умственное напряжение. После двух лет ра-
боты практически здоровых среди нас было мало. Сосудистые
заболевания были практически у каждого, и до 60 лет дожива-
ли далеко не все. Но мы жили и работали, не думая о том, что
будет завтра. Был Центральный госпиталь КГБ, где нас перио-
дически приводили в норму, где отношение к больным было в
полном соответствии с клятвой Гиппократа.
     Рядом с госпитальным корпусом, за одной оградой, стоял,
и поныне стоит, «шестигранник», так называют здесь здание
морга с ритуальным залом. Там периодически мы встречались
по случаям ухода из жизни кого-то из наших. В шестидесятые,
когда я уже работал в Кремле, такие встречи, к сожалению,
были слишком частыми. Помню, как мы прощались с руково-
дителем нашей группы Борисом Михайловичем Вавпшевичем.
Талантливый аналитик, прекрасный товарищ, он был душой
коллектива, делил с нами и трудные минуты, и минуты актив-
ного отдыха на пикниках у речки. Это была первая утрата на-
шей группы. Он не дожил до шестидесяти. Потом были другие,
и многие из них моложе меня. Я пишу эти строки потому, что
теперь об этом, кроме меня, никто не скажет. Помню, врачи в
те пятидесятые советовали мне поменять работу. Но это же не
перчатки. Надо делать то, что ты умеешь делать хорошо. Хотя
были возможности изменить род службы, но я не мог изменить
принципы, вернее принципам. «…Боже, какими мы были наи-
вными, как же мы молоды были тогда». Это и про меня пела
впоследствии Людмила Сенчина.
     Бывают в жизни случаи, которые могут изменить что-то
важное в твоей судьбе, а, может, и ничего не изменят, если ты
не захочешь или не сумеешь воспользоваться таким случаем.
Я не захотел.
     В конце сороковых, будучи в армейской полковой школе, я
был исполняющим обязанности командира взвода курсантов-
радистов. Взвод мой был одним из лучших и на инспекторских
проверках всегда занимал первое место. Отсева, что бывало
обычным, у меня не было за все три выпуска. Наверное, это
потому, что, в отличие от других командиров взводов – офи-
церов, приходивших в часть к началу занятий и уходивших в
конце солдатского рабочего дня, я вместе с курсантами был
24 часа в сутки. Спал в одной палатке, питался в одной сто-
ловой. Я, как никто, понимал душу солдата, делил с ними все
трудности. Курсанты были открыты со мной ещё и потому, что
принцип мой был: «Делай, как я». А это для солдата много
значит. Командиром взвода я был назначен по приказу коман-
дира части с доплатой офицерской разницы. На отлучку из
расположения лагеря нас, старослужащих, смотрели всегда,
как принято говорить, сквозь пальцы. Однажды после вечер-
ней проверки перед отбоем я сказал дежурному по лагерю
старшему лейтенанту Санжеровскому, такому же взводному,
как и я (только взвода телефонистов), что отлучусь из лаге-
ря. Поскольку я был старший сержант срочной службы, то
по уставу отлучаться без официального разрешения не имел
права. Но мы служили уже шестой год и проблем с отлучкой,
в разумных пределах, не имели. На этот раз дежурный ска-
зал: «Отбой уже был, ложитесь спать». Мне пришлось послать
его по-мужски и уйти. Утром, по приходе начальника лагсбо-
ра полковника Орлова дежурный, по недомыслию доложил,
что в лагере ничего не случилось, за исключением того, что
ст.сержант Махонин находился всю ночь в самовольной отлуч-
ке. Все бы ничего, но Орлов был не один, а с представителем
штаба ПВО Московского военного округа. Наш полк входил
в состав системы управления округом. При сложившейся си-
туации полковник Орлов не смог скрыть факта самоволки.
Дисциплинарный устав гласил: «Самовольный уход из части
на время не более двух часов, подлежит наказанию в дисци-
плинарном порядке. Свыше двух часов является грубым на-
рушением и рассматривается военным трибуналом. Свыше
суток – уже дезертирство».
     Суров закон, но это – Закон. Заработала машина дознания.
Я был готов отвечать за свои действия, но многие считали, что
я перед законом чист. Был в полковой школе замполит – капи-
тан Галкин. Я знал его как чуткого к солдатским трудностям че-
ловека. Вызвал он меня в штабную палатку на беседу. Помню
его слова: «Махонин, ты же не преступник, надо же что-то де-
лать. Давай сделаем так: я скажу, что ты спросил разрешения
у меня, и я разрешил тебе отлучиться. Так и скажи дознавате-
лю». До моего сознания дошло, что из-за меня замполит будет
врать. У меня не укладывалось это в сознании, и я отказался
врать дознавателю. Дознавателем был командир телеграфного
батальона нашего полка. При разговоре со мной он спросил:
почему я не сказал ему о том,что капитан Галкин разрешил
мне отлучиться. Я промолчал.Он сам хотел вытащить меня из
дерьма, но к тому времени я ещё не успел уразуметь,что мир
не идеален и таковым быть не может. Идеально устроена только
природа. Мир людей устроен иначе.
     Всё решил вернувшийся из отпуска командир полка пол-
ковник Тычина. Он своими буденовскими усами и проница-
тельным взглядом вводил в трепет солдат, стоящих в строю, а
по сути был добрейшим человеком. «Слуга царю, отец солда-
там» – это и о нём тоже сказал М.Ю.Лермонтов. Тычина часто
приезжал в выходные дни в полковую школу, в лагерь, где
были хорошие условия для отдыха. Там была спортплощад-
ка, оборудованная по типовому проекту для воинских летних
лагерей. Была здесь в полном объёме и учебная штурмовая
полоса, где я не один год обдирал локти и колени. Тычина
вместе со штабными офицерами всегда устраивал соревно-
вания по преодолению штурмовой полосы, бег на 100 метров,
прыжки через коня, и многое другое, но любимым видом со-
ревнований был бой с подушками верхом на перекладине.
Тут равных ему не было. Офицеры кубарем слетали сразу
(к чему бы это?), курсанты держались дольше, но побеждал
всегда он…
     А есть ли в армии что-то подобное в наши дни? Где найти
ответ?
     Вопрос со мной был решён, по рассказу штабного писа-
ря, моего хорошего товарища, просто. Собрал Тычина у себя
в кабинете своих замов, в том числе и Орлова – начштаба
полка и сказал: «Он у нас лучший взводный, а вы его под
трибунал?!» Орлову поручил затребовать из военной проку-
ратуры моё дело, сказав при этом: «Ты струсил перед пред-
ставителем округа, тебе и исправлять ошибку». А меня по
приезде в лагерь вызвал в штабную палатку и отчитал: «Что
же ты? Воспитываешь других, а о себе не думаешь? За нару-
шение воинской дисциплины объявляю тебе месяц неуволь-
нения из части». Подал мне руку и сказал: «Учись управлять
собой».
     Только я даже после этого жить умом упорно не спешил.
Это неумение управлять собой сказывалось на моей жизни и
впоследствии.
     Санжеровский был предметом солдатских насмешек. Так
же к нему относились даже офицеры полковой школы. При воз-
вращении из лагеря в зимние казармы я в полку его больше не
встречал.
     Вот и опять тропинка памяти настойчиво увела меня от по-
вествования о событиях 1953 года в 1949 год, в полковую шко-
лу к капитану Галкину, о котором сказано не всё. Нам с тобой,
дорогой читатель ещё предстоит с ним встретиться. О таких,
как он, люди обязательно должны знать.

                Ветер перемен всегда что-то уносит

     Пятидесятые взломали устоявшийся сталинский консерва-
тизм буквально во всём. Более всего это было заметно в управ-
лении страной. Эксперименты, необходимые после военной
разрухи, порой велись с такими перехлёстами, что незаметно
выхолащивали из сознания народа веру в справедливость, го-
товность к полной самоотдаче вплоть до самопожертвования
и патриотизма. На это по привычке делали ставку в ЦК КПСС
и, как всегда, смотрели на нужды людей сквозь пальцы. Но
сквозь пальцы – много ли увидишь? Народ стал умнеть и ви-
деть дальше. Что-то одобряли, над чем-то смеялись, сочиняя
анекдоты. Мы тоже были частью народа, знавшие порой боль-
ше других, но ко всему этому относились более сдержанно. По-
ложение обязывало.
     Эксперименты не обошли и нас. В составе МВД мы находи-
лись недолго. После Берия были Игнатьев и Круглов, и тут не
обошлось без расстрелов. Шло «очищение рядов». С 1954 по
1958 год министерство возглавил И.А.Серов. Он продолжил ре-
формы в МГБ, отменив все бериевские начинания. МВД опять
стало отдельным ведомством, МГБ переименовано в КГБ при
СМ СССР. Потом «при» убрали, оставив КГБ СССР. Комитетом
он оставался до кончины СССР. И снова началась дурная ель-
цинская чехарда с названием.
     А что мы получили тогда, в 1954 году? Были сняты спецз-
вания. Капитан МГБ стал просто капитан. Нас приравняли к
армии, но на одну звёздочку на погонах стало меньше. Хотя,
по логике, должно быть на одну больше, но стране нужны были
деньги. Зато нам оставили оплату за звание, а в МВД отменили.
Это породило скрытую неприязнь к КГБ со стороны милиции,
особенно постовых и ГАИ. И опять пресловутый взгляд сквозь
пальцы на эту проблему довёл до крупных разборок, охоты на
людей из КГБ в метро, на вокзалах. Искали у них запахи спирт-
ного, чтобы привести в отделение, а там избивали.
     Таков был общественный фон, но он мало влиял на наш быт,
на нашу работу. Наша служба реагировала на такие события,
как Всемирный фестиваль молодёжи в Москве, американская
выставка в Сокольниках, приезд первого канцлера ФРГ Конра-
да Аденауэра в Москву со своим бундесратом почти в полном
составе. Цель приезда: вымолить у Хрущёва помилование для
немецких военнопленных, всё ещё находящихся у нас в плену.
Переговоры закончились успешно, и Аденауэр по этому пово-
ду почти всю ночь молился в одном из католических храмов
Москвы. Работы в эти дни у службы наружного наблюдения за-
метно прибавилось. Мы тоже работали в авральном режиме.
Тридцатый этаж высотного здания у трёх вокзалов, где обычно
была кухня, был напичкан нашей аппаратурой с целью пере-
хвата связей на УКВ-частотах.
     В дни фестиваля нам пришлось сидеть ночью на крыше
одного здания в будке гражданской обороны времён войны с
аппаратурой УКВ. Наиболее вероятной связь в условиях Мо-
сквы могла быть только на УКВ в ночное время. Таковы усло-
вия распространения радиоволн.
     1956 год в историю Европы вошёл событиями в Венгрии,
а в историю нашей службы – ликвидацией в Эстонии агентур-
ной линии связи «Волк». У нас было принято агентурные линии
связи сети 200/1 называть как зверей, а сети 229 – названиями
деревьев. Линия связи «Волк» была последней, агент-радист
которой работал по-старому, ключом. После того как радист
вместе с резидентом были взяты на втором выходе в эфир, в
ЦРУ пришли к выводу, что существующая система получения
сведений устарела, нужны новые методы передачи. Ждать их
пришлось недолго. Появилась система СКП – сверхкратков-
ременная передача позволяла текст объёмом в одну страницу
передавать за 1,5-2 секунды. Обнаружение СКП, хотя и трудно,
но решалось, а служба пеленгации к этому была не готова.
     В КГБ был свой НИИ. Все его разработки намного обгоняли
научные достижения США, и в короткий период проблема эта
была решена.
     Кратко об операции «Волк». Разыскная группа работала под
видом мелиораторов. Руководил операцией полковник Арбенин.
Всё шло по плану, но агент-радист пробыл в эфире всего около
двух минут. Группа не успела завершить своё дело и останови-
лась на лесной тропинке для принятия решения о дальнейших
действиях. Прямо на неё из леса по тропинке ехали на велоси-
педах двое мужчин. Вид у них был самый мирный. Когда они
проехали, Арбенин попросил ребят из группы спросить мужчин,
не встречали ли они кого по дороге, но эти двое, прибавляя ско-
рость, пытались скорее скрыться за поворотом. А за поворотом
стояла машина «Волга» из местного управления КГБ, сотрудни-
ки которого вместе с нами участвовали в операции. Дальней-
шие события развивались так: ехавший впереди мужчина, не-
ожиданно увидевший машину, отбросил в сторону велосипед и
выстрелил в лобовое стекло машины, ранив при этом водителя.
Сам же отпрыгнул в сторону, укрывшись за болотной кочкой. На
велосипедной раме в свёртке находился немецкий «шмайсер»,
оказавшийся в руках у резидента во время прыжка. Только вос-
пользоваться он им не успел. Заместитель руководителя группы
майор Могила (такая вот украинская фамилия) достал резиден-
та из табельного «ТТ» даже за кочкой. С простреленным плечом
по дороге в больницу он скончался. А радист, не раздумывая,
сразу поднял руки. Как оказалось, он не был вооружён.
     Что касается венгерских событий, наша роль заключалась
в том, чтобы руководство КГБ имело информацию о происходя-
щем в Будапеште.
     Хочу кратко напомнить, что происходило тогда в Венгрии.
Началось с демократических перемен. Но почему-то сделали
открытой границу. Вот тут всё и началось. Людей в жёлтых бо-
тинках ловили на улице и вешали на столбах (жёлтые ботинки
выдавались сотрудникам венгерской службы безопасности).
Начались старательно спланированные беспорядки. Называ-
лось всё это цинично «стихийным выступлением масс», а на
деле была жестокая контрреволюция с участием внешних сил.
Для того и открыли границу. Руководство нашей страны пре-
красно понимало, чем всё это могло кончиться, и потому было
принято решение о вводе в Будапешт наших специальных под-
разделений. Тогдашний руководитель Венгрии Имре Надь не
смог, а может, и не хотел принимать решения по наведению
порядка, и оказался на стороне контрреволюции. Серову было
поручено восстановить там порядок.
     С первых дней мятежа связь с Будапештом была наруше-
на. Мне поручили разработку радиолюбителей. В эти дни было
важно вести полный перехват радиолюбительских сообще-
ний. Я к тому времени уже имел свой позывной UA3BM, вла-
дел правилами радиообмена и знал неплохо международный
радиожаргон. Из всех радиолюбительских связей нужен был
перехват связей не двух любителей между собой, а передачи
явно информационного характера. Передачи велись открытым
текстом на венгерском языке. Со мной рядом сидели два вен-
гра из числа тех, кто учился у нас в высшей школе КГБ. Всё, за-
писанное мной, ими переводилось на русский и этот материал
срочно доставлялся спецмашиной в центр.
     События в Венгрии завершились успешно. Имре Надь ока-
зался за решёткой, первым руководителем страны стал Янош Кадар.
Потом долгое время он был президентом страны.
     Наша служба не знала передышки. Правда, были у нас ми-
нуты, когда грозовые разряды сотрясали землю. Тогда эфир
был пуст, и только треск грозы можно было услышать в нау-
шниках. Как же здорово было наслаждаться свободой, глядя
в открытые окна аппаратного зала! Но это были всего лишь
минуты.
     А ЦРУ США делало всё, чтобы мы не сидели без дела.
В небе над нашей землей появились воздушные шары. Эту глу-
пость могли позволить себе лишь США. Денег-то было много.
Но как знать, что они успели сделать, а что не успели? Разо-
бравшись в чём дело, руководство дало задание пеленговать
шары и координаты срочно сообщать в центр. Из центра они
шли в штаб ПВО. Хватало нескольких минут, чтобы шар ока-
зался на земле.
     Задумка у ЦРУ была простая, но умная: из определённой
точки земли, учитывая розу ветров, делались расчёты для за-
пуска шара, снабженного новейшей фотоаппаратурой и пере-
датчиком для звукового сигнала. Сопоставив время и коорди-
наты летящего над землёй шара, на фото можно было получить
панораму местности со всеми объектами на ней. Практически
составлялась точная и подробная топографическая карта опре-
деленной местности.
     Где-то в конце пятидесятых в здании Высшей школы КГБ
были экспонаты, размещённые в коридоре 2-го этажа. В основ-
ном это были результаты нашей работы и среди них много тех
самых шаров со всей начинкой к ним. Были портативные прие-
мопередатчики, изъятые у радистов при задержании. Впослед-
ствии они были переданы в Московский городской радиоклуб.
     Это были наглядные пособия для курсантов первых курсов.
Экспонаты давали представление о работе нашей службы.
Поводом для такой выставки, возможно, послужили события,
произошедшие перед этим.
     Один из сотрудников КГБ, работавший в Австралии, ока-
зался предателем и перешёл на сторону ЦРУ, выдав многих
наших разведчиков. Поднялся дикий вой в печати и на радио о
нашей подрывной работе. ЦРУ голосом «Голоса Америки» на
весь мир кричало об этом. В ответ на это правительством СССР
было принято решение приоткрыть завесу о деятельности ЦРУ.
По программе «Интервидение» была показана открытая пресс-
конференция, на которую были приглашены все представители
средств массовой информации зарубежных стран. На пресс-
конференции выступали все бывшие агенты-радисты – наши
подопечные, а было их так много, что передача эта имела по-
том продолжение. Все они перед камерой рассказывали о том,
как их готовили для заброски в СССР, и обязательно называ-
ли фамилии тех, кто их готовил. Говорили о том, что мечтали
вернуться на Родину, но не помышляли работать против неё,
сразу приходили сдаваться. Говорить так было надо, но на деле
далеко не всегда было так. Отчасти потому, что просто не успе-
вали этого сделать. Основная же масса радистов, взятых нами,
честно работала после тщательной вдумчивой перевербовки.
     Был случай, когда агент-радист, согласившись работать
под диктовку и «выпущенный» на свободу явился к резиденту и
заявил, что он провалился, надо бежать. Резидент, давно рабо-
тавший на нас, проявил «беспокойство» и согласился бежать.
На первой же остановке их попросили выйти из вагона элек-
трички, не раскрыв резидента перед агентом-радистом, крым-
ским татарином по национальности. А в основном все бывшие
агенты уже имели паспорта советских граждан, имели работу,
семью и жили в городах Калуге, Калинине, в Крыму, то есть
там, где они жили до войны. Хрущёвская оттепель имела такое
вот проявление. Среди экспонатов упомянутой выставки были
фотографии многих из них с краткими пояснениями. На одной
из них я узнал знакомое лицо.
     Жизнь шла своим чередом. В свободное время занимались
в кружке самодеятельности. В сенокосную пору помогали безвозмездно
совхозу, что был рядом, косить траву на на шем антенном поле.
Трава была немятая, с цветочками. Проход туда был закрыт,
и мы, заканчивая в три часа ночи работу, брали косы и шли
косить вместо так необходимого нам сна. Совхозполучал
много сена, а мы от него благодарность за подписью директора
и секретаря парткома.
Смешно? Теперь, может и да, а тогда жила в наших душах вера
в необходимость чего-то такого, без чего быть нельзя.
     Зная мою способность выражать свои мысли в стихотвор-
ной форме, партком поручил мне быть редактором стенгазеты.
Газета выходила ежемесячно. Люди стали интересоваться её
содержанием, так как там всегда были карикатуры на нас са-
мих. Художником был Валентин Артюшин. На передовицу мало
кто обращал внимание, всех интересовала правая половина,
где были карикатуры на поступки, события, привычки, дурные
в том числе. Там были обязательно стихотворение или басня,
касающиеся нашей деятельности и иногда являющиеся пред-
метом обсуждения на заседаниях парткома. Темы брались из
нашей жизни и работы. Вот один пример: одним из наших опе-
раторов обнаружена передача в эфире, оказавшаяся искомой.
Пеленгация, обработка, принятие решений, розыск и ликвида-
ция. Во всём этом принимает участие немало людей. И только
не нашлось места в приказе о награждении одному человеку –
тому, кто первый обнаружил шпионскую передачу. Появилась
басня, резко критикующая порядки, в защиту тех, кто среди
пустой породы ищет те самые дорогие крупицы, ради которых
государство тратило огромные средства. На парткоме критику
в стенгазете признали справедливой и в решении предложили
руководству исправить допущенное недоразумение.
     Были и другие примеры, когда руководство и партком по-
деловому реагировали на печатное слово. Возможно, в этом
и есть та магия влияния на сознание тех, кто не решится оста-
вить без внимания факты, официально изложенные на бумаге.
Но это вовсе не значило, что мы жили в атмосфере образцовой
демократии.
     Был у меня хороший товарищ Дмитрий Ерёмичев. Для меня
он был просто Митька, хотя лет на пять старше меня. Работал
он в центре обработки данных, но по причине, мне неизвест-
ной, переведён на РКР-станцию. Хороший специалист, но ча-
сто на собраниях высказывал недовольство. Не по работе, а по
вопросам быта и другим проблемам. Вызвал его однажды зам.
начальника отдела по оперативной работе полковник Канищев,
и сказал: «Правду ищешь? Твоя правда у медведя в… под хво-
стом, а он где-то в лесу. Вот там и ищи её. А не поумнеешь,
уберу и отсюда». Поумнел Митька. Спустя какое-то время его
снова перевели в Центр обработки данных. Там было лучше.
Там по ночам все спали.
     Однажды, находясь в центральном здании на Лубянке, я
встретил Галкина, уже не капитана, а полковника. Работал он
в центральном управлении кадров. Пригасил меня в свой каби-
нет и расспросил обо всём. Узнав о проблемах со здоровьем
и об условиях работы, предложил на выбор три места, в том
числе и за рубежом, не вдаваясь в подробности. Он снова дал
мне возможность выбора, как тогда, в 1949 году. Для этого я
должен был написать рапорт с просьбой о переводе на другую
работу, а он даст указание кадровикам нашего отдела не пре-
пятствовать моему переводу. Только мне казалось тогда, что
такая просьба будет похожа на малодушие и трусость. А потом
я не знал, что я буду делать на новой работе. Часто бывало,
да и бывает, что к блатным и неумехам отношение в коллек-
тиве бывает не дай Бог каждому. Галкин уберечь от такого от-
ношения не сможет. А на своей работе я знал, что и как делать.
Да и коллектив был такой, где фальшь и хитрость невозможны.
Этим духом была пропитана вся атмосфера взаимоотношений
от лейтенанта до полковника.
    Но вот наступил 1960 год. Вышел указ Президиума Верхов-
ного Совета СССР о ещё более значительном сокращении воо-
ружённых сил. Говорили потом, что под этот указ подвести наш
отдел сообразил наш генерал, выходец из армейских кругов.
Но не службу сократить, а заставить нас работать по вольно-
му найму, не изменяя оперативных задач службы. В одном из
городов, кажется в Хабаровске, после доведения до сведения
до служащих указа, на работу не вышел ни один работник под-
разделения, отказавшись работать вольнонаёмными. И это при
том, что Председатель КГБ Шелепин сам уже второй год рабо-
тал по вольному найму (!).
     Вот тут я вспомнил о Галкине, но в управлении кадров
он уже не работал. И всё же судьба ещё раз свела меня с
ним через 5 или 6 лет, когда я работал в Кремле, в составе
Управления правительственной связи. Туда меня приняли в
1961 году по рекомендации одного моего товарища, рабо-
тавшего там.
     С Галкиным я встретился случайно в метро, обменялись те-
лефонами. Мне он снова предложил работу. Ему был нужен на-
чальник отдела кадров на одном подмосковном объекте сред-
маша. Я же в этом деле плохо разбирался, но он заверил меня,
что я буду под его опекой. Тамнужен был надёжный, верный
человек. Я обещал подумать,а подумав, решил, что поздно
уже делать шаги в неизвестность, тем более что работа
в Кремле мне нравилась да и пенсия уже не за горами.
     А тогда, в 1961-м, меня вызвали в отдел кадров по
случаю вручения медали, которую я не успел получить,
находясь на службе, и спросили, не хочу ли я вернуться на старое
место. Звание и должность восстанавливаются. Я ответил, что туда,
где был, возвращаться не намерен. Многие из молодых вернулись,
но из тех, кто вернулся и тех, кто не уходил, сегодня в живых
уже никого не осталось.
     Мог ли я тогда предположить, что работа, на которую я
потратил десять лучших лет своей жизни, свою молодость и
на которую так упорно не хотел возвращаться, будет сниться
мне двадцать долгих лет? Почему? Сцены возвращения во сне
были так похожи на реальность, что я там, во сне, задавал себе
вопрос: зачем же я вернулся? Там я заходил в аппаратный зал
и встречал своих ребят: Костю Колодкина, Сергея Кикина, Вик-
тора Григорьева, Юру Шапкина, Вальку Артюшина и многих
тогда ещё живых. А во сне они и я были молодыми. «Как много
их – друзей хороших…»
     Многие из них уходили тихо, без боли, но были и такие, как
Артюшин Валентин, который больше года с сильнейшими бо-
лями был прикован к постели. Яков Горбацкий, бывший секре-
тарь партбюро, два года не выходивший из квартиры, звонил
мне иногда по два раза в день, забывая, что уже звонил. По-
сле третьего инсульта он очень хотел жить, но память была уже
плохая. А как мы работали в пятидесятые, он помнил. А ведь
многие из тех, с кем я работал, были моложе меня на 5-10 лет.
     Так почему же, отказавшись вернуться обратно, я во сне
снова и снова возвращался туда? Наверное, это память звала
меня к тем трудным, бессонным ночам. Ведь там остались моя
молодость, надежды, идеалы и вера в справедливость и добро.
Иллюзии развеялись, но ещё долго сохранялись надежды на
то, что я буду востребован как радист в другом управлении.
А когда такая возможность появилась, я не захотел воспользо-
ваться ею.
     Приходит пора переоценки ценностей. Меняются взгляды
на вещи, на явления, и начинает тянуть к постоянству, к покою,
не на подвиги, а на природу. Только там, на лесных тропах, на
озёрах и болотах, а не в суете изменчивых столичных славос-
ловий, душа обретает состояние умиротворённости, с которым
вот так бы и жить, но приходится всегда возвращаться к той
жизни, которая есть и делать то, что необходимо.

                ВЗГЛЯД С ХОЛМА НА ЗАВАЛИНКУ

     Наступает время последних стихов. Пришла пора сказать
«прости». У слова «прости» горьковатый дымный привкус. Это
от костров, всё ещё не угасших в душе. Разум не в силах зату-
шить искры памяти, и я на языке молчания продолжаю диалог с
лесом, полем в цветах, завалинкой и калиткой детства. Это им
я говорю «прости», мысленно любуясь роскошным убранством
исторических залов Кремлевского дворца, пытаясь сравнивать
это великолепие человеческого разума с царственным убором
сентября, созданного самой природой, где растёт и моё род-
ное дерево. Мне не уйти из плена этой красоты, и напрасно
пытаться сравнить эти два чуда. Как можно сравнить мировые
полотна великих художников с сидящей на цветке татарника
бабочкой? Это несравнимо. Это невозможно увидеть вместе
одновременно, но они есть! И дай Бог, чтоб жили они вечно.
     А ветерок прошлого зачем-то опять раздувает тот костёр,
возле которого я всю жизнь грел свои руки и душу.

      В глазах мерцают у меня
      Сквозь годы искорки огня
      Костра ночного.
      Был не из лёгких мой удел,
      Но я не знал и не хотел
      Пути иного.
      Прошло с тех пор немало лет,
      Но сохранился свежим след
      К родным истокам.
      Там сытым редко я бывал,
      А горечь детства запивал
      Кленовым соком.

     Давно прошли те времена. По воле судьбы я нашёл иной
путь, но и на этом пути, оглядывая родные края с высоты Бо-
ровицкого холма, я понимал, что ни с чем не сравнить мне ту
калитку детства, со ступенек которой так далеко был виден
закат.
     Шло время, менялись времена года, наступала весна, но
не было больше тех ранних проталинок, которые приносили
столько восторга, радости и неосознанного счастья. И теперь,
глядя на закат, я понимаю, что судить о соотношении в чело-
веке души и разума предпочтительнее не на костёр глядя, а с
высоты пережитого.
     Ах, эти шестидесятые, наполнившие жизнь мою ежеднев-
ным разнообразием событий и впечатлений и с высоты пере-
житого ставшие… лишь мгновением. И только память, пере-
числяя содеянное, напоминает о том, что это всё же были годы,
годы работы, требующей полной отдачи сил и умения. Там не
принято было ссылаться на пословицу: «Не ошибается тот, кто
ничего не делает». Там редко один день был похож на другой.
Так разнообразны были должностные обязанности сотрудни-
ков отделения, в которое меня приняли.
     Освоение рабочего места длилось обычно до двух месяцев
и более, но это вовсе не означало, что любому могут поручить
любое дело. Руководство долго присматривалось к каждому
прежде, чем что-то поручить или внести в список для проведе-
ния важного мероприятия.
     Основная задача нашего отделения, входящего в состав
Управления правительственной связи, заключалась в обеспе-
чении всеми видами радиосвязи членов Политбюро и секрета-
рей ЦК КПСС.
     Учитывая мой десятилетний опыт работы в КГБ на оперативно-
технической службе, меня через неделю включили
в группу на обслуживание выездного мероприятия в Ново-
Огарёво, где Н.С.Хрущёв всегда встречался неофициально с
лидерами стран восточной Европы: Вальтером Ульбрихтом, Ан-
тонином Новотным, Николае Чаушеску, Владиславом Гомулко
и Людвигом Свободой.
     Запомнился ясный летний день. Встреча проходила на
тентовой площадке среди деревьев, где за забором – Москва-
река. При первой встрече с Хрущёвым я испытал на миг вол-
нение, но рядом был опытный инженер Володя Быков, и моё
состояние на работе не могло никак отразиться. За микшером
был он, а я наблюдал за происходящим, стараясь запомнить
всё на будущее. Это была моя первая обкатка, и в дальнейшем
такие встречи были обычным рабочим моментом. Основным в
оценке того или иного сотрудника нашего отделения были про-
фессиональная подготовка, причём с учётом всех задач, вер-
ность долгу и, главное, абсолютная благонадёжность. Очевид-
но, исходя из последнего, мне приходилось постоянно ездить в
Завидово, где охотились Хрущёв, Брежнев и другие.
     Доверие помогало чувствовать себя уверенно в случаях,
когда нужно было принимать решение на выездных мероприя-
тиях в Ново-Огарёво или в Доме приёмов. Руководство всегда
было уверено, что там будет всё как надо, а мы по окончании
мероприятия докладывали об этом по телефону.
     Шестидесятые годы, особенно первая половина, были пе-
риодом активного освободительного движения в странах Аф-
рики и Латинской Америки.
     Противоборство двух политических систем в условиях «хо-
лодной войны» было основным фактором, определяющим на-
правленность нашей политики. Хрущёв стремился приобретать
друзей в лице лидеров стран, вставших на самостоятельный
путь развития. Среди них был полковник Насер, ставший пре-
зидентом Египта, Ахмед Бен Бела из Алжира, Патрис Лумумба
из Конго, павший впоследствии от своих сторонников. Из Ла-
тинской Америки – верные друзья Фидель Кастро и Сальвадор
Альенде. У каждого из них была своя судьба, и всем им надо
было помогать и политически, и экономически.
     В летнее время «Все флаги были в гости к нам». Визит
следовал за визитом. Заключались соглашения о дружбе и
взаимопомощи, устраивались официальные приёмы в Геор-
гиевском зале Кремля. Главы делегаций устраивали ответные
приемы в Государственном доме приёмов.
     Никита Сергеевич был великий хлебосол, похожий на Ки-
риллу Петровича Троекурова, героя повести «Дубровский», и
в приливе душевной щедрости, находясь с государственным
визитом в Египте, присвоил президенту Насеру звание Героя
Советского Союза. Перед визитом этот вопрос обсуждался на
заседании Совмина и был отклонен большинством голосов.
Но на приёме в Каире Хрущёв об этом объявил от имени Пре-
зидиума Верховного Совета. В Москве ничего не оставалось
делать, как срочно доставить золотую звезду героя в Каир.
Мы потом шутили: за такой щедрый приём, устроенный Насе-
ром в Доме приёмов, звезды не жалко. А приём был действи-
тельно щедрым.
     Все приёмы руководителей стран Африки отличались свои-
ми национальными причудами. Король Эфиопии Хайле Сила-
сий Первый, народ которого сотнями тысяч погибал от голода,
устроил роскошный приём, по затратам превосходящий приё-
мы развитых стран. Это при том, что Эфиопия находилась в
состоянии войны с Сомали из-за спорных территорий и жила,
надеясь на гуманитарную помощь.
     Бывшая французская колония Алжир, долгое время боров-
шийся за независимость, наконец, получил её, и к власти при-
шёл Ахмед Бел Бела. Наша страна приобрела ещё одного дру-
га, который тоже стал Героем Советского Союза. Помню, как в
Москве Хрущёв почтительно называл его «товарищ Бен Бела».
Только недолго длилась эта дружба. Подробности в памяти не
сохранились, и пишу я об этом только то, что помню. Бен Бела
был отстранён от власти другом нашего друга по имени Хуари
Бумедьен. Бен Бела был заточен куда-то в пустыню, и больше о
нём нигде не было ни слова. Пропал товарищ Бен Бела вместе
со звездой героя.
     А президенту Насеру чем-то не угодили египетские комму-
нисты, и он старался упрятать их в тюрьмы. Об этом были очень
сдержанные высказывания в нашей печати. Дипломатических
шагов никаких не предпринималось, по крайней мере открытых,
а что до остального, это к моим воспоминаниям не относится.
     Особенной оригинальностью (если не глупостью) отличался
приём, устроенный королём Марокко Хасаном Вторым.
     Отдельным самолётом в Москву были доставлены самова-
ры из чистого золота и уголь для них. По сценарию, составлен-
ному марокканской стороной, самовары должны были кипятить
в фойе зала приёмов.
     Национальные обычаи Марокко вошли в противоречие с
русскими цивилизованными. Вопрос был решён с участием ди-
пломатов обеих сторон. Кипятили самовары на открытой пло-
щадке во дворе Дома приёмов, потом заносили в фойе. Всего
их было шесть. Стояли они по периметру, а в центре поставили
посудину внушительных размеров, тоже из золота, с каким-то
непонятным национальным кушаньем.
     У каждого самовара и посудины стоял марокканец, оде-
тый в чесучовый халат цвета слоновой кости с саблей на боку
и… босиком. Только желающих принять участие в церемонии
чаепития по-мароккански среди гостей не нашлось. Да и кому
нужна пиала с чаем и неизвестно на что похожим кушаньем из
рук рослого, смуглого, со свирепым взглядом босоного детины,
да ещё и с саблей на боку? А в зале столы ломились от вин,
коньяков и изысканных закусок.
     Национальные кушанья в фойе остались нетронутыми и
наутро оказались на площадке для отходов.
     Можно долго вспоминать о визитах и встречах, но в Доме
приёмов проходили и другие мероприятия, более важные,
чем приёмы. Там в 1962 году проходили советско-китайские
переговоры, после которых наши отношения с Китаем были
испорчены на длительное время. Нельзя сказать, что испо-
ртились они в результате этих переговоров. Это сказывались
последствия ХХ съезда КПСС и доклада Н.С.Хрущёва о куль-
те личности Сталина. Во многих странах из компартий ухо-
дили коммунисты. Особенно это было заметно во Франции,
Испании и Италии. Там компартии были не так зависимы
экономически от КПСС, как в других странах Европы. КПСС
теряла своих идейных сторонников. Во Франции Мориса То-
реза, в Испании Долорес Ибарурри, которая после прихода
к власти Франко долгое время жила в СССР. Неистовая ап-
пассионария, как звали её, стала публично отзываться не-
дружественно о нашей стране. Итальянская компартия кар-
динально изменила свои взгляды в отношении КПСС даже
по вопросам теории.
     Вот на таком внешнеполитическом фоне состоялись пере-
говоры. Руководителем со стороны КПСС был секретарь ЦК
КПСС Пономарёв. С китайской стороны были все второсте-
пенные лица с явно выраженной нагловатостью в отношении к
членам нашей делегации, даже к её руководителю Пономарё-
ву. Нам тогда казалось, что нагловатость китайской делегации
запрограммирована.
     К тому времени в нашем Управлении уже имелся комплект
системы синхронного перевода речей – разработка ленинград-
ского института связи имени Попова и КБ при ЛОМО. Отли-
чался он громоздкостью, но и надёжностью тоже. Двое суток
мы потратили на сборку и проверку этой системы, и когда до-
ложили о её готовности, поступила команда всё разобрать и
вынести из зала, а зал приготовить к проведению там приёма.
После этого на подготовку оставался один день, но в ЦК напом-
нили нам, что у нас есть одни сутки. За сутки система была го-
това, а то, что мы всю ночь не спали, но приступили к работе в
назначенный час, в ЦК не знали, или делали вид, что не знали.
Бывали случаи ночных работ и раньше, но мы знали, что есть
необходимость, а есть властная дурость. Познание мира людей
продолжалось. По марксистко-ленинской философии – всё в
мире познаваемо, но не всё ещё познано.
     Переговоры начались в назначенный час, но не с выступле-
ний представителей делегаций, а с придирчивой проверки ки-
тайцами наших технических средств.
     В зале были установлены специальные столы. Слева – для
советской делегации, справа – для китайской, это если смо-
треть на зал из кабин переводчиков, стоящих в пяти метрах от
столов. За кабинами была расположена вся аппаратура, отго-
роженная передвижными шторами.
     Китайцы выспрашивали нас о назначении каждого блока, и
нам показалось, что они ищут звукозаписывающую аппарату-
ру. Они боялись, что процесс переговоров будет записан.
     Мы, конечно же, готовились вести полную запись, но магни-
тофоны находились не в зале, а в другом месте.
     Не найдя ничего, китайцы посовещались между собой и по-
требовали отключить синхронный перевод речей. Это значит,
последовательный перевод увеличивал время в 3-4 раза. За-
седания проводились в нервозной обстановке, с постоянными
придирками к точности перевода.
     Нам было приказано оставаться на своих местах в полной
готовности, но команда на включение системы перевода так
и не последовала. Через пять дней переговоры закончились,
и как всегда, «в дружеской обстановке». Далее были события
на Даманском полуострове и другие территориальные притяза-
ния. Шли годы, менялись люди, менялась ситуация в мире. Воз-
никала необходимость поиска других путей взаимоотношений,
лишь память сохранила события тех лет.



                Теоретиками коммунизма сформулированы за-
                коны развития общества. Определено, что приро-
                да – первична, а дух – вторичен.
                Согласно этому на первое место ставится бы-
                тие, а на второе – мышление, т.е. бытие определяет
                сознание. Были сформулированы принципы бытия
                при социализме и коммунизме:
                При социализме – от каждого по способностям,
                каждому – по труду.
                При коммунизме – от каждого по способности,
                каждому – по потребности.
                Но до коммунизма далеко, а потребности, по
                мере развития прогресса, росли.
                Стремящихся за прогрессом в вопросах приоб-
                ретения вещей обвиняли в «вещизме». Только при
                наличии магазинов «Берёзка», где было всё, но за
                валюту, обвинение в «вещизме» выглядело нелепо-
                стью и вело к развитию спекуляции и коррупции.
                А женщины хотели красиво одеваться. И тогда
                был провозглашен пустопорожний, как и полки ма-
                газинов, лозунг: «Ещё более полное удовлетворение
                материальных и духовных потребностей человека».
                Но это вошло в противоречие с законом единства и
                борьбы противоположностей.

                ЧЁРНАЯ МОЛЬ

     Летом 1962 года состоялся судебный процесс над группой
лиц, занимавшихся незаконным предпринимательством, как
это теперь называют, а тогда это были опасные уголовники,
подрывавшие экономическую основу страны. По существую-
щему в то время положению, ущерб, нанесённый государству
до трёхсот тысяч рублей рассматривался прокуратурой, а свы-
ше – следственным управлением КГБ СССР, как особо опас-
ное преступление. В данном уголовном деле ущерб состав-
лял – миллионы.
     Процесс проходил в здании Верховного суда РСФСР. Мне
было поручено обеспечить зал судебных заседаний звукоуси-
лением и следить за исправностью микрофонов.
     На скамье подсудимых сидели 22 человека. Главный подсу-
димый – Рольхман, он же организатор незаконного производ-
ства женских шерстяных кофточек в подпольных цехах.
     Изготовители товара – рабочие и мастера, днем работающие
на фабрике по производству женской одежды. Весь процесс
производства, от закупки шерсти до изготовления пряжи, каза-
лось, проходил по нарядам и по планам предприятия Министер-
ства лёгкой промышленности. И только изготовлением товара
и конечной прибылью распоряжался Рольхман. Это, наверное,
было потому, что на всех этапах производства были люди, ку-
пленные идейным организатором этого дела Шукерманом.
     На предварительном следствии в Лефортово он на допро-
сах заявил, чтобы не тратили время, потому что он всё равно
ничего не скажет. Если он начнёт говорить, то в тюрьмах мест
не хватит на всех купленных им чиновников и заместителей
министров. Покупать министров ни у кого ещё рука не подни-
малась. (Отрадный факт).
     Шукерман не мог предположить, что в это дело вмешает-
ся КГБ. Почуяв что-то неладное, он решил сесть в тюрьму по
пустяковой статье на год-полтора. Рольхмана попросил поза-
ботиться о жене, оставив для этой цели 15 тысяч рублей. Через
полтора года при выходе на волю он понял, что потерял жену.
Она не хотела к нему возвращаться, заявив, что у Рольхмана
ей лучше. Но потерял он не только жену.
     Следственное управление КГБ не сидело сложа руки. Оно,
собирая сведения о Шукермане, быстро разгадало инсцени-
ровку. Вскоре они все были арестованы. И вот тогда Шукерман
и заявил о подкупах чиновников.
     Опасаясь, что Шукерман на суде всё же заговорит, дело его вы-
делили в закрытое отдельное производство и на судебном процес-
се над Рольхманом и компанией о нём ни слова не было сказано.
     Процесс этот длился около пяти месяцев. Приходя к началу
заседания, я проверял систему звукоусиления и микрофоны и
уходил в Кремль на своё место работы. Но бывали дни, ког-
да приходилось находиться в зале или за кулисами сцены, где
была наша аппаратура, по несколько часов и более.
     Стараясь быть незамеченным, я, однако, со временем при-
мелькался в глазах коменданта суда (сотрудника лефортов-
ской тюрьмы), членов суда и особенно парикмахера Аркаши,
работавшего парикмахером в здании Верховного суда РСФСР.
Кажется, он раньше других вычислил, зачем я каждый день так
рано через двойную охрану проходил в зал. Двойную охрану
ввели по предложению судьи, председательствующего на дан-
ном судебном процессе. На сцене зала в сейфах хранились
сотни томов уголовного дела и, по словам судьи, за миллион
рублей эти тома могут исчезнуть бесшумно и незаметно. Судья,
наверное, знал, что говорил. Зал находился на первом этаже,
а с противоположной стороны от входа в зал были два очень
широких окна, выходящие во внутренний двор. Посты охраны
установили у входа в зал и в самом зале.
     Были попытки со стороны родственников подсудимых передачи
через охрану записки подсудимым, но охрана состояла не из мили-
ции, а из сотрудников КГБ, переодетых в милицейскую форму.
     Парикмахер Аркаша уделял мне много внимания, пытаясь
выведать подробности происходящего в зале. Всегда был лю-
безен со мной и чаще, чем была необходимость, предлагал
подстричься. Когда я говорил, что ещё рано, он отвечал: «Хо-
рошего человека я готов хоть каждый день подстригать». И пы-
таясь продолжить беседу говорил: «Слушай, я сам еврей, но
не понимаю тех евреев, кто ворует больше миллиона. Уворуй
миллион и живи спокойно. Мне жена говорит, чтобы я достал
ей красивую кофточку. Я отвечаю ей, чтобы шла к Метрополю
и зарабатывала честным путём». Таким шутливым каламбуром
он всегда старался заслужить уважение к себе. Зачем? Я как-
то не думал об этом. Может он просто был добрым человеком.
Этого я не исключал никогда
     Судебный процесс близился к завершению. У членов суда,
да и в Лефортово, было сомнение в искренности признаний
Рольхмана. Он явно на что-то надеялся, хотя статья у него тяну-
ла на высшую меру. Но ему обещали сохранить жизнь, если он
до конца признается во всём. И он признался. На даче показал
место, где были зарыты ещё семь миллионов рублей. Так что
опасения у председательствующего были не напрасны.
     Когда был закончен процесс, и я убирал свою аппаратуру, Ар-
каша пригласил меня и предложил постричь последний раз. А в
разговоре, как бы между прочим, заметил: «Слушай, так нечест-
но, обещали сохранить жизнь. Он признался, а ему – расстрел».
     Где-то в душе я был с Аркашей согласен. С другой сторо-
ны это была бы сделка с законом. Все получили своё. От трёх
лет до пятнадцати. Один был оправдан. Он – шофёр, и был ис-
пользован вслепую. Рольхман из всех один был приговорён к
расстрелу, хотя под эту статью подходили ещё несколько че-
ловек. Гуманность в таких делах всегда находила себе место и
да будет так во все времена. Она и есть та вторая чаша весов
правосудия. В этом и есть диалектика жизни, в этом – закон
единства и борьбы противоположностей.
     А «чёрной молью» я назвал это повествование по названию
кинофильма, снятого по мотивам этого судебного процесса.
Никто не мог предположить, что Чёрная моль через сорок лет
проникнет во все сферы жизни нашей страны.

                Свадьба

     Утверждение о том, что браки заключаются на небесах, пред-
полагает, однако, что свадьбы-то справляются всё-таки на земле.
     Эта свадьба зарождалась в космосе, а справлялась в Госу-
дарственном Доме приёмов.
   Жених – лётчик-космонавт Андриян Николаев.
   Невеста – лётчик-космонавт Валентина Терешкова.
     Оставляя абсолютно все подробности предшествующие
этому событию, могу сказать только, что посаженным отцом на
этой свадьбе был Никита Сергеевич Хрущёв, а тамадой (чисто
формально) был лётчик-космонавт Павел Попович.
     Моё место, как всегда, было за микшерским пультом невда-
леке от стола президиума.
     На всех мероприятиях рядом со столом, где была наша ап-
паратура, находили себе место кто-то из руководящих работ-
ников, с кем была необходима зрительная связь членам пре-
зидиума, чтобы в любой момент кивком головы позвать кого-то
из них. А мне нужно было видеть лица членов президиума, что-
бы успеть открыть микрофоны, когда кто-то только ещё наме-
ревался сказать что-то
     На этот раз рядом со столом стояли начальник управления
охраны Кремля генерал Чекалов и начальник питания Кремля
полковник Сахно.
     Особенность этой свадьбы заключалась в том, что она по-
хожа была на производственное совещание. Хрущёв предо-
ставлял слово кому-то из гостей. Тот подходил к ростовой ми-
крофонной стойке слева или справа от стола президиума, но
обращался он не к молодожёнам. Вот один из фрагментов:
     Хрущёв: слово предоставляется Первому секретарю Ярос-
лавского обкома КПСС.
     Секретарь: Дорогой Никита Сергеевич, мы своей-то Ярославне
тоже подготовили подарок: автомобильные шины Ярославского
шинного завода по износостойкости стали на 30%
выше прежнего. А ещё мы в этом году запустили на Ярослав-
ском заводе цех по производству искусственного сливочного
масла. Теперь мы экономим до 60 тонн в месяц натурального
масла.
     Это цитата из речи секретаря обкома. Кто-то из гостей, за
столом поблизости, даже тихо сплюнул.
     Выступали и другие именитые гости. А вот из космонавтов
не выступил никто. Даже тамада не проронил ни слова.
     У меня на контрольных наушниках разговор членов прези-
диума между собой был слышен, но на зал он не шёл. Я видел
и слышал, как Ворошилов, изрядно поддавши, просил слова,
но Хрущёв бесцеремонно отнекивался.
     Зашёл разговор о музыке. Никита Сергеевич делился с
гостями впечатлениями о хороших песнях советских компози-
торов, которые он слушает на карманном приёмнике, гуляя по
территории правительственного особняка, расположенного на
Воробьевых горах рядом с Домом приемов.
     Особенно ему нравилась песня «Рушничек» композитора
Майбороды. Ворошилов, признающий только песни о револю-
ции тихо прошептал: «Г…, а не песня», но, как и всем глухим по
старости, ему казалось, что он прошептал тихо, но этот шёпот
услышали все, кто был рядом.
     Терпение у Ворошилова кончилось, и он, покачиваясь, по-
шёл к микрофонной стойке. Спасая положение, Хрущёв объя-
вил: слово имеет Ворошилов.
     Началось самое продолжительное и самое бессвязное вы-
ступление. Климент Ефремович, обращаясь к Хрущёву, гово-
рил:
     «Никита Сергеевич, а помнишь, я говорил тебе, какие у
нас женщины? Они у нас даже в космос летают». Дальше шла
малопонятная нелепица и снова: «Вот ведь какие они у нас!»
Потом казалось, он подошёл к провозглашению тоста, но его
опять куда-то уносило. Гостям надоело слушать. Считая это вы-
ступление паузой между другими речами, они наливали, пили и
вели вполголоса разговор между собой.
     Следует заметить, когда Ворошилов шёл к микрофонной
стойке, Хрущёв, задетый его репликой, тихо проговорил: «Ста-
рый дурак, ни черта не понимает, а берётся судить о музыке».
     В самый разгар застолья в зал вошёл Юрий Гагарин. Никем
не замеченный он подошёл к столу, поздоровался и, ни к кому
не обращаясь, сказал, что он хочет есть, а как это сделать, он
не знает. Сахно позвал бригадира официантов и дал указание.
Через несколько минут к моему столу придвинули небольшой
стол и на нём появились коньяк, вина и самые лучшие закуски.
Откуда-то появился Попович и, сокрушённо вздыхая, сообщил
о том, что приглашённый хоровой коллектив, посаженный за
столы вместе с гостями, увлекся выпивкой и закуской, тогда,
как должен был время от времени провозглашать здравицы в
честь молодожёнов. Но дело в том, что пауз между выступле-
ниями и репликами Хрущёва почти не было, и хору вклиниться
со своими здравицами не было возможности.
     А за нашим столом Юрий Алексеевич рюмку за рюмкой
предлагал генералу Чекалову и Сахно, а потом и Поповичу, за
здоровье молодожёнов. Заметив, что я не пью и не ем, он спро-
сил меня об этом. Я показал на ручки микшера и сказал, что
я – на работе. На что он с обескураживающей улыбкой сказал:
«Ерунда. Здесь свадьба, и пить должны все». Но я знал своё
дело и не переставал напряжённо всматриваться в лица и в
жесты Хрущёва и тех, кто с ним рядом.
     С чем связано опоздание Гагарина и почему Хрущёв не
пригласил его за стол рядом с собой? Может потому, что опо-
здавшего не приглашают, но Гагарин чувствовал себя гораз-
до уютней у нашего стола в компании, в которой он оказался.
Его всегда тяготила та обстановка, в которой он вынужден был
выслушивать восторженные восклицания и бесцеремонные по-
хлопывания по плечу именитых людей. По этой причине он не
поднимался в Георгиевский зал по парадной лестнице, пред-
почитая коридор собственной половины и, раздеваясь у нас в
аппаратной, по винтовой лестнице поднимался в зал.
     Меж тем официальная часть свадьбы заканчивалась. Мо-
лодожёны и все друзья космонавты отправлялись в Звёздный
Городок. По-настоящему свадьба-то была всё же там.

             НОВОГОДНИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ КРЕМЛЯ
               
                Для детей

     Хорошая традиция была в Кремле в 60-е годы. В Георги-
евском зале на новогодние каникулы устраивались сказочные
вечера вокруг ёлки – Главной ёлки страны.
     Неизменным Дедом Морозом был Народный артист СССР
Хвыля. В программе принимал участие Народный артист
СССР Столяров и, тогда ещё молодой, но уже известный ар-
тист Георгий Юматов. Роль Снегурочки исполняла артистка
Макогонова.
     В сценариях преобладали сказочные сюжеты и сюжеты из
страниц нашего героического прошлого, близкие к творчеству
Аркадия Гайдара. Так, роль героя-красногвардейца играл Геор-
гий Юматов.
     Бесподобные сцены из быта разбойников завораживали
детское воображение: посреди зала в беспорядке навалены
пиратские вещи и сундуки с награбленным золотом. Сколько
лет прошло, а я всё помню куплеты из песни разбойников:

         …Скажите, когда нам учиться считать?
         Мы грабим весь день, начиная с рассвета.
         Нам некогда даже свой флаг постирать,
         Поэтому флаг у нас чёрного цвета.

Припев:

         Три и два – вроде будет пять,
         А почему не десять?!
         Не могу я этого понять,
         Пусть меня пове-е-сят!
    
      Рассаживались дети прямо на полу, устланном коврами по
периметру зала, где в центре стояла ёлка. Наша аппаратура
находилась на противоположной стороне от окон в нише ря-
дом с дверью, ведущей в Кавалергардский и Екатерининский
залы. Это было место, откуда была хорошо видна и ёлка, и вся
игровая часть зала. Там находили место наши хорошие зна-
комые и иногда кто-то из руководства. Там на самом удобном
месте на стуле мы усаживали Валентину Гагарину с дочками
первоклашками. Однажды перед началом представления она
расстроенная подошла к нам и сказала, что потерялись её дев-
чонки. Мы успокоили её, сказав, что их обязательно приведут в
зал пионеры из дежурного наряда.
     Организационными вопросами и финансированием зани-
мался Московский городской комитет профсоюза. А поскольку
мы ему не подчинялись, мы работали на договорных началах.
     Вот тут были вопросы, которые решались путём компромис-
са. По существующим нормам профсоюз мог нам заплатить за
каждое представление 6 рублей каждому. За использование
аппаратуры и помещений вопросы решались на другом уровне
и нам были неведомы. Все понимали, что за 6 рублей работать,
конечно же, никто не будет, поэтому договор составлялся не на
троих, а на двенадцать человек из числа наших сотрудников.
Вся сумма потом профсоюзом переводилась на счёт нашего
управления. Получали по отдельной ведомости только те, кто
реально работал.
     За две недели до нового года начинались репетиции с
19.00 до 23.30. Наша задача заключалась в качественном зву-
коусилении и чётком включении и выключении фонограммы,
занимающей значительную часть программы. Ничто не могло
испортить представление так, как сбои и задержки в фоно-
грамме.
     К тому времени появились первые образцы отечествен-
ных радиомикрофонов. Конструктивно они были громоздки и
микрофон соединялся проводом с усилителем в плоской коро-
бочке. Коробочка имела ремешок, с помощью которого она ве-
шалась на шею. Снабжались радиомикрофонами Снегурочка
и Дед Мороз.
     Не забыть никогда курьёз, случившийся однажды на репе-
тиции. Хвыля, переодеваясь в уборной комнате в костюм Деда
Мороза, пристроил в бороде микрофон, а коробочка провали-
лась в широченные дедовы штаны. Пытаясь достать её, он,
кряхтя, сопровождал это натужным крепким матом, который,
как считается, всегда помогает в таких случаях. А система зву-
коусиления зала была уже включена, и все потуги достать ко-
робочку из ширинки, разносились по залу. Я, находясь где-то
в середине зала, бросился к аппаратуре и отключил зал. Ему
я ничего не сказал, т.к. это было моё упущение, но кто-то из
своих ему всё же сказал, и он потом извинился.
     В 1967 году БКД закрыли на реконструкцию и новогодние
вечера у ёлки стали проводить в Кремлёвском Дворце Съез-
дов. Только прежнего обаяния и уютности, где и дети, и артисты
жили одним порывом и искренне верили в сказку и быль, уже
было не возродить.

                Для взрослых

     По сравнению с детскими, представления эти длились все-
го одну новогоднюю ночь, но она стоила того, чтобы жила в
памяти тех, кто её встречал в большом банкетном зале Крем-
лёвского Дворца Съездов (КДС).
     Приглашения получали известные и уважаемые (тогда)
властью и народом люди, иностранные дипломаты, аккреди-
тованные в Москве, артисты и певцы и, конечно же, любимец
публики, особенно женской, Муслим Магомаев.
     Управление правительственной связи в эту ночь представ-
лял генерал-лейтенант Воронин Пётр Николаевич и главный
инженер нашего отдела Егоров Владимир Афанасьевич. Я на-
значался в наряд для обеспечения этого мероприятия звукоу-
силением. Звукорежиссёрский пульт находился в зале. Один
из столов, поблизости от пульта, накрывался для гостей от
УПС, за который всегда садился и комендант Кремля генерал-
лейтенант Веденин. У него с нашим управлением были особые
дружеские отношения.
     …При Сталине было Главное управление охраны (ГУО) и
Управление коменданта Московского Кремля (УКМК), началь-
ником которого и был Веденин.
     В результате хрущёвских реформ вместо ГУО было создано
9-е управление охраны Кремля, а УМКМ перестало существовать.
     По рассказам старожилов, Веденин, оставшись не у дел,
упросил Хрущёва, оставить его комендантом Кремля. Был он
фигурой номинальной, а все вопросы решал не он, а начальник
«девятки» генерал Чекалов…
     Уровень звука в зале устанавливался в среднее значение,
исключающее магнитно-акустическую завязку, и до момента
переключения системы звука в режим проведения концерта, я
к пульту не прикасался. Сидя за столом, я слушал разговоры
Веденина и Воронина вполуха, а основное внимание было об-
ращено на зал, на состояние звука.
     Вниманием зала полностью владел Хрущёв, где в проме-
жутках между новогодними тостами велась словесная борьба
за идеи коммунизма, за преимущества нашего общественного
строя. Запомнилось, когда Ворошилов привёл с собой знаме-
нитого лётчика довоенной поры, но не члена КПСС и предло-
жил принять его в партию без кандидатского стажа. Никита
Сергеевич одобрил эту идею, и в ту новогоднюю ночь одним
коммунистом на земле стало больше.
     А на нашем столе официант с особым вниманием менял
блюда с изысканными закусками. Обслуживать стол, за кото-
рым сидит комендант Кремля, для него было большой честью.
Не меньше, а может и больше, это чувство владело и мной,
только по другой причине.
     Я, рядовой работник, сидел рядом с генералом на прави-
тельственном мероприятии в компании с комендантом Кремля,
но не это было предметом тщательно скрываемой гордости.
     Петр Николаевич Воронин был человеком, снискавшим
уважение от рядового технаря из управления до кабинетов
Совмина в Кремле.
     Когда требовали обстоятельства, он, как когда-то в годы
войны, становился связистом, обеспечивающим в полевых
условиях ВЧ-связью самого Г.К.Жукова.
     Однажды, в Ново-Огарёво Хрущёв принимал руководителей
стран Восточной Европы, что бывало часто. Эти встреча назы-
вались «встречами в узком кругу». Там не было прессы и теле-
видения. Происходили они всегда летом, на открытой площадке
под тентом. Дело шло уже к концу, и Воронин, подходя ко мне,
спрашивал о готовности микрофонов для вызова машин. Всё
было готово, но откуда-то из-за леса подкралась туча и закапал
дождь. Это значит, что машины будут вызывать не к тентовой
площадке, а к центральному входу. Микрофонный кабель, про-
ложенный по кустам, нужно было успеть перетащить к централь-
ному входу. Пётр Николаевич в мундире генерала со мной вме-
сте перетаскивал под дождём этот кабель. Так было надо.
     Другой случай. В Кремле бывают ситуации, когда возника-
ет необходимость срочного проведения какого-то мероприятия,
но времени на подготовку – в обрез.
     В Георгиевском зале шла спешная подготовка то ли
важной встречи, то ли чего-то другого. Помню только бес-
порядочную суету, которой руководил К.У.Черненко. Был он
к тому времени заместителем заведующего общим отделом
ЦК КПСС по оргвопросам. В Георгиевском зале находился и
Воронин. Откуда-то таскали стулья, но никто не знал, где и в
каком порядке их ставить. То и дело раздавался мат Чернен-
ко, не взирая на присутствие женщин из числа уборщиц, тоже
участвующих в подготовке. Вот он глазами встретил нашего
начальника и снова мат уже в его адрес: «Воронин, твою мать!
Стулья давай!»
     Вместо того, чтобы дать нам указания таскать стулья, он, с
непроницаемым видом на лице, повернулся и ушёл из зала.
     Черненко был глубоко больным человеком. Его душили при-
ступы астмы, но сильнее этой болезни, в нём жила маниакаль-
ная жажда власти. Почти на смертном одре он всё же успел
подержаться за руль корабля под названием СССР.
     Так незаметно мысли унесли меня из-за стола в Большом
банкетном зале КДС в другие события. А, может и не напрасно.
В два часа нового года Пётр Николаевич и Веденин покинули
зал, а Егоров, дождавшись, когда я переключу систему зала в
режим концерта и убедившись, что всё нормально, удалился.
Я пересел к пульту и до пяти утра, время от времени, касался
ручек управления. А за окнами морозом напоминал о себе Но-
вый год.

                ВСТРЕЧИ С МИХАИЛОМ ШОЛОХОВЫМ

     В начале семидесятых появились новые виды правитель-
ственной связи, возникли новые отделы, и мне было предло-
жено перейти в один из них. Одной из задач отдела – обеспече-
ние связью Первого главного управления КГБ (служба внешней
разведки). Там я вошёл в состав радиогруппы, а при последней
(очередной) реорганизации была создана внештатная группа с
прямым подчинением начальнику уже другого отдела, и я ока-
зался руководителем этой группы.
     Перед моим уходом в другой отдел был принят на работу
Михаил Турков, как оказалось – сын контр-адмирала морских
погранвойск Александра Туркова и Светланы Михайловны –
старшей дочери Михаила Шолохова.
     Говорили, контр-адмирал Турков был в хороших отношени-
ях с начальником управления кадров КГБ и попросил того по-
мочь устроить своего сына на работу. Так внук Шолохова ока-
зался у меня в группе.
     Это было время, когда в магазинах по продаже приёмни-
ков и телевизоров и даже в ЦУМе и ГУМе имели отделы все-
возможных радиодеталей, а в технических журналах, в том
числе в журнале «Радио», публиковались принципиальные
схемы всяких радиоустройств, усилителей для магнитофонов
и электрогитар.
     Туркову Мишке не было ещё и тридцати, и он увлекался
электрогитарой, участвовал в художественной самодеятельно-
сти при управлении. В свободное время от профилактических
работ, он экспериментировал с усилителем для гитары на сво-
ём рабочем месте.
     Если это было не в ущерб основной работе, я не препят-
ствовал этому. В подобных случаях я тоже занимался радиолю-
бительским творчеством. Оно часто помогало мне решать во-
просы, касающиеся непосредственно моей работы. По дипло-
му я был техник-технолог по производству радиоаппаратура,
а по увлечению – радиолюбитель-коротковолновик, имеющий
практику конструирования радиопередающих устройств.
     Имеющиеся в те годы у нас в эксплуатации трансляционные
установки – ТУ-600 были громоздки, выходной каскад которых
был на газотронах с температурным режимом, позволяющим
при закрытой задней крышке печь картошку. Я попробовал
перевести, без конструктивных изменений, выходной каскад с
газотронов на диодные плашки Д-1010-А. Расчёт оказался вер-
ным. Потребляемая мощность уменьшилась, а выходная воз-
росла, повысилась надёжность в работе.
     Главный инженер посоветовал мне оформить это как рац-
предложение, а материал этот послать в журнал «Вестник свя-
зи». За это рацпредложение я получил 10 рублей, а всего удо-
стоверений на рацработу у меня в домашних бумагах где-то
около двадцати. Но интересно было другое.
     ТУ-600, которыми были оснащены все районные узлы
МГРС, были сняты с производства. Вместо них появились стой-
ки ТУПВ-0,25 и ТУПВ-0,5 уже полностью транзисторные, а вы-
ходной каскад – один к одному – моя разработка. Ответа из
журнала я не получил, а главный инженер мне сказал, что надо
было оформлять это в официальном порядке. Век живи…
     По натуре своей Мишка был лентяй, и я старался поддер-
живать в нём творческий дух, что положительно сказывалось и
на работе. Он был единственным в семье, а родители вечно за-
няты на работе. Его отец долгое время служил на Дальнем вос-
токе, пока его не перевели в Ленинград. Там Мишка поступил
в институт, но скоро бросил учёбу. Это, очевидно и послужило
причиной обращения отца в управление кадров.
     Имея такого деда, Мишка не мог долго оставаться без жил-
площади. При поступлении на работу он уже имел двухком-
натную квартиру на Кутузовском проспекте в доме, где жили
работники ЦК.
     Находясь на попечении родителей, он не привык думать о
завтрашнем дне, а тут надо было думать, как дожить до получ-
ки, не влезая в долги. На должностном окладе в 120 рублей у
него это не всегда получалось. После зарплаты у него всегда
были шоколадки в кармане, а спустя полмесяца он в обеденный
перерыв избегал ходить в столовую. Я всё это видел и всегда в
такие дни звал его в столовую, составить мне компанию. Обед
стоил рубль с копейками и на моём бюджете не очень отра-
жался. Это не было сердобольностью, просто мне до боли в
душе было знакомо это чувство, когда внутри себя ощущаешь
состояние неполноценности.
     Каждый член ЦК КПСС, по существующему тогда положе-
нию, имел в Москве служебную трёхкомнатную квартиру. Была
такая квартира на Сивцевом Вражке и у Шолохова. Он часто
приезжал из Вёшенской по делам и на отдых в дом отдыха ЦК
на Рублевском шоссе.
     В такие дни Мишка всегда общался с дедом, и как-то в раз-
говоре об этом он сказал: «Николай Петрович, дед хочет Вас
видеть». Я испытал какую-то неловкость при этом, но ничего
не ответил. Да и что я мог сказать? Мне было понятно жела-
ние деда узнать что-то о любимом внуке от старшего товарища
по работе, но огорчать деда я не хотел, а врать… Шолохову
врать – кощунство. Думал я, что всё это со временем забудет-
ся, но не забылось.
     В следующий приезд Шолохов напомнил Мишке об этом и
мы вместе поехали. С первых слов разговора робость и ско-
ванность у меня куда-то пропали, т.к. Шолохов начал разговор
об охоте, а когда встречаются два охотника, тема для разгово-
ра возникает сама собой.
     О том, что я охотник, Шолохов знал от Мишки. Он подарил
ему ружьё ТОЗ-34Е. Не имея возможности охотиться в Подмо-
сковье, да и охотник-то он был ещё без опыта, Мишка попросил
меня испытать его ружьё на охоте. В то время я часто ездил на
охоту на Вологодчину.
     Ружьё было дорогое – штучное, с инкрустацией, но –
вертикалка. У меня ИЖ-26 был с горизонтальным располо-
жением стволов, с подогнанной ложей, привычное в обра-
щении.
     Какое бы не было дорогое ружьё, как бы оно не стреляло,
попадает в цель всё-таки охотник.
     Дважды я брал его ружьё и непростительно «мазал» при
верных казалось бы выстрелах.
     В беседе за столом я ждал, когда от разговора об охоте
Шолохов перейдет к другой теме, но этого не произошло, и я,
соблюдая приличия, сослался на то, что завтра рано вставать,
откланялся.
     Была ещё одна встреча уже зимой. Когда Мишка передал
мне приглашение деда, я был уже рад этому. Встреча эта дли-
лась дольше, и коньяка было выпито больше. Он подарил мне
свою книгу «Поднятая целина» со своей фотографией на пе-
редней обложке и с надписью охотнику «Ни пуха, ни пера».
     Где-то в Казахстане у него был дом, куда он приезжал в
апреле во время весеннего пролёта гусей на север. Охота на
гусей была его страстью.
     Жена его, по происхождению болгарка, тоже увлекалась
охотой. Помню фотографию в журнале «Охота и охотничье
хозяйство», где они вдвоём выходят из камышей, увешанные
дикими утками.
     Мы условились поехать в апреле в Казахстан. Внука Мишку
дед собирался взять с собой.
     Всё бы ничего, но график отпусков на следующий год был
уже составлен и согласован с руководством. Одновремен-
но двоим уходить из группы в отпуск запрещалось. Ехать без
Мишки, значит нарушить прежнюю договоренность. Обратиться
к руководству свыше не решился и долго потом жалел об этом.
     Судя по отношению ко мне Шолохова я предполагал, что
Мишка делился с дедом сведениями обо мне, и это проявля-
лось в отзывчивости на добро со стороны Шолохова.
     События следовали одно за другим, и в жизни писателя Шо-
лохова, которому не было равных в ХХ веке да и вряд ли будет
потом, все меньше становилось определенности и в творче-
ских планах и в повседневной жизни. Об этом делился со мной
Мишка.
     Когда в ЦК не одобрили публикацию второй книги «Они
сражались за родину», Шолохов принял это как оскорбление и
стал пить. Другого выхода он не видел, да его и не могло быть.
Он был – Шолохов (!)
     А было время, когда он, обласканный верховной властью
и мировой славой, позволял себе открыто высказывать то, о
чём думал.
     Так было на 19-й всесоюзной партийной конференции, где
он со свойственным ему талантом оратора и с убийственным
сарказмом отзывался о писателях, которые, не выезжая из Мо-
сквы, пишут книги о сельской жизни, о природе, глядя на мир
из окна кабинета или квартиры.
     Зал взрывался от аплодисментов, но не всем в верхах это
нравилось, даже в литературных кругах.
     Спустя какое-то время в газете «Правда» появилась статья,
полная гневных высказываний в адрес Шолохова за подписью
«Рабочий». Так высказывали своё мнение в верхах, прячась за
самым уважаемым тогда понятием – рабочий.
     Все эти события не прибавляли сил и здоровья Михаилу
Шолохову. Наверно, потому он и не стал переводить денежную
часть Нобелевской премии в Россию, а хранил её в Швеции. По
словам Мишки дед часто ездил в Финляндию и Швецию, сни-
мал там определенную сумму наличными и покупал подарки
для семьи.
     Он был член ЦК, депутат Верховного Совета СССР, секре-
тарь Союза писателей СССР, академик Академии наук СССР,
дважды Герой Социалистического труда, лауреат Ленинской и
Государственной премий СССР, но недруги доставали его и на
этой высоте.
     В марте 1975 года своё семидесятилетие он отмечал в доме
отдыха ЦК в кругу своей семьи. Из друзей был один Калинин,
писатель и верный друг, занимавшийся потом, по словам Миш-
ки, делами литературного наследия Шолохова. Из друзей се-
мьи была верная подруга Светланы Михайловны дочь Косыги-
на со своей верной подругой Людмилой Зыкиной.
     Конечно же там был и Мишка, рассказавший мне потом все
подробности.
     Меж тем, здоровье становилось с каждым днём всё хуже
и хуже. В начале 80-х он, опасаясь разногласий в семье после
его смерти решил поделить всё, что он имел, между членами
семьи ещё при жизни. Мишке он купил «Волгу» и что-то ещё
по мелочи.
     «23 февраля 1984 года советские люди проводили в по-
следний путь М.А.Шолохова – великого писателя нашего вре-
мени…» («Известия» 1984 г.)
     Когда дерево, даже могучее по каким-то причинам начи-
нает болеть, этого только и ждут жуки-короеды, проникая под
кору. Этим они разрушают дерево, не оставляя его даже когда
оно умирает стоя. Но этим они приближают и свой конец, давая
работу и пищу санитарам леса – дятлам. Диалектика бытия.
     Эти короеды-невидимки проникали в душу Шолохова, не
оставляя его даже после смерти.
     Долгое время они стремились доказать, что автор «Тихо-
го дона» совсем не Шолохов. Ни свидетельства, оставшихся к
тому времени очевидцев, ни всевозможные экспертизы не мог-
ли остановить этих «жучков».
     И только экспертизы, проведенные в США, могли поставить
чистую точку в этом грязном деле.
     Пусть не российские дятлы очистили (наконец-то) ствол
этого дерева от гнусной нечисти, он будет стоять в веках, ука-
зывая своим прижизненным трудом путь к правде многим по-
колениям людей.
    И да будут успехи во всех делах и у людей, и у дятлов.
     …После смерти мужа Светлана Михайловна оставила Ле-
нинград и уехала в Вешенскую, чтобы стать там директором
Музея-квартиры своего отца – Шолохова М.А.
     Мишка после операции на тазобедренном суставе, порабо-
тал какое-то время в другой группе, оставил работу и уехал к
матери в Вешенскую. Там на операции по извлечению стержня
из сустава, умер на операционном столе. Связь оборвалась.
Осталась память и ещё книга – «Поднятая целина».