65. Два отродья

Зловещая тень милашки-майора Печонкина настигла меня своей костлявой рукой через много лет. Я думал потом, что это – в последний раз, но снова ошибся. Совершенно неожиданно понял, что самым глупым образом расслабился до последней степени и думал, что за всё уже давненько «уплачено», и военная машина обо мне позабыла навсегда. Наивный!... Там, где надо – помнили и очень хорошо. В один из августовских дней 87-го года я с недоумением и лёгким холодком пониже пояса озадаченно крутил-вертел в руках диковинную бумаженцию стандартного бланка военкомата, стараясь постичь казённый смысл написанного. Там предписывалось в такой-то срок явиться... с вещами, перечисленными отдельным списком, на призывной пункт. Хорошо, хоть о белых тапочках ни слова не было.


Срочную служить было уже поздновато, хотя в той стране и не такое могло случиться. Я поехал в военкомат, чтобы прояснить ситуацию. Звание лейтенанта запаса нам присвоили сразу же, по окончании Академии. И на тот момент, до «штанов с лампасами» или полковничьей папахи я не дорос. А ВУС прописали военно-морской. Какая такая флотская авиация в Якутии?! Но в военкомате бодро привели в сознание и успокоили уставными словечками, что речь идёт всего-то о плановых краткосрочных курсах переподготовки при Челябинском ВАКУШ... Кратковременность тоже, по их мнению, относительная и не заслуживающая умственного расстройства – три месяца.
 

Я решил, что можно как-нибудь отвертеться от этих приключений и избежать полосы препятствий, костюмчика химзащиты и противогаза, если поставлю в известность главного штурмана. Но тот только развёл руками. Это было похоже на очередную «подставу» с его стороны и попытку поставить меня на место, ткнув носом в истинное положение вещей. Он являлся в доме «хозяином» и давал понять, что нужно сильно попросить, чтобы он на что-то попытался повлиять, употребив связи, должность и обратившись напрямую в военкомат. Мне не захотелось быть чем-то обязанным главному, поэтому унижаться не стал. Я уже давно предчувствовал, каким конфликтом и раздраем может всё обернуться, если буду и дальше хорохориться и «подставляться». Власти и сил у главного имелось много, а моя упёртость порождала лишь дополнительное противостояние и весьма бледный вид после каждой такой попытки. А заместителем «по картам» я никогда быть не хотел, хотя и морально готовился рассматривать такую возможность, как стартовую площадочку для переучивания на новую технику, если бы не нашлось другой... Я уже говорил об этом.


Отношение к военному делу у меня было сложным, многогранным и необычайно противоречивым. Я уважал настоящих военнослужащих и офицеров действующих частей и подразделений, любил фильмы о войне, но, по глубочайшему убеждению, твёрдо верил, что туда надо идти по призванию... или уж, по принуждению, когда стоит выбор между отсидкой в тюряге и надобностью щеголять в потной гимнастерке и сапогах с вонючими портянками аналогичный срок где-нибудь, на барханах пустыни Кара-Кум или на пограничной заставе арктического погранотряда, распугивая пингвинов и уворачиваясь от белых медведей... Как-то так.


И время для военных сборов выбрали крайне неудачно. Павлик должен был пойти в первый класс, а я улетал накануне. Поэтому я так и не увидел его радостного личика, когда он впервые пошёл в школу. И осень не давала повода полагать, что первые морозцы не вскроют каких-то проблем с канализацией и отоплением. Это приходилось контролировать самому, не полагаясь на силы жены и помощь соседей. Кое-какой неприятный опыт такого свойства уже имелся, а повторения очень не хотелось!


Тем не менее, труба прокричала, и я отправился в путь. Компанию составили два штурмана. Один – из штурманского контингента маганского ОАО, а второй работал штурманом самолёта Ан-12 в Якутске. Григорий, маганский штурман, был ещё совсем молодым. Он только недавно окончил штурманское училище и летал пока на самолёте Ан-2, но я его уже морально готовил к получению допуска на Ми-8. А Юра, который работал на Ан-12, оказался чуть постарше меня... Мы полетели в Челябинск с самыми неоднозначными предположениями. Слухов о таких сборах ходило предостаточно, но они озвучивались уже как бы «постфактум», и с оттенком грубого армейского юморка. Они не позволяли в полной мере судить об истинном положении вещей.
 

Сборы офицеров запаса повсеместно называют «партизанщиной», а сам контингент разномастной по возрасту и профессиям толпы, соответственно, «партизанами».


В данном случае, объединяет их только местоположение и оснащённость военного городка, которое придётся топтать сапогами, срок «приговора», вынесенный военкоматами, выданная форма, иногда сильно б/у, и отсутствие знаков различия... Ну, и наголо не бреют, что иногда довольно потешно выглядит, когда созерцаешь буйные кудри из-под неумело натянутой солдатской пилотки. Да и весь внешний вид такого «партизана» сильно смахивает на облик головореза-пулемётчика из тачаночного обоза банды батьки Махно.


«Проблема людского мобилизационного резерва у нас с советских времён стоит очень остро. На тех солдат и офицеров запаса, которые нынче числятся на учёте в военкоматах, во время редких учебных сборов в частях командиры без слёз смотреть не могут. Да, пузатые дядьки, давно позабывшие как снимать с предохранителя автомат или пистолет, иной раз по повестке напяливают военную форму и прибывают в казармы. Проку от них командирам – ноль, а головной боли – достаточно. Ибо, большинство таких воинов, заслуженно прозванных профессиональными военными «партизанами», сборы рассматривают как редкий повод оторваться от надоевших семейных забот, да и от опостылевшей работы тоже. И первым делом стараются разузнать, где на новом месте можно разжиться бутылочкой-другой. Случись с ними что – командиру бумаги на рапорты и объяснительные не наберёшься. Но главное – в случае войны полк, укомплектованный подобной ордой, долго не будет готов к настоящим боевым действиям. Поэтому служба в резерве может действительно стать выходом из ситуации.» – Очень здорово, что я наткнулся на такое мнение, не то долго пришлось бы что-то подобное формулировать.


Челябинские мужчины настолько суровы, что... Это известно из телецикла «Наша Раша». Тему развивать или дополнять не буду. А Челябинск запомнился, как самый дождливый, мрачный, пасмурный и мокрый город, который когда-либо довелось посещать. По-моему, не проходило ни одного дня, чтобы с неба что-то не капало. Грязища, скукотища, заводы на каждом углу и полная печаль-кручинушка! Единственным развлечением служила вылазка в какой-нибудь «Видео-бар», которых тогда расплодилось невероятное количество. По своей сути, это – обыкновенный пивняк, пропахший вяленой рыбой, прокуренный до кирпичей, которые плохо скрывала осыпающаяся штукатурка, но зато там крутили на больших экранах какую-то подборку популярных зарубежных видеоклипов с полуголыми девицами.
 

Правда, рассмотреть что-то детально было невозможно из-за клубов дыма, а услышать никто и не старался, предпочитая застольные разборки «по душам» и звон сдвигаемых кружек с чем-то, отдаленно напоминавшим пиво... Однако, попасть внутрь было не так-то просто. Любил народ культурненько оттянуться... Не повезло мне, наверное, с визитом в Челябинск.
 

Училище располагалось на самом отшибе разбросанного города и жило своей жизнью. Курсанты, которых обучали штурманскому искусству бомбометания, проживали отдельно, но на аэродроме базировался ещё и самый настоящий боевой полк всевозможной авиации. Поэтому обслуживающие солдатики базировались в отдельной казарме, а весь цвет лётчиков-налётчиков жил в военном городке по соседству. «Партизанам» выделили отдельную казарму. Они никаких функций не выполняли, даже обычного дневального не предусматривалось...
 

Народ приехал «партизанить» со всей страны. Основу составляли диспетчеры, которым был присвоен ВУС штурмана наземного наведения, а также те, кто окончил топографический техникум или у кого в ВУСе имелся хоть какой-то намёк на штурмана или аэрофотосъёмку. Летающих же нашлось ещё двое, кроме нас. Это два Михаила: мой однокашник Черноглазов и Цветков, который окончил ОЛАГА чуть раньше. Оба приехали из Ленинграда. Миша Цветков работал на Ту-134 и по налёту тогда далеко опередил любого из нас.


Все детали уже размылись в памяти, поэтому подробно ничего и не стану описывать. Могу что-то и переврать за давностью лет, так что не сильно корите за это... Нас построили в одну шеренгу, а потом перед нами выступил комполка. По обличью он сильно походил на гибрид Лаврентия Павловича и будущего министра обороны Грачёва. Широкоплечий бутуз, крепкий и коренастый, как Грачёв, но росточком в два раза меньше. Поэтому фуражка-аэродром почти сразу же переходила в брючный ремень. А личиком как раз смахивал на Берию, только пенсне отсутствовало... Комполка оптимистично и жизнерадостно сообщил, что он страшно рад нас лицезреть и выразил общее мнение командования, что высшее образование ума не прибавляет. Он не глумился, так они думали на самом деле и кое в чём не ошибались...


Нам было обещано в кратчайшие сроки выбить из замороченных голов всю гражданскую дурь, освоиться с таинствами настоящей военной жизни боевого полка и научиться прицельному бомбометанию. Что-то туманно намекалось на некоторое количество обязательных прыжков с парашютом и допуске к полётам на Ту-22М2 в качестве штурмана РЭБ, ощущая аромат сирени. Первый месяц мы должны посещать занятия, а оставшиеся два посвятить парашютам и полётам... Засим комполка отбыл, передав бразды нашему куратору. Звания не помню, но – не ниже капитана. Он тоже не стал долго рассусоливать, передав нас по эстафете прапорщику...


Впечатлений набралось много. А вопросов – ещё больше. Только задавать их стало уже некому, потому что прапорщик всей бадяги обучения не знал или не хотел раскрывать секретов, тем более, что у него имелись свои, узко специфические обязанности. Он, к примеру, выдавал обмундирование и, между делом, сказал утром всем быть готовыми к прохождению медкомиссии... Парашюты мне казались полным бредом, а Ту-22М2 видел уже, но в такую, слишком большую и быструю, авиацию я не стремился никогда. Морально был не готов и страшился неизвестности. Запах какой-то сирени оказался вполне прозаичным названием системы РЭБ (радиоэлектронной борьбы) «Сирень», установленной на этом самолёте. Даже под одеялом или под страшными пытками не выдам секретов этого букета. Я с тех пор ничего о нём не слышал, а уж тем более, в глаза не видел! Можете не верить... А ещё знатоки от кого-то слышали, что надо будет обязательно налетать энное количество часов на этом монстре, а уж потом получить отметочку о смене ВУСа.


Наутро с медкомиссией всё решилось просто. У нас были «квиточки» о прохождении ВЛЭК и припасённые лётные книжки, поэтому всех летающих освободили от такой процедуры. О нашей медкомиссии баек много, но тут уместно вспомнить парочку из военной жизни. Вот, например, что рассказывают о призывной комиссии в военкомате:
 

«Двери кабинетов практически не закрываются во время работы комиссии. И всё происходящее вы имеете шанс оценить заранее... И вот, к двери подходит этакий мачо. Ну, совершенно ничего он не боится. Типа – сам чёрт ему не сват. Он с интересом заглядывает в кабинет и обалдевает от увиденного. Ещё бы! Посреди комнаты стоит парень в три погибели со спущенным трусняком. Двумя руками он раздвигает задницу и сосредоточенно ждёт приговора. Доктор, необыкновенного размера мужик, внимательно что-то рассматривает у несчастного в недрах пятой точки...


«Что он там ищет?» – с ужасом вопрошает наш мачо.

«Отсрочку», – меланхолично отвечают будущие испытуемые.

«И как?»... – «Не достать, слишком глубоко.»


Но концовочка истории ещё интереснее, когда сам этот мачо вошёл в кабинет проктолога:

«Вот подходит очередь нашего мачо. И что там такого страшного? Не он первый, не он последний. Однако, мачо вдруг становится несчастным мышонком. – «Проходите.»

… «А?»... – «Проходите, говорю», – холодно глядя поверх очков снова зазывает проктолог.
 
Нет, ну действительно, каждый может испугаться. Представьте себе неандертальца под 185 роста. Представили? Вот теперь оденьте его в белый халат на два размера меньше. На здоровенную голову возложите малюсенькую белую медицинскую шапчонку. Есть? И на неандертальский нос поместите очки. Вроде бы, всё... Ох, нет. Еще штиблеты 46-го размера и тогда – точно, всё. Лицо нашего спеца по ж..ам никогда ничего не выражало. Да и как может обладать эмоциями лицо каменного изваяния древнего животного? Да никак...
 

Такому лицу в тёмном переулке мигом отдашь свои часы и бумажник, даже если оно будет при этом спать и в мыслях не покушаться на чьё-либо имущество... И вот, ваша... э-э-э, часть тела, так сказать, в руках вашего самого страшного ночного кошмара. Несчастный движется к доктору, как кролик к удаву.

«Ближе», – без малейшего намёка на эмоции командует ископаемое чудо природы.
 
«Вот», – дрожа, как осиновый лист, кролик отдаёт удаву папку с медкартой.

«Повернитесь и опустите трусы.» – Призывник, тяжело вздохнув, повинуется.

«Нагнуться... Хорошо... Раздвигаем ягодицы. Хм-м-м... Да расслабьтесь вы, наконец-то!»
 
Испытуемый повинуется с обречённостью приговорённого к четвертованию... – «Так, хорошо. Запоры были?»

«Нет», – мямлит пациент. – «Одевайтесь.»

Проктолог потерял всякий интерес к пятой точке клиента. Он отвернулся к столу и что-то стал писать в медкарте несчастного мачо. И вот тут, случилась накладка. Клиент не расслышал последних слов доктора и потому остался в прежнем положении... Представьте себе картину. Неандерталец в белом халате что-то усиленно пишет за столом, а молодой парнишка стоит в костюме Адама буквой «зю» и старательно раздвигает себе ягодицы.
 
Представили? И чего нашему доктору пришло в голову спросить пациента: «Вы курите?» – «Да», – искренне удивился пациент. – «А что, пахнет?»...



… Занятия поразили своим лихим кавалерийским наскоком и по-военному рациональным подходом к проблеме самолётовождения. Когда было объявлено, что завтра нас ждут три пары самолётовождения, нам стало невероятно скучно. Но мы мужественно отсидели одну. Как оказалось, вся воздушная навигация, которую мы годами постигали в Академии, в стенах данного заведения вполне ужалась до невозможности и была озвучена именно за эти три учебные пары. Неизвестный доселе милитаристский компрессионный метод?!
 

Начало было положено примитивными правилами перевода курсов, а к концу третьей пары уже рассматривались проблемы полётов по ортодромии с использованием современных навигационно-пилотажных комплексов последнего поколения с инерциальными системами... До второй пары нас не допустили. Когда заканчивалась первая, мы стали задавать умные вопросы и вносить поправки, а это явно не понравилось майору-бомбомёту, который всё это озвучивал. Он сначала бойко и добросовестно отвечал, но потом сбился и потерял нужную страничку в своём конспекте, а сходу отвечать не смог... И потом спросил с подозрением: «Летающие?» – Мы кивнули. Он приказал сидеть и не... Молчать, в общем. А в перерыве сказал, чтобы мы только на занятия по сверхточному бомбометанию приходили и там тоже... в тряпочку. Короче, чтобы сидели тихонечко и не мешали нормальному процессу.


Количество часов нашего фактического налёта приводило в восторг, недоверие и полное замешательство всех, кто об этом узнавал. И наступал полный ступор, когда мы демонстрировали лётные книжки. Сначала-то нас обвиняли в немыслимом вранье, говорили, что сам комполка летает не один десяток лет, а у него только 1 200 часов!... На тот момент мой налёт приближался к отметке в 4 000 часов, а у Миши Цветкова – в два раза больше... Узнав об этом, нас, летающих, сразу же освободили от всех занятий. И мы тупо сидели в казарме, не зная, чем заняться в ожидании решения вопроса: надо ли становиться парашютистами и потом обнюхивать сирень... Вопрос рассматривался на самом высоком военном уровне...


За это время я сильно повысил квалификацию спортсмена, играя в настольный теннис, а заодно освоил расположение военного городка и облазил территорию близлежащих дач и личных гаражей. Всё это производилось под чутким руководством прапорщика, с которым от безделья довольно хорошо сдружились. И о том майоре-бомбомёте он немало интересного рассказал.


… Что конкретного мы знаем о штурманах? Пётр Первый своим указом утвердил это звание-сословие. Правда, тогда это касалось всего лишь моряцкого дела и искусства. Но о воздухоплавании тогда даже не задумывались, если не иметь в виду печальный опыт Икара и Ивана Крякутного, а полёт на ядре известного враля – не в счёт! Суть-то всё равно одна – вождение судов по непонятному маршруту. И Указ Петра не могу процитировать. Есть былинные и устные пересказы:

«Штурманов в кабаки не пущать, ибо они, отродье хамское, не замедля напиваются и дебош устраивают.»

«Штурманов во время баталии на верхнюю палубу не пущать, ибо они своим гнусным видом, всю баталию расстраивают.»


Существует и изустное уточнение: «... однако, дело своё они зело добро знают, поэтому в кают-компанию пущать и чаркой не обносить!»

Так тогда и встретились-спелись два известных отродья-сословия – штурманское и прапорщицкое – на суровой челябинской земле.
 

… Что конкретного мы знаем о прапорщике? Звание стрёмное. Не солдат, не офицер. Прослойка между... В отличие от офицеров, которые обязаны были служить в советской армии от выпуска из училища до самой пенсии, прапорщики заключали контракт на каждые последующие пять лет... Вообще-то, звание старинное, но сложилось устойчивое и по-обывательски узкое мнение, что настоящий прапорщик – это тот, кто:

Пьет всё, что хоть чуть-чуть горит, тащит всё что не прибито гвоздями, а что прибито – отдирает и тоже тащит...
 

Некоторый экскурс в историю:


«... Начиная с 1914-15 гг. в России складывается другое восприятие слова «прапорщик». Поскольку во время Первой мировой войны ускоренные курсы военных училищ и школы прапорщиков закончили около 220 тысяч человек, понятие «прапорщик», зачастую, стало насмешливым обозначением недалёкого, плохо образованного офицера из «низов».

Появились частушки: «Раньше был я дворником, звали все Володею, а теперь я прапорщик – ваше благородие!»

В армейском фольклоре советского и постсоветского периода прапорщик, как правило – недалёкий, грубый, вороватый тип, служащий на должности, связанной с материальными ценностями и активно присваивающий эти ценности. Типичная советская армейская шутка о прапорщиках:

Беседуют двое.

«Ты слыхал, говорят, прапорщикам форму решено изменить. Сделать погон только на левом плече.» — «А зачем?» – «Чтобы на правом было сподручнее вещи из части выносить.»


 Анекдот на ту же тему:

 Беседуют советский и американский лидеры.


Американский: — Мы изобрели новое оружие и можем его применить. Называется «нейтронная бомба». Там, куда она падает, все люди исчезают, а все материальные ценности остаются невредимыми!

Советский: — Ерунда! Если вы будете угрожать нам этой вашей бомбой, мы сбросим на вас роту прапорщиков! Там, куда они попадают, люди остаются, а материальные ценности сразу же исчезают!


 … В общем, прапорщик – вороватое существо. Эта хлёсткая характеристика пристала к прапорщикам, как банный лист. Не стану язвить, усугублять или опровергать. На эту тему есть много историй и анекдотов. Наш же прапорщик был какой-то, не совсем нормальный, если применять упомянутую характеристику. Он больше походил на того голубого воришку, который крал по инерции. Помните? Я подставлю первым словом «прапорщик», а вы убедитесь, насколько точно соответствует – «... застенчивый ворюга. Всё существо его протестовало против краж, но не красть он не мог. Он крал, и ему было стыдно. Крал он постоянно, постоянно стыдился, и поэтому его хорошо бритые щёчки всегда горели румянцем смущения, стыдливости, застенчивости и конфуза.» – … Не соврал?


 Наш Васильич был нормальным мужиком, отчётливо понимающим свой статус, и что если не украдёт он, это скоммуниздят другие. И делал это так же автоматически, на уровне инстинкта и рефлексов, как Шура Балаганов украл кошелёк, хотя у него уже была желанная им сумма, которую Остап Ибрагимович преподнёс на блюдечке с голубой каёмочкой. И у Васильича, в общем-то, тоже давно всё уже имелось. И даже больше этого количества!


 Васильич служил давно. Служба его уже тяготила, но он мужественно продлевал контракты тоже по инерции, на следующие пять лет, хотя о собственном «свечном заводике в Самаре» даже и не помышлял. Проживал в военном городке, но в гости нас не приглашал, а вот на даче и в гараже мы побывали неоднократно.
 

 На дачу Васильич зазвал нас, якобы для помощи по хозяйству. Уже и не помню, что там делали. Только не грядки пололи. Какую-то фанеру перетаскивали с места на место или доски на чердак складировали. Но это и не работа вовсе, а предлог для выпивона. Такую работу можно было за полчасика с перекурами и одному сделать. Только это – неинтересно, цимеса нету... Гаражные друганы прапорщику давно надоели, как и он им. Истории все были «затёртыми» до дыр, закуска соседская – однообразная и приевшаяся, анекдоты – бородатые, да и рожи собутыльников примелькались на работе.


Васильич искал отдушину в новых знакомствах, благодарных слушателях своих рассказов о семейной непрухе, трудном жизненном пути, тупом начальстве и проблемах будущего житья-существования на неминуемой пенсии. На даче он как раз и поведал кое-что о майоре-бомбомёте и наконец-то излил душу новым ротозеям, которые ещё не слыхали нескольких душераздирающих историй из жизни училища.


 Честно говоря, дача не впечатляла. Обычная постройка тех времён на шести сотках. Никаких удобств, никакого шика или намёков на вычурность или буйство фантазии. Да и Васильич не скрывал, что дачу тоже завёл, отнюдь не по велению души собственника, а только повинуясь стадному чувству, когда всем дают и выделяют участки, да и жена давно всю плешь проела – пилит и нудит постоянно, что надо бы тоже..., чтобы как у всех! По-моему, там и воды с электричеством не было. Но Васильича это не колыхало ни капельки. Главное – отбыть номер с женой, ковыряющейся на грядках, а количество и качество урожая – дело последнее. Всё это поведал прапорщик за бутылочкой и нехитрым закусоном, принесённым с собой, а из даров природы отыскались только кислющие, мелкие и очень червивые яблочки, догнивающие в тазике.


 Про майора-бомбиста прапорщик сообщил, что он только на занятиях такой суперприцельный снайпер и знаток прицелов для бомбометания. Особенно любит приписать себе все героические заслуги разнообразных боевых подвигов. И только когда в аудитории, кроме курсантов, нет никого из офицерского состава. На самом-то деле, майора показательно «повысили», выперев с треском из боевого полка, который и сам стал, своего рода, притчей среди военных авиаторов. Полк за глаза называли «Гвардейский Краснознамённый Бройлерный», припоминая одну хохму.


 … После одного учебного бомбометания самолёт заходил на посадку и начисто снёс своими шасси вагон проходящего мимо товарняка, перевозившего цыплят-бройлеров... Васильич сказал, что потом месяца два население окружающих деревень мучилось животами от переизбытка дармовой курятины, а дворовые собаки выли день и ночь, требуя положить в миски что-нибудь попроще и привычнее.

 
Прапорщик предположил, что в этом-то полку, наверное, случилась и ещё примечательная история. Это когда на боевом дежурстве по охране южных границ один экипаж слегка отвлёкся и очень поразился, насколько большим стал город Ташкент. И даже слегка подискутировал на тему мегаполисов... Ташкент, на самом деле, оказался Тегераном, но в принципе, сравнимым по внешним очертаниям... и чуть-чуть южнее... Но он тоже был на букву Т...


 Однако, майора-бомбиста прислали в училище не из-за этого. Его-то как раз на тех самолётах не было. Просто майор настолько точно пытался однажды поразить учебную цель не вполне учебной бомбой, что лишь чуть-чуть промазал. На какой-то полуволосок перекрестья... Бомба рванула невдалеке от вышки КП, откуда в этот момент в бинокли наблюдал за точным бомбометанием весь генералитет нескольких штабов объединённых учений... Наверное, если бы КП всё-таки разнесло в мелкие щепочки, тогда благодарные офицеры майору на зону носили передачки вечно... А так – только лишь преподавательская карьера при училище и глубокие, очень теоретические познания тонкостей бомбовых прицелов и ТТД при наличии конспекта.

(продолжение следует)