Грядёт

Говорят, что люди ухмыляются искреннее, чем смеются.
Это происходит от того что игра и ходы предугаданы.

     Меня тревожил сон. Этот сон, как и многие произведения моего подсознания, был захватывающ и пришёл ко мне утром. Ночные сны не всегда впечатляют, а за частую, оставляют после сварливую кашу, заливающую всё кругом как в «сладкой каше» у Гримов.
Сон я помнил отчётливо, красочнее и реалистичнее не писал Репин, а если и писал, то точно видел тот же сон что и я. Я хорошо запомнил звуки: точно был ветер, воющий проносящий мимо ушей сотни снежинок, попадавших в ушную раковину и до мурашек щекотавших, а после тающих; от чего постоянно приходилось снимать с рук грязные от пыли эскалатора в метро перчатки, подносить быстро холодеющую руку к виску и давящим движением проводить ладонь к уху собирая капельки скопившейся влаги.
     Был шум города то, что принято им называть, но во сне совсем иначе звучащий и воспринимавшийся. Я не хочу сказать, что слышал музыку дорог и светофоров, перекличку автомобилей, шёпот парков, и пение лающих дворняг под ритм шагов идущих по проспекту жителей. В этом шуме не было мелодики и романтики. В нём был смысл; Он сходил на меня с синего неба порванного пышными ватными облаками как стаей пираний, сходил и молча, объяснял всё, что только можно было понять в тот момент. Он объяснял мне скрипом снега, под переходящими ступнями, приводил примеры живыми заборами, от которых отскакивал крик торгашей на местном рынке, как ранее неделей назад от них отскакивал новенький, сделанный в Китае футбольный мяч, во время игры ребят из ближайших пятиэтажек в «Козла». Вы думаете это не возможно? Знать во сне,что в нём было неделю назад, откуда прибежала гурьба ребят, и где сшили их Китайский мяч? Я с удовольствием сообщу, что вы ошибаетесь. Ведь мне было кого слушать. Я слушал шум. Я слушал своё подсознание, оно объясняло мне, в чём же толк этого сна, в чём его самая неизменная истина. Оно говорило мне, читало лекцию, которую вы не услышите ни в одной университетской аудитории. А я слушал и одновременно верил всему, что только не поведает мне шум города.
     Ещё там был холод, который не был зол. Это был самый добрый мороз на свете. Под такой холод в пору было бы одеть шорты и солнечные очки и гулять себе преспокойно на берегах утопии; но это бы порушило картину, исказило бы реальность той нереальности, в которой я находился, этого нельзя было допустить, ведь я чувствовал, что что-то грядёт и грядёт только ради меня. А рас это что-то решило пробираться по зимнему Урбану, я должен был как порядочный сновидец соблюсти все свои обязательства. Вы спросите, это что-то на подобии игры? Я скажу – Да, определённо, но намного значимее и грандиознее чем то, что представляет собой любая игра.
     Взять монополию. В неё играл каждый, кто в «менеджера», кто в «Прибыль»- это разные версии одной и той же игры. В них всё серьёзно, всё не шутка, есть банк - есть полиция, есть улица - есть гостиницы, дома и владельцы, есть тюрьма - и есть неудачники, которые со старта всякий раз вытряхиваю из кулачков пять и пять, или четыре и шесть и попадают за решетку. Но во время игры вы расслаблены и вам хорошо, вы подозреваете, что ваш сосед, которого назначили дилером, потихоньку ворует деньги из казны, потому что уж слишком хорошо у него идут дела. Но всё же вам хорошо и вы отдыхаете и веселитесь. Вы играете.
     А там, в мире утреннего сна, ты знаешь лишь правила знаешь чего можно, а чего нельзя совершать, знаешь время и место, в которых ты либо можешь убежать, либо, падая взлететь, ты всегда знаешь, когда ты беспомощен, а когда всесилен, знаешь, когда похотлив, а когда влюблён, когда тебя нет…
     А на снежном полотне города, за которым сразу же начинается планета, буквально за коробками ближайших ко мне домов, можно было увидеть, как подглядывает из-за кирпичного угла планета. И смотрит она даже не на тебя. Что ты можешь ей предложить? Нет, ты её не интересуешь, так часть фона. А смотрит она сама на себя. На мир воссозданный ею же самой. Она смотрит и восхищается, мельком поглядывая на реакции случайного человека в этом сне, который стоит тихонько во дворе между своим домом и домом, за которым начинается планета. Она тоже знает, что что-то грядёт, и знает что именно. Но ведь если рассудить, то планета это часть моего подсознания, часть меня и значит, я сам знаю что именно грядёт. Значит знаю. Выходит знать не достаточно, что бы что-то не произошло. И я остаюсь. Остаюсь испытывать то, что уже испытал внутри сна, внутри себя.
     И я не жалею о том что всё понял заранее, я хожу по улицам города залитого кашей, тёплой и сладкой как снег. Я выхожу на проезжую дорогу, автомобили недовольны, ведь я доволен. Я смотрю в лица сердитых людей и улыбка не сходит с моего. Они все исполняют роль, я это знаю, они все серьёзны и деловиты. Они часть меня и они знают, что я знаю, что они знают, и это меня ещё больше радует.
     Но тревога снисходит на меня, и я резко возвращаюсь к главному в моём монологе. Вдруг кто-то зовёт меня! И я иду. «Что-то» пришло! Оно здесь, и я знаю, что сейчас произойдёт, я этим управляю, я рулевой грядущего! Кто-то зовёт меня всё громче и громче! Крик разносится везде, он долетает до голубого зимнего неба и кричит уже оттуда, и мне становится не ловко; ведь я иду, может быть, я иду не туда? Но ведь я знаю куда идти! И продолжаю идти. Голос усиливается с каждым моим шагом на встречу к нему, и вот он уже звучит внутри моих ушей в ушной раковине, его не вычистишь оттуда как растаявшие снежинки, сколько я не пытаюсь, он зовёт меня человеческим голосом. И я слушаю его. Я иду к нему. Уже двадцать лет.