Души яркие! Где же вы в самом-то деле? 1

               

                I

      События, о которых пойдёт речь, совпали с последним десятилетием империи, вплотную подошедшей к пропасти.
      Институт, где работал Павел Антонович, был «обязан», как и другие предприятия, посылать группы сотрудников на сельскохозяйственные работы. Были, конечно, смелые люди, говорившие:
       – Я нанимался преподавать. Не хочу быть тем «сапожником» И. А. Крылова, которого обязывают печь пироги.


       Но таких было ничтожно мало. Большинство считало за лучшее подставлять другую щёку и вообще не утруждать себя какими-то оценками целесообразности своего поведения в части трудовой деятельности: «Партия сказала – надо, комсомол ответил – есть».
       Павел Антонович к этому «историческому» моменту был уже сложившимся педагогом и учёным. И вот сейчас он стоит перед парадными дверями института в «новой» должности: он назначен руководителем группы сотрудников института, выезжающих на село, а потому должен всех встретить, проверяя по списку, и посадить в кузов грузовой машины. А кому же ещё возглавлять десант, если не уроженцу деревни? Да и двадцать дней – не шутка.   


       В кузове было тесно, и так случилось, одна молодая женщина, которую Павел видел впервые, сидела практически у него на коленях.
       Основную часть группы поселили в ангаре, использовавшимся, очевидно, как зернохранилище, а Павла и двух отставных офицеров – в одной комнате частного жилого дома.


       Мужчин вооружили косами (некоторые из них держали этот инструмент впервые), а женщин – граблями. Естественно, часть времени ушла на «ликбез». Коса – инструмент и опасный, и требующий хотя бы элементарной техники.
       Через два часа косовицы один из широкоплечих представителей молодого поколения заявил:
       – Всё, я больше не могу. Вы, Павел Антонович, косите играючи в духе «Танца с саблями» Хачатуряна, а я весь в мыле.


       – Техника, братец, техника, ну и, конечно, хороший пресс, – ответил шеф. 
       И смех, и грех от таких сельскохозяйственных работ «на благо».
       Через два или три дня, на обеденном привале, Павел снова обратил внимание на соседку по кузову машины. Она вместе с двумя женщинами, лёжа на скошенной траве, о чем-то шушукались.       


       Павел подошёл к ним и, глядя на новенькую, заговорил:
       – Не могу удержаться от цитаты писателя Ильфа: «Я знаю, что Вы не Курдюмов, но Вы так похожи на Курдюмова, что я решил Вам об этом сказать». А иначе говоря, Вы так похожи на мою старшую дочь, что я решил Вам об этом сказать. И как Вас зовут?
       – Нина.
       – А отчество? Мы же все-таки работники вуза.
       – Проще не бывает…
       – Неужто Ивановна?
       Она заулыбалась.
       – Ну а то, как зовут меня, Вы уже знаете. Так что будем считать, знакомство состоялось.
       – А я на Вас обратила внимание ещё тогда, когда Вы стояли перед институтом.
       – Мы пошли купаться, заявили собеседницы Нины и удалились. 


       Павел не удержался и вполголоса пропел: 
       – «Куда? Куда вы удалились?»
       –  Вы ещё и поёте? – подняла брови Нина.
       – Ещё играю на гитаре, и не только.
       – Рисуетесь? Типичная манера мужчин.
       – Вовсе нет. – Таких диалогов Павел давно не вел и сам себе удивлялся.
       – А я сейчас проверю. – Нина поднялась и почти побежала в ангар. Оттуда шла уже с гитарой и несколькими любопытными.


       Павел подумал: «Вот я и доболтался».
       – Хочу вас предупредить, что на публике я практически не пою. Голос в детстве повредил, копируя крики Тарзана.
       – Что уже назад пятками? –  Нину сценка явно забавляла.
       Павел взял гитару и запел:
                Нiчь яка мiсячна, Нiчь яка зоряна
                Видно хочь голки збирай.   

       И тут же одна из женщин подхватила, вторя, следующие две строчки.
       Всё-таки, нет ничего естественнее, чем экспромты. У Павла и лекции экспромтом как-то лучше получались. Нина смотрела на него с явным удивлением. «Никакой он не начальник, он свой парень», думала она.


      А Павел, словно догадался, о чём она думает, и после песни сказал:
       – Обеденный перерыв закончен, самодеятельность отложим до лучших времён. – Кто бы знал, как же ему не хотелось гасить искорки в глазах Нины!
      Вечером он увидел, что Нина гуляет неподалеку от стана с Гришей, заведующим лабораторией одной из технических кафедр института и тут же задался вопросом:


       – Я что уже одичал на природе? Какое мне дело? Моё место – в доме рядом с ровесниками, отставными офицерами.    
  Только вот на следующий вечер рядом с Ниной  был Павел. Они долго гуляли. Больше говорил, конечно, Павел. Реплики Нины были по большей части колючими, и, наконец, она сказала:
       – Вы интересный собеседник, но нам уже пора…
      Павел заулыбался, почему-то не хотелось так неожиданно прерывать разговор с внимательной женщиной. Даже днём раньше неуклюжее знакомство было спровоцировано необъяснимым желанием: «не пройти мимо».
       – Чему Вы улыбаетесь? – спросила Нина.


       Он с величайшей осторожностью коснулся ладонями её щек, наклонился и поцеловал.
       Половину жизни он прожил, будучи бесконечно стеснительным, в особенности по поводу своей «значимости» в глазах женщин, боялся грубости любого жеста или слова, держал себя в уздечке перед границей к «греху», а сейчас не понимал, как же он осмелился… по сути, перейти эту границу.


       Нина прижалась к нему, а через несколько секунд сказала:
       – Всё, я пошла…
       Стоит ли говорить, что остальные вечера до отъезда домой они проводили вместе. Нина не уставала повторять:
       – Расскажи что-нибудь ещё.


       И Павел рассказывал то, чему сам не переставал удивляться. Уверовав в юности, что «человек – кузнец своего счастья», он не раз сталкивался с тем, что эту «мудрую» сентенцию судьба пинала, словно пыталась доказать, что её капризы в отношении человека могут быть как благотворными, так и жестокими, но мало зависящими от воли «кузнеца».       

               
       – Что же, слушай! По окончании института, я и мои друзья устроили игру перед картой страны. Мы подходили к ней с завязанными глазами и тыкали пальцем в ту точку, где якобы нас ждут успехи.
       – Очень смешно!   
       – Да, смешно, если не знать, что я оказался именно в той точке, куда показал мой палец.
       – Неужто и успехи не заставили себя ждать?
       – Тогда уважительно относились к человеку с дипломом инженера. Хотя, как известно, карьера далеко не всегда зависит только от наличия диплома.


        Я был весёлым, азартным, не боящимся риска парнем, и очень быстро стал родным в коллективе. Почти молниеносно прошёл первые ступени карьеры железнодорожника, хотя каким-то достижением это не считал.  Ну а как ты дошла до жизни такой?
       – Гораздо более прозаически, чем хотелось. Институт иностранных языков, встреча с выпускником соседнего медицинского института, замужество, первые шаги учителя школы в далёком уссурийском крае и первые уроки семейной жизни, к которым мало кто из нас был готов.
       – Догадываюсь. Слишком рьяно нас «оберегали» от необходимых знаний, без которых большинство семей не состоялись.
       – Может, всё-таки, не стоит трогать прошлое?
       – Прости меня, я плохой собеседник, в особенности, когда мои мысли зациклены на одном: как остаться с тобой рядом не только сейчас.


       Павел обнял Нину. Они забыли и своё прошлое, и настоящее, и уж совсем никаким будущим не были озабочены.    
       Утром следующего дня  рядом с Павлом работали две его сотрудницы: Вера и Лида, с которыми пришлось пережить целую эпоху творчества и просто черновой работы на благо транспорта.


      Первой заговорила Вера:
       – Как же Вы, Павел Антонович, хорошо сейчас выглядите! Мы радуемся за Вас.
       – И боимся … – добавила Лида.
       – «Я за тебя молюсь, я за тебя боюсь…» – процитировал с улыбкой Павел.
       И тут подошёл Гриша:
       – Вы ещё и шутите? Ну, ладно я. Кто я такой? Завлаб, а вы доцент, заведующий кафедрой, член партии, женатый человек, наконец. Ничего не боитесь?
      – Я, Гриша, всю жизнь только и делал, что боялся. Как ни стыдно в этом признаваться, но и сейчас мы живём как стадо послушных, не буду говорить, кого. Это – «низзя», другое – «низзя», а что же можно?


       – Несколько лет назад Вас бы за такую крамолу упекли по полной программе.
      – Эта дискуссия не столько вредна, сколько бессмысленна.
      – Поживём, посмотрим, – выдал Гриша и ушёл.
      – Браво, Павел Антонович, – чуть не хором заговорили его сотрудницы.


       А перед посадкой в автобус (отъезд  оказался более комфортабельным) к нему подошла Нина и сказала:
       – Давай, Паша, (они уже обращались друг к другу на «ты») не будем дома раздувать костёр дальше.
       – У меня нет права сказать: «Я не согласен», потому что это было бы давлением, а я по жизни всегда старался уважать свободу выбора любого человека, а в отношении  тебя  – тем более.
       – Не слишком ли высокопарно? – В голосе Нины ему послышалась обида, и его голос окреп:
       – Я люблю тебя! Как бы это ни звучало в моих устах. А что будет дальше, я не знаю. – А в голове били колокола: – Что со мной происходит? Я готов радикально изменить мою жизнь, и жизнь этой женщины?


       Всю обратную дорогу, сколько раз ни обращал Павел свой взгляд в сторону Нины, он видел в её глазах больше чем тоску. И эта тоска, душила его не меньше. 
       На следующий день Павел читал лекцию и заметил, что входная дверь чуточку открылась. Сказав, обращаясь к аудитории:
       – Извините, – он вышел в коридор.
       Перед ним стояла Нина.
       – Паша, извини, что врываюсь, я не знаю что творю. Ты зайдешь ко мне в лабораторию к концу дня?
    – Зайду, конечно. – Он обнял её, – зайду!


      В её лаборатории с лингафонной техникой они встретились около трёх  часов. Техник Саша, не говоря худого слова, удалился.
       Нет, слёз никаких не было. Какое-то  время  они просто сидели друг против друга, словно не веря тому, о чём говорят их глаза.               
       – Паша, что нам делать? – Нина была на грани.
       – Успокойся, я сегодня скажу дома, что полюбил, как бы ты не отреагировала на мои слова.
       – Ты хорошо подумал?
       – Я скажу, хотя бы потому, чтобы меня никто не опередил. Ведь всё равно скажут, и тогда я стану подлецом, который решил поиграть за спиной.


       – Моего мужа сейчас нет. Он в командировке. Но я тоже прятаться не стану.
       После этого разговора, они пошли в городской парк и гуляли там до самых сумерек. О чём говорили – комментировать излишне.
       На следующее утро Павел принёс Нине стихотворение как резюме их вчерашней прогулки.


               Разбежались по траве зелёной
               Ручейки каштановых волос. 
               Всей душой, мечтою затаённой
               Я к ручьям тем сказочным прирос.
               Не ищу спасительной прохлады,
               Припадая к трепетным волнам.
               Ты – моя Зухра*, Джульетта, Лада –
               Не жалеешь жгучего вина.
               Задохнусь, от нежности растаю,
               И на луг росою упаду,
               Улечу за журавлиной стаей.         
               Только завтра вновь сюда приду,
               Чтобы здесь дышать, не надышаться 
               С милой сердцу воздухом одним. 
               Всё иметь, и вдруг всего лишаться,
               Быть чужим, далёким и родным.
               Чтобы вновь искать в глазах бездонных
               Искры столь желанного тепла,
               Радость пить в тени берёзок сонных
               Той любви, что нас не обошла.
               Ощутить волос прикосновенье,
               Нежность рук, скользнувших по плечам.
               Вот оно счастливое мгновенье! 
               Вот оно начало всех начал! 

«Тахир и Зухра» – герои восточного фильма, дублирующего историю  «Ромео и Джульетты».


  Первыми словами Нины были:
       – Чьи это стихи?
       – А если я скажу, – мои? Поверишь?
       – Этого мне только не хватало! Лириков любят, а замуж выходят за сильных.
       – Спасибо за подсказку, постараюсь быть не только сильным, но и любящим.
       – Как-то ты, Паша, легко говоришь о любви. Я так не могу.
       – Не волнуйся, если ты меня не очень любишь, но сидишь сейчас со мной, я и этому рад.


      Павел кривил душой. Он увидел в её глазах искренний интерес,  который не был столь очевидным ни у одной из девушек его юности, ни у одной  из двух жён во время ухаживаний. Но сказать об этом боялся. Слишком строго следовал сентенции: «О  любви не говори! О ней всё сказано». Он и так уже не раз «проболтался».


      Тем не менее, в последующие дни он просто сыпал стихами, серенадами и песнями. Просто вошёл в пике, ещё не сознавая степени своего счастья. 
       – Откуда ты это всё берёшь?
       – Говорят, что у человека есть голова, только я сомневаюсь, есть ли она у меня. 
       В институте большинство считало, что у него её уже нет. Нина и Павел ходили по коридорам, не прячась по углам. Бомба взорвалась, но на осколки почему-то никого всерьёз не обращал внимания.


       Павел только удивлялся, что до сих пор его не пригласили в партком. Хотя совсем недавно там громили одного сотрудника военной кафедры.    
       И всё-таки ни Нина, ни Павел, не сошли с ума. Да! Они не могут друг без друга, но они и не вместе.
       Павел уже две недели жил у друга. В один из дней, находясь в рекреации против лаборатории Нины, боковым зрением заметил молодую женщину в красном платье. Голова пошла кругом. Нина? Но где же «ручейки каштановых волос»? Она повернулась к нему, широко улыбаясь, и пошла навстречу. Новая стрижка сделала её ещё моложе.


       «Боже! Что я делаю? – пронеслось в его голове – я не удержу эту женщину».
       – Паша, увези меня отсюда! – лицо Нины вдруг стало серьёзным, глаза были ещё более бездонными.
       – Понял. В атаку пошли близкие?
       – Более чем. А на днях возвращается Вадим. Танковая атака меня просто раздавит (военная терминология была не случайной, её отец – артиллерист, хоть и в отставке).


       И Павел опять цитирует из ранее прочитанного, или услышанного:
       – «Многие чувствуют себя очень плохо, когда другому хорошо». Успокойся! – он обнял её за плечи. – Я сегодня же выясню, насколько быстро мы сможем отсюда уехать.


       Вечером Павел позвонил в Москву своему другу Игорю. Они познакомились шестнадцать лет назад на слёте молодых железнодорожников с целью обмена опытом. Через неделю они разъехались, и, казалось, забыли друг о друге. Но их запомнила судьба.
      Через четыре года после знакомства они встретились на конференции, посвященной использованию ЭВМ (так тогда назывались «дедушки» сегодняшних персоналок) в решении технических и экономических задач транспорта. Игорю было по душе, что его друг время даром не терял и был на пороге защиты диссертации, А Павел порадовался за Игоря, оказавшегося в «среднем» эшелоне структуры Министерства Путей Сообщения.   


       Именно как сотрудник министерства Игорь ещё раз «вмешался» в карьеру Павла, «наградив» его кафедру ответственным заказом, спровоцировавшим многолетний труд команды исполнителей из числа членов этой кафедры. И в последующем именно этот труд обеспечил авторитет кафедры как в институте, так и за его пределами.
       И вот теперь, через целую эпоху, Павел рассказал Игорю  о сути своей житейской проблемы, ничего не скрывая. Тот помолчал, переваривая услышанное, потом сказал:
       – Хорошо, у меня в вузе, кстати, недалеко от вашего, есть с кем поговорить. Но больше препятствий тебя ждёт в твоём вузе. Помнится, ты говорил, что ректор тобой дорожит, а значит, просто так он тебе не скажет: «Я рад за тебя!» Я уж не говорю о парткоме.


        Павел и сам всё это знал. Только уж никак нельзя пугать Нину почти очевидными проблемами. Просто в мыслях было одно: «Да, крошка моя, за то, чтобы  обрести полноценную радость, нам придётся очень хорошо заплатить».
       Подходя наутро к двери своей кафедры, он увидел приближающегося к нему с улыбкой на лице Сергея Андреевича, члена парткома.


      «Начинается» – подумал он.
       – Здравствуйте, Павел Антонович, – они пожали друг другу руки. – Видел Вас вчера с Ниной в буфете. Да! Если человек талантлив, то, как правило, во многом. Наука, музыка,  стихи, шахматы, радиотехника…
       – Хватит, хватит!
       – Нет, не хватит – и молодая женщина.
       – Вам ли завидовать? (Павел знал, что у полковника Сергея Андреевича жена была далеко не старая).
       – Я по делу. Вчера был на заседании парткома.
        – И что, вопрос обо мне уже на повестке?
       – Да нет, секретарь парткома сказал, что сам поговорит с Вами, без официальных разбирательств. 
       – Да, неожиданность, и к тому же приятная, – признал Павел, но с грустью добавил, – хотя до фанфар ещё очень далеко. 
       – Подробностей Вашей прошлой жизни, Павел Антонович, я не знаю, – вступил Сергей Андреевич, – но и за будущую, откровенно скажу, побаиваюсь. 
       – Вы мне не первый это говорите. И я тоже буду откровенен. Так, как Нина, меня не любила ни одна женщина. И что бы мне ни пророчили, я своего решения быть рядом с ней не изменю.    
       – А мы все будем болеть за Вас.


       И они пошли каждый по своим делам.
       Нина, узнав новость, тоже была далека от неуместного в их положении ликования.   
       – Нас ещё будут душить разводы, родственники, проблема жилья, да что говорить, – она прижалась к Павлу, а он страшно боясь её слёз, вдруг сказал:
       – А тебе не интересно посмотреть моё новое место жительства у друга?
       – Интересно! – ответила Нина.
       Через полчаса Павел, устроившись за пианино, сыграл вальс Шопена, Лунную сонату Бетховена и Вальс Хачатуряна из балета «Маскарад», впервые практически без ошибок.


       Когда он обернулся к Нине, сидевшей на диване, и увидел, что она плачет – растерялся. Опустился перед ней на колени, а она стала целовать его руки.
       – Спасибо тебе, – и вытирая глаза, добавила – я могу умыться?
       – Конечно…    


       Наверное, оба отдавали себе отчёт в том, что для них наступил период, когда трудно твёрдо сказать, чего было больше – счастья, или глубоких переживаний.
       Павел виделся с детьми довольно часто. Забирая как-то из школы свою перво-классницу, услышал вопрос, которого боялся. К тому же атака семилетней Наты была, практически, лобовая, возможно потому, что дети были уже в курсе о состоявшемся  разводе:


        – Папа, ты полюбил другую женщину?
        Удар был слишком болезненным, с трудом находились слова, которые могли бы утешить дочь:
        – Да, крошка, прости. Но только объяснить тебе сейчас, почему это произошло, я не смогу, потому что ты слишком маленькая. Одно только могу обещать, мы будем видеться.      


         Шёл шестнадцатый год совместной жизни Павла и Зои.  Восемь лет не было детей. За счастье их иметь потребовалось вмешательство медиков. В результате Ната и Костя появились на свет друг за другом как бегуны-спринтеры перед финишной ленточкой.


       Конечно же, до развода у Павла было больше шансов быть с детьми. И он их не упускал. Умилялся тем, что Ната рано заговорила, звенела колокольчиком, читая наизусть «Тараканище», «Федорино горе», пела детские песенки.
       Косте речь давалась не так  легко. Но он умел заразительно смеяться. К примеру, после тирады, услышанной с магнитофонной записи: «Мурлин Мурло! Её во сне увидишь, не проснёшься», он просто катался по полу, вереща, как маленькая обезьянка.


       Мама видела эти детские сценки и тоже умилялась. Она была достаточно красивой, общительной, весёлой.  Но… после рождения детей Зоя очень изменилась…
       На работе она хвасталась тем, как любит детей отец. И сотрудницы, пытаясь её «завести», нет-нет да и спрашивали:
       – А ты не боишься, что какая-нибудь из многочисленных студенток, ежедневно окружающих твоего мужа, не уведёт его?
       – Он никогда не бросит своих детей! – С гордостью отвечала Зоя.       
       Павел был строг к себе, ответственен, терпелив… и ушёл сразу же, как только встретил Нину.       

 
       Желание видеть своих детей он от Нины не скрывал и ещё больше прирастал к ней сердцем, когда видел, что она ни словом, ни жестом своего неудовольствия по этому поводу не демонстрировала.   
       А сотрудники Павла были просто в восторге от картин  его общения с детьми. 
       – Павел Антонович, – говорила Лида, – как Вам удалось построить отношения с детьми так, что в их глазах не читается грусть? И неужели Нина не ревнует Вас к Нате и Косте? В это верится с трудом.


      – Наверное, Нина видит, что я одинаково искренен как со своими детьми, так и с ней, что не позволяет ей усомниться в моём желании идти до конца.   
       И всё-таки эта идиллия не была абсолютной. Когда он однажды отвозил Костю домой, тот с горечью произнёс:   
       – Папа, когда я говорю с мамой, мне кажется она права, а когда говорю с тобой, то верю тебе.
       – Костик, ты никогда не услышишь от меня ничего плохого о маме.
       – А мама, иногда, говорит Нате о тебе плохо.
       – Но ты же понимаешь, мама на меня обиделась, а я на неё. Виноваты мы оба.


Подрасти немного, и ты поймёшь и меня, и маму.               
       Павлу и самому было ничего не понятно в поведении людей. Если даже в книгах, изданных священнослужителями, пишут: «Любовь всегда права!», то как же понять, что та же самая любовь приносит страдания «неудачникам» и их детям?       


Однажды Павел, подходя к месту своего обитания, заметил среди играющих в песочнице детей мальчика, очень напоминающего Костю. Заулыбался тому, что тот никак не мог приехать сюда на городском транспорте почти через весь город, и загрустил:
        «Как примирить два столь необходимых душе желания быть и с Ниной, и с детьми?».


        Каково же было его удивление, когда, после стука в дверь, открывая её, увидел своего сына. Он взял его на руки и стал расспрашивать:
       –  Как ты нашёл дорогу, ты ведь ни разу не был в доме, где я живу?
        – А мы с тобой однажды ехали на машине твоего друга, и ты мне показал, где живёшь. В это время я заметил троллейбус, который ходит недалеко от нашего дома. Вот я и приехал.      
       – Ну, а номер квартиры как узнал?
       – Я тёте одной сказал, что здесь живёт мой папа. Она мне и показала твою дверь.
       «Уму не постижимо! Это в пять-то лет проявить такую изобретательность!» – подумал Павел.


       Отец покормил сына холостяцким «что нашлось» и повёз домой, где досталось всем сразу: и «отцу, и сыну, и …».
       Нине тоже было далеко не сладко. Она, видимо, щадя Павла, не рассказывала о происходящем в её доме. Только раз упомянула, что ей особенно дорого обходится общение с бабушкой. Надо думать, нелегко ей давался и выбор между желанием побыть после работы наедине с Павлом и необходимостью находить время для маленькой дочки Ани ровеснице Кости. Да и своими короткими задержками после работы добавляла щепки в костёр домашних перепалок. Какое участие принимал в разборках её муж Вадим, Павел не знал, и расспрашивать считал не деликатным. Похоже, Вадим принял стратегию отсидеться в окопе, а Нина не находила в себе сил поставить вопрос о разводе. Новая пара пребывала в круговой осаде и пока оборону держала.


       В начале этого периода «застоя в личной жизни» Павла и Нины, институт охватил бум дачного строительства.
       – Нина, нам нужна дача? – спросил Павел. Без штампов в паспортах, произнося «нам нужна дача», считал их отношения семейными.
       – А почему нет? 


       И, пожалуй, в этот момент он совершает ошибку.
Хотя у него на счету были деньги, но для реализации принятого решения пришлось взять банковскую ссуду, купить машину, гараж… и оказаться надолго в кабале, тяготы которой он ещё чётко не представлял.


       Как-то Лариса, сотрудница министерства, курировавшая работу института «на благо транспорта» познакомила Павла с семьёй своей сестры, жившей практически с ним по соседству. Муж сестры был начальником стройтреста. Естественно любил выпить и, приняв на грудь, предложил:
       – Женись, Паша, на Ларисе, жилё вам сделаем. 


       Павел заулыбался, но суть своего положения оставил в тени. Позволил только вопрос.
       – А нельзя ли попасть в ваше общежитие? Дороговато мне обходится квартира – (о наличии общежития Павел знал, поскольку оно было недалеко от его нового жилища).   
       – Нет проблем, ты в разводе. Со временем наберёшь тысячу тугриков,  и сделаем тебе хату.


       Если бы Павел был уверен, что это не трёп под градусом, он бы немедленно продал машину и, вероятно, что им с Ниной было бы намного легче.
       Но когда Нина узнала о возможности Павла переселиться в общежитие, она, медленно выбирая слова, что было совсем не её характере и как человека, и как лингвиста, сказала:
       – Паша, я не смогу приходить к тебе мимо вахты... Только не считай меня шантажисткой. Не обижусь, если ты переселишься. Ты мне дорог… Может, это в некотором смысле клятва. Нет, ты ведь знаешь, я не то, что боюсь, я не люблю громких фраз.


       Она о чем-то задумалась и вдруг добавила:
       – Кстати, моя мама почему-то захотела с тобой поговорить, я не уверена, что этот разговор может как-то изменить происходящее.
       – А мне нельзя отказаться, чтобы не выглядеть невежливым. 
       –  На днях она, улыбаясь, сказала, что ставит на доцента, представляешь?
       – Тем более надо оказать азартной женщине внимание.


       Встреча состоялась недалеко от здания, где работала мама Нины.
       – Меня зовут Светлана Фёдоровна – преставилась красивая, стройная женщина.
       Павел не дал бы ей пятидесяти трёх  лет. Возраста, о котором ему говорила Нина.   
       – Скажите, что Вы можете дать моей дочери? – взяла в свои руки инициативу кандидатка на звание тёщи. И Павел, улыбаясь, поддержал игру:
       – Сразу быка за рога. Правильно! Только я большого калыма не обещаю.


       Дальше Светлана Фёдоровна, как-то смутилась и начала говорить торопливо и сбивчиво.
       – Нет, извините, я как раз хочу оградить Вас от поспешных решений… Вы до-вольно легко одеты, не по  погоде, –  оценила  она  лёгкое пальто Павла  и отсутствие головного убора. – Вы согласитесь со мной, что я как мать знаю свою дочь лучше Вас, а потому говорю: не Ваша это женщина. Я с Вами хочу договориться только об одном. Уведите её от мужа, но не женитесь…


       – Нина мне не говорила, что зять Вам  чем-то не угодил.
       – Я Вам сама скажу. Стоит ему прийти с работы, как в доме повисает гнетущая обстановка. Он тяжёлый человек.
       – Тем проще мне будет удовлетворить Вашу просьбу увести Нину «от крыльца родного», а заодно и моё желание, от которого Вы меня отговариваете.
       – Я Вас прошу не жениться, потому что у Вас двое детей. К нам приходила Ваша жена и уверяла, что дети Вам очень дороги.
       – Мне непонятно, зачем она к вам приходила. Мы уже в разводе.
       – Она приходила давно.


       Дальше разговор был долгий и ничего конструктивного не дал.             
       С этого дня прошло два нелёгких года.  Конечно, Павел и Нина бывали, и подолгу, вместе. Конечно, они любили друг друга. И разве  не об этом говорят восемь строк из написанного Павлом стихотворения и зачитанного Нине во время прогулки?


      Я не пройду спокойно мимо нежной зелени
      И не скажу, что не заметил неба синь,
      И не сошлюсь, ворча, на недостаток времени,
      Чтобы воспеть красу по мере скромных сил.
      Но восхищаясь всем, что нам весной даровано,
      Я не могу представить жизнь свою, себя,
      Когда б весна рукой царицы коронованной
      Не подарила б мне, как ясный день, тебя.


   Если бы их слова и поступки были из сочинённой ими пьесы, всё бы давно захлебнулось в беспросветной рутине жизни, мало похожей на те идеалы, в уважении к которым воспитывались.
       Два года Нина ни разу не ездила в отпуск к родителям её, пока ещё, мужа. Но в течение этих двух лет они получили вначале однокомнатную, а затем двухкомнатную квартиру.

       А на третий год поездка в «тёплые края» всё-таки состоялась. Павел, как ему казалось, не выказал Нине чувства опасности, нависшей над их, не раз воспетом «единстве душ». Но он просто замер, заледенел, ожидая возвращения Нины. 
       Бесконечный месяц кончился.  И Нина  пришла к нему… В общежитие! Никому не надо объяснять, какой была встреча. И вот оно…


       – Паша, наши встречи добьют нас.
       – Нина, прошу тебя, я не мудрец. Общечеловеческий опыт – не закон для частного случая. Но я знаю одно: муж и жена, знающие о том, что именно их разъединило, дороги к счастливой жизни не найдут.


       Нина поцеловала Павла и ушла. 
       На следующее утро в аудитории, где Павел читал лекцию, скрипнула дверь. В коридоре он увидел бледное лицо Саши, техника из лаборатории Нины.
       – Что случилось, Саша?
       – Я не знаю. Её голова лежит на столе. Как будто спит, но растормошить её я не смог.


       Они почти бежали по коридорам института. Увидев Нину, Павел испугался не на шутку. Бросился к лежащей на столе сумочке, забыв о всяком «можно», «нельзя». Вдруг, какая-нибудь записка. В сумочке оказалась упаковка с таблетками снотворного. Полупустая, но это не давало ответа, сколько выпито?


       Не понимая почему, Павел сунул упаковку с таблетками в карман. Он посидел около Нины минут десять. Дыхание было ровным. В подобных случаях вызов скорой помощи должен быть обязательным. Но тут Нина пошевелила рукой, убрав её из-под головы, но не проснулась.


       Павел попросил Сашу посидеть минут десять, ещё раз попытаться её потормо-шить и, если не проснётся, вызвать скорую. Сам вернулся в лекционную аудиторию, и совершенно не помня, как закончил лекцию, снова пошёл в лабора-торию Нины.
       Она сидела за столом, её приметные тёмные полоски под глазами ещё больше потемнели. Саша, услышав  «Спасибо тебе», вышел. 


       А Павел, обнимая Нину, и роняя слёзы, шептал:
       – Никогда этого не делай.  Я не совсем верующий, но это грех, перед близкими тебе людьми грех.
       Он отвёз её домой, хотя, если бы не её желание, повёз бы её к себе. Теперь же, чтобы успокоиться, вернулся на кафедру.


       К нему подошла Вера, та самая, которая три года тому назад говорила: «Мы рады за Вас»:
       – Что случилось, Павел Антонович? На Вас лица нет. Простите, что вмешиваюсь в Вашу личную жизнь, но Вы совершаете ошибку, Вы потеряете Нину в этом беспросветном ожидании.


     – Ты предлагаешь уговаривать Нину уйти из дому?
     – Какие же вы, мужики трусы. Позвоните её мужу.    
Скажите ему… Господи, мне ли Вас учить методам общения двух, извините, соперников? – высказалась Вера и хлопнула дверью.


       Павел набрал нужный номер, и всё же в последний момент начал разговор со-всем не так, как планировал.
       – Здравствуйте, я могу поговорить с Вадимом?
       – Я Вас слушаю.
       – Павлом меня зовут, если Вы согласны, я хотел бы с Вами поговорить, но не по телефону.
       – Когда и где? Хотя, извините, я не вижу смысла в нашей встрече.
       На другом конце связи положили трубку.
       – И что это может означать? – Не ясно, кому Павел задавал этот вопрос.
       А в течение следующего часа в доме Нины произошли совсем иные события. Войдя в квартиру и снимая лёгкую куртку, она заметила в куртке мужа уголок бу-мажки. Ох уж это любопытство женщин.


       Это было письмо. Всё, что она успела понять из его содержания: «жена – не гиря».
       – Жена не – гиря, женя – не гиря! – шептала она. – Это я – гиря? Да это я ношу гирю на своих  ногах уже три года, нет, не гирю – кандалы, чёрт их возьми!
       Она села на диван и тут же успокоилась. Всё, я – свободная женщина.
       О чём она говорила с мужем в этот вечер или на следующий день, Павел не знал. Нины на работе не было. Только к концу дня она позвонила и спросила:
       – Паша, ты сегодня сможешь отвезти меня с Аней  из дома родителей ко мне домой?
       – Конечно! – Павел даже не уловил смысла слов «ко мне домой». – Он просто радовался тому, что её голос был покрепче, чем вчера после снотворного.      

 
       С дочкой Нины он виделся впервые, когда ей было шесть лет. Он проходил мимо дома родителей Нины и заметил в песочнице детей. Приблизившись к ним, он был почти уверен, что вон та девочка с копной плотных и чуть вьющихся волос – Аня. И всё-таки не удержался:
       – И как тебя зовут – Дюймовочка?
       – Я Аня, а Вы кто? – в голосе чувствовалась тревога. Остальные дети тоже притихли (возможно, предупреждённые об опасности разговоров с посторонними).
       – Играйте, играйте! Я не злой дядя.


       Вторая встреча была в парке. Нина и Аня сидели на лавочке, где до того были оставлены Павлом конфеты. Он их издали фотографировал…
       Вечером, в оговоренное время, машина Павла стояла под домом родителей Нины. Стекло дверцы со стороны водителя было опущено.


       Нина подошла к машине и, наклонившись, с наигранной вежливостью спросила:
       – Может быть, Вам не сложно подвезти нас? Совсем недалеко.
       Павел вышел, открыл заднюю дверь и сказал: 
       – Садитесь, молодые-интересные.
       Всю дорогу Аня щебетала, не стесняясь задавать вопросы и водителю. После первых её фраз у Павла возник вопрос: «Девочка что-то знает и подготовлена?» Но вскоре стало понятно, ребёнок – не профессиональный актёр, чтобы так легко лилась, ох, мамина скороговорка.


       У дома, выходя из машины, Аня сказала:
       – Спасибо! А Вы к нам не зайдёте?
       Павел, недоумённо посмотрел на Нину с немым вопросом: «Как понимать»? Она кивнула.
       – Ну что ж. Разве такой общительной девочке можно отказать?


       Они поднялись в лифте, на какой этаж Павел не понял, потому что детвора успела доказать свою страсть к искусству, хотя дом был не так давно построен.
       Попили чаю в атмосфере шутливой болтовни, и Аня сказала:
       – А оставайтесь у нас.
       – Нет, Аня, у дяди Паши ещё есть дела. – Охладила её возбуждённость мама.


      Повернувшись к Павлу, добавила. – Я Вас провожу. –  И уже в коридоре зашептала: – Вадим, высыпав мешок проклятий, уехал. А ты нас не бросишь?
       – Не брошу, и проклятий от меня не дождёшься.
       Уже в машине он дал волю эмоциям. Только вот и на завтра судьба не спешила ему аплодировать.


       Поутру он подъехал к зданию школы, туда Нина должна была проводить Аню. Он их заметил издали,  и когда Аня скрылась за входной дверью, проехал чуть-чуть вперёд.
       Но Нина стояла, не двигаясь с места. Он подошёл к ней.
       – Что-то случилось? 
       – Да, после твоего отъезда вчера вечером, постучали в дверь. Я подумала, что это ты вернулся по какой-то причине. Но это был друг моей юности. Я не  смогла не впустить его. Воспоминания толкнули его на уговоры поехать вместе с ним на Север…


       Павел слишком пристально смотрел в глаза Нины, чтобы не заметь приближающиеся слезы.
       – Нина, только не расстраивайся, прошу тебя, это твой выбор. Я повторю вче-рашнюю фразу: «Упрёков от меня ты не услышишь».
       – Паша, замолчи, пожалуйста, никуда я не уеду.
       – Садись в машину, и едем на работу.


       А после работы поехали в дом Нины. Всё, наконец, как говорят, «утряслось» в рамках здорового бытия.
       Через неделю Павел повёз Нину в столицу, познакомить со своей матерью.
       Эта женщина, спасшая своих детей от голодной смерти в послевоенное время, теперь гордилась ими, считая их жизнь состоявшейся. Но в адрес Павла иногда подшучивала:
       – Завел бы ты любовницу что ли. Мужикам это полезно.


       Но, узнав о том, что сына «понесло по кочкам», устроила настоящий бунт. Даже Нине звонила, забыв о том, что её сын от принятых решений не отступает.
       Именно по этой причине Нина, выйдя на перрон, прошептала:
       – Паша, я боюсь этой встречи. Придумай что-нибудь.


       Павел позвонил своему ученику, работавшему теперь в обкоме партии, и через час они уже были в гостинице этого учреждения.
       Несколько успокоившись и осмотрев номер, Нина сказала:   
       – Неплохо устроились наши папаши.


       А встречи со свекровью Нине избежать не удалось. Примерно через месяц они посетили дом матери Павла втроём. И шокирующим фактом для старой женщины было то, что Аня не слезала с колен отчима. Вызвал ли этот факт удовлетворение, или чувство ревности Павел не понял, а уточнять не стал.

                *    *    *

       Наверное, вряд ли будет интересными «детали» десятилетней жизни Павла и Нины, трудной в материальном отношении, и счастливой в глазах тех, что видел эти самые «детали». Имели место обе формы зависти: и «белая» и «чёрная». 
       Один только факт заслуживает внимания. Через два года их совместной жизни появилась дочка Лана. А буквально через полтора года жизнь малышки оказалась на волоске от страшной черты.   


       Однажды бытовые обстоятельства вынудили родителей отвезти дочку бабушке. Отец одел Лану во всё теплое: свитер, вязаные шерстяные штанишки, валенки, тёплую шапочку и шубейку. На улице был приличный мороз, а автобуса, как на грех, долго не было. Павел расстегнул пальто, прижал к груди дочку, снова застегнул полы. Торчал только носик Ланы и периодически парил светлыми струйками воздуха.
       Когда они, наконец, сели в автобус, Павел пожалел, что не перенёс лекции, чтобы побыть с дочкой дома. А через три часа позвонила бабушка и сказала, что у Ланы температура. К вечеру атака воспаления была настолько высокой, что мама и дочка оказались в больнице.


       Восемь дней дочка лежала под капельницей, Нина находилась рядом с ней. Мать и отец были настолько напуганы прогнозами, что весь этот период практически не спали и не ели. Когда Павел, по невнимательности медперсонала, прочитал в медицинской карте дочки диагноз, его вина за долгую стоянку на автобусной остановке не оставляла никаких надежд на то, что их жизнь с Ниной когда-нибудь увидит свет.

    
       А Нина утешала Павла:
       – Врачи говорят, что за сорок минут ожидания автобуса и три часа пребывания у бабушки температура так резко не могла подняться, скорее всего, Лана простудилась днём раньше.   
       Мама и дочь пробыли в больнице ещё неделю. А когда вернулись домой, Павел, готовя Лану к купанию, не смог удержать слёз. Косточки тельца в обвисшей коже просто убивали на месте. 


       Больше года Лана микроскопическими шагами шла к улучшению своего состояния, а кормление девочки было просто пыткой. И Павел пытался успокаивать Нину, уверяя со ссылками на опыт послевоенных лет, что аппетит всё равно придёт. И его прогноз, хоть и не скоро, но оправдался.