Души яркие! Где же вы в самом-то деле? 4

   
                IV      
 
       В прозвучавших два года назад словах: «А хочешь, скажу?», можно было бы прочитать начало покаяния Нины, но Павел не уловил  состояния её души. Его реакция была почти мгновенной. Она, пожалуй, была продиктована испугом пе-ред тем, что может прозвучать в словах Нины дальше.   


    Одиночество вдвоем, как результат молчания, порождённого характером одного из супругов или какими-либо чрезвычайными обстоятельствами, делает их жизнь практически невыносимой. Ничего хорошего не приносит самоутешение, что ко всему можно привыкнуть. Жизнь в состоянии полнейшей неопределённости не пожелаешь и врагу. В особенности если она пришла на смену жизни в счастливом  супружестве, воспринимавшемся окружением гармоничным и достойным подражания.


       А теперь размышления о возникших недоразумениях затерялись в бесконечной суете. Павел во второй раз отправился в Италию с дочкой… и душевной нестабильностью. В этой поездке его партнёром был коллега по работе Олег. 
       На этот раз и взрослые, и дети были более подготовлены в плане языка. Двое преподавателей по своей инициативе эту работу провели. Мотивация была очевидна, старались все обучающиеся, хотя взрослым было значительно труднее, чем детям.
       Что бы ни говорили лингвисты о трудностях итальянского языка, в особенности в плане грамматики, но и воодушевляющих аргументов в пользу его доступности хватало.


       Прежде всего, большая степень «общности» лексики. Медицинские, музыкальные, многие технические, и даже некоторые бытовые термины созвучны.
      Кроме того, практически нет необходимости в преодолении трудностей, касающихся артикуляции речи. Да и с порядком слов в предложениях нет серьёзных проблем.               
       Если добавить к этому огромную настойчивость итальянцев в обучении детей новому языку, то станет понятным удивление родителей, услышавших разговоры их чад по телефону с «приёмными» родителями по возвращении домой.
       Да, на этот раз дети из группы Павла и Олега жили в семьях, а сами сопровождающие – в доме священника дона Джузеппе. И необычные события посыпались одно за другим.


       В первый же день, сразу после праздничного обеда и «прикрепления» детей к «новым» родителям, Олег построил детей во дворе церкви в линейку, как пионер-скую дружину, и стал «диктовать» правила поведения в новых условиях.
       Дон Джузеппе подошёл к Павлу и спросил: 
       – Зачем построили детей, вы же, вроде, не немцы?
       Павел ответил:
       – Поймите нас правильно. Наших детей, в большинстве случаев, воспитывает улица. А на ваших улицах стоят телефонные аппараты международной связи. И нам бы не хотелось, чтобы эти аппараты завтра оказались в глубоком молчании.


       И ещё с огорчением должен признать, что у родителей наших детей, из-за отсутствия времени на воспитание, чаще господствует сила, а не столь необходимая и важная ласка.
       Трудно сказать, в полной ли мере уловил дон Джузеппе весь трагизм сказанного на ещё не совершенном итальянском языке Павла.


       А буквально через три дня синьора Симона говорила, посетившим её дом Павлу и Олегу, о печальной судьбе девочки Оли, которую она принимает:
       – Я кое-что уже знаю об Оле. Её мама работает в магазине. Она дважды выходила замуж, но оба её мужа умерли. А старший сын от первого брака работает где-то на Севере.


       Павел и Олег переглянулись, пребывая в полном недоумении. Как эта женщина смогла получить от девочки такие сведения, если та языка практически не знает, хотя и утверждает, что месяц посещала уроки одного преподавателя.
       В первую же неделю был ещё один случай, скорее анекдотический.
       В итальянской семье у ребёнка в первую очередь спрашивают, как зовут его родителей. И одна девочка отвечает:
       – Папу зовут Вова, а маму – Галина.


       Члены итальянской семьи начинают заразительно смеяться, а смущённый ребёнок не понимает, в чём заключается его оплошность. Успокоившись, итальянцы долго объясняют девочке: «uova» по-итальянски – яйца,  а «gallina» –  курица.
       Первое время Павел и Олег, вроде бы, обязаны были знакомиться с условиями жизни их подопечных, но, вместе с тем, испытывали некоторое смущение, не окажутся ли их визиты откровенно инспекционными. Поэтому вначале их походы по городу носили экскурсионный характер.


       Но, поразительным оказалось то, что их узнавали, приветствовали по именам и приглашали в гости. Очень быстро их отношения с итальянцами стали походить скорее на родственные, чем на приятельские. 
       В свою очередь, родственники дона Джузеппе наперебой приглашали их в свои дома. И, буквально, на первой из таких встреч гости допустили ошибку, забыв о мудрости: «В чужой монастырь со своим уставом не ходят».


       Как только хозяева и гости оказались за столом, Павел достал из пакета бутылку водки и попросил разрешения «di fare un brindisi» – произнести тост в честь гостеприимных хозяев.
       Дон Джузеппе заулыбался и сказал:
       – Конечно, конечно, говори. Только вашу водку мы оценим в конце обеда. Так у нас принято.   


      Впоследствии Павел и Олег не раз убеждались в том, что простые итальянцы с улыбкой относятся к любым формам официальных речей за столом.      
       – У меня такое ощущение, Антонович, что мы с Вами пребываем в раю – заметил однажды Олег, когда они валялись на пляже. 
      – Да, что-то здесь есть от «paradiso». Вечерами ни в одном доме не горят огни. Все на улицах, в кафе, ресторанчиках... Оказывается, есть люди на земле, жизнь которых достойна подражания, хоты бы в плане умения отдыхать.    
       – Я недавно с Витольдом присутствовал на одном мероприятии в горисполкоме. В перерыве ко мне подходит один клерк и спрашивает:
       – Что вы вцепились в этих итальянцев? Судя по фильмам, это – крикливая нация, вроде цыган. А вас послушать, так просто святые апостолы.
       – С ними надо пообщаться хотя бы неделю, – отвечаю – чтобы понять, насколько простые люди щедры душой. Вы же не станете оспаривать поговорку: «Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать».
       – Мы с тобой уже обсуждали, Олежка, три итальянских культа: семья, дети, еда. Последний, если помнишь, у римлян был чуть ли не главным: поели – два пальца в рот – облегчились и снова за стол. 
       Такой культ мой организм не принял бы. А что касается двух других, то могу сказать следующее: ты относишься к своим детям и семье, пожалуй, в духе итальянцев, а вот я, завидуя этим обычаям, уже свою жизнь не переиграю. 
       – Бросьте, Антонович! У вас с Ниной семья – пример для многих.
       – Это только в среднестатистической оценке. Многие наши семьи вряд ли могут называться нормальными. Но я имею в виду, что вот теперь, после близкого знакомства с итальянцами, я не смогу, спрятав совесть за голенище, ни говорить, ни думать о том, что относился к своим детям с должным вниманием.    
       – Ладно, оставим дискуссии, идёмте в воду.


       В бирюзовой бесконечности плескалась ребятня двух государств, которым и в голову не приходило размышлять об их разной закваске.
       Старшее поколение итальянцев не раз отмечало в разговорах: «Ваши дети очень умненькие… и красивые». Да! Им нравились светленькие головки и глаза с широкой цветовой гаммой радужной оболочки. Но определение «умненькие» следовало бы поменять на «практичные».


       Однажды Павел, сопровождая итальянцев по местам обитания принимаемых ими детей, был свидетелем печального события. В одной из деревень, войдя в дом, с улицы представлявшийся вполне цивильным, гости  в буквальном смысле остолбенели. Обстановка мало чем отличалась от коровника. Девочка бросилась обнимать своих знакомых, а по их лицам катились слёзы и не только от радости встречи.


       Присутствовавшая при этом соседка объяснила, что мама девочки недавно умерла, выпив что-то из найденной ею бутылки. А папа – тракторист – постоянная угроза на улицах, поскольку и за рулём трактора не бывает трезвым.
       Когда «новый» папа протянул девочке деньги, соседка запротестовала:
       – Не делайте этого, её отец завтра всё пропьёт.
Если хотите, я при свидетелях возьму эти деньги, и тогда они будут потрачены на этого ребёнка.


       Можно считать этот случай не типичным, поскольку итальянцы сами ищут детей из неблагополучных семей, но он однозначно отвечает  на вопрос, почему наши дети «практичны». Им самим слишком часто приходится делать выводы из происходящего вокруг. А собственный опыт гораздо эффективнее любых приёмов воспитания, тем более что эти приёмы подчас достаточно назойливы. 


       Сейчас дети двух государств, в волнах Лигурийского моря, были одинаково счастливы.
       Иринка, красивая девчушка, а потому более подверженная заигрываниям, находилась поблизости от Павла и Олега. Последний спросил:
       – Слушай, Ира. А на каком языке вы общаетесь?:
       – На русском, конечно. – С ярко выраженным достоинством ответила та.
       Олег и Павел переглянулись. Вот это новость! Выходит, лучшей школы не придумать?
       Но на этот вопрос они получили ответ буквально через несколько минут. Итальянский мальчишка настойчиво атаковал девочку брызгами в лицо.
       – Отстань, козёл! – беззлобно выкрикнула она.
       – «Вануший» – добавил тот.
       – Хорошо! – засмеялся Олег – Слово «вонючий» итальянец уже знает.


      Они вышли на берег, улеглись на широкие полотенца и несколько минут молчали, принимая ещё не загорелыми спинами тепло южного солнца.
      Павел вдруг заговорил:
       – Послушай, дорогой Олег, чем дольше я живу, тем больше убеждаюсь, что около 70-80% живущих на земле людей – заурядные безумцы.   
       – Так много? А есть ещё и незаурядные?
       – Не придирайся к словам! Но раз уж появились вопросы, отвечаю на первый: – да, очень много! 


       – Подумай сам. Всем известно, что курение, пьянство, употребление наркотиков  медленное, но верное самоубийство. Моя бабушка часто, и бесполезно, говорила таким озабоченным: «Не торопись на тот свет, там кабаков нет». Но ни этот, ни какие любо другие увещевания, вплоть до угроз и даже законов, успеха не имели. Та же бабушка в качестве вывода произносила общеизвестную сентенцию: «Нет ума, так его и не купишь».


       – Браво! Очень убедительно! Курильщиков, алкоголиков и наркоманов хоть отбавляй, и ярлык «сумасшедшие» им очень подходит.   
       – Опять торопишься. Слово «сумасшедший» предполагает, что ум у пострадавшего всё-таки когда-то был, но судьба перевела его в группу абсолютных безумцев.
       – Очень интересно! Простите, Антонович, но хорошая мысль просто рвётся на свободу. Садитесь за диссертацию!
       – О чём? О том, что всем давно известно? Диссертации, если их пишут настоя-щие фанаты науки, знакомят нас с чем-то новым и полезным. Я же констатирую лишь то, что лежит на поверхности.
       – В таком случае позвольте попытаться мне угадать Вашу характеристику «абсолютных безумцев».
       – Валяй!


       – Это люди, однажды начавшие вести себя не адекватно, и на вопрос: «У тебя крыша поехала?», возмущённо отвечали: «Я не сумасшедший!».
        В таких случаях вызов бригады сильных «братьев» в белых халатах становился неизбежным, как и пребывание потерявшего рассудок в палате № 6.


       Между любезным доктором и пациентом происходит примерно следующий диалог. 
      – Скажите, пожалуйста, как Вас зовут?
      – Наполеон Бонапарт.
      –  О! Benvenuto, signor generale. Siamo molto lieti di vederLa qui (Добро пожало-вать, господин генерал Мы очень рады Вас здесь видеть).


      Пациент смотрит изумлённо на доктора. Тот начинает понимать, что дал маху.
       – Простите, пожалуйста, товарищ Наполеон. Люди столько наврали про Вас, будто Вы корсиканец, итальянец и, Бог весть, кто ещё. Поверьте, я сделаю всё, чтобы здесь к Вам относились с тем уважением, которое Вы, безусловно, заслуживаете. Чувствовать себя здесь Вы будете не хуже, чем на Эльбе.
       – Какая Эльба? Я ненавижу баб!


       – Простите ещё раз, пожалуйста! Я имел в виду прекрасное место отдыха. И мы его здесь Вам обеспечим. Не волнуйтесь, выпейте вот эти пилюли.
       – Ну что? Я угадал?
       – В общем, да. Осталось только добавить, что некоторое время спустя доктор принял те же пилюли, что и пациент. «Там хорошо, но нам туда не надо», – не забыл эту строчку из песни Высоцкого?   


       – Помню, конечно. Но хотелось бы уточнить, в какую группу входят великие мудрецы, жившие во все времена эволюции человечества.
       – Я с уважением отношусь к этим людям и не стану пренебрегать, как предлагают математики, «бесконечно малой» их численностью. Но не все из них были озабочены тем, чтобы их поняли немедленно и сразу все живущие. А те, которые старались довести свои мысли до слушателей, либо плохо, либо слишком заумно изъяснялись, чем раздражали тех, к кому они обращались. Русский философ Ильин, российский академик Сахаров… Хочешь сказать известную фразу из фильма: «Огласите весь список»?


           – Не надо. А как поступим с самыми верховными служителями различных религий?
       – Для меня это самый трудный вопрос, поскольку мало знаком с основами религиозных учений, мало общался с серьёзными знатоками этих учений. Какое же у меня право включать иерархов религий в какую-то классификацию? Могу только сказать одно: их идеи владеют массами тысячелетия, в отличие от утопических идей социализма (времён Сен-Симона), коммунизма (времён Маркса, Ленина) и прочих идеологий, покрывшихся плесенью несостоятельности.   

    
      Скорее уж религии призывают жить по схожим канонам, которые ещё сохраняют жизнь на земле.
       – В том числе и посредством религиозных войн!? 
       – Не передёргивай! В семье – не без урода.
       Потом, в любом учении не всё безупречно. Возьмём фразу: «Возлюби ближнего, как самого себя». Как видишь, себялюбие признаётся как аксиома. И только, как
следствие этой аксиомы, звучит призыв любить так  же окружающих. Осуществимо ли это в масштабах человечества?


       – У меня на этот счёт большие сомнения. Тем более, что термин «любить» в сознании каждого человека имеет глубоко субъективное толкование. А состояние влюблённости, не есть ли один из признаков, мягко скажем, неадекватности? Куда не шагни, и встретишь тому подтверждение.


       Маленький эпизод на улице. 
       Молодая пара катит перед собой коляску с младенцем. Картинка настолько идиллическая, что я невольно заулыбался.
       Как на грех, малыш подал сигнал тревоги. Мама заторопилась подать бутылочку с соской, и что-то у неё не получилось.


       Молодой папаша тут же открывает рот. И на всю улицу полился такой ушат сквернословия, что у меня не только уши завяли, но и, как говаривал Райкин, «лысина дыбом встала».
       Эта пара зарождалась наверняка на поле любви. Почему же теперь на том же поле стало модным так кусать душу, чтобы оставляемые на ней раны никогда не заживали?


       –  А я добавлю ещё. – остановил Олега Павел.       
        Юноша встречает девушку и спрашивает:
       – Вы меня не помните?
       Девушка, чтобы не показаться дурочкой, усиленно пытается вспомнить, где она встречала стоящего перед ней доброго молодца, и всё же отвечает:
       – Н-ет…
       – Я тоже Вас не помню.
       Оба смеются. Девушка крутит палец у виска и спрашивает:
       – Башню снесло?
       – Да – отвечает парень. И снова оба смеются.   

 
       Ему понравилась доверчивость девушки и способность поддержать нехитрый прикол. Ей понравилось то, что парень смело признал себя ненормальным.         
       Два часа они бродили по городу, «чушь прекрасную несли» и договорились встретиться завтра.
       Вечером, забравшись под одеяло, каждый планировал своё поведение в полном соответствии с пушкинским определением любви: «её порывы благотворны». Стрела амура сделала своё дело, и теперь надо показаться достаточно внимательным, аккуратным, остроумным, щедрым…


       – Стоп, стоп. Очень убедительные примеры, показывающие, что влюблённость, если не психическое, то простудное заболевание. Почихал какое-то время и выздоровел. А прервал я тебя именно в том месте, где следует сказать о первой и самой серьёзной ошибке.    
       Герои твоей второй истории, будучи во власти «благотворных порывов», может быть, станут внимательнее, аккуратнее и тому подобное… но не надолго. Настанет день, когда они вновь окажутся такими, какими родились. И дальнейшее их бытие будет протекать по банальному сценарию: «хотели как лучше, а вышло как у всех».


       – И всё же, давай не будем занудами. Ведь Василий Васильевич Меркурьев, как и мой первый учитель на производстве, как и сосед по коммуналке нашли свои половинки. Сын Меркурьева с экрана телевизора говорил: «Я уверен, мои родители и на том свете вместе».
       – Исключения не перечёркивают правила. Талантливые люди были, есть и будут. И не важно, в науке, технике, искусстве, или в любви.
       – А сейчас стали бесконечно трубить об «эпохальном безумстве» во времена строительства социализма, так и не перешедшего в коммунизм.   
       – Да, один наивный говорит: «Всё это в прошлом», не замечая, что бациллы свастики и серпа в купе с молотом ещё маршируют по площадям.


       Второй возмущается: «Чёрт возьми, оставим в покое «ум» и «честь», но где ваша совесть, господа коммунисты? Вы довели страну с неисчерпаемыми ресурсами до коллапса. Народ это предвидел ещё в 30-е годы, тихо напевая: «И по винтику, по кирпичику растащили кирпичный завод». Теперь вы – господа».
       – А что, разве он не прав? К 85-му году даже в столице государственный рынок зиял торичеллиевой пустотой полок. И сама идея «свободы, равенства и братства» оказалась побитой молью, как и все предыдущие, которые называли утопическими.


       – Наивность первого в том, что индустрия методов оболванивания на шаг впереди индустрии оздоровления. Болезни появляются раньше, чем человечество находит способы их лечения. Чума в прямом смысле и чума фашизма ещё не исчезли, и их мутации не исключены. Буквально неделю назад читаю на заборе старый лозунг испанцев «No passaran!» А чуть ниже: «Мы уже пришли!»


       Наивность второго ещё более прозрачен. Бесполезно взывать к совести тех, кто «благородную» идею свободы равенства и братства внедрял кнутом, исключающим главное: – свободу мышления.
       А в общем мы с тобой, Олежка, убили больше часа на словоблудие о политике, в которой, как и большинство «обожающих» эту тему, мало что смыслим.
       – Переведите дух, Антонович, я не в порядке возражения, а в поддержку Вашего последнего замечания хочу рассказать о недавней беседе с одним учёным нашего университета.


       – В Европе – говорю я ему – слесарь водопроводчик, кстати, – мой хороший знакомый, получает намного больше нашего профессора.
       – Они там получают не по труду, – отвечает «учёный», – нажились на третьем мире, а мы всё создавали своим горбом.
      – Бросьте вы эту ржавую демагогию, – пытаюсь призвать его к здравому смыслу. – Это у нас никогда не было рынка труда. Моя мать, работая в колхозе, вообще ничего не получала. Два токаря на заводе: один –  трудяга, а другой – халтурщик получали одинаковую зарплату. А «загнивающий» капитализм, оказывается, ценил способности человека гораздо лучше нас. Зарплата того же токаря на гиганте «Фольксваген» больше, чем у токаря рядовой мастерской. И не говорите мне о досках почёта и грамотах.   


       – Вот из-за таких, как ты, и расплачивается своей судьбой народ Великого Союза.         
        – Вы бы придумали что-либо по оригинальнее, вместо перекладывания вины с больной головы на здоровую.
       – Дорогой Олег, ни в чём не надо убеждать людей с мозгами, отутюженными массовиками-затейниками.


       С горечью могу сказать, что мой родной брат ничем не лучше твоего «учёного». Мы с ним получили одинаковое образование, оба бывали на стройках коммунизма и целине. Но почему-то он не заметил то, что заметил я. В пятнадцатилетнем возрасте я помогал работникам машинотракторной станции собирать буквально по винтикам комбайн. А когда я оказался на целине, местный бригадир спросил:
       – Говорят, ты – жнец? Станешь за штурвал?


       Мы стояли перед шеренгой из шести комбайнов, и я спросил:
       – Какой из них Вы мне доверяете?
       – Ты что? Они уже зиму здесь отстояли, дадим тебе новый.
       – Но эти комбайны в консерванте, и проблем с запуском не будет.
        – Я смотрю, ты молодой и горячий, но ещё не усвоил, что с начальством не спорят.


       – А более вопиющее действо ждало меня впереди. Когда, во время косовицы, бункер оказался полным, я  подал трактористу сигнал остановиться.
       – Что случилось? – спрашивает он.
       – Бункер полон, – отвечаю – надо ждать машину.
       – Ты что? Рехнулся? Мы получаем за гектар. Высыпай на землю и вперёд. 
       – Надо ещё подумать, кто из нас
рехнулся, только я в тюрьму не собираюсь.            
       – Да оглянись ты вокруг, вон наша братва косит.


       Действительно, кучи зерна не заметить было невозможно. 
       Я ужаснулся. За десяток лет мы забыли, как собирали крошки хлеба со стола? Нет, я не забыл, и сейчас иногда ловлю себя за этим занятием. Ты знаешь, Олег, я не скряга, но очевидно, трудно изжить детские привычки.


       И не думай, пожалуйста, что я сегодня хочу похвастать прозорливостью в юношестве. Будто ещё тогда понял, чем закончится эйфория с мотивом «всё вокруг колхозное, всё вокруг моё». Поразил тогда размах бесхозяйственности. Я ещё жалел Хрущёва, мучаясь вопросом: «Знал ли Никита Сергеевич об истинном положении вещей, когда говорил о самой низкой себестоимости центнера целинного зерна?»


       Потом, разъезжая по стране, с целю поиска решений профессиональных про-блем, я ещё не раз сталкивался с примерами, мягко скажем, наплевательского отношения к «народному достоянию». Гнили яблоки в садах Украины и распахивались неубранные плантации помидор в Молдавии. «Сытый» старший брат, укрепляя социалистический лагерь, ввозил яблоки из Польши, а помидоры – из Болгарии.


       В фильме «Бег» подвыпивший белый офицер изрекает в кабаке: «Мы научились только болтать, а поэтому и имеем то, что имеем».
       К тем же результатам привела заболтанная идея об идиллическом братстве и самозабвенном труде на благо Родины. И, как водится, долго клеймили «виноватых»: то Горбачёва, то Ельцина, то демократов. Словно никто не понимал, что рухнувший колос не под силу поставить на ноги ни перестройками, ни усилиями отдельных  личностей, хотя им и отводится особая роль в истории.   

   
       Но даже теперь, когда  разлетелись во все стороны братья, ходившие под одним флагом, находятся  приверженцы отживших идей, трупный дух которых недоступен только человеку с хроническим ринитом. Я имею в виду и твоего «учёного», и моего брата. Последний совсем недавно вещал с рюмкой водки в руке: «День 7-го ноября – наш священный праздник! Трудно представить, что было бы с нами, если бы не этот подвиг дедов и прадедов».


       Я скептически отношусь к сослагательному наклонению, но думаю: переживи Россия  кризис 20-го века, она бы не избежала диктатуры. И родись мой брат с такими же задатками, он жил бы ничуть не хуже твоего закордонного слесаря водопроводчика. 
       Теперь-то ты, Олежка, оценил мои аргументы о не очень уж развитом сознании живущих на земле людей, считающих себя, однако, «высокоорганизованными»? И кто в природном соревновании победитель? Мы, или муравьи и пчёлы? Во всяком случае, в плане заботы о продолжении рода мы проигрываем абсолютно.


       Может быть Создатель, благословляя нас: «Я дарую вам мозги. Думайте!», рассчитывал на нашу состоятельность, а неразумных животных оградил от однополой «любви», не знаю. Но мы не оправдали Его надежд, за что и расплачиваемся.      


       – Давайте, Антонович, как советует Создатель, простим заблудших, повторим христианскую максиму: «Блажен, кто верует!» и вернёмся к нашим баранам. Только не подумайте, пожалуйста, что последние слова относятся к вверенным нам ребятишкам.   
       – Да, Олег, нам пора отправиться «домой». Я вчера обещал дону Джузеппе приготовить борщ. К обеду должна приехать его сестра и мать. Старушке уже около девяноста, имеет большой опыт по части готовки обедов, так что нам надо не ударить в грязь лицом. Продукты по моему списку Дон купил.


       Через два часа прибыли родственники, когда на кухне висел в воздухе аромат жаренного на сале лука в купе с морковкой, что немедленно было отмечено вошедшей матерью дона Джузеппе:
       – Che buon profumo! (Какой приятный запах)   


       Комплимент прибавил настроения Павлу, однако, он беспокоился, примет ли итальянская сторона вкус борща. Ведь новая еда не всегда и не у всех вызывает то же удовольствие, как у её традиционных приверженцев. Тем не менее «Pavel, complimenti!» за обедом прозвучало.
       – Примем это как знак того, что итальянцы – любители поесть – прошептал Павел Олегу.
       – Не скромничайте! Борщ вполне съедобный – ответил тот.
       – Спасибо и на том.


       Вскоре после обеда позвонили из «Мечты». Беспокоилась Нина:
       – Как вы там акклиматизировались?
       – Сказать хорошо – это ничего не сказать, слишком много впечатлений. Придётся тебе подождать до нашего возвращения.
       – А чем вы сейчас заняты?


       – Да только что отобедали, познакомили итальянцев с борщом. Вроде приняли хорошо. А я первое время боялся итальянского обилия еды за столом. Ты же знаешь, я со своими проблемами скрупулёзно следую пословице: «мужчина ест, пока наестся, а женщина – пока всё». Теперь же, как выяснилось, итальянское вино меня просто избавило от обычной заботы – не переесть.


       – Ну что ж, я рада за тебя. Целуй Лану. И привет Олегу от всех нас.
       «Ну что можно рассказать по телефону?» – думал Павел, положив трубку.    
       К этому времени уже было много интересных событий, встреч, разговоров. 
       Например, паромная поездка с Эльбы на материк.


       Капитан парома был братом дона Джузеппе. Павла и Олега проводили сначала в его каюту и угостили кофе, а затем хозяин и гости вышли на капитанский мостик. Достаточно долгая беседа с капитаном поразила гостей.
       Павел и Олег уже знали о широчайших познаниях священника дона Джузеппе во многих областях жизни, вплоть до промышленной и военной техники. А  капитан, оказавшийся тёзкой Павла, так хорошо знал историю российского флота и жизнь известнейших флотоводцев: Рождественского, Нахимова Ушакова и многих других, что оставалось только, по возможности, скрывать свою дремучесть в этой области.


       В пределах Эльбы было несколько экскурсий. Наиболее впечатляющим было посещение резиденции Наполеона. Женщина гид, на удивление, была немногословна, что совершенно не в духе итальянцев. Павел же, переводя её фразы, говорил подчас пространно, что спровоцировало вопрос одного из детей:
       – Павел Антонович, а что, итальянский язык такой трудный? Тётя говорит мало, а Вы много.
       – Прости меня, детка. Я недавно прочитал книгу о Наполеоне, поэтому кое-что интересное из его жизни добавляю от себя.


       Но наибольшее внимание детей привлекла ванна в резиденции Наполеона. Кое-кто, не стесняясь, хихикал, и, показывая пальцем на ванну, спрашивал, не обращаясь ни к кому конкретно:
       – Он что, был очень маленький? Даже мне, наверное, не уместиться в этой ван-не.    
       – Да, он был маленький – пытался поддержать шутку и, вместе с тем, что-то пояснить Павел – но в те времена, наверное, в ванне мылись сидя. А то, что Наполеон был маленьким, скорее всего, ему помогло, потому что этого храброго человека, участвовавшего во множестве сражений, не тронула ни одна пуля.


       По окончании экскурсии группа обедала в ресторане «Наполеон».
       Оставшиеся две недели пребывания в Италии были отмечены встречей в церкви и просто за обеденным столом с региональным епископом, оказывавшим поддержку дону Джузеппе в деле реализации программы оздоровления детей.
       И если с доном Джузеппе и взрослые, и дети уже чувствовали себя вполне родными, то по отношению к епископу испытывали воистину священный трепет. Речь этого человека была весьма выразительной и завораживающей. Однако ни единым словом или жестом не подчёркивалось положение пастыря, стоящего над верующими или неверующими.


       Ответный визит группы детей в епископат позволил узнать особенности интерьера и некоторые ритуалы, свершающиеся в нём.
       Павел был совершенно в восторге, когда Лана прочитала с выражением и без запинки текст, обрамлённый рамочкой, висевшей на стене в одном из помещений епископата. А уж как были удивлены и епископ, и дон Джузеппе и говорить не сто-ит.
       На прощание обе стороны обменялись подарками и заверениями о предстоящих встречах.


       В принципе, итальянцам несложно выбрать, что следует показать своим подо-печным. Был даже визит на усадьбу знаменитого виноградаря и винодела. Но время неумолимо. День отъезда погрузил городок в сентиментальную печаль с поцелуями и объятиями. 
       Павел, повернувшись к Олегу, прошептал:
       – Был такой фильм «Никто не хотел умирать». Перефразируем его, чтобы подчеркнуть состояние наших детей: «Никто не хотел уезжать».