Зов предков

        Это похоже на какую-то разводку:
        наркотики нельзя, но можно водку.
                С. Шнуров    


        Так уж сложилось, что Он ни разу не пил. Ни в школе, ни на выпускном, ни в армии, ни в институте. Странное и для многих непонятное упорство, которому можно только позавидовать. Никогда, ни грамма, «ни-ни», ни при каких обстоятельствах.
             Во-первых, пример отца, которого Он никогда не видел не то что пьяным, даже слегка выпившим. Нет, конечно, по молодости отец баловался, как и многие, пивком. Чего греха таить. А потом родился Он, и как отрезало. Никто никогда, ни при каких обстоятельствах не мог заставить отца выпить. Всегда был «трезв, как стёклышко».
             Мать не волновалась, даже когда тот задерживался на работе по поводу дня рождения, перевыполнения плана, получения новой должности, премии, выхода на пенсию и т.п. Плюс гантели в углу комнаты, которыми регулярно упражнялся отец. А Он, воодушевлённый его примером, ещё совсем маленький хотел быть похожим на него и пытался сдвинуть их с места тоненькими ручонками. Плюс бокс, плавание и бег, ставшие увлечениями отца до глубокой старости.
           Во-вторых, примеры безалаберной никчёмной жизни соседей, родственников, знакомых, потерявших на алкоголе многое, если не всё. «Сгорел от водки», «убили по пьянке», «разбился выпившим», «утонул под мухой», «умер от белой горячки», «отравился палёнкой». Звучало, как приговор, но с интонацией сожаления и какой-то безысходности. Особенно, когда человек был хороший, и до боли жаль его терять. А перед глазами гробы и похороны, новые похороны и новые гробы. Разбитые семьи, несчастные дети, испорченные судьбы, загубленное здоровье…
             Он видел это с детства и не хотел мириться: «Зачем так делать, если давно известно, что до добра это не доведёт? Странные люди! Ведь так просто – не пить. Нужно только понимать и помнить не только о себе…».
              А ещё простые, но легендарные предки, что смотрели с пожелтевших фотографий. Их суровые взгляды навсегда врезались в память. Они словно говорили: «Смотри и помни!».
           Прадед по отцовской лини отличался невероятной силой, баловался гирями и мог легко двухпудовую перебросить через избу.
            Потом дед, что пахал землю, валял валенки, в коих вся деревня бегала зимой. Ближе всех стоял к Богу, знал старославянскую грамоту и отпевал умерших по древним книгам при свечах, стоя три дня и три ночи у гроба.
            По материнской линии дед прошёл офицером через Гражданскую войну. В мирное время был и шахтёром, и плотником. Всю мебель в доме своими руками делал. Смастерил стол, словно на века, до сих пор служит и поражает своей долговечностью. В сорок первом перед самой войной срочно вызвали, но так и не вернулся. Бабулька даже не знала, кем он был на самом деле, и в каком звании. Не хотел её беспокоить. Только до смерти вспоминала, что ни разу грубого слова от него за всю жизнь не слышала, а не то, что пьяным видеть.
             Проклятая война забрала дедов. Как же не хватало их крепких рук, знаний и мудрости! Как многому можно было бы у них научиться! С малых лет Он смотрел на эти лица, слушая воспоминания матери, отца, бабульки, и благоговел перед памятью о них. Словно живые смотрели они с фотографий, и казалось, этот суровый взгляд будет сопровождать всю жизнь, оберегая от бед, несчастий и глупости. Разве Он мог после такого быть другим, разве мог их подвести, предав память о них?!
                И вот Он уже студент третьего курса. Молодой, крепкий. После нелёгкой службы в армии вернулся на гражданку, и, живя в общаге, продолжает вести здоровый образ жизни. Регулярно бегает до седьмого пота, до изнеможения таскает «железо», до крови набивает кулаки, в тишине пишет стихи, в компании поёт под гитару, отлично учится. Но в рот ни капли. Его не понимают. Сокурсники крутят пальцем у виска, девушки сторонятся – странный какой-то, слишком серьёзный и нестандартный. Не такой, как все. Но те и другие уважают, обращаются за помощью и знают, что отказа не будет.
              Чуть позже друзья привыкнут. Он в весёлых компаниях для всех, как дружинник. Закусывает, но не пьёт, зато всегда рядом и трезвый. Убережёт от назревающего пьяного скандала, доставит без приключений до общаги, а если что, нейтрализует особо буйного. Его стопроцентная трезвость удивляла и не давала некоторым покоя. Всегда найдутся люди, которым плохо, если другим хорошо. Обычная человеческая зависть в виде подначек, насмешек, упрёков типа «слабак», «трус», «боится даже попробовать» «не мужик, а баба», «свалится от одной капли».
              Достали, решился: «Хрен с вами! Пошли!». Бурные возгласы одобрения. Сегодня по традиции они ватагой после лекций идут в «Чебурашку». На языке завсегдатаев так назывался пивбар, что недалеко от магазина детских игрушек с одноимённым названием. Чудаки, им всем интересно, как Он будет выглядеть пьяным, после какой кружки пива свалится, будет ли потом буянить. Типа эксперимента. Ещё бы! Экзотика! Никогда не пьющий станет сегодня таким, как все.
              Стандартное питейное заведение в центре города открывалось в два часа дня. Томящаяся у двери толпа страждущих в ожидании открытия, как очередного чуда. Наконец запустили. Внутри длинные дубовые столы, лавки, прилавок. Молодухи в белых колпаках и передниках ловко снуют между рядами с полными подносами. Шум, гам, весёлые крики, клубы табачного дыма. Пошёл отсчёт: «Первый бокал, второй, третий….».
             Пиво сразу не понравилось ни запахом, ни вкусом: «И как они только хлебают литрами эту ослиную мочу?». Заметил, как заблестели у всех глаза. Торкнуло, значит. Действительно, в голове помутилось, поплыло. Вокруг улыбающиеся раскрасневшиеся физиономии. Сдвигают кружки в центре стола. Пена через край на руки. В воздухе витает характерный стойкий хмельной дух вперемешку с куревом и запахом рыбы. 
           Интересуются:
          – Ну, как? Нравится?
          – Дерьмо какое-то горькое…
          – Ничего, поначалу всем горькое, а потом, как коты на валерьянку.
            Льются, как пиво, никчёмные, бессмысленные разговоры. Захмелев, каждый мелет о своём. В общем гомоне ничего не понять. Оглянулся вокруг – такой же балаган. За соседними столами разношёрстная публика от студентов до пенсионеров. В основном мужики. На общем сером фоне отдельные вкрапления женских лиц.
            Первые позывы снизу где-то на шестом бокале. Неудачная попытка встать под одобрительный смех, чтобы пройти в туалет. Он им уже нравится – «свой человек».  Долгое освобождение у писсуара. Рядом знакомое лицо занято тем самым. «Так это же преподаватель кафедры научного коммунизма. Выходит, он тоже «свой человек». А как же лекции о моральном облике строителя коммунизма?».
            Вернулся на место. Эксперимент продолжился. С каждой новой кружкой медленное уплывание сознания. Вдруг пошла волна всеобщего оживления. Все повернули головы в одну сторону. Там в центре зала, перекинув сумочку через плечо, стоит, поигрывая аппетитными формами, молодая особь женского пола. Крутит головой, ждёт приглашений за столы. Бывалые поясняют:
          – Светка - халявщица. Из торгового института. Пришла пивка попить за чужой счёт со всеми вытекающими и втекающими последствиями. Щас поторгуется и обязательно к кому-то на хвост упадёт. В выходные тут зависает, а по праздникам в кабаках снимается.
            Действительно, всего несколько минут и её уже приглашают за соседний стол. Повиляла соблазнительным задом, сопровождаемая алчущими взглядами. Грациозно присаживается, знакомится:
          – Здравствуйте, меня зовут Света. Я студентка…
            Приземлилась, влилась в компанию, решила для себя проблему проведения отдыха в субботний вечер.
         – О! Ща стихи послушаем. Мужик, давай к нам!
           Сидящие рядом «братья по разуму» замахали руками седовласому посетителю в шляпе, галстуке и с тростью в руках. Он радостно поспешил на приглашение. У стола, галантно сняв головной убор и слегка наклонив голову, представился:
            – Дмитрий Беспалый – непризнанный поэт Донбасса. Что желаете?
             Фетровая видавшая виды шляпа, побитое молью пальто, засаленный ворот белой рубашки, никогда не знавшей стирки, старомодный галстук в жирных пятнах. Ему тут же поставили кружку пива и попросили почитать что-нибудь про любовь. Стихи лились ровно и красиво, словно песня. Сидящие за столом слушали, открыв рты и забыв о пиве. Потом бурные аплодисменты. И новые заказы «про войну», «про дружбу», «про молодость», и новая полная кружка. Поступили приглашения за другие столы. Поэт откланялся и побрёл по залу ублажать за бокал пива запросы захмелевшей публики.
             «Жаль мужика, – подумал Он. – Ведь хороший человек, и стихи у него прекрасные на любую тему, и читает по памяти без запинки. Только вот беда – нос синий и почти нет зубов. Одним словом – спился…».
               Он потерял счёт. Официантка уже несколько раз подносила  полные бокалы и уносила пустые. Где-то на десятом потянуло спать. Хотелось опустить голову на дурно пахнущий рыбой дубовый стол и забыться надолго, если не навсегда. Но не дали:
             – Э-э-э, брат! Так не годится! Пить, так пить вместе со всеми. Тем более что до вечера ещё далеко. Это только разминка, а продолжать будем уже в кабаке под водочку и музычку.
            Кто-то сидящий с боку приободрил:
           – Что? Тяжело? А мы вот так почти каждую субботу. И, как видишь, ещё не умерли. Ничего, ничего, со временем привыкнешь…
            – Потом и курить научишься, – хихикнул кто-то язвительно. – Все через это прошли, все, и ты не исключение.
            Он с трудом влил в себя ещё бокал пенно-жёлтой жидкости и подумал: «Было бы чем хвалиться. Лакают это пойло и считают себя героями. Животы уже как у беременных. А завтра умирать будут с бодуна. Я же знаю, видел… Конечно, после пива ещё водку. Нет, водки не будет!».  Мысль о том, что «все через это прошли, и Он – не исключение» засела глубоко и не давала покоя. Противно, как все. Противна эта предопределённость,  всепобеждающая безысходность, и раболепие, с которым все опускают ручки и соглашательски ныряют в этот омут. А что после? Разбитые семьи, несчастные дети, испорченные судьбы, загубленное здоровье, как у всех? И новые гробы, и новые похороны? Очередной забег по избитому кругу. Хватит! Противно!
           Какая-то неведомая сила толкнула изнутри. Поднялся ровно, без колебаний направился к выходу.
           – Ты куда?
           – Домой, в общагу.
            – А как же наш эксперимент? Мы же ещё не закончили!
           – Хватит, наэкспериментировался. Я же не кролик подопытный!
             Выговорил медленно, но уверенно, словно напечатал, не оставив ни грамма сомнений в своей правоте. Как отрезал.
             Холодный осенний ветер дунул в лицо, слегка освежил сознание, но движения оставляли желать лучшего. Асфальт под ногами то приближался, то удалялся. «Неужели меня так качает? Теперь задача одна – добраться до общаги без приключений и спать».
              Он старался идти ровно и не смотреть в глаза встречным. Боялся прочесть в них осуждение. Зашёл в полупустой троллейбус. Садиться не стал, чтобы не уснуть, и чтобы подсевший рядом не услышал перегар. Стал на задней площадке, где никого не было, крепко ухватился за поручни. Сознание ещё больше растворилось, теряясь во времени, ноги слегка подкашивались. Казалось, ехал целую вечность. Всё проплывало очень медленно и как в тумане.
            «Хорошо, что вокруг никого нет», – только подумал Он, как их взгляды встретились. Она с длинными светлыми волосами и голубыми глазами появилась так неожиданно. Простая и ничем не приметная с виду, но в этой простоте ощущалось что-то необыкновенно красивое и притягательное, необъяснимое словами.
            Он навёл резкость и понял, что Она стоит рядом и внимательно смотрит в глаза. Смотрит так, будто просвечивает насквозь, хотя со стороны это могло показаться обычным неподдельным интересом. Ему стало невероятно стыдно. Так стыдно, как никогда в жизни, и гадко за себя, за свой внешний вид, теперешнее свинское состояние, поступки. Словно вся душа лежала открытая, как на ладони, а Она взвешивала все её плюсы и минусы для вынесения сурового приговора.
             Возникшее внутри непреодолимое желание извиниться, объяснить, что Он не такой, пообещать, что это было в первый и последний раз и больше не будет никогда, подавлялось пронзительным взглядом и сильнейшей энергетикой. Он ещё крепче сжал поручень, но виновато опустил глаза. Так и простоял всю дорогу с поникшей головой, как провинившийся мальчишка.
            И хотя не смотрел в окно, непонятно, каким образом вышел именно на своей остановке. Словно ведомый кем-то, перешёл дорогу, добрался до общаги, зашёл в комнату, рухнул на койку и уснул…
             Проснулся, когда за окном наступили сумерки. Ветер утих, предоставив волю листопаду, медленно покрывающему все клумбы и тропинки пушистым золотом. Тишина.  В голове абсолютная пустота. Ничегошеньки. Пиво растворителем вычистило черепную коробку до блеска, унеся с собой все «файлы». Только Она так и стоит перед глазами. Этот пронзительно-осуждающий взгляд, которым Она сказала всё, не произнеся ни слова, останется в памяти на всю жизнь. Такой взгляд Он видел с детства. Как эталон, по которому равняются. Как барьер, через который нельзя. Как клятва, которую не нарушить.
            Он долго стоял под холодным душем, словно пытался смыть, как грязь, этот позор и кому-то шептал:  «Больше никогда в жизни.… Обещаю – никогда».

28 января 2011 г.