Медиум 23

Я не успел ин позвонить, ни постучать – дверь распахнулась сама, словно меня ожидали. «Тоже производит впечатление» – не мог не отметить я.
- Проходите, - прозвучал откуда-то – неизвестно откуда – голос медиума и колдуна.
На этот раз никакого полумрака в углах не было. Горели свечи. Плотные шторы на окнах чуть колыхались. Комната была выдержана в восточном стиле: ковры, низкие диванчики, подушки, кальян, курильницы. Никаких приборов, никаких сундуков или ящиков – только шторы, шторы, шторы – портьеры и гардины, и ширмы. Воздух был пропитан курениями так, что вокруг каждой свечи висело мутное облачко.
- Садитесь, - велел голос. – Снимите обувь и верхнюю одежду, не то от вас пахнет мокрой собакой.
Я повиновался. Придя на поклон, нельзя устанавливать свои правила.
Гудвин появился словно бы прямо из стены – видимо, там был скрытый проход в другую комнату. На нём был пёстрый атласный халат, переливающийся на свету так ярко, что я невольно прикрыл глаза.
- Мои слуги просушат вашу одежду, пока мы беседуем, – услышал я.
Пальто, брошенное мной у порога, при этих словах зашевелилось и уползло за ширму. Сапоги последовали за ним. «Примитивный фокус», - подумал я, но Гудвин тут же откликнулся, словно читал мысли:
- Никакого фокуса – обыкновенный телекинез. Я могу двигать взглядом предметы и потяжелее отреза драпа.
- Это замша, а не драп, - машинально поправил я.
Гудвин сел напротив – так, что его глаза оказались чуть выше моих, и я был вынужден смотреть снизу вверх. А, между тем, от спёртого воздуха, пропитанного густыми удушливыми ароматами, у меня кружилась и болела голова, и веки отяжелели.
- Итак, - проговорил Гудвин негромко, - вас постигло несчастье, и вы пришли ко мне, оставив свой природный скептицизм. Но чем я могу помочь вам?
- Не знаю, - сказал я почти искренне.
- Я вижу, как вы устали, - внимательно вглядываясь в меня, проговорил Гудвин вязким обволакивающим голосом. – Как у вас клонится голова и слипаются глаза. И вы с трудом удерживаетесь, чтобы не зевать то и дело. Вам хочется спать, верно? Очень хочется... Вы сколько ночей не спали? Две? Три? Может быть, выпьете кофе? Он вас взбодрит.
Я усмехнулся через силу:
- Если ваш кофе так же бодрит, как ваш чай, то лучше не надо. В прошлый раз я заснул на улице и чуть не замёрз.
- Пейте, не бойтесь, клянусь, это просто кофе. А, впрочем, если хотите, могу предложить и другой вариант: прилягте прямо здесь и поспите. Но только тогда я вас оставлю одного, потому что моё время в какой-то степени дорого... Ну что? Приляжете?
- Ну уж нет, - я сел прямо. – Лучше кофе.
Чашка была из китайского фарфора Чи-Канши. Я прикинул в уме, сколько она должна стоить, и не удержался от вопроса:
- Что будет, если я её уроню?
Гудвин пожал плечами:
- Осколки, что же ещё? Но лучше постарайтесь не ронять – вещь дорогая. Боюсь, вы очень нервный человек, мистер Холмс. И никак не можете отделаться от мысли, что исчезновение вашей дочери – это какой-то мой подвох. А, между тем, мне нравится мисс Рона.
- Миссис Уотсон, - строго поправил я.
Гудвин медленно покачал головой:
- Доктор Уотсон делает очень большую ошибку, оставаясь около этой женщины. Я уже говорил ему об этом, но человек, ослеплённый любовью, не в силах понять, что, кроме его чувств, существуют ещё объективные законы. Он – продукт смешения крови Севера и Востока, а значит... Ну как бы вам объяснить? К примеру, можно взять и скрестить лошадь с ослом. Получится мул – прекрасная рабочая тварь, достойная всяческого уважения. Но неполноценная, и к скрещиванию ни с ослом, ни с лошадью уже не способная. Так вот, ваш доктор Уотсон как раз такой мул. Он источает яд, убивая в женщине всё живое, данное ей природой, отравляя её собой. В этом нет его вины, но это его беда. Он любит вашу дочь всем сердцем, это даже не обсуждается, но именно он причина её гибели. Вы мне не верите, конечно? ну хорошо. Но глаза и ум у вас как будто бы имеются. Доктор Уотсон далеко не мальчик, он был женат, имел любовницу – может быть, даже не одну. Я думаю, что не ошибусь, если скажу, что и жена, и любовница его были бесплодны – это раз. Что жена умерла от какой-нибудь внутренней гнили – рака или чахотки – это два. Что любовница никогда не сумеет родить ребёнка, а, если и зачнёт, то уж не выносит, и что Рона уже наполовину отравлена и больна была тогда, когда я впервые встретил её... У вас отсутствующий вид, мистер Холмс. Вы не понимаете меня или не верите мне?
- Я понимаю, что вы говорите, - замедленно ответил я.
– Но всё это слишком фантастично, да? Вы непоследовательны. Верите в ясновиденье и воскрешение из мёртвых – иначе зачем бы вы ко мне пришли – и в то же время не верите в совершенно научные, разве что необоснованные ещё до конца теории. Ну хорошо. Вам, безусловно, известно явление гетерозиса?
- Повышения жизненной силы потомства при смешении рас?
- Верно. С захватом африканских колоний это явление получило широкое распространение. А слышали что-нибудь об инбридинге?
- Кровосмешении?
- Да. Явление противоположного характера – вырождение через близкородственные браки. Возможно, здесь мы имеем дело с чем-то подобным тому, о чём говорю и я.
Я вроде бы даже поддерживал нить беседы, но в то же время с трудом улавливал, о чём идёт речь – все вокруг казалось мне зыбким и ненастоящим.
- Ладно, - пробормотал я, сдаваясь, - считайте, что я принял правила игры. Вы знаете что-нибудь о моей дочери? Скажите. И что я могу сделать, если, конечно, я вообще что-то могу сделать.
- Я не знаю. Но это не значит, что я не могу узнать, - наставительно проговорил Гудвин. – Если вы посидите молча, я постараюсь сделать это.
Он открыл сандаловую шкатулку, заполненную какими-то незнакомыми мне сухими листьями, и бросил горсть их в огонь. Вверх взвился необыкновенно пахучий белый дым, и упала тьма, в которой мне почудился чей-то тонкий протяжный крик.

В это зиму Темза стояла подо льдом с самого октября. Во льду пробивали полыньи, схватывающиеся за одну ночь тонкой прозрачной коркой.
Из воды сквозь такую корку глядело мёртвое лицо молодой женщины. Её протащило подо льдом несколько миль и прижало к ледяному стеклу лицом вверх. Светловолосый мужчина в сером зимнем пальто с непокрытой головой спускался по обледеневшим ступеням на лёд. Кроме него людей вокруг не было. Берег густо зарос колючим кустарником, на котором ещё оставались кое-где сморщенные листья, похожие на сушёные яблочные дольки, и тёмно-красные ягоды. Вдали возвышалась серая каменная башня шлюза. «Уирр-Милл», - сказал я вслух.
Исчезла заснеженная Темза, исчезла башня – я снова ощутил себя лежащим в низком кресле Гудвина. Хозяин комнаты сидел напротив, внимательно и неотрывно глядя на меня тёмными глазами.
- Вы... видели? – осторожно спросил он.
- Но это был сон!
Гудвин покачал головой. Брови его были сведены не то хмуро, не то озабоченно.
- Это не было сном. Но это ещё и не явь. Что вы видели?
Я рассказал, вздрагивая от подступившего озноба.
- Возможно, это ещё будет, - раздумчиво проговорил он, - но, может быть, предвидение лжёт вам – так тоже бывает. Уирр-Милл, вы говорите? Я видел вашими глазами какой-то берег и шлюзовую башню, но я не знаю, где это. Кстати, мужчина в вашем видении – Джон Уотсон?
- Не знаю. Не могу сказать.
- Я понимаю, о чём вы думаете, - снова сказал Гудвин. – Вы думаете, что я поджёг эти листья, и от их дыма у вас случилась галлюцинация. Ну и что? Я и не отрицаю, что дым этих листьев - что-то вроде галлюциногена, а как иначе? Вы-то ведь не медиум, а вашу дочь я мог увидеть только вашими глазами. Но я не мог запрограммировать содержание вашего видения – потому, хотя бы, что в первый раз слышу название «Уирр-Милл» и никогда там не был.
- Что ж, значит, Рона мертва?
Он пожал плечами:
- Мертва или умрёт, нам с вами нет никакой разницы. Мы на эти события повлиять всё равно не можем. То есть можем, но вам этот способ не подойдёт.
- Какой способ? – спросил всё-таки я.
Гудвин рассмеялся:
- Человеческое любопытство не знает границ. Ну, например, кровь из сердца Уотсона для спасения вашей дочери вам подойдёт?
- Вы говорите серьёзно? Тогда поясните: что это, человеческое жертвоприношение? Убийство? Что вы имеете в виду?
- Вы действительно очень устали, - вздохнул мой собеседник. – Разумеется, я говорю несерьёзно. Я лишь хочу сказать, что вмешательство в естественный ход событий без должного разумения чревато самыми неожиданными последствиями. И часто очень тяжкими, к тому же.
- Это понимать, как ваш отказ помочь мне в поисках дочери? – прямо спросил я.
- Нет. Но сейчас ещё не время. Когда оно наступит, я сам вмешаюсь, а до тех пор...
- Я не могу просто сидеть и ничего не предпринимать.
- Для того, чтобы что-то предпринимать, мистер Холмс, вам нужны знания, которых у вас нет, и силы, которых у вас тоже нет. Всё-таки я снова попробую... Вы только не мешайте мне, - и очередная порция листьев упала на тлеющие угли жаровни.
Я не успел ни словом возразить, как сознание моё снова помутилось. Теперь я видел продолжение своего бредового сна. Светловолосы человек шёл по льду, вглядываясь в затянутые льдом полыньи, словно искал чего-то. Внезапно он остановился и поднял трость. Осколки льда брызнули от удара в разные стороны. Человек упал на колени. За волосы он тащил из полыньи мёртвое тело. Его лицо... У меня не оставалось теперь ни малейших сомнений в том, кто виновен в смерти женщины. Неслышными шагами я приблизился к нему со спины. Трость он отложил в сторону, когда ухватился за волосы утопленницы. Я поднял её – тяжёлую, залитую свинцом – коротко взмахнул и ударил по основанию черепа. Человек накренился вперёд и почти без всплеска ушёл в воду. Я наклонился над пробитой, с плавающими осколками льда, ямой – где-то в глубине, как водоросли, колыхались, перепутываясь, их волосы – тёмные, женщины, и светлые, мужчины. А в следующий миг я почувствовал, как холодно на пустынном берегу и пронзительном ветру.

Я лежал лицом вниз, и пальцы всё ещё сжимали трость. Значит, это был не сон? Я испуганно оттолкнулся ладонями, сел – и снова лёг: очень сильно закружилась голова.
Прямо предо мной высилась угрюмая серая башня Уирр-Милла. На берегу никого не было. Пошатываясь, я поднялся, наконец, на ноги и побрёл к берегу. Отсюда начиналось ровное ледяное поле, но полыньи тёмными пятнами виднелись издалека.
«Бред, - подумал я, дрожа от холода. - Как я сюда попал? Неужели, выйдя от Гудвина, прошёл без памяти несколько миль? Или, может быть, меня отвезли?». Но у меня было такое ощущение, что после разговора с Гудвином прошло много часов или даже суток.
Я шёл, вглядываясь в полыньи. Оказалось, что в Уирр-Милл, похоже, сносит всех утопленников. Дважды подо льдом я видел мёртвые лица. Не те. Какая-то старуха-бродяжка с гнилыми зубами, а другой раз – грудной ребёнок, утопленный, должно быть, с целью сокрытия греха. Девочка. Темноволосая и смуглая, как маленькая цыганочка Сони.
«Надо сообщить полицейским», - подумалось мимоходом. Именно мимоходом, меня чужие трупы мало интересовали. Я искал ту самую полынью, но до неё оказалось не меньше мили. Я запомнил форму и размер, поэтому не мог ошибиться. Но прозрачное окно уже немного присыпал снег – пришлось присесть на корточки и размести его перчаткой.
Я увидел вмёрзшие в лёд светлые волосы мужчины и отшатнулся в ужасе. Так это не было сном? Я действительно уже был здесь? И я убил его...
Меня затрясло, и в голове сразу просветлело. Ударяя тростью раз за разом, я разбил лёд. Теперь мертвец был прямо передо мной, но вниз лицом. Нужно было перевернуть его. Я протянул руку. Вода оказалась ледяной, а тело, качающееся, как поплавок, ускользнуло в сторону. И другое, женское, вынырнуло из-под него. Они словно играли или даже занимались любовью в воде, дразня меня. Я снова протянул руку, и мне, наконец, удалось перевернуть утопленника лицом вверх.
Его лицо было спокойным – он умер прежде, чем успел понять, что я убил его. Открытые глаза табачного цвета были залиты водой.
«Мне не вытащить его, - понял я. – Придётся ждать помощи».
Я снова поднялся на ноги, оглядывая пустынный берег. На шлюзе должен бы быть сторож. Я вдруг заметил, что моя рука, держащая трость, в крови. Что это? Я порезался осколками льда? Но никаких порезов на ладони не было.
Странный плеск донёсся из-за моей спины. Я быстро обернулся: тонкие женские руки держались за кромку льда, голова с мокрыми волосами высунулась до подбородка. Мужчина же уже выбрался на лёд, с него ручьями текла вода. Я отступил назад, готовый бежать, но невыносимый ужас словно оплёл мои лодыжки. Я закричал, не узнавая собственного голоса, поскользнулся и с маху сел на лёд. Каблуки скребли, но отползти я не мог – уровень льда к полынье понижался, и я неудержимо, словно с ледяной горки, съезжал к воде. К тем двоим, которые ждали меня совершенно спокойно и безмолвно.

- Да очнитесь же вы! – ощутимый удар по лицу ладонью на мгновенье вырвал меня из небытия, но в следующий миг я почувствовал, что снова туда проваливаюсь. Утопленник, уже совсем вылезший из полыньи, воспринял моё появление с восторгом – приставил к вискам оттопыренные пальцы-рожки и весело закричал: «Бе-е-е!». Я с облегчением засмеялся, и голова мотнулась от новой пощёчины.
«Что он делает? – подумал я вполне сознательно. – Я ведь всё равно не могу проснуться, разве что сотрясение мозга будет...», - и пришёл в себя.
Вместо заснеженного поля – заснеженный парк. Скамья со спинкой. Я полулежал на ней, а надо мной с видом экзекутора озабоченно склонялся Уотсон – живой и даже ничуть не вымокший.
- Вы уже выбрались из проруби? – зачем-то спросил я, уже понимая, что ни Уирр-Милла, ни проруби попросту не было, но ещё не понимая, был ли мой разговор с Гудвином.
- Это вы выбрались из проруби, - сказал Уотсон сердито. – Вышли, вернее, вывалились на улицу, босой, без пальто и мокрый, как мышь. Я вас сюда насилу дотащил – вы отбивались и хотели под кэб броситься. Вы что, накурились или накололись?
- Откуда я вывалился? – спросил я. От сквера, уже узнанного мною по круглому фонтану, с серой фигурой лебедя на возвышении, до штаб-квартиры Гудвина было не меньше мили.
- Из опийного притона, откуда же ещё!
- А-а, - догадался я, - из «Одалиски»? – это был ближайший сомнительной репутации подвальчик примерно в ста шагах отсюда.
Уотсон кивнул.
- А почему вы без пальто? – спросил я совсем уж глупо.
- А потому, что моё пальто у вас на плечах.
- Вам же холодно!
- А вам, что, тепло? Вы весь в поту – мигом прохватит, а вы и так ещё нездоровы. В конце концов, мне с вами возиться. Можете идти?
- Постараюсь, - я поднялся.
- Уж постарайтесь!
Было действительно невыносимо холодно. На ногах у меня не было сапог – очевидно, они, как и пальто, остались у Гудвина, если, конечно, я вообще был у Гудвина. Снег парковой дорожки ощутимо кусал холодом сквозь тонкие носки.
Мы вышли из аллеи. Уотсон свистнул, подзывая кэб, и он, слава богу, тут же объявился. Мы доехали до Оксшот-стрит за какие-нибудь десять минут. Всю дорогу Уотсон молчал, сцепив пальцы рук в «замок» и упершись в него подбородком. Оказавшись в квартире, он сначала заставил меня выпить чашку огненного кофе с таким количеством сахара, которое и мне показалось непривычным, а ноги опустить в таз с крутым кипятком, куда ещё бухнул изрядное количество горчичного порошка. Сам же закурил, нервно коротко затягиваясь, и сел напротив, но не на стул и не в кресло, а на ручку кресла, словно на насест.
- Как вы узнали, что меня следует искать у «Одалисок»? – спросил я.
- Никак, - он мотнул головой. – Я искал вас по всему Лондону. Уже вечером прибежал какой-то мальчишка, сказал, что человек, о котором вы спрашивали, приходил в контору «Променад-Эль» и разговаривал со сторожем. Он хотел взять экипаж, но контора была закрыта, тогда он просто взял первый попавшийся наёмный экипаж на улице. Мальчишка хотел бежать к вам, но побоялся, что упустит его и поэтому решил узнать, куда он поедет. Он пристроился на запятках. А экипаж подъехал к «Одалискам» и там остановился, видимо, надолго, потому что лошадь стали кормить. Мальчишка воспользовался этим, чтобы сбегать за обещанной платой. И я отправился к «Одалискам».
- А экипаж?
- Боюсь, Холмс, мне было не до экипажа. Знаете, вы уже второй раз встречаетесь с Гудвином, и второй раз возвращаетесь от него полумёртвым. Что с вами там было? Что он с вами сделал?
- По-моему, на этот раз как раз просто отравил. Каким-то наркотиком. А потом, выходит, отвёз и бросил у «Одалисок». Или я сам туда как-то добрался... Неважно. Уотсон, в наркотическом бреду у меня было видение.
- Какое?
- Вам я не скажу. Зато скажу Хэглину.
Понял Уотсон или не понял, но кровь отлила от его лица.
- Утром скажу, - уточнил я. – Сейчас я способен только спать, и хорошо, если спать способен.
Была рождественская полночь.