Души яркие! Где же вы в самомо-то деле? 5

               
                V
      
       Когда группа Павла вернулась на Родину, руководство «Мечты» в составе Витольда, Нины, Оксаны и Славика отправились на микроавтобусе в Италию для обсуждения с тамошними комитетами итогов летнего оздоровления и обсуждения планов на будущее.


       Павел, впервые же дни пребывания дома, был приглашён в недавно созданную фирму «нового» типа. И он дал согласие, не столько из меркантильных соображений, сколько из сложившегося мнения, что переход к «капитализму» откроет широкое поле деятельности людям с активной жизненной позицией.


       На такой перемене настаивала и  Нина:
       – Найди себе стоящее дело.   
       И Павел сел за литературу, содержащую сведения о европейском опыте в сфере предпринимательства. Планы новой организации обсуждались тщательно, находили поддержку со стороны представителей региональной власти, и это воодушевляло. 


       А однажды ближе к вечеру, когда уже Павел был дома, раздался телефонный звонок. У аппарата была Франческа, член комитета, возглавляемого доном Джузеппе.
       Со свойственной итальянке восторженностью она рассказала о встрече с руководством «Мечты», о совместно намеченных мероприятиях и о приятном впечатлении, оставленном Ниной. Огорчалась по поводу тех трудностей, которые должны были испытать четверо взрослых за три дня поездки в микроавтобусе. 


       С оттенком гордости сообщила, что они подарили жене Витольда платье. А в конце разговора поинтересовалась, что означает имитационный жест бросания бокала через плечо, который демонстрировал Витольд за обедом.
       Павел предполагал, что это не более чем знак бравады, но поскольку никогда не интересовался его истинным смыслом, просто сказал, что это своеобразный знак пожелания счастья хозяевам дома.


       Но удивившей его информацией оказалось сообщение о платье, подаренном жене Витольда.
       Скорее всего, повод дали Витольд и Оксана. Похоже на то, что её приняли за жену, если, конечно, и за «бугром» они сохранили имидж родных в доску. Но не исключено, что Павел не так понял сказанное Франческой.


       После телефонного разговора он коротко информировал о нем Анну Павловну, но о неизбежных наших ошибках в части «навязывания» нашего устава в  чужом монастыре умолчал.
       Находясь в офисе «Мечты», он решил усовершенствовать одну из компьютерных программ. Его дискеты находились в одном из ящиков в столе Нины. Но нужной дискеты там не оказалось, зато на глаза попалась пачка сигарет.


       Павел заулыбался. Проблема приобретения сигарет не была для него новостью, хотя ни он, ни Нина не курили. А улыбался потому, что твердо знал: Нина никогда бы не стала «выпячивать» свою внимательность, угостив кого-то в критический момент сигаретой. (Момент, когда на территории бывшего Союза даже сигареты оказались в дефиците, воистину был критическим). Но после похода в кафе, усевшись за компьютер, пачку сигарет в столе он уже не обнаружил.


       Две женщины, находившиеся в офисе, были курящими и, конечно, с удовольствием могли воспользоваться заначкой. Или за месяц его отсутствия Нина начала курить, и подружки перепрятали «улику»?
       К концу дня в офисе появился один из водителей, и заметив, что Павел собирается домой, изъявил готовность его подвезти. Дорога была не долгой, разговорчивый Виктор, так звали водителя, почему-то молчал. И уже подъезжая к дому, Павел спросил:
       – Что-то ты, друг, молчишь. Укатали Сивку крутые горки?


       – Зажарились мы, Антонович, и в прямом, и в переносном смысле. – И после небольшой паузы добавил: – Ездили на днях отдохнуть на природу. И скажу откровенно: если бы моя жена вела себя так, как некоторые наши сотрудницы, я бы её убил. 
       Витя был далёк от ханжества и занудства на тему канонов нравственности. Но ещё не мог привыкнуть к резким изменениям в правилах игры «обновляющегося» сообщества.


       – Крепись, Витя, – ответил Павел, выходя из машины – сейчас многие начали путать свободу с вседозволенностью.   
       Поднявшись на свой этаж и открывая квартиру, Павел услышал телефонный звонок. Беспокоила его, как выяснилось, Дина:
       – Антонович, извините, что Вас беспокою, но мой звонок продиктован настоя-тельной необходимостью.


       Даже при всей очевидности взволнованного состояния Дина говорила чётким языком, свойственным большинству педагогов:
       – Сегодня утром я была в офисе. То, что я увидела на столе Витольда, вероятно, меня не очень бы потрясло, если бы не одно обстоятельство. Наш офис – проходной двор. Вы знаете, сколько народу бывает у нас ежедневно. И абсолютно не исключено, что кто-то из любопытных видел то же, что и я. Пачка фотографий – просто подарок для злопыхателей. В связи с этим у меня к Вам две просьбы. Первая – не ищите возможности их увидеть. Поберегите свое здоровье. И вторая – давайте продумаем, как провести беседу с близкими нам людьми, чтобы остановить коллективный полёт в пропасть.


       Павел понимал, что Дина ещё не уловила существенную деталь: её влияние в «Мечте» в какой-то мере утрачено, несмотря на то, что она её создала. А потому ответил:
       – Первую твою просьбу мне не трудно выполнить. Я – не любопытен. Что касается второй, то, думаю, нам не стоит требовать официального, то есть коллективного разбирательства. Наши с тобой аргументы могут прозвучать «гласом вопиющего в пустыне» на фоне мнения «большинства». Но у меня есть маленькая надежда, что Витольд в разговоре со мной на рожон не полезет. Сейчас надо добиться, со ссылкой на здравый смысл, хотя бы маленького снижения компрометирующего накала вседозволенности. 


       – Пожалуй, Вы правы – ответила Дина после небольшого раздумья, хотя в её характере было бы уместным выступить с шашками наголо.    
     После разговора с Диной в сознании Павла вдруг  всплыло давнее откровение одного из студентов. Он даже улыбнулся тому, до какой степени люди не оригинальны и, прежде всего, в пошлых поступках.    


    За долгую педагогическую работу ему приходилось неоднократно оказываться в роли советчика или исповедника для молодых людей, что иногда ставило его в довольно трудное положение. На многие их вопросы он и сегодня не знал ответов, но чаще всего страдал вместе с ними, сознавая, что выход из жизненных коллизий, в которых оказывались его питомцы, не зависел от житейского опыта их наставника.
     Глядя на лица, измученные страданием, ему не всегда удавалось найти правильные слова, которые бы посеяли надежду, или указали дорогу к ней.


      Эпизод из жизни этого студента, очевидно, каждый расценит по-своему, может быть даже как незначительный. Но не следует забывать, что, во-первых, чужое горе почти всегда кажется не таким уж страшным, а, во-вторых, каждая душа уникальна. У неё своя философия, своё восприятие мира и жизни, свои дороги радости, любви и страдания.


       Из первых фраз Саши (так звали студента) было понятно, что обращение к преподавателю ему далось нелегко: 
       – Извините, Павел Антонович, что обращаюсь к Вам уж слишком с личной проблемой, решения которой не нахожу.
       – Саша, можешь меня не стесняться. И если мой опыт окажется достаточным, чтобы тебе помочь, я буду рад, – пошёл навстречу студенту педагог.
        – Есть поговорка: “Смерть без причины не бывает”. Но именно причину моего падения  в никуда я не вижу, хотя не исключаю того, что в произошедшем недавнем событии виновна не только моя Аля.


      Заметив паузу в речи студента, Павел терпеливо ждал, понимая, что не так-то просто вступить на тропу откровенности всё-таки с посторонним человеком. 
    – Три года  назад меня полюбила девушка. Опыта, конечно, у меня не было никакого. Я просто молился Богу за дар судьбы и жил счастливым человеком, ежедневно встречая  тёплые глаза и приветливую улыбку. Может быть, это убаюкало, а может быть...


       И снова пауза…
       – Никогда не предполагал, что мои надежды, моя вера в искренность и взаимное доверие будут однажды уничтожены средь бела дня под хохот пьяной компании.
       – И что же произошло? Не торопишься ли ты с выводами? Ведь говорят же, что надежда умирает последней.
       – Я был на практике. Группа, в которой училась моя Аля, сдала экзамен, и было решено съездить за город на природу. Конечно же, в этом не было  ничего зазорного. Но, очевидно, мои ... не знаю, как называть моих вчерашних друзей, не рассчитали свои силы, забыв о том, что алкоголь отключает тормоза.


       Последовали танцы в пляжных костюмах с имитацией сексуальных движений и катания по траве с криками…  Не хочу цитировать пошлости очевидцев.
         Но и это не всё. Было снято множество фотографий. И эти фотографии, иллюстрирующие степень «расслабления», не постеснялись оставить в комнатах общежития на столах. Смотрите, кому не лень, как надо отдыхать.


       На эти фотографии я и наткнулся.
       – Ты уверен, Саша, что никто из участников «отдыха» не осознал свой грех после отрезвления?
       – Может быть, кто-то и осознал. Но моя Аля не нашла ничего лучшего, как возмутиться:
       – Что, собственно говоря, произошло? Если твои фантазии ведут тебя к мыслям об измене, то ты меня оскорбляешь, я была с друзьями, и совесть моя чиста. Не ожидала, что твоё доверие ко мне копеечное.


       – Может быть, я в самом деле дремуч, –  продолжил Саша, –  но я испытываю невероятные мучения от мысли, что моя Аля, участвуя в подобном «озорстве», прежде всего обесчестила себя. И не обида меня сейчас душит, а стыд перед друзьями за неё.
       – Постой, постой, Саша. На агрессивность твоей Али можно посмотреть двояко. Либо она спровоцирована действительно обидой на тебя за подозрительность. Либо, в соответствии с известной мудростью: «Юпитер, ты сердишься…», она по сути признаёт свою неправоту.


       – Что же мне делать, если больно настолько, что не хватает сил удержать себя от попытки разом со всем этим покончить.
       Если бы Аля полюбила по-настоящему, это можно было бы понять и простить. Но что делать с откровенной мерзостью и пошлостью, которую не только не прятали, а гордились ею, выставляя напоказ. Что, нет уже и следов совести? Как понимать слова:
       – А вот в душу мою не лезь! 


       – Саша, – снова вмешался наставник, – Давай договоримся так. Когда вернёшься домой, говори с Алей, как если бы ничего не произошло, а ещё лучше  – попроси прощения за свою обиду. Руководствуйся известной мыслью: «Что ни делается  – всё к лучшему». Жизненный опыт говорит, что как бы ни развивались дальнейшие события, мы чаще всего говорим: «Не было бы счастья, да несчастье помогло».


       Саша задумался, потом, глянув на Павла Антоновича, с лёгкой усмешкой сказал:
      – Поделившись с Вами наболевшим, я тоже совершил грех – вынес сор из избы. Подчеркнул свою несостоятельность как мужчина. Теперь мы с Алей оба грешники: она продемонстрировала безответственность, а я – слабость.
       – Саша, я желаю вам с Алей доброго мира! – Павел Антонович протянул своему студенту руку.


       Но, с уходом студента, горькие мысли не ушли. 
        Может быть, слушая этого молодого человека, следовало бы порадоваться его достаточно  разумным суждениям, или утешить себя тем, что человек с чистой, пусть даже легко ранимой душой, не должен пропасть. Но сегодня он страдает и, при поверхностной оценке ситуации, можно посчитать от ревности. Увы, как и многие мужчины, он в большей степени страдает от унижения в глазах общества. Что бы мы ни говорили: “Совесть моя чиста”, “Неправда не пристанет” и тому подобное, нас беспокоило, и будет беспокоить то, как нас оценивают люди, потому что в этой оценке наша честь или бесчестие. И если совесть – это способность осудить себя, покраснеть и как-то скорректировать свое поведение, то честь — визитная карточка в обществе, которую нельзя потерять; без неё если и примут, то только из меркантильных соображений, поплевав за спиной.   


    Есть люди, которые так или иначе согрешив, торопятся бравировать насквозь фальшивой фразой: “Мнение обывателей меня не интересует”. Они обманывают себя. Известна мудрость: “Тот, кто бросает вызов обществу, получает камни в собственную голову”.
    В приведенной истории вина молодой женщины не столько в поступке, сколько в попытке оправдать его, прибегая к примитивным в данном случае методам – агрессивной атаке и позе обиженной. Ведь даже те, кто был рядом с ней в тот злополучный день, скорее всего, её осудили.   


    Остаётся только надеяться, что она тоже любит, и в таком случае не будет долгим путь к покаянию. Хочется ей пожелать этого, потому что попытка стыдливого молчания ведёт к накоплению в душе любимого горечи от неснятых недоразумений, которые возникали, и будут возникать в нашей жизни. Такая стратегия не даёт страдающему передышки. На однажды нанесённую рану сыплется соль новых ошибок — мы не ангелы. И не хочется лишний раз говорить о том, что слово раскаяния лечит и пострадавшую, и оступившуюся души. Говоря: ”Прости”, мы не только дарим надежду партнёру, глоток свежего воздуха, но берём на себя ответственность чаще думать о своих шагах. (А, может быть, потому и молчим, что не желаем связывать себя какими бы то ни было  обязательствами?).
               
                *  *  *

      Но, по приезде «главарей Мечты» домой, Павлу долго не удавалось поговорить с Витольдом в спокойной обстановке. В осенний сезон зачастили заграничные эмиссары. Встречи в офисе, на природе, в ресторане отнимали до двадцати часов ежедневно, включая субботу и воскресенье. Весь состав организации практически жил в офисе. Время отдыха, начало которого совпадало с первыми часами очередных суток, не допускало никакой возможности общения с членами семьи. А если эти члены семьи обижались на отсутствие внимания, то им говорилось:
       – Ищи себе дело по душе, – словно душе, кроме дела ничего и не требуется. Не актуальны теперь слова героини Цвейга: «И это всё?»    


       Но в одну из суббот Нина появилась дома в первой половине дня и принялась готовить обед. Свой вопрос «Что-то сдохло в лесу?» Павел озвучивать не стал. И обед прошёл в плену хорошего настроения, чему в высшей степени была рада Лана.
       А в пять часов в доме появился Витольд и с порога, обращаясь к Павлу, спросил:
       – Антонович, Вы не будете возражать, если мы с Ниной отправимся на встречу с английской делегацией в обком профсоюзов?


       – По-моему, было бы гораздо эффектнее, если бы ты появился на этой встрече со своей Диной, она знает английский не хуже Нины – заметил Павел.      
       – Я с ней в состоянии конфронтации. Достала уже меня своими упрёками по поводу отсутствия дома.
       – С Диной конфликтовать не стоит. Да и я эгоистичен, хотел бы сегодня побыть с Ниной. А на встречу с иностранцами тебя вполне устроила бы Анна Павловна. Она, к её несчастью, семьёй не обременена и не во всех ваших мероприятиях принимает участие.
       – Антонович, это не серьёзно – возразил Витольд, словно хотел сказать, что  недостойно идти на встречу со «старушкой».


       И Павел сдался, заметив, что Нина хочет пойти на встречу. Её желание как профессионала лингвиста было  вполне объяснимо.
       –Только смотри, Витольд, не очень рекламируй свои способности принять на грудь – напутствовал хозяин дома неожиданного гостя.
       – Ну что Вы! Городской бог профсоюзов Козловский вообще не пьёт и другим не даёт. Мы вернемся не позже девяти – смеясь, отреагировал Витольд.
       И высший эшелон власти «Мечты» отправился на очередную официальную встречу. 


       Нина не вернулась домой ни в 10, ни в12… Тот, кто хоть когда-либо ждал, знает что это такое. Павел уже побывал в ДТП, когда водителем был Витольд.
      Они ехали в столицу, и на обледеневшем участке трассы машина пошла по дороге боком. Доли секунд он вообще не соображал, что происходит. Потом никакие его действия (притормозить или выправить колёса) успеха не имели. А когда скорость движения поубавилась, и колёса вошли в сцепление с дорожным покрытием, машина прыгнула с полутораметровой насыпи  на обочину и приземлилась на четыре колеса между двумя толстыми соснами, зацепив одну из них.


       К счастью, пострадавших не было, если не считать, что Анна Павловна поранила подбородок, стукнувшись о водительское кресло. Но рулевые тяги были повреждены. Участники происшествия расчистили небольшой проход в кустарнике до лесной тропы и выкатили машину на трассу.
       Приняли решение возвратиться домой. И хотя руль плохо воспринимал усилия водителя, потихонечку двигались в полном молчании, моля Бога, что не случилось трагедии.


       Когда через три часа они вошли в офис «Мечты», первой им навстречу бросилась Нина. Обняв всех по очереди, она спросила:
       – Неужели не было никакой возможности позвонить с трассы, что вы все живы?
      … А из дома профсоюзов Нина вернулась в четыре часа утра… Павел встал с кровати и перекрестился.
       – Ты почему не спишь? – бросилась Нина в атаку.
Агрессия была очевидна. И у Павла уже была на выходе фраза: «Неужели не было никакой возможности оторваться на несколько секунд и позвонить?» Сдержался, но то, что вымолвил, тоже было не лучшим:      
       – Ты ведь волновалась, когда мы с Витольдом оказались в кювете…      
       – Чёрт, на работе достаётся, и домой приезжаешь в атмосферу непонимания и нытья.


       Павел уже был рад тому, что Нина его прервала, потому что он готов был напомнить и о другом происшествии, жертвами которого были Витольд и Дина. Тот, кто их обнаружил, при беглом осмотре принял их за покойников. Но всё обошлось. 
       Сейчас он терзался вопросом. А была ли встреча с иностранцами? В субботу и до 4-х  воскресного утра? Или я уже в лапах паранойи?


       Поздним утром, после стандартного завтрака и обмена ничего не значащими репликами Нина отправилась в офис.               
       А ближе к обеду позвонила Дина:               
       –  Павел Антонович, мне не хотелось бы вмешиваться в жизнь Вашей семьи, но Нина вчера была с Витольдом. Поэтому прошу Вас, скажите, когда она вернулась домой?               
       – Понимаю тебя, достаточно трудно оставаться в рамках деликатности. Но, если тебя мой ответ успокоит, то вернулась Нина не вчера, а сегодня в четыре часа утра.


       – Она не говорила, что их так задержало?
       – А я не спрашивал.
       – У Вас железные нервы, Антонович. А я упорно настаивала на откровенности, абсолютно необходимой не только для нас обоих, но, прежде всего, для будущего нашей малышки. Хотя его признание успокоения мне не принесло. Напротив, я теперь вообще не знаю, что будет с нами завтра. Безгрешная четверка развлекалась на даче родителей Витольда. Они там в баньке парились.


        – Вот это номер! Я думаю, что теперь наш план – несколько смягчить последствия «медных труб» – потерял свою актуальность. 
       – Нет, кухаркой, прачкой, уборщицей, сторонним наблюдателем я не буду. – Дина положила трубку.


       Павел надолго задумался. Могла ли Нина не знать, что никакой встречи в доме профсоюзов не будет? Это вряд ли. Тогда она должна бы отдавать себе отчёт в том, что у лжи короткие ноги. Ложь, вошедшая в их отношения, в их семью рано или поздно сметёт всё.
       Как же не хочется верить, что она этого хочет!


       Прозвучавшую агрессивность Дины он пропустил мимо ушей. Как говорится: свинье не до поросят, когда ей обжигают щетину. Для себя он решил не делать пока никаких резких выпадов. Вряд ли Витольд и Нина, допускают мысль о возможности обсуждения сложившейся ситуации их супругами. И не потому, что обиженные не захотят выносить сор из избы, а потому что оба достаточно честолюбивы  – не  так-то пррсто открыто признать, что тебя отодвигают в сторону.   

               
       Павел уже принял, было, решение сначала поговорить со Славиком. Они не так давно знакомы, но их отношения можно было считать вполне дружескими. Видимо, потому что в чём-то их характеры были схожи. А в самом существенном – в отношениях с женщинами – оба принадлежали к классу рабов, хотя и в этом было одно маленькое отличие: Павел знал, что раба долго любить не будут, а Славик в этом отношении был, пожалуй, жертвой по незнанию, да к тому же с ещё большей дозой наивности. Он мог, например, искренне недоумевать:
       – Ладно, мужики, но никак не могу понять, почему женщины абсолютно не торопятся домой.


      Сейчас Павел взялся за обдумывание «шахматной» позиции: какие возможны варианты развития разговора со Славиком? 
      Разумеется, нельзя ссылаться на откровение их сотрудницы о двух служебных романах в малочисленной организации. И разве редко сослуживцы, в меру своей испорченности, взирают на события «со своей колокольни»?


      И все-таки, после долгих размышлений, Павел решил поговорить с одной целью: посмотреть в глаза Славику. И лучше разговор провести  в спокойным русле, не затрагивающем конкретных событий.   
       – Привет, Славик! Слушай, у тебя найдётся несколько минут? Есть разговор.
       – Надо подумать… 


       Павел понял, Славик не ждал приглашения к разговору и, скорее всего, хотел отсрочки, возможно, для обсуждения того: что говорить можно и что – нельзя. Отказ надо было как-то исключить, и Павел добавил:
       – Подумай, а если найдутся десять минут у Витольда – прихвати и его. Выберете время – позвоните и приезжайте в мой офис.   


       Витольд и Славик появились в кабинете Павла минут через пятнадцать. Павел заулыбался, потому что кабинет сейчас смахивал на деканат. За столом – декан, а на стульях присели два нашкодивших студента. Габариты Витольда, правда, были совсем не студенческие.    
       – Послушайте, хлопцы. Вам не кажется, что женщины «Мечты» сегодня играют роль героини Цвейга, которая на рубеже сорокалетия мучается мыслью: «И это всё?».
       – Вы, Антонович, как всегда в точку – откликнулся первым Витольд.


       – Ну а если серьёзно, я хочу сказать о своих тревогах. До недавнего времени я гордился нашим, простите, вашим коллективом. Без панибратства, рабского чинопочитания. В руках благородная миссия. Достойный уважения энтузиазм и ответственность. Но, к сожалению, в последнее время появилась ложка дёгтя, способная испортить всё. Имидж организации…


       – Вы хотите сказать – прервал Витольд, – что какие-то наши действия могут вызвать осуждение «княгини Марьи Алексеевны»? – так вот я плевать хотел на суд таких людей.
       – Дорогой Витольд, не относи меня, пожалуйста, к моралистам. Я вас пригласил не для нотаций. У вас есть и будут завистники, недоброжелатели и даже враги. Вы вполне зрелые и состоявшиеся люди. И не в моих правилах навязывать советы, тем более, когда об этом не просят. Но я закончу свою мысль.      


       Имидж организации меня беспокоит гораздо в меньшей степени, чем здоровый климат в наших семьях. А он, мягко скажем, стал хреновым. И дело вовсе не в том, что теперь из нашей жизни исчезли семейные встречи. И уж совсем не в том, что я, вдвое увеличивая обеденное время, бегу домой встретить из школы Лану и покормить, а мой начальник, улыбаясь, спросит: «Как Вы всё это терпите?». Ему ответить гораздо проще, чем каждый вечер слышать стоны Ланы: «Ну когда же придёт мама?» И самое страшное, что её высказывания в адрес мамы бывают далеко не лицеприятными. Мои слова, что мама у тебя одна, самая лучшая, и другой не будет, виснут в воздухе. Я теперь не вожу её к бабушке, потому что и там наша Лана позволяет себе не совсем добрые высказывания о матери. Разумеется, теща абсолютно убеждена, что Лана цитирует меня. А я не привожу примеры, в каком возрасте знал о жизни больше, чем могла бы предположить мать Нины. Мнения моей тещи всегда безапелляционны, но я на неё не сержусь. 


      Всё происходящее теперь не просто печально. Лана – ребёнок, должна спать хотя бы с десяти. Но каждый вечер она не спит до тех пор, пока не придёт мама. А когда та приходит, она, забыв обо всём, обнимает маму, потому что привыкла к этому с пелёнок.


       Тебе, Витольд, повезло. Твоя дочка совсем крошка. И её ещё не беспокоит, где ты. А как себя чувствует Дина? Или я только один делаю из мухи слона?
       – Да я получаю дома оплеухи за все семьи сразу – заулыбался Витольд.               
       – А я приезжаю домой последний, если вы не забыли – в шутку или с грустью сказал Славик.      


     –  Что ж, к сказанному добавлю только одно: вы знаете Нину три года, а я двенадцать. Конечно, это не аргумент, который бы дал, кому бы то ни было, возможность прогнозировать поведение женщины, но всё же признаки взлёта её души мне усмотреть не трудно. И она знает, что я на её дороге никогда не стану, хотя бы потому, что ярый противник любого насилия. И потом, – со мной Лана…


      Повисла пауза.
       – Ладно. Я вас, пожалуй, утомил – решил поставить точку в разговоре Павел.
       Он проводил гостей до машины. В её салоне находилась Оксана. Эта неожиданность заставила Павла быстро ретироваться.
       Возвращаясь в офис, он ещё раз «прокрутил» в сознании только что состоявшуюся беседу. «Монолог, а не беседа» резюмировал он не без сарказма.


       Но последнее замечание: «со мной Лана» было не без умысла. «Если Славик «угорел» серьёзно, он расскажет Нине всё в мельчайших подробностях. И тогда я на рубеже суток получу очередную дозу агрессии» – думал сейчас Павел.    
       И его предостережение в отношении того, что он чуточку лучше знает свою Нину, тоже было не беспочвенно. Он давно привык к её пристрастию красиво пококетничать с собеседником мужского пола и любого возраста. Славик, с первого дня пребывания в «Мечте», принял знаки «внимания» Нины к себе за чистую монету и безоговорочно стал в позу раба.


      Окружение улыбалось, глядя на картины их общения, ещё не очень сознавая, что такого рода театр опасен для обоих актеров. Кто-то был уверен, что Нина не сможет долго не замечать разбежку в ментальности засветившейся пары. Кто-то считал, что Славик, как собственник во всех смыслах этого слова, рано или поздно «возмутится» чрезмерной открытостью Нины перед другими мужчинами. Кто-то сомневался: Не «ходок» ли этот Славик или ловец выгоды? Точку в этой дискуссии, как всегда, поставит время.       
        Вернувшись в свой офис, Павел уже был не в состоянии думать о работе. Происходящее в стране, в офисе «Мечты» и по месту работы отразилось в словах, ложившихся на бумагу:



                Право и долг

               Всё то, чему нас жизнь учила,
               Не стоит нынче и гроша.
               И так «свобода» огорчила,
               Что в муках корчится душа.
               Опять иллюзии и страсти…
               О чём поднялся дикий вой?
               Чтоб кто-то выкупался в счастье,
               А оплатил его другой?
               И не безумна ли забава,
               Когда несёмся, сбившись с ног,
               Одним отстаивая право,
               Другим навешивая долг?


     Как Павел ни избегал теперь встреч с сотрудниками «Мечты», такие встречи были, и из них следовало, что уже никаких секретов не делалось из того факта, что четверка ездила по делам или на вечернее купание. Что же? Не судить же за это?
       И всё же, впервые узнав об этом, Павел удивился. Прежде, изредка бывая в дачном домике на берегу Днепра, Нина никогда не прибегала к водным процедурам и объясняла это стеснительностью, хотя в её фигурке не было ничего предосудительного.   


       Последствия же «мужского разговора» в офисе Павла не заставили себя долго ждать. Витольд решил подчеркнуть, что традиция семейных встреч ещё жива и организовал празднование дня рождения Евгения – мужа Оксаны – на природе.
       Наверное, Витольд хотел заодно повторить сценарий тех событий, которые были однажды отображены на пикантных фотографиях, вызвавших неодобрение водителя Виктора и возмущение Дины.


       Но игрища с братаниями на зелёной травке и «сальные» частушки Павла Дина оценила коротко и точно: «Пир во время чумы».    
  Последовавшие за этим три месяца сотрудникам «Мечты» стало абсолютно не до близких. Они были озабочены тем, чтобы никто из череды европейских гостей не остался вне традиций столбового гостеприимства.


       Теперь вечерние свидания Павла и Нины проходили в полном молчании. Кто бы знал, как не хотелось ему затрагивать самую протестную тему брудершафта.
       Жена брата Павла долбила головы родственников своим нытьём, что «национальное» пристрастие её мужа до добра не доведёт. Но стоило Павлу сказать абстрактную фразу: «тот, кто выпил в этом году в два раза больше, чем в прошлом – считай, алкоголик», как он стал врагом снохи.


       Так стоит ли с шашкой наголо бросаться в бой со злом, если вся история человечества убеждает, что на локальном фронте борьба с ним бесперспективна.
       И Павел, понимая теперь бессмысленность такого шага, в бой не бросался, потому что был уверен в характере Нины. Она от своих принципов и убеждений никогда не отступала. Именно поэтому Витольд называл её «упёртой».


       Можно осуждать упорство в убеждениях, ссылаясь на прописные сентенции: «наши убеждения рано или поздно оказываются заблуждениями» или «убеждён – значит, побеждён», потому что, убедившись в чём-то, считаешь задачу решённой, а в ней, оказывается, ещё много тёмных пятен. И если бы человек не был награждён чувством сомнения, то не было бы Джордано Бруно, Коперника, Эйнштейна...  Просто до ныне мы ходили бы по земле голыми.       
       Однако отсидеться в окопе всё-таки не удалось. Теперь уже, даже гипотетически, ожидать спада накала в приёме горячительных напитков было бы большой наивностью.


       Умер академик, знакомый Павлу и отцу Витольда. Никто из сотрудников «Мечты» его никогда не видел, но это не помешало шефу организовать поминки в офисе. Кто бы посмел отказать руководителю в проведении этой печальной трапезы?
       Один из руководителей города пригласил Витольда в гости. Трудно сказать, кем был продиктован состав приглашённых. Но на встречу с «бугром» отправилась славная «четвёрка». 


       Около одиннадцати вечера Павлу позвонил Славик и сказал, что Нина почувствовала себя плохо, и они выезжают, чтобы доставить её домой. Вечер был очень морозный, и машина долго не заводилась. Да ещё по дороге их остановил дорожный патруль. Поскольку все были «под градусом», ситуация складывалась не простая…  для простых смертных.
       Нина, вернувшись домой, была на удивление довольна. Шеф, связавшись по телефону с «нужными людьми, разрулил ситуацию».      


     Через два дня после этого «четвёрку» пригласила столичная журналистка Бася отметить её юбилей.
       Вернувшись, Нина сказала Павлу:
       – Бася осталась довольна праздником, который мы организовали ей в ресторане. Сказала: «Вы меня так утрамбовали, что я валюсь с ног, не помню, когда так танцевала!».


       А на следующий день в офис «Мечты» пришла телеграмма: «Бася умерла». И снова поездка в столицу, теперь уже по печальному поводу.
       Павел, узнав о случившемся, подумал:
       – Не будет ли Нина относить какую-то толику вины на себя и своих друзей? Да, Бася была в возрасте и должна была знать свои возможности. И всё-таки…


      После этого события поездки в столицу стали еженедельными. Павлу было по-нятно, что первая была связана с девятью днями после смерти Баси, а последующие?
      Нина сама завела по этому поводу разговор, вернувшись из очередной поездки:
       – Не дуйся, ничего не было, против моего номера в гостинице сидел дежурный «мент».
       Павел усмехнулся по поводу всплывшего в сознании вопроса: «В прежних по-ездках помех не было?», но вслух сказал:
       – Я никогда не задавал тебе базарный вопрос: «Где ты была?». Ты это знаешь. Не терплю насилия, и считаю вредным занятием, кого-либо поучать, а тебя – тем более. Каждый строит свою жизнь по своему разумению и, как говорит твой шеф: «Флаг ему в руки!». Извини.


       Павлу не очень хотелось говорить о своей боли по поводу их многочасовых посиделок за рюмкой водки.
       Нет, он был уверен, что для Нины алкоголь не станет потребностью, но урон, который наносят долгие застолья здоровью каждому из них – не гипотеза. Вместе с тем, здравый смысл удерживал от бесплодных попыток призывать к этому самому здравомыслию.      


       Тем не менее, встретив однажды руководительницу дочерней организации Ви-тольда и, зная её приверженность к сухому закону, не удержался, улыбаясь, спросил:
       – Евгения Ивановна, Вы часто бываете в головном офисе. Вам не показалось, что сегодня ребята через край увлеклись песней «Ой, мороз, мороз»?
      – Ох, Антонович. Ваш вопрос – не следствие ли ревности? Поймите, между Ниной и её водителем большая интеллектуальная дистанция.
       – Евгения Ивановна, я Вас спросил совсем о другом, но почему-то многие, начиная с Витольда, задают мне этот же вопрос. И хотя я принципиальный противник чувства ревности, потому что противник посягательства на чужую свободу, удивляюсь, почему мне его настойчиво навязывают.


       К беседующим подошёл один из «настырных» журналистов, и Павел посчитал момент подходящим, чтобы удалиться.
       Беседы Павла и Нины всегда носили вполне здоровый характер, с присущим обоим чувством юмора. Поэтому вечером, следуя сложившимся правилам и, окрашивая свою речь оттенком иронии, передал состоявшийся днём короткий разговор, завершив его следующий фразой:
       – Неужели Евгения не знает, что, например, генеральскую жену, устроившую себе развлечение с адъютантом, не интересует интеллект последнего?


       Но Нина на финальную фразу мужа не отреагировала никак. И Павел понял, что его ирония была абсолютно неуместной. Он опять ошибся, пряча от самого себя вывод: пора заткнуться.
       На следующий день общение супругов приняло совсем иной оборот:
       – Я сегодня поговорила с Евгенией Ивановной. Она категорически отрицает, что говорила тебе то, что ты, очевидно, высосал из пальца. И я ей и Витольду верю больше чем тебе. Очную ставку не хочешь?


       – Ну, если ты им веришь больше, чем мне, то зачем тебе очная ставка? Я никому и ничего не хочу доказывать. Знаю только одно, Господь слышал наши беседы. И судить нас – его прерогатива.    
        – Боишься очной ставки? Чёртов миротворец, ты приди к нам, и наши мальчики не оставят камня на камне на твоей «философии». Ты один! Понимаешь?


       – А ты понимаешь, что, спрашивая своих друзей, говорили ли они то-то и то-то, ты демонстрируешь недоверие ко мне? Да им ничего не остаётся, как укрепить твоё недоверие, потому что ты им нужна.
       Посчитав продолжение разговора абсолютно бесполезным, Павел ушёл в другую комнату и сел за компьютер. У него чуть не сорвалось с языка, что Джордано Бруно тоже был один. Остановило сознание: ты Нину потерял..

.
       Прежние разговоры с ней, как правило заканчивались фразой, полной сарказма:
       – Ну, и чего ты добился?   
       И на этот раз Нина, последовав за ним, её повторила. Она явно искала продолжения.
       – Что ж, первый раз скажу то, что говорить вовсе не хотел. Когда ты стала прибегать к мелкой неправде, я был уверен, что дальше мелких шалостей дело не пойдёт. Но теперь ты демонстрируешь такую агрессию, что я вообще не понимаю, на каком свете нахожусь.


       – Я давно разочаровалась в тебе, а врала, потому что боялась: не дай Бог, ум-рёшь.
       – Нина, теперь, когда ты якобы решилась открыть мне глаза, зачем опять врёшь. Если бы ты давно разочаровалась во мне, то не было бы Ланы.
       – Это случилось чуть позже.
       – Опять неправда. Полгода тому назад ты с гордостью читала мои стихи своим коллегам. Потом, не только я, но и твои коллеги видели, какими были твои глаза, когда я входил в офис. Теперь ты хочешь сказать, что это был всего лишь театр?
       – Прекрати копаться в прошлом. Разве не понятно, что нам остаётся только развестись?


       – Ну что же. Завтра займусь подготовкой этой процедуры. Мне прежде казалось, что самые ответственные решения ты предпочитаешь оставлять другим. Выходит, я всего лишь типичный самоуверенный индюк. И все-таки задам ещё один вопрос. Около тебя вертелось много достаточно состоятельных мужиков. Я могу надеяться, что Лана не пострадает?
       – Крутилось действительно много, только достойных не было.


       Тон последних фраз разговора был уже достаточно спокойным и… мрачным. Очевидно, Нина понимала, что именно её будущее и будущее её дочери пока в полном тумане. На следующий день она позвонила Павлу, и голосом, окрашенным некой игривостью, сказала:
       – Ты, смотри там, не делай резких движений, на которых вчера настаивал.
       – Я, Нина, делать резкие движения не способен. А уж в состоянии растерянности вообще не знаю, что отвечать.
       «Ну что меня так заносит на словоблудие тогда, когда простой ответ был бы гораздо эффективнее»? – подумал Павел.
       –  Высказался? Скоро Лана придёт из школы. Не забудь её покормить – прервала Павла Нина.


       Павел хорошо знал, что если Нина попадёт под поезд любви, то её и танк не остановит. Но значит ли это, что уже есть «любимый», и она приняла вариант жизни  ним за спиной мужа, чему и оправдание есть: именно ему оставляют честь быть с дочерью, которая может не принять душой отчима, а в таком случае это ни что иное, как угроза «нарождающейся семье», не меньшая, чем ещё живой рогоносец.      

    
       А через час позвонил Витольд, голос его был встревоженным:
       – Антонович, беда с Ниной. Она, кажется без сознания. Раньше с ней такое бывало? Или надо вызывать скорую помощь?
       – Поищите в её сумочке или в столе таблетки снотворного. Если найдёте – вы-киньте их куда подальше, скорую вызывать не стоит. Пусть отоспится.
 

      Павел не стал объяснять Витольду, когда Нина прибегает к этому не безопасному приёму. Полная неопределённость, прежде всего, или нежелание смириться с чем-то, толкают её на попытку убедиться, есть ли кто-то, кто готов ей посочувствовать. А проще сказать – пожалеть.
       Как ни пытался Горький убедить читателя, что жалость унижает человека, но против фактов поиска сочувствия, что можно сказать? Многим из нас хочется, что-бы кто-то пожалел. Хотя далеко не всегда ситуация имеет решение, способное дать утешение.


       Печально в этом случае только то, что не всегда утешитель оказывается человеком достойным или хотя бы порядочным. К Славику это вроде бы не относилось. Но в ком теперь можно не сомневаться?
       Павел бывал и в доме Славика, и в двух его гаражах. Нельзя было не заметить руки хозяина, кулачка в хорошем смысле этих слов. Может ли он принести в жертву всё сделанное за полжизни ради того, чтобы взять на себя в полной мере заботу о Нине и её близких? Не очень в это верилось. По статистике очень малое число пар-любовников превращалось в здоровую семью. И причиной тому чаще всего трусость мужчин перед радикальными переменами.


       Славик был очень внимателен и к Лане. Но он не мог не заметить, что эта кре-пость может оказаться ему не по зубам. Не потому ли Нина и Славик с самого начала избрали путь «тайной» любви? 
       Судя по всему, и Нина не спешила сделать нокаутирующий удар. Однажды она обронила: «Я не двадцативосьмилетняя дура». Именно в этом возрасте она пошла до конца с Павлом.


       Примерно через неделю Славик отвозил Павла домой. Их встречи бывали те-перь не так уж частыми. Но установившиеся спокойные отношения таковыми и оставались, несмотря на окружающий шёпот. Славик с искренним восторгом принимал «приколы» Павла и стихотворные пародии на какие-то строки из попсы. Вместе с тем Славик оставался жертвой утомительных выступлений Павла на бытовые и политические темы.


       На этот раз Славик сам взял инициативу в начале разговора. Он с беспокойством сообщил:
       – Антонович, мы с Витольдом вновь нашли таблетки и уничтожили их.
       Павел улыбнулся:
       – От вас требуется не только внимательность, чтобы вовремя найти таблетки, но и чисто человеческое внимание. Нина – женщина.


       Славик удивлённо посмотрел на Павла. Во взгляде читалось сомнение: не ло-вушка ли это? Скорее всего, Нина боялась за него и предупреждала, что он может оказаться жертвой своей открытости.   
       Павел думал: «Славик, ты слишком прост. Ты, забегая впереди паровоза, готов услужить Нине и Лане. Да, это приятно. Но догадываешься ли ты, что при всей привлекательности эта тактика почти всегда проигрышна? Вряд ли кто поверит, что у меня нет зла на тебя. Но его действительно нет. Может быть потому, что уверен: не ты положил руку на плечо Нины, первый шаг сделала она».


       О простодушии Славика Павел узнал вскоре после того, как в коллективе стали ожидать от него ревности. В поездке за город на шашлыки он заметил, что выбранное место как раз то, где он давал первые уроки вождения Нине, и поспешил ей напомнить об этом, но реакция была совсем неожиданной:
       – Тебя так и тянет испортить мне настроение.
       Да, тогда на кардан намоталась проволока, и пришлось потратить некоторое время, чтобы освободить его от пут. Но абсолютно не было оснований считать, что проволока намоталась именно тогда, когда за рулём была Нина. И тогда её настроение было просто замечательным. Почему теперь упоминание о юности их любви было столь неприятным для неё?


       Павел подошёл к Славику и спросил:
       – В конторе что-то не так? Нина почему-то не в настроении.
       – Да нет, вроде всё нормально.
       Славик и Павел одновременно обратили внимание, что две собеседницы, стоявшие неподалёку, настороженно поглядывают в их сторону.


       – Антонович, я всё не решался сказать Вам – начал Славик, поглядывая на женщин. – Я считаю, что мне очень повезло. Никогда прежде рядом со мной не было таких людей как Вы и Нина. И любую вашу просьбу я выполню с удовольствием.
       В том, что Славик в данный момент играет в искренность, Павел не сомневался.
       – Хочешь анекдот? – спросил он Славика.
       – Кто же против?
       – Так вот, потребовалось человеку мерить температуру, придумал термометр, мерить давление – манометр, и так далее. Но восхищает прозорливость человека. СПИД,а ещё не было а спидометр уже был придуман.   


       Они ещё некоторое время «потрепались» и разошлись. Улыбка уходящего Павла была связана с вопросом: «Неужели женщин тревожила возможность драки?»            
       В «Мечте», между тем, «семейный фронт» не оставался без внимания, что и следовало ожидать. Больше всех, как всегда, бушевала Света по поводу глухого протеста членов семей:
       – Мы трудимся как пчёлки, считай, без сна и отдыха, а эти трутни всё недовольны. Их кормят, поят, одевают, посылают заграницу на отдых, а они ещё набираются наглости выступать с осуждениями по поводу нашей работы.       


       – Да что они знают о нашей работе? – вторила ей Оксана. – Кто-то что-то им рассказывает. Придите и посмотрите.
       Приходили. Только почему-то принимали решение никогда больше не прихо-дить. И знали, что каждому из них говорилось: «Ты – один (одна), понимаешь?
       Павел, сдав систему обработки документов другому программисту, тоже не приходил.   


       У жены Славика возникла однажды острая необходимость найти мужа. Дозво-ниться в офис практически невозможно. И она пошла пешком, благо недалеко. Де-ло было поздним вечером. Как ей сказали, ребята поехали на речку, скоро будут.
       Через час её пребывания в офисе появились и Оксана и Витольд. Волосы последнего были влажными. А ещё через полчаса появились Славик и Нина.


       Какими бы ни были святыми каждый из четвёрки, но для большинства в сознании всплывёт старый анекдот. Школьник спрашивает:
       – Мария Ивановна, а «в кусты» пишется вместе или отдельно?
       Мария Ивановна отвечает:
      – В кусты – вместе, а из кустов – отдельно.      
      Вообще, этот период жизни «Мечты» можно было бы  назвать и апогеем и перигеем одновременно. Организация стала невероятно востребованной. Круг поклонников или почитателей Витольда был весьма масштабным. Это не могло не спровоцировать головокружение от успехов.
       Осознав, что этот грех стал очевидным, Павел вечером написал:
 

                Медные трубы

           В наборе дьявольских ловушек
            Порок тщеславия вполне
            Затмит и зло хмельных пирушек,
            И беготню к чужой жене.
            А я, наивный, возмущался,
            Как друг под льстивый трёп толпы
            От братства верного умчался.
            Де: «Я – орёл, а вы – клопы».
            И, упиваясь мнимой властью,
            Он мнимой значимости рад.
            Считает, грешник, высшим счастьем
            Жить ради славы и «наград».   
            Покрасоваться на экране,
            Пожать элитную ладонь,
            Или помыться вместе в бане
            С «бугром», его вдыхая вонь.
            Да мало ль сыщется событий
            Пьянящих душу гордеца.
            За кайф такой он, извините,
            Продаст и сына и отца.
            И, зная лжи и правды сходство,
            Легко, заботой ни о ком,
            Прикрыть тщеславия уродство,
            Как яйца фиговым листком.

       И всё-таки тревожила мысль,  так ли уж Витольд тщеславен, и догадывался ли он, что ни высокопоставленные лица, ни даже чиновники мелкого масштаба в полусогнутом состоянии пребывать не захотят.


       Да, власти просмотрели эффектный участок своего господства. Никогда прежде тысячи детей не выезжали на оздоровление в такие условия, которые родителям этих детей и не снились. Первые шаги «Мечты» рассматривались некой забавой. И власти решили, пускай потешатся «молодые и рьяные».


       И эти молодые совершили фантастический взлёт. Вот он, апогей! Кто осмелится возразить?
       Только теми же руками штурвал дёргали в сторону пропасти. Через медные трубы проходят немногие.
       Как известно, в каждом обществе есть писанные или неписанные законы бытия. Плох с нашей точки зрения присный «Домострой», предписывающий в царские времена, «как должно жить в семье», но он держал человека в тех рамках, которые сохраняли необходимый баланс стабильности, соответствующий духу времени.


       Моральный кодекс строителя коммунизма, изложенный в шести строках, естественно, был пустым звоном, но работал односторонний пропагандистский пресс. И люди делали утешающий вывод: «Низзя!»
       Но когда открылись не только светлые, но и тёмные шлюзы слова «свобода», каждый стал трактовать его в меру своей испорченности, а точнее – в меру своих личных интересов. И больше всего радовала возможность пуститься во все тяжкие.


       В этом смысле «Мечта» никаким пионером не была. И делала, как писал Ильич, «шаг вперёд и два шага назад», наряду с себе подобными. Особенно старался Витольд. Никакой элементарной дипломатии он не придерживался в общении с представителями власти и, уж тем более, с клерками от бюрократии.    
       Да и в отношениях с теми, кто был с первых шагов рядом, дух братства начал выветриваться.


       А Павел, поняв, что среда бизнесменов ему не по душе,  решил создать небольшое учебное заведение, в котором основными дисциплинами были бы: три европейских языка, литература, культура, история и обычаи соответствующих стран. Всё-таки большая часть его жизни была отдана просвещению, и это решило выбор. Тем более что Нина часто повторяла:
       – Найди себе занятие по душе, чтобы не оставалось времени на ненужные копания в «чужих» душах.

                *   *   *

       Перед рождественскими каникулами Павел и Славик ездили в столицу за итальянской группой, возглавляемой доном Джузеппе. Их отношения, сложившиеся однажды, никак не изменились. Дорогой, как водится, Павел много говорил, иногда шутил и спал.


      В столице итальянцы пригласили их на завтрак, и группа отправилась преодолеть последний отрезок в вояже гостей. Но не прошло и двух часов, как поступил вопрос:
       – А можно ли где-то пообедать?
       Славик, посмотрел удивлённо на Павла.
       –  Еда – это культ итальянцев, – а итальянцам ответил: – Non c’; qualche probllema! (Нет проблем).


       А когда через полчаса они зашли в ресторан «Ой мороз, мороз» в небольшом городке , Павел пожалел, что не убедил итальянцев подождать до приличной гостиницы конечного пункта. Ресторан, похоже, ремонтировали, или давно этого не делали. Он больше походил на большую конюшню.


       Обед прошёл в «тёплой» обстановке. Итальянцы вежливо молчали. 
       По прибытии гости встретились с уже знакомыми детьми под елкой одной из школ. Объятия, поцелуи, песни, стихи фотографии на память, большой стол с напитками и сладостями. 
       Павел посвятил итальянцев в свои планы создания школы иностранных языков в присутствии Витольда. Идея понравилась гостям, но совсем не понравилась Витольду. Улучив момент, он заявил Павлу без обиняков:


       – Антонович, если Вы не забудете о только что озвученной идее, я Вас размажу по стене.
       – Однако, ты, Витольд, потерял чувство реальности – спокойно встретил атаку Павел и добавил – Ты пожалеешь о сказанном.
       Тут же к Павлу подошли Оксана и Славик (Нина в это время была с гостями из Германии) с вопросом:
       – Что он Вам сказал, Антонович?
       – Да так, помахал кулаками, думаю, что остынет.


       За разговором Павла и Витольда наблюдал  дон Джузеппе. Уловив, что общение не походило на дружеское, подошел к Павлу и заговорил:
       – Павел, Сеньор Витольд, как мне кажется, человек с невысокой степенью ответственности. Так ли это?
       – Он ещё мальчишка, – улыбаясь, ответил Павел, а про себя подумал: «Ох уж это сослагательное наклонение в итальянской речи! Прочитал я как-то у одного итальянского лингвиста, что это наклонение умирает. Только это вряд ли произойдет. Мало того, что оно присутствует в художественной литературе, оно – национальное свойство, защищающее в здравой мере от ответственности за сказанное. Но вопрос гостя не мог быть праздным. Скорее всего, он был свидетелем чего-то, что породило сомнения».


       – Дон Джузеппе, а не хотите ли посетить урок итальянского языка в нашей школе? – предложил Павел, чтобы увести разговор от темы.
       Согласие было получено. И тем же вечером двое итальянцев присутствовали на уроке, который Павел проводил сам. Дети поочерёдно брали со стола задания, словно экзаменационные билеты. Читали текст, переводили и, О Боже! Почти безошибочно отвечали на вопросы гостей. Тексты были взяты из итальянской книжки с короткими юморесками. Смеялись и дети, и гости.


       Ещё больше гости урока смеялись через тройку дней, возвращаясь в столичный аэропорт, когда пересказывали остальным шести членам своего десанта байки, услышанные на уроке.   
     Когда Нина пришла поздно вечером домой, Павел в присутствии Ланы рассказал ей о событиях урока, вся семья заразительно смеялась.


        «Как же давно мы так не смеялись» – подумал Павел, но о «наезде» Витольда, равно как и о беседе с доном Джузеппе Нине ничего не сказал.    
       А на другой день она позвонила уже с работы:
       – Паша, Витольд и Василий хотят с тобой поговорить, приезжай.
       – А стоит ли?
       – Тебе протягивают руку, не становись в позу.
       – Хорошо.


       По дороге в офис мысли Павла сводились к следующему. Витольд испугался. До него доходили слухи о недовольстве некоторых иностранцев тем, что он часто прибегает к просьбам о материальной поддержке. В их представлении люди, занимающиеся благотворительной деятельностью, достаточно состоятельны. И хотя давно уже знали о бедности учредителей «Мечты», их настороженность часто подогревалась «шептунами», которых в таких случаях хватает.


       Знал Витольд и о том, что Павел хорошо знаком со многими представителями иностранных спонсоров. Не перерастёт ли задуманная им организация в серьёзного конкурента? 
       Не был он уверен и в том, что Нина в этом случае останется с ним. А это было бы серьёзным ударом. Скорее всего, именно такая оценка ситуации явилась причиной приглашения к разговору.


       В офисе находились Витольд и Василий.
       – Извините, Антонович, за вчерашнюю горячность. Мы вот тут с Василием пришли к выводу, что вполне эффективной может оказаться наша совместная работа – начал Витольд.
       – Извинения принимаются. Готов выслушать ваши аргументы, касающиеся возможного сотрудничества.


       После получаса беседы Павел сказал:
       – В общем, документы нашей организации уже прошли юридическую регистрацию, но это, надеюсь, не помешает решению наших общих задач, о которых мы только что говорили.


       На этом и расстались.
       В последующем никаких разговоров об общих планах работы не было. Витольд понял, что организация Павла ни отправкой детей на оздоровление, ни процедурами продвижения иностранной гуманитарной помощи заниматься не будет. Это его вполне устраивало, как и мир с Павлом, пусть даже на ближайшее время формальный.