Души яркие! Где же вы в самомо-то деле? 7

 

               
                VII

       Праздник, организованный в честь только что прибывших детей во дворе церкви Сан Антонио длился уже два часа. Дети, как и сопровождавшие их взрослые, принимали участие в подобных торжествах уже два раза, но продолжали восхищаться. И причина этого восхищения достаточно проста. Никогда прежде им не приходилось видеть такого количества людей, оставляющих впечатление большой семьи, а потому испытывали искреннюю радость.


       Пожалуй, только старший из двух сопровождающих Павел мог вспомнить подобный праздник в честь трёхсотлетия воссоединения Украины с Россией. Тогда на лесной поляне, недалеко от берега быстрой и светлой речки Медведицы, праздновали два колхоза, взрослые и дети вместе. Все были счастливы. Но, как уточняет русская поговорка: «Это было давно и неправда».


       Здесь, в Италии, необычное можно встретить чуть ли не каждый день. Вчера, например, три итальянца и примкнувшие к ним двое русских в течение трёх часов освобождали сардины от внутренностей и кожицы, делая заготовку для специфического блюда, которого  дети-гости, скорее всего, никогда не пробовали.


       Павел спросил своего друга:
       –  Послушай, Олег, ты можешь представить группу наших мужиков, которые готовили бы что-либо подобное не для чужих детей, а для своих? 
       Олег поднял глаза и, улыбаясь, ответил:               
       – Вновь хотите сказать, что итальянские родители лучше нас? Может быть, может быть…
       – Не совсем так. Я хотел бы сказать, что в поведении родителя итальянца есть многое, что следовало бы взять в качестве достойного примера. И хочу, чтобы итальянец тоже нашёл в нашем образе жизни нечто полезное для себя.


       Сегодня семьи, которые вот уже трижды принимавшие детей другой страны, установили несколько столов во дворе с множеством яств: закуски, рыбные и мясные блюда, фрукты, сладости… Можно выпить вина, пива, какого-либо сока столько, сколько душа пожелает.
       – Что-то не видно жаждущих принять «на халяву» – прошептал Олег Павлу.


       Был ещё стол с призами эксклюзивной лотереи. Разумеется, все призовые вещи касались интересов детей. Здесь можно было увидеть многое: от всевозможных игрушек и книг до велосипеда и телевизора. Мужчины и женщины покупали билеты для «приёмных» детей и делили с ними радость от полученных выигрышей.
       Маленький оркестр исполнял танцы «всех времён и народов». Танцевали парами или группами, можно даже сказать вполне профессионально. Дети танцевали каждый на свой манер. Один из них, трудно сказать почему, спал под кустиком. Было понятно, такие события, как уличные танцы, для итальянцев обычны. И не было видно ни одного жаждущего выпить «на халяву».    


       После танцев руководитель оркестра, синьор Алесандро, который уже был знаком гостям, поскольку во время мессы обычно сидел за пультом органа, обратился к сопровождающему Павлу с вопросом, а  не споют ли дети что-нибудь национальное.
       Нашлись четыре девочки, которые продемонстрировали руководителю оркестра  мелодию  песни, и через несколько минут все участники праздничного вечера услышали весёлую песню из русского фильма  «Три мушкетёра».


       Восторженные итальянцы были готовы задушить в своих объятиях новоявленных певиц, которые смотрелись не менее взволнованными из-за своей неожиданной смелости.
       К Павлу приблизилась его дочь, минуту назад входившая в состав квартета, и спросила:
       – Ну, и какое твоё впечатление от нашего пения?   
       – Я очень доволен. Не ожидал такого успеха. Как и реакции итальянцев.
       – Жаль, что они не поняли слов этой песни.


       Очевидно, эта мысль о непонимании вызвала в её душе боль, которая уже давно её не покидала. Неожиданно Лана прижалась к отцу и прошептала голосом полным тревоги:
       – Папа, не разводитесь… не разводитесь, пожалуйста, прошу тебя.
       Ответ Павла был мгновенным:
       – Боже! Откуда у тебя такие мысли, доченька? Этого не будет никогда, поверь мне – никогда!


       – Я не маленькая, папа, и вижу, что мама, да и ты тоже… вы не хотите мириться.
       – Неправда, Лана! Я думаю, что твои родители в какие-то моменты хотели бы помириться. Но эти моменты почему-то  не совпадали по времени.
       – Да вы больше ругались, а обо мне совсем не думали. 
       – Хорошо, что тебе не приходилось слышать, как ругаются в других семьях. Но там почему-то иногда мирятся.
      – А если мама начнёт наставать на разводе, что ты будешь делать?
      – Лана, оставь всякие «если». Я на твою просьбу ответил.


       Павел не думал прежде, что может уйти из семьи. Двенадцать лет покоя и любви абсолютно исключали подобную мысль.   
       Но последние три года… Можно сказать, что Павел ожидал молитву своей дочери. И всё-таки почувствовал себя захваченным врасплох. А его «решительный» ответ не следовало бы считать, как решение, давно принятое для самого себя. По опыту и под тяжестью логики он знал, что прошлое не вернётся, но душа и сердце не могли смириться.


       Павел гладил головку дочки, пытаясь её утешить и сдержать свои слёзы, провоцируемые страданием ребёнка. Но Лана достаточно быстро успокоилась и побежала к подружкам. 
        Сейчас, после триумфа песни из «Трёх мушкетёров», слёз и мольбы дочери Павел  был почти уверен, откуда гадюкой приползла причина растерянности Ланы. Три девочки, во время пребывания в санатории, скорее всего, говорили о своих родителях. Правда, полуправда и детские фантазии только приумножили переживания Ланы. В этой компании она меньше всего была готова к тяжёлым урокам жизни.   


       Именно мысли о подобном развитий событий не позволяли Павлу принять отъезд Ланы в санаторий.
       – Даже если бы я решился сказать Нине о своих  подозрениях – думал сейчас Павел – она бы своего решения не изменила, а последствия такого «откровения» могли быть самыми непредсказуемыми.   


       Мысли о том, что Нина, находясь в тумане заблуждений, когда-нибудь переосмыслит свою позицию и найдёт дорогу домой, не приносили облегчения. Даже праздник во дворе церкви потерял для него свой колдовской ореол.
       Последовавшую ночь он не сомкнул глаз. Ему было хорошо известно, что вина супругов в распаде семьи неделима. И если Нина, словно нарочно, демонстрировала открыто её половину вины, то он о своей половине не мог рассказать даже ей. Да и не поздно ли он понял, что своими мыслями на этот счёт надо было поделиться с ней давно, хотя такое решение совсем не обязательно могло привести к желанному результату. Слишком много причин такого финала было в них самих, и мера вины каждого в таком случае не имела никакого значения. Не говоря уже о том, что ищущий виноватого в своих неудачах (да будет мягко сказано) – ничтожество.


       И всё-таки в ночном «хождении по мукам» Павел пытался понять причины того, что случилось. 
       Первая, заигранная в сознании как старая пластинка, сводилась к следующему. Создатель, или матушка-природа разделила людей на мужчин и женщин, но совсем не так строго, как люди об этом думали. А, между тем, даже внешне и внутренне ни мужчины, ни женщины не были равными между собой в своей половине людского рода. Как нет одинаковых листьев на дереве. И именно поэтому недоношенная идея равенства, сколько ни пыталось человечество её реализовать, оказалась химерой. Люди не отнеслись серьёзно к тому факту, что есть мужчины, которые должны были родиться женщинами и наоборот. Речь не о гермафродитах, а о более «мелком» хулиганстве природы, которое возымело, однако, серьёзные последствия.


       Вторая. Люди оказались «недоделанными» в том смысле, что не обладают способностью видеть себя со стороны. Разве не об этом предупреждал И.А. Крылов в басне «Мартышка и Медведь»?
     «Скажи-ка, Мишенька, что это там за рожа?
     Какие у неё ужимки и прыжки!
     Я удавилась бы с тоски,
     Когда бы на неё хоть чуть была похожа!».
       Да и разве один И. А Крылов говорил об этом? И что? Люди сразу всё поняли? Увы!


       Третья. Разве люди, зная мудрость: «Век живи, век учись» приняли её на вооружение? Ха-ха-ха!!! Слишком рано они начинают считать себя зрелыми, всё знающими и всё видящими насквозь. А значит, становятся не только слепыми и глухими, но и презирающими, по большей части, советчиков и идеологических насильников, пытающихся навязывать им своё видение окружающего мира.


       Четвёртая. Психологи говорят: Женщина хочет, чтобы отцом её детей был один мужчина, но чтобы он был красив как Аполлон, силён как Шварценеггер, богат как Абрамович… и перечень этих «как» бесконечен. Мужчина – менее требователен, но он хочет «любить» всех женщин, живущих на земле.


       Павел, наверное, назвал бы ещё какие-то причины, утопившие его наивные мечты. Но хватило бы любой из тех, которые терзали его душу для того, чтобы сказать себе в эту бесконечную ночь: «Вот я и имею то, что имею…».
       Да, Павел был по натуре ближе к женщине: любил детей, домашних животных, приплод которых находился в зимний период в той же комнате, где жила семья. Особым его почитанием пользовались кошки. Бабушка так его и называла: «кошачий батька». Выделяла его из числа своих внуков за сходство с сыном, молодым лейтенантом, получившим под Ленинградом четыре пули в живот и скончавшимся от ран.
      Говорила своей дочери: «Наш Паша, так любящий животных, будет хорошим мужем, и его жене будут завидовать».      


       Павел действительно хотел иметь одну женщину, не бросался на свою избранницу, как разъярённый бык на красную тряпку, был ласков и нежен, не понимая, что большинство женщин предпочитают силу.
      А его Нина была ближе к мужчине, заигрывала с жертвами своей страсти, как мужчина-охотник, не считаясь с тем, что мужчина не любит, когда женщина своей игрой лишает его радости победителя. Она забыла, что Татьяна Ларина, открыв свои чувства, сознавала возможность «наказания презрением». 


       В этом отношении с пушкинских времён ничего не изменилось, потому что мужчина не перестал быть охотником. Почему-то никому не приходит в голову, что, скорее всего, даже волк был бы недоволен тем, что овца лишила его охотничьей страсти, смиренно припав перед ним на колени.
       Оба, и Павел, и Нина не умели взглянуть на себя со стороны. Оба были баловнями судьбы.
       Нина родилась с обликом ангелочка, слышала со времени рождения, в детском саду и школе, какая она красавица. Легко училась, осыпаемая похвалами… И рано перестала расширять свои познания, столь необходимые в жестокой жизни.


       Точно таким же был и период формирования Павла как личности. Одно только спасало его от невзгод, которых в жизни не избежать: это способность терпеть, стиснув зубы, всё, что бы ни происходило. Это качество выковала абсолютная послевоенная нищета.   
       Впервые за всю ночь Павел с горечью улыбнулся:
       –  Да, лучше бы нам с Ниной быть больше разными, чем одинаковыми. Теперь пытаются привлечь достижения в области медицинских и технических наук к обоснованию целесообразности укреплять или отвергать желание конкретной пары быть супругами. Но тогда как быть с настоящим и всеобъемлющим чувством любви? Мы больше сталкиваемся с примерами яростной борьбы за единство душ. Так не будет ли больше пострадавших из-за «обоснованных» советов посторонних пусть даже подкрепляемых компьютерными доводами?            


       На следующий день, сидя в наушниках за синтезатором, он ронял строки:

        Здесь, вдали от Родины моей,
        Песни наши грустные пою
        Мчит ямщик в степи своих коней,
        Растревожив душу мою.
        Сколько нас по свету колесит
        В лабиринтах дней былой любви?
        Тихо шепчем Господу: «Прости!»,
        Или той одной – «Позови!»
        Души заблудившихся славян
        Тропы проложили в никуда
        Знает только жизни океан,
        Что скрывает волн череда.
        Помолюсь и я в который раз,
        Чтобы на днепровском берегу
        Миг тепла принять из милых глаз,
        Без которых жить не могу.
        Вспыхнула алмазами роса,
        На земле родной сады цветут,
        И моей надежды паруса…
        Моет быть, к тебе приведут.


                *  *   *

       Есть большая армия приверженцев дела, а не слов в отношениях друг с другом: «Слово – пустой звук, ты делом докажи свою любовь и преданность».
       Но почему же тогда студентка готова слушать часами своего друга? Почему чрезвычайно занятый мужчина (в кабинете или в машине) часами  поверяет свою душу женщине и, пытаясь достучаться до её души, ждёт от неё слова, а не дела? Или возьмите ситуацию грешника. Он ошибся, осознал свою ошибку. Понял, что скрыть её, оберегая любимого, невозможно. Разве не резонно сказать: «Прости»? Неужели он будет считать себя правым, м;лча (возможно годами) доказывать делом своё раскаяние, испытывая на прочность своего партнёра, остающегося в состоянии неопределённости, а точнее сказать – подвешенным за самое больное место?


    Может быть не всегда, но достаточно часто разговор о деле как о мере любви и преданности – замаскированная ложь. Сказать о любви – не только открыть душу. Это ещё и демонстрация готовности делать всё для любимого человека. Это еще и открытое объявление о своей ответственности за существование будущего супружеского союза. Место делу – подкрепить веру в слово. А отказ от слова под прикрытием демагогии о деле – это нечто иное. Скорее нежелание связывать себя ответственностью за будущее ни словами любви, ни словами раскаяния. 


    Когда господствуют доверительные отношения, никто, конечно, диалогов не готовит, если не говорить о событиях и фактах, обсуждение которых по каким-то причинам обязательно. О предстоящей беседе всерьез начинают думать лишь тогда, когда душу тронула боль, пусть даже маленькая. С этой минуты вы уже не свободны. Наступил самый противоречивый момент, может быть самый жестокий, потому что такая подготовка кажется необходимой, и вредной, пожалуй, в равной мере.

   
       Состояние тревоги не скроешь никакими актёрскими способностями. Желание сказать задуманное сковывает вас, вы теряете свою индивидуальность и выразительность. То, что казалось важным, звучит совсем неубедительно. Вы, нервничая, ищете на ходу  новую аргументацию, мучаетесь и раздражаете собеседника.
       Диалог между любящими не приемлет заготовленные фразы, избитые истины, болтовню, которая часто ведётся, чтобы скрыть тоску, незаметно просочившуюся в душу, скрыть появившиеся с некоторых пор сомнения, и уловить хотя бы тень надежды на поддержание былых отношений.


       Как же мы вырвемся из заколдованного круга, если, понимая опасность заготовок, всё-таки тратим свое время, энергию, нервы? С помощью каких слов нам удастся пояснить нашу собственную внутреннюю жизнь настолько, чтобы пробудить эхо во внутренней жизни другого и таким образом достичь понимания?  Как подвести его к адекватному восприятию нашей глубокой боли, сомнений, переживаний и надежды? Может быть, следует искать не столько того, чтобы быть счастливым, сколько того, чтобы больше быть вместе?


       Хорошие мысли, только нельзя снимать со счетов, что их реализация подчас просто невозможна.
       Души яркие и щедрые готовы понять силу и слабость партнёра, в состоянии простить ошибки, но и их нужно щадить, потому что они наделены способностью страдать неизмеримо больше, чем люди ограниченные.
       Именно яркие души чаще становятся жертвами досужих людей. Мы почему-то забываем слова Пушкина: «О, злые языки! Страшнее пистолета!». Равно как и, пытаясь спасти партнёра от ненужной правды, по сути лжём. Это калечит общительность двух любящих существ и бросает чёрную тень на их порядочность.


       Более того, мы знаем из истории, литературы, из жизни, наконец, что рождающая пара любовников долго сама не верит в возникновение «искры левой любви», из которой вот-вот «возгорится  пламя» желания быть вместе. И эта пара тоже становится на дорогу лжи.
      Только наивные люди могут думать, что любовную связь, как систематическое преступление, можно скрыть. Не стереть с человеческого лица состояния его души и не упрятать следы новой любви.


       Павла также не оставляли боль и размышления о частых «приёмах на грудь», значительно приумножившихся в «Мечте» и не только в офисе.
       Человек, делающий первые и даже не первые шаги к алкоголизму, возмущается до презрения, если ему говорят об опасности. Да, вполне вероятно, что он не станет больным, но тогда зачем возмущаться? Так и хочется напомнить мудрость: “Юпитер, ты сердишься, значит, ты не прав”. К сожалению, слишком часто предостерегающие становятся врагами, а предостерегаемые алкоголиками.


     Добрые дела обогатили коллектив «Мечты» добрыми друзьями и изображающими из себя друзей. Стоит ли говорить, что среди них  быстро нашлись такие, кто заметил «слабину» начальника. Как не «поблагодарить» хорошего человека? И сегодня они пьют у одного «нужного» человека, потом у второго... Функционеры дочерних организаций стараются переплюнуть один другого. Появились богатые партнёры, в том числе и зарубежные. Всем надо уделить внимание. «Дело требует». И под этой пресловутой вывеской покатились купеческие застолья, современные «уикенды», дни рождения, крестины, похороны. Разумеется, без мужей и жён. Алкоголь туманил разум, и «прекрасные» люди совершали то, что никогда бы не осмелились сделать на трезвую голову.


       Алкоголизм расцвёл в России пышным цветом к периоду «Перестройки», но к опасной грани он подошёл ещё в далёкое «царствие» Петра Первого. С тех пор самая жестокая эксплуатация «дураков» «умниками» только приумножала процент жертв, искавших забвения в водке того факта, что природное «Я», живущее в каждом человеке, беспощадно топчут.
      А теперь, скажите на милость! Если количество литров водки, выпитой, в сред-нем, одним человеком советской закваски в районе 20-и, способен ли он чем-либо заинтересоваться (кроме того – где «стрельнуть» десятку для похмелки), способен ли он создать что-то качественное, хотя бы из того, чему был когда-то научен?   


       Он отучен думать, потому что, если бы это ему было позволено, он мог бы не только додуматься, но и говорить о том, насколько пагубна идея «равенства» (а уж как пострадала матушка-природа от этой идеи!). Поэтому, огнём и мечом подавляли именно способность думать. А принимать решения – это уж совсем не «наше» собачье дело.


       И уж какой позорной, на рубеже третьего тысячелетия, оказалась попытка ввести «сухой закон». Ведь любому здравомыслящему человеку было понятно, что ещё раз (вслед за Америкой, и не только за ней) наступать на те же грабли – безумие. И, если не радикальное, то достаточно эффективное решение тоже было очевидным.
       Всего-то, что следовало ввести в первую очередь, так это здоровый рынок труда. Когда человек начинает зарабатывать столько, сколько стоят его способности, и сколько оказывается достаточным, чтобы ощущать свою жизнь достойной, он не потянется к рюмке, которая похоронит эту самую достойную жизнь. И нормальный работодатель не возьмёт на работу ни по какому «блату» человека с опасными наклонностями. 


       Не стоит сомневаться, что среди коммунистической «верхушки» были люди, которые знали, как минимум, о необходимости нормального рынка труда. Но как же это сделать без признания того, что краеугольный камень в коммунистической идеологии о равенстве вообще – полная чушь.  Вот он – тупик. Не услышали того, что в Европе говорят только о равенстве граждан в правах. 
   
               
                *   *   *

       Как-то Павел случайно встретился с Евгением, мужем Оксаны. « – Привет!  – Привет!» И по приглашению Евгения они оказались в кафе. Последний «положительно» относился к рюмке, и Павел не сомневался, что последуют «откровения».               
       – Знаете, что мне недавно говорила Оксана? – и, не дожидаясь ответа, продол-жил.         
       – Почему они все (окружающие) ополчились на меня, почему я стала предметом злословия? Разве я не имею права на личную жизнь?  – Что бы ответили Вы, Антонович?


       – Конечно, – заговорил Павел, словно ждал такой вопрос и адресовал сейчас ответ на него Оксане. – И мне кажется, никто у тебя это право не отнимает. Но надо смириться с двумя вещами: Первая – обыватель тоже будет говорить о своем праве думать и говорить, что ему  угодно, смотреть на мир своими глазами и делать свои выводы, может быть и обидные для нас.  И вторая – у тебя, кроме прав, есть и долги. Если ты сможешь их уравновесить, то твоя душа будет спокойна.
       – Вы, случайно, ей этого не говорили? – с удивлением выслушав длинную тираду, спросил Евгений.


       – Нет, не говорил, и тебе не советую, – ответил Павел.
      –  Сегодня Оксана плачет... Тяжело болен её отец. Я искренне ей сочувствую и не могу отделаться от ощущения собственной вины.
      – Тут ты прав, не бывает, что кто-то один виноват, муж или жена. А про себя думал: «А что могут близкие? Их тоже не оставляют в покое «доброжелатели», стреляя в лоб намёками и открытым текстом? Муж, жена, живя вместе, могут любить и не любить друг друга. А родители обречены природой любить своих детей всегда, даже когда те оказываются преступниками. Ищут любые способы защитить их, носителей той же крови. Только любви родителей присуща настоящая искренность, в которой можно не сомневаться. Горьковская Васса Железнова говорила с гордостью и горечью: «– Я – свекровь, всех вас кровь». 


       А через несколько дней, когда умер отец Оксаны, Павел вновь думал: «До какого отчаяния был доведен отец Оксаны, если поверить сплетням, ещё в самом начале её «истории любви» поднял руку на дочь, разменявшую четвёртый десяток».
       Если бы это был первый грех Оксаны!
      Совсем недавно она и её сотрудницы, забирая детей из дома отдыха, устроили день “внимания” воспитательной работе. Одна из них, обращаясь к детям, которые чуть ли не хором спрашивали: «А где папа» сокрушалась:
    – Какого чёрта вы цепляетесь за своих отцов? Мы работаем как пчёлки, а вы защищаете этих трутней и тунеядцев!


     Великое заблуждение и великая печаль. Не будем говорить об огромной педагогической ошибке противопоставления отца матери и наоборот. Эти женщины, к сожалению, не пчёлки, если не всегда знали, а что ели их дети сегодня, завтра, послезавтра, и ели ли вообще. Потребуется несколько лет, чтобы осознать, что можно жить и по-человечески.
       А Евгений забыл о просьбе Павла не рассказывать об их встрече. Это стало ясно, когда через некоторое время Нина, придя с работы, задала вопрос, полный сарказма:
       – Ну что, размазали сопли по стенкам кафе?


       – Ты, Нина, вправе делать свои выводы. Но поражает твоя наивность. Ты часто делаешь выводы по информации, полученной из одного источника, а значит, по неполной информации. Это очень опасно, прежде всего, для тебя.
       – Ну, ещё бы! Ты же у нас учёный.
       – Перестань, Нина!
       Надо отдать должное паре (или уже не паре), что такие мелкие уколы бывали крайне редко.

                *   *   *             
               
      Осенью нагрянули итальянцы с сеньором Фаббио Казуччи, новым главой общественной организации, которая вот уже ряд лет сотрудничала с «Мечтой».
       Опять долгие разговоры. Нина приходила домой по устоявшемуся расписанию, если о режиме их работы можно говорить как о расписании, поздно и в подавленном состоянии. И однажды позвонила Павлу с вопросом:
       – Можешь ли ты забрать меня сегодня из гостиницы часов в восемь?
       – Конечно, – сказал он, не задавая вопросов. Он догадывался, что все машины «Мечты» обслуживают гостей. А  их, как правило, прибывало много.


       К гостинице он подъехал в назначенное время и сел у стола недалеко от reception, как теперь говорят.
      Через полчаса появилась Нина в сопровождении высокого мужчины, скорее русого, чем в цвете типичного итальянца. Последний тут же купил у стоящей неподалеку старушки цветы и вручил их Нине.
       Они ещё с час общались, находясь в холле. Павел улыбнулся, вспомнив однажды брошенную Ниной фразу: «С цветами из гостиницы выходят красивые девушки». Она мало чем отличалась  от девушек… и красиво кокетничала.


      В сознании тут же родился вопрос: «А сможет ли Славик понять эту патологическую страсть Нины пощекотать нервишки мужчины изящным кокетством? Как знать...»
       Если бы кто-то в данный момент мог прочитать мысли Павла, наверное, тоже бы задался вопросом: «А не тешишь ли ты себя надеждой, что по этой причине возвращение Нины в лоно семьи придётся ждать не долго? Как знать…»    


      По дороге домой Нина только сказала, что новый итальянский шеф – человек жёсткий и не тот, который её проводил из гостиницы.
       А с новым шефом Павлу пришлось общаться на следующий вечер в гостинице. Зачем его туда приглашали, он мог только гадать. Нина ему на этот счёт ничего не говорила, а может быть, и не знала.


      За столом в ресторане против Павла сидел небольшого роста человек, без свойственной итальянцу улыбки, и молодая женщина. Она заговорила первой и по-русски:   
       – Синьора Казуччи интересует вопрос: Можете ли Вы подтвердить или опровергнуть информацию, которой его уже не раз беспокоили, о взятках с родителей, отправляющих детей на отдых в Италию?
   

    Вот уж чего Павел не никак не ожидал. Улыбаясь, ответил:
       – Я ещё не настолько хорошо знаю итальянский язык, и поэтому рад, что Вы знаете русский. 
       – Я – русская.
       – Тем более рад. Следовательно, мои ответы будут переведены точно. Я тридцать лет проработал на производстве и в институте и знаю, везде и всегда  «corrono le voci» – ходят слухи такого рода. И что? Ни об одном судебном разбирательстве я не слышал.


       Вика, так звали женщину, сопровождавшую Казуччи, перевела ответ Павла, выслушала короткую  реплику и сказала:
       – Взяточников трудно взять за руку.
       – Что же вы хотите от меня? Я – преподаватель, кстати, бывший, а не следователь.   
       – Но нам о взятках говорили и взрослые, и дети.
       – Тогда почему вы обращаетесь ко мне, а не в суд, если в ваших руках есть свидетели?


       – Мы знаем, что Вы имеете влияние на руководителей «Мечты» и надеемся общими усилиями и без суда сохранить наши партнёрские отношения.
       – Тогда скажу честно. Никакого особого влияния на Витольда и Нину я не имею. Витольд однажды, не в отношении взяток, а по другому поводу показывал мне перекрестие из четырёх пальцев двух рук со словами: «Я не хочу видеть небо в клеточку», и я ему верю. А что касается Нины, то она будет умирать с голоду, но чужую крошку не возьмёт.


       Разговор длился ещё какое-то время, но, видимо, его бесполезность понимали обе стороны. 
       А на другой день Павел попал, в полном соответствии с поговоркой, «как свинья под обух». Нина примчалась домой в крайнем возбуждении:
       – Что ты вчера наговорил Казуччи? Его девка в аэропорту заявила, что ты сдал Витольда. Садись и напиши подробности вашего вчерашнего разговора.


       «Вот ты и дожил то того, что как студент должен писать объяснительную записку», – подумал Павел. И пожалел, что не взял вчера с собой современный диктофон. Эту игрушку, следуя моде, он купил в Италии, как только открыл школу иностранных языков. 
       Тем не менее, поскольку тема беды была очень «впечатляющей», «отчёт» он написал без труда, на чём всё и кончилось.